- Это ты со скуки что ли натравил на меня не так давно свою псинку Нико для моего убийства? – кривит губы в страшной полу усмешке. Раздирает швы на зажившей коже звериными когтями.
- Ты тоже не осталась в долгу, натравив в ответ свою псинку Кристофера, - усмехается мужчина. – Пока ещё живую псинку, - риторически добавляет он, отпивая красное вино. Ей кажется, что в этом хрустальном стакане её кровь, а не алкоголь.
- Я смотрю на тебя и мне хочется, чтобы ты сдох в муках, - скалится Стод, видя как в его глазах начинают сверкать молнии.
- Хорошее пожелание.
- Знаешь, чего я не понимаю? Почему человек, которому в жизни дали всё от погремушки до нефтяной вышки – так отплачивает своей семье? Превратился в скользкую падаль, в погоне за властью и наркотой. Убиваешь, разводишь и выучиваешь крыс, врешь своей семье…
- Ты не находишь, что ты превращаешься в меня? – грубо перебивает Джеймс дочь. Со стороны – они мило улыбаются друг другу. Вблизи – оскал двух горных львов перед нападением.
- О, да. Согласись, я – твоё лучшее творение. И уже на голову выше тебя, папаша.
- Хочешь сказать – это я виноват во всей твоей жизни? – приближается к её уху настолько близко, что обжигает её чёрную душу своей гнилью.
- Хочу сказать, что все, кого я убила и убью – все они убиты и твоей рукой тоже. А счётчик там ого-го какой, папа, - выплевывает слово «папа», с блаженством оставляя его висеть в пространстве и растворяться как снег весной на теплеющем асфальте.
- Что ж, тогда до встречи в аду, - поднимает он бокал, подкусывая губу.
- Я буду на троне, - копирует его движение сероволосая.
- Хьюго, ты же понимаешь, что Трейнс слишком ненадежен? – спрашивает Коршунов, выдыхая сигаретный дым. Над холодным Осло господствует утро. Снег ещё кое-где лежит, но, в основном он остается только на горах. Весна нагло производит захват этого города.
- Отчаянные времена требуют отчаянных мер, - как всегда весело подмигивает Дэнниел.
- Этой фразой всегда начинались самые сумасшедшие поступки в твоей жизни, - недовольно поджимает губы Алекс.
- Зато не скучно, - Дэн удобно разваливается в кресле, закинув ноги на один из подлокотников. Изумрудные глаза мерцают в свете огня от зажигалки. – Алекс, он наш. Он по духу наш. Он в своё время спас Рони…
- Ну и? – сдвигает брови к переносице Коршунов.
- Да не знаю я. Он ведь тогда отказался только потому что предан Якудзам. А сейчас всё поменялось.
- Он наркоман, - струйка дыма рассеивается в кабинете.
- Так, а кто без греха? Стод тоже была, ширялась там не от хорошей жизни, знаешь ли. Да и потом, насколько верны мои источники – он в завязке.
- Мы не можем сейчас оступиться, понимаешь? Идёт война, Дэн. Мы нажили слишком сильного врага…
- Ты нажил его в тот момент, когда в твою голову закралась мысль забрать дочь одного из самых сильных криминальных авторитетов, - тихо перебил его Хьюго. – Ты же за ней гонялся.
- Да, - встаёт из-за стола Александр. – И сделал из неё прекрасного убийцу, руководителя.
- Вот что чувство вины творит с человеком, - задумчиво произносит Дэнниел.
- Это не чувство вины, мой мальчик, это обещание.
- Знаешь, иногда мне кажется, что в своё время Волкири сделала правильный выбор, выбрав тебя, а не этого обмудка Джеймса. Жаль, что только поздно.
- Ири больше нет. И разговор закончен. – Мужчина властно затушил сигарету. – Собирайся. Полный экипировка, возьми троих еще, чтобы в тачке сидели. Не думаю, что Магнуссон откроет пальбу сегодня. Сам не высовывайся. А после этого вернёмся к разговору о Дилане.
- Понято, принято, большой босс, - Хьюго лениво поднимается с кресла и вразвалочку идёт в сторону двери. – Или, вас теперь стоит называть, мистер второй босс? - нагло оборачивается он к мужчине.
- Пошёл собираться, щенок, - по-доброму повышает голос на него Коршунов.
- Я мамочке Стод сейчас пожалуюсь, - выпячивает нижнюю губу парень, он проворно успевает закрыть дверь до того, как в неё ударяется книга.
- Балбес, - хрипловато смеётся Коршунов.
Мужчина возвращается к рабочему столу, медленно достает из ящика фотографию. Москва, Красная площадь и двое молодых людей, уже познавшие жизнь сполна и думающие, что они готовы ко всему. Молодой парень смотрит в сторону, на течение жизни вокруг него. Ямочки на правой щеке говорят об его ослепительной улыбке. Молодая русоволосая девушка, рядом с ним, смотрит прямо в камеру. На шее висит цепочка из белого золота с подвеской в виде маленькой галочки. В углу фотографии чёрной гелиевой ручкой выведено: «Москва, 1992 год».
- Прием вроде был с два месяца назад, а такое ощущение, будто вчера, - выдыхает Вильям, смотря на дорогу.
Как только сестра села к нему в машину – в ней стало непривычно тихо. Нура всегда о чем-то говорила, делилась как прошёл день, рассказывала о предметах, восхищалась природой за окном, Вероника же думала о чем-то своем. Да и вряд ли она вообще услышала слова брата.
Больше всего на свете она не любила этот весенний день – её день рождения. Всю жизнь она старалась забыться в учёбе, работе, за выпивкой с Хьюго, да хоть где-нибудь. Только не думать о братьях, отце, матери.