Сталин. Битва за хлеб

После операции ОГПУ уцелевшие частники начали сворачивать торговлю. Никто их, собственно, с рынка не гнал, тех, кто не нарушал закон очень уж нагло и открыто, не трогали — но те, кто не нарушал закон, большого веса в торговле и не имели. К лету 1928 года объём патентованной, то есть легальной частной торговли сократился на треть, причём ушли с рынка, своей и не своей волей, самые крупные дельцы. В некоторых областях, например в мясной торговле, наблюдался полный разгром (она и в период «застоя» была одной из самых коррумпированных).

Насколько уход с рынка был связан с невозможностью продолжать торговлю, а насколько являлся сознательным бойкотом, неизвестно. Однако пример Гражданской войны показывает, что заставить торговца сменить амплуа практически невозможно. Они просто меняли сектор рынка — перемещались в тень, в нелегальную торговлю, или, наоборот, создавали фиктивные кооперативы.

Как бы то ни было, цена была заплачена, легальный потребительский рынок фактически развалился. Государственная и кооперативная торговля не справлялись с новыми задачами, да не везде они и существовали. Были районы, называемые «пустынями», — где не имелось вообще никакой торговли (кроме, конечно, мешочников и вездесущего чёрного рынка). А поскольку самые жестокие удары пришлись на хлебный рынок, то во многих местах образовались зияющие пустоты в сельской хлебной торговле — а Микоян на июльском пленуме ЦК говорил, что ее объемы больше государственных хлебозаготовок. Те крестьяне, которые не могли прожить своим зерном до нового урожая, не находя хлеба в деревне, потянулись за ним в город.

К лету 1928 года в стране, пока что решением местных властей, стали появляться продовольственные карточки. С 1 марта 1929 года они были введены решением Политбюро.

Появление карточек большинство исследователей связывают с коллективизацией. Но, как видим, колхозы тут совершенно ни при чём. Развал рынка — следствие необъявленной войны, которую частные торговцы вели с государством во время «военной тревоги» 1927 года.

* * *

Однако борьба с частником-оптовиком была лишь одной составляющей хлебной проблемы. Ударами по частным торговцам ОГПУ сломал механизм реализации — но это отнюдь не значит, что крестьянин повез хлеб на рынок.

Вспомним ещё раз социальный состав деревни. Большая часть крестьянских хозяйств — бедняки и маломощные середняки — в дальнейших событиях не участвуют вообще. Они уже сдали зерно, заплатили налоги, прикупили кое-что из самого необходимого и занимаются своими делами. В игре остались лишь сильные середняки и зажиточные хозяева, у которых есть деньги для уплаты налогов и которые прекрасно понимают, что если начнется война, то бумажки обесценятся. (Впрочем, какое там «понимают» — они это помнят! И хотят иметь за свой хлеб что-то конкретное, что можно потрогать, положить в сундук, а при необходимости продать.) И еще на игровом поле остался тот самый загадочный «кулак», о котором современные исследователи никак не могут понять, что он такое, и которого тогдашние правители заклинали ни в коем разе не путать с трудовым зажиточным крестьянином — а его все равно путали…

Высказывания крестьян по поводу хлебосдачи были весьма откровенные.

«Что я буду делать с деньгами, полученными за хлеб? Купить на них какую-нибудь одежду, мануфактуру, какая мне нужна, я не могу, а положить деньги в сберкассу, то уже было то время, когда дожили, а разве я их из кассы получил — они пропали. Нельзя быть уверенным, что и теперь не пропадут, подойдет необходимость в чем-либо — продам, а нет — пусть лежит».

«Хлеб у меня имеется, но особой нужды продавать его нет. Подожду до весны, а там цены будут дороже. Учитесь скотину продавать зимой, а хлеб весной».

«Если бы крестьянин не дал городу ни одного фунта хлеба, то горожане сами бы принесли в село мануфактуру».

«Власть постарается нас всюду обдурить. Постановили не выдавать за деньги мануфактуры, а менять только на хлеб. Дураки те, кто повезет хлеб в кооперацию, пускай все они подохнут, а хлеба не везти, тогда разрешат нам кому угодно продавать хлеб и за какую угодно цену»[241].