В 1930 году было принято решение перевести часть Секретного отдела ЦК, в том числе и
кабинет генерального секретаря, в Кремль.
Самого же Сталина обязали немедленно прекратить передвижение по городу пешком. Но
он еще больше года нарушал решение Политбюро. Прогулки вождя по столице закончились
только после того, как Сталина ознакомили с протоколом допроса террориста
Платонова-Петина, с которым он случайно встретился 16 ноября 1931 года на Ильинке. В
записке ОГПУ на имя вождя, приводимой в книге С.В. Девятова, А.Н. Шефова и Ю.В. Юрьева
«Ближняя дача Сталина», есть цитата из нее:
На записке имелась резолюция: «Пешее хождение по Москве т. Сталину надо
прекратить». Ниже стояли подписи Молотова, Кагановича, Калинина, Куйбышева и Рыкова.
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
174
В феврале 1932 года генеральный секретарь уже приступил к работе в первом корпусе
Кремля. Его кабинет теперь располагался в непосредственной близости от квартиры. И именно
с того времени он стал практически недоступен для неофициальных контактов с обычными
гражданами, особенно в столице. Добавлю только, что в декабре 1933 года Сталин окончательно
переселился на Ближнюю дачу в Волынском и бывал в своей кремлевской квартире редко. А
охраняли Сталина теперь уже девять сотрудников, а потом двенадцать… И в дальнейшем
система охраны постоянно совершенствовалась. Сталина охраняли от нескольких десятков до
десятков тысяч человек (как во время упомянутого нами путешествия в Потсдам летом 1945
года).
Одним из телохранителей Сталина со времени Потсдамской конференции и до смерти
«вождя народов» был Владимир Васильев, чьи воспоминания прилежно записал и сохранил его
сын Андрей. Васильев-старший рассказывал:
Алексей Рыбин, которого также называли «телохранителем Сталина», непосредственных
задач такого рода не выполнял. Однако, работая в системе охраны вождя, в том числе отвечая за
сталинскую ложу Большого театра, довольно много знал. Его непосредственное присутствие на
Ближней даче сотрудниками компетентных органов не подтверждается. Но из любви и
уважения к генералиссимусу он пытался несколько приукрашивать рассказы сослуживцев и
подвергать самоцензуре собственные воспоминания. Например, писал об охране Ближней дачи
так: