Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

Рузвельт, не объявляя этого вслух, принял другое решение. По словам Стимсона, у Рузвельта появилось желание назначить Маршалла в качестве командующего операцией, одновременно сохранив за ним пост начальника штаба армии (просто назначив кого-нибудь другого временно работать в Вашингтоне), чтобы тем самым не вызывать озабоченности у Лихи, Кинга и других. Однако Маршалл настаивал на том, что если он примет командование, то он должен будет уйти с поста начальника штаба армии, поскольку эта должность «должна полностью и постоянно, на справедливой основе, принадлежать тому, кто на нее поставлен»[285].

Рузвельт решил оставить решение за самим Маршаллом. Он поручил этот вопрос Гарри Гопкинсу. Гопкинс появился у Маршалла до обеда на следующий день после прибытия в Каир. Как описывал это Маршалл, Гопкинс «сказал мне, что президент был в некоторой степени озабочен вопросом моего назначения… Я постарался дать ясно понять, что совершенно искренне приму любое решение президента, каким бы оно ни было… Я отказался высказать свое мнение по этому вопросу. На следующий день президент позвал меня к себе на виллу… В ответ на его вопросы я повторил еще раз, что не стану оценивать своих способностей, это должен сделать только президент. Я вновь дать понять, что, каким бы ни было решение, я всем сердцем приму его… В завершение нашего разговора президент заявил: “Я чувствую, что не смогу спать по ночам, если вас не будет в стране“»[286].

Телеграмма Рузвельта Сталину о его выборе в пользу Эйзенхауэра в качестве командующего экспедиционными силами в операции «Оверлорд», как обычно, была направлена из Штабной комнаты в Вашингтоне, где она была зашифрована и адресована в американское посольство в Москве, а там расшифрована и перепечатана. Понимая ее важность, Гарриман, взяв с собой Болена, чтобы тот смог немедленно перевести сообщение, лично доставил ее Молотову в Кремль. Как услышал Гарриман, Молотов позвонил Сталину и сообщил ему эту новость. После того как Сталин повесил трубку, Молотов объявил Гарриману довольно сухо: «Маршал Сталин доволен этим решением. Он считает Эйзенхауэра опытным генералом, особенно в командовании крупными силами и десантными операциями».

На самом же деле Сталин был так рад, что заключительная часть мозаики – назначение командующего «вторым фронтом» – наконец-то сложилась, что он собственноручно отредактировал телеграмму, направленную Рузвельту: «Приветствую назначение генерала Эйзенхауэра»[287].

В течение последнего вечера в Каире, согласно воспоминаниям Эллиота, его отец хотел разговаривать лишь о том, что являлось краеугольным камнем достижения, которого он добился, в течение месяца находясь вдали от дома, – об Объединенных Нациях: «Американцы – конгрессмены, газетные обозреватели – говорят об Объединенных Нациях, как о чем-то существующем только в связи с войной. Имеется тенденция нападать на них, заявляя, что мы едины лишь потому, что к единству нас вынуждает война. Но не война является подлинно объединяющей силой. Такая сила – мир. Только после войны я смогу добиться, чтобы Объединенные Нации были поистине Объединенными Нациями»[288].

На пути домой президент писал Дейзи Сакли: «Поездка почти вся была приятной, особенно русские»[289]. Он испытывал чувство удовлетворения также в связи с тем, что во время этой поездки ему на подпись Конгрессом было представлено сорок четыре законопроекта. Он наложил вето на два. Все законопроекты были возвращены в Конгресс в установленный срок. Когда Рузвельт увидел, как беспокоился Стимсон из-за того, что Черчилль мог уговорить его отложить операцию «Оверлорд», он сказал ему: «Я вернул “Оверлорд“ в целости и сохранности и в готовности к реализации»[290]. В результате Стимсон сообщил журналистам на пресс-конференции, что, прочитав только что протоколы конференции, он взволнован осознанием того, что было достигнуто: «Учитывая, конечно же, что характер и детали этих решений не могут быть преданы огласке, тем не менее, могу сказать, что присутствие на конференции премьера Сталина и его спутников, в том числе маршала Ворошилова, внесло значительный вклад в обеспечение успеха конференции. Ощутимо способствовала решению ряда давних застарелых проблем также удивительная способность маршала Сталина к разумному анализу и его справедливое отношение к делу».