Стая птиц

Много лет я собираю отрывки напевов, передаваемых из уст в уста. Собираю, как говорится, с миру по нитке. Особенно много материала на Сицилии. Это протяжные жалобы, срывающиеся с уст старых пастухов, загоняющих в овчарню заблудших овец, и заунывные плачи женщин, вкладывающих в них всю свою скорбь. Чем больше женщина закрепощена, тем жалобней ее колыбельные песни. А в Венето, например, сохранились звуковые реминисценции со времен нашествий варваров и даже воинственные кличи первобытных охотников. В общем, есть что записывать на пленку, и я с удовольствием занимаюсь поисками звуковых памятников в разных частях Италии. Великие исторические события оставили акустический след, который века донесли до нас наряду с камнями - свидетелями давно прошедших времен. Полгода прослушиваю я ленты, глядя на застекленную дверь, выходящую на балкон. Невидящим взором смотрю сквозь ветки олеандра и упираюсь глазами в грязный пол, уставленный пустыми бутылками. На балконе множество цветочных горшков. На них потрачено немало сил. Но олеандр единственный из купленных мною цветов, который прижился на балконе. Другие цветы погибли, потому что за ними ухаживала жена. На их месте теперь хилые кустики зеленой травы и бледные полевые цветы. Щебечут прилетающие и улетающие птицы. Я из комнаты любуюсь этим уголком дикорастущей зелени. Я давно уже не выхожу на балкон. Смотрю на него, но не выхожу. Из кабинета мне не видно, но возможно, там уже поселились осы и свили гнезда птицы. Я уверен, что на балконе полно муравьев. Я их видел весной. В одном из горшков растет персик. Хотел бы я знать, как туда попала персиковая косточка. Я думаю, все это невольное творение птиц, посещающих мой садик. Прилетают воробьи, щеглы и вьюрки. Попадаются также дрозды, быть может выпорхнувшие у кого-нибудь из клетки. Как-то раз заглянула канарейка. А однажды случилось нечто невероятное - на балкон опустился орел. У него было поранено крыло, и он волочил его за собой, словно шпагу. Раз десять мы пристально взглянули друг другу в глаза. Потом он исчез, перейдя на балкон к соседям. Каждое утро я выглядывал из окон спальни вниз на площадь, расползающуюся, словно цементное море, до тротуаров, вдоль которых возвышаются здания в стиле Умберто Савойского. Над домами, среди густого леса антенн, за оградой террас, уставленных цветочными горшками с агавами или декоративными пирамидами из пористого камня, каплями мутной воды застыли голубовато-сиреневые стекла оранжерей, еще больше подчеркивавшие грустное одиночество закопченных террас. Передо мной вставал грудастый силуэт города с куполами на фоне неба, прочно упирающийся в землю ногами своих портье.

Вокруг меня пустая квартира. Я начал слышать свои шаги. Казалось, что ходит кто-то посторонний. Я открывал двери, с шумом захлопывал их, чтобы создать ощущение обитаемого дома. Однажды я позволил себе незаслуженную роскошь - сел на диван. И вдруг услышал, как тикает будильник. Звуки доносились из комнаты, где прежде жила служанка. Я направился к двери, еле сдерживая волнение. Будильник стоял на комоде. Я лег на кровать и прислушался к металлическому тиканью, составившему мне компанию. Потом записал его на пленку и несколько дней проигрывал так громко, что было слышно во всех комнатах. Только тогда я понял, что шум может успокаивать больше, чем музыка. Это пришлось мне по вкусу. Я полюбил всякие шумы: от простых до самых сложных.

Быть может, поэтому я решился снова повидать свой разрушенный Городок. Мне хотелось записать шумы, которые в нем еще жили.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1