Сталин без лжи. Противоядие от «либеральной» заразы

Именно поэтому документ о составе комиссии и ходе обсуждения, на котором основываются Г. Бордюгов и В. Козлов в статье “Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии” и Д. Волкогонов в работе “Триумф и трагедия ” (политический портрет Сталина) не вызывает у меня доверия. На основе оставленного для истории документа можно заключить, что комиссия была куда многочисленней, чем об этом рассказал мне Бухарин. Возможно, Н.И. упомянул лишь главных членов комиссии, не исключено, что в комиссию были введены дополнительно не члены Политбюро уже после ухода Бухарина и Рыкова с пленума.

Подозрение вызывают противоречия между данными о поведении на комиссии Якира, полученными мною, и тем, как оно отражено в документе.

…

Многим членам комиссии, в том числе и А. Косареву, оставалось жить недолго, Якиру и вовсе чуть больше двух месяцев, и оставить свидетельство для истории, какое было угодно диктатору, ничего не стоило. Кстати, Нина Владгшировна Уборевич рассказала мне о поведении Якира на комиссии по собственной инициативе– “он был единственным, кто воздержался от голосования ”» [746] .

Что ж, посмотрим, насколько убедительна подобная версия.

Для начала зададимся вопросом, а в какой степени «вызывает доверие» само сочинение Лариной? Как правило, авторы воспоминаний описывают то, чему они были непосредственными свидетелями, в чем принимали личное участие. Однако связь Лариной с событиями на Пленуме прослеживается лишь в том, что она какое-то время делила кремлёвскую жилплощадь со своим мужем. Из множества «фактов», сообщённых мемуаристкой, с большим или меньшим доверием можно отнестись только к тем, о которых она пишет как о собственном, в том числе лагерном, опыте. Остальное, увы, проходит по категории слухов и сплетен. Воспроизведённое по памяти после долгих лет заключения и ссылки пресловутое «завещание» Бухарина, по правилам исторической науки также следует рассматривать как заведомо ненадёжный источник.

В чём же состоит личный опыт Лариной-Бухариной?

Легко заметить, что многие факты из её судьбы зачастую прямо противоречат тем оценкам пережитого, которые мемуаристка хотела бы внушить своим читателям. Так, несмотря на исключение из ВКП(б) и арест Бухарина, Лариной в течение нескольких месяцев удалось сохранять за собой кремлёвские апартаменты, которые достались её мужу как представителю партийной элиты. Причём именно Сталин категорически выступил против немедленного выселения супруги опального лидера «правых» из Кремля. Живя в Москве, Ларина дважды передавала мужу книги, запрошенные им для работы в тюрьме. Находясь в камере, Бухарин написал более 50 авторских листов: теоретические работы «Философские арабески» и «Социализм и культура», первую часть автобиографического романа «Времена», а также книгу стихов [747] , что явно не вписывается в красочно расписанную досужими публицистами картину «застенков НКВД», в которых к заключённым применяли пытки и издевательства.

Лишь после того, как летом 1937 года чекисты получили первые признательные показания Бухарина, его жене, наконец, было предложено покинуть Москву и переселиться на выбор в один из пяти городов Советского Союза (она выбрала Астрахань). Чуть позже, когда Ежов (опираясь, заметим, на узаконенное решение о применении репрессивных мер к членам семей «врагов народа») потребовал применить к Лариной высшую меру наказания, Сталин посчитал такое наказание чрезмерным и настоял на сохранении ей жизни [748] . Разумеется, Ларина многие годы провела в лагере и ссылке, но дожила до глубокой старости и даже дождалась «реабилитации» своего мужа.