Сталин. Энциклопедия

Не прошло и трех лет после кончины И. В. Сталина, как уже после завершения работы XX съезда КПСС на закрытом заседании 25 февраля 1956 Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев выступил со своим собственным обоснованием культа личности Сталина. Поток самых грубых и необоснованных обвинений Хрущев излил в адрес Сталина, приписывал ему никогда не произносимые слова, например, «стоит мне пошевельнуть мизинцем – и Тито не будет», и проч. А во время официального визита в Венгрию в одном из выступлений, транслировавшемся по радио, Хрущев, говоря о Сталине, помнится, заявил: «Все злодеи всегда погибали от рук своих приближенных». В печатном тексте речи этого уже не было. Не без ведома Хрущева родился компромат на Сталина как агента царской охранки. Вместе с тем по указанию Хрущева был уничтожен завизированный им проект постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 октября 1941 г. овозможной сдаче Москвы. И нельзя не задуматься, почему Хрущев так быстро расправился с Берией, которому тогда не предъявили обвинений в насильственном устранении Сталина.

Как день 1 марта, так и день 5 марта 1953 г. остается нераскрытой тайной.

Со смертью И.В. Сталина если не насовсем, то, во всяком случае, надолго ушла эпоха политических гениев.

БОЛХОВИТИНОВ Виктор Федорович (1899–1970), советский авиаконструктор. Создатель первого ракетного самолета-истребителя БИ–1.

Болховитинов в июне 1941 подал наркому авиационной промышленности А.И. Шахурину заявку на создание истребителя с ракетным двигателем. Учитывая важность и новизну предлагаемого проекта, нарком передал полученные материалы лично И.В. Сталину. Несмотря на всю трудность начального периода войны, И.В. Сталин внимательно ознакомился с полученными документами, увидел открывающуюся возможность строительства новых типов самолетов. Он отдал распоряжение в срочном порядке изготовить и испытать летательный аппарат.

Такой самолет был изготовлен на одном из авиационных заводов под Свердловском. Первый советский самолет с жидкостным реактивным двигателем БИ–1 испытал летчик-испытатель Григорий Яковлевич Бахчиванджи. 27 марта 1943, выполняя седьмой испытательный полет на реактивном истребителе, Г.Я. Бахчиванджи погиб. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

«БОЛЬШАЯ ТРОЙКА» – широко распространенное в мировой прессе в годы Второй мировой войны понятие, символизировавшее руководителей трех ведущих держав антигитлеровской коалиции – И.В. Сталина, Ф. Рузвельта и У. Черчилля – и сами державы – СССР, США и Великобританию. При всем политико-идеологическом различии эти великие деятели XX в. сумели организовать борьбу и добиться победы над фашистской Германией и милитаристской Японией, к тому же заложить надежные основы длительного послевоенного мира. Ф. Рузвельт и особенно У. Черчилль гордились дружбой с И.В. Сталиным, наживая на этом в своих странах немалый политический капитал.

Вспоминая международные конференции в Тегеране и Ялте, А.А.Громыко писал:

«Когда в ходе заседания говорил Сталин – выступал он, как правило, с непродолжительными заявлениями, – все присутствующие в зале ловили каждое его слово… Он нередко говорил так, что его слова резали слух обоих лидеров западных стран, хотя сами высказывания по своей форме вовсе не были резкими, тем более грубыми – такт соблюдался. То, что заявлял Сталин, плотно укладывалось в сознании тех, к кому он обращался.

Бросалось в глаза, что Рузвельт и Черчиль неодинаково реагируют на заявления Сталина: спокойно и с пониманием – Рузвельт и со строгим выражением лица, а то и с выражением плохо скрываемого недовольства – Черчилль…

Когда говорил американский президент, все присутствующие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотом его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.

Выступал или делал замечания премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он «на ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей.

Тем не менее, как-то само собой получалось, что все присутствующие – и главные, и не главные участники, – фиксировали взгляды на Сталине. Даже если говорил другой участник, то почему-то большинство присутствующих все равно наблюдали за Сталиным, за выражением его лица, за взглядом, стараясь понять, как он оценивает слова и мысли своих коллег.

И вот тихо, как бы между прочим, начинал говорить Сталин. Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости и изложения мысли у него не было. Каждое слово у него звучало так, как будто специально заготовлено для того, чтобы сказать в этой аудитории и в этот момент.