Сталь и шлак

— Это я вам после расскажу, товарищ нарком, — сказал директор, бросив выразительный взгляд в сторону собравшихся руководителей.

— Нет, расскажешь сейчас, — жестко сказал парком. — Ты о собственном авторитете чересчур беспокоишься. Человек, который сознает свои ошибки и исправляет их, никогда авторитета не теряет. А тут сидят начальники цехов, которым доверили тысячи тонн стали и миллионы народных денег. Они вправе спросить с тебя, и будет очень жаль, если они не воспользуются этим правом. Рассказывай.

— Остановка цехов на чистку газопровода была намечена на первое июня сорок первого года, я перенес ее на месяц, но началась война…

— И что же? В войну работать заводу не нужно?

— Я счел политически неудобным остановиться: всюду подъем, митинги — и вдруг стать на сутки…

— Это политическое недомыслие. Вот тогда, пока завод еще не перешел на оборонные заказы, и нужно было стать.

— А потом начались оборонные заказы, — ну как же тут можно было останавливать завод, товарищ нарком?

— Ты скажи, на что ты рассчитывал?

— Я полагал, что в связи с уменьшением площади сечения газопровода скорость газа увеличится и осаждение частиц уменьшится.

— А получилось?

— Получилось наоборот.

Нарком помолчал.

— Вот тут у тебя техническое недомыслие. Ну и что ты дальше решил? Что придумал?

Рогов опустил голову.

— Ничего, товарищ нарком.

— Один думал? С людьми не советовался?

Ротов, не поднимая глаз, покачал головой.

— Это тоже грубейшая ошибка. Думал, верно: как же, директор такого завода — и вдруг обращается за советом к своим подчиненным! Да пойми же наконец: тебе трех, пяти жизней не хватит для того, чтобы узнать все, что знают они! — И нарком широким жестом показал в сторону начальников цехов. — А ты себя считаешь умнее, чем все они, вместе взятые. Ну и додумывайся сам, сам выходи из положения.

Макаров сидел, слушал привычный шум, доносившийся с завода, и с болью думал: через несколько дней этот шум стихнет — все будет напоминать своим безмолвием донецкий завод во время эвакуации, и ему стало страшно, страшно за Ротова, за наркома, за бойцов, на пять дней лишаемых поддержки.

— Почему же нужно стоять пять суток? — спросил нарком начальника газового хозяйства.

— По проекту мы имеем на каждые пятьдесят метров один люк — значит, одновременно могут работать только двадцать четыре человека, раскайловывать нафталин придется по кусочку, развернуться для удара в газопроводе негде.

— Но проделать еще двадцать — тридцать отверстий можно? — сказал нарком. — Можно. Вот уже будет фронт работы для пятидесяти человек. Подвести сжатый воздух и дать им в руки отбойные молотки тоже можно. Вот и сократится время почти наполовину. Ну, а двенадцать часов нам рабочие сэкономят. Придем к ним и скажем, что мы, руководители, просчитались, выручайте если не нас, то наш завод, — и они выручат, можете быть уверены.

Нарком оглядел собравшихся — и словно светлее стало в кабинете. Директор, мешковато сидевший в кресле, оживился, соображая, что еще можно сделать для сокращения времени остановки.

— Кто предложит другой выход? — спросил нарком, и в его голосе прозвучала интонация учителя, который уже решил для себя трудную задачу, но хочет заставить думать своих учеников.

Все насторожились.

Макаров поднял голову. Как ни неприметно было это движение, оно не ускользнуло от внимания наркома. Их взгляды встретились.

— Говорите, Василий Николаевич!

— А что, если применить метод одного из наших донецких заводов? — проговорил Макаров с легкой дрожью в голосе. Он не скрывал свою радость, но боялся радоваться.

— Вы имеете в виду опыт сталинского металлургического?

— Да.

— Я сам об этом думал, но ждал, пока до этого додумаются другие.

Дверь широко распахнулась, и в кабинет вошел Мокшин. Болезнь мало изменила его, — и до нее главный инженер был худ и бледен, а сейчас выглядел даже бодрее, чем обычно. Он поздоровался со всеми, пожал наркому руку, хотел было сесть, но не успел.

— Так как же, товарищ главный инженер, будем останавливать завод? — спросил нарком.

— Это почему? — встревоженно спросил Мокшин, и светлые глаза его за толстыми стеклами очков удивленно расширились.

— На чистку газопровода.

Мокшин сразу успокоился.

— Да, придется постоять, — невозмутимо пробасил он, Его равнодушие взорвало наркома.

— Я вас не узнаю, товарищ Мокшин. Откуда такое слоновье спокойствие? Ну, директор поступил опрометчиво, отменил ваше распоряжение, а вы и умыли руки? И как это у вас получилось, что целый километр газопровода оказался ничейным, от него все открещиваются, «не наш», говорят?

У Мокшина плотно сжались губы, и лицо внезапно сделалось суровым, злым.

— Это не так, — сказал он, вышел из кабинета быстрыми шагами, почти мгновенно вернулся и положил на стол схему газового хозяйства завода. — Километровый газопровод в ведении газового цеха, — произнес он и в упор, поверх очков, посмотрел на инженера с пробором.

Тот, бледнея, поднялся.

— Так вы нам лгали? — спросил нарком, поднимая на него возмущенные глаза.

— Я… я растерялся и…