Сталин. История и личность

)*и'}уг

дг.му'Р г-г- >к ‘‘Е*

;*П;Ъ. *

>Ь*1 Ч?'*;Г

На пути к столкновению

Зная, с каким трудом коллеги ладили со Сталиным, можно лишь удивляться, что его отношения с Лениным так долго оставались хорошими. Время от времени, начиная с эпизода в 1911г., между ними возникала напряженность, но она никогда не достигала такого уровня, чтобы повредить их взаимоотношениям. Ленин, должно быть, чувствовал, что в обращении со Сталиным нужен особый такт, и, как видно, полагал, что овчинка стоит выделки. Он ценил в Сталине его сильные стороны политического лидера, считался с его мнением по определенным вопросам и никогда не сомневался в его величайшей преданности делу. Не исключено также, что Ленин находился (возможно, лишь подсознательно) под влиянием тех чувств, которые питал лично к нему Сталин. Ленин едва ли мог оставаться равнодушным к тому, как этот грубоватый кавказец (моложе его на десять лет) постоянно взирал на него с восхищением ученика и верного последователя и даже питал к нему нехарактерную для себя нежность. Сталин со своей стороны в присутствии Ленина, вероятно, вел себя достаточно сдержанно, и поэтому Ленину не пришлось переживать (по крайней мере до определенного времени) такие неприятные моменты, которые выпадали на долю некоторых других видных большевиков.

Но примерно в 1921 г. в их отношениях начали появляться первые признаки разлада. Наряду с другими факторами здесь сыграла свою роль победа, одержанная Лениным на X съезде партии. В результате благополучно разрешился внутрипартийный конфликт — причина холодности между ним и Троцким. А это в свою очередь расчистило путь к возобновлению тесных отношений Ленина с человеком, которого Сталин считал своим заклятым врагом. Сближение Ленина и Троцкого пробудило в Сталине (иначе и быть не могло) злобные чувства. Наряду с этим, различные эпизоды периода Гражданской войны, в которых обнаружились отрицательные качества сталинского характера и которые показали, к каким последствиям все это может привести (например, к интригам и склокам), породили у Ленина недобрые предчувствия относительно Сталина как личности. «Сей повар будет готовить только острые блюда», — будто бы заметил Ленин, когда Зиновьев, все еще строивший козни против Троцкого, во время XI съезда партии стал в тесном кругу прибл иженных Ленина настаивать на кандидатуре Сталина для выборов в Секретариат¹. Вместе с тем в согласии на выдвижение Сталина на пост генерального секретаря, вероятно, нашла отражение другая сторона двойственного отношения Ленина: признание ценных качеств Сталина как лидера.

Однако дурные предчувствия не исчезли. По-видимому, в какой-то момент Ленин начал понимать, что личные качества могут представлять политическую проблему, и видеть в Сталине не только человека, с которым коллегам трудно работать, но также и политического деятеля, чьи недостатки могут повредить делу большевиков. Должно быть, по мере ухудшения здоровья тревога Ленина росла. Почти все лето 1921 г. Ленин провел в загородном доме в Горках, близ Москвы. В декабре он опять заболел и вернулся в Горки для восстановления сил, где оставался до 1 марта 1922 г. В апреле Ленину была сделана операция по удалению пули — последствие покушения Ф. Каплан в 1918 г. В конце мая, будучи на отдыхе в Горках, Ленин перенес удар, в результате которого наступил частичный паралич правой стороны тела. Однако вскоре он настолько оправился, что возобновил работу, но 13 и 22 декабря приступы болезни повторились, и Ленин был вынужден соблюдать режим резко ограниченной активности.

В течение 1922 г. кризис в отношениях между Лениным и Сталиным быстро нарастал. К тому времени Сталин уже достаточно уверовал .в свои силы, чтобы излагать собственные взгляды и настаивать на них даже тогда, когда они противоречили ленинским. Характерным примером назревавшего конфликта служит дискуссия вокруг предложенных мер по ослаблению монополии советского государства во внешней торговле. Предложение исходило от Сокольникова, Бухарина и других, которые стремились расширить советскую внешнюю торговлю и в то же время сомневались в способности наркомата внешней торговли успешно решить эту задачу². Тогдашний нарком финансов Сокольников хотел заменить монополию внешней торговли режимом торговых концессий и добивался разрешения советским трестам и кооперативам закупать продовольствие за границей. Это очень встревожило Ленина, который предвидел опасные последствия ослабления внешнеторговой монополии. Поэтому он упорно отстаивал свою точку зрения, но натолкнулся на стойкое сопротивление в верхних эшелонах, в том числе и на определенную оппозицию со стороны Сталина. Так, на письме Ленина от 15 мая 1922 г., адресованном Сталину и замнаркома внешней торговли Фрумкину с предложением «формально запретить» все разговоры об ослаблении монополии, Сталин начертал: «Против “формального запрещения” шагов в сторону ослабления монополии внешней торговли на данной стадии не возражаю. Думаю все же, что ослабление становится неизбежным»³. Позднее Ленин призвал на помощь Троцкого и в конце концов одержал верх в закулисной борьбе вокруг монополии внешней торговли.

В данном вопросе Сталин не был главным противником Ленина, но он все-таки занял противоположную позицию и цепко держался за нее, невзирая на ленинские атаки. Когда Троцкий напомнил об этом случае, выступая в конце 1926 г. на заседании Исполкома Коминтерна, Сталин признал, что в вопросе монополии внешней торговли допустил ошибку. Стараясь принизить ее значение, он заявил, что действительно в период разрухи заготовительных органов он предлагал открыть временно один из портов для вывоза хлеба, и добавил: «Но я не настаивал на своей ошибке и после переговоров с Лениным незамедлительно исправил ее»⁴. В этом заявлении, конечно же, приуменьшались как серьезность самой проблемы, так и значение вызванных ею трений. И все же разногласия относительно монополии внешней торговли не идут ни в какое сравнение с конфликтом, который разгорелся в связи с национальным вопросом. На этот раз Ленину пришлось схватиться со Сталиным в открытую.

В размышлениях Ленина по национальному вопросу с самого начала присутствовали два важных момента. Один касался революционной партии, а другой — революции. Движимый желанием сохранить единое и строго централизованное русское революционное движение, он считал, что идея австрийских социал-демократов «национально-культурной автономии» грозит партии расколом. Именно данный аспект размышлений Ленина очень удачно развил Сталин в работе «Марксизм и национальный вопрос». Но как раз те самые центробежные силы национального сепаратизма, которые казались Ленину опасными с партийных позиций, вселяли надежду с точки зрения успеха революции, ибо они могли помочь разрушить царскую империю. Поэтому он со всей энергией отстаивал лозунг «о праве наций на самоопределение»; так поступать Ленину было легче, поскольку он испытывал глубокое отвращение к великорусскому шовинизму, к царской политике «единой и неделимой России».

Когда же империя под влиянием войны и революции в самом деле рухнула и распалась, Ленин оказался перед политической дилеммой. Как враг великорусского национализма, он был склонен уважать право на национальное самоопределение, но, как революционный государственный деятель, он хотел сохранить под властью большевиков как можно больше от прежней империи. Не мог он игнорировать и такие факты, как, например, экономическая ценность бакинской нефти или стратегическое и политическое значение Закавказья и Средней Азии, населенных преимущественно неславянскими народами, или же огромная важность со всех точек зрения Украины со славянским, но не русским населением. Ленин попытался разрешить дилемму, с одной стороны, уступая мощному давлению в пользу отделения Польши, Финляндии и Прибалтийских государств, а с другой — стараясь сохранить для революции остальную часть бывшей огромной империи. Обрусевшие представители национальных меньшинств (подобные Сталину и Орджоникидзе), которые не испытывали угрызений совести, навязывая малым народам советско-русскую власть, были послушным и эффективным инструментом в осуществлении второй линии. Как мы уже видели, Сталин всегда чувствовал себя неловко с лозунгом национального самоопределения, хотя иногда сам его повторял, и имел обыкновение занимать по этому вопросу уклончивую позицию. Так, например, на III Всероссийском съезде советов в январе 1918 г. он указал на необходимость «толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма»⁵. Другими словами, на практике самоопределение означало советизацию.

Ленин не был склонен разрешать проблему с помощью подобных казуистических формул. Позволяя революционным и практическим политическим соображениям превалировать над соблюдением принципа национального самоопределения (например, в Закавказье), он ощущал явное беспокойство по поводу подобного образа действий. Поэтому Ленин твердо решил предотвратить возврат к политике русификации, которую царское правительство проводило среди национальных меньшинств. Питая ненависть к прежнему русскому национальному высокомерию, которое Ленин называл «великорусским шовинизмом», он постоянно заботился о том, чтобы Советская республика не подходила с подобных позиций к 65 млн (из 140 млн) своих граждан, которые не являлись славянами или, если были таковыми, не принадлежали к великороссам. Более того, в прогрессивной политике по национальному вопросу он видел тот путь, на котором Советская Россия могла бы содействовать развитию мировой революции. Ведь если бы Россия сумела продемонстрировать всему свету картину подлинного социалистического содружества наций, то идеи социализма показались бы более привлекательными, особенно народам Востока, все еще страдавшим под гнетом чужеземной власти. Выступая в феврале 1921 г.

в Московском совете и говоря сделанной искренностью о событиях, происходивших в Грузии, Ленин заявил: «И то, что нам удалось показать на Западе — это то, что, где Советская власть, там нет места национальному угнетению, — это мы покажем и на Востоке»⁶.

На первых порах в национальном вопросе Ленину пришлось иметь дело с оппозицией группы левых коммунистов, которыми руководили Бухарин, Пятаков и др., и, возможно, по этой причине он не сразу заметил еще более серьезные расхождения, существовавшие между ним и Сталиным. Как мы уже видели, у левых коммунистов было особое мнение относительно принципа национального самоопределения⁷ Они полагали, что марксист обязан подходить к обществу и политике с интернационалистских и классовых позиций и не должен слишком серьезно воспринимать идею национального самоопределения. Выступая в марте 1919 г. на VIII съезде по партийной программе, Бухарин, сославшись на цитировавшееся выше рассуждение Сталина, утверждал, что формулу самоопределения следует относить к трудящимся классам нации, а не к нации в целом, нужно уважать волю польского пролетария, а вовсе не польской буржуазии. Ради целей антиимпериалистической борьбы, однако, принцип национального самоопределения стоит признать, например, для готтентотов, бушменов, негров и индусов⁸.

Возражая, Ленин заявил, что нации — все еще неотъемлемый факт жизни общества и что партии необходимо с этим считаться. Затем он сухо заметил, что бушменов в России нет, а что касается готтентотов, он не слыхал, чтобы они претендовали на автономную республику, но зато есть башкиры, киргизы и другие нерусские народы, которым нельзя отказать в признании. По его словам, в мире, и не только колониальном, нации — это политическая реальность. Удовлетворив право финнов на самоопределение, Советская Россия лишала финскую буржуазию возможности убедить трудящиеся массы в том, будто великороссы хотят их поглотить. Позднее, участвуя в дальнейшей дискуссии, Ленин вернулся к теме Финляндии. Он напомнил, что после сделанных по договору с недолговечным красным финским правительством территориальных уступок приходилось слышать от русских коммунистов возражения: «Там, дескать, хорошие рыбные промыслы, а вы их отдали». По поводу подобных возражений Ленин сказал: «Поскрести иного коммуниста — и найдешь великорусского шовиниста». Были также коммунисты и даже в самом наркомате просвещения, говорившие, что в единой школе можно обучать только на русском языке. «По-моему, — заявил Ленин, — такой коммунист, это — великорусский шовинист. Он сидит во многих из нас, и с ним надо бороться»⁹

Многие видные коммунисты разделяли беспокойство Ленина. Два года спустя на X съезде партии, на котором Сталин, будучи народным комиссаром по делам национальностей, доложил о политике партии в этой области, целый ряд выступавших выразил свою глубокую озабоченность великорусе гейм национализмом. В содокладе представитель туркестанской делегации Г.И. Сафаров осудил существующие колониальные отношения между великороссами и населением Туркестана и предложил представленные Сталиным съезду тезисы по национальной политике дополнить положением о «национально-культурном самоопределении» народов Советского Востока. Делегат Украины В.П. За-тонский выступил против тенденции многих коммунистов думать о советской федерации как о российской. По его словам, революция пробудила к жизни национальные движения не только на окраинных нерусских землях, но и в центральной России. Тот факт, что Россия первой совершила коммунистическую революцию и из фактической колонии Западной Европы превратилась в центр мирового движения, породил среди некоторых русских коммунистов своего рода «русский красный патриотизм». Они не просто гордились своей принадлежностью к русской нации, но и смотрели на себя прежде всего как на русских и не столько дорожили советской властью и советской федерацией, сколько тянулись к «единой, неделимой» России. Примечательно, что в заключительном слове Сталин игнорировал эти утверждения. Он отклонил предложенную Сафаровым поправку относительно национально-культурного самоопределения на том основании, что она «отдает» бундизмом. «Это бундовская формулировка: национально-культурное самоопределение, — сказал он. — Мы давно распростились с туманными лозунгами самоопределения — восстанавливать их не нужно»¹⁰.

Возможно, только теперь товарищи Сталина по партии начали осознавать, что сам комиссар по делам национальностей принадлежит к коммунистам, зараженным «русским красным патриотизмом», поскольку он имел склонность высказываться в духе единой и неделимой России. Поэтому можно считать парадоксальным, но вовсе не неожиданным тот факт, что Сталину и Ленину в конце концов было суждено разойтись по тому самому вопросу, который в свое время скрепил их отношения. Иначе и быть не могло еще и потому, что насколько чужд был русский национализм ленинской натуре, настолько глубоко он укоренился в характере Сталина. Раньше уже говорилось о том, что Сталин обрусел, еще будучи молодым революционером, считая большевиков «истинно русской фракцией» марксистского движения. По иронии судьбы человек, который, по мнению Ленина, являлся ценным для партии в качестве представителя малых народов и который в течение длительного времени соглашался с таким определением этой своей основной роли в партии, представлял собою формирующегося русского националиста еще до их встречи и за многие годы до того момента, когда, к своему ужасу, Ленин обнаружил у него вполне сформировавшиеся русские националистические взгляды. Сталин отождествлял себя с Россией, в этом крылось его надменное отношение к культуре малых народов, прежде всего кавказских, обнаруженное нами в работе «Марксизм и национальный вопрос», — этим определялось то рвение, с которым он взял сторону Ленина и выступил против «национально-культурной автономии» в партии. Правда, в этой работе, доказывая «интернациональный тип» социал-демократической организации в России, он писал, что «рабочие прежде всего — члены одной классовой семьи, члены единой армии социализма», и добавил, что это имеет для них «громадное воспитательное значение»¹ Но первостепенное значение классовой принадлежности особо не подчеркивалось. Кроме того, как мы уже установили, в представлении Сталина не существовало противоречия между классовой категорией «истинный пролетарий» и национальной категорией «настоящий русский». Наоборот, эти понятия совмещались.

По мнению Сталина, большевизм, или ленинизм, являлся подлинно марксистским, классовым революционным движением интернационального характера и в то же время насквозь русским. В апреле 1926 г. в одном из внутрипартийных меморандумов, адресованном Кагановичу и другим членам бюро компартии Украины, Сталин определял ленинизм как «высшее достижение» русской культуры. В документе излагалось содержание беседы, состоявшейся между Сталиным и видным украинским коммунистом Шумским, который настаивал на введении большего числа украинцев в руководство украинской компартией и профсоюзами и на принятии других мер по «украинизации», включая, по-видимому, использование украинского языка в государственном аппарате. Шумский полагал, что иначе движение интеллигенции за развитие украинской культуры пойдет помимо партии. Признав существование подобного движения, Сталин нашел предложение Шумского неприемлемым. Любая насильственная украинизация пролетариата сверху (правда, неясно, предлагал ли Шумский что-либо похожее), писал Сталин, лишь возбудит в неукраинских слоях пролетариата на Украине чувства антиукраинского шовинизма. Более того, нелепым, по его мнению, являлось требование некоторых украинских интеллигентов «дерусификации» украинского пролетариата и отрыв украинской культуры от Москвы в то самое время, когда западноевропейские пролетарии и их коммунистические партии с симпатией взирали на Москву, на знамя, развевающееся над цитаделью международного революционного движения и ленинизма. Шумский, дескать, не сумел разглядеть теневые стороны нового движения за украинизацию культуры и общественной жизни, не сумел увидеть опасности того, что «это движение, возглавляемое сплошь и рядом некоммунистической интеллигенцией, может принять местами характер борьбы за отчужденность украинской культуры и украинской общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы против “Москвы” вообще, против русских вообще, против русской культуры и ее высшего достижения — ленинизма»¹².

Ленину и его единомышленникам среди русских революционеров никогда бы не пришло в голову назвать большевизм (Ленин ни разу не употребил слова «ленинизм») высшим достижением «русской культуры». Как теория и практика пролетарской революции и диктатуры пролетариата ленинизм в их понимании представлял собою просто русский вариант марксизма, который в свою очередь являлся, в сущности, наднациональным и предусматривал окончательное слияние всех наций в общность более высокого уровня. Тот факт, что ленинизм нес на себе определенный русский отпечаток (благодаря месту своего возникновения), не вызывал у них тщеславия. А Сталин в отличие от них гордился русскими корнями ленинизма так же, как какой-нибудь патриотически настроенный французский радикал, возможно, гордится якобинством, усматривая в нем проявление глубокой сути Франции. Сталин считал ленинизм олицетворением славной исторической судьбы России. В то же время это обстоятельство, по его мнению, нисколько не ставило под сомнение всемирное значение ленинизма. В работе «Об основах ленинизма» Сталин настаивал на интернациональном характере ленинизма, который он определил как марксизм эпохи империализма и пролетарской революции. Из упомянутого меморандума 1926 г. совершенно ясно, что интернационализм Сталина ориентировался на Москву и Россию. На следующий год он вновь подчеркнул данный момент, определяя «интернационалиста» как человека, который «безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР потому, что СССР есть база мирового революционного движения, а защищать, двигать вперед это революционное движение невозможно, не защищая СССР»¹³.

В 1947 г. Сталин прославлял Москву (в связи с 800-летием основания) как исторический центр русской государственности, что было лишь подтверждением позиции, сформировавшейся в начале 20-х годов, т. е. его восхищения цитаделью международного революционного движения и ленинизма. Он чрезвычайно гордился тем, что мог считать себя жителем Москвы и русским. В телеграмме, отправленной в Тифлис в феврале 1922 г., он назвал себя «москвичом»¹⁴. Выражения «мы — русские марксисты» и «мы — русские большевики» часто мелькают в его сочинениях 20-х годов. В интервью с Эмилем Людвигом в 1931 г. Сталин русифицировал даже свои революционные корни, заметив, что к марксизму он приобщился в пятнадцатилетием возрасте, когда «связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье»¹⁵. В действительности же, как Сталин сам признался в беседе с тифлисскими железнодорожниками в 1926 г., первый марксист, с которым ему довелось повстречаться, был грузином, а вовсе не русским. Однако и во время визита в Тифлис в 1926 г. он всячески демонстрировал свое русофильство. Будучи на спектакле тифлисского оперного театра, он, беседуя в антракте с композитором Баланчивадзе, отметил влияние произведений русских композиторов, в частности Чайковского, на грузинских композиторов¹⁶.

В 1923 г. на XII съезде партии Сталин вместе с великорусским шовинизмом сурово осудил и местный шовинизм, который возникает, по его словам, как реакция на великорусский шовинизм. Определенные круги за рубежом намеревались будто бы «устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т. е. создать так называемую “единую и неделимую”» Россию. Основная опасность состояла в том, что «в связи с нэпом у нас растет не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, старающийся стереть все нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить нерусское»¹⁷. Это было довольно верное описание русских националистических поползновений, встревоживших Ленина и других партийцев, — описание, которое, однако, не отражало истинной позиции Сталина. Как мы увидим, условия, при которых ему пришлось выступать на съезде, обязывали скрывать собственное предвзятое отношение к тому самому явлению, которое он осуждал. Другое заявление, ранее сделанное в несколько иной обстановке, позволяет лучше оценить реальную позицию Сталина в данном вопросе. Открывая I января 1921 г. совещание коммунистов тюркских народов РСФСР, он в импровизированном коротком обращении сказал, что перед этими и другими народами стоит проблема преодоления националистических пережитков и даже «националистического уклона». А вот в истории развития русского коммунизма, продолжал Сталин, борьба с националистическим уклоном никогда не имела серьезного значения. Будучи в прошлом правящей нацией, русские вообще и русские коммунисты в частности не испытывали национального гнета и, следовательно, не имели дела с националистическими тенденциями в своей среде (если не считать некоторых настроений великодержавного шовинизма) и поэтому не сталкивались с проблемой их преодоления¹⁸. Как видно, Сталин забыл исторические примеры проявления национализма правящими нациями и оказался не в состоянии увидеть великодержавного шовинизма, хотя сам же, правда бегло, указал на него как на серьезную проблему. Между высокомерным русофильством Сталина и взглядами Ленина существовала глубокая пропасть, которая со всей беспощадностью открылась Ленину в 1922 г.

'ЧоЯ-Ду ЧЮ ■"« I Л’-.

Конституционная проблема

Глубокие политические конфликты нередко выплескиваются наружу в вопросах, которые на первый взгляд кажутся второстепенными. Вопрос, который в данном случае сыграл именно такую роль, касался юридического обрамления советской конституционной структуры. Он возник еще в январе 1920 г., когда Сталин, находившийся тогда на Южном фронте, прислал Ленину письмо с комментариями относительно проекта тезисов по национальному и колониальному вопросам, подготовленных ко II конгрессу Коминтерна. В седьмом пункте тезисов Ленин указал на «федерацию» как на переходную форму к полному единству трудящихся разных наций. Федерация, по мнению Ленина, уже на практике продемонстрировала свою целесообразность как в отношениях

РСФСР с другими советскими республиками (например, с Украиной), так и в предоставлении внутри РСФСР автономии национальностям, ранее ее не имевшим (например, башкирам). Здесь подчеркивалось различие между «союзными республиками» (Украина, Белоруссия, Азербайджан), с которыми РСФСР имела договорные отношения, и «автономные республиками», которым Конституция гарантировала некоторые политические правомочия, но которые формально не считались самостоятельными. В письме Ленину Сталин усомнился в том, что Советская Германия, Польша, Венгрия или Финляндия сразу пожелают пойти на федеративные отношения с Советской Россией, и предложил избрать формой сближения в будущем «конфедерацию» или «союз самостоятельных государств». По его словам, разные типы федеративных отношений внутри советского государства вряд ли помогут решить проблему, поскольку «на самом деле этой разницы нет, или она так мала, что равняется нулю»¹⁹. В этой переписке уже видны признаки назревавшего конфликта Сталина с Лениным по вопросам национальной политики.

В 1922 г. партийное руководство решило перестроить конституционную систему федеративных отношений. Сталина назначили главой комиссии ЦК по выработке проекта. Надо сказать, что в данном вопросе в высших партийных кругах выявились глубокие разногласия. Одни хотели включить Украину, Белоруссию и Закавказскую федерацию (в которую входили Азербайджан, Армения и Грузия) непосредственно в РСФСР на правах автономных республик. Другие (сторонники крайней централизации) выступали за слияние всех существовавших республик в «Российскую Советскую Республику» и отрицали всякую федерацию, т. е. пропагандировали единую и неделимую Россию, но уже советскую. В то же время, существовали не только грузинские и башкирские, но и другие партийные лидеры, которые высказывались за более свободное федеративное государство, где даже автономные республики имели бы союзный статус. Для комиссии Сталин составил проект тезисов, которые отражали позицию первых двух групп. Украине, Белоруссии, Азербайджану, Грузии и Армении предстояло войти в Российскую Федерацию в качестве автономных республик, а высшие государственные органы РСФСР должны были стать таковыми и для этих республик²⁰. Сталин, безусловно, принадлежал к централистам.

Переданный Центральным Комитетом приграничным республикам для ознакомления сталинский план «автономизации» был воспринят без особого энтузиазма. Партийные руководители Украины и Белоруссии не выступили против открыто, но встретили его более чем сдержанно. ЦК Азербайджана полностью поддержал проект, конечно же, благодаря влиятельной позиции Кирова. Так же поступили орджоникидзевское Кавбюро и Центральный комитет Армении. ЦК Коммунистической партии Грузии, однако, однозначно высказался против. В резолюции от 15 сентября, невзирая на возражения присутствовавших на заседании Орджоникидзе и Кирова, голосовавших против этой резолюции, грузинский ЦК объявил предложенную Сталиным автономизацию преждевременной. Объединение хозяйственных усилий и общая политика признавались необходимыми, но «с сохранением всех атрибутов независимости»²¹. Тем не менее комиссия Центрального Комитета, заседавшая под председательством Молотова 23-24 сентября 1922 г., приняла план автономизации. При голосовании воздержался Мдивани, представлявший в комиссии Грузию. На следующий день проект Сталина, резолюцию комиссии и протоколы заседаний направили в Горки Ленину. Тогда же, не ожидая ответа Ленина, Секретариат ЦК (т. е. Сталин), в порядке подготовки к пленуму, намеченному на 5 октября, разослал резолюцию комиссии всем членам Центрального Комитета²².

Реакция Ленина оказалась быстрой и негативной. Поговорив со Сталиным 27 сентября, он суммировал свою позицию в письме Каменеву, отправленном в тот же день и предназначенном для членов Политбюро. Вопрос, писал Ленин, архиважный, а «Сталин немного имеет устремление торопиться». Сталин, продолжал он, уже согласился на одну уступку-, в резолюции не будет говориться о «вступлении» остальных республик в РСФСР (т. е. об их автономизации), а для выражения равноправия с Российской Федерацией пойдет речь об их «формальном объединении с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии». Однако требовалось внести и другие изменения. Вместо превращения ЦИК РСФСР в высший правительственный орган всех советских республик следовало иметь общефедеральный ВЦИК. Аналогичным образом определенные административные функции должны были выполняться общефедеральными наркоматами, расположенными в Москве, а не сохраняться за существующими комиссариатами РСФСР. Очень важно, пояснил Ленин, не давать пищи «неза-висимцам», не уничтожать их независимости, а наоборот, создать «новый этаж, федерацию равноправных республик»²³.

Ленинское письмо Сталин воспринял враждебно. Двадцать седьмого сентября он разослал послание Ленина вместе с собственным письмом, содержащим некоторые возражения против предложений Ленина, всем членам Политбюро. Создание в Москве ЦИК федерации наряду с таким же органом РСФСР, заявил Сталин, приведет лишь к конфликтам и спорам, поскольку одно из учреждений неизбежно превратится в «нижнюю палату», а другое — в «верхнюю палату». Показывая, насколько его ранили слова Ленина о склонности к торопливости, Сталин далее заметил, что товарищ Ленин сам «немного поторопился», предлагая слияние некоторых существующих наркоматов с общефедеральными комиссариатами. «Нет никаких сомнений, — добавил Сталин, — что эта “торопливость” “дает пищу независимцам” в ущерб национальному либерализму товарища Ленина»²⁴. Однако несмотря на вспышку раздражения, Сталин переработал резолюцию комиссии ЦК в соответствии с рекомендациями Ленина. В ней в общих чертах давалось описание федеративной системы СССР, смоделированной позднее заново в соответствии с новой Советской Конституцией 1924 г. В измененной форме резолюцию представили Центральному Комитету, собравшемуся 5 октября на двухдневный пленум. Острая зубная боль не позволила Ленину быть на заседании 6 октября, но он в тот день послал Каменеву короткую записку, в которой, явно имея в виду изложенные выше события, заявил,-«Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть»²⁵.

-.СИ »■«*

Грузинсное дело

Под влиянием событий в Грузии конфликт между Лениным и Сталиным достиг своего апогея. В 1921 г. Орджоникидзе поссорился с влиятельной группой грузинских коммунистических лидеров из-за спорных вопросов, касавшихся государственной организации Закавказья. Объединение само по себе представлялось желательным уже по хозяйственным соображениям, но не было согласия относительно наиболее подходящей формы. Предложенный Сталиным и Орджоникидзе план предусматривал образование Закавказской федерации, в рамках которой Грузия, Азербайджан и Армения продолжали бы существовать в виде самостоятельных, но тесно взаимосвязанных республик. В результате возник бы государственный орган всего Закавказья, подчиненный Кавбюро, чей контроль над политической жизнью всего региона усилился бы. Позднее

Орджоникидзе совершенно недвусмысленно признал наличие подобных соображений, заявив на совещании закавказских партийных организаций: «Эту истину — о необходимости организации в Закавказье административно-политического центра — усвоил себе даже тупой русский царизм»²⁶.

На пленуме, состоявшемся в Баку 3 ноября 1921 г., Кавбюро в присутствии секретаря ЦК Молотова решило приступить к реализации плана создания федерации. О принятом решении сообщили Политбюро, для которого это явилось полной неожиданностью, и оно запросило у Орджоникидзе дополнительную информацию по данному вопросу. Местные партийные круги также оказались захваченными врасплох, поскольку Кавбюро приняло решение без предварительного обсуждения с тремя закавказскими ЦК партии и в отсутствие Мдивани, одного из членов бюро. В последующем Кавбюро добилось согласия этих партийных органов, однако в Грузии пришлось преодолеть сильную оппозицию значительной группы коммунистических руководителей во главе с Мдивани, который объявил план создания федерации «преждевременным»²⁷

Испытывающие трудности в налаживании отношений со своим народом и стремившиеся сохранить хотя бы внешние атрибуты национальной независимости, грузинские коммунисты были обеспокоены скороспелой федерацией и не хотели быть свидетелями того, как Орджоникидзе усиливает свою власть. Их возмутила поспешная и высокомерная манера действий Кавбюро, и, желая притормозить образование федеративной структуры, они, вспыльчивые, как все грузины, разгорячились еще больше. На заседании президиума ЦК Грузии Мдивани 23 ноября заявил, что весь грузинский Центральный комитет, за исключением трех членов, считает Орджоникидзе «злым гением» Кавказа и полагает необходимым добиваться его отзыва. Через два дня Мдивани передал Сталину по телеграфу личное послание, в котором протестовал против существовавшей процедуры принятия решений, жаловался на то, что «Серго обвиняет грузинских коммунистов, главным образом меня, в шовинизме», и предлагал изменить персональный состав Кавбюро. Узнав о поступке Мдивани, Орджоникидзе и Орахелашвили вынудили ЦК компартии Грузии установить правило, запрещающее любому члену обращаться в вышестоящие партийные инстанции, если Центральному комитету не представлена копия послания. Такой оборот дела вызвал сильные нарекания со стороны московского ЦК, который предложил Орджоникидзе отменить новое правило и предостерег от введения какой бы то ни было цензуры. Все члены партии могли и в дальнейшем сообщать свою позицию по любому вопросу непосредственно в ЦК²⁸.

Как и следовало ожидать, обращение через голову Орджоникидзе к Сталину ни к чему путному не привело, ибо творцом курса, который проводил Орджоникидзе, являлся сам Сталин. Когда к концу ноября Кавбюро в ответ на требование Политбюро предоставить дополнительную информацию выслало в Москву относящиеся к делу документы, Сталин, изучив поступивший материал, составил проект резолюции Политбюро, который направил на одобрение Ленину. Текст письма Сталина никогда не публиковался (по свидетельству советских историков, его нет даже в Центральном партийном архиве), но, судя по ответу Ленина от 28 ноября 1921 г., Сталин согласился с планом создания федерации, обойдя, правда, предостережение относительно необходимости продвигаться постепенно и прилагать все силы, чтобы убедить местное население и партийцев на местах в преимуществах федерации. Двадцать третьего ноября Ленин получил телеграмму от Михаила Фрунзе, большевистского лидера и члена ЦК, совершавшего поездку по Кавказу, в которой говорилось о существующей среди грузинских коммунистов оппозиции планам федерирования и об их недовольстве тем, как эти планы навязываются. В записке Сталину, посланной через два дня, Ленин одобрил его проект постановления, но предложил сформулировать «чуточку иначе». В частности, в редакции Ленина говорилось о необходимости признать федерацию закавказских республик принципиально абсолютно правильной, «но в смысле немедленного практического осуществления преждевременной», т. е. требующей нескольких недель обсуждения, пропаганды и проведения снизу через Советы. Центральным Комитетам трех закавказских республик предлагалось поставить вопрос о федерации на обсуждение партии, рабочих и крестьянских масс, организовать агитацию за федерацию через съезд советов каждой республики, а в случае сильной оппозиции своевременно проинформировать Политбюро. В тот же день Сталин принял поправки Ленина, но предложил вместо слов «несколько недель» записать: «известный период времени». Он пояснил, что нескольких недель не хватит, чтобы вопрос о федерации решить в грузинских Советах, которые «только начинают строиться»²⁹. Проект резолюции Ленина с этой поправкой Политбюро одобрило на следующий день.

Но ни сопротивление грузинских коммунистов плану федерации, ни раздоры Орджоникидзе с их лидерами на этом не кончились. Незадолго до возвращения в Грузию в качестве наркома земледелия Махарадзе 6 декабря 1921 г. передал Ленину и ЦК докладную записку, в которой утверждал, что экономическое объединение Закавказья было проведено сверху без предварительной подготовки и «в порядке боевых приказов». Что же касается федерации, то это, по его мнению, представляло собой формальный акт политического объединения, точно так же навязанного сверху, который ничего не давал и означал «лишь создание на верхушке еще одного лишнего бюрократического аппарата, крайне непопулярного в глазах масс и совершенно изолированного от них»⁵⁰. Тринадцатого декабря Сванидзе направил личное письмо своему высокопоставленному родственнику следующего содержания:

«Дорогой Иосиф! В последнее время не было ни одного заседания ЦК, которое бы не начиналось и не кончалось бурными сценами между Серго и Буду... (Орджоникидзе) колотит нас тяжелой дубинкой авторитета Центра, к которому, кстати, мы питаем не меньше уважения и доверия, чем товарищи из Кавбю-ро... Об одном прошу убедительно, примирить как-нибудь Серго и Буду, если это объективно возможно. Научи их относиться друг к другу с уважением. Р.5. Я бесконечно буду тебе благодарен, если ты вырвешь меня из этой атмосферы и дашь мне возможность работать в какой-нибудь иностранной миссии»⁵¹.

Просьба Сванидзе относительно работы за границей была удовлетворена (его назначили советским торговым представителем в Берлине), однако нет свидетельств того, что Сталин постарался примирить Орджоникидзе и Мдивани. Действуя по старой привычке за кулисами и предоставляя другим сражаться в открытую, он был главным действующим лицом конфликта.

К концу 1922 г. федерация все же стала реальностью. Но когда осенью того же года возник вопрос о Конституции, конфликт вспыхнул с новой силой. Мдивани и его друзья, недовольные сталинским планом «автономизации», весьма приободрились, обнаружив в беседах с Лениным, что он также против такого плана и за союз (по форме) равноправных советских республик. Мдивани встретился с Лениным 27 сентября, чтобы обсудить проблему выработки Конституции, а через два дня у Ленина состоялся разговор с тремя сторонниками Мдивани: М.С. Окуджавой, Л.Е. Думбадзе и К.М. Цинцадзе. В этой беседе Ленин поинтересовался: «Если “автономизация” плохо, а как “Союз”?». Обрадованные грузины ответили, что если маленькая Грузия и Российская Федерация вступят в СССР на равных, то этим они будут «козырять» перед массами⁵². Состоявшийся 5-6 октября 1922 г. пленум ЦК одобрил ленинский план образования СССР при условии, что и Российская Республика, и Закавказье войдут в него в качестве федераций. Хотя грузинская оппозиция, таким образом, получила лишь частичное удовлетворение, ее лидеров обрадовало, что в борьбе с теми, кого некоторые выступавшие на октябрьском пленуме клеймили «великодержавни-ками», у них есть такой мощный союзник, как Ленин. В этой связи один из грузин заявил: «Мы по Ленину, они за военный коммунизм»⁵⁵. «Они» относилось прежде всего к Сталину и Орджоникидзе.

Новый поворот дела настолько приободрил грузинских представителей, что, вернувшись домой, они снова подняли вопрос о федерации, предложив на пленуме Тифлисского комитета партии, чтобы Грузия вступила в СССР в качестве самостоятельной республики. Орджоникидзе был вне себя и на заседании, состоявшемся 20 октября или на следующий день, заявил: «Верхушка ЦК КП (б) Грузии является шовинистической гнилью, которую надо немедленно отбросить». Этой же ночью семь человек из числа присутствовавших, включая Маха-радзе, вызвали по прямому проводу Москву и продиктовали оказавшемуся на другом конце А. Енукидзе резкую жалобу на Орджоникидзе для передачи Ленину через Бухарина и Каменева (они явно не доверяли И.В. Сталину). На другой день грузинский ЦК девятью голосами против трех высказался за то, чтобы ходатайствовать о непосредственном вступлении Грузии в СССР. Однако Ленин, передав жалобу в Секретариат, т. е. по сути Сталину, направил грузинам телеграмму, в которой еще раз подтвердил решение октябрьского пленума и упрекнул за выпады против Орджоникидзе. Сталин же 22 октября телеграфировал Орджоникидзе: «Мы намерены покончить со склокой в Грузии и основательно наказать Грузинский ЦК Сообщи, кого мы должны еще перебросить из Грузии, кроме отозванных четырех. По моему мнению, надо взять решительную линию, изгнав из ЦК все и всякие пережитки национализма. Получил ли телеграмму Ленина, он взбешен и крайне недоволен грузинскими националами»⁵⁴. В этот момент Грузинский ЦК в полном составе подал в отставку. Несогласное большинство послало Ленину телеграмму, в которой извинялось за резкий язык первого своего послания, но снимало с себя всякую ответственность за конфликт. Тем временем Орджоникидзе, опираясь на мощную поддержку Сталина, приступил к чистке грузинской партии, удаляя оппозиционеров с государственных постов.

Но к этому моменту в высших партийных кругах Москвы поняли, что в Грузии сложилась ненормальная ситуация. Каменев и Бухарин предложили в Политбюро поручить ЦК создать комиссию по расследованию. Не будучи в состоянии возразить, Сталин сделал ловкий ход, заявив, что самым подходящим кандидатом на пост руководителя комиссия является Дзержинский, в то время поправлявший здоровье на берегу Черного моря в Сухуми. Енукидзе, которого Ленин прочил на эту роль, предусмотрительно отказался. В итоге Секретариат назначил Дзержинского председателем, а В.С. Мицкявичуса-Капсукаса и Л.Н. Сосновского — членами комиссии. Ленина, помнившего отрицательное отношение Дзержинского в прошлом к лозунгу национального самоопределения, состав комиссии не обрадовал, и при голосовании, проведенном среди членов Политбюро по телефону, он воздержался. Сталин, Каменев, Калинин и Зиновьев поддержали предложение, а Троцкий заявил-. «Не возражаю». Только что вернувшийся из зарубежной поездки Мдивани высказался против такого состава комиссии, особенно против Сосновского. Сталин пошел навстречу и заменил Сосновского одним из своих сторонников — украинцем Мануильским⁵⁵. «г, ЮЦ.-.И л. ...

Не очень веря в объективность комиссии, Ленин попросил своего заместителя в совнаркоме Рыкова отправиться в Тифлис и провести независимое расследование. В конце ноября 1922 г., перед началом работы комиссии Дзержинского, на тифлисской квартире Орджоникидзе произошел крайне неприятный инцидент. Рыков беседовал с неким А.А. Кобахидзе, единомышленником Мдивани. Когда Орджоникидзе вмешался в разговор, Кобахидзе упрекнул его в том, что он имеет собственного белого коня, и затем допустил оскорбительное выражение, за что пришедший в ярость Орджоникидзе ударил Кобахидзе по лицу³⁶. В опубликованных после смерти Сталина мемуарах Анастас Микоян пояснил, что белого коня Орджоникидзе подарили горцы, когда тот вернулся на Кавказ. Приняв подарок (к чему обязывал кавказский обычай), Орджоникидзе передал коня в конюшню Реввоенсовета и выезжал на нем только во время парадов в Тифлисе. Кобахидзе же несправедливо обвинил его чуть ли не в коррупции³⁷

Узнав от Дзержинского об инциденте, Ленин реагировал так, будто он сам получил пощечину. Его также привело в негодование сообщение о том, что на открытом заседании Сталин и Орджоникидзе пренебрежительно назвали большинство грузинского ЦК «уклонистами» и говорили о необходимости выжечь каленым железом националистические настроения³⁸. Ленин считал, что это переходит всякие границы. Он не мог смириться с мыслью, что члены его правительства так вели себя по отношению к малому народу. Поступок Орджоникидзе он счел недопустимым, а фигура Сталина, для грубых манер которого Ленин не раз находил оправдания, стала принимать зловещие очертания. Наконец-то в душе Ленин встал на сторону грузинской оппозиции. Докладывая 12 декабря о результатах работы комиссии, которая в начале месяца провела в Тифлисе четырехдневные слушания, Дзержинский старался обелить Сталина и Орджоникидзе. Но это не успокоило Ленина. Он дал указание Дзержинскому вернуться в Грузию и собрать более подробную информацию об инциденте между Орджоникидзе и Кобахидзе. Вскоре после этого, 16 декабря, Ленина вновь разбил паралич. Оправившись в достаточной степени, чтобы ежедневно понемногу работать, Ленин 30-31 декабря продиктовал записку «К вопросу о национальностях или об “автономизации”». Эта последняя работа Ленина по национальному вопросу содержала суровое обвинение Сталина.

Начав с признания собственной вины в том, что не вмешался достаточно энергично в вопрос об автономизации, Ленин напомнил о своей беседе с Дзержинским и о факте рукоприкладства Орджоникидзе. Если дело зашло так далеко, заявил Ленин, то можно себе представить, «в какое болото мы слетели». Видимо, вся эта затея автономизации оказалась в корне неверной и несвоевременной. Как говорили сторонники автономизации, продолжал он, требовался единый аппарат. Но откуда исходили эти уверения, если не оттого самого «российского аппарата», который заимствован у царизма и только подмазан чуть-чуть советским мирром? Существовала огромная опасность, что ничтожный процент советских или советизированных рабочих «будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке». При таких условиях, писал Ленин, объявленная свобода выхода из союза не способна защитить российских инородцев от нашествия того великоросса-шовиниста, в сущности подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ.

Не было принято никаких мер, говорилось далее, чтобы защитить меньшинство от подобных типов. «Я думаю, — заявил Ленин, — что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторская увлеченность Сталина, а также его озлобление против пресловутого “социал-национализма”». «Озлобление, — продолжал он, — вообще играет в политике самую худую роль». Дзержинский, по

*

словам Ленина, во время поездки на Кавказ также отличался своим истинно русским настроением. Здесь Ленин в скобках заметил, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения. «Русское рукоприкладство» Орджоникидзе нельзя оправдать никаким оскорблением, как это пытался сделать Дзержинский. Будучи человеком, наделенным властью на Кавказе, он не имел права терять выдержку. Орджоникидзе следовало примерно наказать, а Сталин и Дзержинский должны понести политическую ответственность за великорусско-националистическую кампанию. Рассматривая проблему в более широком плане, Ленин утверждал, что нужно отличать национализм большой угнетающей нации от национализма нации угнетенной, нации маленькой. В обращении с национальными меньшинствами лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости. Вред от разъединения аппаратов национальных с аппаратом русским был бы неизмеримо меньше, чем тот вред, который проистек бы от грубого и несправедливого отношения к собственным инородцам не только для Советской России, но и для всего Интернационала, для сотен миллионов народов Азии, вот-вот готовых к выступлению. Тот грузин, который не проявляет сугубой осторожности и предупредительности, пренебрежительно бросает обвинение в «социал-национализме», который сам является настоящим «социал-националистом» и грубым великорусским держимордой, тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности³⁹.

В порядке дальнейшей подготовки к докладу по национальному вопросу, с которым Ленин предполагал выступить на предстоящем XII съезде партии, он к концу января попросил своего секретаря Фотиеву достать для него материалы расследования комиссии Дзержинского в Грузии. При этом она столкнулась с трудностями. Вернувшийся из второй поездки Дзержинский отослал ее к Сталину, который отказался передать материалы и заметил, что она (т. е. Фо-тиева) нарушает установленный режим, согласно которому Ленину не следовало давать информацию по текущим вопросам⁴⁰. На заседании, состоявшемся 1 февраля, на котором Сталин не скрывал своего нежелания удовлетворить просьбу Ленина, Политбюро приняло решение позволить Ленину ознакомиться с материалами. Получив их, Ленин назначил комиссию в составе трех секретарей (Фотиева, Гляссер и Горбунов) для изучения грузинского инцидента. Доклад этой комиссии, поступивший к Ленину 3 марта, побудил его предпринять дальнейшие шаги. Пятого марта он продиктовал письмо Троцкому с просьбой разобраться с грузинским делом на намечавшемся предсъездовском пленуме Центрального Комитета. «Дело это, — писал Ленин, — сейчас находится под “преследованием” Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным». На другой день он отправил следующую записку лидерам грузинской оппозиции, Мдивани и Махарадзе (в копии Троцкому и Каменеву): «Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь»⁴¹. В тот же день его состояние вновь резко ухудшилось, а 10 марта Ленин перенес еще один приступ, который подвел финальную черту под его активной жизнью.

Вместе с письмом от 5 марта Троцкий получил копию ленинских заметок по национальному вопросу, составленных 30-31 декабря. Через Фотиеву он попросил разрешения ознакомить с материалами Каменева, который готовился выехать в Грузию. Поговорив с Лениным, Фотиева вернулась с отрицательным ответом. «Владимир Ильич, — заявила она, — говорит: “Каменев сейчас же все покажет Сталину, а Сталин заключит гнилой компромисс и обманет!”». На вопрос

Троцкого, означает ли это, что Ленин не считает больше возможным заключать со Сталиным компромисс «даже на правильной линии», Фотиева ответила: «Да, Ильич не верит Сталину, он хочет открыто выступить против него перед всей партией. Он готовит бомбу»⁴². Однако в итоге на «гнилой компромисс» пошел сам Троцкий, который проинформировал Каменева о том, что он против снятия Сталина, исключения Орджоникидзе и перемещения Дзержинского с поста наркома путей сообщения. Троцкий лишь потребовал изменить политику в национальном вопросе, покончить с преследованиями грузинских оппонентов Сталина и административным гнетом в партии, проводить более твердый курс на индустриализацию и на «честное сотрудничество» в руководящих органах⁴³.

Сталин был только рад в полной мере удовлетворить требования по всем пунктам и принять конкретное предложение Троцкого, касавшееся включения в тезисы по национальному вопросу (подготовленные Сталиным к предстоящему съезду) резкого осуждения великорусского шовинизма и идеи «России единой и неделимой». В Политбюро он даже предложил поручить Троцкому как «наиболее популярному члену ЦК» выступить на съезде вместо Ленина с основным докладом⁴⁴. Троцкий со своей стороны согласился оставить за Политбюро право решить, следует ли вообще ознакомить съезд с записями Ленина. И Политбюро постановило вместо публикации материалов в качестве документов съезда зачитать их на закрытых заседаниях отдельных делегаций (эти материалы не публиковались до 1956 г.). Все это подготовило почву для довольно скучного XII партийного съезда, который собрался в апреле. Учитывая, что Троцкий безмолвствовал, Сталин без труда выдержал дебаты по национальному вопросу. Подчеркивая в соответствии с договоренностью особую опасность великорусского шовинизма, он одновременно крепко ударил и по своим грузинским противникам. Порицая «грузинский шовинизм», он использовал свой конфликт с «товарищами-уклонистами» для иллюстрации справедливости утверждения, что «оборонительный национализм» некоторых республик имел тенденцию превращаться в национализм «наступательный». Сталин обвинил грузинскую оппозицию в том, что ее сопротивление плану создания федерации обусловлено желанием в националистических целях извлечь выгоду из «привилегированного положения» Грузии в Закавказье. И, пересказывая историю с собственным предложением Ленину относительно предоставления больше времени для продвижения плана через грузинские советы, Сталин представил дело так, как будто он, а не Ленин призывал к осторожности в данном вопросе. В одном из своих выступлений на съезде он, имея в виду группу Мдивани, с насмешкой заметил, что «у некоторых товарищей, работающих на некотором куске советской территории, называемом Грузией, там, в верхнем этаже, по-видимому, не все в порядке»⁴⁵.

С записями Ленина (в некоторых выступлениях названными «письмом» по национальному вопросу) съезд ознакомили на заседаниях делегаций, однако документ не был опубликован, что во многом ослабило его политическое воздействие. Тщетно ссылался на Ленина Мдивани как на «школу Ильича по национальному вопросу»⁴⁶. Тщетно лидер украинских большевиков Николай Скрып-ник жестоко критиковал присутствовавшее на съезде «партийное болото», т. е. тех, кто, голосуя за резолюцию по национальному вопросу, в глубине сердца оставался великодержавником. Не много удалось сделать и Бухарину, говорившему в защиту грузин. «Я понимаю, — заметил он, — когда наш дорогой друг, т. Коба Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма и что он как грузин выступает против грузинского шовинизма». Затем Бухарин испросил позволения в качестве лица негрузинской национальности сосредоточить огонь на российском шовинизме. По его словам, сущность ленинизма по национальному вопросу заключалась в борьбе с этим главным шовинизмом, который генерировал другие, местные формы шовинизма, возникшие в качестве ответной реакции. С тем чтобы «компенсировать» свое прошлое великой державы, продолжал Бухарин, великороссу следовало поставить себя в неравное положение в смысле уступок национальным течениям. В национальном вопросе соображения хозяйственной целесообразности и административной эффективности должны отойти на второй план. Ведь спиливать телеграфные столбы на баррикады и передавать крупные имения помещиков мужикам с экономической точки зрения было также неразумно. Так почему же Ленин с такой бешеной энергией забил тревогу по поводу грузинского вопроса и не сказал ни слова об ошибках местных уклонистов? Будучи гениальным стратегом, заметил Бухарин, он понимал, что нужно бить главного врага. Поэтому не было смысла говорить теперь о местном шовинизме, который являлся темой второй фазы борьбы.

Это была смелая попытка Бухарина изменить направление дискуссии, однако нисколько не похожая на ту «бомбу», которую Ленин якобы намеревался взорвать, чтобы нанести удар Сталину. Бухарин сам намекнул об этом, заявив съезду: «Если бы т. Ленин был здесь, он бы задал такую баню русским шовинистам, что они бы помнили десять лет»⁴⁷

Прошло более трех лет, прежде чем Троцкий, в то время уже сражавшийся ради спасения собственной политической карьеры против превосходящего противника, решился атаковать Сталина по национальному вопросу. Записи Ленина обсудили за закрытыми дверями на пленуме ЦК в июле 1926 г., их отпечатали вместе с секретными материалами совещания, и они начали циркулировать в отдельных копиях. В конце того же года, в период серьезной конфронтации между Троцким и Сталиным на расширенном заседании Исполкома Коминтерна, Троцкий публично обвинил Сталина в том, что он совершил крупные ошибки в национальном вопросе. На это Сталин ответил:

«Это неверно, товарищи. Это — сплетня. Никаких разногласий по национальному вопросу с партией или с Лениным у меня не было никогда. Речь идет тут у Троцкого, должно быть, об одном незначительном инциденте, когда тов. Ленин перед XII съездом нашей партии упрекал меня в том, что я веду слишком строгую организационную политику в отношении грузинских полунационалистов, по-лукоммунистов типа Мдивани, который был недавно торгпредом во Франции, что я «преследую» их. Однако последующие факты показали, что так называемые «уклонисты», люди типа Мдивани, заслуживали на самом деле более строгого отношения к себе, чем это я делал, как один из секретарей ЦК нашей партии... Ленин не знал и не мог знать этих фактов, так как он болел, лежал в постели и не имел возможности следить за событиями. Но какое отношение может иметь этот незначительный инцидент к принципиальной позиции Сталина?»⁴⁸.

Однако Троцкий был в состоянии подкрепить свои обвинения многими упоминавшимися выше материалами, и он поступил именно так в известном партийном документе — в «Письме в Истпарт», о котором пойдет речь ниже, в девятой главе.

