Сталин, Гитлер и мы

Оказалось также, что кто-то изъял из сталинского фонда много документов, в том числе медицинский журнал о ходе болезни и смерти вождя, который велся со 2 по 5 марта 1953 года. Кто-то основательно подчистил важнейший архив, которому цены нет! По этому поводу академик-секретарь отделения Российской академии наук А. Фурсенко свидетельствует: «В делах – следы разорванности. Это – результат проведенного в 90-е годы, в том числе в последний период, интенсивного переформирования… Нигде, ни в одной стране мира подобного рода действия невозможны. Они противозаконны. В данном случае это сделано не только непрофессионально, но выглядит как сознательная попытка затруднить ученым доступ к документам и их изучению…»

Снова встает вопрос: почему все это происходит? Да потому, что эра Сталина у нас никак не может завершиться, практически она еще продолжается. Вот такой, например, факт из моего общения с А. Яковлевым, главным идеологом горбачевской перестройки, о котором выше уже не раз упоминалось.

Среди множества иностранных визитеров, зачастивших в журнал «Огонек» в годы горбачевского правления (а значит, и яковлевского), к нам в редакцию приехала группа сотрудников французского журнала «Актуэль». Три дня они провели в наших стенах. Главному редактору Коротичу, как всегда, было некогда, и заниматься с ними пришлось мне. В результате они посвятили «Огоньку» в одном из своих номеров 26 страниц текста и фотографий, обильно меня цитировали и при этом почему-то назвали главным редактором журнала. Как только этот номер «Актуэля» дошел до Москвы, мне позвонил Яковлев и поинтересовался, когда это я стал главным редактором «Огонька» без его ведома. Затем он в ходе нашего долгого разговора подробнейшим образом изложил мне историю о том, как и почему его направили в 70-е годы послом в Канаду, освободив от высокой должности в ЦК партии. Для обычного делового телефонного разговора он был в тот раз слишком многословен, и у меня осталось весьма странное впечатление от нашей беседы. Ведь он, думаю, должен был понимать, что мне-то подробности его выдворения из ЦК давно хорошо известны, а он зачем-то все это вспомнил и мне изложил. Говорил он со мной по «вертушке», правительственному телефону, который в одном экземпляре наличествовал в нашей редакции и который, разумеется, прослушивался и записывался. Значит, ему зачем-то это было нужно! Что Яковлев! Мой главный редактор Коротич рассказывал мне, как сам Горбачев в своем кабинете говорил на невидимую аудиторию, то есть на запись, на прослушивающее устройство.

Я бы не рискнул приводить этот факт здесь со слов Коротича, если бы он сам не повторил позже этот рассказ на газетных страницах. Вот отрывок из его интервью «Московскому комсомольцу» в сентябре 1991 года, то есть сразу после ухода из «Огонька». Ему был задан и такой вопрос:

«– Вы вынуждены были ходить на ковер и к Крючкову (тогдашний глава КГБ. – В. Н. ), и к Горбачеву. И, помнится, рассказывали, что у вас создавалось впечатление: отчитывая вас матерными словами, Михаил Сергеевич слишком отчетливо артикулировал, очень громко и раздельно произнося брань и – намекали вы – стараясь, чтобы запись на засекреченную пленку получилась отчетливой. Вы по-прежнему считаете, что Горбачеву приходилось работать под колпаком КГБ?

– Не знаю, не знаю, – отвечал Коротич. – Я убежден, что он прослушивался. И знал об этом. Когда он орал на меня, это было так на него не похоже. В этом было что-то непонятное. „Лигачев уже семнадцать лет в ЦК, я в нем уверен, – шумел Михаил Сергеевич. – Ты что, учить меня будешь, кто мне друг, а кто враг?“ – спрашивал он, срываясь на крик, но с совершенно спокойными и доброжелательными глазами. А я давился бутербродами с вареной колбасой, которыми он меня угощал, и ничего не соображал. Потом уже Яковлев дал мне понять, что генсек спасал меня от Политбюро, на котором меня должны были воспитывать.

И Горбачев взял на себя личную миссию – воспитать меня. И несколько раз еще Горбачев устраивал такие спектакли, рассчитанные на засекреченные глаза и уши… Я думаю, мы долго еще не узнаем истинного уровня его зависимости. И того, как он в те годы выруливал сквозь главные рифы. Он бы вполне мог на них разбиться, и мы тогда ничего бы не узнали… Горбачев помимо всего прочего говорил мне в своем кабинете: „Ты вот Чебрикова (из КГБ. – В. Н. ) не жалуешь, Лигачева не любишь. А мы ведь все Брежневу жопу лизали. Все!“ Я уверен, что расшифровки этих записей ложились на стол и тому и другому. И именно для них предназначались. Недаром же Яковлев при этой псевдоистерике лишь усмехался».