Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Когда Польское временное правительство национального единства будет сформировано должным образом в соответствии с вышеуказанным, Правительство СССР, которое поддерживает в настоящее время дипломатические отношения с нынешним Временным правительством Польши, Правительство Соединенного Королевства и Правительство США установят дипломатические отношения с новым Польским временным правительством национального единства и обменяются послами, по докладам которых соответствующие правительства будут осведомлены о положении в Польше».

В результате ожесточенных споров родился документ, который устроил всех. Для Рузвельта и Черчилля в нем были предусмотрены обещание свободных, без каких-либо препятствий, выборов и реорганизация контролируемого Советским Союзом правительства в правительство, созданное «на более широкой демократической базе»; для Сталина была сделана уступка, исключающая наблюдение Гарримана и Кларка Керра за ходом выборов. Во всех своих аспектах этот документ, который предстояло подписать Сталину, не отражал ни одной из его ценностей, кроме, пожалуй, истинно демократического и философского подхода к понятию «правительство». Личный врач Черчилля лорд Моран, посвященный во все события, происходившие в Ялте, писал позднее: «Никто не может объяснить столь уважительного отношения Сталина к словам и мнению президента… Такой настрой не мог просто так возникнуть у Сталина. И он должен был стоить ему больших усилий. Что же за этим кроется?»[945]

Сессия продолжалась. Черчилль заметил, что в оглашенном документе вообще нет никакого упоминания о границах Польши. Рузвельт объяснил, что ему не хотелось бы делать какие-либо публичные заявления по этому вопросу по очень веской причине: у него не было полномочий заключать какой-либо договор о границах, поскольку это прерогатива Сената.

Молотов предложил объявить, что с «линией Керзона» в принципе согласны все присутствующие, а о западной границе не упоминать вообще. Черчилль возразил, заявив, что следует непременно сказать, что Польша получит компенсацию за счет западных территорий, и обсудить этот вопрос с правительством Польши следует еще до проведения линии границы. Молотову предложение понравилось, и он ответил: «Очень хорошо»[946].

Следующая предложенная Иденом тема для обсуждения была менее существенной. Она касалась содержания Декларации об освобожденной Европе, а именно формулировки предпоследнего параграфа. В конце концов его сформулировали следующим образом: «…Будут консультироваться по поводу действий, необходимых для осуществления совместной ответственности, установленной настоящей декларацией». Затем Иден попросил утвердить предложение министров иностранных дел, принятое с большим трудом в отношении Франции накануне вечером: «Принимая настоящую декларацию, три державы выражают надежду, что Временное правительство Франции присоединится к ним».

Тут в беседу вступил Рузвельт. Необходимо отметить, что все – Стеттиниус, Фримен Мэтьюс (советник посольства США в Виши), Гарриман и Гопкинс – отстаивали перед президентом мнение, согласно которому если у Франции будет своя зона в Германии, Франция должна будет войти с состав Союзной контрольной комиссии. Единодушие советников президента, в конце концов, одержало верх, президент смог преодолеть свою антипатию к де Голлю, которому он никогда не доверял. И теперь, взяв слово, Рузвельт неожиданно для всех сказал: «Я изменил свою позицию. Я был против того, чтобы Франция также получила место в «Комиссии трех», в механизме управления. Но чем больше я об этом думал, тем чаще вспоминал слова премьер-министра, что страна, получившая зону для управления, просто не сможет ею управлять, если не получит места в Контрольной комиссии. Я думаю, будет несложно получить согласие де Голля с этой Декларацией и другими документами, если Франции будет предоставлено место в Контрольной комиссии. Хотелось бы, чтобы и Сталин подумал об этом»[947].

На самом деле на тот момент, когда Рузвельт изменил свое мнение, он уже уведомил об этом Сталина, который сказал, что «поскольку это обоснованное решение президента, он его поддержит»[948].

И сейчас Сталин коротко ответил: «Я согласен».

Затем было короткое обсуждение вопроса о югославском правительстве, в котором Рузвельт не принимал участия.

Репарации стали следующей обширной темой. Сначала выступил Черчилль, который заявил, что получил указание от своего правительства не упоминать никаких цифр, что было поддержано Рузвельтом. Сталин заявил, что он хочет только, чтобы репарации были обозначены лишь в денежном выражении стоимости материальных средств. Денежные суммы должны упоминаться лишь как обозначение стоимости репараций в натуральной форме. Рузвельт выразил беспокойство, что американцы могут подумать о репарациях в долларах и центах. Черчилль ответил, что он совершенно не понимает, зачем вообще все это нужно обнародовать. Рузвельт заметил, что никто и не собирается ничего обнародовать.