Сталин, Гитлер и мы

Как же нам очиститься от лжи и сталинизма, когда даже борьба с ним началась не из чистых побуждений?! Главным побудительным мотивом у Хрущева, начавшего разоблачения культа Сталина в 1956 году, было не стремление к справедливости и установлению хотя бы какого-то подобия гражданского общества. Бывалый партийный интриган и большой хитрец по натуре, он решил этой козырной картой прихлопнуть своих политических соперников (Молотова, Маленкова, Кагановича и других), пока они сами его не прихлопнули, поскольку были воспитаны и выросли в сталинских партийных джунглях. На Хрущеве было не меньше крови, чем на них, ему было важно успеть выскочить с разоблачениями первым. И он успел. Но разве вообще можно делать чистое дело грязными руками? Потому и получился у него доклад половинчатым, полным недоговоренностей, а главное – не было в нем ни малейшей попытки раскаяться самому в содеянном. Если бы он хотя бы попытался тогда это сделать, все у нас могло пойти по-другому. Но духу не хватило, слишком страшны были недавние преступления. Вот почему мы до сих пор топчемся на одном месте. А тот факт, что даже такой половинчатый доклад Хрущева оказался засекреченным от народа на тридцать с лишним лет, стал как бы командой на все это время: «Нам каяться не в чем!» Политика Хрущева и последовавших за ним партийных лидеров сводилась к одному: что было, то прошло, пора и забыть. Нет, не прошло! До сих пор не проходит… И вот парадокс: чем дальше мы уходим от сталинских преступлений, тем все больше оживляются и наглеют недобитые сталинисты. Первый испуг у них прошел, и они принялись с чисто большевистской сноровкой утверждать, что никакого культа вообще не было, ничего не было! Ни массового террора, ни миллионов жертв сталинского режима, ни насильственной коллективизации…

Удивляться этому не приходится. Тот же Хрущев незадолго до того, как его спихнули с партийного трона, поспешил объявить, что у нас вообще с так называемым культом товарища Сталина покончено раз и навсегда: «Ликвидировав последствия культа личности Сталина, Коммунистическая партия устранила все препятствия, связывающие инициативу и активность трудящихся, и создала самые благоприятные условия для развития творческих сил народов». А хрущевский идеологический рупор, секретарь ЦК партии по идеологии Л. Ильичев подхватил на лету эту мысль своего хозяина и дальше ее развил: строго-настрого заявил, что нельзя «под видом борьбы с последствиями культа личности наносить удары по нашей идеологии, по нашей жизни, словом, по социализму и коммунизму».

Тут, казалось бы, и делу конец! Но Хрущев все же просчитался. То, что он сам так спекулятивно начал на XX съезде партии в своем докладе о культе личности, ему затоптать не удалось. Он, конечно, войдет в историю именно в связи с этим докладом. И не менее прочно задержится он на скрижалях истории потому, что при нем жили и творили Пастернак и Солженицын. Первого он, можно сказать, затравил, а второму, как это ни странно, открыл дорогу. Им при этом руководили, думается, два его определяющих качества: врожденная взбалмошность и хитрый мужицкий расчет. В Пастернаке он справедливо увидел (из-за «Доктора Живаго») ниспровергателя основ советского строя, потому и затоптал его. А вот с Солженицыным просчитался. Увидел поначалу в нем даже своего союзника, помощника. Прогремевшая в 1962 году у нас и на весь мир повесть «Один день Ивана Денисовича» была разрешена у нас к публикации только с личного указания Хрущева, который увидел в ней как бы иллюстрацию к своему докладу на XX съезде партии. Тогда он еще нуждался в такого рода неожиданной поддержке со стороны, поскольку у сохранившихся вокруг него во множестве партийных сталинистов росло желание разделаться со своим слишком, с их точки зрения, ретивым лидером. Конечно же, ознакомившись с произведением Солженицына об одном дне в одном конкретном лагере, причем герой писателя, несмотря ни на что, фигура жизнеутверждающая, Хрущев никак не ожидал, что автор «Одного дня Ивана Денисовича» вобьет осиновый кол в могилу большевистского режима. Уж «Архипелаг ГУЛАГ» он в печать не пропустил бы…

Под напором «Архипелага» пошатнулись главные опоры советского строя: ложь, террор и страх. Хрущева тогда уже сменил Брежнев, и все усилия его режима были направлены на то, чтобы хоть как-то удержать в руках власть. Если при Хрущеве родился термин «оттепель», то время, наступившее после него, назвали застоем, растянувшимся на 18 долгих лет.

И лжи стало еще больше, чем при Хрущеве.