Сталин. Битва за хлеб

«Выход состоит, далее, в том, чтобы помочь бедноте и середнякам объединять постепенно свои разрозненные мелкие хозяйства в крупные коллективные хозяйства на базе новой техники и коллективного труда как более выгодные и товарные… В этом основа решения проблемы…

Выход состоит, наконец, в том, чтобы укрепить старые совхозы и поднять новые, крупные совхозы, как наиболее рентабельные и товарные хозяйственные единицы.

Таковы три основные задачи, выполнение которых дает нам возможность разрешить зерновую проблему и ликвидировать, таким образом, самую основу наших затруднений на хлебном фронте.

Особенность текущего момента состоит в том, что первая задача по поднятию индивидуального крестьянского хозяйства, являющаяся все еще главной задачей нашей работы, стала уже недостаточной для разрешения зерновой проблемы.

Особенность текущего момента состоит в том, чтобы первую задачу дополнить практически двумя новыми задачами по поднятию колхозов и поднятию совхозов.

Без сочетания этих задач, без настойчивой работы по всем этим трем каналам невозможно разрешить зерновую проблему ни в смысле снабжения страны товарным хлебом, ни в смысле преобразования всего нашего народного хозяйства на началах социализма».

Сказать, что политику правящей команды критиковали, значит не сказать ничего. Просто лидеры СССР умело перевели коллективную истерику советской верхушки из экономической в политическую плоскость, обозвав «уклонами» Уклонов насчитывалось два — правый и левый. Выступая по этому поводу на ноябрьском Пленуме ЦК 1928 года, Сталин, в духе изобретенного им метода «творческого марксизма», умело запутал суть вопроса среди теоретических рассуждений о капитализме и социализме и ссылок на Ленина. Голая же суть уклонов, сформулированная им в том же выступлении, выглядела следующим образом.

«Левых» он определил просто: это те, «которые хотят чрезвычайные меры превратить в постоянный курс партии», и назвал это троцкизмом. Можно и так. Это было удобно. Троцкий к тому времени являлся безнадежно скомпрометированной фигурой, а поскольку выступал против Сталина, то просто не мог не использовать такой роскошный козырь, как «предательство идеалов революции». (Впрочем, думаю, что если бы Сталин вдруг полевел, Троцкий шарахнулся бы направо, и тогда троцкизмом был бы назван «правый» уклон. Дело тут не в принципах, а в аргументах.)

Однако вещи вождь говорит очень серьезные. «Одно дело — кадры троцкистов арестовать и исключить из партии. Другое дело — с идеологией троцкизма покончить. Это будет потруднее».

Потруднее — опять же успокаивающее слово. Основной проблемой был не Лев Давыдович с группкой своих сторонников, а тысячи низовых стихийных леваков, которые искренне полагали себя сторонниками генеральной линии. Они не врали, они просто так её видели! И, обвинённые в троцкизме, били себя в грудь на собраниях, стрелялись, что было меньшим злом, или, что было злом куда большим, с горя шли к реальным троцкистам, а уж там им умели объяснить происходящее… Именно во время коллективизации разборки с низовой левацкой стихией перешли в стадию внутрипартийной войны, которая вырвется на поверхность все в том же тридцать седьмом — но не закончится и тогда…

С «правым» уклоном все проще. Это была позиция партийных «умеренных», перепуганных курсом правительства, потому что этого никто никогда не делал. Они были сторонниками возможных путей развития страны, только и всего. По ходу выступления Сталин долго анализирует письмо все того же Фрумкина, говорить о котором здесь нет смысла, а затем дает краткую и образную характеристику обоих уклонов.