.ал- ь.нгкщ л\\’л

Несостоявшаяся чистка

Двенадцатого декабря 1922 г. Ленин, выслушав Дзержинского, доложившего о результатах расследования в Грузии, на следующий день провел двухчасовую беседу со Сталиным, которая оказалась последней⁴⁹ Приступ болезни, последовавший 16 декабря, явился началом периода резко ограниченной активности, продолжавшегося до начала марта, т. е. до того момента, когда Ленина парализовало в результате нового удара. Принимать непосредственное участие в политических делах он больше не мог, однако, преодолевая сопротивление лечащего врача, желавшего установить ему режим абсолютного покоя, Ленин добился разрешения ежедневно диктовать для своего так называемого дневника. После того как Сталин, Бухарин и Каменев 24 декабря проконсультировались с докторами, было решено, что Ленин может диктовать ежедневно в течение 5-10 минут (позднее этот промежуток времени увеличили), но что эти записи не должны носить характер почтовой корреспонденции, что ему не следует принимать посетителей и что окружавшие Ленина люди не должны информировать его о текущих политических событиях⁵⁰.

Обстоятельному совещанию с врачами предшествовал, возможно спровоцированный, неприятный инцидент. С особого разрешения немецкого невропатолога, профессора Ферстера, консультировавшего врачей Ленина, он 21 декабря продиктовал Крупской короткое письмо Троцкому. В нем выражалось удовлетворение благоприятным исходом борьбы за сохранение монополии внешней торговли и содержалось предложение Троцкому не останавливаться, а «продолжать наступление», для чего поставить на предстоявшем партсъезде вопрос об укреплении внешней торговли⁵¹. Узнав о письме, Сталин, которого, должно быть, тревожили признаки враждебного к нему отношения Ленина, пришел в ярость. Воспользовавшись тем, что Центральный Комитет возложил на него персональную ответственность (по-видимому, в силу занимаемого поста генерального секретаря) за соблюдение установленного для Ленина врачебного режима, Сталин позвонил Крупской, грубо обругал ее и угрожал Контрольной комиссией (органом, утверждавшим партийную дисциплину) за то, что она нарушила врачебное предписание. На следующий день, 23 декабря, Крупская направила Каменеву следующее письмо:

«Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т.к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию (Зиновьеву) как более близким товарищам В.И. и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности»⁵².

Мы не знаем точно, когда Ленину стало известно об этом инциденте, но он о нем узнал. И 5 марта 1923 г. вместе с письмом Троцкому, в котором просил его взять на себя защиту грузинского дела в ЦК, Ленин продиктовал короткую записку Сталину, помеченную грифом «Строго секретно» и «Лично», но посланную в копии Каменеву и Зиновьеву. В записке говорилось.-

«Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я счи-

таю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. т;:л ¹' ?■ '

С уважением Ленин»⁵³.

Затем Ленин попросил Володичеву пока письмо не посылать, очевидно желая, чтобы Крупская предварительно с ним ознакомилась. Прочитав письмо, она в большой тревоге пошла к Каменеву. «Владимир только что продиктовал стенографистке письмо Сталину о разрыве с ним всяких отношений, — сказала она и добавила: — Он бы никогда не пошел на разрыв личных отношений, если б не считал необходимым разгромить Сталина политически»⁵⁴. Шестого марта Володичева в дневнике дежурных секретарей записала, что Крупская просила этого письма не посылать, но что она (т. е. Володичева) настояла на выполнении распоряжения Ленина и 7 марта передала письмо лично Сталину, который тотчас же продиктовал ответ, содержавший требуемые извинения⁵⁵.

Крупская не знала, что решение о политическом уничтожении Сталина созрело по крайней мере двумя месяцами ранее. В последнюю неделю декабря 1922 г. Ленин продиктовал записи, впоследствии ставшие известными как его «завещание». Начал он 23 декабря с раздела, в котором советовал расширить число членов ЦК до 50-100 человек. Эта запись была передана Сталину для информирования ЦК. Сохраняя в секрете (даже от Крупской) остальные разделы документа, Ленин продолжал диктовать в течение последующих двух дней. В этой секретной части он пояснил, что численное увеличение ЦК было необходимо для того, чтобы предотвратить раскол в партии, большую часть опасности которого составляют отношения между Сталиным и Троцким. И далее следовало:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно.

Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому.

Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее-. Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).

25.ХП. Затем Пятаков — человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе. .*♦»'!. К*. . Г

Конечно, и то и другое замечания делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники не найдут случая дополнить свои знания и изменить свои односторонности».

К этому разделу Ленин 4 января 1923 г. сделал добавление, рекомендуя переместить Сталина с поста генерального секретаря. И если, начиная диктовать, он, возможно, еще и не был полностью уверен в необходимости лишить Сталина власти, то теперь все сомнения рассеялись. Поэтому продолжение этого раздела записей имело следующее содержание:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или эта такая мелочь, которая может получить решающее значение»⁵⁶.

Тот, кто станет изучать документы, объясняющие причины принятия Лениным по данному вопросу столь жесткого решения, легко обнаружит ключ к разгадке в слове «грубость», которое означает не только оскорбительную речь, но и оскорбительные поступки. И в последних высказываниях Ленина о Сталине это слово играет весьма существенную роль. Свое письмо к Сталину от 5 марта с требованием извинений Ленин начал с упоминания грубости по отношению к Крупской. Вполне возможно, что Ленин узнал об инциденте в конце декабря или начале января, т. е. вскоре после случившегося, и что грубость Сталина в отношении жены Ленина в какой-то степени повлияла на решение сделать уже упоминавшееся добавление⁵⁷. Но не следует полагать, что то была единственная причина. В конце своих записей по национальному вопросу, продиктованных 30 и 31 декабря, Ленин сказал о необходимости в обращении великороссов с малыми народами избегать всяких грубостей. И в это время он думал о скандальном случае рукоприкладства, допущенного Орджоникидзе по отношению к Кобахидзе. Как писала Фотиева в мемуарах, из грузинских источников до Ленина доходила также информация о намерениях Сталина и Орджоникидзе выжечь националистические настроения каленым железом. Для Ленина все это было примером грубости не только в отношениях между отдельными людьми, но и в политических отношениях между некоторыми руководителями и целыми социальными группами — нерусскими народностями. Более того, в своих записях он дал понять, что за проявленную в Грузии коллективную грубость Сталин несет большую, чем Орджоникидзе, ответственность.

Через четыре дня, когда все это было еще свежо в памяти, Ленин продиктовал добавление. Стоит ли удивляться, что он начал словами: «Сталин слишком груб...».

Документ, в котором это добавление появилось, стал в известной мере «завещанием» Ленина (его так впоследствии и называли) . Ленин, по-видимому, не исключал возможности, что записи будут его посмертным наказом партийному руководству. И все-таки подобное определение может в какой-то степени ввести в заблуждение, ибо Ленин диктовал письмо тому самому съезду, на котором все еще надеялся лично присутствовать или которым, на худой конец, полагал руководить из Горок с помощью письменных директив. Сознавая, что может умереть или в любой момент полностью потерять работоспособность, Ленин, однако, надеялся прожить и сохранить достаточную активность еще некоторое время. И, проявляя в обращении с документом сугубую осторожность, стремясь сохранить его содержание в строгом секрете (что совершенно естественно, когда речь идет о завещании), Ленин тем не менее тешил себя надеждой, что не кто иной, а он сам вскроет запечатанный конверт и обнародует его содержание, используя материалы в политических целях. Все упования Ленина были связаны с 30 марта, когда намечалось открыть XII партийный съезд. В какой-то момент врачи дали понять, что после недели абсолютного покоя он, возможно, окажется в состоянии выступить на съезде. И вот перед тем, как начать 23 декабря диктовать Володичевой, Ленин сказал: «Я хочу Вам продиктовать письмо к съезду. Запишите!»⁵⁸

Отсюда следует, что, по замыслу Ленина, «Письмо к съезду» (названное так Володичевой) отчасти и было той бомбой, которую он намеревался взорвать на XII съезде и устранить Сталина с поста генерального секретаря партии. Деятельность Ленина на данном отрезке времени и в последующий период свидетельствует о том, что он методически продвигался к этой цели. Все материалы, которые он готовил к съезду, предназначались, помимо прочего, для того, чтобы создать почву для смещения Сталина путем развертывания политической критики, за которой эта мера последовала бы как естественный организационный вывод. Критику намечалось главным образом сосредоточить на политической ответственности Сталина за грузинское дело и раздувание великорусского национализма. Д ля этого Ленин располагал предварительными записями от 30-31 декабря и новым материалом — докладом своих секретарей о работе комиссии Дзержинского в Грузии. Вместе с тем Ленин планировал построить обвинение на основании и других политических проблем. Как отмечалось выше, Ленин хотел использовать съезд в качестве платформы для продолжения наступления в вопросе внешнеторговой монополии, которой Сталин упорно противился. Еще одна откровенно нацеленная на Сталина атака касалась бюрократизма в советских учреждениях.

В двух последних статьях, продиктованных в январе и в первых числах февраля, Ленин развернул кампанию против бюрократии, избрав в качестве примера Рабкрин, которым (прежде чем стать в апреле 1922 г. генеральным секретарем) руководил Сталин. Первая из них, озаглавленная «Как нам реорганизовать Рабкрин (Предложение XII съезду партии)», начиналась с утверждения, что советский госаппарат, за исключением наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого. Подобно тому как в самые опасные моменты Гражданской войны правительство искало спасения, мобилизуя в Красную Армию лучших рабочих, ему, по мысли Ленина, следовало опять обратиться за помощью к массам. Как полагал Ленин, чтобы превратить Рабкрин в эффективную службу преобразования государственного управления, его аппарат следовало бы сократить до 300-400 проверенных служащих, хорошо знакомых с особенностями управленческого и канцелярского труда, и слить Рабкрин с ЦКК, состоящей из 75-100 вновь избранных рабочих и крестьян, обладающих всеми правами членов ЦК. Определенному числу членов ЦКК нужно было присутствовать на заседаниях Политбюро и проверять все документы, поступающие на рассмотрение. И тогда, заметил Ленин, уменьшится влияние «чисто личных и случайных обстоятельств» в ЦК и понизится опасность раскола. Более того, членам ЦКК следовало «составить сплоченную группу, которая, “невзирая на лица", должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК, не мог бы помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел». Выражение «ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК» было стрелой, пущенной непосредственно в Сталина, и все это так и поняли. Вероятно, лучше всего это подтверждает тот факт, что при переиздании статьи в сталинский период данное выражение опускалось⁵⁹.

Во второй статье, названной «Лучше меньше, да лучше», Ленин перешел от колючих фраз к прямым обвинениям. Значительная часть сочинения представляла собой сокрушительную критику Сталина, которая развертывалась на основе ленинских идей о реорганизации Рабкрина. Дела с госаппаратом, говорилось в начале статьи, до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны, что следовало искать пути борьбы с его недостатками. Необходимо было, по мысли Ленина, сделать Рабкрин орудием улучшения аппарата и образцовым учреждением, которыми он пока не является. «Будем говорить прямо, — писал Ленин, — наркомат Рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать». И чтобы никто не усомнился в том, что под огнем критики находится именно Сталин (поскольку официально он больше не руководил этим учреждением), Ленин по ходу изложения задал вопрос «любому из теперешних руководителей Рабкрина или из лиц, прикосновенных к нему, может ли он сказать мне по совести — какая надобность на практике в таком наркомате, как Рабкрин?» (курсив мой — Р. Т.). И прежде, чем перейти к выводам, Ленин еще раз ударил по Сталину как главному попечителю партийного аппарата. Он, в частности, заметил: «В скобках будь сказано, бюрократия у нас бывает не только в советских учреждениях, но и в партийных»⁶⁰

Статью «Лучше меньше, да лучше» Ленин начал диктовать 2-го, а закончил 7 февраля. Через два дня он сказал Фотиевой, что намерен поставить вопрос о Рабкрине на партийном съезде. Десятого февраля Ленин поручил Фотиевой передать статью на два дня Цюрупе (преемнику Сталина на посту комиссара Рабкрина) для прочтения. Здесь в работе Ленина наступил перерыв, и он вновь занялся окончательной отделкой статьи лишь 2 марта⁶¹. Как видно, в этот промежуток времени предпринималась попытка воспрепятствовать ее публикации. Как сообщил Троцкий в своем «Письме в Истпарт», Бухарин (тогда редактор газеты «Правда») не решался санкционировать печатание статьи. На специальном заседании Политбюро (созванном по требованию Троцкого после того, как Крупская по телефону попросила помочь в данном деле) Сталин, Молотов, Куйбышев, Рыков, Калинин и Бухарин выступили против публикации статьи, а Куйбышев даже предложил для успокоения Ленина отпечатать ее в единственном экземпляре «Правды». Однако Троцкий, поддержанный Каменевым, в конце концов одержал верх, доказав, что любое произведение Ленина просто невозможно утаить от партии⁶². «Лучше меньше, да лучше» появилась в «Правде» 4 марта.

На следующий день Ленин продиктовал короткие письма Троцкому и Сталину. Очевидная цель первого, в котором он просил Троцкого выступить в Центральном Комитете в защиту грузинского дела, состояла в том, чтобы подвергнуть Сталина критике на предсъездовском пленуме — этом высшем партийном совете. Не столь понятно в плане действий Ленина место короткого послания Сталину. Вопреки распространенному мнению, в нем не говорилось о разрыве отношений со Сталиным, а лишь содержалась угроза такого разрыва, если Сталин не извинится и не возьмет назад грубые слова, сказанные Крупской 22 декабря. Следовательно, можно предположить, что цель послания заключалась в том, чтобы заставить Сталина признать вину за имевшую место грубость⁶⁵.

*

Зачем Ленину понадобилось подобное заявление, да еще и в письменном виде, догадаться нетрудно. Как мы уже видели, он готовил затрагивающее многие аспекты письмо против Сталина, имея в виду сместить его с должности генерального секретаря. В качестве главного обвинения выдвигалась чрезмерная грубость Сталина. И чтобы, несмотря на возможные попытки некоторых кругов оправдать Сталина, сделать обвинение неопровержимым, Ленин (юрист по образованию) хотел этот факт задокументировать. Доклад комиссии по результатам разбирательства в Грузии, должно быть, предоставил Ленину достаточное для этой цели количество материала, который он, однако, решил дополнить сообщением (несомненно, на закрытом заседании) о грубой выходке Сталина по отношению к Крупской. В данном случае документация имела бы вид собственноручного признания Сталиным своей вины.

Наверняка план Ленина удался бы, если здоровье позволило бы изложить суть дела перед судом партийного съезда. Но ко времени открытия съезда в середине апреля Ленин полностью утратил способность к активной деятельности. И бумаги с рекомендациями, касавшимися смещения Сталина с занимаемой должности, были вскрыты только спустя некоторое время после смерти Ленина в январе 1924 г.

Хотя паралич и смерть Ленина явились для Сталина политическим спасением, нет никаких свидетельств, что Сталин что-то предпринимал, чтобы ускорить подобный исход. Это нужно особо подчеркнуть в связи с подозрением, высказанным позднее Троцким. Как он писал, на заседании Политбюро в конце февраля 1923 г. Сталин в присутствии Каменева, Зиновьева и самого Троцкого сообщил, Что его (Сталина) внезапно позвал к себе Ленин и попросил яду. На замечание Троцкого, что доктор Гетье (домашний врач Ленина и Троцкого) не отказался от надежды на выздоровление Ленина, Сталин ответил.-«Я высказал ему все это... Но он не желает слушать никаких доводов. Старик мучается и хочет иметь яд под рукой. Он использует его только в том случае, если убедится, что положение безнадежно». По словам Троцкого, голосования не проводилось, но присутствовавшие на заседании разошлись с четким пониманием того, что просьбу Ленина они не вправе даже обсуждать. Троцкий добавил, что может ошибиться в некоторых деталях эпизода, но не в том, что он имел место⁶⁴.

Вероятно, Троцкий перепутал даты, ибо, как видно из записей Фотиевой, единственными официальными лицами, с которыми Ленин встречался после 23 декабря 1922 г., были три личных секретаря и врачи. Кроме того, вставал естественный вопрос о том, почему Троцкий так долго молчал об инциденте, выставлявшем в зловещем свете его главного противника⁶⁵. Но независимо от ответа на данный вопрос ясно одно: откровенная фальсификация исторических событий противоречила характеру Троцкого. Кроме того, нет ничего невероятного в том, что Ленин, опасаясь длительного периода паралича, который мог предшествовать смерти, попросил яду, и именно у Сталина, уполномоченного партией следить за соблюдением больным предписанного врачами режима. Бесполезно гадать, действительно ли Ленин, как заявляет Троцкий, видел в Сталине единственного человека, который мог согласиться выполнить просьбу о яде. Если он и обращался к Сталину с подобной просьбой, то это могло произойти или до 13 декабря, или же в тот самый день, когда они встретились в последний раз. Ничем не подтверждается и гипотеза Троцкого о том, что Сталин, возможно, на свой страх и риск взялся исполнить просьбу Ленина. Поступить таким образом после обсуждения проблемы с остальными членами Политбюро, которые как один высказались против, было бы слишком рискованно в политическом отношении (если бы об этом узнали). К тому же у Сталина в то время было меньше оснований опасаться выпадов Ленина, чем в начале марта. Помимо возможного влияния других сдерживавших факторов, Сталин не принадлежал к людям, готовым пойти на подобный риск.

ц, ; 7 -

Сталин и культ Ленина

Как мы уже видели, в последние годы жизни Ленина только его протесты сдерживали рост народного преклонения перед ним. Поэтому неудивительно, что возникновение культа Ленина совпало с периодом его болезни и кончины. Подобная тенденция четко проступила уже в той манере, в которой на XII съезде говорили о Ленине и его учении. Задал тон, открывая съезд, Каменев. Он, в частности, сказал: «Мы знаем только одно противоядие против любого кризиса, против любого неверного решения: это учение Владимира Ильича».

Но все сдерживающие начала исчезли сразу же после смерти Ленина, и его культ расцвел пышным цветом, превратившись в один из институтов советского коммунизма. Толчком послужила целая серия изданных в это время правительственных постановлений. День смерти Ленина, 21 января, объявили ежегодным днем траура. Петроград переименовали в Ленинград. Памятники Ленину надлежало воздвигнуть в Москве и других крупных городах. Вновь созданному Институту В.И. Ленина поручалось подготовить массовое издание его трудов на различных языках. И якобы для того, чтобы предоставить всем, кто не смог прибыть в Москву в день похорон, возможность проститься с Лениным, было решено гроб с его телом установить в склепе, сооруженном у Кремлевской стены на Красной площади, и сделать доступным для посещения народом. Примечательное заявление в связи с последним решением сделал Зиновьев в статье, напечатанной в газете «Правда» 30 января 1924 г. «Как хорошо, — сказал он, — что решили хоронить Ильича в склепе! Как хорошо, что мы вовремя догадались это сделать! Зарыть в землю тело Ильича — это было бы слишком уж непереносимо». Со временем, продолжал он, поблизости вырастет музей Ленина, и постепенно вся Красная площадь превратится в «Ленинский городок», и в грядущие десятилетия и века сюда начнется паломничество сотен миллионов людей не только со всех концов России, но и со всего мира.

И забальзамированное тело было выставлено в небольшом деревянном склепе, который превратился в главную святыню культа Ленина. Толпы правоверных или просто любопытствующих текут с тех пор ежедневно нескончаемым потоком мимо стеклянного гроба, и на Красной площади длинные очереди терпеливо ждущих людей стали привычной картиной во все времена года. Когда в 1929 г. сооружение из дерева заменили мавзолеем из гранита, культ Ленина прочно вошел во все сферы советской общественной жизни. Институт В.И. Ленина готовил к печати собрания сочинений и проводил исследование его трудов, которые цитировались, подобно Священному Писанию, для обоснования идей по бесчисленным проблемам. Жизнь и деятельность Ленина стали темой великого множества книг, с которыми знакомились советские люди уже в первые школьные годы. Всюду были его портреты, статуи, бюсты. По словам иностранцев, много путешествовавших по России во второй половине 20-х годов, даже в крестьянских избах можно было встретить дешевую репродукцию портрета Ленина, нередко висевшую рядом с иконами⁶⁶. Появился Музей Ленина, а «ленинские уголки» стали неотъемлемой принадлежностью любого советского учреждения — будь то школа, или деревенская изба-читальня, или место заключения. С помощью портрета или бюста Ленина как главного экспоната и выдержек из его сочинений в качестве пояснительного текста «ленинский уголок» должен был демонстрировать связь между соответствующим учреждением и учением вождя.

Так чем же можно объяснить возникновение при советском коммунизме культа Ленина? Глубоко не вдаваясь в суть проблемы, западная наука предложила ряд объяснений. Одни ученые полагали, что большевистское руководство действовало, исходя из соображений практической политики. Создавая культ усопшего вождя, оно будто бы стремилось укрепить еще молодую советскую власть среди населения, состоящего преимущественно из крестьян и привыкшего к отеческому правлению царя. Существует похожее, но более замысловатое объяснение, согласно которому новый общественный строй, руководимый людьми, воспитанными в духе марксистского рационализма, вобрал в себя отдельные элементы древней русской культуры, и прежде всего присущую ей религиозность. С этой точки зрения культ Ленина с его священными символами и тщательно разработанным ритуалом представлялся соединением некоторых элементов византийской традиции и обычаев греческого православия с советским коммунизмом, а Сталин (марксист Востока и продукт греческой православной семинарии Тифлиса) — основной действующей силой данного процесса⁶⁷.

Сторонники подобного объяснения обычно ссылаются на удивительную «клятвенную» речь Сталина, произнесенную 2б января 1924 г. на II Всесоюзном съезде Советов. И хотя, помимо Сталина, выступило много других видных большевиков, именно в его словах наиболее отчетливо прозвучало ритуальное возвеличивание почившего вождя. Как мы уже отмечали⁶⁸, Сталин тогда начал с яркого определения членов партии как приверженцев харизмы Ленина. Затем от имени партии он дал клятву выполнить «заповеди» Ленина: держать в чистоте великое звание члена партии, как зеницу ока беречь единство партии, защищать и укреплять диктатуру пролетариата, всеми силами крепить союз рабочих и крестьян, упрочивать и расширять союз республик, быть верными принципам Коммунистического Интернационала. Обращает на себя внимание библейская фразеология речи Сталина, по своей форме (монотонный, единообразный обет, следовавший за каждой заповедью) похожая на литургию с характерными признаками православной молитвы⁶⁹

Выделение роли Сталина в создании культа Ленина вполне оправданно. Помимо того вклада, который он внес своей «клятвенной» речью, ему, по всей видимости, принадлежит главная заслуга в решении выставить забальзамированное тело Ленина для народного поклонения и тем самым дать коммунизму Гроб Господень. Этот шаг поверг в смятение многих большевиков. И должно быть, именно этот шаг побудил овдовевшую Крупскую поднять голос протеста против насаждения культа Ленина. В заметке, опубликованной в «Правде» 30 января 1924 г. якобы с целью отблагодарить всех тех, кто выразил свое соболезнование, Крупская умоляла не допустить того, чтобы траур по Ленину принял форму «внешнего почитания его личности». Она просила не воздвигать ему памятников, дворцов его имени, не устраивать пышных торжеств в его память. В заключение Крупская писала: «Хотите почтить имя Владимира Ильича — устраивайте ясли, детские сады, дома, школы, библиотеки, амбулатории, больницы, дома для инвалидов и т.д. и самое главное — давайте во всем проводить в жизнь его заветы»⁷⁰.

К тому времени решение поместить тело Ленина в склеп было уже обнародовано и стало необратимым. Есть вместе с тем свидетельства того, что значительно раньше, когда это решение еще можно было переменить, энергичные протесты со стороны лиц более влиятельных, чем Крупская, также оказались безрезультатными и что главным вдохновителем плана бальзамирования являлся Сталин. Об этом заявляет Валентинов, который ссылается на самого Бухарина. В его изложении идею бальзамирования впервые высказали Сталин и Калинин на совещании шести высших советских руководителей в конце 1923 г., т. е. после того, как здоровье Ленина вновь резко ухудшилось. Подчеркнув необходимость заблаговременного тщательного планирования процедуры похорон, с тем чтобы быть готовыми к такому событию, Сталин, по рассказам, сослался на некоторых «товарищей в провинции», по мнению которых Ленина, по национальности русского, следовало похоронить по русскому обычаю. Общепринятая практика кремации умерших партийных руководителей, утверждали они, не соответствовала бы сложившимся традициям, поскольку русские всегда видели в сожжении тела умершего как бы последний, высший суд над теми, кто подлежал казни. Согласившись с подобной точкой зрения, Сталин напомнил, что современной науке известны способы сохранения тела усопшего (бальзамирование) в течение длительного времени, достаточного для того, чтобы народное сознание сумело свыкнуться с мыслью, что Ленина больше все-таки нет. Уловив, куда клонит Сталин, некоторые присутствовавшие руководители начали решительно возражать. Троцкий подчеркнул, что бальзамировать останки Ленина — это значит под коммунистическим флагом воскресить практику русской православной церкви поклонения мощам святых угодников. Далее он заявил, что неназванные товарищи из провинции с наукой марксизма не имеют абсолютно ничего общего. В полном согласии с Троцким и с не меньшим негодованием говорил Бухарин, доказывая, что делать из останков Ленина бальзамированную мумию — это оскорбительно для его памяти и совершенно противоречит ленинскому материалистическо-диалектическому мировоззрению. В этой связи Бухарин напомнил о предложении некоторых партийных кругов перенести останки Маркса из Лондона и перезахоронить у Кремлевской стены, чтобы тем самым прибавить святости этому месту, и заметил, что «странным духом» несет из каких-то щелей в партии. Каменев выступил в том же ключе. Он отметил, что присвоение Петрограду имени Ленина и издание миллионными тиражами его сочинений — это вполне подходящие способы почтить память Ленина, но что предложение относительно бальзамирования его тела — это отголосок того «поповства», которое Ленин бичевал в своем философском труде «Материализм и эмпириокритицизм»⁷¹.

Несмотря на свидетельства особой ответственности Сталина за решение относительно бальзамирования тела Ленина, тенденция изображать его чуть ли не создателем культа Ленина является ошибочной. Если говорить в более общих чертах, то ни один из изложенных выше взглядов на происхождение культа, по-видимому, не отвечает в полной мере истине, хотя в каждом содержится какая-то ее доля. Большевистские руководители, конечно же, желали использовать символ Ленина как средство пропаганды для усиления народной поддержки своего режима, и это соображение, возможно, помогло преодолеть присущее им как марксистам отвращение к мумифицированию тела Ленина. Есть также доля правды и в теории, согласно которой возникновение культа Ленина — это рецидив русской религиозности, имевший место при содействии (может быть, частичном) Сталина. Но все эти объяснения неисчерпывающи, по крайней мере по двум причинам. Одна связана со Сталиным, другая — с большевистским движением.

Безусловно, Сталин имел большое влияние на весь процесс создания культа Ленина, однако указание на его восточную натуру и религиозное воспитание в духе русского православия еще не объясняет в полной мере, почему он так поступил. Совершенно очевидно, что Сталин не придерживался религиозных взглядов в общепринятом понимании. Хотя он временами и использовал традиционные церковные выражения, например назвав членство в партии «святая святых», Сталин, как и другие старые большевики, был тверд в своем марксистском атеизме. Он признавал и поклонялся единственному богу — «богу истории», к которому он взывал от имени революционной России, выступая в 1920 г. в Бакинском совете. Но именно это обращение свидетельствует о том, что марксизм Сталина имел своеобразный религиозный налет. Он представлял себе историю как драму столкновения добра и зла, в которой классы, государства и отдельные личности играют чрезвычайно важную роль. Более того, марксизм Сталина был набором догм по фундаментальным вопросам. С этих позиций привнесение с помощью культа Ленина в нарождавшуюся коммунистическую культуру России определенных обрядов и ритуалов могло показаться ему совершенно естественным, как, впрочем, и многим другим большевикам того времени.

Доктринерский марксизм Сталина почти с самого начала был марксизмом по Ленину, или «марксизмом-ленинизмом», если использовать выражение, которое в России 30-х годов само превратилось в догму. Эта побудительная причина возведения Ленина и его учения на пьедестал дополнялась практической политической заинтересованностью в том, чтобы еще выразительнее подчеркнуть права старых ленинцев, подобных Сталину, в противовес бывшим противникам Ленина, к которым принадлежал Троцкий. Но другая, и главная, причина связана со значением Ленина в жизни Сталина. Когда Сталин в молодости начал отождествлять себя с Лениным, взяв его за образец героя в революционном движении и намереваясь стать его боевым товарищем, он сформировал для себя собственный культ личности, ставший главной осью, вокруг которой вращался весь его внутренний мир. Это был двойной культ, при котором Ленин и Сталин как два прославляемых вождя оказывались неразрывно связанными с исторической судьбой русского коммунизма. Следовательно, взяв на себя инициативу в деле создания народного культа умершего Ленина, Сталин выразил глубоко скрытые мысли и (возможно, подсознательно) подготовил почву для будущего культа второго вождя.

Такое объяснение основывается на предположении, что Сталин вообще-то не испытывал враждебных чувств к Ленину, несмотря на моменты напряженности в отношениях между ними, о которых шла речь выше. В сущности, единственным официально зафиксированным свидетельством неприязни может служить вскользь упомянутый «национальный либерализм товарища Ленина», который к тому же явился следствием излишне горячей реакции на упрек Ленина в торопливости при решении конституционных проблем. Конечно же, Сталин в самом деле не одобрял «национальный либерализм» и больше не считал больного Ленина 1922 и начала 1923 г. прежним гигантом. Не исключено также, что ухудшение здоровья он относил на счет, как ему представлялось, политических упущений Ленина. Возможно, конфликт возник еще и потому, что Сталин слишком рано начал действовать в роли второго вождя или официального преемника, то есть в роли, давно предусмотренной его собственным жизненным сценарием. Во время конфликта, однако, он не занимал по отношению к Ленину агрессивно-враждебной позиции; скорее можно говорить о воинственном настрое Ленина против Сталина.

Ведь ссора с единственным человеком, так много значившим в его сознательной жизни, — с человеком, к которому, судя по имеющимся в нашем рас-

поряжении немногим свидетельствам, он питал что-то вроде любви, — сопровождалась бы для Сталина чрезвычайно тяжелыми переживаниями. Такой оборот дела был бы чреват одними неприятностями, ибо даже и очень больной, но готовый к борьбе Ленин представлял собою грозного противника. И вряд ли у Сталина на этот счет были какие-либо иллюзии, когда он получил от Ленина последнюю холодно-враждебную записку, требовавшую извинений за грубую выходку по телефону в отношении Крупской. И когда через несколько дней Ленина парализовало, Сталин, должно быть, испытал чувство огромного облегчения.

Но отношения, на которых покоится структура человеческого самоотож-дествления, обычно противятся разрушению. В рассматриваемом же случае это сопротивление должно было быть особенно сильным, поскольку объект личного культа имел не одну (Ленин), а двойную фамилию (Ленин-Сталин). И самооценка Сталина была, таким образом, тесно связана с его поклонением Ленину. По этой причине тяжелая болезнь и смерть Ленина, возможно, принесли Сталину как политическое, так и психологическое избавление. Ленин, с которым не нужно было больше соперничать и которого теперь не было нужды опасаться, стал Лениным, которому можно было, как прежде, поклоняться и чьим заповедям можно было присягать на вечную верность, как это сделал Сталин в своей «клятвенной» речи. К такому Ленину можно было снова питать те безраздельные чувства благоговения и восторга, о которых Сталин, обычно не расположенный открыто признаваться в сокровенном, говорил 28 января, выступая перед кремлевскими курсантами.

Но Сталин вовсе не был единственным большевиком, испытывавшим к Ленину подобные чувства и выражавшим их в тот период народной скорби, когда возник культ Ленина. Поэтому нам кажется, что объяснения данного явления, которые не учитывают феномена большевизма, страдают крупным недостатком. Рассмотренные во второй главе книги факты свидетельствуют о том, что большевистское движение содержало в себе скрытые тенденции к созданию культа Ленина. Они стали заметны при проявлениях чрезмерного превознесения его личности, имевших место в партии по различным поводам в последние годы жизни вождя. Необходимо понять (как это, по-видимому, к своему ужасу, обнаружил Ленин), что то были лишь предвестники будущих событий, представлявшие культ личности в зародыше.

Со смертью Ленина исчезли все препоны, которые он при жизни воздвиг на пути свободного выражения чувств большевиков по отношению к нему, и сразу же стали заметны упоминавшиеся выше тенденции. До нас дошли свидетельства о рыдающей людской массе, когда Калинин 22 января объявил о смерти Ленина сотням делегатов, собравшихся на заседание съезда Советов. Большевики скорбели; мало того — у всех появилось чувство, свойственное внезапно осиротевшим людям. Это чувство нашло образное выражение в заголовке одной из статей «Правды» за 24 января, названной коротко: «Осиротелые». В том же номере была напечатана статья Троцкого, спешно переданная с Кавказа по телеграфу. «Партия осиротела, — говорилось в ней. — Осиротел рабочий класс. Именно это чувство порождается прежде всего вестью о смерти учителя, вождя». В редакционной статье, написанной Бухариным и озаглавленной «Товарищ», присутствовал аналогичный образ. «Товарищ Ленин, — писал Бухарин, — ушел от нас навсегда. Перенесем же всю любовь к нему на его родное дитя, на его наследника — на нашу партию». Еще более примечательная символика содержалась в обращении Центрального Комитета ко всем членам партии и трудящимся. Умер человек, говорилось в начале обращения, под боевым водительством которого партия водрузила красное знамя Октября по всей стране. Умер основатель Коминтерна, вождь мирового коммунизма, любовь и гордость международного пролетариата, знамя угнетенного Востока, глава рабочей диктатуры в России. Продолжая в том же духе, обращение неожиданно сбилось на полумис-тический тон: «Но его физическая смерть не есть смерть его дела. Ленин живет в душе каждого члена нашей партии. Каждый член нашей партии есть частичка Ленина. Вся наша коммунистическая семья есть коллективное воплощение Ленина». В своей траурной статье Троцкий сказал то же самое, но более простыми словами. «В каждом из нас, — писал он, — живет частица Ленина — то, что составляет лучшую часть каждого из нас».

В свете подобных фактов, число которых можно приумножить, нельзя согласиться с той точкой зрения, что культ Ленина был чужд самой природе русского коммунизма и что его можно объяснить только влиянием пережитков прошлого, носителем которых явился получивший церковное воспитание восточный большевик по имени Сталин. Этот культ в момент формирования представлял собою коллективное проявление партийных чувств к своему вождю. Некоторые из наиболее просвещенных (с точки зрения западной культуры) большевиков выражали свои эмоции особенно живо и горячо. Возможно, что редакционной статье Бухарина и недоставало ритуального ритма сталинской «клятвенной» речи (текст которой появился в «Правде» лишь 30 января), но зато ее эмоциональное воздействие было значительно сильнее, и она, по-видимому, в большей степени способствовала возникновению культа Ленина.

«Точно разрушилась центральная станция пролетарского ума, воли, чувства, которые невидимыми токами переливались по миллионам проводов во все концы нашей планеты, — писал Бухарин. — Товарищ Ленин был прежде всего вождем, таким вождем, каким история дарит человечество раз в сотни лет, по именам которых потом отсчитывают эпохи. Он был величайшим организатором масс. Точно великан, шел он впереди людского потока, направляя его движение». Бухарин постарался объяснить величие Ленина как руководителя масс необычайной чуткостью к их запросам. Но он же подчеркнул и авторитарные качества его руководства. «Он был диктатором в лучшем смысле этого слова, — заявил Бухарин. — Впитывая в себя, точно губка, все токи жизни, перерабатывая в своей изумительной умственной лаборатории опыт сотен и тысяч людей, он в то же время мужественной рукой вел за собой, как власть имеющий, как авторитет, как могучий вождь». И в заключение Бухарин следующим образом описал отношение к Ленину сподвижников: «Вряд ли можно найти в истории такого вождя, который был бы так любим своими ближайшими соратниками. У всех у них было к Ленину какое-то особое чувство. Они его именно любили».

Ссылаясь на ленинскую критику возвеличивания личности, советские публикации послесталинского периода осудили культ Сталина, процветавший в 30-е и 40-е годы, как несвойственное коммунистической идеологии явление. Культ личности якобы вообще противоречил самой природе коммунизма как движения и как системы⁷². Наше исследование заставляет усомниться в справедливости подобного утверждения. Оно по меньшей мере демонстрирует, что возникновение первоначального коммунистического культа личности не было какой-то аномалией. Напротив, этот культ явился естественным и непосредственным продуктом русского коммунизма, который как движение обрел в Ленине харизматического руководителя. Его собственная антипатия к восхвалениям ни в коей мере не обесценивает этот вывод. Данное обстоятельство доказывает лишь то, что первый и наиболее затяжной культ коммунистического лидера не был результатом стремления этого лидера к личной славе.

Судьба «завещания»

Хранившаяся в тайне в момент написания часть «Письма к съезду» несколько месяцев после того, как умер Ленин, оставалась нераспечатанной. Вероятно, для душевного равновесия Сталина было счастьем, что в те напряженные дни он продолжал работать, не ведая о том, что Ленин имел намерение сместить его с поста генерального секретаря. Перенести этот удар было достаточно трудно и тогда, когда для него подошло время.

В конце мая 1924 г. собрался Х111 съезд партии, первый после смерти Ленина. Незадолго до этого, 18 мая, Крупская передала в Центральный Комитет секретную часть «Письма», присовокупив записи, продиктованные 24-25 января 1922 г., а также добавление от 4 января 1923 г. В сопроводительном документе она пояснила, что «Владимир Ильич выражал твердое желание, чтобы эти записи после его смерти были доведены до сведения очередного партийного съезда». Видимо, материал сначала попал к Сталину как генеральному секретарю. Со слов других, Троцкий рассказывал, что пакет вскрыл Сталин в присутствии своего помощника Льва Мехлиса и еще одного работника аппарата ЦК, Сергея Сырцова. После прочтения Сталин якобы разразился бранью по адресу Ленина⁷³. Затем 21 мая завещание представили Центральному Комитету, собравшемуся на предсъездовский пленум. Один из сотрудников секретариата Сталина, присутствовавший в качестве технического секретаря и впоследствии эмигрировавший, следующим образом описывает реакцию зала, когда Каменев зачитывал документ: «Мучительная неловкость парализовала собрание. Сталин, сидевший в президиуме, чувствовал себя приниженным и жалким. Несмотря на самообладание и деланное спокойствие, по лицу Сталина было видно, что решалась его судьба»⁷⁴.

Избранный в предыдущем году XII съездом Центральный Комитет состоял из 40 членов и 17 кандидатов (с совещательным голосом). И хотя среди 40 членов были такие твердые сторонники Сталина, как Молотов, Ворошилов, Киров, Микоян и Орджоникидзе, ЦК отнюдь не контролировался Сталиным. Ничто не мешало этому органу последовать конкретной рекомендации Ленина, изложенной в добавлении от 4 января. И то, что ЦК не выполнил волю Ленина, явилось вовсе не показателем силы влияния Сталина как генерального секретаря, а результатом его ловких политических маневров. Во время болезни Ленина Сталин удовлетворился ролью младшего партнера в неофициальном блоке Политбюро, или триумвирате. В него также входили честолюбивый Зиновьев и его верный союзник Каменев, которые все еще смотрели свысока на генерального секретаря как на человека с ограниченными политическими способностями и которыми прежде всего двигал страх (а в случае Зиновьева — дух соперничества) перед Троцким. Боязнь прихода Троцкого к власти разделяли многие представители правящей группы. Ведь в случае низложения Сталина он в соответствии с завещанием Ленина явился бы логическим кандидатом на пост с огромным политическим влиянием. Поэтому правящая группа оказалась весьма восприимчивой к настойчивым призывам как Зиновьева, так и Каменева оставить Сталина в занимаемой должности. Зиновьев, в частности, сказал: «Товарищи, последнюю волю, каждое слово Ильича, мы, безусловно, должны считать законом... В одном вопросе, однако, мы с радостью можем сказать, что опасение Ильича не подтвердилось. Я имею в виду вопрос, касающийся Генерального секретаря. Вы все были свидетелями нашей совместной работы в последние месяцы. Как и я, вы могли убедиться в том, что опасения Ильича не оправдались»⁷⁵. По словам Бажанова, голосование по предложению Зиновьева и Каменева о прекращении прений проводилось простым поднятием рук. Сталин был спасен.

Оставалось решить, как поступить с сенсационным документом, и прежде всего следует ли и в какой форме ознакомить с ним партийный съезд. Против предложения Каменева не сообщать о нем съезду выступила присутствовавшая на пленуме Крупская, и тридцатью голосами против десяти было принято решение — ознакомить с документом участников съезда в конфиденциальном порядке путем оглашения по делегациям основных партийных организаций и не обсуждать его на открытых заседаниях⁷⁶. И вышло так, что вопрос о Сталине обсуждался лишь за кулисами XIII съезда.

Р. Терехов, старый большевик, переживший сталинские чистки, участник XIII съезда, впоследствии вспоминал, что «завещание» «бурно обсуждалось» на заседании украинской делегации в присутствии Зиновьева и Каменева, что его так же «горячо обсуждали» и в других делегациях⁷⁷

Как видно, в момент оглашения «завещания» делегаты уже имели на руках проект постановления съезда относительно сохранения за Сталиным его партийного поста с условием, что он учтет критику' Ленина в свой адрес. Сталин со своей стороны заверил, что устранит недостатки, о которых говорилось в «завещании». «Решая этот вопрос, — заявил Хрущев в 1963 г., — партия исходила тогда из реального соотношения сил внутри ЦК и, учитывая положительные стороны Сталина как деятеля, поверила его заверениям, что он сумеет преодолеть указанные Владимиром Ильичем недостатки»⁷⁸. Когда Сталин на после-съездовском пленуме вновь избранного Центрального Комитета предложил свою отставку, ее отклонение было, таким образом, делом предрешенным.

На том основании, что «Письмо» Ленина адресовалось съезду и не предназначалось для прессы, решили его не публиковать. Но новость столь сенсационного характера, известная почти одной тысяче двумстам делегатам со всех концов страны, неизбежно должна была распространиться в партийных кругах, передаваемая из уст в уста. Она также стала известна за границей благодаря Максу Истмену, молодому американцу — стороннику Троцкого. Истмен изложил суть «завещания» и описал события, связанные с последними месяцами жизни Ленина и последующим периодом, в опубликованной в 1925 г. книге «После смерти Ленина». Троцкий, на которого Истмен сослался как на источник, уступая изрядному давлению Политбюро, опубликовал в партийном журнале «Большевик» статью с критикой книги Истмена и назвал все разговоры о «завещании» Ленина злонамеренной фальсификацией. Однако очень скоро лидеры оппозиции, включая самого Троцкого, начали остро критиковать Сталина, упоминая, помимо прочего, «завещание» Ленина и требуя опубликовать этот документ. Подпольные типографии оппозиции стали выпускать копии «завещания», которые, по словам Зиновьева, конфисковывались секретной службой в качестве доказательства нелегальной печатной деятельности. «Почему, — вопрошал Зиновьев, — “завещание” Ленина стало нелегальным документом?»⁷⁹.

Примечания

¹Тго&куЬ. 5саПп: Ап АрргаКа! оГ (Не Мап ап9 №5 ЫПиепсе. И.У., 1967. Р. 357. Троцкий относит данный эпизод к X съезду (Му ЫГе. Ц.У., 1930). Об этом же он говорил и в ЦК 23 октября 1927 г. (ТЬе Кеа1 ЗИиайоп 1П Кимла. ГУ.У, 1928. Р. 7). Если это действительно произошло во время X съезда, то данный инцидент может объяснить, почему на послесъездовском заседании ЦК старшим по рангу секретарем избрали Молотова, а не Сталина.

²1.еот МозЬе. Еепш’ь Ьаж 5Сги881е. Г4.У., 1968. Р. 3 5. Переписка, касавшаяся дискуссии по вопросу монополии внешней торговли, а также разъяснения относительно хода полемики см.:Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45-С. 188, 548-549-

³ Там же. С. 548.

⁴ Свидетельства того, что Сталин в самом деле настаивал на своей «ошибке», были впервые опубликованы в 1964 г. в мемуарах секретаря Ленина Фотиевой. по словам которой на письме Ленина от 13 октября 1922 г. Сталин написал: «Письмо тов. Ленина не разубедило меня...» (ФотиеваЛ.А. Из воспоминаний о В.И. Ленине. Декабрь 1922 г. — март 1923 г. М, 1964. С. 28).

⁵СталинИ.В.СОЧ.Т.4.С. 31—32.

⁶Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 357.

⁷ См. выше. С. 121.

⁹ Восьмой съезд РКП (б). Март 1919 года.- Протоколы. М., 1959- С. 47.

⁵Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 158,183—184.

¹⁰Сталин ИВ. Соч. Т. 5. С. 48.

¹¹ Там же. Т. 2. С. Зб5.

¹² Там же. Т. 8. С. 248.

¹³ Там же. Т. Ю. С. 51.

¹⁴РгрезШсЬагЫ. ТЬе Рогтаноп оГ [Не 5оч1е[ Цшоп: Соттишвт ипс! ИаЧопаИвт, 1917-1923. РТУ., 1968. Р.281.

¹⁵Сталин ИВ. Соч. Т, 13. С. 113.

¹⁶ Там же. Т. 8. С. 396.

¹⁷ Там же. Т. 5. С. 238-239, 245.

¹⁹ Там же. С. 2. Об импровизированном характере речи свидетельствует тот факт, что выступление было опубликовано в «Правде» 12 января 1921 г. по «протокольной записи»,

¹⁹Ленин В.И. Соч, 2-е иэд. Т. 25. С. 624-

²⁰ Относительно трех позиций и точки зрения Сталина см.; Пентковская В.В. Роль В.И. Ленина в образовании СССР //«Вопросы истории». 195б.№ 3. С. \6~ 11 \Р1резК:сЬаЫ.1Л\с РогтаПоп оГ (Не 8о\те( Ишоп...Р 271-272.

²¹ «Вопросы истории». 1956, №3. С. 17-18.

²² Весь этот эпизод был обнародован лишь после смерти Сталина. См.:ЛенинВ.И.Т1олн. собр. Соч.Т. 45. С. 556-560; «Вопросы истории». 1956. №3. С. 13-24; Реет МозЬе. Еешп’.ч ЬаЫ 51Ш88!е... СИ. 4; Ргрез ШсЬагс/. Тйе Рогтайоп оГ йге 5оу1еГ Чпюп... СИ. 6.

²³Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 211-213.

²⁴ Это письмо Сталина полностью не публиковалось. Ссылки на него, в особенности на обвинение Ленина в «национальном либерализме», см.; Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45- С. 558. Частично текст письма приводит Троцкий в: ТЬе51а1т 5с|юо1 оГРа1ыПсайоп. 14У„ 1962. Р. 66-67

²⁵Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 214. О другой точке зрения на эту конституционную проблему и на разногласия между Лениным и Сталиным по национальному вопросу см.Летя МозЪе. Ьегпп’.чТа.ч 5т${$!е... Р. 58-63. В работе Исаака Дейчера говорится о разделении большевистских лидеров на две категории: на уповавших на силу «активистов» и идеалистов-«теоретиков». Профессор Левин считает, что суть проблемы не в русском национализме Сталина, а в том, что его подход к национальному вопросу с позиций сугубой управленческой эффективности противоречил более идеологическому подходу Ленина.

²⁶Хармандарян С.В. Ленин и становление Закавказской федерации, 1921-1923. Ереван, 1969 С. 361. Центральным органом управления при царизме являлась канцелярия наместника. Закавказский регион был разбит на пять губерний.

²⁷ Там же. С. 96-98, 202-203- Об отсутствии предварительного обсуждения стремя ЦК см.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 565-566.

²⁸Хармандарян С.В. Ленин и становление Закавказской федерации, 1921 — 1923-. С. 203-205, 214— 215.

²⁹ Там же. С. 206, 217. О проекте Ленина см.: Ленин В.И. Полн. собр, соч. Т. 44. С. 255-

³⁰Хармандарян С. В. Ленин и становление Закавказской федерации, 1921-1923- С 217

³¹ Там же. С. 218.

³² Там же. С. 344.

³³ Там же, С. 348, Зб9.

³⁴ Там же. С. 351, 352-354. ._;и.‘. ■,

³⁵ Там же. С. 369-370. Возможно, в то время о близости Мануильского к Сталину не было широко известно.

³⁶ Там же. С. 370.

³⁷МикоянЛ.И. Дорогой борьбы. Книга первая. М., 1971. С. 433-

³⁹ФотиеваЛ.А. Из воспоминаний о В.И. Ленине. С. 54. Последнюю приведенную выше фразу использовал Сталин в своем выступлении в Тифлисе 6 июля 1921 г В московской печати эта речь не публиковалась.

³⁹Ленин В.И. Поли, собр, соч. Т. 45- С. 356-362. Г*'

⁴⁰ФотиеваЛ.А. Из воспоминаний о В.И. Ленине. С. 63.

⁴¹Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т, 54. С, 328, 330. ^

⁴² Цит. по: Тго1$ку Ь. Му ПГе... Р. 484- Фотиева добавила, что слово «бомба» употребил Ленин. Немного позднее в тот же день, сознавая, что его состояние ухудшается, Ленин изменил свое решение и уполномочил Троцкого ознакомить с материалами Каменева (Там же. С. 482).

⁴³ Там же. С. 486.

⁴⁴Тго1$ку1. 51аИп: Ап АрргаЬа1 оГ Пте Мап апб ГИз 1пПиепсе... Р. 366. Троцкий, как и Сталин, отказался, и с политическим докладом выступил Зиновьев.

⁴⁵СталинИ.В. Соч. Т. 5. С. 232, 249, 253, 256, 262, 279 Готовя тексты выступлений к включению в собрание сочинений, Сталин заменил в процитированной фразе выражение «кусочек» на «кусок». Первоначальную формулировку см.-. Двенадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет. М., 1968. С. 204.

⁴⁶ Там же. С. 95. По словам Л.А. Фотиевой (Из воспоминаний о В.И. Ленине... С. 56), письмо не только не было зачитано на съезде, но и ознакомление с ним глав делегаций накануне съезда Сталин организовал исключительно по настоянию работников личного секретариата Ленина.

⁴⁷ Двенадцатый съезд РКП(б).,. С. 613-615, 573. Для иллюстрации преобладавшей на съезде атмосферы великорусского шовинизма Бухарин привел выдержку из беседы с одним из делегатов от окраинных регионов. «Ну, что у вас нового?» — спросил Бухарин. «Да что, ничего нового, — ответил он, — вот националов душим» (Там же. С. 86).

⁴⁹Сталин И.В. Соч. Т. 9. С. 65-66.

⁴⁹Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 470-471. Сведения заимствованы из дневника дежурных секретарей, опубликованного в т. 45 (С. 457-486). Впервые материалы дневника были напечатаны в журнале «Вопросы истории КПСС» (1963, № 2). Записи в дневнике охватывают период с 21 ноября 1922 г. по 6 марта 1923 г. Как сообщает Фотиева (Из воспоминаний о В.И. Ленине... С. 63), Ленин сказал ей 24 января 1923 г., что рассказанное Дзержинским 12 декабря об инциденте с Орджоникидзе глубоко его расстроило. Это случилось накануне второго приступа инсульта.

⁵⁰Поспелов П.И. (гл. ред). Владимир Ильич Ленин. Биография. 2-е иэд. М., 19бЗ. С. 622. В последние месяцы жизни Ленин начал подозревать, что политические соображения — прежде всего, вероятно, стремление Сталина изолировать его от политической деятельности — влияли на решения, касавшиеся его лечебного режима. Двенадцатого февраля Фотиева записала в «Дневнике»: «По-видимому, кроме того, у Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а Центральный Комитет дал инструкцию врачам» (Ленин В.И. Поли, собр. соч. Т. 45. С. 485).

⁵¹Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 327-328. Над текстом письма Крупская написала, что письмо продиктовано с разрешения профессора Ферстера, а после текста добавила, что Ленин просил передать ответ по телефону (Там же. С. 672).

⁵² Там же. С. 674-675 . В примечании к этому собранию сочинений Ленина ссылка на Каменева и Зиновьева, наиболее близких товарищей Ленина, опущена. Полный текст письма впервые обнародовал

Хрущев в споем секретном докладе, сделанном н 1956 г. Подробно этот инцидент разбирает Роберт Макнил п кн. «Вг1с1е оГ 1йе КеУо1ипоп: Кгирькауа апс! Бешп» (Апп АгЬог, 1972).

⁵⁵ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С, 329—330.

⁵⁴ 7гонку I. Му 1лГе. Р. 485.

⁵⁵Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 486; Там же. Т. 54. С. 675.

⁵⁶ Там же.Т. 45 С. 345-346. Согласно недавно опубликованным материалам, Фотиева проинформировала Сталина о письме Ленина к съезду сразу же после того, как оно было им продиктовано. Однако неясно: Фотиева или Володичева показала Ленину добавление от 4 января 1923 г? См. об этом: К истории последних ленинских документов (из архива писателя Бека, беседовавшего с личными секретарями Ленина) // «Московские новости». 23 апреля 1987 г., «Завещание Ленина» (беседа В.П. Наумова с Л. Куриным) //«Правда». 26февраля 1988 г.

⁵⁷ И в России, и на Западе высказывалось предположение, что, поскольку Ленин не писал Сталину по поводу инцидента до 6 марта, Крупская, по-видимому, рассказала ему о случившемся лишь в первых числах марта. См., например:Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 675 (примечание издателя); йате1з КоЬеп V. ТЬе Сопылепсе о Г Пае Ксуо!и1юп: Соттишьг Орровтоп т Зоаче! Кивыл. СатЬпдс (Мавз ), 1960. Р. 181. Из подобной аргументации, однако, следует, что Ленин писал письмо в припадке гнева, хотя это и не обязательно так. Предлагаемая мною ниже интерпретация побудительных мотивов Ленина, хорошо согласуется с предположением о том, что он узнал об инциденте почти сразу же. И тот безусловный факт, что в момент инцидента скрыть свое глубокое огорчение происшедшим Крупской было несравненно труднее, чем в начале марта, придает этому предположению дополнительную убедительную силу. Поэтому я склонен согласиться с Луи Фишером, который утверждает, что, по всей видимости, 4 января Ленин уже знал об инциденте (ТЬе НГе оГ Бешп. N35, 1964. Р. 647).

™ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т 45 С. 474. О надежде и намерении Ленина выступить на XII съезде см.: «Вопросы истории КПСС». 1963. № 2. С. 68. О том, что письмо предназначалось XII съезду, говорит его содержание. По этому вопросу см.: Поспелов П.Н. (гл. ред). Владимир Ильич Ленин. Биография. С. 643 По словам РА. Медведева, письмо было отпечатано в пяти экземплярах: один — лично для Ленина, три — для Крупской и один — для секретариата Ленина (Бе( НЫогу ф1с1§е: ТНе Опуцп.в апс1 Соп^иепсе.в оГ 5га||п[вт. 1Ч.У., 1971. Р. 25).

^5<> Статья сначала появилась в газете «Правда» от 25 января 1923 г. Указанные слова исключили из второго издания трудов Ленина в 1930 г. (Т. 27. С. 407). Данный том готовил к печати помощник Сталина Иван Товстуха, который в том же году стал заместителем директора Института В.И. Ленина. Выражение было опущено и в четвертом издании ленинских работ (Т. 33- С, 444), но восстановлено в 1964 г. в пятом издании (Т. 45. С. 387).

⁶⁰Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 390, 393,394, 397.

⁶¹ Там же. С. 478,484—485; ФотиеваЛ.А. Из воспоминаний о В.И. Ленине... С. 75.

^6!- ТгоЫгуЬ. ТЬеЗГаИп 5с1юо! оГ раЫПсзйоп . Р. 72.

⁶³ Сестра Ленина, М.И. Ульянова, в июле 1926 г. информировала президиум объединенного пленума ЦК и ЦКК, на котором Зиновьев поднял вопрос о последнем письме Ленина, что Сталин принес письменные извинения (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 675).

^й4Тго1зку1.51аИп: Ап Аррга15а1 оГ 1Ье Мап апс! Нк 1пПиепсе... Р. 357

⁶⁵ВасЬег /. ТЬс ЦГе о( Бешп... Р. 677-678. Как указывает Фишер, Троцкий держат этот факт в секрете до конца 1939 г., когда написал журнальную статью под названием «Отравил ли Сталин Ленина?». И Фишер приходит к следующему заключению: «Подробные записи о болезни Ленина, сделанные в конце февраля и в течение марта 1923 г., никак не подтверждают сенсационного подозрения, что Сталин отравил Ленина». Полностью соглашаясь с выводом Фишера, я тем нс менее не отношу к необъяснимым феноменам тот факт, что Троцкий не упоминал данный эпизод и свои подозрения столь длительное время. Он мог так поступить, беспокоясь о судьбе близких людей, все еще остававшихся в России. Существенным представляется и то обстоятельство, что Троцкий планировал включить этот эпизод в свою биографию Сталина.

^ййНагрег5атие1. СКчс Тгаштц т 5о\че1 Киыйа. СЫсауо 1929- Р. 38.

⁶⁷Оеи(5сЬе>- Ваас. 5(а!т: А Ро1шса1 Шо^гарЬу. 2пс1 ес1. Г4.У, 1966. Р. 269-271; СаттЕ.Н. Т1ге 1п(еггевпит 1923-1924. Ы.У., 1934- Р. 346-348. Относительно культа Ленина, обеспечивающего прагматические интересы советского строя в деле его консолидации, см.: Нагрег Затие/. Сгчс Тплшпц щ 5о\те( Ки.чыа... Р. 40.

⁶⁸ См. выше. С. 96.

⁶⁹Сталин И В. Соч Т. 6. С. 46-51; СапЕ.Н. ТБе 1п1егге§пи1П... 1923-1924. Р 346-348.

⁷⁰ «Правда». 30 января 1924 г.

⁷¹Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. Годы работы в ВСНХ вовремя нэпа. Стэнфорд, 1971. С. 90-92.

⁷² См., например, доклад Н С. Хрущева на закрытом заседании XX стюзда, а также постановление ЦК от 30 июня 1936 г. «О культе личности и его последствиях» («Правда». I июля 1956 г). В докладе приводятся следующие слона Маркса,- «...Из неприязни ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, н которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, — я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал» (МарксК., Энгельс Ф. Соч, Т. 26. С. 487-488).

^77> ТгоВку I. ЗгаИп: Ап Аррга15а1 оГ (Ве Мап апс! Ни> 1пПиепсе... Р. 375. Относительно сопроводительной записки Крупской см.-.Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 594.

⁷⁴ Ва]апои>В. 5Ыт. Рег го(е РИцаЮг, ВегПп, о.О 5. 32. Это описание заслуживает доверия, нбо Троцкий, который присутствовал на пленуме, позднее использовал данную выдержку в своей книге «5гаНп: Ап Арргана1 оГ (Ье Мап апб Шз 1пПиепсе» (Р. 376). По словам Бажанова, сам Троцкий хранил молчание и реагировал лишь жестами и мимикой.

⁷⁵ВсрапоюВ. 5(а11п Рег го|е РИнаСог... 5. 32-33. Относительно страха перед Троцким как главного мотива, побудившего правящую группу оставить Сталина на своем посту, см.: НшпЬеП-йгог]и\е$. Ре Ьётпе а 5(аИпе: Р1хап.чаи.‘>етсес1е1,’т1егпапопа1еСо|шпит51е 1921-19.31 Г4еисЬа(е1, 1971. Р. 199.

⁷⁶ Еа$(тан Мах. 5|ПсеБептР1е<± 1Ч.У., 1925. Р. 28; ОеиксЬесРсшс. 5ГаПп: А Ро!тса| ШодгарПу. Р 772 (в этой книге ошибочно указаны результаты голосования как сорок против десяти). Относительно постановления ЦК о порядке ознакомления съезда с «завещанием» см.:Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45-С. 594.

⁷⁷ «Правда*. 26 мая 1964 г.

⁷⁸ Там же. 10 марта 1963 г.

⁷⁹ Там же. 2 ноября 1927 г.

-» ‘У»* Г-

Проблема преемственности

Л'

.

-Ж*

Сталин создает политическую машину

Как и изложение биографии Сталина, трактовка обстоятельств его возвышения до верхних эшелонов власти также связана с определенными устоявшимися традициями. Например, принято подчеркивать, что ему удалось превратить Оргбюро — Секретариат в мощный рычаг партийной власти. Упоминается обычно и то, что он избавился от своих главных соперников с помощью целой серии искусных маневров, осуществленных внутри партии после смерти Ленина. Не умаляя значения этих фактов, которые и справедливы, и важны, мы беремся утверждать, что одних их еще недостаточно для исчерпывающего объяснения событий того периода большевистской истории.

Ленин считал, что секретарю партии следует заниматься чисто административной работой. Докладывая в 1920 г. IX съезду партии о том, как функционируют созданные год назад коллегии Центрального Комитета, он подчеркнул, что секретарь (в то время этот пост занимал Крестинский) лишь исполняет волю ЦК, и заявил, что «.только коллегиальные решения ЦК, принятые в Оргбюро, или в Политбюро, или на пленуме ЦК, исключительно только такие вопросы проводились в жизнь секретарем ЦК партии. Иначе работа ЦК не может идти правильно»¹. Однако Ленин не учел того, что секретарская должность таит в себе возможность сосредоточить всю полноту власти в руках одного человека, особенно такого политически сверхамбициозного, как Сталин. Секретариат мог влиять на порядок обсуждения вопросов политического руководства, и это позволяло ему занять важную стратегическую позицию в отношениях с высшими совещательными органами, а право назначать на должности делало Секретариат идеальным инструментом политических манипуляций. Позднее, однако, Ленин, говоря в «завещании» о «необъятной власти», которую сосредоточил в своих руках Сталин, дал понять, что ясно представляет себе все это.

Других большевиков также начал тревожить размах секретарской власти Сталина. К ним принадлежали Зиновьев и Каменев, видевшие, как в 1923-1924 гг. один из членов триумвирата становился в Политбюро наиболее влиятельной фигурой. Стремясь использовать Сталина в качестве противовеса Троцкому, Зиновьев вместе с тем настолько был обеспокоен усилившимся политическим могуществом Сталина, что в августе 1923 г. попытался его ограничить. Созвав ряд находившихся на отдыхе партийных руководителей на неофициальное совещание в одной из пещер близ Кисловодска, он развернул перед ними план «политизации» Секретариата. Зиновьев намеревался поставить Секретариат под прямой контроль Политбюро, назначив секретарями наряду со Сталиным

я

еще двух членов Политбюро (Троцкого и, может быть, Каменева, Бухарина или самого себя). Но из этого ничего не вышло, кроме того, что Сталин (который знал о совещании) стал приглашать Зиновьева, Троцкого и Бухарина на заседания Оргбюро. Без прочного положения в Секретариате участие в его совещаниях мало что значило².

Аналогичные, но столь же безуспешные попытки предпринимались и в 1925 г. В январе Каменев предложил назначить Сталина на только что оставленный Троцким пост председателя Реввоенсовета Республики, что было бы связано с его уходом из Секретариата. Но Сталина это не устраивало. Говорили, что в конце этого же года, накануне XIV съезда, на квартире старого большевика ГИ. Петровского собрались видные партийные руководители, чтобы обсудить план замены Сталина на посту генерального секретаря Дзержинским. Как рассказывали, против выступил Орджоникидзе на том основании, что в партии подобный шаг истолковали бы как уступку Троцкому, и поэтому от этой идеи отказались³. Столкнуть сталинскую политическую машину и ее босса с занятых позиций оказалось в партийном государстве не так-то просто.

Примечательной деталью этой сталинской машины являлась созданная структура власти. Каждый секретарь ЦК пользовался услугами нескольких ассистентов. Будучи генеральным секретарем, Сталин в 20-е годы образовал корпус личных помощников, отобранных в силу таланта, смекалки и преданности. Они держали Сталина в курсе всех событий в любой сфере, включая и международные дела, и помогали ему вырабатывать политическую линию. Они же являлись связующим звеном между ним и бюрократическим аппаратом⁴. Ленин, предпочитавший по возможности лично при минимуме посредников общаться с функционерами партии и правительства, подобной канцелярии не создавал. Личных помощников Сталина, среди которых в 20-е годы особо выделялись Товстуха и Мехлис, наделили титулом «ассистент секретаря ЦК». Товстуху одновременно назначили заместителем заведующего (а впоследствии сделали заведующим) секретного отдела ЦК. Одновременно он в 1924-1926 гг. являлся заместителем директора Института В.И. Ленина и в этой должности участвовал в подготовке 2-го издания трудов Ленина.

Механизм сталинской политики собственного продвижения к власти базировался на стратегии использования Секретариата для образования в провинции надежной партийной клиентуры и последующего превращения местной силы в силу центра. Через учраспред и разъездных инструкторов ЦК выявлялись способные люди, подававшие надежды быть полезными Сталину. Следующий шаг состоял в том, чтобы помочь таким людям сделать политическую карьеру, прежде всего в губернских партийных организациях. Губернские, городские и уездные партийные комитеты избирались на местных партийных конференциях, а партийные секретари всех трех уровней (освобожденные работники, или попросту аппаратчики) — на заседаниях этих комитетов, Процедура выборов продолжала соблюдаться. Однако на результаты выборов все в большей степени влияли рекомендации ЦК, которые приобретали силу директив. Бывший секретарь ЦК Преображенский жаловался XII съезду, что около 30 процентов всех секретарей губернских комитетов партии были «рекомендованы» Центральным комитетом⁵. В конце 1923 г. он в числе 46 левых большевиков подписал секретный меморандум, предназначенный для Политбюро, в котором шла речь о «постоянно усиливающемся и теперь едва скрываемом расколе партии между секретарской иерархией и «простым людом», между профессиональными партийными работниками, назначенными сверху, и остальной массой партийцев, не участвующей в общественной жизни»⁶.

Растущее влияние генерального секретаря в провинции сразу же сказалось на политике партийного центра. Местные секретари и другие должностные лица, выдвинувшиеся на свои посты благодаря рекомендациям Центрального Комитета, приезжали в Москву в качестве делегатов ежегодных партийных съездов и как таковые участвовали в выработке резолюций и формировании нового ЦК, который переизбирался на каждом съезде. В этих условиях Сталин, преследуя собственные цели, счел выгодным поддержать идею Ленина о демократизации партийной жизни путем расширения ЦК и усилении его роли в сравнении с Политбюро. Правда, план Сталина существенно отличался от ленинского. Если, по мысли Ленина, новыми членами ЦК должны были стать главным образом рабочие, то Сталин намеревался увеличить ЦК за счет благожелательно настроенных аппаратчиков и тем самым усилить в нем собственное влияние. Несмотря на первоначальное значительное сопротивление Зиновьева, желавшего из тех же побуждений воспрепятствовать расширению ЦК, этот орган увеличили с 27 членов и 19 кандидатов (в 1922 г.) до 63 членов и 43 кандидатов в 1925 г., и многие новички оказались союзниками Сталина⁷ Постоянно набирающие силу сторонники Сталина в ЦК со временем стали влиять на состав Политбюро, которое переизбиралось после каждого съезда на первом пленуме вновь избранного Центрального Комитета. Например, к концу 1925 г. наряду со Сталиным, Троцким, Зиновьевым, Бухариным, Рыковым и Томским полноправными членами Политбюро стали Молотов, Ворошилов и Калинин.

1

Фракционная борьба

Мы уже отмечали, что X съезд принял разработанную Лениным резолюцию о единстве партии, запрещавшую фракционную деятельность в партии. Отражая факт соперничества «платформ» по вопросу о профсоюзах, которое раскололо партию в предсъездовский период, резолюция определила признаки фракционности как «возникновение групп с особыми платформами и стремлениями до известной степени замкнуться и создать свою групповую дисциплину»⁸. Седьмой пункт резолюции, в то время не публиковавшийся вместе с остальным текстом документа, уполномочивал ЦК карать нарушения запрета, в том числе и членов Центрального Комитета, применяя различные санкции вплоть до исключения из партии. Однако для понижения в должности или исключения члена ЦК требовалось две трети голосов всех членов ЦК и ЦКК вместе взятых.

Подобно решению X съезда о замене «военного коммунизма» новой экономической политикой, запрет на фракционную деятельность был одобрен под давлением чрезвычайно тяжелых условий, в которых оказался новый строй. Кронштадт явился наиболее драматическим итогом охвативших страну волнений. Кроме того, по мнению большевиков, с окончанием Гражданской войны угроза интервенции еще не миновала. Несмотря на безусловную победу «платформы десяти», любая дальнейшая открытая демонстрация раскола в партии в момент, когда внутри страны сложилась критическая ситуация, которую враждебные революции внешние силы могли использовать в своих целях, представлялась Ленину нежелательной. Нэп, как он заметил позднее, был временным отступлением, и в соответствии с теорией, согласно которой наивысшая дисциплина необходима именно отступающей армии, резолюция Ленина о единстве призывала большевиков теснее сомкнуть ряды.

Изучая политику, особенно политику в России, очень важно отличать официально принятые решения от реального положения дел. Официально запрещенная в 1921 г., фракционность в действительности продолжала в партии существовать в виде сложившейся в прошлом привычки, вошедшей в динамику политической жизни более позднего времени. Как проявлялось и то и другое, можно проиллюстрировать событиями, происшедшими на X съезде партии. Вскоре после открытия съезда пятнадцать человек, подписавших и поддержавших «платформу десяти», по окончании вечернего заседания 9 марта 1921 г. были приглашены в Кремль на неофициальную встречу с Лениным. В начале беседы он заявил, что, хотя утверждение съездом «платформы десяти» уже не вызывает сомнений, существует тем не менее опасность, что Центральный Комитет переизберут в почти прежнем составе, включая многих сторонников Троцкого, и ЦК вновь станут раздирать внутренние конфликты. Чтобы предотвратить такую ситуацию, следовало, по мнению Ленина, сделать так, чтобы в новом ЦК большинство в две трети принадлежало твердым адептам «платформы десяти». Оставшаяся треть мест будет предоставлена видным представителям платформы Троцкого, «рабочей оппозиции» и «демократических централистов». Ибо эти группы включали многих ценных работников, популярных в стране людей, которые, будучи связаны партийной дисциплиной, помогали бы ЦК проводить нужную политическую линию.

Присутствовавший на встрече Микоян писал в мемуарах, что план Ленина одобрили и одновременно обсудили отдельные кандидатуры. Затем встал вопрос о том, каким образом побудить большинство делегатов съезда проголосовать за нужных и отвергнуть нежелательных кандидатов. Ленин предложил секретно провести закрытое собрание всех делегатов съезда, выбранных местными партийными конференциями в качестве сторонников «платформы десяти». Им следовало вручить извещения о собрании, которые служили бы и приглашением, и пропуском. Было бы неверно, заметил далее Ленин, использовать для этой цели государственную типографию, поэтому он привел с собой старого большевика с большим опытом подпольной работы, у которого имелся гектограф и который брался отпечатать в ту же ночь требуемое количество извещений. Когда Сталин выразил опасение, что троцкисты и другие оппозиционеры могут использовать факт такого собрания для обвинения группы Ленина во фракционности, Ленин, добродушно улыбаясь, сказал: «Что я слышу от старого заядлого фракционера?! Даже он сомневается в необходимости созыва совещания делегатов, стоящих на «платформе десяти»! Вы должны знать, что Троцкий давно собирает сторонников своей платформы, да и сейчас, пока мыс вами разговариваем здесь, наверное, собрал свою фракцию. То же самое делают и Шляпников и Сапронов. Зачем закрывать глаза на хотя и неприятный, но явный факт существования фракций в партии? Именно созыв такого совещания сторонников «платформы десяти» обеспечит условия, которые исключили бы всякую фракционность в нашей партии в дальнейшем»⁹.

Предложение Ленина приняли, и он затем вступил в интенсивные переговоры с различными более мелкими группами делегатов, в том числе и с представителями оппозиции, чтобы таким путем обеспечить одобрение нужного его группировке состава будущего Центрального Комитета.

На первый взгляд Ленин просто боролся с фракционностью при помощи фракционности. Однако данный эпизод имел «подтекст», благодаря которому начинаешь четко понимать, что фракционный метод слишком прочно вошел в большевистскую политическую культуру, чтобы его можно было искоренить посредством резолюции о единстве партии. И хотя фракции редко бывали тесно сплоченными и, не в пример 1921 г., избегали обнародовать свои платформы, запрет их не ликвидировал. Он лишь сделал фракционную политику в партии, как правило, более скрытой и соответственно более опасной. Одержавшая верх фракция могла от «имени партии» обвинить потерпевшую поражение группировку во фракционной деятельности и затем требовать применения к ней санкций, предусмотренных пунктом седьмым резолюции, который опубликовали в 1924 г. При достаточной поддержке в ЦК и ЦКК победители могли понизить в должности и даже исключить из партии побежденных. Так и поступила фракция Сталина в конце 20-х годов с разбитыми соперниками.

Ко времени смерти Ленина в партии существовали и были представлены в Политбюро четыре различные фракционные группировки. Одну из них возглавлял Сталин. Троцкий являлся руководителем фракции левых, в которую входили такие видные революционеры, как Радек, Пятаков, Серебряков, Крес-тинский, Иоффе, Сосновский, Раковский и другие, подписавшие «платформу 46-ти». Зиновьев и Каменев были равноправными лидерами фракции, опиравшейся на ленинградскую партийную организацию, которой руководил Зиновьев. И наконец, существовала фракция во главе с тройкой умеренных членов Политбюро. Это были: очень популярный Бухарин, выдающийся партийный интеллигент и редактор газеты «Правда»; Рыков, преемник Ленина на посту председателя совнаркома; Томский, руководитель советских профсоюзов. У группы Бухарина были сторонники среди молодой партийной интеллигенции, в государственном аппарате и в профсоюзах. Она располагала прочной базой в московской городской партийной организации, с которой Бухарин длительное время поддерживал тесную связь и которая оказывала решающее влияние на редакции целого ряда партийных изданий. Возглавлявший в 1918 г. движение левых коммунистов Бухарин стал убежденным адвокатом нэпа и главным проводником этой умеренной, ориентированной на крестьянина хозяйственной политики. Фактически он и его единомышленники первыми обосновали доктрину о социализме в одной, отдельно взятой стране (особенно ее экономический аспект), которую отстаивал Сталин в середине 20-х годов в ходе внутрипартийной полемики¹⁰.

Маневры, с помощью которых Сталин привел свою фракцию к окончательной победе над остальными тремя группировками, свидетельствуют о его исключительной ловкости как политического стратега. Эти действия в западной литературе неоднократно приводили в качестве классического примера искусства коалиционной стратегии, на котором следует учиться¹¹! Как мы уже видели, в период последней болезни Ленина Сталин, объединившись с Зиновьевым и Каменевым, образовал неофициальную руководящую тройку Политбюро и в то же время начал тайное политическое соперничество со своими товарищами по триумвирату. Одновременно он старался наладить контакт с группой Бухарина, одобрял ее ориентацию в хозяйственной политике, которая пользовалась большой популярностью в партии. Вместе с этими союзниками он двинулся против своего наиболее грозного конкурента на роль преемника Ленина — Троцкого. При этом он ловко использовал давнюю взаимную неприязнь Троцкого и Зиновьева, а также ту глубокую тревогу, которую вызывал в буха-ринцах Троцкий из-за разногласий в политике. Особенно это касалось стремления троцкистов ускорить индустриализацию за счет выкачивания средств из крестьянства, и их ставки на революцию за рубежом как непременное условие успешного построения социализма у себя дома. Согласованная открытая атака на «троцкизм» в 1924 г. и в начале 1925 г. ознаменовала начало конца Троцкого и его политического дела. Следует добавить, что успеху Сталина в этой схватке во многом способствовала политическая недальновидность Троцкого в решающий период 1923-1925 гг. Так, например, он бездумно отверг попытки Зиновьева сблизиться с ним после XII съезда; не осознал он и значения коалиционной стратегии, чтобы одолеть Сталина.

Триумвират распался осенью 1925 г., когда страх перед Сталиным и его возрастающей политической силой прочно овладел умами Зиновьева и Каменева. В сентябре оба вместе с Крупской и Сокольниковым выдвинули оппозиционную «платформу четырех», и XIV съезд партии, собравшийся в декабре того же года, предал конфликт гласности. Троцкий остался в стороне от этих антисталинских акций. В сенсационной речи на съезде Каменев не только выразил протест против использования Сталиным Секретариата в качестве политического инструмента, но и полностью отрицал его право на роль высшего руководителя партии. «Мы против того, чтобы создавать теорию “вождя”, мы против того, чтобы делать “вождя”, — заявил он и, заканчивая свое выступление, подчеркнул: — Я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба»¹². Подобный прямой и открытый удар по сталинскому честолюбию был мужественным, но бесполезным. Зиновьев и Каменев потерпели на съезде от объединенных сил Сталина и Бухарина сокрушительное поражение. Влияние оппозиционеров упало, а позиции Сталина во вновь избранном ЦК и Политбюро укрепились; в результате оплот Зиновьева — Ленинград не устоял перед натиском сталинской фракции. Каменев пережил унижение, будучи избранным всего лишь кандидатом в члены Политбюро.

В 1926 г. Троцкий, Зиновьев и Каменев с опозданием образовали так называемую «объединенную оппозицию». Подобная арьергардная акция двух надломленных фракций уже не могла уберечь их от окончательного разгрома, происшедшего в конце 1927 г., когда Троцкого, Зиновьева, Каменева вместе со многими их сторонниками исключили из партии. Едва этот этап борьбы завершился, как Сталин, обезопасивший один фланг, повернул против политических противников на другом. В условиях, когда левые антисталинские силы пребывали в опале и замешательстве, правым после серии ожесточенных политических сражений пришлось сдаться. В конце 1929 г. потерпели сокрушительное политическое поражение бухаринцы, лишившиеся партийных постов и организационных баз, и теперь фракция Сталина безраздельно господствовала в советском партийном государстве.

Чтобы объяснить подобный исход борьбы, следует иметь в виду тот факт, что важными причинами успеха Сталина явились использование Секретариата в качестве организационного орудия и ловкое маневрирование в ходе фракционного соперничества. Однако сосредоточивать внимание только на этих факторах недостаточно. Изображать победу Сталина во внутрипартийных сражениях как логический итог закулисной борьбы за власть — значит упустить из виду некоторые более глубокие и сложные моменты политического процесса, проходившего в Советской России в первые годы после смерти Ленина. Видеть в Сталине лишь манипулятора политической машины, сверхаппаратчика, превосходно владевшего искусством маневрирования (каким он в действительности и являлся), — это значит некоторым образом неверно оценить главного актера и характер той драмы, в которой он сыграл ведущую роль.

При подобном подходе остается в стороне вопрос о степени подвижности, присущей исторической ситуации того времени. В период нэпа советское общество еще не представляло собой той жестко контролируемой системы, которой оно стало в 30-е годы в результате «революции сверху», начатой Сталиным в конце 1929 г., когда он наконец приобрел необходимую для этого силу. Политическую систему, при которой не существует других партий, кроме одной, с полным правом можно назвать диктатурой большевистской партии. Ленин и его сторонники иногда это признавали, хотя они всякий раз утверждали, что диктатура по-новому демократична, поскольку является правительством «для» трудящихся и вовлекает миллионы простых людей в общественную деятельность через комсомол, советы, профсоюзы, кооперативы и другие добровольные объединения. И остававшееся по сути своей авторитарным, советское партийное государство периода нэпа сильно отличалось от той страшной бюрократической громады, которая всякий раз возникает в нашем воображении, когда речь заходит о «тоталитарной системе»¹³.

Структура партийного государства пока еще оставалась довольно рыхлой как в организационном плане, так и с точки зрения функционирования. Сами партийные фракции не были крепко сбитыми, дисциплинированными фалангами. И хотя среди занимавших важное политическое положение или надеявшихся на продвижение лиц уже сформировались отношения типа «патро —плебей», плебеи далеко не всегда проявляли почтительность к своим патронам, даже если это был Сталин или кто-то из его приближенных. Почти во всех отраслях экономики процветало частное предпринимательство. Интеллектуальная жизнь еще не регламентировалась столь жестко¹⁴. Секретная служба продолжала многих страшить, хотя пока что не действовала наподобие машины террора, в которую она потом превратилась, и еще не стала политическим инструментом одного человека. Ни население в целом, ни десятки тысяч представителей политически влиятельного класса нельзя было назвать (пользуясь терминологией теории тоталитаризма) «распыленной массой».

В этих условиях ни Сталин, ни любой другой человек не мог подняться на высшую руководящую ступень в государстве лишь с помощью умелого манипулирования силовыми рычагами организации, сочетая свои действия с искусной фракционной стратегией. Кандидату в руководители следовало разработать убедительную с политической точки зрения программу и, отдав ее на суд высших партийных кругов, суметь отстоять. В некоторых случаях даже силовые акции требовали не силовой, а иной аргументации. Так, например, защищая на XII съезде вопреки завуалированному сопротивлению Зиновьева предложение о расширении ЦК, Сталин сослался на необходимость укрепить старые, порядком поизносившиеся партийные кадры «новой сменой» способных работников, имеющих голову на плечах. Этот аргумент, конечно же, нашел живой отклик у большого числа молодых делегатов, считавших, что они отвечают подобным критериям¹⁵. Поскольку же большевики в силу давней традиции представляли собой партию дискуссионную, охотно обсуждавшую политические вопросы с использованием идеологической терминологии, претенденту на лидерство нужно было уметь убеждать как в теоретическом, так и в прагматическом плане. Как бы хорошо он ни владел приемами руководства, он должен был утвердить себя как политический и идеологический руководитель ленинского типа и состязаться в борьбе не только за власть, но и за преемственность.

Вакантный пост < > ю '*•••

Мы должны отличать преемственность от близкого по значению процесса продвижения индивидуума к власти. Преемственность означает правомерность власти. Она также связана с передачей новому лидеру какой-то доли того авторитета, которым обладал предшественник, и всеобщим признанием в нем правомерного политического главы. В зависимости от особенностей полита-ческого строя победа в конкурентной борьбе за власть, будучи в обычных условиях необходимой, не всегда является достаточной. В давно сложившемся государстве с учрежденной должностью верховного правителя вступление на этот пост предписанным или дозволенным законом путем, как правило, решает или, во всяком случае, почти решает вопрос о преемственности. Но преемственность представляет собой более сложный процесс в новом государстве, где высший авторитет связан с личными качествами руководителя-основателя и где еще не введена официальная должность верховного правителя.

Положение, в котором оказались большевики в послеленинский период, показывает, насколько трудноразрешимой может стать проблема преемственности после смерти основателя нового революционного строя. По теории Макса Вебера, имевшего в виду главным образом историю религий, внутренне присущая первому лидеру харизма «формализуется», т. е. закрепляется за определенной должностью и передается по наследству в порядке преемственности в соответствии с установленными правилами и независимо от индивидуальных качеств очередного претендента на данный пост¹⁶. Однако в рассматриваемом нами случае этого не произошло. Правда, как мы уже видели, со смертью Ленина ЦК объявил партию его коллективным воплощением и продолжением, тем самым символически наделяя целиком всю партию харизматическими свойствами. Но индивидуальная харизма Ленина не была закреплена за должностью высшего партийного руководителя (мы уже отмечали, что Ленин таковой не занимал) и не переносилась автоматически на его преемников. Никто из партийных руководителей не унаследовал ленинского огромного авторитета. И его «формализация» приняла форму культа личности Ленина, что не облегчило, а скорее осложнило процесс передачи верховной власти. Так, Ленина, даже после смерти, неизменно изображали главой большевистского движения. Вопрос о том, каким образом он мог посмертно выполнять функции верховного вождя, разрешили (или по крайней мере обошли) с помощью идеи, согласно которой, отсутствуя физически, Ленин по-прежнему направлял и вдохновлял движение своим учением, получившим название «ленинизм». Тот факт, что его забальзамированное тело находилось в Мавзолее на Красной площади, усиливало это представление. «До сих пор мы могли действовать прямо и буквально “по Ленину”, — заявил, например, Зиновьев в политическом докладе XIII съезду партии. — В последнее время, и в частности на данном съезде, нам приходится действовать уже по ленинизму. У нас нет прямых, точных указаний, прямых директив, и мы должны только на основе всей той школы, которую наша партия прошла у Владимира Ильича, на основании нашего коллективного понимания ленинизма разрешать вопросы, стоящие перед нами»¹⁷.

Таким образом, на первых порах после кончины Ленина у большевиков наблюдалось несовпадение власти и авторитета. Став могущественным в партии, Сталин тем не менее пока еще не получил широкого признания и не рассматривался повсеместно в качестве преемника Ленина, способного претендовать на роль верховного лидера партии. В большевистском движении продолжал существовать авторитет Ленина, выражавшийся, помимо прочего, в представлении, что движение руководствуется «ленинизмом». Олигархическая система правления в верхах партии официально называлась «коллективным руководством», и многие отвергали саму мысль о том, что преемником Ленина может быть отдельная личность.

Однако это не позволяло ни отложить, ни разрешить проблему ленинской преемственности. Каким бы трудным ни было решение, вопрос о преемнике Ленина требовалось рассмотреть и окончательно уладить. Ведь помимо того факта, что в партии были люди с честолюбивыми помыслами и что одним из них был Сталин, уже приобретавший большое личное влияние, существовала необходимость заполнить вакантную роль вождя. В силу давних традиций и вновь возникших проблем партии требовался новый политический руководитель, способный объединить ее и дать твердые указания на предстоящий период. Мысль о том, что это можно сделать, опираясь только на сочинения Ленина, не казалась реальной. Ибо никакое учение не в состоянии обеспечить руководство действиями в новых исторических условиях, если его не применять творчески. Следовательно, партия не могла действовать «по Ленину», не располагая истолкователем ленинизма. А чтобы действовать как единое целое, особенно в период серьезного раскола по основным вопросам внутренней и внешней политики, партии был нужен особый лидер, обладавший хотя и несопоставимым с ленинским, но все же достаточно большим и общепризнанным авторитетом. Коллективное руководство представляло собой большевистскую традицию и сводилось к тому, что политические вопросы, как правило, обсуждались в высших партийных органах и решались большинством голосов. Но эти органы вовсе не функционировали как коллективы без всякого руководства, и предположить, что они могли бы действовать подобным образом (т. е. без руководителей) на постоянной основе, означало бы игнорировать силу привычки и прецедента в политической жизни. Более того, такой подход противоречил бы той самой «школе», которую партия прошла у Ленина.

Ведь он обеспечил сильное личное руководство большевиками, не будучи диктатором, правившим деспотическими методами. Большевистское движение возникло в результате объединения его сторонников среди русских марксистов и развивалось в течение двадцати лет под его руководством и под влиянием его идей. Хотя и не закрепленная официально, его роль верховного лидера вошла в неписаную конституцию большевизма, заняла свое место в привычном тобш орегапсН'

Ленин являлся организатором, главным стратегом и тактиком движения, автором особого варианта марксистской идеологии, авторитетным толкователем партийной доктрины. Ленин был главнокомандующим партии в революции и в политической борьбе, продолжавшейся после захвата власти большевиками. Он был наиболее влиятельной личностью, определявшей политику правящей партии и нового, III Интернационала, созданного под ее эгидой. Уникальный авторитет Ленина позволял ему сохранять единство крайне несговорчивых членов правящей группы, чьи междоусобицы постоянно грозили расколоть партию на воюющие между собой фракции. Кроме того, будучи главой советского правительства, Ленин обладал исполнительной властью и вырабатывал внешнюю политику большевистского государства. И наконец, как оратор и литератор, он являлся главным представителем и особым символом нового строя в его отношениях с собственным народом и внешним миром. Таким образом, многогранная роль верховного руководителя обрела свою форму в суровых испытаниях, через которые прошла партия под руководством Ленина. Оказавшись после его смерти вакантной, эта роль ждала нового пастыря.

Сам Ленин, предвидя такую ситуацию, в последние месяцы своей полуактив-ной жизни в 1922-1923 гг. бился над проблемой преемственности. В беседе с Бухариным он назвал ее «лидерологией»¹⁸. Данная проблема занимала Ленина главным образом с точки зрения обеспечения стабильности большевистского правления, важнейшим условием которой, по его мнению, являлась солидар-

* Образ действия (лат'). .ДЧ-' ЧСЩОЩ'-ность руководителей. Беспокойство Ленина относительно возможных последствий разлада в руководстве нашло выражение в резолюции о единстве партии. Год спустя (в 1922 г.) он вновь с большой откровенностью выразил эту обеспокоенность в неопубликованном (в то время) письме Молотову, который тогда являлся секретарем ЦК. В письме говорилось об авторитете «тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией», — слоя, определявшего политику партии, и предупреждал об опасности даже незначительной внутренней борьбы в этом слое, способной настолько ослабить его авторитет, что он потерял бы возможность влиять на решения¹⁹. Когда Ленин в декабре 1922 г. писал свое «завещание», его тревога по этому поводу сквозила в каждой строке документа. Она просматривалась и в его предложении относительно увеличения ЦК до 50-100 членов, имеющего целью сдержать внутренние конфликты и не допустить «раскола», который мог бы поставить под угрозу стабильность партии и советской системы. Она же отразилась в комментарии Ленина относительно неприязненных отношений между Сталиным и Троцким, которые являлись главным источником опасности раскола в Центральном комитете, и в его оценках качеств различных возможных претендентов на высший пост.

Ленин, вне всякого сомнения, понимал, что до тех пор лишь его огромный личный авторитет сплачивал склонное к фракционности партийное руководство и что, следовательно, с его уходом со сцены исчезнет действенный фактор единства партии. И все же, как видно из «завещания», Ленину не удалось найти решения вопроса о руководстве. Никто из шести человек, чьи личные качества он разбирал (речь идет о Сталине, Троцком, Зиновьеве, Каменеве, Бухарине и Пятакове), не был им назван как предпочтительный кандидат в преемники. Ни один из его известных революционных соратников не показался безусловно способным сплотить партию большевиков.

И через два года после смерти Ленина, в течение которых Сталин далеко продвинулся по пути к власти, проблема преемственности все еще оставалась нерешенной. Политический отчет ЦК XIV съезду представил Сталин, выступив, таким образом, в роли, которая по традиции принадлежала Ленину и которую на двух предшествовавших съездах исполнял Зиновьев. Но Сталин пока не являлся общепризнанным новым верховным лидером партии с авторитетом, хотя бы приблизительно сравнимым с ленинским. В этом отношении XIV съезд зафиксировал факт приобретения им господствующих позиций в партийных делах, но не больше. А то обстоятельство, что Сталин являлся генеральным секретарем, еще не создавало ему среди большевиков репутации нового вождя. Секретариат, первоначально имевший чисто административные и технические функции, постепенно превратился в реальную политическую силу. Но то был подспудный процесс, который сталинская фракция вынужденно приуменьшала или отрицала, отвечая на обвинения оппозиции в том, что Секретариат играет недозволенную политическую роль. Ворошилов, например, комментируя требование оппозиции сделать Секретариат техническим, подчиненным Политбюро органом, заявил, что Секретариат является именно таковым и «никакой политикой... не занимается»²⁰.

Ни Сталин, ни кто-то иной не могли претендовать на высшую политическую власть со ссылкой на занимаемый пост генерального секретаря. Более того, поскольку Ленин стал и оставался верховным лидером вовсе не в силу своего поста, а прежде всего благодаря выдающимся личным качествам политика, большевики, как правило, не были расположены рассматривать любую партийную должность в качестве основания для выдвижения на высшую руководящую позицию. Подобный авторитет не завоевывался одним махом, но создавался постепенно, путем последовательной демонстрации мастерства незаурядного политического лидера. Как заявил Сокольников на XIV съезде, «Ленин не был ни председателем Политбюро, ни генеральным секретарем, и тов. Ленин тем не менее имел у нас в партии решающее политическое слово. И если мы против него спорили, то спорили, трижды подумав. Вот я и говорю, если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как тов. Ленин, пусть он и завоюет это доверие»²¹.

Сокольников говорил как представитель оппозиционной группы, которая не получила поддержки съезда. И все же это конкретное заявление многие большевики, не принадлежавшие к свите Сталина, не могли просто отбросить. Даже оставляя в стороне содержавшуюся в этих словах истину относительно авторитета Ленина и обстоятельств его приобретения, можно сказать, что в партии к тому времени еще не было всеобщего ощущения, что в лице Сталина она нашла достойного преемника Ленину на роль вождя. И в самом деле, у любого делегата XIV съезда или читателя его протоколов, изданных в 1926 г. 100-тысячным тиражом, могло сложиться впечатление, что никто не .унаследует роль Лени-на-вождя. В отчете ЦК по организационным вопросам Молотов уверял съезд, что «значение коллективного руководства растет». Делегаты зааплодировали, когда Ворошилов заявил, что «все мы, весь съезд, вся партия за коллективное руководство». Безусловно, в этой наиболее откровенной просталинской речи на съезде Ворошилов высказал мнение, что Сталин является «главным членом Политбюро», и далее сказал, что «в разрешении вопросов он принимает наиболее активное участие, и его предложения чаще проходят, чем чьи-либо другие». Но здесь же он утверждал, что Сталин «никогда не претендовал на первенство». И чтобы показать, что на самом верху существует коллективное руководство, он заметил, что после смерти Ленина не Сталин, а Каменев постоянно председательствовал в Политбюро. Наконец и Сталин высказался поданному вопросу в довольно категоричной форме. Завершая дискуссию по политическому отчету, он, в частности, заявил: «Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича... глупо об этом говорить. Коллегиальная работа, коллегиальное руководство, единство в партии, единство в органах ЦК при условии подчинения меньшинства большинству — вот что нам нужно теперь»²².

В некоторых выступлениях на съезде отвергалась сама идея о преемнике Ленина. Остро критикуя Зиновьева, старый большевик из рабочих А.В. Медведев сказал: «Был у нас Ленин, которому мы все доверяли, который вел правильную линию и давал общее направление пролетариату и нашей коммунистической партии. После смерти его мы говорим: вопрос не в лицах, а в коллективной мысли, творчестве и коллективном руководстве». Другой выступивший, В.И. Полонский, повторил слова неназванного рядового члена партии московской организации, который, выражая мнение большинства партийцев, сказал, что «...тов. Ленин оставил большой сундук всякого наследства, но что его кафтан начинают примеривать отдельные представители, отдельные члены Центрального Комитета. Но этот кафтан никому не подходит, не по плечу он и содокладчику ЦК [Зиновьеву]. Это наследство должно быть наследством всей нашей партии и всего Центрального Комитета, и никто не должен протягивать руки к этому наследству, к этому кафтану тов. Ленина. Никому он не по плечу»²³. Согласно опубликованному стенографическому отчету заседаний съезда, в этом месте зал разразился аплодисментами, были слышны голоса: «Правильно!».

Почему слова неизвестного большевика так задели за живое делегатов съезда, трудно объяснить только непопулярностью основной мишени, Зиновьева, который дал понять, что претендует на роль верховного лидера. Дело в том, что партия все еще находилась под обаянием личности такого выдающегося политического деятеля, каким был Ленин, который и после смерти постоянно присутствовал в умах большевистских последователей. Почитавшие Ленина при жизни, они увековечили его память в грандиозном государственном культе личности и в ходе данного процесса сделали из Ленина какого-то сверхчеловека. Теперь он уже виделся настоящим исполином мировой истории, фигурой легендарной величины. Соответственно другие партийные руководители оказались менее значительными фигурами, и сама мысль, что кто-то из них заменит Ленина на посту вождя, представлялась неуместной и недопустимой. Поэтому и выходило, что никто в партии не обладал «подходящим размером» для ленинского кафтана. Руководители партии или разделяли подобные чувства, или же по крайней мере осознавали их наличие среди рядовых партийцев. Так, Троцкий, описывая впоследствии упущенную им возможность выступить против Сталина в крайне важный период последней болезни Ленина, поясняет, что этот шаг могли бы истолковать как домогательство места Ленина в партии и государстве. «Я не мог без внутреннего содрогания думать об этом», — заметил Троцкий²⁴.

А вот Сталин думал об этом без содрогания. Он гордился своим положением истинного старого большевика, выросшего в партии до высокого поста, и давно питал надежду унаследовать от Ленина роль вождя. Однако Сталин был достаточно умен, чтобы не идти против существовавших в партии в то время настроений, о которых говорилось выше. Пока что он довольствовался открытой поддержкой преобладающего мнения о том, что Ленину не нужно иметь какого-то одного преемника в качестве верховного лидера и что руководство на самом высоком уровне должно быть коллективным. Но не таковой была его истинная точка зрения на сложившуюся ситуацию. Вскоре после цитированного выше торжественного заявления относительно неизбежности коллегиального руководства он в частных беседах говорил уже совсем другое.

В начале 1926 г., после XIV съезда, Киров стал секретарем ленинградской партийной организации. Старая цитадель Зиновьева перешла теперь в руки сталинской фракции. На торжественном обеде по этому случаю зашел разговор о том, как управлять партией без Ленина. По словам присутствовавшего на обеде Петра Чагина, одного из ленинградских лидеров и друга Кирова, почти все согласились, что руководство должно быть коллективным. Лишь Сталин был иного мнения. Молча выслушав сказанное, он встал и, шагая вокруг стола, заявил: «Не следует забывать, что мы живем в России, стране царей. Русским людям нравится, когда во главе государства стоит один человек. Конечно, этот человек должен осуществлять волю коллектива». Как вспоминал Чагин, в то время никому из присутствовавших не пришло и в голову, что Сталин видел себя великим вождем России²⁵. Если все было именно так, то это только лишний раз доказывает, как мало все они знали Сталина.

уцшл -яп

Теоретичесние изыскания

Итак, политическое выдвижение Сталина в середине 20-х годов никоим образом не являлось просто результатом его успехов в борьбе за власть. Этот факт нельзя объяснить только ссылками на различные приемы наращивания собственного влияния (искусные интриги, расчетливые манипуляции людьми, покровительство, создание собственной политической машины в партии), которыми Сталин так хорошо владел. С помощью подобных методов он в лучшем случае мог сделаться хозяином партии (так его называли в те годы в более высоких кругах). Но они одни не могли обеспечить признания и помочь утвердиться в качестве нового партийного вождя — преемника Ленина. Более того, примененные чересчур открыто и грубо, они дали бы обратный эффект, создав ему репутацию властолюбца и «вождя уездного масштаба», каким его в 1926 г. в частной беседе с Троцким назвал Каменев²⁶.

Чтобы стать преемником Ленина, а не просто одолеть соперника в борьбе за власть, Сталину предстояло узаконить себя в роли верховного лидера, приобрести в глазах большевиков особый авторитет. Кроме того, любому деятелю, стремившемуся стать вождем, нужно было доказать собственное соответствие ленинской роли главного идеолога партии и марксистского теоретика. Перед Сталиным встала трудная задача. Его «Марксизм и национальный вопрос», являясь важным изложением взгляда партии на национальную проблему, представлял собою, однако, его единственный существенный вклад в большевистскую марксистскую теорию дореволюционного периода. Это произведение по специфическому вопросу еще не создало ему в партии репутации теоретика. Не утвердил он себя в теории и первыми послереволюционными статьями и речами, которые в большинстве своем касались проблем советской политики по отношению к народам нерусской национальности. Помимо этого, в теоретической области Сталину пришлось противостоять другим большевикам (прежде всего Бухарину), обладавшим большим авторитетом.

И вот Сталин начал поправлять свое положение теоретика. Еще в июле 1921 г., находясь на отдыхе и лечении в Нальчике, он составил конспект запланированной брошюры «О политической стратегии и тактике русских коммунистов». Брошюра осталась ненаписанной, однако изложенные в конспекте идеи были детально разработаны в трех опубликованных произведениях. В первой статье, появившейся в августе 1921 г., схематично излагалась история партии до и после взятия власти²⁷ Вторая статья, «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов», была напечатана в марте 1923 г. в связи с 25-й годовщиной образования партии. Третья и наиболее важная работа, «Об основах ленинизма», представляла собой серию лекций, прочитанных в 1924 г. в партийной школе ЦК, известной как Свердловский университет. Именно эта небольшая книга принесла ему широкое признание в качестве главного идеолога партии.

Данные теоретические работы ярко высветили такое присущее сталинскому строю мыслей качество, как сильная увлеченность темой «стратегии и тактики». В статье, опубликованной в марте 1923 г., он доказывал, что рабочее движение имеет как объективную сторону, отраженную в теории и программе марксизма, так и «субъективную» — сознательное движение пролетариата к революционной цели. Эта субъективная сторона, продолжал он, «подлежит целиком направляющему воздействию стратегии и тактики». Если стратегия определяет основное направление усилий на весь период конфликта, то тактика ищет пути и средства для победы в конкретном сражении. Задача стратегии — составить «план организации решающего удара в том направлении, в котором удар скорее всего может дать максимум результатов». Так, по словам Сталина, в конце 1919 г. возник вопрос, наносить ли большевикам решающий удар по Деникину вдоль линии Царицын-Новороссийск или же (как и было сделано) в направлении Воронеж-Ростов. То же самое, заявил он, можно сказать и о стратегии в революционно-политической борьбе. Например, в 1905 г. проблема стратегии сводилась к выбору главного направления пролетарского движения. Ленин предлагал нанести основной удар по царизму «по линии» блока пролетариата и крестьянства, а меньшевики придерживались того взгляда, что движение должно пойти по линии блока между пролетариатом и либеральной буржуазией при изоляции крестьянства. Стратегический план Ленина верно учитывал движущие силы русской революции, что подтвердили все последующие события. После февраля 1917 г., на историческом повороте борьбы, радикальная стратегия большевиков, которую Ленин выразил в формуле «Вся власть Советам!», вступила в противоречие со стратегией меньшевиков и эсеров, выдвинувших лозунг «Вся власть Учредительному собранию!». После Октябрьской революции стратегическому плану контрреволюционеров, втянувших в свои организации активную часть меньшевиков и эсеров, противостояла большевистская стратегия укрепления диктатуры пролетариата в России и распространения пролетарской революции на все страны мира²⁸.

В выборе Сталиным темы и в том внимании, которое он ей уделил, присутствовала определенная доля самостоятельного творчества. Сложившееся в классическом марксизме представление о революции как о войне классов содержало необходимые предпосылки. И все же за всю предшествовавшую историю марксизма никто не придавал проблемам стратегии и тактики столь большого теоретического значения и никто так обстоятельно не разбирал марксистское учение о политической стратегии. Не сделал этого и Ленин, хотя с удовольствием читал знаменитое наставление Клаузевица относительно искусства ведения войны. С другой стороны, сочинения Ленина побуждали Сталина к исследованиям, ибо в них содержалась масса ссылок на стратегию и тактику и при обсуждении революционной политики часто использовалась военная терминология. Одна из наиболее значительных работ Ленина о революции была озаглавлена «Две тактики социал-демократии в демократической революции», а вопросы стратегического и тактического характера рассматривались почти во всех его произведениях.

Следовательно, у Сталина были некоторые основания во вступительном абзаце статьи «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов» (март 1923 г.) написать, что она является «сжатым и схематическим изложением основных взглядов тов. Ленина»²⁹. И тем не менее его отрицание собственной творческой роли до некоторой степени вводило в заблуждение. Выбор темы, потребность систематизировать ленинские мысли по стратегии и тактике, желание создать марксистский учебник по политической стратегии — все это выражало определенные тенденции в мышлении Сталина. Подобно многим первым попыткам предложить нечто новое, его статья, опубликованная в марте 1923 г., получилась довольно заурядной. Однако изложенные в ней взгляды — каков бы ни был их первоисточник — принадлежали самому Сталину. Он сформировал их под влиянием не только сочинений Ленина, но и других произведений, включая работы Макиавелли, а также опираясь на собственный опыт. Иллюстрируя принципы стратегии и тактики примерами из военной истории, он многое черпал из своего прошлого участия в Гражданской войне. И та легкость, с которой он переходил из политической в военную сферу и обратно, свидетельствовала о том, что для него, вероятно, в большей степени, чем для Ленина, политика олицетворяла собой борьбу.

«Об основах ленинизма» — эта наиболее претенциозная работа, излагающая ленинизм как цельное учение, — явилась главным вкладом Сталина в огромное количество материалов о Ленине и ленинизме, изданных после смерти Ленина. Лекции были опубликованы в апреле и мае 1924 г. в газете «Правда», а затем выпущены вместе с воспоминаниями Сталина о Ленине в виде брошюры под названием «О Ленине и ленинизме». Другие большевистские лидеры, и прежде всего Бухарин и Зиновьев, опередили Сталина в попытке представить ленинизм как новый этап в развитии марксистской теории. Но наибольший успех имела работа Сталина.

В обширном докладе на тему «Ленин как марксист», прочитанном в Коммунистической академии 17 февраля 1924 г., Бухарин заметил, что «Ленин еще ждет как теоретик своего систематизатора...». Затем, обрисовав в общих чертах ту работу, которую надлежит проделать, он указал на три этапа в истории марксизма. На смену революционному марксизму Маркса и Энгельса, заявил Бухарин, пришел вырождавшийся, реформистский «марксизм эпигонов» II Интернационала, но затем революционный марксизм был вновь воссоздан в новой, обогащенной форме. Это был ленинский марксизм. Этот марксизм Бухарин охарактеризовал по таким направлениям, как теория и практика, империализм и национальный вопрос, государство и пролетарская диктатура, рабочий класс и крестьянство³⁰. Зиновьев в речи «В.И. Ленин — гений, учитель, вождь и человек», произнесенной 7 февраля 1924 г., рассматривал многие из этих же тем. Он считал, что в творческом развитии марксизма Лениным необходимо отметить пять решающих моментов: соединение рабочей революции с крестьянской войной; соединение классовой борьбы пролетариата с национально-освободительной борьбой угнетенных национальностей против буржуазии; теорию государства; оценку империализма как последнего этапа загнившего капитализма; теорию и практику диктатуры пролетариата. Но важнейшим открытием Ленина, по словам Зиновьева, «самым основным в ленинизме», был взгляд на крестьянство. Ленинская идея соединения классовой борьбы рабочих с крестьянской войной против помещиков относилась не только к России, но имела и международное значение³¹.

Подготавливая лекции по ленинизму, прочитанные в начале апреля в Сверд-ловекомуниверситете, Сталин принял ксведениюреплику Бухаринаотноситель-нотого, что теоретическое наследие Ленина все еще ждет своего систематизатора. Сталин не ограничился, подобно Бухарину и Зиновьеву, предварительными общими схемами, а смело принялся за изложение ленинизма как теоретической системы, снабдив его множеством поясняющих цитат из произведений Ленина. Хотя Сталин наверняка в полной мере использовал более ранние работы других авторов, он тем не менее продемонстрировал настоящее владение ленинским материалом и говорил, безусловно, не с чужих слов. Более того, он счел необходимым тонко подправить толкователей Ленина, чей авторитет теоретика в партии был все еще выше его собственного. Например, Сталин начал с того, что отверг как верное лишь отчасти представление о том, что ленинизм есть применение марксизма к своеобразным условиям России, а также что это было возрождением революционных элементов марксизма 40-х годов XIX в. (о чем говорил Бухарин). Далее Сталин, подразумевая Зиновьева, заявил, что «совершенно неверно» думать, что основное в ленинизме — крестьянский вопрос. Основным в ленинизме являлся, по его мнению, вопрос о диктатуре пролетариата, об условиях ее завоевания и укрепления, а крестьянский вопрос, как вопрос о союзнике пролетариата в его борьбе за власть, был производным. Ленинизм же Сталин определил как «марксизм эпохи империализма и пролетарской революции». Ленинизм, по существу, содержал теорию и тактику пролетарской революции вообще, теорию и тактику диктатуры пролетариата в частности³².

За общим определением ленинизма следовали разделы, в которых рассматривались: исторические корни ленинизма, ленинизм как революционный метод, роль теории, диктатура пролетариата, крестьянский и национальный вопросы, стратегия и тактика, учение о партии. Не удивительно, что наиболее отшлифованным оказался раздел о стратегии и тактике как «науке о руководстве классовой борьбой пролетариата», ибо здесь Сталин развивал и углублял положения написанной год назад статьи. В целом работа выглядела грубо скроенной (ей явно не хватало утонченности ленинской мысли), была катехисти-ческой по стилю и авторитарной по тону. Оставлял желать лучшего и порядок рассмотрения отдельных вопросов, а переход от одного раздела к другому в большинстве своем совершался чисто механически. Но несмотря на то, что сочинение не блистало изяществом мысли, оно несло в себе довольно мощный заряд. С его страниц вещал безапелляционный проповедник ленинизма, в совершенстве владеющий своим предметом, обладающий твердыми убеждениями и умением их защищать. К радости или несчастью, но Ленин-теоретик нашел своего систематизатора.

Любопытно, что в заключительном разделе работы Сталин рассматривал ленинизм как особый стиль руководства. Заимствуя (без указания источника) высказанную ранее Бухариным мысль, Сталин назвал этот стиль соединением «русского революционного размаха с американской деловитостью». Обладать русским революционным размахом — это значит быть передовым руководителем, дальновидным и с широким теоретическим кругозором, не подверженным «болезни узкого практицизма и беспринципного делячества». А чтобы не заразиться другой хворью, именуемой революционной «маниловщиной», под которой понималась тенденция к бесполезному сочинительству и оторванному от реальности планотворчеству, следовало соединить русский размах с американской деловитостью или с «той неукротимой силой, которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа»³³. Хотя Сталин должным образом и подкреплял свои выводы подходящими ленинскими цитатами, совершенно ясно, что он не хотел ограничиваться изложением взглядов Ленина и преследовал далеко идущие цели. Перечисляя качества положительного и отрицательного типа большевистского лидера, Сталин предлагал молодому поколению партийцев идеальный образ руководителя, примером которого мог бы служить он сам. Таким образом, его проповеднические упражнения были одновременно и политическим актом, нацеленным на приобретение права на преемственность. Книга явилась наиболее откровенной попыткой Сталина представить себя в качестве большевистского вождя с широким теоретическим кругозором и практической сметкой. И, характеризуя «ленинский стиль» таким образом, чтобы он сам мог бы предстать носителем этого стиля, Сталин старался упредить нелестное сравнение собственной персоны с Лениным, которое позднее высказал Троцкий и с которым согласились бы многие старые большевики. Троцкий, в частности, сказал: «Ленин — гений и новатор, Сталин — наиболее выдающаяся бюрократическая посредственность»³⁴.

Сталинсний ленинизм против ленинизма Тройного

Работа «Об основах ленинизма» — не что иное, как откровенная попытка систематизировать идеи Ленина, сформулировав наиболее существенные из них в качестве теоретического кредо. Именно этого опасался и от этого предостерегал незадолго до лекций Сталина Троцкий. В брошюре «Новый курс», появившейся в январе 1924 г., он осудил «известное идейное окостенение», которое, по его мнению, произошло после того, как партия оказалась под властью аппарата, а последний становился все более бюрократическим. Троцкий доказывал, что догматизация Ленина противоречила по самой своей сути антидоктринерскому, новаторскому и критическому духу ленинизма как «системы революционного действия». Указывая на ленинскую политику «крутых поворотов», примерами которой служили Октябрь 1917 г., Брест-Литовск, создание регулярной рабоче-крестьянской армии, введение нэпа, он заявил, что «ленинизм состоит в мужественной свободе от консервативной оглядки назад, от связанности с прецедентами, формальными справками и цитатами». И далее: «Нельзя Ленина раскроить ножницами на цитаты, пригодные на все случаи жизни, ибо для Ленина формула никогда не стоит над действительностью, а всегда лишь орудие, инструмент для овладения действительностью... Ленинская истина всегда конкретна!». Превратить ленинизм в ортодоксальную систему, «в канон, который требует только раз навсегда признанных истолкователей», значило бы нанести духовной жизни партии и теоретическому воспитанию молодого поколения смертельный удар³⁵.

Несомненно, данная проблема имела две стороны. Конечно же, Троцкий был прав, обращая внимание на политическое творчество Ленина, его нежелание связывать себя давними прецедентами и партийными традициями. Ленин обладал исключительным чутьем на потребности революционной практики, умением приспосабливать марксизм к этим потребностям и переосмысливать его как теорию. Кодифицировать мысли Ленина и вывести из них все партийные догмы действительно означало бы сделать из «ленинизма» что-то совсем чуждое духу его творца. И если бы Ленин прочитал работу «Об основах ленинизма», он, возможно, перефразируя Маркса, воскликнул бы: «Слава богу, я не ленинец!». С другой стороны, различие между великим мыслителем и «доктриной», создаваемой его учениками, — вполне естественный феномен истории, и Троцкий вряд ли был реалистом, предполагая (если он действительно так думал), что с Лениным выйдет по-другому.

Уже само обилие политических идей и искусная идеологическая аргументация в многотомных сочинениях Ленина побуждали к попыткам, предпринятым Сталиным. Кроме того, было кое-что и в самой ленинской мысли, что Троцкий или не заметил, или же не захотел признать. Ведь наряду с неприятием рутины и новаторским подходом к революционной политике Ленин обладал по-своему сугубо доктринерским мышлением. Его авторитетами являлись Плеханов и Каутский (какое-то время), Маркс и Энгельс (постоянно), а догматическая приверженность основам марксизма (в толковании Ленина) стала признаком политического и интеллектуального здоровья. В работе «Материализм и эмпириокритицизм» он рассматривал всю историю философии как борьбу «партий» — идеалистической и материалистической, — между которыми каждый должен выбирать, не имея никакой третьей альтернативы. Он резко осудил наблюдавшиеся в то время среди русских марксистов попытки создать теорию познания с использованием идей Маха как замаскированную ересь, «отступление от материализма»³⁶. В трудах «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленин сформулировал условия, определяющие марксиста. Нужно было не только признать марксистское учение о классовой борьбе, но и уверовать в диктатуру пролетариата как необходимый и желательный итог классовой борьбы на данном историческом этапе. Чтобы заранее доказать марксистскую законность захвата власти силой и диктаторского правления от имени пролетариата, Ленин в первой из названных выше работ перебрал все известные произведения Маркса и Энгельса, отыскивая санкционирующие заявления этих двух великих авторитетов революционного движения. Книга «Государство и революция» представляла собой с этой точки зрения изумительный образчик обильного использования цитат, модель полемического начетничества, которая подверглась дальнейшей стилизации в проповедях учеников Ленина и была превращена в тонкое искусство бывшим студентом богословия Сталиным.

Истина заключается в том, что в обоих вариантах ленинизма (и Троцкого, и Сталина) на первый план выдвигались те аспекты многогранной ленинской мысли и его стиля, которые эти два соперника в тот момент считали для себя политически выгодным подчеркнуть и которые, кроме того, были им особенно близки. Троцкий, занимавший в русском марксизме самостоятельное место и примкнувший к Ленину лишь в разгар революции 1917 г., да и тогда скорее как равноправный партнер, чем послушный ученик, естественно, изображал ленинизм не в виде набора признанных партийных доктрин, а как «метод» исторического анализа и «систему революционного действия». Ибо это был тот самый ленинизм, крупнейшим толкователем которого он предпочитал видеть сам себя и каким хотел предстать перед другими. Для Сталина же, бывшего ученика, досконально овладевшего ленинским текстом и обладавшего хорошими способностями к систематизации, но не талантом к самостоятельному теоретизированию, было не менее естественным рисовать ленинизм в виде обязательного для всех большевиков набора догм. Как бывший большевистский «практик», выдвинувшийся после революции в качестве политического организатора, он, естественно, придавал особое значение деловому практицизму или «американской деловитости» как непременному атрибуту ленинского стиля руководства. Поэтому в известном смысле два дивергентных «ленинизма» являлись отражением революционного пути и политической индивидуальности их творцов. Оба исходили из некоторых подлинных аспектов ленинского наследия, сильно утрируя их, и ни один не охватил полностью многогранную реальность истинного Ленина.

Но нас занимает главным образом вопрос не о том, какой из двух вариантов ленинизма ближе к Ленину. Сточки зрения борьбы за преемственность нас прежде всего должно интересовать, какой из них был политически эффективнее в послеленинский период, какой лучше отвечал потребностям большевистского движения того времени и чаяниям членов партии. Ответ может быть только один — таковым являлся вариант Сталина. И объяснялось это прежде всего изменившимся составом правящей партии.

Когда партия в начале 1917 г., после свержения царизма, вышла из подполья, она насчитывала в своих рядах около 24 тыс. членов. С тех пор многие умерли, и в начале 1924 г. старая гвардия составляла лишь небольшую и постоянно уменьшавшуюся долю почти полумиллионной армии большевиков. Не только подавляющее большинство из 200 тыс. рабочих и практически все 150 тыс. крестьян, но и значительная часть состоявших в партии служащих не имели дореволюционного опыта борьбы, т. е. являлись большевиками, которые никогда не были революционерами. Сравнительная доля старых большевиков еще больше сократилась в результате «ленинского призыва», или массового набора в партию промышленных рабочих, проводившегося после смерти Ленина для демонстрации солидарности пролетариата с советским строем. На 1 ноября 1925 г. число членов и кандидатов в члены партии уже превышало один миллион. Партия превратилась в массовую организацию, большинство членов которой вступило в нее после революции. Партийцев с дореволюционным стажем осталось всего 8,5 тыс. человек³⁷

Конечно, старая гвардия, все еще преобладавшая в центральных руководящих органах, располагала политическим влиянием, совершенно не соответствовавшим ее численному составу. Однако уже появилось новое поколение руководителей. Они приобретали власть на губернском уровне, и их влияние в партии было не таким уж незначительным. Многие представители этого контингента были из самых низов и имели лишь начальное образование. Примером может служить Н.С. Хрущев, которому предстояло занять высокое положение в партии. Родившийся в крестьянской семье деревни Калиновка на юге России и проучившийся два или три года в сельской школе, пятнадцатилетним пареньком он отправился работать на шахтах Донбасса. В партию вступил в 1918 г. в возрасте 24 лет и красноармейцем участвовал в Гражданской войне. Затем учился и начал карьеру партийного функционера, став в 1925 г. в Донбассе секретарем уездного комитета. Его путь похож на путь тысяч молодых людей из простонародья, политической карьере которых начало положила революция³⁸.

Ранние сочинения Сталина о ленинизме были адресованы именно этой новой партийной гвардии. Свою статью о ленинской стратегии и тактике, написанную в марте 1923 г., он представил как «небесполезную для нового поколения наших партийных работников», а работу «Об основах ленинизма» посвятил «ленинскому призыву». Сталин был, несомненно, прав, считая, что эти произведения удовлетворят важную потребность великого множества представителей нового поколения партийных работников. Не будучи интеллектуалами и не получив глубоких знаний марксистской литературы в процессе участия в антимонархической борьбе, молодые большевики с трудом разбирались в ленинском марксизме, читая массу подлинных сочинений Ленина, большинство которых касалось проблем, выходивших за рамки собственного опыта этих людей и относившихся к периоду, когда они еще не занимались политикой,

Несколько рафинированное изложение ленинизма, предложенное Троцким в «Новом курсе», мало что давало этим людям, ибо оно оставляло открытым важный вопрос о том, что такое ленинизм как система твердых убеждений. Сталин это хорошо понимал и с выгодой использовал в антитроцкистской кампании. Водной из своих речей он привел и прокомментировал следующую выдержку из брошюры Троцкого «Новый курс»: «“Ленинизм как система революционного действия предполагает воспитанное размышлением и опытом революционное чутье, которое в области общественной — то же самое, что мышечное ощущение в физическом труде". Не правда ли — и ново, и оригинально, и глубокомысленно. Вы поняли что-нибудь? Все это очень красочно, музыкально и, если хотите, даже великолепно. Не хватает только “мелочи”: простого и человеческого определения ленинизма»³⁹. Отмеченный в протоколе смех после вопроса: «Вы поняли что-нибудь?» — свидетельствует о том, что удар Сталина достиг цели.

Что бы там Троцкий ни говорил относительно опасности раскроить Ленина на цитаты, молодое поколение партийцев и их наставники из растущей сети партийно-политического просвещения нуждались в учебнике. Фактически они требовали того, что им дал Сталин, — краткого руководства к ленинскому учению, изложенного догматически и с множеством ссылок на ключевые места произведений Ленина. Как признал Зиновьев в заключительной речи на XIV съезде, работа «Об основах ленинизма» пользовалась «очень большой популярностью»⁴⁰. м 1 ' >

>1; -1.I

Вопрос об авторстве ,

Проведенное Р. Медведевым исследование истории появления работы «Об основах ленинизма» показало, что Сталин (хотя и не признавший это) во многом обязан книге молодого партийного интеллигента Ф.А. Ксенофонтова «Учение Ленина о революции и диктатуре пролетариата», которая вышла в 1925 г., или через год после издания лекций Сталина. Однако в предисловии Ксенофонтов отмечал, что книга написана в октябре-ноябре 1923 г., когда он работал в Свердловском университете, и что в апреле-июне 1924 г. она находилась у Сталина для окончательной проверки, побывав перед этим на просмотре у ректора Свердловского университета Лядова. «Сравнительно поздний срок» публикации книги объяснялся указанными выше обстоятельствами, а также «чрезмерной отдаленностью автора от Москвы (Ташкент)». Пояснив это, автор выразил «глубочайшую товарищескую признательность тов. И. Сталину за просмотр рукописи, исправления и указания». Предисловие было датировано январем 1925 г., однако на последней странице указывалось, что работа завершена 13 марта 1924 г.⁴¹

Медведев утверждает, что Ксенофонтов помогал Сталину в теоретических вопросах (не ясно только, в качестве ли официального помощника) и что его перевели на работу в Ташкент вскоре после того, как Сталин прочитал его рукопись. В то время ходили слухи, что Ксенофонтов протестовал против присвоения Сталиным многих из его формулировок, и эти слухи получили подтверждение после опубликования книги. В этой связи Медведев ссылается на упомянутые выше указания Ксенофонтова в предисловии и на последней странице своей работы, которые косвенно доказывают приоритет его книги в сравнении с лекциями Сталина, прочитанными в начале апреля 1924 г. Простое сопоставление обеих книг, говорит Медведев далее, «позволяет обнаружить большое сходство в структуре материала, в изложении главных идей и основных определений». Медведев, наконец, заявляет, что в июле 1924 г. в частном письме Ксенофонтову Сталин выразил благодарность за помощь в подготовке работы «Об основах ленинизма». Но когда Ксенофонтов в 1926 г. попросил разрешения сослаться на письмо, Сталин ему в этом отказал. История имела мрачный конец: «Ксенофонтов был арестован в 1937 г. и убит во время допроса»⁴².

Описание Медведевым обмена письмами находит подтверждение в исторических фактах. Это верно, что ни июльское (1924) письмо Сталина, ни последующая просьба Ксенофонтова не публиковались, но содержание последней может быть воссоздано с помощью текста ответа, который Сталин написал 30 декабря 1926 г. и значительно позже решил включить в свое собрание сочинений. Этот документ заслуживает внимательного изучения уже потому, что он проливает свет на характер Сталина и манеру его поведения.

Из ответа можно было заключить, что Ксенофонтов писал Сталину где-то в конце 1926 г. в связи с другим конфликтом, в котором он (Ксенофонтов) оказался замешанным. Его опубликованная брошюра по вопросам стратегии подверглась нападкам со стороны руководителя комсомола Лазаря Шацкина, и Ксенофонтов хотел подкрепить ответ Шацкину выдержкой из письма Сталина, посланного в июле 1924 г. Вместе с тем было заметно, что Ксенофонтов, осознав теперь более отчетливо, чем в начале 1924 г., с каким влиятельным и сложным человеком ему приходится иметь дело, признал себя учеником Сталина и выразил ему большое почтение. В своем ответе Ксенофонтову Сталин писал:

«Я против того, чтобы Вы в полемике с Шацкиным в конце 1926 года ссыла-лисьна мое личное письмо, написанное в июле 1924 года. Тем более, что обсуждаемый вопрос об определении ленинизма был сформулирован мною в марте 1924 года, до выхода в свет книжки “О Ленине и ленинизме”. Я уже не говорю о том, что такая ссылка на выдержку из моего письма, не давая Вам ровно ничего в полемике с Шацкиным, запутывает дело и переносит внимание в другую плоскость, а меня может заставить выступить в печати с заявлением, для Вас неблагоприятным (чего я не хотел бы делать)». ;■ *■-. и; :.•».

Очевидно, Ксенофонтов просил разрешения сослаться на ту часть письма, в которой Сталин выражал ему признательность за помощь при внесении ясности в определение ленинизма. Теперь же Сталин претендовал на единоличное авторство, не подкрепляя документально свои притязания.

Остальную часть письма отличала барская манера, с которой Сталин разрешил спор между двумя людьми. Он объявил, что Шацкин в общем прав, но подправил его по двум не очень важным моментам, связанным с идеями Маркса и Ленина, и осудил «грубо-самоуверенный тон статей Шацкина: сам же проповедует скромность, а проявляет на деле максимум самоуверенности». В отношении Ксенофонтова в письме говорилось, что если бы он заранее представил брошюру о стратегии для просмотра, то Сталин обязательно отговорил бы его от публикации «такого скороспелого и неряшливого труда с рядом грубейших ошибок и неправильных формулировок». Принимая как должное почтительное отношение Ксенофонтова к нему как авторитету в области теории, Сталин посоветовал ему в конце письма не продолжать полемики, а налечь на «серьезное и вдумчивое» изучение ленинизма. «Кроме того, — писал Сталин в заключение, — советую раз навсегда распроститься с привычкой торопливого печения книжек по ленинизму. Это не годится»⁴³. Угрожающий характер последней фразы не нуждается в комментариях.

Спасение эпизода с Ксенофонтовым от возможного забвения — одна из многих услуг, оказанных Медведевым науке. Вместе с тем мы должны рассмотреть по существу высказанное им предположение о том, что работу «Об основах ленинизма» Сталин фактически списал с книги Ксенофонтова. Ведь подобный вывод вытекает (в контексте рассуждений Медведева) из заявления о значительном сходстве двух книг по структуре, в изложении главных идей и основных определений. Развивая это утверждение, Медведев указывает на три параллели, которые касаются общего определения ленинизма, связи колониального движения с пролетарской революцией в развитых странах и отношения к диктатуре пролетариата⁴⁴.

Вряд ли подлежит сомнению, что Сталин (как он сам судя по всему признал в письме, написанном в июле 1924 г.) согласился с подходом Ксенофонтова к общему определению ленинизма. Ксенофонтов отверг как одностороннюю ту точку зрения, согласно которой ленинизм будто бы являлся «марксизмом на практике», «возрождением революционных элементов марксизма 48-го года», «марксизмом русской действительности». Он также отбросил взгляд зиновьев-цев, утверждавших, что основная сущность ленинизма в «открытии» крестьянства. «Крестьянский вопрос» у Ленина следовало, по мнению Ксенофонтова, рассматривать как часть общего вопроса о пролетарской революции, о диктатуре пролетариата. Ленинизм определялся как «наука о революционной политике рабочего класса в условиях империализма, т. е. теория и тактика пролетарской революции»⁴⁵. Сталин, который вполне мог познакомиться с рукописью Ксенофонтова еще до того, как она побывала у него в апреле 1924 г. для окончательного просмотра, отразил все эти моменты в своих лекциях⁴⁶. Они помогли придать книге «Об основах ленинизма» некоторый импульс и интеллектуальную выразительность. И если эта догматическая по содержанию и шероховатая по стилю брошюра не попала в разряд банальных, то во многом благодаря Ксенофонтову.

Сталин также воспользовался подсказкой Ксенофонтова и в вопросе о связи национально-освободительного движения Востока с пролетарской революцией Запада. Заметав, что Ленин открыл пехоту мировой пролетарской революции — «крестьянский Восток», — Ксенофонтов писал: «“Национальный вопрос” для Ленина есть часть общего вопроса о диктатуре пролетариата, о пролетарской революции». Рассуждая в том же духе, что путь победы революции на Западе проходит через революционный союз с освободительным движением колоний и зависимых стран, Сталин утверждал: «Национальный вопрос есть часть общего вопроса о пролетарской революции, часть вопроса о диктатуре пролетариата»⁴⁷. И хотя Ленин свою позицию по данной проблеме сформулировал с такой четкостью, что его истолкователи едва ли нуждались в посторонней помощи для ее уяснения, факт остается фактом, что Сталин пошел по линии аргументации Ксенофонтова, не останавливаясь перед буквальным заимствованием ключевых выводов из чужой работы. Совпадение по третьему упомянутому Медведевым пункту не столь очевидно главным образом потому, что раздел книги Ксенофонтова о диктатуре пролетариата представлял собой всего лишь систематизацию хорошо известных высказываний Ленина. Рассуждения Сталина на туже тему были аналогичными, но более убедительными и острыми.

Как видно, не признанный Сталиным долг Ксенофонтову был в самом деле существенным. Вместе с тем текстуальное сопоставление не подтверждает мнения, что его книга является чистым плагиатом. Той большой структурной схожести, о которой говорит Медведев, в действительности нет. Оба начинают с исследования исторических корней ленинизма, но разрабатывают данную тему по-разному. Затем Сталин переходит к «методу», а у Ксенофонтова подобный раздел отсутствует. Диктатуру пролетариата Сталин рассматривает в начале, а Ксенофонтов лишь к концу книги. В работе Ксенофонтова содержится полемика по поводу реформизма и раздел о лейбористском правительстве Англии, а Сталин эти темы не затрагивает. С другой стороны, у Сталина имеются разделы о стратегии и тактике и о стиле в работе, у Ксенофонтова же нет ничего похожего. В разделе о стиле, как указывалось выше, развивалась идея Бухарина. Оказали влияние на Сталина и другие высказывания во время открытых дискуссий о ленинизме. Трактаты Сталина и Ксенофонтова — это вовсе не два варианта одной книги.

Основываясь на данных Медведева о том, что Ксенофонтов помогал Сталину в теоретических вопросах, можно предположить, что Сталин попросил его собрать материалы о ленинизме и что талантливый Ксенофонтов, хорошо разбиравшийся в предмете, подготовил рукопись, на публикацию которой он и испрашивал разрешения. Во всяком случае, Сталин, использовав рукопись Ксенофонтова и не пожелав признать этот факт, опубликовал заметно отличавшуюся от нее работу с явными признаками собственного творчества. Если бы это было не так, то сомнительно, нашла бы издателя рукопись Ксенофонтова даже в плюралистической атмосфере Советской России 1925 г.

г -м- т.’о кТ::нь’о;-:Примечания (Гпож.ШШДТ^ о** .-•}

¹Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т 40. С. 238.

² Александров (Михельсон А С). Кто управляет Россией? Большевистский партийно-правительственный аппарат и «сталинизм». Берлин, 1933 С. 97-101. Рассказывая об этом «пещерном заседании» (как его стали называть впоследствии) на XIV съезде партии, Зиновьев заявил, что он и его сторонники колебались между планом «политизации» и альтернативой ограничения Секретариата технической ролью (Четырнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (б): Стенографический отчет. М., Л., 1926. С. 455).

⁵МеЫиеЫеиКоуА. Ье( Н1з(огу)ис18е:ТЬе Оп^пз апб СопзечиепсезоГЗЫтЬт. Ц.У., 1971.Р. 50.Пословам Медведева, волнения, перенесенные Дзержинским в связи с данным эпизодом, ускорили его кончину, наступившую в 1926 г. О предложении Каменева относительно назначения Сталина на оставленный Троцким пост см.: Александров (Михельсон А.С). Кто управляет Россией? Большевистский партийно-правительственный аппарат и «сталинизм»,.. С, 137.

⁴ Главными источниками этих сведений являются два бывших советских служащих, которые отразили известные им факты в книгах, написанных после эмиграции из Советского Союза. Имеются в виду Дмитриевский С. Советские портреты. Стокгольм, 1932. С. 108-109, АоюгкЬапоо А. 5(а1т апй (Ье5оу1е( СоттишЫ Рану: А$(ийу т (Ье ТесЬпо1о§у оГ Рояуег. N.3'., 1959- СЬ. XIV,

⁵ Двенадцатый съезд РКП(б): Стенографический отчет, М., 1968. С. 146.

⁶СаггЕ.Н. ТЬе Шгегге^пит 1923-1924. N.37, 1954. Р. 368. Меморандум, известный как «платформа сорока шести», хранится в Архиве Троцкого в Гарварде.

^I Александров (Михельсон А.С). Кто управляет Россией? Большевистский партийно-правительственный аппарат и «сталинизм». О роли Секретариата в возвышении Сталина см.-.ПатекКоЬепУ ТЬе Сопяаепсе оГ (Ье Кеуо1ипоп: Соттишн ОррояШоп т 5оу1е( Кияя1а. СатЬИ^е (Мазь.), 1960. СЬя. 7-1]\Ра1п$оЫМег1е. Нощ Кия5]а 1я Ки1ес1. 2пй ей. СатЬпй§е (Маяя,), 1963- СЬя. 5-6; ЗсЬарт ЬеогшгВ. ТЬе Соттишы Рану т (Ье 5оУ1е( 1_1топ. N.37, 1959. СЬя. 13-15.

⁸ Десятый съезд РКП(б): Стенографический отчет. М,, 1963. С. 573.

⁵Микоян А.И. Мысли и воспоминания о Ленине. М„ 1970, С. 136-139.

¹⁰ Биографию Бухарина см. в: СоЬеп5(ерЬепр. ВикЬагш апсНЬе Во1яЬеу1к Кеуо1и(юп, N.3'., 1973.0 приоритете Бухарина и его группы в разработке доктрины социализма в одной стране см.: Валентинов Я. Доктрина правого коммунизма. Мюнхен, 1960.

^IIМсйопаШ]оЬп. $(га(е§у т Рокег, Виятеяя, апй ’йЦг. N37, 1963- Р. 117-118. Говоря об основных участниках, автор замечает: «Этим людям требовалось лишь немного знаний теории игр, и только один располагал этими знаниями».

¹² Четырнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (б)... С. 274-275.

¹³ О Концепции тоталитаризма смАгЫепС НаппаЪ. ТЬе Опдтя оГ ТоЫКапатят. N.37., 1966; РпеНпсЬ СаН/, ВгхегтвЫХЬщШею. ТогаИГапап Ц1с(а(огяЫр апй АШосгасу. СатЬгиЗ^е (Маяя,), 1956. Подробнее об этой концепции см..- рпеНПсЬ СаН]., СигНз МгсЬае! Я, ВагЬег Веп]атт К. ТоГаШапашят т Регзресйуе: ТЬгее У1еяУ8. N.37, 19б9.

¹⁴ О нэпе и его плюралистическом аспекте см.: СоЬеп ЗгерЬеп р. ВикЬапп апй (Ье Во1зЬеу1к КеуоШпоп, СЬ. IX.

¹⁵Сталин И.В. Соч. Т. 5. С, 219 Точка зрения Сталина одержала верх. ЦК расширили с 27 до 40 полноправных членов.

¹⁶ IУеЬегМах. ТЬе ТЬеогу о7 5ос1а1 апй Есопогшс Ог§атгапоп. N.37., 1947 Р. 364-371.

¹⁷ Тринадцатый съезд РКП (б): Стенографический отчет, М., 1963. С. 37

¹⁸№со1аеи$Ь)' Вопз/ Рояуег апй (Ье 5оу1е( ЕИге. N.3'., 1965. Р. 12. Николаевскому об этом рассказывал Бухарин на встрече в Париже в 1936 г.

¹⁵Ленин В.И. Поли. собр. Соч. Т. 45. С. 20.

²⁰ Четырнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии... С, 397.

²¹ Там же. С. 335.

²² Там же. С, 86, 396-397; СталинИ.В. Соч. Т. 7. С. 391.

²³ Четырнадцатый съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б)... С 173, 179.

²⁴Тго1$ку I. Му Ше. N.37., 1930. Р. 482. А еще он писал: «Меня удерживала боязнь, что любой острый конфликт в правящей группе в такое время, когда Ленин боролся со смертью, мог быть воспринят партией как попытка примериться к кафтану Ленина» (Оп (Ье Зирргеззей Теясатеп( оГ Бепт. N.37., 1946. Р. 38).

²⁵ Цит. по: МеНоеЫео Коу А. Бег Шясогу.фй^е: ТЬе Огщтя апй Сопзечиепсез оГБсаНшят... Р. 325.

²⁶ТгоНкуЬ. 5(аИп: Ап Аррга1яа1 оГ (ЬеМап апй Н1з1пПиепсе. N.37, 1967. Р. 393.

²⁷ СталинИ. В. Соч, Т, 5. С, 101-112.

²⁸ Там же. С, 160-180.

²⁵ Там же. Т. 5- С. 1б0.

³⁰Бухариным. Путьк социализму в России. Нью-Йорк, 1967. С. 214-244.

³¹ Зиновьев Г. Соч. Л., 1924,т. 15,с. 150-152.

³²Сталин ИВ. Соч., т. б,с. 70-71,123-

³³ Там же. С. 186-187. (

³⁴Тго1зк)'Ь. Оп (Ье ЮгоуАказзтаНоп. МУ., 1935. Р 24. ^; 15;.

³⁵ТроцкийЛ. Новый курс. М., 1924. С. 44-49.

³⁶ Валентинов, один из раскритикованных в книге марксистов, рассказывает о примечательном разговоре, в котором Ленин ему сказал: «Ничто в марксизме не подлежит ревизии. На ревизию один ответ: в морду!» (Встречи с Лениным. Нью-Йорк, 1953. С. 255).

³⁷ Эту цифру привел Зиновьев на XIV съезде (Четырнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (б)... С. 4б0).

³⁸ К концу 1927 г. более 60% секретарей партийных ячеек являлись лицами, вступившими в партию после 1921 г. (ЗсЬаргго 1еонагс1. ТЪе Соттишз! Рану оГ гЬе 5оу1е( Стоп. М.У., 1959-Р. 311).

³⁹Сталин И В. Соч. Т. 8. С. 276.

⁴⁰ Четырнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (б)... С. 430.

⁴¹Ксенофонтов Ф.А. Учение Ленина о революции и диктатуре пролетариата. М., Л., 1925. С. 5,120.

⁴²МеЫиеАео Коу А. Ье( НЫогуЗыЗве: ТЬе Оп^шв апй Соа^иепсез оГЗиИтзт... Р. 509—510.

⁴³Сталин И В. Соч., т. 9-С. 152—154.

⁴⁴МеЫиеЫеи КоуА. Ье( Н18(огу ]ш38е_: ТЬе Опдтз апВ Сопзеяиепсе5оГ51а1т]5т... Р. 510. 1*'

⁴⁵Ксенофонтов Ф.А. Учение Ленина о революции и диктатуре пролетариата... С. 1б, 39.

⁴⁶ См. выше. С. 215

⁴⁷Ксенофонтов Ф.А. Учение Ленина о революции и диктатуре пролетариата... С. 82-83;

СталинИ.В. Соч. Т. 6. С. 141.

,1.-;

¹ Й<У.

-д< >

г-

■1

к,- •.. "•

!•:<>

Ч

,.>Л

Борьба вокруг революционной биографии

ТОМ ■ -------------- —

■ №

Гг

После смерти Ленина его исключительный авторитет не перенесли на преемника, как предполагает концепция Макса Вебера о «формализации» и «деперсонификации» харизмы. Ее никогда не отделяли от личности Ленина, не де-персонифицировали, хотя она и стала частью общего наследия большевизма, а формализовали лишь в том смысле, что из увековечивания ленинской харизмы, которая сохранилась даже после его смерти, возник грандиозный общенародный культ Ленина.

Но если ни один из потенциальных преемников не мог унаследовать ленинскую харизму, то оставалась еще возможность как-то ассоциироваться с ней и таким образом стать совместным ее обладателем. Для этой цели важно было прослыть боевым соратником Ленина с момента зарождения движения — соратником, который сражался в период революции на его стороне, всегда поддерживал его в дискуссиях, постоянно сотрясавших партию, пользовался его доверием и уважением. Соответственно, борьба за преемственность Ленина в значительной мере сосредоточивалась на вопросах революционной биографии. Предпринимались усилия доказать, что в критические моменты партийной истории претендент был «с Лениным», а его соперник «против Ленина»; если же претендент когда-то сам выступал «против Ленина», то он обычно пытался приуменьшить или как-то оправдать этот факт. С помощью подобных приемов можно было попытаться, не присваивая себе, использовать ленинский престиж и противодействовать аналогичным устремлениям соперников.

Вообще говоря, история партии и революции стала в определенной степени священной, и связанная с ней личная биография главных действующих лиц, т. е. их партийное прошлое, приобрела большое политическое значение как для них самих, так и для их сторонников. Время вступления в партию, революционные подвиги, конкретные позиции, которые поддерживались или отстаивались во время различных внутрипартийных дискуссий, фактическое участие в революционных событиях, характер отношений с основателем партии — эти и подобные вопросы биографии начали вторгаться в политику. Выделяя и приукрашивая собственное место в партийном прошлом, старались тем самым подтвердить свои притязания на руководящий пост в настоящем. Отзываясь с пренебрежением о роли других, пытались таким способом воспрепятствовать соперникам. Все руководители стали проявлять повышенный интерес к собственной революционной биографии, и составление истории партии или коллективной биографии движения превратилось в то, что однажды болыде-вистский историк Михаил Покровский, имея в виду любые исторические сочинения, назвал политикой, проецированной на прошлое.

Проблема революционной биографии возникла и приобрела важное значение во внутрипартийной борьбе до известной степени вместе с антитроц-кистской кампанией, в процессе которой основные соперники Троцкого стремились поставить под сомнение его возможные притязания на ленинское наследие, подчеркивая его небольшевизм в прошлом, привлекая внимание к его дореволюционным конфликтам с Лениным. Ответ Троцкого в виде обширной статьи под названием «Уроки Октября» вызвал широкую полемику по вопросам политической биографии. И то, что возникло как антитроцкистская кампания, обрело собственный импульс. С особым рвением Сталин проводил свой вариант политики с революционной биографией как один из методов подкрепления личных притязаний на роль преемника Ленина.

Первые шаги х; ю люс ■нм “

Ч..-/.ГК Ф»‘Ъ с ь.г

Хотя с позиций сегодняшнего дня победа Сталина и поражение Троцкого во внутрипартийной борьбе могут показаться неизбежными, в 1923 г., т. е. в начале этой борьбы, сами действующие лица видели вещи в ином свете. Что касается Троцкого, то он все еще не мог заставить себя серьезно рассматривать Сталина в качестве вероятного кандидата на высший руководящий пост. Триумвиры же со своей стороны ясно понимали, что Троцкий все еще обладал большим авторитетом. Любые сомнения относительно его популярности в партии были рассеяны многочисленными знаками уважения, оказанными ему на XII съезде в 1923 г. В отсутствие Ленина с политическим докладом выступил Зиновьев, но героем дня был Троцкий. В зачитанных на съезде посланиях партийные ячейки, профсоюзные организации, рабочие и студенческие группы со всех концов страны воздавали должное Ленину и Троцкому¹. Приветственные овации Троцкому до и после его доклада по экономическим проблемам были гораздо громче аплодисментов, выпавших на долю Зиновьева и Сталина. То была вершина карьеры Троцкого в большевистском движении.

Волна протроцкистских настроений явилась естественной реакцией на тяжелое положение, в котором оказались большевики. Ибо если Ленин был харизматическим вождем партии, то Троцкий сильнее любого другого представителя руководства напоминал или отражал эту харизму. Он был самой выдающейся фигурой ленинского окружения в силу его революционного прошлого и великих революционных заслуг. Луначарский выразил не только собственное мнение, когда в 1923 г. в «Революционных силуэтах» назвал Троцкого одним из «двух вождей великой русской революции». Октябрьская революция была настолько общим триумфом двух этих людей, что появившаяся в итоге новая власть приобрела широкую известность внутри страны и за рубежом как «правительство Ленина-Троцкого». Авторитет Троцкого в международном коммунистическом движении уступал только ленинскому, хотя председателем Исполкома Коминтерна был Зиновьев. Поэтому не удивительно, что в 1923 г., когда Ленин болел и проблема преемственности начала принимать все более явственные очертания, очень многие в партии и в стране хотели, чтобы Троцкий взял на себя руководство.

Незадолго до открытия съезда обширная статья Радека помогла направить мысли большевиков в это русло. Написанная для специального выпуска «Правды» 14 марта 1923 г. и посвященная 25-й годовщине основания партии статья под броским заголовком «Лев Троцкий — организатор победЫ'> привлекла всеобщее внимание. Большевики, писал Радек, все еще учатся управлять хозяйством, и государственная машина скрипит. А вот что действительно хорошо — так это Красная Армия. Ее создателем и волевым центром являлся, по словам Радека, Троцкий, чье публицистическое перо революция перековала в меч.

Глубокое понимание военных вопросов Троцкий, по словам Радека, приобрел еще до мировой войны, будучи корреспондентом во время войны на Балканах. Автор статьи доказывал, что победа красных в Гражданской войне продемонстрировала удивительную способность Троцкого применять на практике хорошо известную истину о решающем значении морального фактора войны. Вопреки советам некоторых профессиональных военных Троцкий начал с формирования добровольческих отрядов в качестве ядра новых вооруженных сил. Приняв, невзирая на сильное сопротивление многих, решение об использовании бывших царских офицеров для строительства новой армии, он вновь показал свой организаторский гений и смелость мысли. Уверенный в том, что сможет использовать знания военных специалистов и не позволит им диктовать свою политику, Троцкий, человек железной воли, не только подчинил своему авторитету бывших кадровых офицеров, но и сумел завоевать доверие лучших специалистов, превратить их из врагов Советской России в ее убежденных сторонников. Радек привел пример с царским военным адмиралом Альтфатером, включенным в советскую делегацию на переговорах в Брест-Литовске в качестве эксперта, который ранее подозревал большевиков в желании заключить с германским правительством сделку. Наблюдая в течение нескольких дней за тем, как Троцкий вел борьбу с немецким империализмом, защищая принципы русской революции, адмирал однажды ночью пришел к Троцкому и сказал: «Я приехал сюда, потому что был принужден. Я вам не верил, теперь буду помогать вам и делать свое дело, как никогда я этого не делал, в глубоком убеждении, что служу родине». Затем, когда хвалебные излияния достигли апогея, Радек заговорил о «стальной фигуре Троцкого», назвал его вождем партии и заявил,- «Если наша партия войдет в историю как первая партия пролетариата, которая сумела построить великую армию, то эта блестящая страница истории русской революции будет навсегда связана с именем Льва Давыдовича Троцкого как человека, труд и дело которого будут предметом не только любви, но и науки новых поколений рабочего класса, готовящихся к завоеванию всего мира».

Появившаяся всего лишь через несколько дней после тревожного сообщения советского правительства об ухудшении здоровья Ленина, а также в тот момент, когда в Москве распространились слухи о том, что Ленин определил Троцкого своим преемником, эта статья, сулившая выдвижение Троцкого на вскоре освобождавшуюся роль вождя, вызвала сенсацию. Ни одна из статей специального номера «Правды» не привлекла такого внимания, как статья Радека, пишет Валентинов в мемуарах и добавляет: «В те дни, встречаясь с моими знакомыми, я после почти обязательных слов о внезапной болезни Ленина много раз слышал такой вопрос: “А статью Радека читали? Что это значит?”». Во время бесед, которые он и его друзья в ВСНХ имели с членами партии в этом и других учреждениях, Валентинов узнал, что статья Радека вызвала крайнее раздражение в кругах, близких к Сталину и Ворошилову. Рассказывали, что Сталин назвал статью «идиотской болтовней», а о Радеке сказал, что «не язык подчинен ему, а он языку»².

Данные события, а также безусловная популярность Троцкого в апреле на съезде заставили антитроцкистские силы в партийном руководстве предпринять ряд шагов, имеющих целью подорвать авторитет Троцкого и настроить против него партию. Действуя за кулисами через посредников, члены триумвирата в разгар съезда стали распускать ложные слухи среди делегатов из провинции, будто Троцкий — потенциальный Бонапарт, который, используя собственную популярность, грозит прорваться к власти и сделаться «могильщиком» большевистской революции³. Затем в мае и июне в Москве начала распространяться антитроцкистская подпольная литература. Автор указан не был, но ходили слухи, что это помощник Сталина Товстуха. Показанный Валентинову одним из сотрудников «Торгово-промышленной газеты» экземпляр представлял собою отпечатанный на гектографе листок, озаглавленный «Маленькая биография большого человека». Троцкому, говорилось в нем, нравится считать себя старым большевиком и большим человеком, но когда он стал большевиком? Только лишь в 1917 г., накануне Октябрьской революции, когда победа революции уже не вызывала сомнений. В действительности ему следовало бы называться старым меньшевиком, поскольку в течение четырнадцати лет он являлся таковым и постоянно сражался с большевиками. Продолжал он эту борьбу и после вступления в августе 1917 г. в партию большевиков, Данную тему подхватила другая привлекшая внимания Валентинова брошюра. Названная «Что писал и думал Ильич о Троцком», она представляла собою собрание всего ругательного и презрительного, что Ленин сказал по адресу Троцкого с 1904 г., т. е. с самого начала полемики между ними⁴.

Да, это верно, Троцкий вступил в большевистскую партию лишь в 1917 г., хотя тогда еще было совсем не ясно, удастся ли большевикам взять власть. По другим же вопросам анонимная брошюра являла собою наглядный пример фальсификации революционной биографии Троцкого. За исключением короткого периода после съезда 1903 г., он был не меньшевиком, а скорее человеком, который стоял между двумя воюющими фракциями и старался объединить их на революционной платформе. В силу различных причин, во многом связанных с особенностями его характера, Троцкий всегда вел самостоятельную линию в русском марксистском движении. Даже в 1917 г. он выступал не просто в роли партийного последователя Ленина, а в качестве его ближайшего сподвижника в деле практического завоевания власти большевиками. И в последующем Троцкий продолжал занимать независимую позицию по всем возникавшим в партии ключевым политическим проблемам, Если иметь в виду всю историю отношений Троцкого с большевиками, то нет ничего удивительного в том, что предреволюционный период изобиловал критическими высказываниями Ленина и Троцкого в адрес друг друга.

И тем не менее в 1917 г. оба эти человека стали революционными партнерами, а к концу деятельной жизни Ленина возобновили близкие политические и личные контакты. В апреле 1922 г., всего через неделю после вступления Сталина на пост генерального секретаря, Ленин предложил в Политбюро назначить Троцкого заместителем председателя Совнаркома. Если бы Троцкий по неизвестным причинам не отказался занять эту должность, он сделался бы заместителем Ленина и потенциальным преемником главы советского правительства. Троцкий отклонил предложение в сентябре 1922 г., когда Ленин, поправлявшийся после первого инсульта, прислал из своего загородного уединения в Политбюро просьбу — рассмотреть вопрос об этом назначении в срочном порядке. Затем в начале декабря Ленин в частном разговоре с Троцким вновь вернулся к этому вопросу, убеждая использовать должность заместителя в качестве оружия против бюрократии в государственном управлении. Когда же Троцкий ответил, что его беспокоит бюрократия не только в государственных учреждениях, но также и в партии (явный намек на Сталина), Ленин выразил готовность образовать с ним «блок против бюрократии вообще, против Оргбюро в частности»⁵. Однако в середине 1923 г. все подобные свидетельства глубокого уважения к Троцкому и возлагавшихся на него надежд оставались неизвестными за пределами узкого круга высших руководителей. Так же обстояло дело и с «завещанием», в котором Ленин, прямо не называя Троцкого своим преемником, поместил его во главе списка кандидатов и в котором предреволюционный «небольшевизм» Троцкого упоминался лишь в виде предупреждения партии не ставить это ему в вину.

Троцкий, несомненно, был хорошо осведомлен о ведущейся против него в то время тайной кампании, и он упомянул о ней в книге «Новый курс». «Я шел к Ленину с боями, — заявил он, явно имея в виду дореволюционную полемику с Лениным, — но я пришел к нему полностью и целиком». Если этот вопрос, продолжал он, ставить в плоскости биографических изысканий, то необходимо выяснить: всякий ли, кто был верен учителю в малом, оказывался ему верен и в большом? Всякий ли, кто проявлял в присутствии учителя послушание, дает тем самым гарантии последовательности в его отсутствие? И Троцкий спрашивал: «Исчерпывается ли ленинизм послушанием?». Придавая остроту своей аргументации, Троцкий заметил, что самого Ленина неоднократно обвиняли в партии в нарушении традиций и отказе от «старого большевизма». По словам Троцкого, под прикрытием «старого большевизма» все партийные рутинеры поднялись против ленинских Апрельских тезисов⁶. Ссылка на сопротивление Каменева и Сталина стратегии революционного максимализма, которую отстаивал Ленин в апреле 1917 г., явилась ответным ударом Троцкого на обвинение в том, что он не был старым большевиком. Между тем это обвинение повторялось уже открыто. Комментируя утверждение Троцкого, что история содержит много примеров перерождения старой революционной гвардии, Сталин упрекнул его за включение себя в ряды старой большевистской гвардии. Он, в частности, сказал: «Нужно признать, что эта готовность жертвовать собой, несомненно, является чертой благородства. Но я должен защитить Троцкого от Троцкого, ибо он, по понятным причинам, не может и не должен нести ответственность за возможное перерождение основных кадров старой большевистской гвардии»⁷

В последовавшие за смертью Ленина недели и месяцы вышли в свет первые произведения биографической литературы о Ленине, написанные его соратниками по революционной борьбе. Вкладом Троцкого (в виде опубликованной в июне 1924 г. брошюры «ОЛенине») явились личные воспоминания, представленные им как «материалы для биографа». В первом разделе речь шла о Ленине периода старой «Искры» (1900-1903). Мемуары прекрасно воспроизводили картины первой встречи молодого Троцкого с Лениным ранним октябрьским утром 1902 г. в Лондоне и их прогулки, во время которой Ленин, обсуждавший проблемы русской революции, показал на «их» Вестминстер. Вспомнил Троцкий и совместное посещение Парижа, где Ленин читал лекции по аграрному вопросу в так называемой Высшей школе, организованной изгнанными из русских университетов профессорами, и с друзьями слушал оперу «Луиза» в «Оперо комик»; писал он и о пребывании Ленина и других в Женеве во время II съезда, состоявшегося в 1903 г. В брошюре рассказывалось и о том, как по инициативе Ленина и наперекор Плеханову Троцкий стал членом редакции «Искры». Затем мемуары возвращали читателя в Россию начала 1917 г. Причем годы конфликта с Лениным опускались, и повествование продолжалось с того момента, когда оба сошлись вместе в революции товарищами по оружию. Повествование рисовало, как Троцкий, прибыв в Петроград в начале мая, сразу же проинформировал Ленина о своем полном согласии с Апрельскими тезисами и о готовности вступить в партию большевиков либо сейчас же «индивидуально», либо попытаться привести лучшую часть «межрайонцев», признававших его лидерство. Потом Троцкий живописал Ленина в водовороте революции 1917г., каким он наблюдал его, работая и борясь бок о бок с ним.

Ленин изображался выступающим с зажигательными речами перед рабочими с балкона особняка Кшесинской; преодолевающим «консервативное сопротивление» среди большевиков, с тем чтобы побудить партию перейти от разговоров о вооруженном восстании к его практическому осуществлению; устраняющим разногласия в партийном руководстве, с которыми приходилось сталкиваться при каждом повороте в развитии событий. Со страниц воспоминаний Троцкого Ленин предстает человеком, постоянно опасавшимся, что правительство Керенского, предприняв упреждающее вооруженное нападение, все испортит, и требовавшим поэтому от большевиков немедленно, не откладывая дело (как того желал Троцкий) до созыва II съезда Советов, намеченного на 25 октября, начать восстание. В таком случае большевики, располагая на съезде поддержкой большинства, могли бы узаконить захват власти. Затем в мемуарах рассказывалось, как Ленин, прибыв в Смольный 25 октября, когда восстание уже началось, и подробно расспросив Троцкого о деталях операции, окончательно смирился с его отказом «от захвата власти путем конспиративного заговора»; как на следующее утро, переночевав в служебном помещении Смольного и узнав, что революция победила, Ленин сказал Троцкому по-не-мецки: «Кружится голова» — и сделал вращательное движение рукой возле головы. Троцкий вспоминал, как понравилось Ленину название «Совет Народных Комиссаров», предложенное Троцким для нового советского правительства. Рассказывая о Ленине, Троцкий затронул вопросы, касавшиеся переговоров в Брест-Литовске, разгона Учредительного собрания, начала Гражданской войны и формирования нового правительства. В одной из зарисовок 1918 г. Троцкий привел слова Ленина, который будто бы неожиданно спросил: «Если нас с вами белогвардейцы убьют, смогут Бухарин со Свердловым справиться?»⁸.

Троцкий отвел Ленину центральное место, называя его «машинистом» революции и повсеместно представляя в качестве ее героя. И тем не менее брошюра «О Ленине», не обязательно задуманная в таком ракурсе, была в известной степени и революционной автобиографией, и как таковая в какой-то мере аро1офа рго У1га зиа"

Поскольку Троцкий наряду с Лениным был главным действующим лицом Октябрьской революции, из мемуаров получилась история двух людей, сделавших революцию. Основной темой мемуаров стали взаимоотношения Ленина-Троцкого, взаимоотношения двух равных партнеров, которые особенно выделялись на фоне той борьбы, которую приходилось вести Ленину с несогласными в рядах большевиков. В мемуарах рассказывалось, как Ленин прислушивался к советам Троцкого, какие Ленин возлагал на него надежды в деле организации захвата власти, насколько близки они были в критические моменты, каким глубоким уважением и абсолютным доверием Ленин проникся к Троцкому. Все это сразу же становилось очевидным многим читателям независимо от того, пытался автор произвести подобное впечатление преднамеренно или нет. Как заметил дружелюбный критик, заканчивая рецензию, «помимо своей прямой задачи, работа Троцкого облегчает нам уяснить себе величавую фигуру самого Троцкого. Пред нами встает не только образ почившего вождя, но и образ сплетавшегося с ним в годы революции его героического сподвижника»⁹ * Рассказ в защиту собственной жизни (лат.).

230

Усмотрев тот же самый смысл, политические противники Троцкого, должно быть, посчитали мемуары обдуманным ходом с его стороны, имеющим целью выделить собственную роль в истории революции. Во всяком случае, 5 сентября 1924 г. журнал «Большевик» напечатал критический обзор Вардина, ленинградского сторонника Зиновьева. Последовавшие возражения Троцкого журнал опубликовал вместе с редакционными замечаниями¹⁰. Затем Троцкий сделал роковой шаг. Под заголовком «Уроки Октября» он написал (размером с хорошую брошюру) предисловие к готовому тому своих трудов, содержащему статьи и речи 1917 г. Книга появилась накануне седьмой годовщины революции и вызвала взрыв антитроцкистской полемики, которая вошла в историю партии как «литературная дискуссия».

Троцкий переходит в наступление

В спорах, касавшихся его революционной биографии, Троцкий до тех пор занимал главным образом оборонительные позиции. В брошюре «О Ленине», например, он лишь коротко упомянул некоторые разногласия в партии, которые начались с конфликта по поводу ленинских Апрельских тезисов, продолжались в течение последующих месяцев и достигли апогея перед самым Октябрьским восстанием. Но он не вдавался в детали и не называл поименно выступавших против Ленина. Теперь же, в «Уроках Октября», Троцкий отбросил всякую сдержанность и перешел в наступление. Он указал на темные пятна в революционных биографиях некоторых членов старой гвардии большевиков, и прежде всего Каменева и Зиновьева. Более того, контекст был таков, что их политические позиции в революционный период увязывались с тем самым меньшевизмом, который в последнее время они ставили ему в вину.

Официально статья имела целью осветить русский Октябрь с точки зрения передачи опыта зарубежным коммунистическим партиям, у которых впереди был свой Октябрь и которые действительно нуждались в наставлениях, о чем свидетельствовали упущенные в 1923 г. возможности коммунистических революций в Германии и Болгарии. В своем анализе Троцкий сосредоточил внимание на двух противоречивых тенденциях внутри партии большевиков в период с февраля 1917 г. и (примерно) до февраля 1918 г. Истинные большевики во главе с Лениным, постоянно нацеленные на революционный захват власти, столкнулись с правыми тенденциями некоторых большевиков, которые подходили к ситуации с «социал-демократической, меньшевистской оценкой, насквозь проникнутой фатализмом». Как пояснил Троцкий, под социал-демократизмом он подразумевал реформистско-оппозиционную деятельность в рамках буржуазного общества и приспособление к его легальности. Он высказал мнение, что русский опыт имеет универсальное значение, что водораздел между подлинно революционными и социал-демократическими тенденциями обнаружится в любой коммунистической партии в революционный период, когда во весь рост встанет главный вопрос всякой революции — вопрос о власти¹ Г

Подробно разбирая линию большевиков, Троцкий подчеркнул, что до возвращения Ленина в Россию некоторые находившиеся здесь большевистские лидеры, считая Февральскую революцию исключительно «буржуазной» и «демократической», не рассматривали ее как вероятную прелюдию пролетарской революции и поэтому взяли на вооружение во многом реформистскую тактику оказания «давления» на Временное правительство, намереваясь вынудить его довести до конца демократическую революцию и заключить мир. Свои угверж-дения он подкрепил соответствующими цитатами из редакционных статей двух номеров «Правды», вышедших в середине марта. Одна называлась «Без тайной дипломатии», другая — «О войне». Троцкий, однако, не указал, что первую писал Каменев, а вторую — Сталин. В то время, заметил далее Троцкий, Ленин, находясь в эмиграции в Цюрихе, метал громы и молнии против соглашательства и писал: «Обращаться к этому правительству с предложением заключить демократический мир — все равно, что обращаться к содержателям публичных домов с проповедью добродетели». Все это явилось предвестником конфликтов между правыми большевиками и Лениным, которые возникли после его приезда в Петроград 4 апреля и провозглашения в Апрельских тезисах курса на революционную борьбу и политику отказа Временному правительству в какой бы то ни было поддержке. Так, на Апрельской партийной конференции Каменев осудил позицию Ленина как «авантюристическую» и утверждал, что буржуазно-демократическая революция в России еще не завершена. Схема «явно меньшевистская», — прокомментировал Троцкий выступление Каменева, уже не отказываясь от упоминания имен. Затем он описал повторявшиеся стычки Ленина с правым крылом в партии, в том числе эпизоды, связанные с июльскими событиями, Демократическим совещанием в сентябре и Предпарламентом в начале октября. Троцкий утверждал, что представители правого крыла выступали за буржуазный парламентаризм, исходя из давней меньшевистской посылки, что между демократической и пролетарской революциями должен быть длительный интервал.

Внугрипартийный конфликт, продолжал Троцкий, достиг высшей точки непосредственно перед 25 октября и продолжался после этого. Опасаясь, что подходящий момент для успешной революции может быть упущен, Ленин в течение сентября и октября все время пытался заставить Центральный Комитет начать вооруженное восстание. Однако в партии были такие, кто воспротивился его призывам. В письме от 11 октября «К текущему моменту», направленном наиболее крупным партийным организациям, Зиновьев и Каменев твердо высказались против немедленного вооруженного восстания на том основании, что оно ставило бы на карту судьбу партии, судьбу революции; причем в такое время, когда, по их мнению, «шансы нашей партии на выборах в Учредительное собрание превосходны». Восемнадцатого октября Каменев опубликовал в газете «Новая жизнь» заметку, в которой он, Зиновьев и другие «товарищи-практики» выступили против того, чтобы начать вооруженное восстание до съезда Советов¹². Затем 4 ноября из ЦК и созданного Совнаркома вышла группа партийных руководителей, потребовавшая в ультимативной форме преобразования большевистского правительства в коалицию социалистических партий. Упоминая этот эпизод, Троцкий заметил: «Таким образом, те, кто был против вооруженного восстания и захвата власти, как против авантюры, после того как восстание победоносно завершилось, выступили за возвращение власти тем партиям, в борьбе с которыми власть была пролетариатом завоевана»¹³.

Говоря об уроках Октября для коммунистов других стран, Троцкий в заключительном разделе подчеркнул, что без направляющей и руководящей коммунистической партии не может быть пролетарской революции. Однако главной темой брошюры являлась вовсе не насущная потребность в коммунистической партии, а настоятельная необходимость для коммунистической партии иметь такое руководство, которое обеспечили большевикам России Ленин и... Троцкий. Он доказывал, что даже в обществе, в котором сложилась революционная ситуация (как это произошло в России в 1917 г. и Германии в 1923 г.), пролетарская (т. е. коммунистическая) революция все равно не будет успешной, если не найдется руководителя ленинского масштаба, чтобы направлять движение. Подобные лидеры нужны не только для того, чтобы помочь партии в полной мере использовать исторические возможности для приобретения власти. Их функция состоит еще и в том, чтобы решительно преодолеть неизбежное сопротивление со стороны партийных элементов с умеренными, неустойчивыми, меньшевистскими взглядами на революцию. Указав на то, что некоторые старые большевики заняли, по существу, социал-демократические позиции по всем основополагающим вопросам, которые возникали с февраля 1917 по февраль 1918 г., Троцкий заявил: «Чтобы охранить партию и революцию от величайших замешательств, вытекавших из этого обстоятельства, нужно было исключительное, беспримерное и тогда уже влияние Ленина в партии». Относительно собственной роли Троцкий в короткой заключительной части сказал следующее: «С первого дня приезда в Петроград работа моя шла совершенно согласованно с Центральным Комитетом большевиков. Ленинский курс на завоевание власти пролетариатом я поддерживал, разумеется, полностью и целиком. В отношении крестьянства и у меня не было и тени разногласий с Лениным»¹⁴.

«Литературная дискуссия» :н-

Трудно сказать, представлял ли Троцкий заранее в полной мере тот шквал критики, который обрушился на него в связи с появлением «Уроков Октября». Однако из предосторожности к концу своей работы он все-таки заявил, что исследование прошлых партийных разногласий не следует рассматривать как направленное против «тех товарищей, которые проводили ложную политику». Вместе с тем было бы, дескать, непозволительно вычеркнуть величайшую главу партийной истории только потому, что отдельные члены партии не сумели идти в ногу с пролетарской революцией. И далее: «Традиция революционной партии создается не из недомолвок, а из критической ясности»¹⁵. Но, несмотря на подобные пояснения, Троцкий имел мало оснований ожидать, что его брошюра будет воспринята всего лишь как простой вклад в критическую ясность партийной истории. В условиях того времени оценить брошюру можно было не иначе как открытое объявление политической войны отдельным товарищам. Они, во всяком случае, истолковывали ее появление именно так и действовали соответственно. Последовали массированные атаки, начало которым положила неподписанная редакционная статья в газете «Правда», озаглавленная «Как не нужно писать историю Октября». Вскоре, однако, стало известно, что ее автором был Бухарин.

Защищая Каменева и Зиновьева, он напомнил, что избрать Каменева в ЦК на Апрельской конференции предложил, несмотря на существовавшие разногласия, Ленин, что ЦК поручил Каменеву председательствовать на II съезде Советов как раз в момент Октябрьского восстания. Что же касается Зиновьева, который разошелся с ЦК вообще лишь на несколько дней, то вскоре после этого Центральный комитет уполномочил его доложить Всероссийскому Исполкому Советов о роспуске Учредительного собрания. Таким образом, партия рассматривала «октябрьскую ошибку» Каменева и Зиновьева всего лишь как временное разногласие, и она давала им ответственейшие поручения, хотя и не оправдывала их заблуждений. Своей редакционной статьей Бухарин стремился не столько защитить Зиновьева и Каменева, сколько атаковать Троцкого, которого обвинил в том, что в «Уроках Октября» он развязал политическую дискуссию, используя «полуэзоповский язык» и «своеобразный шифр», требующий расшифровки¹⁶.

Каменев сделал свой вклад в дискуссию, выступив с подробнейшим изложением многочисленных предреволюционных столкновений Троцкого с Лениным. Таким путем был предан гласности материал, до тех пор фигурировавший в анонимной литературе, которая использовалась в антитроцкистской кампании.

В отличие от Каменева Зиновьев начал атаку на Троцкого с самокритики. По его словам, в начале ноября 1917 г. он совершил «громадную ошибку», которую, однако, признал и исправил в течение нескольких дней. Троцкий со своей стороны грешил против истины, причисляя его к «правому крылу» большевиков, ибо такая группировка просто не существовала. Большевизму по его природе были чужды как левые, так и правые фракции. Большевизм всегда означал монолитную партию, «высеченную из одного куска». Долгую историю внутрипартийных расхождений и разногласий не следовало рассматривать под углом зрения конфликта между левым и правым крылом. Но если теория большевистского правого крыла не имела исторического обоснования, то теперь появилась опасность создания подобного крыла во главе с Троцким и в партии, и в Коминтерне.

Благодаря последовавшей позднее высылке Троцкого из страны нам известны собственные высказывания Зиновьева, освещавшие применявшуюся главными участниками «литературной дискуссии» аргументацию. Прибыв в 1929 г. в Турцию, Троцкий представил документы об обстоятельствах появления, как он сказал, «легенды о троцкизме». Эти материалы касались прежде всего некоторых замечаний Зиновьева в беседе, состоявшейся на квартире Каменева в октябре 1926 г., т. е. после того, как оба присоединились к Троцкому и его сторонникам, образовав оппозиционный блок против Сталина. Троцкий, отдельные последователи которого ранее считали публикацию «Уроков Октября» тактическим промахом, по этому случаю поинтересовался у Зиновьева, смогла ли бы состояться «литературная дискуссия», если бы «Уроки Октября» не были написаны. «Разумеется, — ответил Зиновьев. — “Уроки Октября” были только предлогом. Без этого повод дискуссии был бы другой, формы дискуссии несколько другие, но и только». Далее он, желая успокоить членов собственной ленинградской фракции, воспринявших «легенду» серьезно, сказал: «Ведь надо же понять, что было. А была борьба за власть. Все искусство состояло в том, чтобы связать старые разногласия с новыми проблемами. Для этого и был выдвинут “троцкизм”...»¹⁷

Другими словами, все дело сводилось к тому, чтобы из предреволюционной полемики Ленина против Троцкого сотворить антиленинское политическое течение — «троцкизм», который затем можно было бы считать лежащим в основе нынешних конфликтов между Троцким и старыми большевиками, последователями Ленина. Поскольку единственным учением, с которым большевики себя связывали или отождествляли, был ленинизм, предстать в роли лидера иного политического течения было для Троцкого губительным. Использовать в подобной манере старые споры между Лениным и Троцким позволял, конечно же, тот факт, что высший авторитет Ленина превратился в основу политических рассуждений большевиков. Насколько глубоко это укоренилось, показывает, как это ни парадоксально, собственная агрументация Троцкого в «Уроках Октября», где он защищает свои политические позиции и опровергает главных противников, доказывая, что в революционный период он все время боролся вместе с Лениным, а его (т. е. Троцкого) оппоненты выступали против Ленина. Поэтому если «Уроки Октября» и явились политическим промахом, то ошибка Троцкого заключалась не в том, что он решился в открытую схватиться со своими врагами, а в том, что он сделал это по их правилам. Следует добавить, что в

то время в руководстве в сямом деле существовали программные разногласия, которые в представлении многих партийцев ассоциировались с «троцкизмом», каким бы ни было происхождение данного термина.

Не упоминавшийся прямо в «Уроках Октября» Сталин тем не менее не преминул принять активное участие в дискуссии. В речи 19 ноября 1924 г. на тему «Троцкизм или ленинизм?» он подверг беспрецедентной критике революционную биографию Троцкого. Это было пока что наиболее важное выступление Сталина по вопросам истории партии. Он отрицал, что непосредственно перед Октябрем ЦК было против восстания и что Зиновьев и Каменев образовали правое крыло большевистской партии. Затем Сталин ударил по Троцкому, обвинив его в стремлении изобразить себя в качестве центральной фигуры Октябрьского восстания и замолчать руководящую роль партии, ее Центрального Комитета и петроградской партийной организации. Сталин признал «несомненно важную роль Троцкого в восстании», но отказал ему в «особой» роли. Ибо, будучи председателем Петроградского совета, он лишь выполнял волю соответствующих партийных инстанций, «руководивших каждым шагом Троцкого». На заседании 16 октября Центральный Комитет избрал «практический центр по организационному руководству восстанием» в составе Свердлова, Сталина, Дзержинского, Бубнова и Урицкого. Разве не странно, заметил Сталин, что Троцкий — «вдохновитель», «главная фигура» и «единственный руководитель» восстания — не являлся даже членом группы, специально созданной для руководства революционными действиями? И в этом, по мнению докладчика, не было ничего удивительного, ибо Троцкий, «человек сравнительно новый для нашей партии в период Октября», не играл и не мог играть никакой особой роли ни в партии, ни в Октябрьском восстании. Он, как и все ответственные работники, являлся лишь исполнителем воли ЦК и его органов, и все разговоры об особой роли Троцкого были, по мнению Сталина, только легендой, распространявшейся услужливыми «партийными» кумушками. А восстание все же имело своего вдохновителя и руководителя. «Но это был Ленин, а не кто-либо другой, тот самый Ленин, чьи резолюции принимались ЦК при решении вопроса о восстании, тот самый Ленин, которому подполье не помешало быть действительным вдохновителем восстания, вопреки утверждению товарища Троцкого. Глупо и смешно пытаться теперь болтовней о подполье замазать тот несомненный факт, что вдохновителем восстания был вождь партии В.И. Ленин»¹⁸.

Если особая роль Троцкого представляла собой легенду, то в ее создании Сталин мог бы упрекнуть также и себя. В статье, опубликованной в «Правде» и посвященной первой годовщине Октябрьской революции, он дал совершенно другую оценку роли Троцкого¹⁹ Безусловно, и тогда вдохновителем Октябрьского восстания Сталин назвал «ЦК партии во главе с тов. Лениным». Но он также отдал должное практическому руководству Троцкого. Возможно, Сталин помнил об этой своей оценке роли Троцкого (и сознавал ее справедливость) и поэтому был вынужден добавить, что «товарищ Троцкий хорошо дрался в период Октября», но, продолжал он, так поступали и левые эсеры. Кроме того, в момент, когда восстание нарастает, а враг изолирован, «даже отсталые становятся героями». Признаком настоящих революционеров, по словам Сталина, являлось поведение в период неудач и отступлений, как это было в период Бреста. В тот трудный момент, когда потребовалось проявить особое мужество и железное спокойствие, своевременно отступить и получить передышку для революции, Троцкому не хватило мужества и стойкости, чтобы не пойти по стопам левых эсеров, которые ударились в панику и впали в истерику перед угрозой германского империализма²⁰. Пн

В заключительной части речи Сталин обвинил Троцкого в стремлении своими «Уроками Октября» дискредитировать Ленина как главного руководителя восстания и партию как силу, организовавшую и осуществившую его. Все это, дескать, понадобилось лишь для того, чтобы подменить ленинизм троцкизмом. «Троцкизм» означал, во-первых, теорию перманентной революции с ее игнорированием крестьянского движения и игрой в захват власти, во-вторых, недоверие к большевистской партийности, ее монолитности и, в-третьих, недоверие к лидерам большевизма, попытку их дискредитации и развенчания. Останавливаясь на этих вопросах более подробно, Сталин доказывал, что Троцкий старался рассечь ленинизм на негодный предоктябрьский период, от которого Ленин якобы отказался, приняв теорию перманентной революции, и на приемлемый послеоктябрьский период. Соответственно, Троцкий хотел бы поделить историю партии на дооктябрьскую часть, или предысторию, и на по-октябрьскую часть, или настоящую, подлинную историю. Но подобное деление истории и ленинизма было, по словам Сталина, нелепостью. Ленинизм следовало рассматривать как целостную теорию. Сам Ленин говорил, что большевизм существует как течение политической мысли и как политическая партия с 1903 г. «Большевизм и ленинизм, — заявил Сталин, — едино суть»²¹.

Бичуя троцкизм в стремлении дискредитировать и развенчать лидеров большевизма, Сталин представил Троцкого клеветником Ленина. За подтверждением он обратился к брошюре «О Ленине», в которой Троцкий также рассказал о послереволюционном времени, когда немцы перешли в наступление и судьба нового правительства оказалась под вопросом. «Это был период, — писал он, — когда Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора». Сталин процитировал эту фразу, опустив первые слова («Это был период...») и тем самым исказив первоначальный смысл, а затем обвинил Троцкого в том, что он создал впечатление о Ленине как о «самом кровожадном из всех кровожадных большевиков». На самом же деле, заявил Сталин, Ленин был осторожен, не любил зарывающихся и нередко пресекал твердой рукой увлекающихся террором. Он был также примерным партийцем, который любил решать вопросы коллективно, после всестороннего обсуждения. У Троцкого, однако, продолжал Сталин, Ленин вышел похожим на какого-то китайского мандарина, обдумывающего важнейшие решения в тиши кабинета. В брошюре «О Ленине», например, он якобы решил вопрос о разгоне Учредительного собрания в ходе беседы с Троцким и лидером левых эсеров Марком Натансоном и создал институт армейских комиссаров после короткого разговора с Троцким, подбросившим эту идею. Сталин упрекнул Троцкого и в том, что в его брошюре Ленин выглядел революционером бланкистского толка, который в дни Октября советовал партии взять власть за спиной съезда Советов. Троцкий, таким образом, представил Ленина не тем, кем он был в действительности, т. е. величайшим марксистом, глубоким теоретиком и опытнейшим революционером, чуждым тени бланкизма. Он нарисовал портрет «не великана-Ленина, а какого-то карлика-бланкиста»²².

Желая во что бы то ни стало изобличить Троцкого в антиленинизме, Сталин использовал выдержки из не публиковавшегося ранее частного письма Троцкого, посланного в 1913 г. видному грузинскому меньшевику Н. Чхеидзе. Как вспоминал позднее Троцкий, поводом послужил тот факт, что издававшаяся в Петербурге большевистская газета присвоила себе название собственной публикации Троцкого в Вене.- «Правда — рабочая газета». В конце 1921 г., когда Комиссия Истпарта обнаружила это письмо в архивах царской полиции, председатель Комиссии М. Ольминский запросил мнение Троцкого относительно целесообразности публикации письма. Отвечая отрицательно, Троцкий заявил, что публикация лишь возобновила бы старые споры, ныне забытые, и добавил, что, по его мнению, он не был так уж совсем не прав в полемике того времени с большевиками. И вот теперь Сталин процитировал из письма 1913 г. (в качестве доказательства тогдашнего и нынешнего враждебного отношения Троцкого к Ленину и ленинизму) высказывание о том, что «все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения». Далее Сталин привел еще одну выдержку, в которой Троцкий характеризует Ленина как «профессионального эксплуататора всякой отсталости в русском рабочем движении»²³. Вскоре после этого, 9 декабря

1924 г., оба письма (Чхеидзе в 1913 г. и Ольминскому в 1921 г.) были полностью напечатаны в газете «Правда».

Сталин тщательно планировал свою тактику, и его выпад серьезно повредил Троцкому. Обнародованные в тот момент, когда преобладали настроения похожего на культ благоговения перед Лениным и ленинизмом, прежние высказывания Троцкого прозвучали на редкость кощунственно. Как позже признал в автобиографии Троцкий, опубликованное в 1924 г. письмо к Чхеидзе, само по себе не имеющее большого значения и являющееся всего лишь свидетельством дореволюционных перебранок среди радикальных русских эмигрантов, буквально ошеломило большинство членов партии, три четверти которых вступили в нее после революции и имели смутное представление о ее далеком политическом прошлом. Тот факт, заметил Троцкий, что письмо было 12-летней давности и отражало условия совершенно иного периода, не принимался во внимание, и он заключил: «Употребление, которое сделано было эпигонами из моего письма к Чхеидзе, представляет собой один из величайших обманов в мировой истории»²⁴. Какой бы сомнительной ни казалась точность данной оценки, бесспорно одно — письмо Чхеидзе было использовано чрезвычайно эффективно, как, впрочем, и письмо Ольминскому от 1921 г., в котором Троцкий как бы подтверждал свои взгляды 1913 г. или, на худой конец, не счел нужным выразить свое сожаление. Подготовив в конце ноября в ответ на нападки обширный меморандум, Троцкий все же решил его не публиковать и 15 января

1925 г. отправил в Центральный Комитет письмо, в котором шла речь о капитуляции. В нем он просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета. Отставку от военных дел ЦК утвердило на состоявшемся через несколько дней пленуме, и вскоре председателем РВС СССР и наркомом по военным и морским делам назначили Фрунзе. «Литературная дискуссия» завершилась. Она закончилась тяжелым поражением в той обреченной на неудачу политической борьбе, которую вел Троцкий.

..щт) м

• гх;

Сталин защищается

В брошюрах «О Ленине» и «Уроки Октября» четко отразились как оборонительная, так и наступательная стратегии биографической политики. В первом из этих сочинений Троцкий, выступая в какой-то степени в роли историка, предложил сырой материал для будущего биографа Ленина. Как объяснил Троцкий позднее, именно поэтому он ограничился теми периодами, в которые имел возможность непосредственно наблюдать Ленина, т. е. 1902-1903 и 1917-1919 гг. Но то были периоды, когда он в политических вопросах был заодно «с Лениным». Во втором сочинении, однако, подчеркивались не только близкие деловые отношения этих двух людей, но и зависимость Ленина от Троцкого,

которая в ряде моментов выглядела сильнее зависимости Троцкого от Ленина. Опубликованная в таком виде в 1924 г. история революционного партнерства двух главных архитекторов Октября должна была придать дополнительный блеск биографии Троцкого и подчеркнуть его особые преимущества в качестве преемника Ленина на роль главы партии. И хвалебные рецензии его сторонников на брошюру вряд ли могли еще больше акцентировать эту идею.

Но предложенная работа «О Ленине» задела самые тонкие душевные струны некоторых большевиков. Если в 1902-1903 гг. Троцкий предстал только лишь уважаемым молодым протеже Ленина, то в революционный период он уже выглядел совершенно равным Ленину в политике и таким же вождем революции. Ленин уже не походил на сверхчеловека, демиурга Октября. Он изображался не только постоянно ищущим советов Троцкого и придающим им особое значение, но и часто ошибающимся в делах, в которых Троцкий, как подтверждали последующие события, оказывался правым. Так было, по словам Троцкого, в начале октября при решении вопроса о незамедлительном захвате власти, на чем настаивал Ленин, опасавшийся, что Временное правительство может перехватить инициативу, так было и тогда, когда встал вопрос о необходимости приурочить восстание к открытию съезда советов, на чем настаивал и настоял Троцкий. Таким образом, у Троцкого Ленин, оставаясь величайшим революционером и зте яиа поп* успеха большевистской революции, уже выглядел подверженным человеческим слабостям. В середине 1924 г., в атмосфере быстро растущего культа Ленина, когда его с невероятной быстротой превращали в «икону» (как с сожалением отметила Крупская в своем выступлении на XIII съезде партии), подобная трактовка образа Ленина казалась оскорбительной. Многим большевикам даже представить было трудно, что в столь героический момент партийной истории, как захват власти, кто-то мог быть равным Ленину.

Поэтому Троцкий оказался уязвимым к обвинению в чрезмерном преувеличении за счет Ленина собственной роли в Октябре, и некоторые участники дискуссии особенно нажимали на это обстоятельство. Молотов, предложивший критический анализ брошюры «О Ленине» в качестве своего вклада в дискуссию, представил эту работу в виде попытки исторического самовозвеличивания Троцкого и принижения Ленина. Вместо того чтобы показать Ленина истинным руководителем и вдохновителем партии и масс в Октябре, его заставили играть роль «заговорщика, при этом — весьма неудачного заговорщика»²⁵.

По многим причинам подход Сталина к политике революционной биографии очень отличался от подхода Троцкого. Связывая свою собственную и дореволюционную карьеру Ленина, он не пытался встать на одну ступень с ним. Напротив, начиная с «клятвенной» речи, изображавшей всю партию в целом почтительным учеником Ленина, он сделал все, чтобы возвести Ленина на пьедестал, возвышавший его над всеми остальными, включая сюда и самого себя. В речах и статьях, относящихся к середине 20-х годов, он помог выработать особый метод цитирования Ленина как высшего и неоспоримого авторитета во всех вопросах, касающихся марксизма, революции и советского строя. Старательнее всех других ведущих большевиков Сталин стремился сделать из Ленина культовую фигуру — выдающуюся, как Монблан, геройскую, достойную подражания и непогрешимую. Упоминая себя или партию, он всегда рекомендовался послушным, верным учеником Ленина, и... никем более. И в данном вопросе он проявлял такую настойчивость, что, когда Ксенофонтов в письме от 1926 г. назвался «учеником Ленина и Сталина», Сталин отчитал его. Называй

ся: г-

’ Без чего нет (лат).

238 те себя учеником Ленина, посоветовал он в ответном послании, ибо было бы неправильным называть себя «учеником ученика Ленина»²⁶. Таким образом, линия Сталина в биографической политике сводилась к утверждению собственной роли ученика, а не партнера Ленина. Правда, в этой связи ему пришлось столкнуться с рядом серьезных проблем.

В истории партии 1917 г. обычно кульминационный момент. События «этой эпохи легендарных подвигов и величайших свершений в истории»²⁷ пересказывались и обсуждались в мельчайших подробностях, и к середине 20-х годов об Октябре накопилась обширная литература. Сточки зрения Сталина как участника биографической политики, такой подход ему не благоприятствовал. Ибо данная литература хотя бы уже одним фактом игнорирования его имени подчеркивала ту малозаметную роль, которую он играл в 1917 г., а в ряде случаев даже уличала в ошибках. Все это хранилось также в памяти многих участников революционных событий. Обстоятельства диктовали Сталину необходимость осторожного обращения со своей ролью в революции.

Революционная биография Сталина наконец начинает становиться предметом публичных комментариев Троцкого в его полемике с генеральным секретарем. Выступая на расширенном пленуме Исполкома Коминтерна в конце 1926 г., Троцкий заявил, что «Сталин после февральской революции проповедовал ошибочную тактику, которую Ленин характеризовал как каутскианский уклон». Процитировав в заключительном слове на этом же заседании данное утверждение, Сталин заявил: «Это неверно, товарищи. Это — сплетня. Никакого каутскианского уклона Сталин не “проповедовал”. То, что у меня были некоторые колебания после возвращения из ссылки, я этого не скрывал и сам писал об этом в своей брошюре «На путях к Октябрю». Но у кого из нас не бывали мимолетные колебания»²⁸. В жестоких условиях политической борьбы самокритика превратилась в самооправдание.

Троцкий вновь перешел в атаку в своем послании Комиссии Истпарта «О подделке истории Октябрьского переворота, истории революции и истории партии». Написанное в 1927 г. в ответ на разосланную Истпартом анкету, это неопубликованное «Письмо в Истпарт» разошлось в сотнях машинописных и рукописных копий. Живой язык и сенсационные разоблачения обеспечили ему в партийных кругах широкую и восприимчивую читательскую аудиторию. Хотя главная цель Троцкого состояла в том, чтобы защитить собственное революционное прошлое от организованных попыток партийной печати очернить его, «Письмо в Истпарт» детально разбирало и прошлое Сталина. «Сталин стоял за объединение с Церетели», — заявил Троцкий и привел выдержки из протоколов мартовского совещания, на котором Сталин предложил, чтобы большевики встретились с меньшевиками из группы Церетели и обсудили с ним и проблемы объединения. На этом же заседании Сталин позднее, отвечая на возражения, что объединение сделает партию слишком разнородной, заметил, что «без разногласий нет партийной жизни. Внутри партии мы будем изживать мелкие разногласия». Затем, поинтересовавшись, почему протоколы мартовского совещания никогда не публиковались, Троцкий прямо обвинил руководителей Истпарта в сокрытии документа «потому, что он жесточайшим образом компрометирует политическую физиономию Сталина в конце марта и в начале апреля, т. е. в тот период, когда Сталин самостоятельно пытался выработать политическую линию». Чтобы достаточно четко изобразить эту «физиономию», Троцкий добавил, что Сталин как редактор «Правды» и автор по-луоборонческих статей, условно поддерживавших Временное правительство, был одним из тех, кого критиковал Ленин, в речи от 4 апреля резко осудивший

«Правду» за то, что она потребовала от империалистического Временного правительства обещание отказаться от аннексий²⁹.

«Письмо» Троцкого было написано в октябре 1927 г., незадолго до того, как партия с большой помпой отметила 10-ю годовщину прихода к власти. Хотя к тому времени, как справедливо предположил Троцкий, историю революции уже переписали заново, важно отметить, что Сталина пока не превозносили в качестве творца победы Октября. В посвященных юбилею официальных материалах историческую роль Троцкого уже затушевали, Зиновьева и Каменева вновь предали анафеме за их хорошо известные прегрешения, но Сталина еще не вознесли задним числом до сияющих высот революционной славы. Для иллюстрации можно сослаться на работу о 1917 г., опубликованную к юбилею партийным историком Емельяном Ярославским, который к тому времени поставил свой талант на службу Сталину. По Ярославскому, выходило, что Ленин был единственным героем и вождем большевистской революции с самого начала и до конца. Даже в те 110 дней, проведенных в подполье, «он зорко следил за всем, что происходило в стране, давал ясную и точную оценку положения и точные указания партии, как ей действовать». Касаясь непосредственной организации восстания, Ярославский вскользь упомянул Военно-революционный комитет (не называя его председателя) и затем отнес политическое руководство восстанием па счет ЦК и Петербургского комитета партии, а «практически организованное руководство» на счет избранного Центральным Комитетом Военно-революционного центра в составе Свердлова, Сталина, Дзержинского, Бубнова и Урицкого. «Этот орган (а не кто другой), — писал Ярославский, — руководил всеми организациями, принимавшими участие в восстании (революционными военными частями, Красной гвардией)»³⁰.

По этому поводу Троцкий писал в «Письме в Истпарт», что Сталин с помощью Ярославского пытался сочинить новую историю Октябрьского восстания, приписывая руководство им центру, членом которого он, Троцкий, не являлся. Легенду об этом центре, продолжал он, создали по той простой причине, что в него входил Сталин. Затем Троцкий напомнил, что решающую ночь с 25 на 26 октября он провел вдвоем с Каменевым в помещении Военнореволюционного комитета, отвечая на телефонные запросы и отдавая распоряжения. «При всем напряжении памяти, — писал Троцкий, — я совершенно не могу ответить на вопрос, в чем, собственно, состояла в те решающие дни роль Сталина? Ни разу мне не пришлось обратиться к нему за советом или за содействием. Никакой инициативы он не проявлял. Ни одного самостоятельного предложения не сделал». Военно-революционный центр, по словам Троцкого, не играл самостоятельной роли и имел второстепенное значение. А вот почему он, Троцкий, не являлся его членом, объяснялось весьма просто. Второго ноября 1927 г. Троцкий в дополнении к «Письму» указал, что в этот день «Правда» напечатала выдержки из протоколов заседания ЦК от 16 октября 1917 г., в которых говорилось, что Военно-революционный центр из пяти человек «входил в состав революционного советского комитета». Ясно, заметил Троцкий, что было излишним вводить его вторично в организацию, председателем которой он уже был³¹.

Хотя книга Ярославского перекраивала историю 1917 г. таким образом, чтобы преувеличить революционные заслуги Сталина, она еще не изображала его вторым великим вождем большевистской революции. В 10-ю годовщину революции, т. е. в то время, когда политическая звезда Сталина явно восходила, его еще не занесли в партийные анналы как героя Октября. Не примелькалось его имя и в советской литературе о Гражданской войне. В представлении народа даже оборона Царицына еще не связывалась с его именем. Когда в 1925 г. город переименовали в Сталинград, мало кто считал Сталина героем царицынских событий 1918 г. Орджоникидзе, например, вовсе не назвал его в юбилейной статье о 10-й армии, а Минин, который в 1918 г. являлся большевистским мэром города и членом Реввоенсовета 10-й армии, едва упомянул Сталина в своей героической драме «Город в кольце», написанной в 1925 г.³² Не фигурировал он и в газетных статьях, опубликованных 23 февраля 1927 г. в связи с 9-й годовщиной создания Красной Армии. В тот же день два года спустя в юбилейных статьях Ворошилова и других большевистских деятелей Сталин все еще не выступал в роли организатора Красной Армии. Эта роль больше не отводилась Троцкому, только что депортированному в Турцию, но и Сталина пока не водворили на освободившееся место.

Развязка

*

Завершая свое «Письмо в Истпарт», Троцкий начал новый раздел с предупреждения о том, что Сталину следовало бы быть поосторожнее с последним периодом жизни Ленина, «когда Владимир Ильич подвел в отношении Сталина кое-какие итоги». После этого Троцкий пустился в подробные разоблачения. С помощью документов, большинство из которых было заимствовано из неопубликованной переписки Политбюро, Троцкий поведал, как в последние месяцы жизни Ленина его взаимоотношения со Сталиным ухудшились до полного разрыва. И хотя отдельные эпизоды этой истории были известны в партии и даже зафиксированы в открытых материалах, ее еще не рассказывали так ярко и с такими подробностями. Это была самая сенсационная часть «Письма», причинившая Сталину наибольший ущерб.

Сперва Троцкий процитировал свою переписку с Лениным относительно конфликта вокруг монополии внешней торговли и роли в нем Сталина. Затем он с документами в руках разобрал более серьезные разногласия между Лениным и Сталиным по национальному вопросу. Троцкий привел текст ленинского письма от 27 сентября 1922 г. и ту часть ответа Сталина, которая содержала реплику о «национальном либерализме товарища Ленина»; дал выдержку из записки Ленина, в которой говорилось о «торопливости» и «озлоблении» Сталина, и напомнил слова Ленина о политической ответственности Сталина и Дзержинского за великорусско-националистическую кампанию; процитировал письмо Ленина от 5 марта 1923 г. с просьбой к Троцкому взять на себя защиту грузинского дела в ЦК партии, а также записку от б марта, в которой Ленин сообщал грузинским оппонентам Сталина о том, что всей душой следит за их делом, о своем возмущении грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского; привел реплику Ленина Фотиевой о том, что, если только Сталин узнает о письме по национальному вопросу, он заключит гнилой компромисс и обманет³³.

К тому времени «завещание» Ленина приобрело в партийных кругах такую известность, что Троцкий даже не счел нужным воспроизвести его в «Письме в Истпарт» полностью. Тем не менее он его упомянул как документ, в котором выражалось недоверие Сталину, отмечались его грубость и нелояльность, и заявил, что организационный вывод из «завещания» мог быть только один: «Сместить Сталина с поста генерального секретаря». Троцкий подчеркнул, что критика Лениным Рабкрина в работе «Лучше меньше, да лучше» была целиком и полностью направлена против Сталина, и процитировал (не указывая источника) слова Фотиевой о том, что к XII съезду Ленин готовил для Сталина «бомбу». И наконец, Троцкий заявил, что самым последним письмом Ленина было «письмо... Сталину о разрыве с ним всяких товарищеских отношений». Ссылаясь на выступление Зиновьева по поводу этого письма во время секретного пленума ЦК, состоявшегося в июле 1926 г., Троцкий поставил под сомнение высказывание на пленуме сестры Ленина Марии Ильиничны, утверждавшей, что в основе письма лежали личные, а не политические соображения. «“Грубость” и “нелояльность”, — писал Троцкий, — тоже личные качества. Но Ленин предупреждал о них партию не по “личным”, а по партийным причинам. Совершенно такой же характер имело и письмо Ленина о разрыве товарищеских отношений»³⁴.

Драма с «завещанием» Ленина подошла к концу во время последней конфронтации между Троцким и Сталиным на пленуме ЦК перед XV съездом партии. Выступив 23 октября 1927 г. в порядке обсуждения резолюции, требовавшей исключения его и Зиновьева из Центрального Комитета, Троцкий не столько говорил в свою защиту, сколько против Сталина и того курса, которого придерживались он и его сторонники. Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, заявил Троцкий, перестали быть качествами отдельной личности, а стали характерными чертами всей правящей фракции. Опасения появились у Ленина сразу же после избрания Сталина генеральным секретарем. И тревога оказалась действительно обоснованной. Секретариат ЦК, до тех пор, пока Ленин активно занимался делами, игравший в политике лишь подчиненную роль, сразу же после болезни Ленина начал, по словам Троцкого, узурпировать власть. Именно по этой причине последний совет Ленина партии гласил: «Сместите Сталина, который может привести партию к расколу и гибели»³⁵.

Сталин в тот день выступил на собрании высшего партийного форума, чтобы дать по Троцкому последний, завершающий залп. Поскольку через несколько дней «Правда» напечатала эту речь, то ее «выслушало» все население Советского Союза. Сталин начал с того, что оспаривал значение «личного момента». Нападки на него со стороны оппозиции по этому пункту отражали лишь тот факт, что его, Сталина, труднее, чем некоторых других товарищей, надуть, ибо он лучше разбирается в плутнях оппозиции. Пусть ругают на здоровье, заметил Сталин, ведь он человек маленький, но какие вещи они говорили о Ленине! Здесь Сталин вновь процитировал известный абзац из письма Троцкого Чхеидзе, написанного в 1913 г. (в котором Троцкий назвал Ленина эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении), и воскликнул: «Язычок-то, язычок какой, обратите внимание, товарищи. Это пишет Троцкий. И пишет он о Ленине. Можно ли удивляться тому, что Троцкий, так бесцеремонно третирующий великого Ленина, сапога которого он не стоит, ругает теперь почем зря одного из многих учеников Ленина — тов. Сталина». И начав выступление как упражнение в биографической политике, Сталин и закончил его в том же ключе. Он пожелал Троцкому поспешить к своему «дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду». Ему-де Троцкий посвятил выпущенную в 1904 г. брошюру «Наши политические задачи», в которой нападал на организационные принципы, изложенные Лениным в работе «Шаг вперед, два шага назад». В брошюре Троцкий называл Ленина не иначе как «Максимилиан Ленин», намекая на то, что он является новым Робеспьером с его стремлением к личной диктатуре. По словам Сталина, это была чисто меньшевистская брошюра, выражавшая типично меньшевистское пренебрежение Троцкого к ленинской концепции партии и партийной дисциплине. Как выразился Сталин, пусть Троцкий уходит к своему «дорогому учителю» лидеру меньшевиков-эмигрантов Аксельроду, да поторопится, чтобы поспеть, прежде чем дряхлый старик помрет.

Так Сталин закончил свое выступление. Между тем во вступительной части речи, озаглавленной «Некоторые мелкие вопросы», он вплотную занялся «завещанием» Ленина. Вначале Сталин отверг заявление оппозиции, что Центральный комитет скрыл этот вызвавший споры документ. «Завещание» Ленина, пояснил он, адресованное XII съезду партии, было оглашено на съезде, который единогласно решил не опубликовывать его, между прочим, еще и потому, что сам Ленин этого не хотел и не требовал. И не Троцкий ли пытался скрыть факт существования документа, когда критиковал книгу Истмена в журнале «Большевик»? Совершенно верно, продолжал Сталин, что тов. Ленин в «завещании» предложил съезду ввиду грубости Сталина обдумать вопрос о его замене на посту генерального секретаря. Повторив полностью текст написанного 4 января 1923 г. добавления к письму, Сталин заявил:

«Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается. Я на первом же заседании пленума ЦК после XIII съезда просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе и Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту. Что же я мог сделать? Сбежать с поста? Это не в моем характере, ни с каких постов я никогда не убегал и не имею права убегать, ибо это было бы дезертирством. Человек я, как уже раньше об этом говорил, подневольный, и когда партия обязывает, я должен подчиниться. Через год после этого я вновь подал заявление в пленум об освобождении, но меня вновь обязали остаться на посту. Что же я мог еще сделать?»³⁶.

Процитировав ту часть «завещания», где говорится о его отрицательных личных качествах, Сталин сказал, что у оппозиции нет оснований козырять документом. Совсем наоборот. «Завещание» Ленина, по словам Сталина, убивало лидеров оппозиции. Ибо в нем Троцкий обвиняется в «небольшевизме» и констатируется, что ошибки Каменева и Зиновьева в 1917 г. не являлись «случайностью». А это, заметил Сталин, значит, что политически нельзя доверять ни Троцкому, страдающему «небольшевизмом», ни Каменеву и Зиновьеву, ошибки которых не являются «случайностью» и, следовательно, могут и должны повториться. Что же касается Сталина, отмечалось далее, то в «завещании» нет ни слова, ни намека на его ошибки. «Говорится там только о грубости Сталина, — продолжал он. — Но грубость не есть и не может быть недостатком политической линии или позиции Сталина».

Пересуды относительно «завещания», должно быть, несколько омрачили радость Сталина по поводу достигнутого в то время политического триумфа над «объединенной оппозицией». Как пишет Медведев, бюллетени с текстом «завещания» роздали 1669 делегатам, собравшимся в декабре в Москве на XV съезд партии. Учитывая, что бюллетень был отпечатан в количестве 13 500 экземпляров, можно предположить, что он предназначался для более широких партийных кругов. Как следует из неопубликованных бумаг бывшего делегата Е.П. Фролова, съезд 9 декабря 1927 г. принял по предложению Рыкова решение о публикации в качестве материалов съезда «завещания» и ранее не печатавшихся писем Ленина по внутрипартийным вопросам³⁷ Этого, однако, не сделали, как и не разослали после съезда партийным организациям оставшиеся экземпляры бюллетеня. Почти все делегаты, не уничтожившие вовремя собственные экземпляры бюллетеня, оказались среди жертв сталинских чисток 30-х годов, когда членов партии приговаривали к смерти или длительным срокам тюремного заключения за хранение «контрреволюционного документа, так называемого завещания Ленина»³⁸.

Никто из главных участников не вышел без ущерба из дискуссий вокруг биографий. В разной форме, но каждый остался в партийной памяти человеком с подпорченной биографией. Можно спорить о том, насколько серьезно данное обстоятельство повредило Сталину как участнику борьбы за верховенство в партии. Но оно ни в коем случае не отвечало его интересам и желанию быть признанным политическим сообществом в качестве правомочного преемника Ленина и являлось источником мучительных переживаний. Ибо, как говорилось выше, Сталин был человеком, для которого самым важным являлась его собственная революционная биография.

Примечания ^ >'

,А

¹ОеиКсЬе>-15аас. Тбе Ргорбе! ЦпагтеДТгоГзку, 1921-1929. Ьопбоп, 1959.Р94.

²Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партий после смерти Ленина. Стэнфорд, 1971. С. 51-54. Валентинов также сообщает, что на открытии XII съезда в следующем месяце Ворошилов, увидев входящего в зал в сопровождении Радска Троцкого, крикнул: «Вот идет Лев, а за ним его хвост». Когда об этом презрительном замечании стало известно Радеку, он написал следующее неприличное четверостишие, быстро распространившееся среди участников съезда и ставшее известным в Москве:

У Ворошилова тупая голова,

Всемысли в кучу свалены. 4

И лучше быть хвостом у льва,

Чем ж... юу Сталина.

3 йеиЧсЬег 1$аас. Тбе Ргорбе! Г1пагшес1: Тгоьку, 1921-1929 - Р. 94;5[аИп: А Робпса! Вю^гарбу. Г4.У, 1966. Р. 2ТЪ\Еа$(тап Мах. 5тсе Ьетп Ц>ес1. Ц.У., 1925 Р 19.

⁴Валентинов И Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина... С. 57-58.

⁵ТгоХвку'Ь. Му ОГе. 1М.У, 1930. Р. 478-479- О различных попытках! Ленина сделать Троцкого заместителем премьера ал.-.ОеиПсЬег/ааас.ТЬеРгорЬа ЦпагтеЛТгоьку, 1921-1929 Р 94. Не вызывает сомнений, что первоначальное предложение Ленина в апреле 1922 г. преследовало цель создать противовес растущему влиянию Сталина.

⁶ Троцкий Л. Новый курс. М., 1924, с. 45,48.

⁷Сталин И.В. Соч.Т. 5-С. 384-385-

⁸ТроцкийЛ. ОЛенине. М., 1924. С. 65,75,77,100,106. Отдельные факты заимствованы из более точного их описания в книге Троцкого «Му ЦГе».

⁹ «Красная новь». 1924. № 4 (21). С. 343. '1т • V-

¹⁰ Более подробно об этом см.: СяггЛ.Я.5ос1аб5ттОпеСоип(гу 1924-1926. ЮС., 1960 Уо1. 2.С6. 10. Глава 11-я содержит ценные сведения о последовавших спорах. См. также: Оеи&сЬегЫаас. Тбе Ргорбег 1_1пагте<± Тгогзку, 1921 —1929— Р- 152-162.

¹¹ТроцкийЛ. Уроки Октября // Об «Уроках Октября». Л., 1924. С. 205-206, 221.

¹² Троцкий ничего не говорит о последствиях поступках Каменева, выдавшего ленинский план восстания. В письме Центральному комитету Ленин назвал действия Каменева и Зиновьева «штрейкбрехерством» и потребовал их исключения из партии. ЦК высказался против исключения, но принял заявление Каменева о выходе из состава ЦК.

¹¹Троцкий Л.У рот Октября... С. 223. Из состава ЦК 4 ноября вышли Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин и Милютин.

¹⁴ТроцкийЛ. Уроки Октября... С. 237, 239-

¹⁵ Там же. С. 237

¹⁶ За ленинизм: Сб. статей. М., Л., 1925- С. 9, 14 (прим.). Говоря об эзоповом языке, который он обнаружил прежде всего во вступительной части к «Урокам Октября», Бухарин заявил, что Троцкий писал в такой манере, что «для совсем неопытного читателя пройдут незамеченными намеки и полунамеки».

¹⁷ТгокЬуВ. ТЬе 5|аНп 5сЬоо1 оГРакШсайоп. РТУ, 1962. Р. 89-95.

¹⁸СталинИ.В.Соч. Т. 6. С. 324-357 Нет никаких сведений о том, что «практический центр» эффективно функционировал.,

¹⁹ См. выше. С. 140.

²⁰Сталин И.В,Соч. Т. 6. С. 329-331.

²¹ Там же. С. 349-354. О том, что большевизм существует с 1903 г., Ленин писал н работе «Детская болезнь «ленизны» н коммунизме» (Ленин В.И.Поли. собр. соч. Т. 41. С. 1-104).

²² Там же. Т. 6. С. 354-356. Об определении бланкизма см. выше с. 70-71, прим. 63.

²³ Там же. С. 349-350.

²⁹ Письмо Троцкого в Истпарт см.: ТгоКЬ)' В ТЬе 5Ыт 5сЬоо1 о( РаЫГсаПоп... Р. 18-19. Относительно распространения «Письма» в копиях см. предисловие к этой книге Троцкого (С. 41).

³⁰ЯрославскийЕ. Партия большевиков в 1917 году. М., Л,, 1927 С. 85-86,90.

³¹ТюС5к)’В. ТЬе 5(аПп 5сЬоо1 оГРаЫПсаСюп... Р 13-15.

³² ТгоК/гуГ. ЗГаНп: Ап Арргаиа! о! 1Ье Мап апс! РЪь 1пПиепсе... Х.У., 1967 Р. 283. ‘И

³³ТгоСзкуВ ТЬе 51аНп 5сЬоо1 оГ РаЬШсайоп... Р. 65-75.

³⁴ 1ЬкА Р, 75-77 Утверждение, что Ленин последним письмом порвал отношения со Сталиным, не совсем точно, хотя Троцкий, не видевший текста письма, мог этого не знать. Данную неточность он повторил в биографии Сталина (5(а1т: Ап Аррга15а1 о( (Ье Мап апс! Нк 1пПиепсе. Р. 375)- Подобные заявления явились, по-видимому, причиной широко распространившегося ложного представления, что Ленин сноим письмом фактически порвал отношения со Сталиным, а не просто пригрозил этой мерой.

³⁵ТгоЫгуВ ТЬе Кеа1 БйиаЬоп т Ки&иа. 14.У, 1928, Р. 7-8.

³⁶Сталин И.В.Соч.Т. 10. С. 175-176.

³⁷МеВиеВеиКоуА. Ье1 Н15(огу.1ис1{>е: ТЬе Оп§1пь апс! Соп5е^иепсе5 оГЗСаНшып. N.3'., 1971. Р. 28-29.

³⁸ 1ЫД Р. 29- 5

л I

,-Кр.М

Ы,,

г ГК

Ж- .;4'/ !.

:ц.'

СУ!

Г⁷

Социализм в одной, отдельно взятой стране

»г-г- о*** - (•

V Л'>1 « ;

.И * >’’>И ^г г :•

.(.VI и*4нг>п114Ч1<>

Л‘

Ленинские ориентиры

Далеко не последним источником конфликта внутри партии после смерти Ленина было разногласие о курсе политики советского государства. Предполагалось, что строительство социализма в Советской России будет осуществляться в рамках нэпа, но к вопросу о том, как пойдет этот процесс, существовали принципиально различные подходы.

