Сталь и пепел. На острие меча

Вот так и проходил каждый день. Позиционная война, словно у Ремарка: «На арктическом фронте без перемен».

Перемены наступили чуть позже, когда уставшего и злого Тулана вновь запросил Вашингтон.

— Ваша просьба, генерал, удовлетворена. Сегодня ровно в девятнадцать часов будет «четыре минуты». Запомните время, Остин. И поможет нам всем Господь.

Командир ударной субмарины SSN-778 «Нью-Гемпшир» типа «Виргиния» Митч Грэнвилл, перед тем как отдать приказ на пуск, тщательно перекрестился и прочитал короткую молитву на латыни. И вот две крылатые ракеты BGM-109A с ядерной боевой частью W-80 вылетели из толщи ледяной воды Северной Атлантики, словно касатки или акулы, выпрыгивающие за своей жертвой. Грэнвилл только что выпустил на свободу Зверей Апокалипсиса, ревущих реактивным двигателем.

От несущихся «Томагавков» требовалось только одно. Достигнув определенной точки над островом Исландия, взорваться в верхних слоях атмосферы, вызвав электромагнитный импульс. Специальных электромагнитных боеголовок под рукой не нашлось, решили сделать все старым, надежным способом. Два высотных ядерных взрыва, так как у русских нет больше на захваченной авиабазе страшных ракетоносцев Ту-22М3 «Бэкфайр», истребителей. Ослепнет и оглохнет с такой тщательностью и умением выстроенная система противовоздушной обороны. Прервется связь с флотом и, главное, с Москвой.

Останутся только люди. Пятнадцать тысяч отчаянных русских душ среди мертвого металла и сгоревших микросхем. В чужой стране, отделенные тысячей миль от родных берегов. Без надежды, без шансов.

К командиру сводного воздушно-десантного корпуса генерал-лейтенанту Румянцеву, стоящему у экрана, который показывал постоянно меняющуюся обстановку, неслышно подошел начальник разведки полковник Вильяминов.

— Господин генерал-лейтенант, странное дело.

— Что такое?

— Пять минут назад противник полностью очистил радиоэфир.

— То есть? Режим радиомолчания?

— Так точно. Молчат, паскуды. Как отрезало.

Генерал посмотрел в глаза разведчику, потом перевел взгляд на склонившегося над электронным планшетом генерал-майора Тарханова из морской авиации. Тарханов был мастером планирования ракетных ударов по конвоям и сейчас как раз ожидал возвращения своих «соколов» на авиабазу.

— Это удар! — неожиданно громко выкрикнул он, ошарашив десантников. — Они решились… Да что вы стоите, генерал-лейтенант? Немедленно приказывайте вырубать всю электронику. Немедленно…

Затем Тарханов рванулся к радиоузлу ВВС и морской авиации, и Румянцев услышал его рев:

— Сажайте, сажайте, всех… Всех, сука!

Округлив глаза и разинув пасть, Румянцев заорал:

— На хрен всю связь! Вырубайте! Глуши радары, штаб ПВО мне сейчас же!!!

— Чего-то они затихли, — прошептал Максимов, изучая через коллиматорный прицел своего «Абакана» угрюмые окрестности, силясь без «ночника» разглядеть что-то перед позициями их роты.

— Угу, — согласился Постышев. Он засунув палец в рот и пытался нащупать качающийся после утренней экзекуции зуб.

Вдруг вокруг стало светло. Нет, свет был не дневной и даже не желтый, электрический. Он был яркий и в то же время какой-то мертвый. Неестественный свет, в клочья разорвавший хмурый северный вечер. Свет шел откуда-то сверху, с неба, и Валерий инстинктивно задрал голову к источнику свечения.

Еще через секунду свет ударил в глаза с силой тысячи ярких солнц.

Глава 18 Округ Колумбия. Вашингтон. 21 августа

Теперь, когда Ричард Борат Обайя наконец вернулся в Белый дом, Совет безопасности при президенте США заседал каждый день. По нескольку долгих часов. Под давлением Мишель, своей чрезмерно волевой и активной супруги, Ричард стремился собрать развалившуюся команду в единый кулак. Хотя своей команды за исключением, пожалуй, самой Мишель и вице-президента Бенетта, у Ричарда не было. Типичный «выдвиженец из народной массы», персонаж, любимый романтичными барышнями и пожилыми домохозяйками. С наступлением кризиса его власть над самой мощной сверхдержавой мира буквально выскользнула из рук, вырванная стремительным водоворотом трагических событий. Ричард сломался. Две недели он пробыл в полной прострации, с трудом понимая, что происходит кругом. В себя он пришел, и то относительно, четыре дня назад, после того как Мишель надавала ему оплеух и разбила о его голову любимую супницу из китайского фарфора, подаренного ее мамой на свадьбу. Удар супницей неожиданно подействовал. Мозги прочистились, и у него снова появилось желание работать. И драться. Драться по-взрослому, без дураков. Может, первый раз в жизни.