Сталин или Величие страны

Аллилуева: Не помешаю? Наверняка вы работали. Речи, статьи. Я читала одну вашу брошюру, мама дала. Вы там так мудро написали про великорусский шовинизм…

Сталин: Написать нетрудно. Но чтобы сравнять с землей тюрьму народов не на бумаге, а в жизни — пришлось поработать. Всю молодость на это положил.

Аллилуева: Да, я помню, как вы у нас, тоже за чашкой чая, рассказывали о своей борьбе. Так интересно было слушать, как вы деньги для партии добываете. Может расскажете что-нибудь еще о юности своей героической? Про эксы, например, или про ссылки.

Сталин: Про ссылки не стоит. Ссылка — штука противная. И об эксах сегодня говорить неохота. Лучше о чем-нибудь красивом. Ты стихи любишь?

Аллилуева: О да, конечно!

Сталин: А знаешь, что в юности я тоже сочинял? В газетах печатали и в книге. Поэты грузинские пророчили мне великое будущее. Но не вышло. Ведь поэзия это в некотором роде примирение с действительностью. Бегство от жизни. А меня тянуло с царским режимом шпаги скрещивать. Правда, я не учел, что борьба это неравная. У тебя перо или, в лучшем случае, бомба, а он целую армию охранки на тебя натравливает, наручники надевает, кандалы, словом — издевается, как может. Но свершилось, воля победила силу.

Аллилуева: А про что вы стихи писали?

Сталин: Про разное.

Аллилуева: И про любовь?

Сталин: Нет, про любовь не писал. Про свободу, про гордого человека, отвергающего спасительную ложь.

Аллилуева: Прочтите что-нибудь.

Сталин: Хорошо. Сейчас припомню. Вот, например. Он бродил от дома к дому словно демон отрешенный, и в задумчивом напеве правду вещую берег. Многим разум осенила эта песня золотая, и оттаивали люди, благодарствуя певца. Ну как, нравится начало?

Аллилуева: Очень. А дальше что?

Сталин: А дальше… (Хватает ее, целует, опрокидывает на койку.)

Аллилуева: Ах, нет!

Сталин: Молчи, дура! Услышат.

Свет гаснет, через некоторое время снова зажигается. Аллилуева плачет.

Сталин: Хватит реветь. Все бабы через это проходили. И ничего.

Аллилуева: (плачет еще громче.)

Сталин: Сказал, хватит!..

Сцена третья

На фронте. Время от времени слышатся выстрелы.

Сталин в хате.

Сталин(пишет): Товарищ Ленин! Уже писал вам однажды, но послание мое, видимо, до вас не дошло. Понятно, сложные времена… (останавливается) Нет, этого не надо… Про здоровье в конце… Сразу к главному. Думаю… или считаю? Нет, лучше «думаю»… Или «по моему мнению»… вот!.. (снова начинает писать) наши неудачи на фронте имеют причиной то, что командирами у нас — бывшие царские офицеры. Однажды присягнувшие монарху, они в душе и сейчас с ним, а не с нами. Поэтому считаю целесообразным власть в армии передать нам, комиссарам… (стук в дверь) Кто там?

Аллилуева: Это я, Надежда.

Сталин: Сказал же — не мешать! Работаю.

Аллилуева: Вам письмо из Москвы. От Ленина.

Сталин(вскакивает, открывает дверь): Так бы и говорила! Дай сюда!

Аллилуева: Больше ничего не нужно?

Сталин: Нет.

Аллилуева: Может, чаю принести?

Сталин: Да сказал же — нет! Убирайся. (Аллилуева уходит, Сталин вскрывает письмо, читает). Товарищ Сталин, пламенный колхидец! Красиво говорит, тамадой был бы хоть куда!.. В ваших соображениях относительно реорганизации Красной армии есть резон… Еще бы не было! Понял-таки старый хрыч!..Однако в силу обстоятельств, а именно того, что командный состав нашей армии — это, в основном, бывшие военные специалисты, которые в большинстве своем добросовестно служат Советской России… Рехнулся, что ли? Видно, мозг у него при покушении сильно пострадал… (дочитав, отбрасывает письмо). И вовсе отзывает меня с фронта. Вот скотина! Но делать нечего. Ленин — моя единственная опора, с Троцким-то мне в жизни не поладить… Придется выполнять приказ и ждать лучших времен.

Сцена четвертая

В Кремле.

Ленин, Сталин.

Ленин: Ладненько, чудесный мой грузин, больше тебя как снабженца использовать не буду, вижу, на фронт тебя тянет. Но перед тем, как поговорить о новом поручении, уладим-ка одно деликатное дельце. Ходил ко мне Аллилуев, старый революционер, ты его семью вроде хорошо знаешь?

Сталин: Кто же Аллилуевых не знает?

Ленин: Дочка у него есть.

Сталин: Даже две.

Ленин: Речь о той, которую зовут Надеждой. Отец за нее беспокоится. Девушка много плачет в последнее время. И, как сказал отец, вопрос столь же древний, сколь мир.

Сталин: Отрицать не стану. Действительно, наши с ней отношения слегка вышли за рамки товарищеских. Такое среди революционеров иногда случается.

Ленин: Может, имело бы смысл как-то это оформить? Девушка страдает.