Атака.
Он задергался, шлепая себя со всех сторон, размазывая кровь, пытаясь думать. «Я шел, шел снизу вверх, меж холмами, или горами, нет, нет, это не горы, не горы, больно низки, холмы, даже и не холмы, а так, холмики, горки, заросшие лесом, с выступающими то тут, то там, мшистыми валунами. А обратно, как обратно-то, как бежал, так же ли, как шел, или по-другому, как придется, как-нибудь? Как, как?!» Он все оглядывался, взмахивая веткой, понимая, что заблудился, что не выйдет, что через час – другой станет смеркаться, лес почернеет, зевнет и проглотит его, как проглотил он народ по имени Сталь.
2
– Ау-у-ууу!!! – Николай крикнул так громко, что на глазах у него выступили слезы, – ау-у-ууу, ау-у-у-ууу!!!
«Господи, господи, – неслось в голове, – не выйти, не выбраться, рядом, вроде рядом, а никак!»
– Ау-у-у-ууу! – продолжал он, теряя надежду, переступая, кружа, – ау-у-ууу, ау-у-уууу.
«Боялся, неспроста боялся, – думал Николай, – и там, дома, боялся, и здесь, и ни в первый день, ни в другой в лес не ходил, не хотел, да вот забыл, пошел, дурак, пошел, что теперь?!»
– Ау-у-у!!!
Тишина. «О, господи, господи!»
– Где тебя черт?!. – старик звонко хлопнул его по затылку, как хлопнул бы своего непутевого внука, – растяпа, еще!
– Ты?!
– Тоже мне, городской, умный, а туда же, в лес!
– Заблудился.
– Растяпа!
– Прости меня.
– Куда полез-то?! Зачем, за каким чертом?!
– Сам не знаю.
– Дура! Пропадешь ведь, дубина! Не знашь, так куда лезешь?!
– Гулял.
Старик выругался крепко, зло.
– Я видел…
– Что?
Они шли уже обратно к избе.
– Видел!
– Кого?
– Людей! Маленьких!
Николай принялся рассказывать, захлебываясь, входя в детали, старик слушал, поджав губы, косо взглядывая на Николая.
– Кто они, кто?! – старик многозначительно молчал, под ногами при каждом шаге трещали мелкие сухие сучья, ковром устилавшие лес. – Может быть, они знают?
– Кто?
– Не знаю, кто они, но я видел их, видел, как тебя!
– Не ори.
– Может быть, они знают? – продолжал Николай, – может знают, скажут?
– Надоел ты мне, – перед самой избой старик вздохнул, потянул дощатую, обитую тряпками, дверь, вошел, сел на кровать, помолчал, – и однако прав ты, не пережить мне зимы, никак не пережить, деньги нужны. Лето к концу, а я ни грибов, ни рыбы не насушил, и патронов нет, и неводок дрянь, дыры одни, да и таскать его не с кем стало, неводок тот.
Старик отвернулся, затих, и понемногу становилось ясно, что он что-то скажет, что готов, что знает, что мнется, выдумывая, вымучивая условия, потому что боится продешевить. Николай ждал, он привык ждать, понимая – сколько не понукай, быстрее не будет. На всякий случай приготовил он карандаш и бумагу, и, присевши неподалеку, на глаза старику не лез.
– Это чо, протокол?
– Нет. – Николай смял бумагу.
– Ну-ну, – старик улыбнулся.
– Так, для памяти.
– Стало быть хочешь ты, чтобы рассказал я тебе?
– Хочу.
– И ты из самой Москвы свалился, чтоб меня, старого, послушать?
– Да.
Старик опять затих, переваривая услышанное.
– Не верю я, – старик повел плечами, – не верю.
– Ты мой паспорт видел.
– Видел.
– Ну?
– Не верю.
– Чему?
– Ничему не верю.
– Не понимаю. – Николай встал, сел, снова встал.
– Не верю я людям, понимаешь?
– Нет.
– Совсем не верю, никому не верю, никому! – старик кивнул и для убедительности махнул рукой, – как там она, Москва-то?
– Стоит. Что ей сделается.
– Так вот и про Рассею думали.
– Плохо думали.
– Плохо, – согласился старик, – теперь не передумашь. Поздно. Ну давай, спать давай, утро вечера удалее.
– Не могу я больше, – вздохнул Николай.
– Что так?
– Некогда мне. – Николай сказал это почти без сожеления. – Послезавтра в Москве надо быть.
– Что ж ты на ночь глядя пойдешь?
– Пойду. Мне еще до города надо, там на самолет, да еще… Много чего.
– Далёко.
– Прости.
– За что? – старик поднял глаза.
– За то, что беспокоил, спрашивал. Видно, никто ничего не знает, видно, не узнать уж. – Николай шмыгнул носом, принялся собираться, а и собирать нечего.
– Может, и знают, – обиженно проскрипел старик.
– Никто ничего не знает, и ты не знаешь.
– Я-то?
– Знал бы – давно б сказал!
– Про что это?
– Ты знаешь.
– Про Сталей этих? Про них никто ничего не знает! Никто! Чтоб узнать – в лес идти надоть, в тайгу лезть!
– Зачем?
– Туда ушли, все ушли туда!
– Все?
– Все, все! Скрылися! Те, которых ты видел… – старик осекся, спросил, – ты видел ли?
– Видел.
– Сколько их было-то?
– Шесть.
– Мало.
– Кто они?
– Не знаю, – замявшись, обронил старик, – может, они есть, может, нету, может, знают, может, нет, только ничего тебе не скажут, нипочем не скажут, не подпустят даже!
– Почему?
– Потому что они, как и я, никому не верят!
– Почему?
– Вот заладил, почему, почему – потому!
– Почему?
– Боятся!
– Чего, – не унимался Николай, – кого?! Китайцев?..
– Людей!
– Почему?!
– Етит твою! – старик ударил рукой в руку, шумно выдохнул.
– Так почему?!
– Пострадали они, от людей пострадали, от всяких, от разных, понимаешь?!
– Понимаю.
– Ни черта ты не понимашь!!! Пострадали они, погибли, все почти погибли, и боятся с тех пор, всего и всех, боятся, как черт ладана, боятся и будут бояться отныне и до веку!
– А кто их?..
– Не знаю я.
– Они что?..
– Что?
– Они тоже?..