Вечная тьма поглотила «вождя». Но физическая смерть не сопровождалась смертью политической. Он ушел, оплаканный угодливыми соратниками (неугодных он уничтожил), сопровождаемый их стенаниями и заклинаниями в верности «его делу». Внешне ничего не изменилось. Люди думали, как прежде. Бюрократическая машина, вращая своими массивными шестернями, так же неумолимо исторгала директивы, указания, занималась «подготовкой, изучением и расстановкой кадров», все так же на каждом торжественном собрании принимались приветственные письма, обращенные в адрес «самых-самых». Но те же люди, которые начинали и кончали свои речи и статьи упоминанием о «гениальности» Сталина, постепенно стали менять тон. Как-то незаметно сползала пелена с глаз и душ. Менее чем через месяц прекратили «дело врачей», а Рюмина – главного исполнителя затеи Берии, – как было принято и раньше, расстреляли. Прошло совсем немного времени, и осмелевшие соратники провели «дворцовую операцию» по устранению, а затем и ликвидации Берии. Через год после смерти Сталина военная коллегия Верховного суда СССР под председательством А.А. Чепцова прекратила «ленинградское дело» как «сфальсифицированное бывшим министром госбезопасности СССР и его сообщниками». А.А. Вознесенский, Н.А. Вознесенский, М.А. Вознесенская и десятки их «подельцев», сложившие головы по воле умершего в марте 1953 года сатрапа, были реабилитированы. В следующем году «Правда» сообщила, что в Ленинграде на открытом заседании военной коллегии лица, виновные в фальсификации «ленинградского дела» (B.C. Абакумов, А.Г. Леонов, В.И. Комаров, М.Т. Лихачев), были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу, а другие – к тюремному заключению на различные сроки. Главные преступники к этому времени были уже мертвы.
То, что казалось незыблемым, застывшим, вечным, монолитным еще до официального осуждения культа личности, начало расползаться, таять, подвергаться незаметной эрозии, исчезать. Старая как мир истина, которую лаконично сформулировал Томас Манн, что прижизненная слава – вещь сомнительная, быстро стала находить свое подтверждение.
Сталин умер, миновав апогей своей славы и величия. Не все тогда это знали и чувствовали, но смерть «вождя» совпала с глубоким кризисом советского общества. Система застыла: все форумы, съезды, слеты носили формальный характер, ибо их итог заранее был предопределен диктатором. Идеология принизила культуру до роли имитатора заданного и послушного «воспитателя». Все заметнее, несмотря на прорыв в ядерной области, накапливалось техническое отставание от Запада. Сельское хозяйство еще больше деградировало. Обществоведение занималось комбинированием цитат. На развитие естественных и технических наук оказали влияние процессы мракобесия, подобные лысенковщине и походу против кибернетики и генетики. Бюрократическая система контролировала в обществе почти все. Хотя официальная пропаганда непрерывно говорила о новых и новых триумфах «сталинской внутренней и внешней политики», на огромных пространствах лежала молчащая страна, которая могла ждать в любой момент нового приступа насилия своего верховного предводителя. Кремлевский старец с подозрением смотрел на угасание энтузиазма народа, привыкшего повиноваться, исполнять и надеяться. Он недовольно вглядывался во внешне энергичные, но, по существу, малоэффективные действия созданной им бюрократической прослойки. Он чувствовал: вместо ускорения движения идет его замедление. Кризис назревал.
Не лучше положение было и в делах международных. Конфликт с Тито показал всем – Сталин не всесилен. Созданный им Коминформ – в параличе. «Холодная война» высветила контуры возможного нового мирового конфликта. Но Сталин не понимал, что мир на пороге новых перемен. Нужно было новое мышление, новые подходы, новые альтернативы, признающие приоритет общечеловеческого над классовым. Сталин был совершенно не способен к такой эволюции. Каждый год жизни Сталина, не случись с ним в 1953-м удара, лишь углублял бы тяжелый политический кризис страны. Судьба распорядилась иначе; смерть «вождя» открыла новые возможности для преодоления того, что позже люди назовут сталинизмом. Как сказал Вергилий: «Каждому назначен свой день». И он, этот день, пришел. Великие права и свободы, завоеванные трудящимися в борьбе, оказались серьезно урезанными и не могли выйти из сталинской колеи. Но Сталин оказался не в состоянии все деформировать: многое выжило, хотя и в усеченном виде. На фоне кризиса, который мы смогли в полной мере рассмотреть лишь спустя десятилетия, нельзя отрицать огромную жизнестойкость советского народа…
Однажды, когда Джугашвили еще только вступал в отрочество, духовник в семинарии читал наставление по основам Евангелия. Большими глазами Coco смотрел на священника, пытавшегося убедить его, что Иисус не желал земной власти, а стал гонимым странником, предпочитая славе страдания и смерть. А за несколько часов до Голгофы назвал себя Мессией. Бог, соединившись с людьми, стал богочеловеком и разделил участь всех гонимых за правду…