Сталь и шелк. Акт второй

– Не могу понять, что ты сделала с моим подарком... – пальцы Хоука замерли в сантиметре от камня – его тянуло, но от прикосновения он благоразумно удержался. Я все смотрела в зеркало и видела – до чего мы красивой парой смотримся. И тошно от этого стало. И платье вдруг резко разонравилось – не мое это все...  почти все не мое.

– Так я тебе и призналась. И это не твой подарок, а моя законная добыча.

– Я совсем не чувствую, что это артефакт, а не просто украшение.

– В этом и смысл, – я пожала плечами. И развернувшись в его объятьях, поцеловала, удивляя Хоука и возмущая безмолвных продавцов.

– Так что, обещаешь, что не позволишь причинить мне вред? Предупредишь, если будут подозрения...

– Я хочу это сделать,  – едва слышно прошептал Хоук, болезненно вцепившись мне в плечи.

И опять не ответил напрямик.

Я разозлилась, хотя вида и не подала – изобразила понимающую улыбку. Ладно, пусть. Не хочет – не надо. Он мне не доверяет, и я ему тоже не собираюсь. Просто буду использовать осторожней, чем раньше.

Или вообще лучше прекратить весь этот фарс?

Хоук, словно ничего и не произошло, расплатился за платье, сказал мимоходом, что это подарок – чтобы было в чем на бал идти. Что ему сначала придется потусоваться с другими судьями и гостями, а потом перейдет полностью в мое распоряжение – и будем в тот прекрасный вечер мы танцевать до умопомрачения.

Щас, разбежался.

Но я быстро успокоилась. Мы покинули магазин и пошли по зеркальной дороге вверх, к храму. Меня так и тянуло перепрыгивать только по оранжевым или только по черным плитам, как в детстве. Кафешек становилось все меньше, а запах кофе – все сильнее. Хоук нес сверток с платьем, читал мне лекцию о Вейдане и Гоуд-Сва.

А я все думала, думала, думала о нем, о нас – как малолетка влюбленная.

Если бы я ему и правда была дорога – не скрывал бы правду.

Но...

Я же видела, чувствовала, что дорога ему.  Просто есть что-то важнее. Что?... Как бы выпытать, аккуратно, ничего не разрушив. Ведь он после каждого проблеска искренности прячется за толстой стеной, за длинными колючками самоуверенности и иронии. Дикобраз он чертов, а не сокол. Или нет... Это ведь не боязнь чувств, привязанности, как у меня. Не привычка скрываться за маской, вечно притворяться и получать от этого искреннее удовольствие, как у Эйнара. Нет, чую, тут все дело в каком-то очередном плане... он ведь на это намекал, оправдывался...

От путанных мыслей меня отвлекла музыка, прозвучавшая как гром среди ясного неба. Трубы и барабаны – но не торжественный марш или что-то в этом духе. Нет, звуки были на удивление мелодичные... и гипнотические. Нарастающий ритм трубы сменило что-то более утонченное и пронзительное, с редкими каплями ударов клавиш  рояля и стонами скрипки.

Глава 37. Яна (3)

Я недоуменно осмотрелась  –   никаких оркестров, разумеется, не было. Зато были люди. Выползали на широкую дорогу из всех щелей  –   домов, кафе и магазинов   –   как встревоженные, завороженные муравьи. Амулеты с божественным знаком на груди каждого светились золотом, как и провода, что опутывали крыши, кроны деревьев и высокие ажурные фонари на аллее. И от этих проводов и шла музыка.

А люди шли в храм. Спокойно, не толкаясь и совершенно безмолвно. Лишь тихое шуршание шагов и складок одежды  –   длинные струящиеся платья у женщин, строгие костюмы и мужчин. Среди чернокожих жителей города затесались и редкие туристы  –   и они точно так же зомбировано шли за толпой с восхищением на лице.

Как, собственно, и мы с Хоуком.

– Это еще что? – напряженно спросила я, послушно шагая со всеми. Могла бы остановиться – я вовсе не чувствовала себя загипнотизированной – но было просто любопытно.

– Полуденная месса в честь Златоликого Бога, – тихо, чтобы не привлекать внимания, сказал Хоук. Я тоже сбавила голос.

– И вера так сильна, что все бросают дела и спешат к храму? Или это какая-то магия? Знаешь ли, жутковато.

Идти становилось тяжелее – мы подымались в гору. К тому же музыка не давала сосредоточиться, а к ней еще присоединились и запахи – цитрусы, корица, ладан, мускат... это из того, что было мне знакомо. А сильнее всего – кофе.  Терпкая контрастная смесь – как и музыка. Оно не должно было успокаивать, а должно было раздражать, вызывать неприятие... но затягивало, как наркотик.

– Вера и магия здесь всегда были единым целым.

– И вот этого я не понимаю... Что собой представляет этот Бог? Ведь все чудеса можно объяснить магией. И магия однозначно реальна, в отличии от этого... Златоликого.

– Богов создают не только ради того, чтобы объяснить чудо.

– Я прошу не философии, а конкретики. Ты же так любишь рассказывать легенды, – как бы я не старалась не показывать своей обиды на Хоука, тон мой был прохладным.

– Как кстати ты вспомнила о легендах... Помнишь ту сказку, которой так наслаждалась на Готреде? – он остановился. Хотел, видимо, своими шаловливыми ручонками напомнить мне, как я тогда наслаждалась. Я его опередила – первая поцеловала.  Стремительно и зло, не позволяя касаться себя.