«Решительную политику систематического и неуклонного снижения отпускных и розничных цен и сжатия оптово-розничных «ножниц» нужно проводить на деле таким образом, чтобы снижение цен распространялось в первую голову на предметы широкого потребления рабочего и крестьянина (без практикуемого ныне ухудшения качества, и без того крайне низкого) и чтобы это снижение не лишало госпромышленность необходимого накопления, а шло бы, главным образом, путем увеличения товарной массы и за счет снижения себестоимости, уменьшения накладных расходов, сокращения бюрократических аппаратов и так далее». Дополнительные средства предполагалось также получить за счет иностранных кредитов и концессий, а также снижения непроизводительных расходов. Были в программе оппозиции и совсем утопические пункты, вроде отмены государственной продажи водки, что будто бы «в кратчайший срок (2–3 года) автоматически повысит материальные и духовные ресурсы индустриализации»[42]. В других пунктах программа оппозиции также была во многом утопическая, и это бы тотчас проявилось в случае ее прихода к власти. Идеалом, вероятно, служило создание кооперативов, вроде израильских кибуцев, объединяющих идейных сознательных единомышленников, способных работать с максимальной производительностью во имя достижения некоей нематериальной цели. Такие предприятия, однако, жизнеспособны только тогда, когда их работников объединяет какая-то общая идея, национальная или религиозная. Неслучайно жизнеспособны оказались кибуцы, создававшиеся сионистами, или аналогичные кооперативы, созданные представителями отдельных христианских течений, находившихся в оппозиции к официальным церквям, вроде меннонитов или толстовцев. Троцкий и его соратники и союзники полагали, что сельскохозяйственные кооперативы удастся сделать жизнеспособными на основании общей приверженности марксистско-ленинской идеологии. Однако трудно было бы ожидать приверженности к такой идеологии большинства крестьян народов СССР. Троцкий и сам это признавал, когда говорил, что на борьбу против интервенции Антанты русских мужиков надо поднимать под лозунгом защиты родных губерний, а не мировой революции. Следовательно, неэффективность кооперативов, даже созданных на добровольной основе, и невозможность за счет их доходов финансировать индустриализацию выявились бы достаточно быстро. И тогда оппозиции пришлось бы фактически выбирать между сталинской и бухаринской моделями развития. Точно так же далеко не факт, что удалось бы сократить непроизводственные расходы и бюрократический аппарат, чтобы высвободить достаточно средств на индустриализацию. Также и концессии не могли быть панацеей до тех пор, пока Троцкий, равно как и другие лидеры оппозиции, подобно Сталину, не желали отдавать в концессии действительно крупные и потенциально прибыльные предприятия.
Таким образом, троцкистско-зиновьевской оппозиции все равно пришлось бы выбирать между сталинской и бухаринской программами. Трудно сказать, какую программу выбрал бы Троцкий. В бытность главой военного ведомства Лев Давидович демонстрировал прагматизм, в частности, в привлечении на службу бывших царских офицеров. Не исключено, что в случае неудачи собственной программы он бы пришел к поддержке бухаринской. Она зиждилась на идее Бухарина о «врастании кулака в социализм и предусматривала опору на наиболее эффективные и богатые хозяйства с максимальным выходом товарной продукции. Индустриализацию Бухарин хотел начинать с легкой промышленности и только по мере накопления средств в этом секторе экономики приступать к развитию тяжелой индустрии, опираясь, в том числе, на иностранные кредиты. Их предполагал использовать и Троцкий. Он полагал, что непосредственной угрозы войны для СССР не существует. В этом мнение Бухарина совпадало с мнением Троцкого. Лев Давидович после неудачи похода на Варшаву (противником которого он был, считая непосильным для Красной Армии) также полагал, что Красная Армия должна придерживаться стратегии истощения, а не сокрушения, и оборонительного, а не наступательного образа действий. Он видел мировую революцию как результат внутреннего взрыва, наподобие того, что произошел в России в 1917-м, а не как результат интервенции Красной Армии, и был против нового похода в Европу. Сталин в этом плане был куда большим реалистом и понимал, что за пределы СССР коммунистические порядки можно принести только на красноармейских штыках.
Экономическая концепция Троцкого никогда не была реализована на практике и вряд ли могла быть реализована даже в случае прихода оппозиции к власти. А вот бухаринская программа была воплощена в жизнь, только не в России, а в Китае. Дэн Сяопин, осуществляя успешные экономические реформы, ориентировался на программу Бухарина. Разумеется, успех реформ в Китае не может служить доказательством того, что они были бы успешны в СССР. Все же китайская трудовая культура значительно отличается от русской, и далеко не факт, что в Советском Союзе нашлось бы достаточное число «кулаков», чтобы стать «мотором индустриализации».