Сталин и Мао

П. П. Владимиров выяснил, что, помимо Москвы, у Мао Цзэдуна, по сути дела, в Яньани была постоянная связь с резидентом американцев, который выступал в Яньани под именем доктора Ма Хайдэ, а на самом деле был уроженцем Ближнего Востока Джорджем Хэйтемом.

П. П. Владимиров обратил внимание на то, что Мао Цзэдун считался только с силой, в частности с военной мощью немцев и японцев.

Отношение Мао Цзэдуна к Сталину, по наблюдениям П. П. Владимирова, представляло собой смесь внешнего намеренно подчеркнутого уважения, даже преклонения, с постоянными упреками и претензиями. В то время когда СССР выдерживал натиск германской армии, терпел поражения на фронтах, Мао Цзэдун и его сторонники позволяли себе издеваться над горем людей в нашей стране и одновременно выражать недовольство тем, что Советский Союз не поставляет им вооружение или не поставляет его столько, сколько им хотелось. Причем это оружие Мао Цзэдун имел в виду использовать исключительно в борьбе за власть внутри Китая против Чан Кайши. Мао Цзэдун не считался с тем, что представлялось П. П. Владимирову реальностью, то есть не желал видеть в Советском Союзе главную опору всего комдвижения. Мао Цзэдун не желал исходить из тезиса Москвы о том, что крах СССР означал бы неминуемый конец и КПК, Мао Цзэдуна. Здесь мнения Мао Цзэдуна и Сталина расходились.

В июне 1942 года П. П. Владимиров пришел к мысли о враждебности Мао Цзэдуна по отношению к нашей стране: «Разговоры некоторых руководителей КПК о своем дружелюбии, коим явилось-де предупреждение о нападении Германии, откровенно спекулятивны. Действительность — скрытая враждебность Кан Шэна, а возможно, и председателя ЦК КПК — Мао Цзэдуна…

Враждебность Мао Цзэдуна?! Нет, для меня теперь это отнюдь не такая уж еретическая мысль».[27]

3 июля 1942 года, когда положение Сталина и СССР было тяжелым на фронтах Отечественной войны, Мао Цзэдун в беседе с П. П. Владимировым сказал, что советское правительство может не беспокоиться, тревоги Сталина и советского народа понятны ему и китайскому народу, и поэтому «я отдал приказ подготовиться к ведению боевых операций против японских фашистов. Пусть только посмеют нарушить границы СССР! Прошу не беспокоиться. 8-я НРА ведет соответствующую передислокацию».[28]

Мао Цзэдун на словах выражал свое дружелюбие. На деле он, во-первых, не выполнял своих обещаний помогать Советскому Союзу в его Великой Отечественной войне и, во-вторых, настраивал своих сторонников на постоянную конфронтацию с Москвой, со Сталиным, на постоянную подозрительность к Москве и к Сталину; при этом внутри КПК дело было поставлено таким образом, что сторонники Мао Цзэдуна могли доказывать свою верность Мао Цзэдуну только при условии, что они проявляли на словах и на деле враждебность и подозрительность по отношению к СССР.

Сталин в этой ситуации считался с реальным положением дел и стремился к тому, чтобы удерживать Мао Цзэдуна хотя бы на формально благожелательных в отношении СССР позициях. (Попутно отметим, что такие коллизии в наших двусторонних отношениях повторялись и повторяются до сих пор.)

П. П. Владимирову было также известно, что в июле 1941 года Москва обратилась к КПК с просьбой сорвать концентрацию японских войск у советской границы; «особенно важно нарушать нормальное движение на железных дорогах»…

Эту просьбу, а также и другие — руководители КПК не выполнили.[29]

П. П. Владимиров констатировал, что для руководителей КПК «важно, что есть возможность отсиживаться в Особом районе. А какой ценой куплена эта возможность и где решается теперь будущее мирового революционного движения, им безразлично. Это факт».[30]

29 июля 1942 года П. П. Владимиров записал в своем дневнике: «Председатель ЦК КПК (Мао Цзэдун. — Ю. Г.) отзывается о советских руководителях пренебрежительно. Так, об И. В. Сталине, не скрывая презрения, заявил: “Он не знает и не может знать Китая, однако лезет обо всем судить. Все его так называемые положения о нашей революции — вздорная болтовня. И в Коминтерне болтают то же самое”.

У председателя ЦК КПК весьма смутное представление о Советском Союзе, все понятие о котором заключается для него в одном слове — “республика” — и больше ничего.

Председатель ЦК КПК никогда в Советском Союзе не бывал и, по-моему, даже щеголяет этим.

О Советском Союзе у него самое искаженное представление, очевидно, сформировавшееся не без влияния Кан Шэна.

И что самое удивительное, он никогда нас не расспрашивает о Советском Союзе. Все, что происходит в нашей стране, для него лишено интереса. Его интересует только обстановка на советско-германском фронте.

В разгар битвы под Москвой в октябре-декабре прошлого (1941 г. — Ю. Г.) года председатель ЦК КПК заявил: “Вот Сталин доболтался, дальше некуда! Вот поглядеть бы, как этот вождь болтает сейчас там, в Москве”»…[31]