Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

Благодаря обилию политических арестантов ситуация в Баиловской тюрьме в эти месяцы оказалась неплохо освещена мемуаристами. Судя по их колоритным рассказам, сил охраны хватало, чтобы более или менее изолировать арестантов от внешнего мира, внутри же тюрьмы царила своеобразная жизнь, в которую охрана если и вмешивалась, то только по острой необходимости. «Тюрьма с утра до вечера была открыта, и огромный корпус жил единой „самоуправляющейся“ автономной коммуной», – писал П. Д. Сакварелидзе (см. док. 1). «Камеры раскрыты. О „зажиме“ в тюрьмах Европейской России до нас доходили лишь слухи. Осужденные к смертной казни находятся и проводят время вместе с арестованными в порядке охраны. Камеры закрываются только на ночь», – вспоминал А. Рогов (см. док. 2). Узники проводили дни во дворе за играми в мяч и городки, пели хором, торговали сигаретами, бубликами и своими поделками. По тюрьме сновали прислуживавшие на кухне арестанты, продававшие пирожки. Между политическим и уголовным корпусом существовала калитка, разделявшая их дворы, но днем также открытая. Арестанты делились на уголовных, примыкавших скорее к ним анархистов, политических и занимавших промежуточное положение налетчиков с претензией на политическую составляющую. Уголовные не прочь были внутри тюрьмы пограбить политиков, но за них заступились налетчики, а эти молодые грузины были таковы, что и уголовные их побаивались (см. док.1, 4). Нижний этаж тюрьмы отводился для пересыльных, главным образом арестованных за отсутствие документов казанских и уфимских татар, пожилых мужчин с мальчиками, бродивших по империи в поисках заработка. Они никаких иных проступков не совершили и подлежали только высылке на родину. Как уверял А. Рогов, этих мальчиков регулярно насиловали уголовные, тюремная охрана не пыталась за них заступаться^[114]. Внутри тюрьмы происходило все что угодно, включая убийства. Рогов с гордостью описал расправу над неким Вадивасовым, обвиненным подпольщиками в сотрудничестве с полицией и выдаче «балаханской коммуны» и зарезанным прямо в камере Роговым и людьми из его группы (см. док. 2).

На фоне прочих выделяется рассказ Л.Арустамова о том, что до появления в тюрьме Кобы камеры были заперты, и только после организованной им голодовки удалось добиться послабления режима^[115]. Воспоминания Арустамова, прозвучавшие на торжественном собрании старых большевиков Азербайджана в честь 50-летия Сталина и не подтверждаемые другими мемуаристами, следует считать обычным изображением вождя в соответствии с принятыми канонами славословия.

Политические узники делились на фракции (самыми крупными были меньшевики, большевики и эсеры) и в соответствии с этим распределялись по камерам. Камера № 3 была большевистской, там сидели Джугашвили, Серго Орджоникидзе, Сакварелидзе и др. Большевиков было достаточно много, а «связь с городом настолько живая, что политические обитатели тюрьмы имеют свой Бакинский (тюремный) комитет РСДРП на правах районного» (см. док. 2). Обитатели тюрьмы были заняты непрерывными политическими диспутами.

П.Д. Сакварелидзе вспоминал, «что в камеры «грабителей» для проведения политических бесед часто приглашали Сталина, Ис. Рамишвили и др.» (см. док. 1). На это стоит обратить внимание в связи с появлявшимися позже слухами о связях Сталина с уголовниками: будто бы он не то в тюрьмах, не то в ссылках не брезговал с ними приятельствовать (например, этот мотив есть в вышедшей в эмигрантской прессе статье С. Верещака, см. гл. 19, док. 5). Исповедуемый частью политических ссыльных моральный пуризм требовал контактов с уголовными избегать, хотя случались и противоположные случаи, когда ссыльные гордились просветительской деятельностью в этой среде. Как и во многих других случаях, политические противники Сталина готовы были в отношении него считать компрометирующим то, что других отнюдь не компрометировало. Сакварелидзе ведь упомянул не только Сталина, но и его антагониста меньшевика Исидора Рамишвили.

Охрана тюрьмы была организована столь небрежно, что несложно поверить в рассказ И. Вацека о том, как Коба организовал побег одного из приговоренных к смерти товарищей, воспользовавшись слабым контролем за приходившими на свидания в тюрьму посетителями (см. док. 10). Наряду с этим сохранились рассказы о том, что будто бы вся большевистская камера № 3 пыталась бежать, перепилив оконную решетку и заручившись помощью нескольких охранников, однако затея не удалась (см. док. 11, 12). Инициатором побега мемуаристы также называют Кобу, вероятно, преувеличивая его роль.