Сталин и ГРУ

Но Берзин писал письма и доклады не только в Москву. Приходилось писать письма и военному министру Испанской Республики. В записке от 16 февраля 1937 г. вместе с выводами о положении на участке реки Харама он давал свои оценки событий на центральном фронте. Берзин оценивал положение Республики на этом участке фронта как очень тяжелое, несмотря на то что все атаки мятежниковбыли отбиты. Все 11 бригад, имевшихся у республиканцев, были введены в бой и понесли большие потери. Никаких резервов не было. 4 бригады полностью потеряли боеспособность, остальные бригады нуждались в значительном пополнении. К этому добавлялось и превосходство мятежников в артиллерии. Вывод Берзина был краток: «Проигрыш сражения на реке Хаарами почти равносилен проигрышу войны». И чтобы этого не случилось, чтобы удержать фронт на этом важнейшем стратегическом участке, он предлагал военному министру сосредоточить там всю имевшуюся у республиканцев в запасе военную технику и перебросить туда все скудные резервы, имевшиеся у республиканской армии.

Хотя в архивах до сих пор не нашлось каких-либо документальных доказательств, но можно не сомневаться, что разговоры между членами Политбюро Сталиным и Ворошиловым о некомпетентности начальника Разведывательного управления комкора Урицкого, конечно, были. Для Сталина в мае 37-го было уже очевидно, что он совершил ошибку, поменяв мастера разведки Берзина, несмотря на все его недостатки, на дилетанта Урицкого, фамилию которого ему наверняка и подсказал нарком обороны. А Сталин был из тех людей, которые, совершив ошибку, всегда старались ее исправить. Очевидно, для него в конце мая было уже ясно, что на посту начальника военной разведки может быть только Берзин. Возможно, свою роль сыграло и то, что в январе 1937 года он был награжден высшей наградой страны — орденом Ленина. Никакой другой подходящей кандидатуры в то время не было. Поэтому и была отправлена в Валенсию шифровка Берзину — немедленно сдать дела комдиву Штерну и выехать в Москву.

В конце мая Берзин вернулся из длительной командировки в страну «X». Конечно, привез с собой документы немецкой и итальянской разведок, которые удалось добыть в Испании, привез ценнейшую информацию о положении в этой стране. Привез и предложения советских советников об усилении помощи Испанской Республике. Обо всем этом нужно было докладывать наркому, отчитываясь о проделанной работе. О дальнейшей работе не думалось. Как солдат партии, готов был принять любую должность в любом месте страны. Конечно, после удачной работы в «X», а награждение орденом Ленина говорило о том, что Сталин был доволен его работой, он надеялся, что на рядовую работу его не пошлют. Но и большой уверенности в том, что его вернут в разведку, тоже не было. У Сталина была отличная память, о таких крупных провалах, как копенгагенский, он не забывал. И Берзин знал об этом.

Поэтому для него было неожиданностью, и приятной, когда он получил письмо, подписанное начальником Управления по начсоставу РККА армейским комиссаром 2-го ранга Булиным, в котором говорилось, что приказом Ворошилова № 2431 от 9 июня он назначается начальником Разведывательного управления РККА. Характерно то, что он до сих пор, несмотря на длительную командировку, продолжал числиться заместителем командующего ОКДВА. И по-прежнему был Павлом Ивановичем. Возможно, поездка в Испанию не нашла отражения в его личном деле. Но это только предположение. Можно было возвращаться в родное Управление, принимать дела и опять приниматься за любимую работу с учетом нового опыта, полученного на Дальнем Востоке и в Испании.

В апреле 1935 года в кабинете начальника Управления Берзин сдавал дела своему преемнику Урицкому. Ничего личного и никаких эмоций не было. Был копенгагенский провал, было постановление Политбюро, которое для Берзина было обязательным к исполнению. И его рапорт об освобождении был вполне естественным. Урицкий, бывший с июня 34-го по апрель 35-го заместителем начальника Автобронетанкового управления, приказом наркома был назначен начальником Разведывательного управления.