Через год Киров успешно противостоял Сталину в деле Мартемьяна Рютина, бывшего соратника по партии. Рютин написал несколько статей, так называемую «платформу Рютина», в которой осудил сталинскую коллективизацию и стремительную индустриализацию и потребовал смещения «могильщика революции и России». Со статьей ознакомились Каменев и Зиновьев. Рютина арестовали, и Сталин потребовал для него смертного приговора, однако Киров выступил против, заявив, что нельзя расстреливать «старого большевика», одного из первых соратников Ленина. Сталин был еще не в том положении, когда его решения принимались безоговорочно, и Рютину сохранили жизнь. Однако через какое-то время воля Сталина была выполнена. Киров вскоре погиб, а в 1937 г., после 5 лет тюремного заключения, был расстрелян Рютин. Каменев и Зиновьев, не донесшие на Рютина, были снова исключены из партии и сосланы.
Киров и Большой террор
1 декабря 1934 г. Сергей Киров был убит. Убийца Леонид Николаев смертельно ранил его в здании ленинградского комитета партии. Эта трагедия потрясла всю страну. Сталин, редко покидавший Кремль, сделал исключение и на ночном поезде поспешил в Ленинград, чтобы лично допросить Николаева. Приехав в город, Сталин отвесил затрещину встречавшему его начальнику ленинградской милиции.
Николаев был расстрелян, а вслед за ним и его жена – ложно обвиненная в том, что у нее была любовная связь с Кировым, что давало мотив, – а также ее родственники. Мать самого Николаева была выслана. Но охота на заговорщиков еще только начиналась. Подозрение в организации убийства Кирова падало на самого Сталина – якобы тот почувствовал угрозу со стороны «любимца партии» и приказал НКВД устранить соперника. Определенно обстоятельства, окружавшие смерть Кирова, были подозрительными: отсутствие охраны в тот роковой день, легкость, с какой Николаев получил к нему доступ. Тем не менее смерть Кирова была использована Сталиным как повод развернуть Большой террор.
На следующий день Сталин предложил новый закон, который существенно ускорял следствие и предоставлял еще больше полномочий правоохранительным органам, лишая задержанного права на защиту и апелляцию. В январе 1935 г. Каменев и Зиновьев были преданы суду якобы за участие в заговоре с целью убийства Кирова и получили по 10 лет тюрьмы каждый. Сталин не был удовлетворен и приказал судить их снова. Так, в августе 1936 г. состоялся первый из показательных процессов. Несмотря на обещание Сталина сохранить им жизнь, если они признают свою вину, Каменева и Зиновьева расстреляли. Они стали первыми бывшими членами Центрального комитета, кто окончил жизнь таким образом. Николай Бухарин «радовался», что их «расстреляли как собак», но 19 месяцев спустя сам стал жертвой террора. Сидя в тюрьме в ожидании своей участи, Бухарин написал Сталину 34 письма, полные отчаяния и все оставшиеся без ответа, в которых клялся ему в преданности и уверял в своей невиновности. «Я вел бы смертельную борьбу против Троцкого», – обещал он в одном письме, а в другом спрашивал Сталина: «Коба, зачем тебе нужна моя смерть?» После смерти Сталина, 15 лет спустя, это письмо было найдено в ящике его письменного стола.
Ежовщина
В сентябре 1936 г. Сталин, запуская машину террора, назначил главой НКВД Николая Ежова. Первым делом Ежов, прозванный «кровавым карликом», поскольку в нем было всего полтора метра роста, расправился со своим предшественником Генрихом Ягодой. По приказу Ежова, перед тем как расстрелять, охранники раздели Ягоду догола и избили. (Через два года Ежов пережил перед казнью такое же унижение.) Ежов стал олицетворением сталинских чисток, и это время в памяти советских людей сохранилось под страшным названием «ежовщина».
Начиная с середины 1937 г. Сталин стал раздавать «разнарядки на аресты» для каждого региона Советского Союза, а также указывал процент арестованных, которых следовало расстрелять. Но, как и с пятилетками, перевыполнение плана приветствовалось. Террор порождал террор, поскольку люди, боясь, что на них донесут, спешили донести сами. Не нужно было совершать преступление, не требовались никакие доказательства. Вина никого не интересовала, невиновность ничего не значила. НКВД пытал своих жертв, выбивая из них признания, и сталинские репрессии набирали обороты. Вскоре чисткам подверглись сами «чистильщики», а затем и «чистильщики чистильщиков». Показательные процессы конца 30-х гг. представляли собой тщательно поставленные спектакли, в которых обвиняемые «чистосердечно признавались» в самых фантастических и нелепых преступлениях. Вскоре лагеря оказались переполнены, и пришлось с использованием рабского труда строить новые, чтобы вместить стремительно растущее число «врагов народа».