«Строительство социализма» — само по себе это понятие означало дальнейшее развитие классического марксистского взгляда на историю. Маркс и Энгельс полагали, что пролетарская революция произойдет в обществах, которые уже достигли стадии индустриализации и урбанизации при капитализме и, следовательно, могут быть быстро преобразованы на этой принципиально новой исторически сложившейся основе. Исходя из этого, они считали, что сразу же после великого восстания рабочих общество уже войдет в «первую фазу» коммунизма, которая позднее, в ходе развития марксистского движения, получила название «социализм». Во время этой переходной первой фазы (Маркс, по-видимому, считал, что она будет длиться месяцы или годы, но не десятилетия) вознаграждение станут распределять по труду, а управление обществом возьмет на себя революционная диктатура пролетариата. В следующей, «высшей фазе» коммунистического общества, которую марксисты назвали «коммунизм» или «полный коммунизм», современные производительные силы, которые развивались, но сковывались капитализмом, будут высвобождены, наступит материальное изобилие, вознаграждение начнут распределять по потребностям, а правительство как орган угнетения в его первоначальном смысле прекратит свое существование¹.

Именно таким представляли классики марксизма будущее после революции. Новым элементом, предложенным ленинским марксизмом, был тезис о том, что в отсталой стране, такой, как Россия, должна пройти целая историческая эпоха между пролетарской революцией и наступлением социализма. Ленин видел Россию вскоре после взятия власти как советскую, но еще не социалистическую страну. В ней уже произошла политическая революция, в результате которой власть взял рабочий класс во главе с партией марксистов-социалис-тов, но сам образ жизни еще не стал социалистическим, а если и стал, то лишь отчасти. Национализация земли, источников сырья и основных средств производства не превратила Россию в социалистическую страну, несмотря на то что первоначальный период пребывания большевиков у власти был периодом «военного коммунизма». Ибо «социализм» означал не просто общественную собственность на средства производства. Это должно было быть общество, достигшее высокого уровня экономического и культурного развития, общество машинной технологии, население которого, проникнутое социалистическим самосознанием, оказалось бы активно вовлеченным в управление общественными делами и добровольно участвовало бы в кооперативных формах труда. Следовательно, чтобы Россию нэповскую сделать социалистической, требовалось осуществить глубокое обновление общества и преодолеть вековое наследие отсталости, нищеты, неграмотности, религиозности, бюрократии, лености и коррупции. Поэтому социалистическая революция уже после захвата власти рассматривалась как длительный процесс, в рамках которого партия большевиков претендовала на безраздельную власть, исходя из того, что только она знает, как руководить многогранной деятельностью по строительству социалистического общества. Именно развитие марксистской мысли в этом направлении и стало одним из вкладов Ленина в коммунизм как идеологию и культуру.

Вполне естественно, что Ленин и его соратники уделяли большое внимание экономическим аспектам развития, и в особенности индустриализации. Еще до прихода большевиков к власти Ленин писал, что придется «либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически»². Впоследствии Ленин, воодушевленный перспективой электрификации России, которую он считал ключевым моментом в деле экономического возрождения страны, выдвинул следующую формулу: «Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны». В отличие от дореволюционной России и бедной, отсталой, аграрной нэповской России, будущая социалистическая Россия представлялась урбанизированной страной, достигшей достаточно высокого уровня материальной обеспеченности жизни, страной с современной машинной индустрией, особая роль в развитии которой отводилась электрификации в соответствии с десятилетним планом ГОЭЛРО, разработанным по указанию Ленина. В одной из последних своих статей «Лучше меньше, да лучше» Ленин писал, что задача состоит в том, чтобы «пересесть, выражаясь фигурально, с одной лошади на другую, именно с лошади крестьянской, мужицкой, обнищалой, с лошади экономий, рассчитанных на разоренную крестьянскую страну, — на лошадь, которую ищет и не может не искать для себя пролетариат, на лошадь крупной машинной индустрии, электрификации, Волховстроя и т. д.»³.

Ленин всегда связывал развитие России с международными событиями, в особенности с революциями трудящихся в других странах. «...Полная победа социалистической революции, — сказал он 8 ноября 1918 г., — немыслима в одной стране, а требует самого активного сотрудничества, по меньшей мере, нескольких передовых стран, к которым мы Россию причисштъ неможем<Л. Выступая на X съезде, он заявил, что в такой стране, как Россия, где промышленные рабочие составляют меньшинство, а малоземельные крестьяне — подавляющее большинство населения, социалистическая революция может увенчаться окончательным успехом только при двух условиях: заблаговременной поддержке благодаря социалистической революции в одной или нескольких развитых странах, а также союзу между пролетариатом и большинством крестьянского населения. Это мнение считалось общепринятым среди большевиков, и они продолжали придерживаться его, несмотря на ход событий за границей, кульминацией которых стало поражение коммунистов в Германии осенью 1923 г., что подорвало веру большевиков в то, что социалистические революции в Европе произойдут в недалеком будущем. Таким образом, то, что писал по этому вопросу Сталин в своей работе «Об основах ленинизма», является лишь повторением ленинского положения: «Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, это доказывает история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, недостаточно, для этого требуются усилия пролетариев нескольких развитых стран»⁵.

Ленин всегда считал, что успехи социалистических преобразований в России во многом зависят от развития революционных событий за ее пределами. Однако в последние годы его жизни учение о «строительстве социализма» претерпело определенные изменения. Так, в 1921-1923 гг. он придавал большее значение постепенному строительству социализма в России. В статье, опубликованной в ноябре 1921 г. (где содержится знаменитое предсказание, что после победы революции в мировом масштабе золото будет использоваться для строительства общественных уборных в крупных городах), Ленин противопоставлял «революционный подход» к экономическим проблемам, характерный для периода «военного коммунизма», постепенному, осторожному (и, с точки зрения Ленина, более правильному) «реформистскому подходу», принятому в условиях нэпа, а также подчеркивал, что развитие внутренней торговли является ключевым звеном в цепи событий, которым должны овладеть большевики⁶. Более того, в последние годы своей жизни Ленин вывел кардинальную формулу социалистического строительства — «кооперирование в России», т. е. вовлечение населения в кооперативы. Он писал, что первые социалисты, например Роберт Оуэн, были правы, представляя социализм как общество кооператоров. Ошибка их заключалась в непонимании того, что классовая борьба и политическая революция являются существенными предпосылками реализации мечты о кооперации. Теперь партии предстояло перенести центр тяжести с революции и политической борьбы на мирную организационную и культурную работу — «культурничество». Следует расширять воспитательную работу в сочетании с экономическим стимулированием для того, чтобы вовлечь крестьян и другие слои населения в кооперативы. Однако для осуществления такой культурной революции в России и строительства социализма через нэп понадобится целая историческая эпоха — как минимум 10-20 лет⁷.

-‘.Л’--

Диснуссия об индустриализации

Таковы были ленинские принципы политики партии. После смерти Ленина его преемники, принимая эти принципы к сведению, неизбежно должны были сориентироваться в сложившейся ситуации в свете новых условий и проблем, а также собственных политических предпочтений. Взявшись за решение насущных практических проблем, связанных с необходимостью безотлагательной индустриализации, коллективное руководство партии сосредоточило свое внимание не на «культурничестве», а на развитии экономики. Дискуссии в партии о путях строительства социализма в России в основном сводились к спорам об индустриализации. В партийном руководстве произошла поляризация мнений между правыми и левыми. Главными представителями конфликтующих сторон стали Бухарин и Преображенский — соавторы «Азбуки коммунизма», теоретического манифеста «военного коммунизма». Как Бухарин, так и Преображенский претендовали на то, что их политические предписания соответствуют принципам ленинизма, и у обоих были определенные основания для такого утверждения. Однако и тот, и другой — каждый по-своему — в какой-то мере отошли от ленинского наследия.

Отправной точкой для Бухарина были положения Ленина, выдвинутые им в последние годы жизни, — необходимость реформ, ключевая роль торговли, кооперирование в России и культурная революция. Он называл предложенный им путь «аграрно-кооперативный социализм», утверждая, что идея заимствована у Ленина. Построение такого социализма через нэп должно было быть медленным, поэтапным процессом. Путь к индустриализации лежал через стимулирование торговли путем установления низких цен или снижения цен на промышленные товары в соответствии с принципом, по которому расширение эффективного спроса приведет к увеличению производства сельскохозяйственной продукции для сбыта на рынке, а следовательно, и к появлению излишков продукции, которые правительство могло бы обложить налогом, получив таким образом средства для капиталовложений в промышленность⁸.

Бухарин подчеркивал, что путь к социализму «есть путь... очень долгий» в условиях отсталой России и что при отсутствии технической и экономической помощи других стран в конечном счете получится в лучшем случае относительно отсталый социализм. И все же задача строительства социализма в России может быть решена при условии, что партия станет проводить правильную политику в отношении крестьянства. Эта политика должна быть в первую очередь ориентирована на крестьянина-середняка, являющегося, по словам Ленина, «центральной фигурой нашего земледелия». С одной стороны, расширение нэпа в деревне позволит и поможет трудолюбивым и достаточно состоятельным крестьянам-середнякам и даже кулакам жить в достатке и даже «обогащаться» — термин, который Бухарин использовал в одном из выступлений и откоторого ему впоследствии пришлось отказаться. Рыночные отношения станут использоваться для того, чтобы со временем можно было их же преодолеть. С другой стороны, государство трудящихся употребит все мирные средства убеждения в своей борьбе против сельской буржуазии за будущее крестьянских масс. Используя материальные стимулы, государство вовлечет крестьян-се-редняков в различные кооперативы, в частности в торгово-закупочные и кредитные. Таким образом, постепенно произойдет «врастание» крестьянских кооперативов в систему государственных экономических организаций. Сто миллионов крестьян с их 22 млн хозяйств будут вовлечены в социалистическое строительство по пути сельской кооперации. В стране, которая едва вырвалась из тисков ужасающей нищеты, грязи, темноты, варварства и пассивности, решить эту задачу нелегко, но все-таки возможно⁹.

Еще в феврале 1924 г., выступая по вопросу о строительстве социализма, Бухарин заметил (как бы вскользь), что он ведет речь об «одной, отдельно взятой стране»¹⁰ Это расходилось с общепринятой позицией большевиков, ибо Бухарин отделил программу строительства социализма в России от перспектив дальнейших революционных событий в мире. Хотя в то время он и не подчеркивал положение об «одной стране», Бухарин и другие близкие ему члены умеренной группы, например Рыков и Леонид Красин, хорошо понимали его значение. Они были убеждены, что Советская Россия, идущая по пути постепенного строительства аграрно-кооперативного социализма, которое могло быть успешным только в условиях мира и, возможно, при наличии определенной экономической помощи со стороны некоммунистических стран, должна отказаться от стремления к международной коммунистической революции в качестве необходимого элемента и направления своей государственной политики. Отказ Троцкого и его сторонников среди левых поддержать этот курс привел к тому, что Бухарин и другие умеренные заняли враждебную в отношении Троцкого политическую позицию и были готовы объединить усилия со Сталиным в борьбе против него. По их мнению, отказ от тезиса о мировой революции являлся логическим следствием стратегического решения, принятого в 1921 г., о переходе от «военного коммунизма» к нэпу — переходе, необходимость которого была вызвана отсутствием новых революций, на которые Ленин возлагал большие надежды в 1917 г. Бухарин и его сторонники считали, что и сам Ленин в последние годы жизни склонялся к выводам, созвучным их позиции. Как сказал один из них, Авель Енукидзе, в частной беседе с благожелательно настроенным американским журналистом, если мировая революция не наступит, нам самим придется «расхлебывать кашу»¹*.

Итак, левая оппозиция не хотела отказаться от надежд на дальнейшее развитие международной коммунистической революции. Ее не воодушевлял ни призыв, с которым Ленин обратился в последние годы своей жизни, о необходимости действовать постепенно, ни его цель — завершение кооперирования в России по окончании длительного периода культурной революции. В программе левых, сформулированной Преображенским в конце 1924 г., ключевым моментом как в индустриализации России, так и в строительстве социализма провозглашалось «накопление». Государство должно накопить ресурсы для ускоренного роста социалистического (государственного) сектора, который одновременно являлся в основном индустриализированным сектором, за счет в основном аграрного частного сектора. По мнению Преображенского, позиция советского государства в этом вопросе была в определенном смысле аналогичной позиции предпринимателей на заре капиталистической эпохи, которые «запустили» механизм капиталистического хозяйства, использовав такие процессы накопления, как ограбление колоний и обезземеливание крестьян за счет «огораживания», т. е. процессы, рассмотренные Марксом в «Капитале» в разделе «Первоначальное капиталистическое накопление». Преображенский полагал, что индустриализация будет осуществляться за счет «первоначального социалистического накопления», т. е. в первую очередь за счет использования финансовых мер (налогов, цен и т. д.) с целью извлечения ресурсов из частного сектора для вложения их в развитие государственной промышленности. Таким образом, хозяйственные отношения между двумя секторами будут основаны на «неэквивалентном обмене».

Преображенский сформулировал этот «основной закон» первоначального социалистического накопления следующим образом: «Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства, тем больше социалистическое накопление вынуждено опираться на эксплуатацию досоциалистических форм хозяйства»¹².

Двенадцатого декабря 1924 г. Бухарин опубликовал в «Правде» острый полемический ответ Преображенскому в статье, озаглавленной «Новое открытие советской экономики, или Как подорвать блок рабочих и крестьян». В статье «Закон Преображенского» осуждался как недопустимый подход к строительству социализма в России. Указывалось, что сама идея о «первоначальном социалистическом накоплении», выдвинутая по аналогии с процессами беспощадной эксплуатации, рассматриваемыми Марксом под рубрикой «Первоначальное капиталистическое накопление», является чудовищной. Ограблению крестьян у Маркса соответствует их «эксплуатация» у Преображенского. То, что Маркс назвал катастрофически быстрым «пожиранием» старых экономических форм в период первоначального накопления, неизбежно должно было повториться. В соответствии с предлагаемой моделью социалистической индустриализации рабочий класс «сядет на шею» мелким производителям таким же образом, как это делает плантатор в отношении объекта колониальной эксплуатации. Социалистическая промышленность будет играть роль «метрополий», а крестьянское хозяйство — «мелкобуржуазных колоний». Такая политика отражает троцкистский взгляд на крестьянство как на неизбежного врага и в случае ее осуществления может разрушить или серьезно подорвать основу советской системы — рабоче-крестьянский блок. Она противоречит ленинской концепции аграрно-кооперативного социализма, по которой крестьянин должен оставаться союзником, «пусть даже и невольным», рабочего класса в течение всего периода перехода к социализму. Кроме того, игнорируется ленинская концепция кооперирования в качестве главного средства, с использованием которого крестьянство будет приведено к социализму.

В ответ на эту резкую критику Преображенский заявил, что труды Ленина — это не талмуд, а ленинцы не должны быть талмудистами. Вместе с тем он указал, что его концепция нэповской смешанной экономики как арены конкурентной борьбы между социалистическим и капиталистическим сектором исходит из ленинских идей. Так оно и было на самом деле. В качестве примера можно привести одно из выступлений Ленина в октябре 1921 г., в котором он охарактеризовал положение страны в условиях нэпа как новую, невоенную форму войны, где «враг среди нас есть анархический капитализм и анархический товарообмен». В нэповской России существовала диктатура пролетариата и внутренняя буржуазия и главный вопрос, который еще предстояло решить, был вопрос.- «Кто кого? Чья возьмет?»¹⁵. Именно на такой анализ ситуации и опирался Преображенский. Он отверг предложение Бухарина относительно максимальных уступок крестьянину как «вульгарную концепцию ленинизма». Более того, он назвал это «славянофильским, национально-ограниченным толкованием ленинизма» в духе старого русского народничества, отражающего влияние 22 млн крестьянских хозяйств. Предложение Бухарина о снижении цен приведет к экономическим проблемам. В качестве отправной точки следует брать производство, а не потребление — ведь Ленин учил, что в политике, где положение постоянно изменяется, всегда следует стремиться овладеть решающим звеном в цепи. А в настоящий момент, в период недопроизводства в промышленности и роста розничных цен, решающее звено — это борьба за ускорение индустриализации, что подразумевает более высокие темпы накопления в промышленности¹⁴.

Победа над Троциин

Л.

В начале дискуссии об индустриализации Сталин не внес в нее большого вклада. Его позиция была созвучна позиции бухаринцев, хотя и существовали некоторые косвенные указания — о них речь впереди, — что в глубине души он не был бухаринцем. С другой стороны, он сыграл ведущую роль в разногласиях, которые возникли в партии в описываемый период, когда избрал тезис о «социализме в одной стране» в качестве своей политической и идеологической платформы. Это произошло в конце 1924 г., когда он впервые выступил по вопросу о строительстве социализма в одной, отдельно взятой Советской России.

Систематизировав учение Ленина в работе «Об основах ленинизма», Сталин не только внес свой вклад в большевистское движение, но и добился значительного успеха на пути к преемственности. Но этот успех не был решающим. Ведь Сталин до сих пор не изложил учения, которое принадлежало бы лично ему. Для того чтобы занять выдающееся положение, подобающее новому высшему руководителю, ему нужно было найти позицию, которая пользовалась бы широкой поддержкой в партии и в то же время рассматривалась большевиками как характерная лично для него. Когда Бухарин, выдвинув концепцию построения социализма в одной, отдельно взятой стране, не придал ей основополагающего значения, у Сталина появилась такая возможность. Именно это ему и было нужно. В то время как Бухарин сделал упор на «социализм» и в особенности на его экономический аспект, Сталин ухватился за тему «одной страны» и использовал ее в борьбе против Троцкого по основным идеологическим вопросам политики партии. Этим он существенно укрепил свои позиции в борьбе за главенствующую роль в партии.

Хотя это решение было целесообразным, нет оснований считать, что Сталин принял его так, как это делает хладнокровный политик-практик, использующий в своих целях какой-то вопрос только потому, что этот вопрос является назревшим и насущным. В данном случае речь шла скорее об удачном совпадении конъюнктуры и политических убеждений. Какими бы ни были сомнения Сталина относительно бухаринского аграрно-кооперативного социализма и готовности строить его «черепашьим шагом» (по выражению самого Бухарина), Сталин как политик не мог не испытывать энтузиазма в связи с идеей построения социализма «в одной стране». Эта идея апеллировала к его глубокому «русскому красному патриотизму», о проявлениях которого мы уже упоминали. Она полностью соответствовала позиции, занятой им в августе 1917 г.: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму... Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего». По многочисленным выступлениям Сталина в середине 20-х годов ясно, что для него идея построения социализма «в одной стране» означала, что Россия, которая указала миру путь к пролетарской революции, сможет, с помощью извне или даже без такой помощи, ценой огромных усилий совершить второй исторический подвиг — построить общество полного социализма.

К этому времени в партии уже стало аксиомой, что любая верная идея обязательно должна быть ленинской. Поэтому Сталин и не претендовал на оригинальность, когда высказал мнение о возможности строительства полного социализма в условиях отдельно взятой страны — Советской России. Более того, он постоянно называл ее «ленинской теорией победы социализма в одной стране» и категорически отрицал, что сам внес что-либо оригинальное в этот вопрос¹⁵. В этот период основная полемическая аргументация Сталина состояла из ленинских цитат, которые или прямо подтверждали правильность отстаиваемой им позиции, или создавали видимость того, что эта позиция им соответствует. Так, в своей статье «О лозунге Соединенных Штатов Европы» (1915) Ленин сформулировал закон неравномерного экономического и политического развития в условиях капитализма, на основании которого он пришел к выводу, что «возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране». В заключительной части своего последнего публичного выступления в ноябре 1922 г. в Моссовете Ленин предсказывал, что «из России нэповской будет Россия социалистическая». А в статье «О кооперации» он указывал, что государственный контроль над крупномасштабными средствами производства и союз двух классов — пролетариата и миллионов крестьян-бедняков — даст России «все необходимое для построения полного социалистического общества». Цитируя эти положения вновь и вновь в своих выступлениях и статьях в 1925-1926 гг., Сталин подчеркивал, что «именно Ленин, а не кто-либо другой, открыл истину о возможности победы социализма в одной стране»¹⁶.

Когда в 1924 г. Сталин начал проповедовать идею, что советский народ сможет самостоятельно завершить построение социализма в России, ему пришлось отказаться от одной из своих старых формулировок, которая была исключена из последующих изданий работы «Об основах ленинизма»¹⁷ Но, скорректировав собственные взгляды, он не признал, что меняет большевистскую идеологию. Отказавшись от первоначальной формулировки (о том, что для полной победы социализма потребуются усилия пролетариев нескольких стран) на том основании, что она не являлась адекватным выражением позиции Ленина, он казуистически реинтерпретировал эту позицию таким образом, что слова Ленина о «полной победе» социализма увязывались с учением о строительстве социализма в одной стране. Сталин доказывал, что, когда Ленин говорил о «полной победе», он имел в виду не полное построение социализма в СССР, а безопасность советского социализма от внешней угрозы, от военной интервенции со стороны враждебного капиталистического окружения. Советский народ может построить социалистическое общество собственными силами, не нуждаясь в помощи пролетариата других стран, помимо той моральной поддержки, которую он уже получает, а также готовности иностранных трудящихся прийти на выручку в случае необходимости. Однако никакая созидательная деятельность советского народа не может полностью «гарантировать страну... от опасностей... восстановления старых порядков». Такая опасность будет существовать, «пока пролетариат не победил, по крайней мере, в ряде стран»¹⁸. Полная безопасность советской революции и, следовательно, полная ее победа могут быть обеспечены только дальнейшим развитием мировой революции. Сталин особо подчеркивал этот момент. Его трактовка теории построения социализма в одной стране никоим образом не отвергала постулата, в соответствии с которым коммунистическая революция со временем распространится за пределы советских границ, а затем станет всемирной. Новое, предложенное Сталиным, заключалось в утверждении автономного характера российского национального революционного процесса, т. е. в том, что социализм будет построен в стране независимо от мировой революции.

Взяв на вооружение новый тезис о различии между «полным построением» и «полной победой», Сталин перешел во фронтальное идеологическое наступление против Троцкого. Стратегией этого наступления было принципиальное противопоставление «ленинизма», который идентифицировался теперь с верой в возможность победы социализма в одной стране, и «троцкизма». Сталин объявил «троцкизм» полуменыпевистским, антиленинским течением, связанным в первую очередь с теорией «перманентной революции», которую Троцкий выдвинул в книге «Итоги и перспективы», написанной в 1904-1906 гг. Троцкий писал, что революция 1905 г. показала возможность прихода к власти правительства трудящихся и начала социалистического преобразования России. В то время он считал, что если пример России воодушевит европейский пролетариат на победоносную революцию, то временное правление трудящихся в России преобразуется в прочную социалистическую диктатуру. С другой стороны, если ему придется опираться только на собственные ресурсы, то «рабочий класс России будет неизбежно раздавлен контрреволюцией в тот момент, когда крестьянство отвернется от него»¹⁹. Эта революционная стратегия принципиально не отличалась от ленинской стратегии «непрерывной революции». Единственное различие состояло в том, что, по мнению Ленина, революционное российское правительство должно было быть «демократической диктатурой пролетариата и крестьянства». Ленин, однако, считал, что крестьянству следует сыграть хотя бы подчиненную, но революционную роль и что правительство должно взяться за решение задач буржуазно-демократической революции, а не приступать немедленно к принятию социалистических революционных мер. Поскольку марксисты в России всегда придавали огромное значение тонкостям идеологических формулировок, различие позиций Ленина и Троцкого неизбежно вызывало противоречия. Так, в статье, опубликованной в 1915 г., Ленин с иронией отзывался о «перманентной революции» как об «оригинальной теории» Троцкого, указывая, что Троцкий заимствовал у большевиков их призыв к рабочим завоевать власть, а у меньшевиков — отрицание роли крестьянства²⁰.

Подливая масло в огонь этого старого конфликта, Сталин представил его в качестве предвестника насущного вопроса современности — куда идет революция в России? При этом он воспользовался тем, что в 1922 г. Троцкий кратко изложил теорию «перманентной революции» в предисловии к книге «1905», которая заканчивалась следующими словами: «...противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране с подавляющим большинством крестьянского населения смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата». Эти слова, написанные в контексте интеллектуальной автобиографии, были использованы Сталиным в качестве якобы аргумента Троцкого в современной политической дискуссии. Он приводил их в доказательство того, что Троцкий продолжает недооценивать потенциальные возможности крестьянства, якобы выступает против ленинской концепции союза рабочих и трудящихся крестьян в качестве основы диктатуры пролетариата. «А как быть, если международной революции суждено прийти с опозданием?». Ничего обнадеживающего Троцкий предложить не мог; он не оставлял революции никаких перспектив, кроме возможности вести растительное существование среди собственных противоречий и загнивать в ожидании мировой революции. Так вот почему, оказывается, Троцкий в последнее время говорит о «перерождении» партии и пророчит погибель! Теория «перманентной революции» является учением «перманентной» безнадежности. «Неверие в силы и способности нашей революции, неверие в силы и способности российского пролетариата — такова подпочва теории “перманентной революции”»²¹.

Сталин обрушился на Троцкого с сокрушительной критикой, но в ней игнорировалось то, что Троцкий утверждал на самом деле. Троцкий вовсе не проповедовал идею «перманентной революции» в качестве основы для политической линии советской власти в описываемый период. Его недавние ссылки на эту концепцию носили иной характер: стремясь задним числом оправдать свою прежнюю позицию, он утверждал, что революция 1917 г. подтвердила правильность общей концепции революционной стратегии, изложенной в его книге «Итоги и перспективы». Он отнюдь не отрицал возможность продвижения к социализму в России при отсутствии в ближайшем будущем революции в других странах. Наоборот, написанная им примерно в это же время брошюра «К социализму или к капитализму?» начиналась со слов, что «великолепная историческая музыка растущего социализма» слышна в сухих статистических выкладках контрольных цифр Госплана по развитию советской экономики в 1925-1926 гг. Его ответ на вопрос, содержащийся в названии брошюры, был обнадеживающим, хотя и осторожным. Нэповская Россия, утверждал Троцкий, стала ареной сотрудничества и конфликта между тенденцией социалистической и тенденцией капиталистической, которая в основном была характерна для крестьянского сельского хозяйства. При умелом использовании финансовых и других средств, входящих в «систему социалистического протекционизма», рабочее государство сможет обуздать капиталистические тенденции и содействовать победе социализма через развитие промышленности, совершенствование технологий и расширение внешней торговли. Достижению этой цели содействовала бы пролетарская революция в Европе в ближайшие годы. Объединение народного хозяйства Советской России и Советской Европы привело бы к тому, что при сопоставлении кривых роста социалистического и капиталистического производства решающий перевес окажется на стороне социализма, а не капитализма, который еще сохранится в Америке. Даже если осуществится альтернативный, пессимистический прогноз, в соответствии с которым капитализму суждено просуществовать еще несколько десятилетий, перспективы социализма будут неблагоприятными только в том весьма маловероятном случае, если начнется новая эпоха быстрого экономического развития капитализма, сопоставимая с периодом 1871-1914 гг.²² Именно такой анализ был предложен Троцким в 1925 г. С политической точки зрения он не был призывом ни к пассивности в предстоящий период, ни к разжиганию революций за границей в качестве пути решения проблем внутри страны.

Троцкий привел многие из вышеизложенных аргументов в свою защиту, когда наконец взял слово для ответа на новые идеологические нападки Сталина на XV конференции ВКП(б) в октябре 1926 г. Он заявил, что теория «перманентной революции» не имеет отношения к нынешней дискуссии и что он считает этот вопрос давно списанным в архив. Он отверг обвинения в том, что не верит в строительство социализма, и привел брошюру, написанную им в 1925 г., в качестве доказательства того, что он считает возможным наполнение формы пролетарского государства экономическим содержанием социализма. Он призвал к ускорению индустриализации, в частности путем повышения налогообложения кулаков, в качестве одного из средств достижения этой цели. Вместе с тем он твердо отстаивал свою позицию по вопросу о способности России самостоятельно построить полностью социалистическое общество, ссылаясь на то, что не только он сам, но и Ленин и даже Сталин (в первом издании книги «Об основах ленинизма») выступали против этой концепции. Россия, сказал далее Троцкий, остается очень бедной страной. По существующим прогнозам, только в 1930 г. будет достигнут уровень потребления промышленных товаров на душу населения, соответствующий уровню 1913 г. — года нищеты, отсталости и варварства. Каждый год резервная армия труда пополняется 2 млн человек, прибывающих из деревень, ежегодно население городов увеличивается на полмиллиона, и из них только 100 тыс., как ожидается, смогут найти работу в промышленности. Но ведь социализм означает ликвидацию противоречий между городом и деревней, всеобщее процветание, изобилие и высокий уровень культуры. Таким образом, нынешние достижения, хотя ими и можно по праву гордиться, являются лишь первыми серьезными шагами вперед по длинному «мостику» между капитализмом и социализмом. Нереалистично рассматривать этот процесс как проходящий изолированно от международных отношений и мировой экономики. Достаточно сослаться на закупки по импорту, которые свидетельствуют, что социалистическое строительство в одной стране обусловлено международными факторами. Некорректно ставить вопрос о том, сможет ли страна построить социализм за тридцать или пятьдесят лет, опираясь на собственные ресурсы и усилия, ибо шансы того, что мировой революционный пролетариат сумеет завоевать власть в течение десяти, двадцати или тридцати лет, равны или больше возможности построения социализма в России²³.

К этому времени Зиновьев и Каменев объединились с Троцким, создав оппозиционный блок. Еще на XIV съезде год назад Зиновьев выступил против теории построения «социализма в одной стране», утверждая, что она отдает душком «национальной ограниченности»²⁴. На этот раз он изложил свою позицию более подробно. Нельзя обвинять оппозицию в том, что она хочет отказаться от нэпа и вернуться к «военному коммунизму». Только через нэп партия может привести страну к социализму. Однако неправильно утверждать, как это сделал Бухарин, выдвинувший концепцию «врастания кулака в социализм», что страна сможет перейти к социализму через нэп плавно, т. е. практически без классовой борьбы. Более того, этот процесс нельзя рассматривать сугубо во внутриполитическом плане: «Теория международной пролетарской революции, заложенная Марксом и Энгельсом и развитая Лениным, остается нашим знаменем. Окончательная победа социализма в одной стране невозможна. Теория окончательной победы социализма в одной стране неправильна. Социализм, в СССР мы строим и построим с помощью мирового пролетариата в союзе с основной массой нашего крестьянства. “Окончательную победу мы одержим, ибо революция в других странах неизбежна”»²⁵.

Так лидеры оппозиции реагировали на самое мощное полемическое наступление в политической карьере Сталина. Рассмотрев историю возникновения оппозиционного блока и охарактеризовав его как «сложение сил оскопленных» (чем он вызвал оживление большой части аудитории), Сталин сформулировал суть вопроса следующим образом: «Возможна ли победа социализма в нашей стране, учитывая то обстоятельство, что наша страна является единственной пока что страной диктатуры пролетариата, что пролетарская революция в других странах еще не победила, что темп мировой революции замедлился?». Начав с непривычного экскурса в историю марксистской мысли, Сталин назвал ошибочным утверждение Энгельса, содержащееся в первом варианте «Манифеста Коммунистической партии» (1847), о том, что коммунистическая революция не может произойти в одной стране. Хотя Сталин и указал, что ошибка Энгельса была обнаружена Лениным, величие которого состояло в том, «что он не был никогда рабом буквы в марксизме», следует отметить (и это подчеркивал Каменев), что Ленин никогда не оспаривал слова Энгельса на этот счет. Далее, вновь подкрепляя свою мысль соответствующими цитатами, Сталин утверждал, что Ленин и ленинизм дают положительный ответ на вопрос о возможности победы социализма в одной стране. С другой стороны, троцкизм — социал-демократический уклон в партии — «отрицает возможность победы социализма в нашей стране на основе внутренних сил нашей революции».

Сталин вновь и вновь безжалостно обрушивался на оппозицию, обвиняя ее в «неверии» во внутренние силы революции. Исходя из этого, он подчеркивал, что она подрывает волю пролетариата к строительству социализма и таким образом «культивирует капитулянтство». Напомнив о словах Троцкого «великолепная историческая музыка растущего социализма», Сталин сказал, что это «музыкальная отписка», которая уводит в сторону от главной темы: «Мы можем, — говорит Троцкий, — идти к социализму. Но можем ли прийти к социализму, — вот в чем вопрос. Идти, зная, что не придешь к социализму, — разве это не глупость?». Сталин еще и еще раз подчеркивал психологический аспект — необходимость ясного понимания цели и уверенность в возможности ее достижения: «Мы не можем строить без перспектив, без уверенности, что, начав строить социалистическое хозяйство, можем его построить... Далее. Без ясных перспектив нашего строительства, без уверенности построить социализм рабочие массы не могут сознательно участвовать в этом строительстве, они не мо-

тут сознательно руководить крестьянством. Без уверенности построить социализм не может быть воли к строительству социализма. Кому охота строить, зная, что не построишь?». Придавая этому психологическому аргументу несколько парадоксальную антитроцкистскую направленность, Сталин заявил, что любое ослабление воли российского пролетариата строить социализм вредно для мировой революции, поскольку оно приведет к усилению капиталистических тенденций в советской экономике и, следовательно, подорвет надежды иностранных рабочих на победу социализма в России, что в свою очередь задержит революции в других странах. Ведь как писал Ленин уже после 1917 г.: «Сейчас главное свое воздействие на международную революцию мы оказываем своей хозяйственной политикой. Все на Советскую Республику смотрят... Решим мы эту задачу, — и тогда мы выиграли в международном масштабе наверняка и окончательно. Поэтому вопросы хозяйственного строительства приобретают для нас значение совершенно исключительное. На этом фронте мы должны одержать победу медленным, постепенным, — быстрым нельзя, — но неуклонным повышением и движением вперед»²⁶.

Аргументация, используемая Сталиным, не отличалась четкостью, формулировки были подчас грубоваты, а некоторые из его выводов можно было признать обоснованными лишь с большой натяжкой. Его рассуждения не могли сравниться с построениями Троцкого по логике экономической аргументации, и, по любой объективной оценке, он проиграл «войну цитат» из Ленина. Однако, судя по всему, он все-таки одержал на XV конференции политическую победу. Залогом этой победы стала его глубокая уверенность во «внутренних силах нашей революции». Половина из 194 делегатов, имеющих право решающего голоса, и больше одной трети 640 делегатов с правом совещательного голоса, участвовавших в конференции, не имели дореволюционного партийного стажа. Многие представители нового поколения членов партии (это были в основном мужчины; среди 834 делегатов было только 30 женщин), а также большая часть бывших подпольщиков положительно восприняли логику рас-суждений Сталина, а вернее, его убежденность в том, чего им так хотелось, ибо то, что он сказал о «пролетариате», который нуждался в ясном понимании цели и вере в возможность ее достижения, особенно относилось к лидерам, о чем ему должно было быть хорошо известно. Несомненно, что сталинские аргументы укрепляли их убежденность в необходимости «перспектив», их волю к революционным достижениям на огромной социально-экономической арене России независимо от того, что происходило за границей.

Сталин стремился идеологически обосновать эту позицию ссылками на главные авторитеты — Ленина и ленинизм. Вместе с тем он добивался того, чтобы узаконить практику идеологических новаций, например путем очевидной ревизии формулы Энгельса, выдвинутой в 1847 г., о спонтанной коммунистической революции во всех крупных странах. Таким образом, Сталин взял на себя ранее принадлежавшую Ленину роль человека, который определяет идеологическую ориентацию большевизма. Кстати, он ненавязчиво предложил своим слушателям сравнить себя с Лениным, когда отметил, обосновывая свою позицию, что Ленин в работе «Государство и революция» подверг ревизии мнение Маркса о том, что рабочие Америки и Англии могли добиться своих революционных целей мирными средствами. Выступая после обсуждения своего доклада, он выдвинул убедительные аргументы в пользу творческого подхода в области идеологии. В ответ Зиновьеву, критиковавшему его попытки подвергнуть ревизии положения Энгельса, он перечислил те меры, которые, по мнению Энгельса, должны быть приняты революционным правительством сразу после взятия власти. Сталин сказал, что девять десятых этих мер уже осуществлены в Советской России, а затем вызвал смех собравшихся следующим острым замечанием: «Очень может быть, что мы допустили некоторую “национальную ограниченность”, осуществив эти пункты». Если бы Энгельс был жив, утверждал далее Сталин, он не стал бы цепляться за старую формулу, а сказал бы-. «К черту все старые формулы, да здравствует победоносная революция в СССР!». Что бы ни сказал Энгельс, Сталин хотел сказать именно это. По существу, он провозгласил национальную независимость российского коммунизма, его способность довести послереволюционные социальные преобразования до конца, независимо от запаздывающей мировой коммунистической революции.

Восприимчивость участников конференции к аргументам Сталина с самого начала поставила оппозицию в положение, заведомо безнадежное в политическом плане, какие бы убедительные аргументы ни выдвигались в его защиту. Хотя многие из обвинений Сталина в адрес лидеров оппозиции и были необоснованными, он мог вести эффективную борьбу против нее потому, что в конечном счете она не была готова отказаться от постулата, в соответствии с которым будущее советской революции обусловлено, как сказал Троцкий, «в международном масштабе». Этот постулат казался по сути своей убедительным и являлся по существу ленинским; однако ни то ни другое не могло спасти его сторонников от поражения в тот момент, когда партия готовилась двинуться вперед и когда в ней начинали играть все большую роль силы, готовые и даже исполненные желания принять новую, послеленинскую ориентацию, за которую выступали Сталин, Бухарин, Рыков и другие деятели, называвшие ее ленинизмом. Сталин понимал это и всеми силами развивал успех. Выступая по итогам прений, он вновь сформулировал вопрос, который считал решающим: «...партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую, как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, еще не победившей пролетарской революции на Западе, как придаточное предложение к будущей революции на Западе, как нечто, не имеющее никакой самостоятельной силы». И далее: «В то время как Ленин расценивает пролетарскую диктатуру как инициативнейшую силу, которая, организовав социалистическое хозяйство, должна пойти потом на прямую поддержку пролетариата, на борьбу с капиталистическим миром, оппозиция, наоборот, рассматривает пролетарскую диктатуру в нашей стране как пассивную силу, живущую под страхом немедленной потери власти “перед лицом консервативной Европы"»²⁷. Символика в этом выступлении созвучна той, которую Сталин использовал в основном докладе, когда начал наступление на силы оппозиции. Тогда он назвал лидеров оппозиции «сложением сил оскопленных», пояснив, что «оскопленный» значит «лишенный власти». А сейчас он давал понять, что эти политические евнухи придерживались такого взгляда на революцию, который лишал ее саму внутренней, независимой силы и обрекал ее на пассивную роль в международных отношениях. Это была прямая апелляция к нарождающемуся советскому правящему классу, гордящемуся своей политической мужественностью, к его вере в силу и мировое значение русской революции.

Несомненно, Сталин сознательно использовал это средство в борьбе за преемственность. В то же время он являлся одним из тех, для кого миром российской революции всегда была великая революционная арена, и он выражал взгляды, которые сам разделял. Он чувствовал в себе силы стать рупором российского великодержавного коммунизма, который сосредоточил бы свое внимание и силы на задачах внутреннего развития страны, не отказываясь от цели международной коммунистической революции в более отдаленном будущем. Именно такой была политическая сущность учения о социализме в одной стране в формулировках Сталина.

Восприимчивость к таким взглядам и такой политике в большевистских кругах рассматриваемого периода стала уже вполне очевидной. Один из молодых представителей партийной элиты того времени вспоминает в своих мемуарах, написанных в эмиграции много лет спустя: «Нашим общим настроением был здоровый оптимизм. Мы были уверены в себе и в будущем. Мы верили, что если не будет войны, которая помешает восстановлению российской индустрии, то наша социалистическая страна уже через несколько лет сможет дать миру пример общества, основанного на принципах свободы и равенства. Да и могло ли быть по-другому? Старая капиталистическая Европа переживала кризис за кризисом, а мы вскоре должны были показать всему человечеству зрелище постоянного роста производства и жизни рабоче-крестьянских масс в условиях счастья и изобилия в плановом хозяйстве. Почти все мы разделяли это убеждение»²⁸.

Кроме того, Сталину удалось найти убедительные политические аргументы для обоснования своей позиции. Он умело пропагандировал, как бы между строк догматического ленинизма, свой русский «творческий марксизм». И он всячески побуждал своих главных оппонентов на высказывания, которые, как ему было заведомо известно, вызовут негативную реакцию у многих членов партии. В качестве обоснования русоцентристской ориентации он выдвинул идею о том, что наилучшим вкладом Советской России в будущую мировую революцию будет создание социалистического общества, поскольку успехи социалистического строительства революционизируют иностранных рабочих.

■г л Л1‘«г |»'Ч< г*.:г.

Термидор в России?

I- > N

В заключительной части своей автобиографии, написанной в 1929 г., Троцкий пытается ответить на вопрос, который, как он сам пишет, ему задавали многие: «Как вы могли потерять власть?». В качестве ответа он излагает теорию термидора, которую он обдумывал с 1923 г. По его мнению, историю СССР в 20-е годы можно сравнить с консервативным переворотом в революционной Франции после свержения Робеспьера 9 термидора. Разница заключается лишь в том, что термидор во Франции произошел одномоментно, в то время как термидор в России представлял собой медленный процесс политического вероотступничества. Октябрь уходил все дальше и дальше в прошлое, перспективы международной революции становились все более и более иллюзорными, а между тем бюрократическая большевистская правящая верхушка все сильнее и сильнее проникалась «новой психологией», характеризующейся потерей нравственности, самодовольством, стремлением к легкой жизни и даже неприкрытым мещанством. По словам Троцкого, именно эти психологические факторы вызвали травлю теории «перманентной революции», а революционеры-аскеты, одним из которых он себя считал, оказались в атмосфере растущего отчуждения.

Что же касается Сталина, то он является всего лишь характерной фигурой, инструментом термидорианского процесса: «Важен не Сталин, а те силы, выразителем которых он является, даже не понимая этого». В этой связи Троцкий вспоминает одну из бесед со Склянским, своим заместителем в наркомате обороны, в 1925 г. «Кто такой Сталин?» — спросил тогда Склянский. Минуту подумав, Троцкий ответил: «Сталин — это выдающаяся посредственность в партии». В своей автобиографии он пишет: «Во время этой беседы я впервые совершенно ясно понял проблему термидора». Суть термидора, поясняет он, — это стремление самодовольной посредственности пробиться наверх во всех сферах советской жизни. Следовательно, Сталин именно потому, что он является посредственностью, был идеальным лидером эпохи термидора. Его политические успехи были следствием тех самых недостатков, которые, казалось, навсегда обрекали его на роль второй или третьей скрипки-, узкий политический кругозор, упрямый эмпиризм, отсутствие творческого воображения, незнание иностранных языков и образа жизни в других странах, а также примитивные теоретические воззрения, о которых свидетельствует работа «Об основах ленинизма» — труд чисто компиляторский, да еще и полный ученических ошибок²⁹.

Далее Троцкий описывает другую беседу того же периода, во время которой он сказал своему другу Ивану Смирнову, что Сталину, суждено стать диктатором Советского Союза. Когда Смирнов возразил: «Но он же посредственность, бесцветное ничтожество», Троцкий ответил: «Посредственность, да; ничтожество — нет». «Диалектика истории уже зацепила его и поднимет его. Он нужен им всем — уставшим радикалам, чиновникам, нэпманам, кулакам, выскочкам, пройдохам, всем тем червям, которые выползли из вспаханной почвы, унавоженной революцией. Он знает, что им нужно, он говорит на их языке, и он знает, как руководить ими. У него заслуженная репутация старого революционера, которая делает его бесценным для них... Конечно, великие события в Европе, Азии и в нашей стране могут сыграть свою роль и нарушить все расчеты. Но если все автоматически пойдет так, как идет сейчас, Сталин также автоматически станет диктатором»³⁰. Троцкий дает понять, что, даже будучи диктатором, Сталин останется инструментом и представителем той самой термидорианской бюрократии, которая даст ему возможность возвыситься; и именно этой бюрократии, а не самому Сталину и будет принадлежать власть.

Хотя теория советского термидора, выдвинутая Троцким, и содержала зерно истины, она не была свободна от серьезных недостатков. Как показали последующие события, ошибочным в этой теории было представление о правящей большевистской прослойке как о самодовольно-консервативной, если не контрреволюционной силе. Действительно, как отмечалось выше, численность старых большевиков и их влияние в 20-е годы уменьшались, на передний край выдвинулось новое поколение членов партии, и дух большевизма претерпел значительные изменения. Однако правящую бюрократию, в которой многие старые большевики еще занимали руководящие должности, нельзя было назвать «термидорианской». Ее готовность принять лозунг о строительстве «социализма в одной стране» не свидетельствовала о ее безразличии к социализму как всеобщей цели. Бесспорно, в большевистском движении к этому времени начался процесс дерадикализации, который со временем становится характерен для большинства радикальных движений³ ’. Но этому процессу предстояло долгое развитие, прежде чем революционный дух большевизма станет всего лишь воспоминанием, каким он является сегодня. Именно поэтому, например, Сталин в 1926 г. посчитал целесообразным, обращаясь к партийной аудитории, вести речь о том, что успехи в строительстве социалистического общества в СССР дадут толчок мировой революции.

Итак, представление Троцкого о бюрократии как о термидорианской группе было неточным; столь же ошибочной была его оценка Сталина как инструмента и олицетворения бюрократии, как человека, обязанного своими политическими успехами собственной посредственности. В процессе возвышения Сталина в 20-е годы не было ничего «автоматического». Нужно быть политически и тактически одаренным человеком, чтобы так, как он, найти верное течение в бурных водах большевистской политики. Троцкий неверно причислял Сталина к числу тупых, лишенных воображения эмпириков, не обладающих широтой кругозора. Хотя Сталин и не проявил особой оригинальности в области теории, его систематизация взглядов Ленина стала определенным достижением. Более того, решение избрать концепцию построения социализма в одной стране — как это сделал Сталин, превративший эту концепцию в свою идеологическую платформу, — было достойно человека, обладающего политической прозорливостью и воображением. Кроме того, он продемонстрировал значительные интеллектуальные способности и ораторское мастерство в полемических кампаниях против таких опытных спорщиков, как Троцкий, Зиновьев и Каменев. Хотя теория построения социализма в одной стране и была первоначально выдвинута Бухариным, именно Сталин стал ее великим популяризатором, именно он смог идентифицировать эту теорию с собой, а себя с этой теорией, утверждая при этом, что первоначально она принадлежит Ленину. Более того, он развил эту теорию на собственный, а не на бухаринский манер. И он победил в борьбе за главенствующую роль в партии не потому, что был посредственностью, а благодаря способности расчетливо вести политическую борьбу, а также потому, что стал для большевиков тем лидером, которого очень многие из них были готовы поддержать.

Напрашивается мысль о том, что теория термидора и связанная с ней концепция Сталина, предложенные Троцким, содержат элементы подсознательной рационализации. В тот период, когда Троцкий сформулировал свою теорию, он уже начал проигрывать Сталину в борьбе за лидирующую роль в партии. Гордому революционеру Троцкому было, конечно, чрезвычайно неприятно проигрывать тому, кого он считал человеком третьего сорта; вместе с тем горечь поражения ощущается куда менее остро, если приходится сдавать позиции новому социальному слою в лице характерного его представителя — Сталина. По мнению Троцкого, только поворот колеса социальной истории мог быть повинен в его поражении. Он не смог понять, что Сталин просто переиграл его в политической борьбе.

Вместе с тем успех Сталина и неудача Троцкого имеют и социологическое объяснение, ключом к которому является теория термидора. Ленин, как мы видели, был для большевиков харизматическим, т. е. мессианским, лидером на различных ключевых этапах истории партии, и особенно в 1917 г. Однако, как это ни парадоксально, движение не нуждалось в лидере мессианского толка в качестве преемника Ленина. В середине 20-х годов большевистское политическое сообщество вполне обходилось без лидера-спасителя, ибо оно в принципе не чувствовало себя в опасности. Придя к власти в крупнейшей стране мира, оно представляло собой правящую группировку, заинтересованную в стабильности и успешном развитии нового советского строя. Господствовали настроения осторожного оптимизма относительно перспектив внутренней политики, сочетающиеся с опасениями международных осложнений, которые могли бы поставить под угрозу советский строй или помешать развитию страны.

Именно такая ситуация во многом благоприятствовала победе Сталина и поражению Троцкого в борьбе за лидерство. Ибо только Сталин, который создавал впечатление простого, приземленного человека и предлагал оптимистическую платформу социалистического строительства в одной стране, и мог стать для большевиков нехаризматическим лидером, пусть даже и ссылавшимся постоянно на священный авторитет Ленина. Троцкий же, пусть и непреднамеренно, создавал впечатление, что может стать лидером-спасителем партии. Причиной была его уверенность в том, что революция в опасности, так как строительство социализма в России невозможно без поддержки революций на Западе. А если революция в опасности, то она нуждается в спасении и, следовательно, в лидере подлинно ленинского революционного масштаба. Именно такой вывод исподволь внушает читателю Троцкий, например, в работе «Новый курс». Таким образом, Троцкий оказался в незавидном положении — он апеллировал к чувству политической опасности, которое ощущало лишь незначительное меньшинство в партии, и в то же время являл собой тип руководителя, которого подавляющее большинство не считало необходимым или желательным в существующих обстоятельствах.

Что же касается Сталина, то он ловко ставил Троцкого во все более и более невыгодную позицию, обвиняя его в излишней тревоге за судьбу революции. При этом Сталин-политак продемонстрировал одну из своих сильных черт в политике — умение использовать больные места противника. Склонность Троцкого к мессианству он обнаружил еще несколько лет назад. Так, в частном письме к Ленину, написанном в 1921 г., в котором Сталин противопоставлял план экономического возрождения России, предложенный Троцким, плану ГО-ЭЛРО, разработанному Лениным, он презрительно отозвался о Троцком следующим образом: «Средневековый кустарь, возомнивший себя ибсеновским героем, призванным “спасти” Россию сагой старинной»⁵². А теперь, когда лишь немногие люди, пользующиеся политическим влиянием в России, считали, что страна или система нуждаются в спасении, Сталин постоянно напоминал им о том, что именно к этому призывает Троцкий.

Примечания

¹МарксК, Энгельс Ф. Соч.Т. 19- С. 19-20,26. <:.>■■

^I Ленин В.И.Поли. собр. соч.Т. 34. С 198. ммч»г

³ Там же. Т. 45. С. 405. <1 ;;■*

⁴ Там же. Т. 37. С. 153.

⁵Мс№а1 РоЬеП Н. 5[аИп’5 ’Х'огкз: Ап Аппоса(ес1 ВШНо^гарЬу. ЗсапГогс!, 1961. Р. 110-111. Этот отрывок содержался в оригинальном тексте работы «Об основах ленинизма», опубликованном в «Правде», но не был включен в собрание сочинений Сталина.

⁶ЛенинВ.И. Поли.собр. Соч.Т.44. С. 222-223, 225-

⁷ Там же. Т. 45. С. 370-372, 376.

⁸ Об экономических взглядах Бухарина см.-.ЕгИсБА1ехапс1ег ТЬе 5оу1е[ ЫйиыпаИгайоп ЦеЬа[е 1924-1928, СатЬпй^е, Мазз, 1967. СЬ. 1 и далее; СоЬеп 5(ерЬепР. ВикЬапп апй Пае Во15(1еУ1к Кеуо|игюп. Г4.У, 1973.

⁹ Здесь кратко изложены положения работы Бухарина «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз», написанной в 1925 г. См.: Путь к социализму в России. Иэбр. Проиэв. Н И. Бухарина. Нью-Йорк. Огтнсгоп Воокя, 1967. С. 271, 277, 279, 288, 290, 315-316. Слово «обогащаться» применительно к крестьянству было использовано Бухариным в одном из выступлений в июне 1925 г. Этот эпизод описан в кн.. ЕгИсЬА. ТБе Зоачес [пйизспаИгаиоп ЦеЬа[е.. Р. 16.

¹⁰ «Ленин как марксист» // Бухарин Н. Путь к социализму... С. 238

^IIЯешпск ЩЩат. 1 Цгеатс Кеуо1ийоп. СЫсадо, 1952. Р. 119, 165, 254. Енукидэе был секретарем ЦИК.

^п РгеоЬгагЬепзку Е. ТПе Цеш Есопогтсь. ОхГогс!, 1965. Р 124. Очерк, озаглавленный «Основной закон социалистического накопления», был впервые опубликован в виде статьи в «Вестнике Комакадемии⁷ и перепечатан и 1926 г. как глава и упомянутой книге Преображенского. Анализ экономических взглядов Преображенского содержится в следующих работах: ЕгНсЬА. ТЪе 5оу|е[ 1пйи5СпаН2а[юп Е>еЬа[е, С1т \\-,8ри1Ьег'И>со1аз. 5оу1е( 5(га[ецу Гог Есопопцс СгошЪ, В1оотт§[оп, 1пс1., 1964. СЪ. 2.

^ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 163.

¹⁴РгеоЬгагЬетк)!Е. ТЪе Иеш Есопоппсв... Р. 230-231, 235, 253, 303-304.

¹⁵ Отказ Сталина от авторства этой идеи см. в его выступлении 7 декабря 1926 г. «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии» (Сталин И.В. Соч. Т. 8. С. 29 и далее). Первое упоминание Сталиным «социализма в одной стране» можно найти в его статье «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов», написанной в декабре 1924 г. и впервые опубликованной в предисловии к книге «На путях к Октябрю».

¹⁶Сталин И.В. Соч. Т. 8. С. 304.

¹⁷ Эта формулировка дезавуируется там же (С. 61 -62).

¹⁸ Там же. С. 262-263.

²²ТроцкийЛ. К социализму или к капитализму? (Анализ советского хозяйства и тенденции его развитая). М, Л, 1925. С. 1,53-54, 59-61.

²⁵ XV конференция Всесоюзной Коммунистической партии (б). 26 октября — 3 ноября 1926 г.: Стенографический отчет. М., Л., 1927 С. 514-517, 524-526, 530-531.

²⁴ Четырнадцатый съезд Всесоюзной Коммунистической партии(б), 18-31 декабря 1925 г.: Стенографический отчет. М., Л., Государственное издательство, 1926. С. 430.

²⁵ XV конференция... С. 564-566.

²⁶ Там же. С. 428-433,456.

²⁷ Там же. С. 751.

²⁸ВагттеМехапс1ег. Опе '’ХЛю ЗипчУей: ТЪе Ше 5)огу оГ а Ки881ап ишЗег С1те 5оу1е[8. N.'3'., 1945. Р. 161.

²⁹ТгоШгуЬ. Му Иге. НУ., 1930. Р 481, 502-506, 512-513-

³⁰ТюС5к)'Е 5(аНп. Р. 393-394. По словам Троцкого, этот разговор состоялся в 1924 г.

³¹ О концепции дерадикализации см.: Таскег С. КоЬеН. ТЪе Магаап Кеуо|щюпагу 1йеа. N.'3'., 1969. СЪ. 6.

³²Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 50.

* у

ц- 'г --

; ,'к О⁷'

О. 1-

лл;

.оъ'У'чгж ах.

.‘Гыг-

{( с!^;. ЖйЛ.

П<\'\ ГГЛ к», ^

"А

...с Л'

.^ЧЛ

■-'ГА- >ЛГ~^Г'-^ГУЛ "фГЛ

'•\ ч лпкг

см) и ^1 •

УХ Л⁷

Г ■ г!-)'.) I Ь _■ ,1' ^г 1

Зарождение сталинизма

\и<

.(

ц.« (.».пг.

Сталин и Бухарин

Если вспомнить о той политике сверхиндустриализации, которая была принята Сталиным в конце 20-х годов, то может показаться, что еще до этого у Сталина появились серьезные внутренние возражения относительно программы постепенного социалистического строительства, предложенной Бухариным. Вместе с тем даже при наличии этих возражений у Сталина были веские причины никого о них не ставить в известность. Во-первых, ему была крайне необходима политическая поддержка бухаринской группы в борьбе против троцкистской и объединенной оппозиции. Кроме того, программа Бухарина служила экономическим обоснованием теории построения социализма в одной стране. И наконец, было бы трудно предъявить Троцкому стандартное обвинение в «недооценке крестьянина», не поддерживая одновременно оптимистический тезис о том, что крестьянская масса, включая кулаков, может «врасти в социализм». Поэтому в течение данного периода Сталин в основном повторял — с незначительными купюрами — бухаринские идеи об экономических аспектах строительства социализма в одной стране.

Так, например, в своем докладе XIV съезду он призвал к проведению политики завоевания крестьянина-середняка и выразил сожаление в связи с тенденцией определенных кругов поддаваться панике перед лицом «кулацкой угрозы». При наличии двух уклонов, сторонники одного из которых считали, что кулацкая угроза не существует, в то время как сторонники другого преувеличивали эту угрозу, партии следовало сосредоточить огонь на втором уклоне, ибо переоценка кулацкой угрозы на практике означает классовую борьбу в деревне, возрождение «раскулачивания» периода «военного коммунизма». Критикуя эту часть доклада Сталина, Каменев сказал, что раньше он считал, что Сталин не симпатизирует позиции Бухарина, но «теперь я вижу, товарищи, что т. Сталин целиком попал в плен этой неправильной политической линии, творцом и подлинным представителем которой является т. Бухарин»¹.

В последующие месяцы, когда борьба против объединенной оппозиции приближалась к апогею, Сталин сделал ряд заявлений, чтобы подкрепить именно такое впечатление. В своей работе «К вопросам ленинизма» (январь 1926 г.) он обрисовал бухаринскую картину частного крестьянского хозяйства, постепенно вовлекаемого в русло социалистического развития через кооперативы для целей сбыта, снабжения, получения кредитов и, со временем, производства; он утверждал, что крестьянские массы пойдут по этому пути добровольно, руководствуясь материальными стимулами. Затем он строго отчитал оппозицию за то, что она «не верит в этот новый путь развития крестьянства», поддается панике перед лицом кулачества и забывает тот факт, что «середняк является у нас центральной фигурой земледелия». Подвергнув критике взгляд оппозиции на нэп как на реставрацию капитализма и в основном «отступление», он утверждал, что нэп только начался как отступление и что его следует рассматривать как сложный, двойственный процесс развития капитализма, с одной стороны, и социализма — с другой, «процесс преодоления элементов капиталистических элементами социалистическими». В качестве одного из аргументов, подтверждающих правильность этого утверждения, Сталин указал, что в кооперативах уже состоит более 10 млн членов. Другими словами, отступление закончилось, и в условиях нэпа уже осуществляется продвижение к социализму: «На самом деле мы наступаем уже несколько лет, и наступаем с успехом, развивая нашу индустрию, развивая советскую торговлю, тесня частный капитал»².

Хотя в этот период Сталин начал подчеркивать значение развития тяжелой промышленности для индустриализации, он поддерживал бухаринскую критику Преображенского. «У нас имеются в партии люди, рассматривающие трудящиеся массы крестьянства как чужеродное тело, как объект эксплуатации для промышленности, как нечто вроде колонии для нашей индустрии, — сказал он в одном из выступлений в апреле 1926 г. в Ленинграде. — Эти люди — опасные люди, товарищи». Повышение жизненного уровня крестьян, продолжил Сталин, является одной из предпосылок развития промышленности. Поэтому нельзя согласиться с теми, кто утверждает, что следует увеличивать давление на крестьянство путем повышения налогов и цен на промышленные товары. Ведь это подорвет союз рабочих и крестьян и, следовательно, саму основу диктатуры пролетариата⁵.

Выступая на XV конференции ВКП(б), Сталин придал своей критике еще более острый характер. Он дословно процитировал слова Преображенского о законе первоначального социалистического накопления, а затем добавил: «Я думаю, что Преображенский, приравнивая крестьянское хозяйство к “колонии” и пытаясь строить отношения между пролетариатом и крестьянством как отношения эксплуатации, — подрывает тем самым, пытается подорвать, сам того не понимая, основы всякой возможной социалистической индустриализации». Далее Сталин утверждает, что Преображенский фактически рекомендует «капиталистические методы индустриализации», которые приведут к противопоставлению интересов индустриализации и интересов трудящихся масс, усугублению внутренних противоречий в стране, обнищанию массы рабочих и крестьян, а также к тому, что прибыли будут использоваться не для повышения уровня жизни народа, а для экспорта капитала, для расширения базы капиталистической эксплуатации в стране и за границей. Что же касается «социалистического метода индустриализации», то он, напротив, обеспечивает сочетание интересов индустриализации и интересов трудящихся, приводит не к обнищанию, а к повышению уровня жизни населения, смягчает и устраняет внутренние противоречия в стране и постоянно расширяет внутренний рынок и его емкость, создавая тем самым прочную основу для развития индустриализации. Социалистический метод индустриализации путем «улучшения» уровня жизни масс, включая основную массу крестьянства, и является советским путем⁴.

Таков был смысл послания, с которым Сталин обратился к правящей партии. Его убедительности способствовало то, что формулировки, использованные Сталиным, существенно отличались от формулировок Бухарина. Бухарин предупреждал, что для строительства социализма в России потребуется очень длительный период, что продвижение вперед обязательно пойдет черепашьим шагом. Сталин исподволь пропагандировал более оптимистические перспективы.

В своем докладе в Исполкоме Коминтерна в декабре 1926 г. он подверг резкой критике Троцкого, утверждавшего, что может понадобиться около пятидесяти или даже ста лет для того, чтобы такое отдельно взятое социалистическое государство, как Россия, смогло создать более мощные производительные силы, чем в капиталистических странах. По словам Сталина, феодальному строю понадобилось около двух веков, чтобы продемонстрировать свое превосходство над рабовладельческим строем, а буржуазному — лет сто или меньше, чтобы продемонстрировать свое превосходство над феодальным. Однако теперь, когда технический прогресс привел к резкому ускорению темпов развития, социалистическая система хозяйствования может развиваться «бешеными темпами» и обогнать капитализм за гораздо более короткий срок. Поскольку народное хозяйство является единым и сконцентрированным и к тому же ведется на плановой основе, социалистическая система сможет продемонстрировать свое превосходство над разъедаемой противоречиями капиталистической за сравнительно сжатые сроки. «Не ясно ли после всего этого, что оперировать тут перспективой в пятьдесят и в сто лет — это значит страдать суеверной верой запуганного мещанина во всемогущество капиталистической системы хозяйства?»⁵. Эта оптимистическая оценка перспектив социалистического развития, несомненно, во многом содействовала политическим успехам Сталина. Ведь Сталин апеллировал к господствующему в партии стремлению сосредоточить внимание и силы на задачах развития советской страны; он давал понять, что полностью социалистическое народное хозяйство может быть создано за сравнительно короткий период.

То, что Сталин солидаризировался со взглядами умеренных, сослужило ему хорошую службу на важнейшем этапе его борьбы за ведущую роль в партии. Он воспользовался политической силой умеренных, популярностью Бухарина в партийных кругах, а также привлекательностью его концепции аграрнокооперативного социализма. Вместе с тем, участвуя в дискуссии о построении социализма в одной стране, Сталин не просто дословно повторял позицию Бухарина. Развивая свою аргументацию, он умело включал в нее собственные элементы. Например, он проводил разграничение между «полной победой» и «полной гарантией», увязывая теорию построения социализма в одной, отдельно взятой стране с постулатом международной коммунистической революции, что было не по-бухарински. Более того, основной темой в выступлениях Сталина были «внутренние силы» революции, т. е. возможность построения полного социализма в Советской России без помощи со стороны будущих революций в других странах. Бухарин же предлагал нечто совершенно иное: концепцию особого пути строительства социализма в России. И дело не только в том, что Сталин избрал не этот путь в конце 20-х годов; есть основания задаться вопросом о том, поддерживал ли он вообще Бухарина, даже когда казалось, что он это делал в 1924-1926 гг. Одним из аргументов против этого является уже упоминавшаяся оптимистическая оценка Сталиным сроков социалистического строительства. Ведь если серьезно относиться к идее Бухарина о путях строительства социалистического общества, то трудно представить себе, что оно не будет осуществляться тем «черепашьим шагом», о котором он говорил. Поэтому аргументация, которой пользовался Сталин, намекая на более ускоренные темпы строительства, не только не была бухаринской; она свидетельствовала о том, что даже в то время он предлагал иной путь строительства социализма, революционный, а не эволюционный подход к проблеме.

Определенные указания на этот счет можно найти в работах самого Сталина. Седьмого ноября 1925 г, в день восьмой годовщины революции, Сталин опубликовал в «Правде» статью «Октябрь, Ленин и перспективы нашего развития». Основной темой статьи является аналогия между периодом подготовки Октябрьского восстания и современным этапом. Оба периода представляют собой «переломный момент в развитии нашей революции». Перед Октябрьской революцией задача состояла в том, чтобы осуществить переход от буржуазной к пролетарской власти; в данный моментнеобходим переход от нэповской экономики к социалистической. До Октября международная ситуация определялась войной между двумя коалициями европейских государств, а внутренняя — различными признаками революционизации масс в России. На современном же этапе мир разделен на капиталистический и социалистический лагерь, а экономические и социальные условия внутри России улучшились настолько, что стал возможен рывок вперед на хозяйственном фронте. В 1917 г. партии удалось свергнуть буржуазную власть благодаря ленинской твердости, которая позволила осуществить дело пролетариата перед лицом невероятных трудностей и колебаний в определенных партийных кругах. Сейчас, когда результат борьбы все еще не предрешен, у партии есть все возможности ликвидировать капиталистические элементы в экономике при условии, что она сможет вновь продемонстрировать ленинскую твердость перед лицом огромных трудностей и возможных колебаний в определенных кругах партии. Такая ленинская твердость, заявил Сталин, является одним из необходимых условий победы в строительстве социализма.

Очевидно, что в это время Сталин рассматривал современный период как аналог 1917 г. Он считал строительство социализма революционным начинанием, сравнимым по историческому значению с приходом большевиков к власти в октябре 1917г. Он был готов принять жесткий курс, как это сделал Ленин в 1917 г., в осуществлении внутренних революционных преобразований. Кроме того, он был готов преодолеть колебания или сопротивление, которые могли возникнуть в определенных партийных кругах и так же, как и раньше, в случае необходимости действовать смело и решительно, по-ленински. Именно такие выводы можно было сделать из юбилейной статьи. И если в то время они не были широко осознаны (судя по имеющимся указаниям, это было именно так), так это потому, что мало кто, или вообще никто, в партии не смог проникнуться сталинским чувством современности как аналогии с 1917 г., чувством, что назревает новый Октябрь. И действительно, в разгар нэпа такая аналогия могла показаться весьма искусственной: почему же ближайшее будущее должно быть похоже на невероятный революционный подъем в России, вызванный Первой мировой войной? Итак, партийная общественность не придала большого значения этой статье или не сумела прочесть ее как предзнаменование грядущего.

Больше всего Бухарин опасался того революционного подхода к социалистическому строительству, который был характерен для периода «военного коммунизма» с принудительными хлебозаготовками и Гражданской войной в деревне. Этими опасениями и мотивировалось его неприязненное отношение к левым в партии, политические рекомендации которых, казалось, подразумевали революционный подход (хотя сами левые отрицали это). Стержнем его концепции аграрно-кооперативного социализма были реформаторство, постепенность и стремление к сохранению гражданского мира, к которым призывал Ленин в своих последних статьях. Бухарин подчеркивал, что страну, три четверти населения которой составляли крестьяне, следует вести к социализму, применяя методы убеждения, присущие нэпу, а не методы принуждения, характерные для периода «военного коммунизма». Следовательно, подход к решению поставленных задач должен быть эволюционным. Партии, говорил Бухарин, не следует ориентироваться на какую-то «третью революцию», ей необходимо настойчиво проводить мирную организаторскую работу, продолжая классовую борьбу в основном в экономических формах и не отрываясь от основной массы крестьянства. Хотя внутренняя классовая борьба может время от времени обостряться, в целом «у нас классовая борьба будет постепенно уменьшаться и уменьшаться, пока не отомрет в коммунистическом обществе без всякой третьей революции»⁶.

Насколько тезис о необходимости «третьей революции» был близок социалистическому мировоззрению Сталина, настолько же он был чужд Бухарину. Перспектива постоянно ослабевающей внутренней классовой борьбы как правильного пути к социализму была психологически глубоко чужда Сталину. Как марксист и ленинец, он жил для битвы, борьбы, завоеваний. Что бы ни говорил Ленин в последние годы своей жизни о гражданском мире и реформаторстве, для Сталина социализм всегда оставался доктриной классовой войны. Сталинское понимание Ленина заключалось в определении задачи строительства социализма в рамках теории «кто кого?», т. е. кто победит в классовом противоборстве между пролетарской диктатурой и советской буржуазией. Сталин со всей откровенностью сформулировал данную проблему именно в этих терминах, выступая в Исполкоме Коминтерна в декабре 1926 г.: «Но что значит построить социализм, если перевести эту формулу на конкретный классовый язык? Построить социализм в СССР — это значит преодолеть в ходе борьбы своими собственными силами нашу, советскую, буржуазию»⁷ Если рассматривать этот вопрос глубже, то мысль о недопустимости «третьей революции» входила в противоречие со сталинской оценкой самого себя и своей судьбы. Разве мог бы он проявить себя как новый герой революции, как преемник Ленина, если бы не взялся за решение сложных проблем нового исторического периода, сравнимого с периодом 1917 г., и не преодолел эти проблемы? Без «третьей революции» не могло быть второго Ленина.

По этим и другим причинам Сталин возражал против настойчивого призыва Бухарина искоренить из партийной практики остающиеся пережитки «военного коммунизма», и в частности его «командно-приказные методы». Глубоко укоренившаяся приверженность Сталина к категорическим приказам и указаниям описана здесь достаточно подробно. Кстати, она была характерна не только для него, но и для многих других членов партии, особенно тех, кто, как и сам Сталин, выдвинулся или занимал руководящие должности во время Гражданской войны. В последние годы жизни Ленин был весьма обеспокоен этим явлением, которое он назвал «комчванством». Этот термин подразумевал, что «человек, состоя в коммунистической партии и не будучи еще оттуда вычищен, воображает, что все свои задачи он может решить коммунистическим декретированием»⁸. Впоследствии выяснилось, что избавиться от этого элемента на партийной работе весьма нелегко.

Хотя в политической области «военный коммунизм» уступил место нэпу, он оставил свой отпечаток как на образе мышления, так и на поведении многих членов партии. Гражданская война оказала решающее влияние как на самого Сталина, так и на многих других представителей его поколения и более молодых людей. Оно ощущалось в их поведении, оценке людей и проблем и даже манере одеваться. Их большевизм подвергся определенной милитаризации. Хотя прошедшие четыре-пять лет нэпа были периодом великих перемен, они не переделали ни самих этих людей, ни привычек их политической жизни. У многих из них еще свежи в памяти приятные воспоминания об атмосфере «штурма и натиска», характерной для первых лет борьбы. Этот факт, а точнее, одно из его следствий подчеркнул сам Сталин в одном из своих немногочисленных выступлений в поддержку позиции бухаринцев. В своем докладе XIV съезду он заявил: «Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия — к тому, чтобы раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать, но идти к союзу с середняком, я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу: бей кулака. Дай только — и мигом разденут кулака. А вот что касается кулака, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается»⁹. Даже если Сталин и преувеличил для вящей убедительности актуальность лозунга «Бей кулака», нет сомнений, что такие настроения были широко распространены в партии. Вместе с тем — и это вполне понятно — Сталин воздержался от утверждения, что он сам склонен разделять такие настроения.

В контексте этой дискуссии следует отметить, что тезис о «социализме в одной стране» как политическое и идеологическое течение в большевизме после Ленина имел более чем одну трактовку. Хотя наличие двух толкований стало очевидным только в конце 20-х годов, для Сталина этот тезис означал совсем не то, что для Бухарина. Согласно сталинской трактовке, постулат международной коммунистической революции оставался незыблемым, но основной упор делался на способность одной страны добиться «полной победы» в строительстве социализма собственными силами. Позиция Сталина по вопросу о сроках построения социализма была гораздо более оптимистической, чем позиция Бухарина. Она была проникнута духом экспансивного и даже воинствующего «русского красного патриотизма», который напрочь отсутствовал в трактовке Бухарина. Не отрекаясь явно от нэпа, Сталин черпал вдохновение в том наследии периода «военного коммунизма», которое Бухарин решительно отвергал. Авторитетным источником его концепций служили ленинские работы. В противовес бухаринскому эволюционному подходу и перспективе постоянного ослабления внутренней классовой борьбы сталинская трактовка имела в виду революционный способ социалистического строительства, перспективу классовой борьбы и «ленинскую твердость».

В середине 20-х годов эти различия между двумя трактовками учения о построении социализма в одной стране не были очевидными, отчасти вследствие того, что Сталин не проработал свою позицию так глубоко, как Бухарин. Но главной силой, способствовавшей сокрытию противоречий, были потребности коалиционной войны против левой оппозиции. Пока это противоборство продолжалось, Сталин и Бухарин были вынуждены выступать единым фронтом и затушевывать скрытые разногласия. Более того, стремясь отмежеваться от левых, Бухарин счел целесообразным детально разработать свою эволюционную концепцию социалистического строительства, в то время как Сталин, позиция которого в определенном отношении близка к позиции левых, был вынужден затушевывать эти аспекты своей трактовки и даже повторять аргументы Бухарина таким образом, что временами он сам казался убежденным бухаринцем. Однако ложный характер этого впечатления стал очевиден после поражения левой оппозиции, когда сдерживающие Сталина факторы, связанные с борьбой против нее, перестали существовать. жги:-во/.- I

. '.1Р

XV съезд ВКП(б) •

Во второй половине 1926 г. Троцкого, Зиновьева и Каменева вывели из Политбюро. Это стало первым предзнаменованием окончательного поражения объединенной оппозиции, которая приняла свой последний бой на пленуме ЦК в октябре 1927 г. Разглашение в России ее платформы, положения которой впоследствии были опубликованы за границей, запрещалось. Власти подавили ее попытки мобилизовать поддержку со стороны рабочих путем нелегального распространения таких материалов, как текст ленинского «политического завещания», и организации уличных демонстраций в Москве и Ленинграде 7 ноября 1927 г., в десятую годовщину революции. Через неделю после попыток оппозиции организовать эти демонстрации ЦК и ЦКК приняли совместное постановление об исключении Троцкого и Зиновьева из партии и о рассмотрении вопроса об оппозиции на предстоящем XV съезде. Между тем без лишнего шума провели чистку сторонников оппозиции на низовом уровне в партии, а также приняли другие антиоппозиционные меры.

На съезде, который открылся в начале декабря 1927 г., основной политический доклад сделал Сталин. Он заявил, что в ходе предсъездовских обсуждений в партийных организациях страны за тезисы оппозиции проголосовали только 4 тыс. из 728 тыс. членов партии. Сталин отверг предложение оппозиции, в соответствии с которым ее фракционная организация была бы распущена, а сама она подчинилась бы решениям большинства, сохранив за собой право продолжать отстаивать свои позиции в рамках, определенных Уставом партии. Сталин мотивировал это тем, что в партии нет места для «дворян», пользующихся привилегиями, и «крестьян, лишенных этих привилегий», и подчеркнул, что «мы не хотим иметь в партии дворян»¹⁰. Его бескомпромиссная позиция взяла верх. В резолюции, представленной специальной комиссией под председательством Орджоникидзе, участие в троцкистской оппозиции объявлялось несовместимым с членством в партии и содержалось указание об исключении из партии 75 видных оппозиционеров, в том числе Каменева и Пятакова. Резолюция была принята единодушно, несмотря на то что один из 75 исключенных, Смилга, выступил с мужественным, но безрезультатным протестом. Ему было разрешено огласить принципиальное заявление от своего имени и от имени трех других исключенных — Радека, Раковского и Николая Муралова. После того как съезд принял такое решение, в начале 1928 г. около тридцати лидеров оппозиции во главе с Троцким были высланы. Местом ссылки Троцкого стала Алма-Ата. Многие из членов оппозиции публично заявили о своей политической капитуляции и обратились с просьбой о восстановлении в партии. Это был разгром левой оппозиции как политической силы.

В докладе съезду Сталин перечислил семь основных политических разногласий между «партией» и оппозицией. Первое противоречие, которому он уделил больше всего внимания, было вызвано тем, что оппозиция якобы отрицала возможность победоносного строительства социализма в СССР. Какими бы левыми фразами и революционными жестами ни прикрывалась оппозиция, сказал Сталин, это отрицание равнозначно «капитуляции» перед лицом капиталистических элементов в стране и перед международной буржуазией. Важно отметить, что, обосновывая обвинения в капитулянтстве, Сталин напомнил о революции 1917 г. В обширном историческом экскурсе он заявил, что Зиновьев и Каменев отказались поддержать Октябрь, а Троцкий, который поддержал его, сделал это «с оговорочкой», так как в июне 1917 г. он опубликовал новое издание своей брошюры «Программа мира», в которой утверждалось, что революционная Россия не сможет выстоять в условиях консервативной Европы, если революции не произойдут и в других странах. Ленин же поддержал Октябрьское восстание «без оговорок», так как считал, что пролетарская власть в России сможет сама по себе стать основой, которая поможет рабочим других стран избавиться от буржуазии¹ *. Здесь мы видим еще одно свидетельство того, что Сталин усматривал взаимосвязь между революционной ситуацией в 1917 г. и той ситуацией, которая, по его мнению, назревала в России в описываемый период.

Впоследствии индустриализация с упором на тяжелую промышленность, осуществлявшаяся головокружительными темпами, и насильственная массовая коллективизация крестьянства стали отличительными приметами той революции сверху, начало которой было положено Сталиным в 1929 г. А пока что на XV съезде, который закрепил победу коалиции Сталина—Бухарина над коалицией Троцкого—Зиновьева, он лишь обозначил начало новой фазы партийной борьбы, наметив эти две темы в самых общих чертах. Прежде всего Сталин заявил, что проявившиеся «элементы товарного голода» неизбежно просуществуют еще «несколько лет», так как, исходя из потребности индустриализации, промышленность средств производства должна развиваться быстрее легкой промышленности. Одновременно он исказил суть предлагаемой Троцким «сверхиндустриализации» как средства преодоления товарного голода путем полномасштабного развития легкой промышленности за счет тяжелой. Таким образом, Сталин подготовил почву для того, чтобы впоследствии предложить собственную концепцию сверхиндустриализации. Далее он заявил, что пока еще мало сделано для того, чтобы ограничить и изолировать класс кулаков экономическими мерами, например отказывая в предоставлении сельскохозяйственных кредитов. В данной ситуации, добавил он, была бы ошибочной и ликвидация кулака административными мерами, т. е. силами ГПУ, хотя, конечно, нельзя исключить «применения некоторых необходимых мер против кулака». Этот осторожный шаг, свидетельствующий о сближении с антибухаринской политикой раскулачивания, придал больший вес его словам в докладе съезду о том, что выход из тяжелого положения в сельском хозяйстве заключается «в переходе мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли». В последние минуты съезда, когда шло голосование по резолюции о сельскохозяйственной политике, в ее текст была поспешно включена следующая поправка: «В настоящий период задача преобразования и объединения мелких индивидуальных хозяйств в крупное коллективное хозяйство должна быть поставлена в качестве основной задачи партии в деревне»¹². Таким образом, призыв Сталина к коллективному ведению сельского хозяйства стал частью официальной политики, и XV съезд вошел в учебники по истории партии как «съезд коллективизации».

Поражение правой оппозиции

Итак, политическая ситуация изменилась, и Сталин получил возможность подготовиться к решающему наступлению на бухаринцев. Возникли новые экономические обстоятельства, которыми можно было воспользоваться. В конце 1927 — начале 1928 г. советская власть столкнулась с острой проблемой нехватки хлеба. Одной из причин того, что крестьяне отказывались поставлять зерно на рынок, был товарный голод, вызванный, среди прочего, финансовой политикой, принятой под влиянием бухаринской философии низких цен¹³. Руководители партии выехали на места в главные житницы страны, для того чтобы активизировать кампанию хлебозаготовок. Сталин поехал в Сибирь. Отправляясь в эту поездку на поезде из Москвы 15 января 1928 г., он, возможно, вспоминал о том, как десять лет назад участвовал в хлебозаготовительной кампании в Царицыне. Сталин провел три недели в крупных сибирских городах — Новосибирске, Барнауле, Рубцовске и Омске. На совещаниях с представителями местного партийного аппарата и органов государственной власти он указывал, какую линию им следует проводить. Наконец-то он получил возможность применить на практике ту «ленинскую твердость», которая, как он предвидел, понадобится для революционного процесса строительства советского социализма.

Краткое изложение выступлений Сталина в Сибири было впервые опубликовано в его собрании сочинений только двадцать четыре года спустя. Эти выступления свидетельствуют о том, что представители на местах реагировали на сложившуюся ситуацию в духе нэпа, а Сталин — в духе «военного коммунизма». Узнав о том, что кулаки придерживают излишки хлеба в ожидании троекратного повышения цен, Сталин дал указание сдавать запасы по существующим ценам, а в случае отказа — конфисковать их и распределять 25 процентов среди бедняков по твердым низким ценам или в кредит. Это был возврат к «комитетам бедноты». Кроме того, он дал указание привлекать уклоняющихся к ответственности по статье 107 Уголовного кодекса, предусматривающей строгое наказание за «спекуляцию». Когда представители на местах сказали, что это будет «чрезвычайная мера», к которой не готовы работники суда и прокуратуры, Сталин ответил: «Допустим, что это будет чрезвычайная мера. Что же из этого следует?». Чрезвычайные меры могут дать великолепные результаты, а работники суда, которые не готовы применять их, должны быть подвергнуты чистке. Если же кулаки ответят на это саботажем поставок в следующем году, то ведь угроза саботажа всегда существует, и тогда понадобятся новые меры, в частности организация колхозов и совхозов. Советская индустрия не должна зависеть от капризов кулака. В течение трех-четырех лет следует создать достаточное количество колхозов и совхозов для того, чтобы хотя бы на треть удовлетворить потребности страны в зерне. Мандатом на такие действия, по словам Сталина, является положение о коллективизации, в последнюю минуту включенное в резолюцию XV съезда о сельскохозяйственной политике. В заключение Сталин сказал: «Наша обязанность — выполнить эти указания»¹⁴.

Борьба Сталина за жесткие меры при хлебозаготовках может рассматриваться как существенный поворот в жизни России, который «раз и навсегда нарушил непрочное психологическое равновесие, на котором основывались отношения между партией и крестьянами»¹⁵. Заявления, сделанные Сталиным в Сибири, свидетельствуют о том, что у него не было никаких иллюзий на этот счет. Легко было предвидеть, что предложенные жесткие чрезвычайные меры, напоминающие о насильственных хлебозаготовках в период «военного коммунизма», в следующем году спровоцируют еще большее неповиновение крестьян, что в свою очередь послужит оправданием и стимулом для принятия более радикальных мер, кульминацией которых станет кампания массовой коллективизации, задуманная Сталиным. Именно так и произошло в 1928-1929 гг. Избрав этот политический курс, Сталин стремился не только преодолеть кризис хлебозаготовок в соответствии с революционным подходом к социалистическому строительству, но и выиграть последний раунд в борьбе за лидерство. Его стратегия заключалась в том, чтобы побудить и заставить партийный истэблишмент проводить жесткую сталинистскую линию в отношении крестьянства и тем самым поставить группу Бухарина в невыгодное положение как оппозиционную. Успешно решив первую задачу, он мог рассчитывать на успех и в решении второй, ибо ему было известно, как он сам сказал на пленуме ЦК в апреле 1929 г., что «Бухарин убегает от чрезвычайных мер, как черт от ладана»^{1 б}.

Эта стратегия увенчалась успехом, но не без борьбы в партии. Рассматриваемый период был долгим и одним из самых трудных в карьере Сталина. Ему приходилось неоднократно идти на попятный, когда в партии начинались колебания по вопросу о том, стоит ли мериться силами с зажиточными слоями крестьянства, в том числе с середняками, игравшими жизненно важную роль в народном хозяйстве, и с кулаками. Умеренные во главе с Бухариным, Рыковым и Томским вели упорную закулисную борьбу, а также (по мере возможности) борьбу в партийной печати за то, чтобы помешать движению политического маятника в крайнее, требуемое Сталиным положение. Поддержав жесткие методы хлебозаготовок в начале 1928 г., они все же стремились не допустить крайностей и выступали против раскулачивания. Они призывали повысить цены на хлеб, чтобы побудить крестьян добровольно сдавать излишки. Они призывали к борьбе с товарным голодом при помощи сбалансированной инвестиционной политики, которая сохранила бы минимальный уровень прироста в легкой промышленности, а не сосредоточивала бы практически все имеющиеся ресурсы на развитии тяжелой. И наконец, они выступали против ускоренной массовой коллективизации как панацеи от всех экономических бед. Оспаривая заявление Сталина о том, что ленинский призыв к «кооперированию в России» касался в основном производственных коллективов или колхозов, они продолжали утверждать, что закупочные, кредитные и рыночные кооперативы представляют собой магистральный путь социалистического строительства в деревне. Цель коллективизации можно рассматривать как желательную только после того, как в стране будет достигнут более высокий уровень механизации. В неопубликованных записках в ЦК, составленных в мае и июне 1928 г., Бухарин ставит вопрос следующим образом: «Если все спасение в колхозах, то откуда деньги на машинизацию? И правильно ли вообще, что колхозы у нас должны расти на нищете и дроблении?»¹⁷. К этому времени уже стало очевидно, что Сталин взял антибухаринский курс, а бухаринцы оказывают ему решительное сопротивление в партии. Однако Сталин не пошел на открытое столкновение с ними. Даже в конце ноября 1928 г., когда на пленуме ЦК Сталин заявил о существовании «правого уклона» в партии, он не сказал, что во главе его стоят Бухарин, Рыков и Томский. То, что Сталин не сразу пошел на открытый конфликт, свидетельствует среди прочего о сильных политических позициях его новых противников. Одним из источников этой силы было то, что бухаринская школа мысли по-прежнему пользовалась определенным влиянием в некоторых партийных кругах; кроме того, существовал еще и организационный фактор.

Бухаринская группа не была столь сплоченной, как группа сторонников Сталина, а представляла собой коалицию единомышленников в партии. И все же в организационном плане она являлась серьезной силой. Ранее Сталин был вынужден сотрудничать с ней в борьбе против троцкистской и объединенной оппозиций, и это пошло ей на пользу. Все три лидера этой группы входили в число девяти членов Политбюро, вновь избранного после XV съезда. У буха-ринцев были сильные позиции во влиятельной московской партийной организации, отчасти благодаря поддержке ее секретаря Н.А. Угланова, кандидата в члены Политбюро и члена Секретариата и Оргбюро. Они пользовались значительным влиянием в советской правительственной бюрократии, которую возглавлял Рыков как премьер, и в профсоюзной иерархии, подчиненной Томскому. Другой опорной точкой этой группы была газета «Правда». Ее главным редактором был Бухарин, а его сторонники — А. Слепков, В. Астров, Д. Марецкий, А. Зайцев и Е. Цейтлин — в 1928 г. входили в редколлегию. Хотя газета и не являлась рупором бухаринцев, взгляды Бухарина находили отражение на ее страницах. Сам Бухарин опубликовал в «Правде» такие основополагающие материалы, отражающие позицию бухаринцев, как «Ленинизм и проблема культурной революции» и «Записки экономиста» в 1928 г., а также яркое обращение — «Политическое завещание Ленина» в январе 1929 г., в пятую годовщину смерти Ленина.

То, что бухаринцы оказались слабее сталинистов во внутрипартийной борьбе в 1928-1929 гг., являлось во многом следствием превосходства политического механизма, созданного Сталиным и его последователями в партийном государстве. Однако было бы неверно расценивать поражение бухаринцев как победу сталинской фракции за счет организационной силы. Как и на предыдущем этапе борьбы за лидерство, здесь сыграли свою роль кажущаяся убедительность используемых Сталиным аргументов и его навыки — грубые, но эффективные — внутрипартийной борьбы. В некоторых случаях форумом, где проходили дискуссии, был так называемый расширенный пленум с участием ЦК в составе 121 члена и кандидата в члены и ЦКК в составе 195 членов. Хотя в большевистской правящей прослойке к этому времени было вполне достаточно людей, в той или иной степени обязанных своей карьерой сталинской организации, большевистская правящая прослойка еще не стала группой сталинских подпевал, в которую она превратилась в период террора. Сталин был фигурой, олицетворяющей внушительную власть, но еще не стал властелином-тираном. Ему приходилось вести бой со своими противниками в Центральном Комитете, где результаты голосования во многом зависели от убедительности предлагаемых программ и аргументов.

Сталин, свободный от прежних ограничений, развил собственную версию строительства социализма, превратив ее в последовательную идеологическую доктрину. Некоторые соображения, которые раньше высказывались в форме намека или косвенно, были изложены четко, с той внешней убедительностью, которую Сталин продемонстрировал в спорах с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. Здесь Сталин, по сути, свел воедино свою старую русоцентристскую и великодержавную доктрину социализма в одной стране с программными установками ускоренной индустриализации и коллективизации, и все же по некоторым вопросам он занимал гибкую позицию или использовал умеренные формулировки, чтобы избежать возможных негативных последствий осуществления его программы.

Важной вехой в развитии его аргументации стало выступление на пленуме ЦК 4-12 июля 1928 г. Выступая 9 июля, Сталин, как и Преображенский до него, назвал ключевым моментом индустриализации «накопление». Основным источником накопления должны стать «ножницы» между городом и деревней, т. е. продажа крестьянину промышленных товаров по высоким ценам и закупка сельхозпродукции по низким. Сталин отказался от использованного Преображенским неудачного термина «эксплуатация», сказав, что «это есть нечто вроде “дани”, нечто вроде сверхналога». О смычке между рабочим классом и крестьянством — а в партии считалось непреложной истиной, что такая смычка должна быть сохранена, — Сталин сказал, что существует не только «смычка по текстилю», но и «смычка по металлу», или индустриализация. Преимуществом последней является то, что она создает возможность «переделать постепенно крестьянство... в духе коллективизма». Однако совместим ли курс на коллективизацию и ускоренное развитие тяжелой промышленности с нэпом, который, как считала партия, она продолжает проводить? Сталин казуистически обошел этот вопрос, реинтерпретировав сам нэп в военных, революционных терминах как «победоносное и систематическое наступление... на капиталистические элементы нашего хозяйства». А капиталистические элементы, в том числе кулаки, естественно, будут оказывать сопротивление этому наступлению всеми возможными способами. Следовательно, классовая борьба, одним из проявлений которой являются недавние чрезвычайные меры, должна рассматриваться как нормальное явление в условиях нэпа. Затушевав таким образом различие между «военным коммунизмом» и нэпом, Сталин выдвинул новый, явно антибухарин-ский тезис, который с тех пор стал основополагающим в сталинизме, — классовая борьба неизбежно обостряется с продвижением страны к социализму¹⁸.

В 1925 г. Сталин уже говорил о том, что в партии существуют скрытые анти-кулацкие настроения — «бей кулака». Как вспоминает Валентинов, опираясь на собственный опыт работы в одном из московских бюрократических аппаратов и деятельности в политических кругах в те годы, такие настроения были весьма распространены среди членов партии. Он также пишет, что модель индустриализации, предложенная Преображенским, нашла определенный положительный отклик в партии, которая так и не смогла избавиться от подозрения, что нэп угрожает ей, так как предоставляет буржуазии внутри страны возможность обогащаться и набирать силу. Более того, Валентинов пишет, что «партия, особенно в ее низовых ячейках, инстинктивно, подсознательно была против нэпа»¹⁹. Если даже Валентинов, свидетель и участник первых лет жизни советского государства, и сгущает краски, не может быть сомнений в том, что такие настроения были достаточно широко распространены среди членов партии, которые в те годы придерживались разных, а порой и противоположных взглядов.

Предложенная Сталиным программа неизбежно должна была привлечь тех большевиков, среди которых бытовали подобные настроения, и используемая им аргументация свидетельствует о том, что Сталин это хорошо понимал. Например, в своем выступлении 9 июля 1928 г. он сказал: «Мы не можем жить, как цыгане, без хлебных резервов... Разве не ясно, что великое государство, занимающее шестую часть суши, не может обойтись без хлебных резервов для внутренних и внешних надобностей?». Через несколько дней в публичном выступлении в ленинградской партийной организации он коснулся ряда вопросов, о которых говорил на пленуме, проходившем при закрытых дверях. Полемизируя с Рыковым, который на пленуме выступал за развитие преимущественно легкой промышленности, Сталин, не упоминая его имени, презрительно заметил, что любой, кто пытается сохранить смычку с деревней только через текстиль и забывает о металле и машинах, тем самым увековечивает классовые различия между пролетариатом и крестьянством, и, следовательно, это «не пролетарский революционер, а “крестьянский философ”»²⁰. В своем выступлении на ноябрьском пленуме он прямо апеллировал к антикулацким настроениям среди партийного руководства: «Дело тут не в том, чтобы ласкать крестьянина и в этом видеть установку правильных соотношений с ним, ибо на ласке далеко не уедешь...»²¹.

Как и во время дискуссии о возможности построения социализма в одной стране, в своих выступлениях Сталин широко использовал ленинские цитаты и излагал свои взгляды так, будто они и есть ленинизм. Не было и намека на то, что это своеобразное сочетание русоцентризма и революционного подхода к строительству социализма можно было бы назвать сталинизмом. Но когда Сталин говорил о Ленине, приписывая ему авторство собственного учения, он имел в виду совсем не то, о чем вел речь Бухарин, когда ссылался на ленинский авторитет. Сталину был больше по душе тот Ленин, который во время введения нэпа отметил: «Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед». Это был тот Ленин, который сформулировал вопрос «кто кого?». Сталин сам признал это, выступая на пленуме ЦК в апреле 1929 г., когда он заклеймил лидеров «правого уклона» в партии — Бухарина, Рыкова и Томского: «Дело обстоит так, что мы живем по формуле Ленина — «кто кого»: мы ли их, капиталистов, положим на обе лопатки и дадим им, как выражался Ленин, последний решительный бой, или они нас положат на обе лопатки»²². Описывая положение в стране, Сталин характеризовал его как противоборство противоположных классов. Этот метафорический образ стал как бы манифестом сталинского ленинизма и одновременно свидетельствовал о его постоянной потребности «побить» своего противника, иначе говоря, «нанести удар» и «победить».

Если анализировать сложившуюся ситуацию с сугубо научной точки зрения, то Сталин и на этот раз проиграл «войну цитат» из Ленина. Более того, если бы Ленин вдруг воскрес и смог принять участие в одном из пленумов, проходивших в 1928-1929 гг., то он, несомненно, сказал бы, что именно позиция умеренных, как и утверждал Бухарин, соответствует его «политическому завещанию», а Сталин уводит партию по очень опасному политическому пути. Вместе с тем через пять лет после смерти Ленина положение дел в партии и ситуация в стране были таковы, что сталинский ленинизм имел для многих людей большую притягательную силу.

Среди большевиков, которые видели ленинизм сквозь призму позиций Сталина, выделялась такая заметная фигура, как Пятаков — один из 75 исключенных из партии участников левой оппозиции. Пятаков подал заявление о восстановлении в партии, которое было удовлетворено. В 1928 г. он был назначен советским торгпредом во Франции. В это же время Валентинов, который знал Пятакова по работе в «Торгово-Промышленной газете», получил разрешение выехать за границу на лечение и случайно встретился с ним в Париже. Через много лет после того, как Пятаков был расстрелян в 1937 г. в соответствии с приговором сталинского суда по обвинению в измене, Валентинов опубликовал за границей воспоминания об их частной беседе, состоявшейся в 1928 г. Пятаков доверительно сообщил ему, что не только на его взгляд, но по мнению и многих других, «в том числе и членов Политбюро», последние статьи Ленина были «неудачными». По словам Пятакова, они были написаны под давлением угнетающей Ленина болезни. Никто из близко знавших его людей не мог считать нэп верным отражением его философии. Его подлинные взгляды нашли отражение только в одной из его последних статей — «Наша революция». В ней указывается, со ссылкой на слова Наполеона: «Оп з’еп§а§е ес ршз... оп уоИ»*₎ что большевики правильно взяли власть, не дожидаясь, пока Россия достигнет культурного уровня, адекватного социализму. И Пятаков утверждал, что в этом растаптывании так называемых «объективных предпосылок», в смелости не считаться с ними, в этом призыве к творящей воле, решающему и всеопределя-ющему фактору — весь Ленин²³.

У Пятакова не было оснований считать последние статьи Ленина написанными исключительно под влиянием болезни, тем более что он сам утверждал, что в одной из этих статей — весь Ленин. Вместе с тем у него были все основания особо подчеркнуть ленинский дух революционной боевитости и волюнтаризма, который сохранился в партии даже через 10 лет после революции. Желание вновь перейти в наступление еще сохранилось. И в отличие от Троцкого и его последователей Сталин сумел придать этому течению эффективную идеологическую направленность и возглавить его.

- !'•*>■ К? > V;

* «Надо ввязаться в бой, а там посмотрим» (фр.). ^г,- г'Л’Ч

В середине 1928 г. закулисная борьба в партии вылилась в острый открытый конфликт. Атмосфера была настолько напряженной, что Сталин и Бухарин перестали разговаривать друг с другом. Опасаясь, что Сталин привлечет на свою сторону Зиновьева и Каменева, Бухарин решил опередить его. Это был рискованный шаг. Через Сокольникова он пригласил Каменева, который жил тогда в Калуге, встретиться в Москве. Одиннадцатого июля, через два дня после выступления Сталина на пленуме, Бухарин пришел в московскую квартиру Каменева. Они долго беседовали и продолжили разговор на следующее утро. Бухарин обратился к Каменеву, который вел записи по ходу беседы, с просьбой считать ее конфиденциальной. Он настоятельно призвал Каменева, а следовательно, и Зиновьева не под даваться на возможные уговоры со стороны Сталина и выступить против него на стороне умеренных. Дрожащим от волнения голосом (Каменев отмечает это в своих записях) Бухарин детально и образно рассказал об остром конфликте в высших партийных кругах²⁴.

По словам Бухарина, Сталин проводит внутриполитическую линию, пагубную для революции. В качестве единственного выхода из затруднений с хлебозаготовками он предлагает чрезвычайные меры, что означает возврат к (-военному коммунизму», а это конец всему. Такая политика приведет к Гражданской войне, к восстанию, которое Сталин будет вынужден утопить в крови. Призыв Сталина взимать «дань» с крестьянства означает возврат к теории Преображенского. Его положение о том, что сопротивление должно возрастать пропорционально росту социализма, — это «идиотская безграмотность», это формула, которая приведет страну советов к катастрофе. Сталин — это Чингисхан, беспринципный интриган, все подчиняющий стремлению сохранить власть, единственной формулой которого является месть ударом ножа в спину. «Давайте вспомним, — добавил после этих слов Бухарин, — его теорию “сладкой мести”».

Что же касается собственно политической борьбы, то картина, нарисованная Бухариным, давала основания и для оптимизма, и для пессимизма. Отвечая на вопрос Каменева об имеющихся в его распоряжении силах, он рассказал о ядре, в которое входил он сам, а также Рыков, Томский и Угланов, о поддержке среди ленинградских коммунистов и о том, что Оргбюро на стороне его группы. Также на его стороне были два высокопоставленных сотрудника тайной полиции (ГПУ) — Г. Ягода и М. Трилиссер, которые знали о том, что в стране за последнее время произошло 150 вспышек насилия, и это повлияло на их позицию. Ворошилов и Калинин в самый последний момент отказались поддержать группу, очевидно, потому, что Сталин имел над ними какую-то власть. Орджоникидзе сам обратился к Бухарину и в частной беседе осудил Сталина, но в последний момент предал антисталинскую группу. Теперь все зависело от того, удастся ли исподволь объяснить пагубную роль Сталина и убедить колеблющихся членов ЦК в необходимости отстранить его от поста. «Но пока что он отстраняет вас», — заметил Каменев. И так оно и получалось из рассказа Бухарина. Разработанная Сталиным стратегия уже дала первые результаты. Он стремился, по словам Бухарина, поставить бухаринцев перед следующей дилеммой: «Выступать в открытую или не выступать? Если выступим, нас срежут как отщепенцев. Если не выступим, нас срежут несколькими шахматными ходами и взвалят на нас вину, если в октябре не будет хлеба». Поэтому не удивительно, что во время беседы, как вспоминал впоследствии Каменев, на утомленном лице Бухарина было написано отчаяние; порой казалось, что он знает, что обречен.

Попытка Бухарина установить контакт с бывшими лидерами оппозиции сослужила хорошую службу истории, но не ему самому. Он не смог склонить на свою сторону Каменева, который оставил на полях своих записей, касающихся первого дня встречи, следующую пометку: «Все это было заискиванием. Я не нахожу для этого другого слова, в политическом плане, разумеется». Вскоре через существовавший в то время «самиздат» этот сенсационный документ получил распространение в кругах оппозиции. А через несколько месяцев его содержание было изложено в троцкистском «Бюллетене оппозиции», выходившем в Париже, и в других изданиях. Все эти публикации лили воду на мельницу стратегии, разработанной Сталиным, и давали ему материал для обвинения его противников в том, что они пытаются организовать оппозиционный заговор за спиной партии.

Кульминацией этой закулисной борьбы стало затяжное совместное заседание Политбюро и Президиума Центральной контрольной комиссии, состоявшееся в конце января — начале февраля 1929 г. Бухарин, Рыков и Томский, которым было предъявлено обвинение в фракционной деятельности, выступили с заявлениями против Сталина. Сталин перешел в контрнаступление: «Как это ни печально, приходится констатировать факт образования в нашей партии особой группы Бухарина в составе Бухарина, Томского, Рыкова». Это группа правых уклонистов, продолжал Сталин, платформа которой предусматривает замедление темпов индустриализации, свертывание коллективизации и свободу частной торговли. Члены этой группы наивно верят в спасительную роль кулака. Беда их в том, что они не понимают механизма классовой борьбы и не видят, что на самом деле кулак — это заклятый враг советской власти. Ленин был тысячу раз прав, когда еще в 1916 г. в письме к Шляпникову заметил, что Бухарин «дьявольски не устойчив в политике». А теперь в довершение ко всему выяснилось, что Бухарин по поручению всей группы вел закулисные переговоры с Каменевым с целью создания фракционного блока бухаринцев и троцкистов, направленного против партии и ее Центрального Комитета²⁵.

Заседания, проходившие в январе-феврале, сыграли решающую роль. Политбюро и Президиум ЦКК приняли совместное постановление, в котором полностью поддержали позицию Сталина и осудили позицию и действия бухаринцев. Таким образом была подготовлена почва для совместного пленума ЦК и ЦКК в апреле 1929 г., одобрившего принятое ранее постановление об освобождении Бухарина и Томского от занимаемых должностей в «Правде», Коминтерне и Центральном совете профсоюзов и предупредившего, что малейшая попытка оппозиционной деятельности будет стоить им мест в Политбюро.

Одержав триумфальную победу над бухаринцами, Сталин вновь обрушился на них с критикой. Его выступление было обвинением оппозиции по всем статьям и практически представляло собой платформу его революционной концепции построения социализма в России. Для большей убедительности Сталин напомнил об одном из эпизодов своей туруханской ссылки.- «Видали ли вы рыбаков перед бурей на большой реке, вроде Енисея? Я их видал не раз. Бывает, что одна группа рыбаков перед лицом наступившей бури мобилизует свои силы, воодушевляет своих людей и смело ведет лодку навстречу буре.- «Держись, ребята, крепче за руль, режь волны, наша возьмет!».

Но бывает и другой сорт рыбаков, которые, чуя бурю, падают духом, начинают хныкать и деморализуют свои же собственные ряды.- «Вот беда, буря наступает, ложись, ребята, на дно лодки, закрой глаза, авось как-нибудь вынесет на берег». (Общий смех.)

Нужно ли еще доказывать, что установка и поведение группы Бухарина как две капли воды похожи на установку и поведение второй группы рыбаков, в панике отступающих перед трудностями?»²⁶.

После развязки напряжение спало. Умеренные потерпели сокрушительное политическое поражение. В ноябре 1929 г. пленум ЦКотверг как фракционный маневр тщательно сформулированный документ о капитуляции, представленный Бухариным, Рыковым и Томским. Бухарин был выведен из состава Политбюро. Затем Бухарин, Рыков и Томский окончательно отреклись от своих взглядов, и текст их заявления был напечатан в «Правде» 26 ноября. Между тем на низовом уровне проводилась чистка сторонников Бухарина.

