Стая воронов

– Иисус, Мария и Иосиф! – Эйдан уронил миски и побежал к костру, спотыкаясь о собственный плащ и хватаясь за камни. – Господь всемогущий!

От его криков Ньял, успевший смежить глаза, сидя у нагревшейся от огня стены, вздрогнул. Он вскочил и поднял топор.

– Что стряслось?

Юноша указал во тьму в глубине пещеры. Когда к нему наконец вернулся дар речи, он смог лишь сдавленно прошипеть:

– Мы… Мы не одни тут! Там кто-то есть! Клянусь! Там человек, я уверен…

Глаза Ньяла сузились.

– Встань за мной.

Он протянул руку к костру, вынул из него горящую ветку и поднял ее перед собой. Дерево потрескивало и сыпало искрами, кружившими в воздухе от самого легкого дуновения.

Ньял тоже заметил движение в темноте. Свет заменившей ему факел ветки выхватил отблеск железа, изгибы волчьей шкуры… и все пропало. Он напрягся, готовый в любое мгновение броситься на врага. Его топор вновь стал продолжением руки.

– Если я скажу бежать, ты побежишь. Понял? – пробормотал он Эйдану, и тот кивнул. Ньял выпрямился в полный рост и завопил в темноту: – Кто там? Если ты вор, то мы лишь бедные сыны Христовы! У нас с собой ничего нет! Покажись!

Эхо его крика затихло вдалеке. Ньял напряженно вслушивался, пытаясь хоть что-то уловить: звон металла о камень или громкое дыхание. Но не слышал ничего – лишь монотонные громовые раскаты и капли дождя. Он уже собрался позвать еще раз, но тут из тьмы ответил голос – твердый, как камень. Человек говорил на языке данов с незнакомом Ньялу акцентом.

– У вас с собой есть еда, бедные сыны Христовы.

– Да. Ее мало даже нам двоим, но мы ей с тобой поделимся.

– И что взамен?

– Нам ничего не нужно. То, что даем мы, дается рукой Христовой. Мой брат наполнит для тебя миску. Эйдан?

Ньял услышал фырканье и сразу же за ним – грубый смех.

– Брат, говоришь? – он насмешливо хмыкнул и то ли рявкнул, то ли кашлянул. – Пф! Я подыграю тебе, бедный сын Христа. В свое время я встречал многих данов. Данов Копья и данов Щита, данов Солнца и Кольца, Западных данов и Южных… а вот данов Христа видеть не приходилось, – он произнес это слово с явным презрением. – Вы, даны Христовы, блюдете еще законы гостеприимства?

– Да, – ответил Ньял.

– И разве я подкрался к вам, словно вор в ночи, дан Христа?

Ньял стиснул зубы.

– Нет.

– Не понимаю, – произнес Эйдан, озадаченно смотря на Ньяла.

– Так пойми, маленький тупица, – голос был похож на скрежет меча о точильный камень. – Эта пещера моя! Я отметил ее Оком! Вы залезли в нее, потревожили мой покой, напились моей воды и срубили мои деревья, а теперь смеете звать меня вашим гостем?

– Мы… мы не хотели тебя оскорбить. Мы не знали, что это твоя пещера, – сказал Эйдан.

Человек, все еще скрывающийся в темноте, снова рассмеялся. Но веселья в этом смехе не было.

– Да, кайся в невежестве и слепоте – вы же только этим и занимаетесь? Оставьте себе подаяние вашего Распятого Бога. Я готов обменять свое гостеприимство на вашу еду. Договоримся?

Ньял обдумал его предложение. В прежние времена он бы просто пустил в ход топор и забрал все нужное как военный трофей. Но времена эти прошли. Теперь он человек мира. Может быть, высшие силы испытывают его терпение и силу новой веры? Конечно, он сможет перетерпеть ночь рядом с угрюмым язычником в обмен на тепло, кров и Божью благодать. Ньял медленно опустил топор, разжал пальцы на рукояти и кивнул.

– Договоримся. Я – Ньял, сын Хьялмара. Это мой друг, Эйдан из Гластонбери. Мы идем в церковь Роскилле. Как нам тебя называть?

Человек приблизился к кругу света, шедшего от разведенного путниками костра. Шум грома стих, звуки дождя превратились в тихий шепот. Слабые вспышки молнии позволяли различить лишь искаженный жилистый силуэт с бугрившимися под кожей мышцами.

– У меня много имен, дан Христа. Глашатай смерти и Жизнекрушитель, Предвестник ночи, сын Волка и брат Змея. Я последний из племени Балегира. Мой народ звал меня Гримниром.

Эйдан вернулся к корзинам и вытащил хлеб и сыр. Еще у них осталась свинина и яблоко, сморщенное и сладкое. Накладывая еду, он наблюдал за Гримниром, гадая, что это за человек.

– И… из какого ты народа?

Но выступившее из тени существо нельзя было назвать человеком, в дрожащем свете огня это стало очевидно. Хотя его лицо походило на человеческое, черты его были крупнее, резче и в полутьме пещеры чем-то напоминали лисьи. В грубые черные волосы он вплел золотые бусины и диски резной кости, глубоко посаженные подведенные углем глаза сверкали, словно каленое железо. Он был широкоплеч, с выпуклым лбом и длинными руками, по темной коже змеились татуировки из пепла и вайды. Наряд дышал обветшалым великолепием: безрукавный хауберк – черная кожаная рубаха с кольчужными кольцами, грубый дубленый килт из кожи пегой лошади, плащ из волчьей шкуры и браслеты – из золота, серебра и кованого железа. Ладонь с черными ногтями покоилась на костяной рукояти сакса.

Его вид ошеломил и Эйдана, но Ньял – тот словно обезумел. Он вновь подхватил топор. Не было больше мирного слуги Господа: вместо него лицом к лицу с заклятым врагом стоял дан.