Сталин, Гитлер и мы

Кстати, и первая наша бомба, копия американской, тоже могла быть лучше. Так, например, в американской бомбе, сброшенной на Нагасаки, находилось десять килограммов плутония (над Хиросимой была сброшена урановая бомба). Скопить такое количество плутония – задача не из легких. У нас тогда такой запас был, но наши физики рассчитали все так, что им вполне хватило бы пяти килограммов плутония. Сталин лично запретил им пойти на это, хотя экономия была бы нам очень кстати.

Сама по себе история, связанная с Клаусом Фуксом, давно уже перестала быть тайной. Уже упоминавшийся выше историк А. Иойрыш в своей книге «Ядерный джинн» пишет: «Ю. Харитон (правая рука Курчатова – В. Н. ) не скрывает, что подобная схема первого ядерного заряда США, равно как и другая информация, была передана Советскому Союзу Клаусом Фуксом. Этот немецкий физик-теоретик с 1943 по 1946 год работал в США. Ю. Харитон называет его информацию „обширной и охватывающей широкий круг разделов науки и техники, необходимых для создания ядерного оружия“. Когда Курчатов только начинал знакомиться в 1943 году с первыми сведениями, доставленными в Москву нашей разведкой, он сообщил в правительство, что полученные материалы „имеют громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки“. Свое мнение он подытожил так: „Вся совокупность сведений указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые с ходом работ по этой проблеме за границей“». (Недаром Клаус Фукс был осужден в Англии на 14 лет. Если бы его судили в США, то он скорее всего поплатился бы за содеянное жизнью.)

Сходная судьба постигла и одного из самых известных американских ученых, отца атомной бомбы Оппенгеймера. В 1946–52 годах он был председателем генерального консультативного комитета Комиссии по атомной энергии США. Он не скрывал своих прогрессивных убеждений, был связан с левыми политическими кругами, выступал против создания водородной бомбы. Его подозревали не просто в симпатии, сочувствии к нам, но и в шпионской деятельности в нашу пользу. В конце концов он был отстранен от секретной работы. В случае с ним отражается и американская специфика, которая нам не может не показаться странной. Дело в следующем. О взглядах Оппенгеймера было известно задолго до его приглашения на секретную работу по созданию ядерного оружия. В ответ на протесты правоохранительных органов США по поводу предполагавшегося участия ученого в атомном проекте генерал Гровс, руководитель всего этого дела, так называемого Манхэттенского проекта, официально обратился к властям: «В соответствии с моими устными указаниями от 15 июля желательно, чтобы допуск к работе Юлиусу Роберту Оппенгеймеру был выдан без задержки независимо от той информации, которой вы располагаете. Оппенгеймер абсолютно необходим для проекта». Это требование было удовлетворено. А. Иойрыш высказывает такое мнение: «Оппенгеймер не был завербован в полном смысле этого слова. Опасаясь монополии США на атомное оружие, он якобы сам вызвался оказать услугу СССР. Сделал это бескорыстно, из идейных побуждений. К нему присоединились другие ученые… Или такой пример. Когда на одном из наших объектов, занятых созданием ядерного оружия, случилась серьезная авария и никто из наших ученых не был в состоянии вскрыть ее причины и объяснить, как они возникли, было принято решение проконсультироваться у Нильса Бора».

Это произошло в октябре 1945 года. Тот же автор продолжает свой рассказ о поездке наших представителей в Копенгаген к Н. Бору: «Им дважды, 14 и 16 ноября, удалось встретиться с Бором в его институте. В результате были привезены в Москву ответы Бора на 22 вопроса, заданные ему визитерами». А. Иойрыш так завершает эту историю: «Бор высказал предположения, которые помогли нам преодолеть наши проблемы. Бор указал на место в чертеже и сказал: „Здесь причина неприятностей“».