— В начале я думала, что он ничего не знал. Но потом, уже когда годы прошли, я стала больше понимать, я думаю, все-таки он ждал». («Военно-исторический архив». М., 2000, № 10, с. 228-229.)
Почтенная дама сказала, конечно, не все, но для умного человека достаточно. Будучи женой столь опального лица, в отличие от других жен, Аврора Санчес настоящим репрессиям не подвергалась. Она не знала тюрем и лагерей, поддерживала личные отношения с замом Ежова могущественным Фриновским, получила прекрасную комнату с телефоном в «Доме правительства» (!), вышла вторично замуж — за одного работника НКВД (не за своего ли «опекуна» Черняева?) — и осела тут на постоянное житье. И своих сестер, тоже «засвеченных», как секретных сотрудников советской разведки, с помощью Ворошилова (!), которому писала соответствующее письмо, сумела переправить в СССР, вырвав их из концлагеря. В СССР они тоже вышли замуж и прочно осели. Ее пасынок Андрей, знавший, какую роль она сыграла в гибели отца, не желал поддерживать с ней отношений. Сам он погиб в конце 1941 г. на фронте 18-ти лет, сражаясь с немцами в латышской дивизии в первые же дни боев. Обстоятельства его гибели очень темные (они никогда не изучались). Вполне возможно, что ведомство Берии внесло в них свою лепту. Ведь молодой человек являлся очень неудобным свидетелем, а в будущем — несомненным противником.
Неудачи войны в Испании, несмотря на известное количество блестящих успехов, были не случайны. И дело было не в одних «кознях» анархистов, троцкистов и клерикалов, представителей местной буржуазии и «правых» кругов республиканской армии, недостаточной сознательности масс, но и многих грубых ошибках самой компартии. Долорес Ибаррури, в то время заместитель генерального секретаря КПИ, один из организаторов Народной армии, депутат кортесов, с 1937 г. их вице-председатель, позже с горечью признавала:
«Поистине, мы были слишком наивны и простодушны». (Воспоминания. М., 1988, т. 1, с. 445.)
О женах Берзина достаточно.
Осталось сказать относительно истории «кражи» его сына. Первая жена Берзина продолжает свой рассказ:
«В августе 1937 г., совершенно неожиданно и при необоснованных обстоятельствах, у меня украли сына. Кражу сына проводил какой-то военный в форме НКВД, пришедший ко мне вечером в день кражи и сообщивший мне, что он отправил сына в Москву к отцу и что я не должна по этому поводу поднимать никакого шума, а должна покинуть эту квартируи устраиваться либо в Хабаровске, либо ехать в Москву, что я и сделала через неделю, рассчитавшись с учреждением, где я работала. (Что это за учреждение — молчание. —
Приведенный эпизод очень характерен: он ясно говорит о том, что, даже находясь под домашним арестом, Берзин мог еще «проворачивать» всякие операции.
Добавим к сказанному и еще один момент. Берзин, даже под угрозой ареста, не пожелал застрелиться, как Гамарник, не выступил с разоблачительным письмом, как Раскольников. Почему? Слабая у него оказалась душа? Или надеялся оправдаться с помощью Ворошилова? Но разве пример всех прочих арестов не говорил, что из рук Ежова не вырваться? Понимал он это? Конечно понимал.
Так в чем тогда дело? Объяснение одно: «про себя» он отлично знал, что перед страной и партией виновен. И именно поэтому не мог выступить с разоблачительными письмами в стране и за границей, не хотел кончать с собой, но думал, что еще, может быть, с помощью наркома как-нибудь удастся избежать расплаты.
Теперь, на основе сказанного, каждый пусть сам решит: мог ли Тухачевский, находясь в окружении таких людей, остаться вполне честным и не угодить в антисталинский и антисоветский заговор?
ГЛАВА 12. ЖЕНЫ, ЛЮБОВНИЦЫ, СВЯЗНЫЕ И СЕКРЕТНЫЕ ОСВЕДОМИТЕЛИ МАРШАЛА
На тропах счастья, на дорогах бед,
Где ни шагнешь, стопа оставит след.
Останется твой след воспоминаньем
И вновь когда-нибудь всплывет на свет.