Не смотря на полное внешнее одиночество, последние месяцы она почти никогда не оставалась полностью одна. Ей всегда было с кем поговорить, и этот собеседник был самым близким и, пожалуй, единственным оставшимся у нее родным человеком. Сестра была далеко и страдала, она знала об этом в подробностях и деталях, о каждой пытке, о каждом опыте и эксперименте. О своей же жизни она не сильно распространялась, говорила, что жива и старается изо всех сил. Ее страдания уже переросли в трудности и преграды, которые нужно было как-то преодолевать, чтобы избавить Астрид от печальной судьбы и тяжелого будущего. Тяжелее всего было хранить все это в себе без возможности кому-то раскрыться и поделиться, а только строить очень далеко идущие планы.
К этой устоявшейся связи даже спустя пару месяцев было сложно привыкнуть. Какие мысли твои, а какие чужие, она различала легко. Но каждый раз было непонятно, какое сообщение она отправила и оно дошло, а какое нет. Сигналом был только ответ со стороны сестры, но она не всегда была в состоянии его дать. Поэтому она пыталась максимально концентрироваться на диалоге при любой возможности. Со стороны это выглядело как непродолжительный ступор на одну-две минуты, будто бы человек слишком сильно задумался о чем-то. И такое она позволяла себе только в моменты одиночества, чтобы никто ничего не заподозрил.
— Джеска, ты тут?— знакомый голос разорвал состояние легкого транса и заставил девицу резко приподняться на скрипучей раскладной кровати.
— А… Лейб, что-то случилось?— она перевелась в сидячее положение и перевернулась, свесив босые ноги с кровати прямо над тяжелыми ботинками.
— Да нет, все спокойно. У нас тут свободное время и… Помнишь, я говорил про уроки рукопашного боя? Удар поставить и все дела.
— А, это, помню. Говорил такое.
— Ну тогда пошли, попробую договориться за тебя.
***
Станция, на которой они жили и “работали” никогда не отличалась изяществом и богатством. Постоянных жителе никогда не было много, но при этом все умудрялось стабильно работать без риска развалиться в процессе. Только многие секции при этом были либо заброшены, либо подвергались генеральной очистке раз в орбитальный год, не чаще. И хоть со стороны это выглядит мерзко и отвратительно, к подобному порядку вещей легко привыкнуть. А стоит выйти на уровни, где живут исключительно обеспеченные добропорядочные граждане объединения, начинаешь ощущать легкий дискомфорт и ощущение неправильности. Никакого налета на металлических панелях, блестящие половые решетки даже немного проскальзывают, а не прилипают к подошвам, вентиляция не забита слипшимися пылевыми блоками, а воздух будто бы разбавлен чем-то неестественным.
— Ты ведь ничего не говорил про деньги, верно? А то… Если мужик обитает тут, берет, наверное, неслабо.
— Нет, он делает это бесплатно. Он просто из этих… Старых легионеров. На пенсии после службы.
— Легионеров?
— А, ну да, откуда тебе знать. Об этом у нас говорить не принято. В общем, есть в нашем славном государстве военно-космический корпус. Ну, с полицаями объединения ты хорошо знакома, они из правоохранительного корпуса, занимаются такими как мы и кем еще похуже, внутряком в общем. А военно-космический это внешняя армия и флот. Так вот, в его составе есть регулярные войска, а есть “Легион”.
— Про армию нашу я слышала, да, знаю, что есть. Даже корабли их видела. А в чем разница то?
— Да, они регулярно залетают за донаборами. Разница в том, что армию формируют по квотам со станций, а в “Легионе” служат добровольцы. Легионеры это пехота и моторизованные части, у них нет своих кораблей, и берут туда почти любого желающего, главное чтобы на ногах стоял и прям сильно за свою жизнь не накосячил.
— Падаль всякую?
— В каком-то смысле да. Контингент там… Специфичный. А еще их наше государство иногда “сдает в аренду” соседям. И вот лет десять назад была одна кампания военная на границах сектора, где эти ребята знатно так повоевали. С тех пор о легионерах до сих пор многие без мата не поминают. И вот Эрик как раз с той кампании и вернулся, на пенсию себе отслужил и… В общем, сама все увидишь. А мы пришли.
Обычная квартира на станции с обычной дверью, на которой желтой краской по трафарету выведен номер. Ничего необычного, как и у многих простых жителей этой секции. Но именно сюда начал стучать Лейб, полностью игнорируя панель на раме сбоку. Через минуту послышались шаги, приглушенный писк с другой стороны и жужжание сервоприводов, приводящих цельную металлическую дверь в движение.
На пороге появился рослый и широкий в плечах мужчина, бритый, одетый в простую одежду. Ему было от сорока до шестидесяти, сложно сказать сколько именно на первый взгляд. Он молча обвел взглядом незваных гостей и сказал несколько слов на французском. Непонятная, но очень мелодичная тарабарщина грубым басом завораживала своим звучанием, но понятно было ровным счетом ничего. Лейб начал что-то отвечать, между ними завязался непродолжительный диалог.