Стакан молока, пожалуйста

Она погасила свет и, лежа, смотрела в окно, в которое был виден кусочек темного неба и огни в окнах высоких окрестных домов. Она думала о матери и о Вере. Они, конечно, уже спят. Ей вспомнился запах чистого проветренного постельного белья. Материнская вода для спрыскивания белья со слабым запахом лаванды и сонное дыхание, которое она слышала, если ей случалось уснуть последней. Верино — легкое и спокойное. Материнское — неровное, иногда переходящее в легкий храп. Словно мать уносила с собой в сон все дневные невзгоды и, где–то глубоко в горле, у нее шел долгий спор с самой собою. Когда спор становился слишком громким, мать быстро переворачивалась на другой бок. Сегодня вечером она наверняка молилась Богу, чтобы он поберег Дорте.

Дорте сложила руки и в этой чужой комнате в чужом городе с чужими звуками услышала собственный голос:

— Пресвятая Богородица, Матерь Божия, даже не знаю, как начать, но мама, наверное, чувствовала, что я должна уехать, и потому сказала, чтобы я не забывала молиться. Не знаю, считаешь ли Ты меня достаточно взрослой и достойной. Но есть вещи, которые мне давно хотелось с Тобой обсудить. Главное, что стало с папой? Я знаю, конечно, что он должен был умереть, но я не знаю, где он теперь. Ведь он почти не молился. Хотя, возможно, он молился без слов, про себя. Но он никогда не заставлял нас принимать участие в его молитвах, как это делает мама. Свои мысли папа держал при себе, даже когда разговаривал с нами. Например, я не знаю, как бы он отнесся к моей поездке в Швецию с чужими людьми только потому, что нам нужны деньги. Есть вещи, которых я никогда не узнаю, если Ты по доброте Своей не подашь мне знак. Понимаешь, мне так хочется, чтобы папа мог гордиться мною. Я никогда не спала одна в чужой комнате. Меня не радует даже то, что я приняла важное решение поехать за границу, чтобы стать взрослой и заработать там денег. Моли Бога, чтобы Он в милосердии Своем сохранил Николая. И маму, и Веру! Пошли им приятные мысли, чтобы они перестали бояться за меня. Аминь!

6

— Мы едем в одно роскошное место! — уверил ее Людвикас. — Огромный дом. Множество комнат. Большие гостиные и баня. Там ты познакомишься с разными людьми. Во всяком случае, с одной русской девушкой.

Он стал насвистывать. И даже не очень фальшиво, но этот свист не успокоил Дорте. Ей хотелось задать много вопросов, но слов не было. Она могла бы сказать ему, что моется в бане только с членами своей семьи или со знакомыми, но никак не с чужими. Но это они поймут, когда она откажется идти в баню со всеми. Про это можно и не говорить. Она вообще не разговаривала с Людвикасом. Да и он с Макаром тоже. Макар был явно не из болтливых. У него были потные руки, она почувствовала это, когда он обнял ее за талию, помогая сесть в машину. Она попыталась вырваться, однако его пальцы впились в ее обнаженную руку. Дорте быстро убрала руку и села в машину Он засмеялся. Его смех прокатился по земле на многие километры. Он звучал все громче и громче. До тех пор, пока Дорте не поняла, что сжала зубы так крепко, что едва ли сможет снова разжать челюсти.

Если я не перестану всего бояться, то лучше мне сразу вернуться домой, подумала она. Правда, у нее не было денег, но она могла позвонить по телефону матери Николая и попросить ее передать Вере или маме, что, к сожалению, ей нужны деньги на автобус, чтобы вернуться домой. Деньги можно и прислать, но ведь именно нужда в них и заставила ее уехать. Ей было стыдно обращаться к матери с такой просьбой. Вера была права, называя Дорте избалованным ребенком, над которым все трясутся.

Отец посоветовал бы ей привыкнуть к миру. Он сидел бы в своем кресле и рассуждал на эту тему. Буднично, без тени раздражения. «Мир нужно принимать таким, какой он есть, и с добрым сердцем». Но ведь так должны считать все люди, подумала Дорте. Иначе у тебя ничего не получится, и ты будешь вечно зависеть от других. Не об этом она мечтала. И не это имел в виду отец, когда строил для нее планы, заставлял учиться и много читать. Однажды Вера плакала над чем–то прочитанным, а отец утешал ее, говоря, что все это лишь выдумано писателем. Но когда Вера спросила, чем действительность лучше, отец только с улыбкой покачал головой: «Нужно подготовить себя к худшему, но вместе с тем не терять доверия к людям».

Пока что никто не сделал ей ничего плохого. Макар хотел просто проявить любезность, он не виноват, что у него потные руки и что он, наверное, не слишком умен. Если бы это были руки Николая, она бы замерла от блаженства и даже не заметила, потные они или нет. Может быть, она бы даже прислонилась к нему. А он бы обнял ее еще крепче. Так у них бывало. А теперь он ходит по Каунасу, и его теплые руки пахнут хлебом, но она не может этого почувствовать.

К вечеру тени домов и деревьев удлинились и лежали на земле, словно сбитые кегли. Ландшафт пересекали зеленые, желтые и охристые полосы, небо на востоке было красным. Они свернули с шоссе и поехали по лесной дороге. По обе стороны не было ничего, кроме леса. Ни городков, ни церквей, ни полей, ни амбаров.