Сталин и КПГ в преддверии гитлеровской диктатуры (1929—1933 гг.)

Неубедительными выглядели обвинения против Реммеле. «Дело» его не закончилось в 1932 г., оно вновь возникло на ⅩⅢ пленуме ИККИ в декабре 1933 г., почти год спустя после прихода фашистов к власти. Здесь с сообщением о фракционной деятельности Реммеле выступил А. Марти. Заявив, что на ⅩⅡ пленуме Реммеле и Нейман защищали политическую линию, противоположную линии КПГ и Коминтерна, он изложил их разногласия с партией и Коминтерном (уже на конец 1933 г.). Первой в списке фигурировала их точка зрения, что приход фашизма к власти означает смену системы господства капитализма. КПГ и Коминтерн в целом и в это время всё ещё продолжали считать, что с установлением фашистской диктатуры ничего принципиально нового в Германии не произошло — буржуазия господствовала до этого, господствует и теперь[81]. Реммеле утверждал, что пролетариат потерпел в Германии самое крупное поражение после 1914 г. Это мнение Марти комментировал так: «Если это верно, то и Коммунистический Интернационал обанкротился». Реммеле полагал также, что «мы сейчас переживаем эпоху фашизма и реакции». Всё это «опровергалось» в лучшем демагогическом стиле, которому учились у Сталина. Реммеле, по словам Марти, развивал «контрреволюционную теорию „западного коммунизма“, теорию, отрицавшую большевизацию компартий, в особенности КПГ»[82].

В Германии последних месяцев 1932 г. события развивались стремительно. Новые выборы в рейхстаг, состоявшиеся 6 ноября, принесли успех КПГ, собравшей 6 млн голосов, нацисты же потеряли 2 млн голосов, что вызывалось, вероятно, тем, что приход к власти, который они постоянно предвещали, сильно затянулся и неустойчивая часть их электората отдала свои голоса другим партиям, возможно, и коммунистам. У КПГ были основания для радости, но не для самоуспокоенности, ибо потеря влияния НСДАП не входила в расчёты влиятельных кругов крупного капитала, сделавших ставку на Гитлера, она лишь активизировала их. Значительно усилилось давление на Гинденбурга с целью сгладить имевшиеся разногласия и призвать нацистскую партию к власти. Во главе имперского правительства вместо Папена встал генерал Шлейхер.

Когда знакомишься с документами КПГ, относящимися к этим последним двум месяцам, не оставляет ощущение, что подлинная тревога, которая заставила бы бить в набат, отсутствовала. В конце ноября В. Ульбрихт, рассуждая о письме Сталина (опубликованном год назад), призывал к последовательной борьбе против социал-демократии[83]. Листовка «Долой Шлейхера!», датированная началом декабря, декларировала «борьбу против опоры этой системы, врагов революции, вождей СДПГ, Рейхсбаннера, АДГБ, а также Гитлера, Геббельса и К^о!»[84]. В циркулярном письме отдела агитации и пропаганды ЦК КПГ от 22 декабря, посвящённом идеологическому наступлению, речь шла о предстоявшем в январе дне памяти К. Либкнехта, Р. Люксембург и В. И. Ленина; подчёркивалось, что этот день должен стать прологом к проведению в марте 1933 г. юбилейных дат, связанных с К. Марксом. В этом документе говорилось также: «Мы в текущем году на один шаг приблизились к завоеванию большинства рабочего класса»[85]. 28 января датировано циркулярное письмо Секретариата об организации кампании в связи с намеченным на весну очередным съездом СДПГ, которую рекомендовалось вести под лозунгом завоевания большинства пролетариата (другой лозунг: «СДПГ — главная социальная опора капиталистического господства»)[86].

Это спокойствие, ничем не омрачаемая уверенность в завтрашнем дне были следствием того, что господствующей после выборов 6 ноября стала глубоко ошибочная точка зрения о тяжёлом, едва ли не бесперспективном положении гитлеровской партии. В циркулярном письме от 22 декабря речь шла о «находящейся в упадке национал-социалистской партии»[87]. А в это время за кулисами шла кипучая деятельность с целью притупить противоречия в буржуазном лагере и передать бразды правления Гитлеру; сведения об этих махинациях проникали в прессу (например, о встрече Папена с Гитлером 5 января 1933 г.). Но и теперь необходимого осознания того, к чему могут привести происки правящих кругов, не было. Поэтому не было и сколько-нибудь серьёзной подготовки к возможному запрету партии; это тем более непонятно, что в документах КПГ за все рассматриваемые годы постоянно говорилось о предстоящем (иногда — чуть ли не немедленном) переходе в подполье и мерах, необходимых для организации деятельности в новых условиях[88]. К сожалению, запрет, когда он произошёл, партия встретила очень слабо подготовленной.