«Факты таковы… в Швейцарии были получены неподтвержденные сведения о том, что некоторые немецкие офицеры рассматривали возможность осуществления капитуляции германских войск… в Италии… По получении этих сведений в Вашингтоне фельдмаршалу Александеру было дано указание командировать в Швейцарию… офицеров… для проверки точности донесения, и если оно окажется в достаточной степени обещающим, то договориться… об организации совещания в его ставке в Италии с целью обсуждения [деталей] капитуляции.
В ответе Сталина, отправленном через три дня, говорилось лишь об отсутствии Молотова на конференции в Сан-Франциско. «Я и г-н В. М. Молотов крайне сожалеем об этом, но созыв… сессии Верховного Совета СССР, где присутствие г-н Молотова совершенно необходимо, исключает возможность его участия…»[999]
(Только после смерти Рузвельта и полученного затем распоряжения Сталина Молотову ехать в Сан-Франциско Гарриман понял, что именно Молотов отстаивал решение не ехать в Сан-Франциско: он хотел присутствовать на заседании Верховного Совета СССР.)И только 29 марта Сталин обратился к проблемам, о которых писал ему Рузвельт:
«Советское правительство не могло дать другого ответа… Я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если… будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта и, прежде всего, на советский фронт… Я не понимаю, почему отказано представителям советского командования в участии в этих переговорах и чем они могли бы помешать… К Вашему сведению: должен сообщить Вам, что немцы уже использовали переговоры с командованием союзников и успели за этот период перебросить из Северной Италии три дивизии на советский фронт.
Задача согласованных операций… провозглашенная на Крымской конференции, состоит в том, чтобы приковать войска противника к месту их нахождения и не дать противнику возможности маневрировать, перебрасывать войска… Эта [задача] нарушается…
«Как военный человек, – пишете Вы мне, – Вы поймете, что необходимо было быстро действовать…» К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Данцигом и Кенигсбергом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления[1000]
. Немецкие войска в Северной Италии… не окружены, и им не угрожает истребление»[1001][1002].Теперь, в свою очередь, Рузвельт был в ярости. В телеграмме, ни много ни мало, выдвигалось обвинение, что англо-американское военное командование, как Сталин назвал его, вступило в сговор с врагом. Гарримана попросили выяснить, было ли это личное мнение Сталина или так думает кто-то другой в Политбюро. Гарриман ответил, что слова и рассуждения принадлежат лично Сталину.
Рузвельт вызывал в качестве советников Стеттиниуса, Самнера Уэллса, заместителя госсекретаря Арчибальда Маклиша и Болена, чтобы обсудить с ними ситуацию и подготовить ответ. Об этом заседании с Рузвельтом в Белом доме Болен писал: «Это был один из тех редких случаев, когда я видел его сердитым. Он сидел за своим столом в Белом доме, сверкая глазами, его лицо налилось кровью, возмущенный, что его обвинили в сговоре с немцами за спиной Сталина»[1003]
. В резкой телеграмме Рузвельта в ответ Сталину был затронут вопрос переброски войск:«Не может идти и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это позволило им перебросить куда-либо свои силы с итальянского фронта… Мы намерены сделать все, что позволят нам наши наличные ресурсы, для того чтобы воспрепятствовать какой-либо переброске германских войск, находящихся теперь в Италии…
…Ваши сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны. Согласно имеющимся у нас достоверным сведениям, три германские дивизии отбыли из Италии после 1 января этого года, причем две из них были переброшены на Восточный фронт. Переброска последней из этих трех дивизий началась приблизительно 25 февраля, т. е. более чем за две недели до того, как кто-либо слышал о какой-либо возможности капитуляции»[1004]
.