Сталин

Когда Сталин готовился прочесть, а затем опубликовать свои лекции, он еще не был полностью в плену идеологических предрассудков, которые затем сам усиленно культивировал. Так, например, невозможно представить, чтобы Сталин мог позволить в конце своей жизни то, что он написал о ленинском стиле в 1924 году. В середине 20-х годов он мог, не греша против истины, утверждать, что стиль ленинизма состоит в соединении русского революционного размаха и американской деловитости. «Американская деловитость – это та неукротимая сила, – писал генсек, – которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело…» Думаю, что если бы кто-нибудь публично сказал в более поздние годы сталинские слова: «Соединение русского революционного размаха с американской деловитостью – в этом суть ленинизма в партийной и государственной работе», то ему пришлось бы об этом горько пожалеть. В 20-е годы мысль Сталина, пусть и без полета и озарения, все же еще не была полностью стянута обручем воинствующего догматизма.

Здесь в самую пору сказать о складе интеллекта Сталина, хотя к этому вопросу я еще вернусь. Он сформировался под влиянием догматической религиозной пищи, практики революционной борьбы, выборочного ознакомления с работами основоположников научного социализма. Можно утверждать, особенно по «знаменитой» четвертой главе «Краткого курса» истории партии, что он до конца так и не разобрался в соотношении теории и метода, взаимосвязи объективного и субъективного, сути законов общественного развития. Его утверждения, что все в природе и обществе запрограммировано железной необходимостью, явно смахивают на фатализм: «Социалистический строй последует за капиталистическим как день за ночью». Марксистская теория – это компас на корабле, который обязательно доплывет до другого берега, но с компасом – быстрее. Сталин высмеивает тех, кто прислушивается к «требованиям разума», «всеобщей морали», и воспевает вульгарный материализм, замешенный на насилии. Конечно же, он утверждает, что «примером полного соответствия производственных отношений характеру производительных сил является социалистическое народное хозяйство в СССР…». Его аргументация всегда звучит либо как утверждение, либо как приговор.

Вся история, изложенная в «Кратком курсе», – это цепь побед одних и поражений других – шпионов, двурушников, врагов, преступников. Сталин все уложил в прокрустово ложе схемы: в жизни должно быть так, как в теории. Той, которую он излагает. Подобный подход, говорили Маркс и Энгельс, может свести идеологию к «ложному сознанию». К счастью, в конечном счете судьба марксистско-ленинской идеологии неподвластна Сталину. Все, что происходит, по логике Сталина, – это закономерность: рост коммунистических партий – да; разгром «правого уклона» – несомненно; «предательство» социал-демократических партий – естественно и т. д. Творчеству, воле, игре воображения, дерзости сознания в главе не оставлено места.

Сталинский интеллект – в плену схемы. Судите сами: три основные черты диалектики, четыре этапа развития оппозиционного блока, три основные черты материализма, три особенности Красной Армии, три основных корня оппортунизма и т. д. Да, в учебных целях это, пожалуй, и неплохо. Но «инвентаризировать» всю теорию и сводить ее к нескольким чертам, особенностям, этапам, периодам – все это обедняет обществоведение, делает мировоззрение догматическим.