Сталин и писатели Книга первая

Я не знаю, уважают ли здесь литературу, но книгу здесь безусловно уважают.

В России с книгой обращаются, как с проституткой: ее берут на одну ночь. Ее заливают слезами или супом, ее тискают и рвут. Она знает проклятья, нежные признанья, безумствования. Но прочитанная, она не получит права даже на скромное местечко в деревянной богадельне. Ее оставляют в пустом вагоне вместе с окурками и яичной скорлупой…

В Германии с книгой не безумствуют, не играют ею, — это неотделимая частица семейной жизни. Из нее выдаивают полезные афоризмы и с нее бережно смахивают пыль. Она укорачивает вечера, и она повышает духовный кредит ее владельца. Книга без переплета здесь выглядит неприлично, как женщина нагишом; но и переплет без книги возмутил бы любого немца: а высокие мысли? а веселые анекдоты? а полезные афоризмы?..

Я решаюсь сказать, что Германия — страна книги… Однообразие формы и свинцовый, тяжелый воздух позволяет говорить о полиграфическом пафосе страны. Люди здесь мнятся мне типографским шрифтом, а дни — образцовой работой огромного линотипа. Даже идеологические и политические страсти напоминают перебранку маниакально-исполнительных корректоров.

(Там же. Стр. 42—43.)

В своих военных статьях, особенно сорок первого года, Эренбург постоянно цитировал прочитанные им дневники убитых немцев — офицеров, ефрейторов, фельдфебелей. Эти цитаты он сопровождал своими гневными, саркастическими, презрительными комментариями:

Передо мной дневник ефрейтора Цохеля из Висбадена, п/я 22408. Цохель не страдает многословием, лаконически он записывает: «На марше. У крестьян хлеб, молоко, масло…», «Привал в Лахове. Вечером свиные котлеты и картофель…»

Вот что записал ефрейтор Цохель из Висбадена 25 июля:

«Темная ночь. Звезд нет. Ночью пытаем русских».

Деловито, спокойно, тем же почерком, что и записи о свиных котлетах…

Мы знали, что гитлеровцы «несимпатичная раса». Но с каждым днем мы узнаем все о новых и новых преступлениях фашистов. Говорят: «звери». Нет, звери лучше. Звери не мучают для удовольствия. Звери не ведут дневников. Со зверей не взыщешь. Другое дело — ефрейтор из Висбадена, который аккуратно пытает человека, потом берет тетрадку и записывает: «Пытал…»

(Илья Эренбург. Война. Июнь 1941 г. Апрель 1942 г. М. 1942. Стр. 70—71.)

Мудрено ли, что этот ефрейтор Цохель из Висбадена, одним и тем же ровным, аккуратным почерком записывающий в своем дневнике, как он вечером поедал свиные котлеты с картофелем, а ночью пытал пленных русских, напомнил ему тех ужаснувших его берлинцев, которые «обо всем вспомнят вовремя: подыскать женщину, съесть шницель, предаться любви и забежать в ближайший санитарный пункт».

Но у него были и другие, еще более красноречивые воспоминания. О делах совсем давних, но — один к одному — совпавших с теперешними, сегодняшними его впечатлениями.

В 1914 году, когда началась Первая мировая война, Оренбург стал печатать в «Биржевке» — «Биржевых ведомостях» — свои фронтовые очерки. Потом они составили его небольшую книгу «Лик войны».