Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

«Сочтет ли Громыко полезным для дела отправить послание Сталину?» – спросил Стеттиниус, по которому было видно, что он должным образом подготовился к такому повороту дела. Он уже держал в руках проект телеграммы Рузвельта Сталину, где говорилось о трудности разрешения вопроса о голосовании с упором на то, что традиционно американские партии не имеют права снимать с обсуждения то или иное предложение, что международная организация, которая нарушит этот принцип, просто не получит поддержки. По его мнению, так же отнесутся к этому вопросу менее крупные государства. Стеттиниус зачитал текст этой телеграммы.

Рузвельт сказал, что ему нравится текст послания, но он хочет, чтобы в текст было включено его сравнение с конфликтом между мужем и женой, после чего послание было «передано мисс Талли [секретарь президента] для отправки»[714].

Затем, завершая обсуждение и скорее в интересах Громыко, чем Стеттиниуса, Франклин Рузвельт заявил порой свойственным ему властным и категоричным тоном, что вопрос должен быть разрешен к концу следующей недели: «Я хочу, чтобы к этому моменту документ был подписан, и желаю услышать от вас доклад о достижении большого успеха в этом вопросе. Это мой приказ вам».

При этих словах президента, как писал Стеттиниус: «Громыко начал ерзать в кресле, как, впрочем, и я сам».

Несмотря на разногласия по основным вопросам, Громыко все еще чувствовал доброжелательное отношение президента Рузвельта, чувствовал, что тот ищет пути устранения возникших трудностей для достижения согласия. Ему даже казалось, что президент мог согласиться с советской трактовкой права вето, поскольку считал, что решения по всем вопросам, рассматриваемым Советом Безопасности, «кроме процедурных вопросов», должны приниматься единогласно. Однако в процедурные вопросы входило и утверждение повестки дня, а это означало, что любая страна сможет заблокировать любой пункт повестки. Никто не знал, что с этим делать. Десять дней спустя Громыко сказал Стеттиниусу: «Россия никогда не отступит от своей позиции, которую занимает по вопросу о голосовании в Совете Безопасности».

Много позднее Громыко вспоминал, с каким уважением и дружелюбием Франклин Делано Рузвельт относился к продвигаемому им проекту ООН: «Поскольку президент был заинтересован найти средства урегулирования всех проблем, я надеялся, что поиск договоренности завершится успехом»[715].

Завтрак с президентом оказал большое впечатление на Громыко. Советский образ мыслей, который сформировался в результате вторжений со стороны Польши и Германии, был направлен исключительно на предотвращение будущих агрессий. Как результат – русские в первую очередь обращали внимание на то, что Громыко называл международной организацией для обеспечения не мира, но безопасности. Игнорируя социально-экономические вопросы, русские просто считали их отвлекающими от решения главных задач. Однако примечательно, что на следующий день после завтрака с президентом Громыко вдруг согласился на формирование Совета по экономическим и социальным вопросам, а в порядке ответной любезности Стеттиниус и Кадоган согласились восстановить снятое предложение Громыко, на рассмотрении которого он ранее настаивал.

Обсуждение деталей оказалось тяжким трудом: к полуночи удалось согласовать после долгих споров только название организации. В своей книге «Памятное», опубликованной в 1989 году[716], для описания виллы Думбартон-Окс Громыко употребляет термин «уютный», довольно устаревшее слово. («Три делегации встречались в уютном доме в Думбартон-Оксе»[717].) Это слово применительно к огромному и элегантному дворцу выглядит действительно странно. По всей вероятности, таким образом нашла свое эмоциональное отражение атмосфера, в которой проходили беседы автора книги с Стеттиниусом, Кадоганом и Рузвельтом. Совершенно очевидно, что Громыко, работая над деталями плана, направленного на поддержание мира на планете и наказание агрессоров, впервые тогда ощутил, что является частью сплоченной команды, и ему было приятно сознавать, что, как он пишет в книге, «все участники должны прийти к согласию».