Ранее в этом же году Троцкий был выслан в Турцию. С организованной оппозицией было покончено. Борьба за лидерство завершилась, и Сталин вышел из нее победителем. Двадцать первого декабря 1929 г., словно для того, чтобы отметить и закрепить эту победу, были проведены официальные торжества по поводу 50-летия Сталина. В день юбилея партия, в которой сталинская фракция теперь имела безраздельную власть, приветствовала его как преемника Ленина, нового вождя. ^ь

Примечания

¹ Четырнадцатый съезд Всесоюзной Коммунистической партии(б), 18-31 декабря 1925 г.: Стенографический отчет. М., Л., 1926. С. 47-48, 254-

²Сталин И.В. Соч. Т. 8. С. 79-89-

³ Там же. С. 142.

⁴ Там же. С. 286-289.

⁵ Там же. Т. 9, С. 136-138.

⁶ Путь к социализму в России. Избр. произв. Н.И. Бухарина / Под ред. Сиднея Хайтмана. Нью-Йорк: ‘Омикрон Букс», 1967 С. 322-323- Бухарин упоминает «третью революцию» в одном из своих выступлений в Ленинграде в 1926 г. Исходя из того что ранее он назвал революцию 1905 г. первой русской революцией, мы можем прийти к выводу, что под второй революцией он подразумевал февральскую и октябрьскую фазы революции 1917 г.

⁷Сталин И.В. Соч. Т. 9- С. 21.

⁸ЛенинВ.И. Поли. собр. Соч. Т. 44. С. 173.

⁹Сталин И.В. Соч. Т. 7. С. 337. См. также: Иоие А!ес. Ап Есопогшс ШяЮгу оГ Иле Ц55К. БопПоп, 1969-Р. 74-82. Ноув пишет: «Некоторые считали, что 1918-1920 гг. были не только периодом героической и славной борьбы, которая вела к победе над превосходящими силами противника, но и этапами продвижения к социализму или даже полному коммунизму» (Р. 78).

¹⁰ Пятнадцатый съезд ВКП(б), декабрь 1927 г.: Стенографический отчет. Т. 1.М.,Л., 1961. С. 1,81,89-90.

¹¹ Там же. С. 82-84-

¹² Там же. Т. 1. С. 63,66—67;Т. 2. С. 1419-

¹³МеДиеЫеи ЯауА. Бег НЩогу)ис!^е: ТЪе Огщтя апс! Сош^иепсея оГЗГаМшяпл. МУ, 1971. Р. 75—77.

¹⁴ Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 2-9-

¹⁵ АЬиеА. Ап Есопогшс НгяГогу... Р. 153- Ноув пишет, что это было первое крупное политическое нововведение, принятое Сталиным единолично, без хотя бы формального решения ЦК или Политбюро.

¹⁶СталинИ.В. Соч. Т. 12. С. 61.

¹⁷Ваганов Ф.М. Правый уклон в ВКП (б) него разгром (1928-1930). М. 1970. С. 63,91-92, 105,112, 115. Подробнее о борьбе, которую вел Бухарин со своей группой в 1928-1929 гг., см.: СоЬеп 5.Р. ВикЬапп апс! (1ле Во1я1леУ1к КеУоШПоп. 1Ч.У., 1973; Оатек ЯУ. Т1ле Сопяшепсе оГ Пле Кеуо1и(юп: Соттишяг ОррояШоп т5оу1е( Кияя1а. СатЬг., Маяя., 1960. С1л. 13.

¹⁸Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 158-159, 162-172. Данное выступление Сталина было впервые опубликовано в этом томе в 1952г.

¹⁹Валентинов Н. От нэпа к сталинской коллективизации // «Новый журнал». 1963- № 72. С. 238, 239, 241,243-

.■к ч

²⁰Сталин И.В.Соч. Т. 11. С. 214. Цитируемое выступление Сталина 9 июля приводится в этом же томе на с. 176.

²¹ Там же. С. 256. а,,-..

²²Сталин И.В.Соч. Т. 12. С. 37. Заявление Ленина, сделанное во время введения нэпа, цитируется в статье Сталина «Год великого перелома», опубликованной 7 ноября 1929 г.

²³Валентинов Н. Суть большевизма в изображении Ю. Пятакова // «Новый журнал». 1958. №52. С. 146-149 Впоследствии Валентинов разорвал все связи с СССР и всю оставшуюся жизнь прожил за границей.

²⁴ Копия записи Каменева находится в архиве Троцкого в Гарвардском университете (документ Т1897); в последующих ссылках — «беседа Бухарина и Каменева». Изложение содержания этой беседы, составленное на основании записей Каменева, опубликовано в «Социалистическом вестнике» № 9 (199)-4 мая 1929- С. 9-11-

²⁵Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 318-322. Здесь впервые опубликовано краткое изложение выступлений Сталина на заседаниях в январе-феврале 1929 г.

²⁶ Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 17-18. »•

ЯЛ»

•?НС- -У-»”'

ЧЫ' Цд:‘1Т

! '..'I '“‘ •СГч'.’ТГ.у

НУ.'.

„/УО'.ч'Г 4ч .-'.С'.... .2 Л. *-■*»*

А- -1-7 ГТ-Л'

■..■нр-4) ,;:з<цт

-.И

УУ ;;г:оЬ

■ и;

. 1

Ж ■.ЖЛ''! ЙИШЛ^

ИЙГ/

. ‘.:П -РЛ-1

Решающая мелочь

Л'г’Ъ.:

ЯЬ

-ЯГ*

А:сН & ''И-О :’т

;-к!;.ч 'шЧГ. :-ПГ- Ч,‘МГ.,

Гг: ,/,*■

г -{ 1 у<1- \

I, :,*

Канин его видели другие

аГ'ГЮ^Ч >' :Т:1...- Цчс А НИ !;

Большевики, как правило, не придавали большого значения личному моменту в политике. Единственным исключением из этого правила было их отношение к Ленину. Прошедшие марксистскую школу большевики считали, что главное в члене партии не сама его личность, а политические убеждения, верность идеологии, правильность позиции по обсуждаемым в партии вопросам. Именно поэтому в своем «политическом завещании» Ленин пишет, что вопрос о личных качества Сталина «может показаться ничтожной мелочью». И тем не менее здесь же он указывает, что в данном конкретном случае такая мелочь может иметь решающее историческое значение.

Хотя в последующие годы некоторые из руководителей партии по собственному опыту общения со Сталиным убедились в правильности точки зрения Ленина, даже им было трудно преодолеть характерную для всех тенденцию отвергать роль личностного фактора, Этому способствовал и сам Сталин, который утверждал, что, когда оппозиция критикует его на личной почве, она пытается отвлечь внимание от существа дела. А во время конфронтации с Троцким в октябре 1927 г. Сталин обошел личностный фактор как один из «мелких вопросов», с которым необходимо покончить перед тем, как перейти к существу дела. Далее, выступая в апреле 1929 г. по вопросу о конфликте с группой Бухарина, которая предъявила ему обвинение в стремлении к деспотической власти, Сталин прежде всего сказал: «Товарищи! Я не буду касаться личного момента, хотя личный момент в речах некоторых товарищей из группы Бухарина играл довольно внушительную роль. Не буду касаться, так как личный момент есть мелочь, а на мелочах не стоит останавливаться». Личные обвинения, сказал он далее, это лишь дешевая уловка, используемая для того, чтобы «прикрыть политическую основу наших разногласий»¹. В этом же длинном выступлении Сталин попытался представить существовавший конфликт как следствие глубоких разногласий по вопросу о политике партии. Хотя такие разногласия действительно существовали, своей победой в этом конфликте Сталин был обязан среди прочего и готовности ЦК согласиться с его мнением о том, что личный момент — это «мелочь».

Однако Ленин сумел понять, хотя и довольно поздно, что вопрос о характере Сталина весьма существенен. Вместе с тем ни он, ни те, кто впоследствии пришел к этому же выводу, не смогли подкрепить его адекватным анализом характера Сталина. Ленин, как мы видели, был весьма обеспокоен грубостью Сталина, его безапелляционностью в административных вопросах, великорусским национализмом, присущей ему тенденцией проявлять озлобление в политической деятельности, а также отсутствием у Сталина терпимости, лояльности и внимательности к другим, Но весь этот внушительный перечень отрицательных черт характера, имеющих значение в политическом плане, не был результатом взвешенного анализа. Что же касается других людей, испытывавших все больший и больший ужас перед Сталиным, то они оказывались интеллектуально парализованными, как только соприкасались с загадкой личности Сталина. Один из них, Крестинский, в частной беседе сказал о нем: «Это дрянной человек с желтыми глазами»².

Троцкий, в работах которого мы находим множество ценных замечаний, касающихся личности Сталина, считал, что Сталин важен не сам по себе, но как олицетворение термидорианской бюрократии. В одной из работ Троцкий резюмирует свое мнение о Сталине следующим образом: «Сталин является олицетворением бюрократии. В этом существо его политической личности»³. По мнению Троцкого, даже отдельные черты характера Сталина, такие, как известная всем грубость, имеют значение в первую очередь как признаки определенного социального явления, как групповые особенности, характерные для новой бюрократической правящей прослойки⁴. Таким образом, Троцкий — единственный человек, в распоряжении которого был огромный объем информации по этому вопросу и данные последних наблюдений и который мог совершенно свободно излагать свои мысли в письменной форме в течение тех немногих лет, что ему оставалось прожить после высылки из России в 1929 г., — не проработал проблему «Сталин в индивидуально-личностном плане». Когда в 1940 г. Троцкий пал от руки убийцы, подосланного Сталиным, задуманная им полномасштабная биография Сталина, в которой он намеревался полностью раскрыть личностный фактор, осталась в сыром, недоработанном виде.

Бухарин был более склонен учитывать личностный момент. Он имел прекрасную возможность в течение ряда лет наблюдать Сталина вблизи. По-ви-димому, даже после своего поражения в 1929 г. он иногда приезжал на лето к Сталину в Зубалово⁵. Мы уже видели, какое значение он придавал сталинской теории «сладкой мести». Как и другие представители высшего слоя советской иерархии, Бухарин пришел к выводу, что одной из главных пружин личности Сталина была потребность в отмщении, в торжестве над теми, кого он считал врагами. Но что возбуждало в нем это чувство мстительности и кого именно он считал своими врагами? Пытаясь найти ответ на этот ключевой вопрос, Бухарин внес свой самый большой вклад в понимание личности Сталина. Он сумел разглядеть в Сталине патологическое чувство зависти и стремление отомстить всем, кто превосходил его по тем качествам и способностям, по которым, как он считал, у него не было равных. «Первое качество Сталина — леность, — говорил впоследствии Бухарин Троцкому. — Второе качество — непримиримая зависть к тем, которые знают или умеют больше, чем он»⁶.

Волею судеб Бухарину представилась возможность высказать свою оценку Сталина за границей, и те, кто был знаком с ней, сохранили ее для потомства. В начале 1936 г. он был командирован в Париж во главе состоящей из трех человек делегации, которой было поручено вести переговоры о покупке архивов Маркса, принадлежавших Социал-демократической партии Германии. Ранее, в 1933 г., этот архив был передан из Берлина в Париж и Копенгаген Борисом Николаевским, редактором эмигрантского меньшевистского «Социалистического вестника». Николаевский и видный меньшевик Федор Дан были посредниками на этих переговорах и в течение двух месяцев часто встречались с Бухариным⁷ Во время своего пребывания в Париже Бухарин неожиданно для Дана пришел к нему домой и в течение нескольких часов подробно рассказывал о Сталине.

Возможно, таким образом он хотел воспользоваться предоставившейся ему уникальной возможностью оставить для истории свой рассказ о характере Сталина, о котором во всем мире мало кто знал. Дан, который раньше был знаком со Сталиным, был не только встревожен, но и удивлен характеристикой, которую дал Бухарин. Об этом пишет жена Дана в воспоминаниях, опубликованных много лет спустя после смерти Бухарина и самого Дана.

Вскоре после того, как Бухарин начал переговоры с Даном и Николаевским, он в шутливом тоне заметил, что интерес большевиков ко всему, что связано с Марксом, настолько велик, что они согласились бы приобрести даже его останки, чтобы перевезти их в Москву. Затем в частной беседе с Даном он сказал, что в этом случае сразу же будет построен памятник Марксу. А рядом воздвигнут памятник повыше — Сталину. Сталин будет изображен читающим «Капитал» с карандашом в руке на случай, если ему понадобится внести поправки на полях этой книги. Развивая эту мысль, Бухарин сказал: «Вот вы говорите, что мало его знаете, а мы-то его знаем... он даже несчастен от того, что не может уверить всех, даже самого себя, что он больше всех, и это его несчастье, может быть, самая человеческая в нем черта, но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое свое «несчастье» он не может не мстить людям, всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его... Если кто лучше его говорит, он обречен, он уже не оставит его в живых, ибо этот человек вечное ему напоминание, что он не первый, не самый лучший, если кто лучше пишет — плохо его дело, потому что он, именно он, должен быть первым русским писателем, Марксу, конечно, больше ничего от него не грозит, разве только показаться русскому рабочему маленьким по сравнению с великим Сталиным... Нет, нет, Федор Ильич, это маленький, злобный человек, нет, не человек, а дьявол...»⁸.

История подтвердила слова Бухарина. Несмотря на эмоциональность предложенной им характеристики, в ней содержалось указание на важный факт, проливающий свет на характер Сталина, а именно на то, что Сталин чувствовал себя великим человеком и остро нуждался в признании этого величия другими.

В одной из предыдущих глав мы рассказали о том, как в молодые годы у Сталина формировалась потребность быть «первым и лучшим». Теперь необходимо вновь обратиться к его внутреннему миру и проанализировать его развитие в зрелом возрасте. _и,

а .■ -■ ■

кг-

Канин он видел себя

Чтобы понять внутренний мир Сталина, необходимо учесть, что все, кого он знал, могли принадлежать только к одной из двух возможных категорий — друзья, которым можно было доверять, или враги, против которых нужно было вести борьбу до победного конца. Ни о какой третьей категории практически не могло быть и речи. Ведь человек, которого пока еще нельзя причислить ни к друзьям, ни к врагам, потенциально мог стать как тем, так и другим, а для Сталина это было главное.

Такой способ оценки людей сформировался под влиянием как соответствующих черт характера, так и культуры. Негативный опыт, приобретенный Сталиным в детстве, когда он был одаренным и чрезвычайно восприимчивым ребенком, связан с рядом факторов, в том числе жестокостью его отца по отношению к нему самому и его матери. В результате этого в юношеские годы он стал жестче, был всегда начеку и проявлял, с одной стороны, тенденцию к самоидеализации, а с другой — мстительность и железную волю драться до победы. Образ враждебного противостояния друзей и врагов напрашивался как бы сам собой по аналогии с конфликтом между традиционным укладом в Грузии и теми, кто, осуществляя надзирательские функции, пытался русифицировать его; сыграли свою роль и культурные традиции, такие, как кровная месть, и стремление драматизировать ситуацию, как в истории с Кобой. В духовной семинарии Сталин окунулся в марксистскую революционную субкультуру. Здесь особенно привлекательной, как мы уже видели, была идеологическая символика, в соответствии с которой весь социальный мир подразделялся на два больших противоборствующих класса — угнетенных и угнетателей, т. е. на друзей, противостоящих врагам в конфликте, существовавшем в масштабах всего человечества и в течение всей истории. Из всей этой субкультуры Сталин безошибочно избрал воинствующую версию марксистской идеологии, представленную Лениным. Как уже указывалось, ленинский марксизм был «гневным» марксизмом, изобиловавшим обвинениями и образами злого и агрессивного классового врага. Для Сталина ленинские произведения были обильным источником материала, который он включил в свой собственный образ врага. Кроме того, ленинский подход к революционной партии как к товарищескому коллективу борцов за дело народа, сплоченных взаимным доверием, послужил основой сталинской идеализированной концепции того, что значит (или должна означать) дружба.

Из вышеизложенного следует еще один момент, который чрезвычайно важен для понимания Сталина. Для него не существовало разницы, которую мы считаем само собой разумеющейся, между «личными» отношениями и отношениями «политическими». Вообще персонализация политических отношений и политизация личных весьма характерны для революционных движений и даже, возможно, для всей политической жизни. Возможно, что одной из характерных особенностей Сталина было то, что в его случае это явление приобрело крайние формы. Собственная политическая жизнь имела для Сталина глубоко личный смысл, а личная жизнь была неотъемлемой частью политической. Одним из факторов, которые привели к этому, является то, что в детстве и юности Сталин жил в Грузии, где традиции играют большую роль и где не было принято отделять частную жизнь от общественной. Другой фактор — уже упоминавшаяся нами замкнутость Сталина, у которого было мало личных связей за пределами политических кругов. Немаловажным фактором является высокая степень политизации самооценки Сталина. Попытаемся объяснить, почему именно из-за отношения Сталина к самому себе он так и не смог избавиться от личных эмоций в политических отношениях, в особенности с членами партии.

Итак, каким же было отношение Сталина к самому себе в зрелые годы? До нас дошли слова самого Сталина, которые в какой-то мере дают ответ на этот вопрос. В июне 1926 г. в Тифлисе он предложил собственную версию своей революционной биографии. Отвечая на приветствия рабочих тифлисских главных железнодорожных мастерских, Сталин упрекнул их в том, что они льстят ему. Нет необходимости, сказал он, изображать его героем революции, одним из вождей партии и Коминтерна, легендарным рыцарем-воином и т. д. Обычно так говорят о покойных революционерах во время похорон — а он пока не собирается умирать.

Подлинная история его революционной карьеры, сказал он, — это история ученичества. Его учителями были рабочие сначала в Тифлисе, затем в Баку и Петрограде. В 1898 г., когда он возглавил кружок рабочих в тифлисских железнодорожных депо, старшие товарищи — Джибладзе, Чодришвили и Чхеидзе, — которые меньше, чем Сталин, были знакомы с революционной литературой,

но обладали большим опытом, обучили его практическим навыкам пропагандистской работы. Это было его первое «боевое крещение» в революционной борьбе. Здесь, среди своих первых учителей — тифлисских железнодорожников, он стал «учеником от революции». Впоследствии, в 1907-1909 гг., в Баку он научился руководить рабочими массами на нефтяных промыслах. Получив, таким образом, свое второе боевое крещение в революционной борьбе, Сталин стал «подмастерьем от революции». На следующем этапе, в 1917 г. в Петрограде, Сталин действовал среди русских рабочих рядом с великим учителем пролетариев всех стран — Лениным. Здесь, в водовороте классовых битв, он осознал, в чем состоит роль одного из вождей партии, и получил третье революционное боевое крещение. По словам Сталина, в России под руководством Ленина он стал «одним из мастеров от революции». «Такова, товарищи, подлинная картина того, чем я был и чем я стал, если говорить без преувеличения, по совести»¹³.

Этот интересный опыт революционной автобиографии впоследствии лег в основу подробной биографии Сталина, автором которой был его помощник Товетуха. Эта биография была написана специально для отдельного тома «Энциклопедического словаря Гранат», в котором опубликованы примерно 250 автобиографий или авторизованных биографий видных советских деятелей. В 1927 г. она вышла также отдельным изданием тиражом в 50 тыс. экземпляров. Если сравнить описание деятельности Сталина до 1917 г. с биографиями других видных большевиков, включенными в специальный том «Энциклопедического словаря Гранат», то нельзя не отметить ряд характерных особенностей трактовки, предложенной Товстухой. В целом она выдержана в стиле «жизнеописания революционера», характерном для всей книги; по существу, это перечисление революционных дел, совещаний, наказаний и т. д. Однако в отличие от других биографов Товетуха несколько изменяет историческую реальность, представляя своего героя в выгодном свете. Другим отличием биографии от остальных статей, написанных в сдержанном тоне, является торжественность слога, использование прилагательных в превосходной степени, а порой и высокопарность. Так, Сталин не просто переезжает в Баку, а «с 1907 г. начинается бакинский период революционной деятельности Сталина». Его приезд в Петербург в 1911 г, знаменует собой начало «питерского периода революционной деятельности Сталина». Таким образом, здесь предлагается видоизмененное описание тех трех этапов превращения Сталина в «одного из мастеров от революции», о которых он рассказывал тифлисским железнодорожникам. Чувствуется, что революционная биография переписывается задним числом в соответствии с определенными драматическими канонами¹⁰.

На основании этих и других указаний можно прийти к выводу, что психологические мотивы, побудившие молодого Джугашвили избрать героический революционный образ Кобы Сталина, продолжали действовать и в более зрелом возрасте, мешая ему найти какой-либо другой образ. После того как Сталину исполнилось сорок лет, он продолжал считать себя гениальным вождем и борцом. Вся его жизнь представлялась ему в ретроспективе воплощением мечты его молодости — играть роль Кобы при Шамиле — Ленине. Именно об этом свидетельствует полная драматизма политическая биография Сталина, о которой он сам рассказывал в 1926 г. Вето изложении это была сага о человеке, достигшем революционного величия рядом с Лениным. В конце выступления Сталин выразил признательность российским рабочим и Ленину, дав понять при этом, что он ощущает себя продолжателем дела Ленина и его наследником: «Разрешите мне выразить искреннюю товарищескую благодар-

*

ность моим русским учителям и склонить голову перед памятью моего великого учителя — Ленина».

Нельзя не признать, что у Сталина были все основания гордиться собой. По каким бы критериям мы ни оценивали деятельность Сталина, к середине 20-х годов он сделал головокружительную карьеру, Он был выходцем «из ниоткуда», его родители — бедные, неграмотные люди — жили в провинции, на одной из окраин Российской империи. Но ко времени его ареста накануне Первой мировой войны Сталин занял руководящее положение в партии большевиков и непосредственно сотрудничал с Лениным, который поручил ему разработку одной из наиболее важных теоретических проблем большевистского движения. Вернувшись из ссылки в марте 1917 г, он стал одним из руководителей партии, впоследствии совершившей один из величайших переворотов в истории. Затем он сыграл активную роль в Гражданской войне и становлении институтов советского государства. И наконец, в описываемый период он был близок к тому, чтобы стать новым вождем партии и преемником Ленина. Итак, он прошел большой путь к осуществлению своей надежды подняться «выше великих гор». Какие же еще требовались доказательства, что он был гением в политике?

Вместе с тем Сталин во многом не соответствовал избранному им героическому образу революционера. Ему не удалось добиться известности, которая уступала бы только ленинской. Обладая незаурядными способностями и преданностью делу партии, он тем не менее не был человеком настолько выдающимся, чтобы стать звездой первой величины на революционном горизонте России. Во многих отношениях он уступал не только Ленину, но и другим видным деятелям в большевистской партии. Даже у себя на родине, на Кавказе, он не добился сколь-нибудь значительного успеха как революционер. В партии хорошо знали о его неудачах в марте 1917 г, и впоследствии он был вынужден публично извиняться за них, В его дальнейшей революционной биографии также имелись некоторые пробелы, Таким образом, даже если он и стал в 1917 г. «мастером от революции» то этот факт не отпечатался в коллективной памяти партии.

Сталин не только не стал «звездой» Гражданской войны; напротив, по его вине возникли трудности под Царицыном, он продолжал враждовать с Троцким; кроме того, он опозорился, отказавшись подчиниться приказам из Москвы при злополучной попытке захватить Львов. Не Сталин, а Троцкий прославился как правая рука Ленина во время революции и Гражданской войны. Таким образом, Троцкий, ранее не состоявший в партии большевиков, сыграл роль, которую Сталин уготовил себе еще в молодости. Когда партию стали называть партией «Ленина-Троцкого», это было равносильно краху надежд, что его имя войдет в историю вместе с именем Ленина. Хуже всего было то, что сам Ленин перед смертью выступил против него и рекомендовал партии отстранить его от власти. Это было самое вопиющее расхождение между реальностью и сценарием, созданным Сталиным в молодости.

Кроме того, хотя Сталин был грузином, он считал себя русским. Несмотря на все «подлинно русское» в нем, никто — в том числе и сам Сталин — не забывал о том, что на самом деле он грузин. Об этом напоминали его внешний облик, его настоящая фамилия, которую знали все, его речь. Хотя он свободно говорил по-русски, грузинский акцент был неизгладим, как и следы на его лице перенесенной в детстве оспы. Он никогда не смог бы сойти за русского человека. И он оказался в таком положении, что стал постоянным напоминанием другим людям, если не самому себе, что настоящая фамилия Сталина — Джугашвили.

Борьба с внутренними противоречиями

Даже приобретенный Сталиным отрезвляющий опыт не побудил его пересмотреть собственный идеализированный образ, а политические победы, одержанные после смерти Ленина, не послужили поводом для реалистической ретроспективной переоценки самого себя и своей карьеры. Скорее наоборот, Сталин укрепился в чувстве собственного величия. Несмотря на то, что идеализированный образ, к реализации которого он стремился, явно не соответствовал его реальным достижениям, Сталин не изменил свою самооценку, а избрал противоположный путь — он стал игнорировать реальные факты. В этом случае действовали весьма сильные побудительные мотивы. Судя по имеющейся конкретной информации о самом Сталине и о типе личности, к которому он принадлежал¹¹, представляется, что он испытывал невыносимую боль всякий раз, когда не мог соответствовать собственным высоким притязаниям и ожиданиям, Любое невыполнение требований, вытекающих из его самосознания как революционера, вызывало или могло вызвать чувства стыда, самоуничижения и ненависти к себе. Для защиты от этих болезненных переживаний в нем активизировались психологические механизмы, хорошо известные современным специалистам по психологии подсознательного, а именно подавление, рационализация и проекция.

Подавление проявлялось в том, что Сталин игнорировал, отрицал или забывал факты, которые потенциально могли стать источником болезненных переживаний, исключая их из сознания. Рационализация давала ему возможность представить такую интерпретацию этих фактов, которая соответствовала бы его образу самого себя. Одним из примеров рационализации у Сталина является его заключительное выступление на XIV съезде в 1925 г. Критикуя «Философию эпохи» Зиновьева, Сталин упоминает, что, когда он был в отъезде, Молотов послал ему экземпляр этой статьи и что он отреагировал на нее в грубой, резкой форме. Сталин говорит: «Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю». А затем: «Я ответил грубой критикой, ибо нельзя терпеть, чтобы Зиновьев в продолжение года систематически замалчивал или искажал характернейшие черты ленинизма в крестьянском вопросе...»¹². В этом последнем предложении оскорбительная грубость изображается как проявление горячего стремления сохранить чистоту ленинского учения.

Сталин возвращается к вопросу о своей грубости в выступлении 23 октября 1927 г., в котором он цитирует добавление к «политическому завещанию» Ленина, признавая справедливость предъявленного ему Лениным обвинения. Но само признание делается в достаточно характерной форме: «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается»¹³. Таким образом, признавая справедливость ленинского обвинения, Сталин тут же выхолащивает его. Ленин был обеспокоен тенденцией Сталина своей грубостью вносить трения в отношения между товарищами по партии и потенциальными политическими союзниками (например, грузинами). В выступлении же Сталина (и, несомненно, в его сознании) этот серьезный недостаток трансформируется в простительную оплошность: ведь речь идет о твердости в отношении врагов партии. Для большевика даже избыток такой твердости может быть добродетелью. По всей вероятности, именно такая рационализация была использована Сталиным для того, чтобы сгладить воспоминание о добавлении к ленинскому «политическому завещанию». И тем не менее он решил забыть — точнее, подавить в памяти соответствующий эпизод. Поэтому добавление не упоминается в тексте выступления 23 октября 1927 г., включенном в собрание сочинений Сталина, главным редактором которого был сам Сталин¹⁴. Как уже указывалось, решение XV съезда о публикации «политического завещания» не было выполнено.

О попытках Сталина подавить осознание того, что он был грузином, свидетельствует даже его манера говорить. По словам его дочери, «он читал по-грузински, но обычно говорил, что основательно подзабыл язык»¹⁵. По-русски Сталин говорил тихим, монотонным голосом, причем особенно смягчал те слова, в которых мог быть заметен грузинский акцент. Один из старых большевиков, слышавший выступление Сталина на VI съезде в 1917 г., впоследствии вспоминал: «На нем серый скромный пиджак, сапоги, говорит негромко, не торопясь, совершенно спокойно. Замечаю, что сидящий в одном ряду со мной Ногин в то время, когда оратор произнес со своеобразнглм акцентом, как-то особенно мягко какое-то слово, не удержался и так же мягко улыбнулся»¹⁶. Кроме того, Сталин стремился исключить из повседневной жизни своей семьи почти все, что могло бы напоминать о его грузинском происхождении. По словам его дочери, некоторые обычаи грузинского быта были характерны для Сталина в течение всей его жизни. Например, он любил вести деловые разговоры за обеденным столом, потягивая грузинские вина. Вместе с тем Светлана подчеркивает, что он считал себя и хотел, чтобы другие считали его русским. Своих детей от второго брака — Василия и Светлану — Сталин воспитывал таким образом, чтобы они не считали себя грузинами и не гордились своими грузинскими предками. «Вообще же грузинское не культивировалось у нас в доме — отец совершенно обрусел» — отмечает Светлана, вспоминая, как однажды, кажется в 1931 г., Василий сказал ей: «А знаешь, наш отец раньше был грузином». Далее Светлана пишет, что дух Грузии постоянно ощущался в их доме благодаря присутствию ее матери, бабушки и деда. Но Сталина это не касалось: «Как раз он сам, быть может, меньше всех ею восхищался; он любил Россию, он полюбил Сибирь, с ее суровыми красотами и молчаливыми грубыми людьми». И еще: «Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты и настолько сильно полюбил бы все русское»¹⁷

О том, насколько болезненно Сталин воспринимал тот факт, что он был грузином, свидетельствует его отношение к Якову, сыну от первого брака. Якова воспитала сестра его матери, которая жила в Грузии, где он и учился в школе. В 20-е годы по настоянию дяди, Александра Сванидзе, он переехал в Москву и поселился в доме отца. Он был не только типичным грузином по внешности и воспитанию, но и с трудом говорил по-русски. Яков служил живым напоминанием о грузинском происхождении Сталина, и несомненно, именно поэтому Сталин не одобрял его приезд и все, что было связано с ним. Презрение Сталина к сыну было настолько велико, что, когда Яков, доведенный до отчаяния враждебностью отца, предпринял неудачную попытку застрелиться, Сталин поднял его на смех: «Ха, не попал!». После этого Яков уехал в Ленинград и поселился у старших Аллилуевых¹⁸. Впоследствии он стал офицером Красной Армии и оказался среди многих тысяч советских военнопленных, захваченных немцами в самом начале войны, Сталин отверг предложение Германии обменять Якова на немецких военнопленных. Яков погиб в концентрационном лагере Заксенхаузен. По некоторым сведениям, он имитировал попытку к бегству, равносильную самоубийству, после того, как в лагере по радио было объявлено о том, что его отец, отвечая на вопрос иностранного корреспондента, сказал, что советских военнопленных в гитлеровских лагерях нет, а есть

только изменники Родины, с которым разделаются после войны, добавив.-«У меня нет сына Якова»¹⁹

Как правило, люди, неожиданно впадающие в ярость по незначительному поводу, таким образом изливают на других те чувства, которые испытывают в отношении самих себя. Есть определенные основания считать, что, выражая злость по поводу появления Якова в Москве, Сталин злился на самого себя. Другими словами, весьма вероятно, что приезд сына-грузина пробудил в Сталине глубокие чувства стыда и презрения к себе, вызванные тем, что он сам — грузин. Для Сталина это чувство было невыносимым, и поэтому он выразил его в форме презрения к Якову. Эта проекция вовне недовольства собой, вызванного несоответствием между идеальным представлением о себе и реальными достижениями, была одной из основополагающих черт характера Сталина. Он был нетерпим к любым отклонениям от идеального образа, созданного им самим. С другой стороны, эти отклонения не могли не фиксироваться в подсознательной форме, вызывая чувства раздражения и гнева и обвинения в собственный адрес, и он приобрел привычку выражать эти чувства и выдвигать такие обвинения против других. Этим отчасти объясняется то, что для Сталина часто бывали характерны дурное настроение, раздражительность и вспыльчивость.

Неспособность осознать собственные изъяны и недостатки встречается у людей довольно часто, но у Сталина она была выражена в крайней форме — он проявлял нетерпимость к любым отклонениям от собственного идеала. Сталин полностью идентифицировал себя с идеальным образом Сталина, существовавшим в его воображении, и игнорировал все то, что не соответствовало этому образу. «Цензуре» подвергались не только крупные недостатки, но и любые отклонения от идеального представления о себе, любые неудачи в его революционной биографии. Внутренняя цензура вошла в привычку, стала автоматической, и в результате он оказался в высшей степени невосприимчив к собственным недостаткам. Именно это и давало Сталину возможность читать мораль другим, не осознавая, по всей видимости, что сказанное в полной мере относится и к нему самому.

Так, выступая в Москве в 1929 г. на встрече с группой деятелей американской компартии, Сталин заявил, что Коминтерн — это не биржа, а «святая святых рабочего класса». Далее он сказал: «Или мы ленинцы, и наши отношения друг с другом, а также отношения секции с Коминтерном и наоборот должны основываться на взаимном доверии, должны быть чистыми и прозрачными, как хрусталь, — ив этом случае в наших рядах не будет места гнилой дипломатической интриге; или мы не ленинцы — и в этом случае гнилая дипломатия и беспринципная фракционная борьба в полной мере проявятся в наших отношениях. Или одно, или другое. Мы должны сделать выбор, товарищи». Один из присутствовавших при этом американцев впоследствии вспоминал, что, произнося слова «чистые и прозрачные, как хрусталь», Сталин соединил кончики указательного и большого пальцев, а лицо его оставалось совершенно серьезным. Американец знал, что Сталин отнюдь не был тем «ангелом чистоты», которым хотел казаться, и он оценил это заявление как «чистейшее лицемерие»²⁰. Хотя предложенное им толкование и не лишено оснований, оно не отражает сложность внутреннего мира Сталина и его способность обманывать себя. Остро ощущая потребность быть во всем безупречным (в соответствии с собственным, особым определением безупречности) и привычно отказываясь признавать свои изъяны и недостатки, Сталин вполне мог верить в то, что является образцом политической добродетели, и вместе с тем вести себя точно так же, как любой политик, имеющий опыт фракционной борьбы. То, что казалось другим людям чистейшим лицемерием, таким образом могло оказаться неосознанным двуличием. Цинично относясь ко многому в жизни, Сталин совершенно искренне относился ко всему, что касалось лично его, и поэтому был подвержен иллюзиям. Возможно, что это почувствовал Ленин, который незадолго до смерти сказал Крупской, что Сталин «лишен самой элементарной честности, простой человеческой честности»²¹.

Все эти факты свидетельствуют о присущей Сталину тенденции к самод-раматизации, которую мы уже отмечали в связи с некоторыми этапами его биографии. Определенная склонность Сталина к мелодраме была замечена многими, в том числе и теми, кто имел возможность наблюдать за ним непосредственно. Бывший американский посол в Москве Джордж Кеннан назвал его «превосходным актером»²². Милован Джилас, который оставил нам написанный с натуры характерный портрет Сталина, пишет, что, когда он играл какую-то роль, она становилась для него реальностью, что его «притворство было настолько непосредственным, что казалось, будто он сам верит в правдивость и искренность того, что говорит». По словам Джиласа, Сталин — это «страстная и многогранная натура, причем все грани были равными и настолько убедительными, что казалось, он никогда не притворялся, а всегда действительно переживал каждую из своих ролей...». Побывав на одном из вечерних кинопросмотров, которые регулярно проводились в Кремле при Сталине, Джилас отметил, что «в течение всего показа Сталин выступал с комментариями, реагировал на происходящее так, как это делают необразованные люди, которые принимают художественную реальность за действительность»²³. В этом контексте следует отметить, что Сталин очень любил драматические постановки на сцене и на экране, в том числе исторические драмы, такие, как «Ленин в Октябре», одним из действующих лиц которой был он сам. Юрий Елагин, работу которого мы использовали в качестве одного из источников по этому вопросу, вспоминает, как Сталин появился в Московском театре имени Вахтангова на специальном просмотре последнего акта героико-революционной драмы «Человек с ружьем», посвященной юбилею Ленина. По ходу пьесы Ленин приветствовал красногвардейцев, уходящих на фронт, со ступенек Смольного, а Сталин появлялся рядом с ним. Елагин, исполнявший партию ударных в оркестре, наблюдал за Сталиным, который из своей ложи аплодировал Рубену Симонову, игравшему Сталина, и, очевидно, получал большое удовольствие от спектакля²⁴.

Сталин произвел на Джиласа и других внимательных наблюдателей впечатление человека, который играет какую-то роль, именно потому, что в конечном счете вся его жизнь была посвящена исполнению роли человека, добившегося исторической славы. Сначала, в молодости, он отождествлял себя с Лениным, считал себя вторым Лениным. Психологический процесс отождествления всегда в какой-то мере связан с подсознательным желанием человека, идентифицирующего себя с избранным героем, сыграть его роль. Поэтому ролевое поведение было с самого начала характерной чертой личности Сталина как политика. В последующие годы он так и не смог избавиться от этой черты. Более того, первая избранная Сталиным роль — роль второго Ленина — трансформировалась в целый набор ролей, которые, по его мнению, он уже сыграл или продолжал играть в развертывающейся драме истории партии, истории России и мировой истории. И главное здесь — это его вера в избранную роль. Разумеется, Сталин мог играть избранную роль сознательно, когда этого требовала политическая ситуация, но даже в этом случае, как отмечает Джилас, Сталин фактически переживал эту роль. Но за этими поверхностными проявлениями лицедейства, вызванного политическими обстоятельствами, скрывалась глубокая драма личности, на всю жизнь избравшей роль великого человека. Для того чтобы понять Сталина, мы должны видеть в нем человека, который глубоко верил в то, что он на самом деле является тем «гениальным Сталиным», каким его постоянно внедряли в сознание людей советские средства массовой информации с середины 30-х годов.

Потребность в признании

Человек, который вынужден подавлять в своем сознании отрицательные импульсы, касающиеся его личности, для того чтобы выглядеть безупречным в собственных глазах, неизбежно ощущает внутреннюю неуверенность. Ее чувствовал и Сталин. Хотя он всегда стремился показать, что уверен в себе, на самом деле это было не так. Мысли, которые он подавлял в своем сознании, продолжали существовать на подсознательном уровне, равно как и вызванные ими чувство неуверенности в своих силах, его самообвинения и претензии к самому себе. Следствием этого была неуверенность Сталина в себе, которая проявлялась, среди прочего, в его крайней обидчивости, отмечавшейся нами неоднократно, и в его «негрузинской» невосприимчивости к шуткам в свой адрес.

Характерен следующий эпизод, происшедший в редакции «Правды» в конце 20-х годов. Известный карикатурист Борис Ефимов предложил дружеский шарж на Сталина для публикации в «Прожекторе», иллюстрированном приложении к газете. Сталин был изображен в характерной для него позе: одну руку он держал за бортом кителя, другую за спиной, курил трубку, а огромные сапоги его были начищены до блеска. В своих воспоминаниях, опубликованных после смерти Сталина, Ефимов пишет, что редакторы долго разглядывали рисунок и почесывали затылки. Им было хорошо известно, что Ленин, Горький и др. от души смеялись, когда «Правда» публиковала аналогичные карикатуры на них. С другой стороны, что-то в мрачной фигуре Сталина побуждало их быть вдвойне осмотрительными. Было решено послать рисунок в секретариат Сталина и запросить разрешение на его публикацию. Через день дружеский шарж вернулся обратно. На нем красовалась резолюция Товстухи: «Не печатать»²⁵.

Успехи, достигнутые Сталиным впоследствии, не помогли ему преодолеть болезненную чувствительность к шуткам в свой адрес. Когда в 1945 г., который стал для Сталина годом его величайшего триумфа, Рузвельт доверительно сообщил ему за ужином во время Ялтинской конференции, что они с Черчиллем в разговорах между собой называли Сталина «дядюшка Джо», то было заметно, что это очень задело Сталина. Личный переводчик Черчилля, Хью Ланги, который присутствовал при этом и в течение шести лет мог наблюдать за Сталиным во время подобных встреч, пришел к выводу, что Сталин страдал от «глубокого комплекса неполноценности». Одним из проявлений этого комплекса было то, что, когда Сталин фотографировался с другими людьми, он всегда стремился встать на ступеньку выше, чем все остальные. О том, что Сталин испытывал дискомфорт из-за своего маленького роста, свидетельствует также его привычка носить обувь на высоких каблуках и широкие, тщательно отутюженные брюки, которые почти полностью закрывали их²⁶.

Главный источник его неуверенности в себе совершенно точно определил Бухарин, который в беседе с Федором Даном отмечал недовольство Сталина тем, что ему не удается убедить всех вокруг, «в том числе и самого себя», что он самый великий из всех людей. Другими словами, его постоянно угнетало подозрение, что на самом деле он не является той безупречной героической фигурой, которой себя представляет. Именно поэтому, даже после того, как он пробился к вершинам власти, его сильно беспокоило, какое мнение о нем складывалось у окружающих. Для того чтобы преодолеть глубинное чувство неуверенности и сомнения в себе, а также подавлявшееся в его сознании понимание, что он не всегда может соответствовать требованиям собственного самолюбия, он остро нуждался в восхищении и преданности окружающих, признании его величия, подтверждении его самооценки себя как гения. Те из его ближайшего окружения, кто понимал, насколько сильна в Сталине эта инстинктивная потребность, испытывали неловкость в связи с этим. Так, в частной беседе в середине 20-х годов Енукидзе жаловался: «Я делаю все, что он просит, но для него этого недостаточно. Он хочет, чтобы я признал, что он гений»²⁷

С этой точки зрения его ближайшее социальное окружение в послереволюционные годы соответствовало, но лишь отчасти, этой потребности Сталина. Удовлетворению этой потребности на первом этапе семейной жизни способствовала Надежда Аллилуева, которая была не только предана ему, но и относилась к нему с восхищением как к одному из великих деятелей революции. Она вышла замуж за Сталина в семнадцатилетнем возрасте, когда ему было уже сорок лет. Для нее, преданной дочери революции, он был олицетворением идеала революционного Нового человека²⁸. Но время шло, и ее чувства к нему подверглись серьезным испытаниям из-за его бесцеремонности и невнимательного отношения, а в начале 30-х годов начались и политические расхождения между супругами. В 1926 г., после семейной ссоры, вызванной его грубостью, Аллилуева забрала детей и переехала в Ленинград к родителям. Однако она вернулась к нему после того, как Сталин позвонил ей в надежде на примирение, и жизнь вошла в прежнее русло²⁹

Как уже говорилось, в Зубалово Сталин с женой принимали бесконечный поток гостей из числа родственников и друзей. Гости, а также дети и друзья детей жили на первом этаже, а Надежда и Сталин занимали верхний этаж. В Зубалово часто приезжали: старшие Аллилуевы; братья Надежды Федор и Павел с женами; ее сестра Анна с мужем Станиславом Реденсом; реже бывали сестры первой жены Сталина, Александра и Марико, и ее брат Александр Сванидзе с женой Марией. По воспоминаниям Светланы, из друзей бывали Орджоникидзе, которые подолгу жили в Зубалово. Часто приезжали на все лето Бухарины и Сергей Киров, который был близким другом Сталина и дружил с Аллилуевыми еще до революции. В число гостей, приезжавших на семейные торжества или сопровождавших Сталина в летних поездках на черноморский курорт в Сочи, в 20-е годы входили: Енукидзе (старый товарищ Сталина по партии и крестный отец Надежды), Молотовы, Ворошиловы, Микояны и Буденный³⁰.

Те, кто принадлежал к кругу близких семье Сталина людей, в большинстве своем старые большевики, занимались самой разнообразной государственной деятельностью. Каждый из участников сталинской фракции находился на руководящем посту в советской системе: Орджоникидзе возглавлял Закавказскую партийную организацию и впоследствии Комиссию партийного контроля; Киров стоял во гпаве ленинградской партийной организации; Енукидзе был секретарем ВЦИК; Молотов был заместителем Сталина в Секретариате ЦК, Ворошилов — наркомом обороны, Микоян — наркомом торговли. Родственники также занимали ответственные посты. Отец Надежды играл активную роль в строительстве электростанций. Александр Сванидзе занимал финансовые должности за границей, а его сестра Марико была секретарем Енукидзе. Павел Аллилуев, профессиональный военный, служил в Генштабе и Военной академии. Реденс, который когда-то работал вместе с Дзержинским в ЧК, служил в органах НКВД. Все эти люди обладали глубокими познаниями и обширным опытом и во время бесед в Зубалово делились ими, открыто высказывая свои мнения. Светлана пишет, что в зубаловском доме «...отец был... не бог, не “культ”, а просто обыкновенный отец семейства»³¹.

Оценка Светланы Аллилуевой нуждается в пояснении. В конце 20-х годов Сталин жил в Зубалово в обстановке дружеского расположения, если не почтения. Его огромная власть и заслуженный авторитет пользовались признанием. Царила атмосфера уважения к его положительным чертам и талантам руководителя, к его заслугам перед партией на революционной стезе. В этом кругу не только уважали его, но и понимали — прежде всего это относится к Орджоникидзе, Енукидзе и всем тем, кто давно и хорошо знал Сталина, — его потребность в признании и крайнюю чувствительность ко всему, что он считал проявлением неуважения к себе. Хотя в силу своего характера эти люди и не могли предаваться неискреннему восхвалению его гения (о чем свидетельствуют слова Енукидзе, которые цитировались ранее), они, несомненно, щадили его самолюбие и не подвергали его открытой критике. Аналогичным образом, должно быть, вели себя и его подчиненные, например Молотов и Ворошилов, причем в их случае для этого не требовались особые усилия.

Так или иначе, ясно, что до конца 20-х годов в зубаловском кругу не было культа Сталина. В свете этого становится более понятно, почему такой человек, как Лаврентий Берия, играл все большую роль в его жизни. Берия, грузин, который был на двадцать лет моложе Сталина, начал работать в закавказском ЧК в бурные послереволюционные годы. Некоторые ведущие большевики считали, что в период затянувшейся революции в Закавказье, когда акции большевиков то возрастали, то падали, Берия вел двойную игру. В этих кругах еготакже считали подлой и беспринципной личностью. Примерное 1930 г.он возглавил Закавказское управление органов НКВД. Точная дата его знакомства со Сталиным неизвестна, вероятно, они познакомились где-то в конце 20-х годов³². Его ненавидели и Сванидзе, и Реденсы, и все те люди зубаловского круга, которые знали о его прошлом. Впоследствии Сталин рассказывал дочери, что еще в 1929 г. Надежда «устраивала сцены» и требовала, «чтобы ноги этого человека не было у нас в доме». Он вспоминал об этом таю «Я спрашивал ее — в чем дело? Приведи факты! Ты меня не убеждаешь, я не вижу фактов! А она только кричала: «Я не знаю, какие тебе факты нужны, я же вижу, что он негодяй! Я не сяду с ним за один стол! Ну, — говорил я ей тогда, — убирайся вон! Это мой товарищ, он хороший чекист...»³³.

Сталина привлекало в Берии не только то, что он мог оказаться полезен как «хороший чекист». Берия чувствовал глубокую потребность Сталина в восхищении и завоевал его благосклонность с помощью лести, искусством которой он прекрасно владел. Светлана пишет, что он «льстил с чисто восточным бесстыдством. Льстил, славословил так, что старые друзья морщились от стыда — они привыкли видеть в отце равного товарища...»³⁴. Независимо от того, относится ли это воспоминание к описываемому времени или к последующему периоду, можно с уверенностью утверждать, что Берия подчеркнуто выражал свое почтительное отношение к Сталину с момента их знакомства. В этом обожании Сталина, которое было характерно для него уже в описываемый период, просматривается его будущая роль одного из создателей культа личности.

Тот факт, что Сталин спокойно воспринимал чрезмерные похвалы Берии, свидетельствует о его восприимчивости к лести. Вместе с тем в течение длительного времени он считал необходимым скрывать, в первую очередь от партии в целом, свою потребность в преклонении перед ним. В большевистских кругах личное тщеславие не поощрялось, и было хорошо известно, что у Ленина его не было. В частности, многие члены партии подозревали Троцкого в тщеславии и честолюбии, и это помешало ему в борьбе за главенствующее положение. В «Революционных силуэтах» Луначарский пишет, что эти подозрения были беспочвенными, но вместе с тем противопоставляет отношение Ленина к самому себе отношению к самому себе Троцкого. Он отмечает, что Ленин был человеком, который никогда не занимался самосозерцанием, никогда не пытался увидеть себя в зеркале истории и никогда даже не задумывался о том, что скажут о нем потомки. Он просто делал свое дело, движимый твердой уверенностью в своей правоте, сочетавшейся с некоторой неспособностью встать на позиции своего оппонента. Троцкий же, несомненно, часто занимался самосозерцанием, ценил свою роль в истории и был готов пожертвовать всем и даже своей жизнью, чтобы остаться в памяти человечества увенчанным лаврами настоящего революционного лидера³⁵. Поскольку в партии господствовали такие настроения, Сталин понимал, что если о нем распространится мнение как о человеке, который любит разглядывать себя в зеркале истории, то это не послужит его интересам. Поэтому он делал все, чтобы избежать такого впечатления. Сталин стремился создать в глазах общественности образ простого, скромного, непритязательного человека, по-ленински лишенного тщеславия, человека, все существо которого было поглощено политическими делами партии, заботами коммунистического движения.

Так, выступая перед кремлевскими курсантами в январе 1924 г., он напомнил о Таммерфорсской конференции, во время которой Ленин преподал ему поучительный урок простоты и скромности — качеств, характерных для настоящего пролетарского вождя. А ранее, в выступлении на собрании, посвященном пятидесятилетию Ленина, он особо подчеркнул «скромность товарища Ленина» и проиллюстрировал ее двумя примерами того, как мужественно «этот гигант» признавал свои ошибки. Сталин подчеркивал тему большевистской скромности и в последующих выступлениях. Например, отдавая дань памяти одного из командиров Гражданской войны, Котовского, которого он знал лично, Сталин подчеркнул, что он был «храбрейший среди скромных наших командиров и скромнейший среди храбрых»³⁶. Аналогичным образом он всегда стремился подчеркнуть, что является учеником Ленина, и приписывал Ленину свои взгляды даже тогда, когда они были постленинскими, как в случае с теорией построения социализма в одной стране. Когда один из участников партийных дискуссий в 1927 г. сказал, что лозунг о «рабоче-крестьянском правительстве» — это «формула товарища Сталина», Сталин возразил, что он всего лишь повторил слова Ленина, и педантично, пункт за пунктом, доказал это ссылками на тридцать мест в произведениях Ленина, где упоминается эта формула³⁷. Из этого должно было следовать, что формула была ленинской, а сам Сталин был скромным учеником Ленина. Это впечатление усиливалось тем, что одевался он подчеркнуто просто. В результате чрезвычайный эгоцентризм Сталина оставался скрытым от глаз общественности. Вероятно, лишь немногие за пределами узкого круга людей, тесно сотрудничавших со Сталиным, смогли разглядеть за внешним обликом грубоватого, непритязательного, курящего трубку генсека чрезмерно преувеличенное и в то же время легкоуязвимое самолюбие. , .........

Оборотной стороной преувеличенного самомнения Сталина была его острая чувствительность ко всему, что он считал неуважением и попыткой бросить на него тень. Чтобы вызвать удовольствие Сталина, легче всего было подтвердить его идеализированный взгляд на самого себя, а чтобы спровоцировать его неудовольствие и гнев, следовало опровергнуть этот взгляд. В той же мере, в которой обожание было для него бальзамом, излечивающим от неуверенности в себе, любое осуждение усугубляло эту неуверенность. Ведь если действительно заслуживаешь осуждения, то придется предстать перед трибуналом своей совести и согласиться с его приговором. Но Сталин не мог пойти на это и поэтому считал, что его напрасно критикуют. Следовательно, те, кто не признает его заслуг и не оказывает ему должного уважения, преднамеренно очерняют его. Характерная реакция Сталина — гневно обрушиться на таких людей.

В период после смерти Ленина, наполненный борьбой, в жизни Сталина было много случаев, когда его завышенная самооценда оспаривалась другими членами партии. Левая оппозиция не только не признавала его одним из великих вождей, но и активно выступала против его политических взглядов, отвергала его теоретическую аргументацию как неленинскую и непродуктивную и давала понять, что считает его посредственностью. Выступая на XIV съезде в 1925 г., Каменев поставил под сомнение его способность стать новым вождем. В разгаре этого внутрипартийного конфликта в октябре следующего года Троцкий говорил о Сталине как о человеке, руководство которого угрожает гибелью революции. Вскоре столь же серьезные обвинения стали выдвигать лидеры воинственной правой оппозиции. Кроме того, имели место случаи, когда старые революционеры относились к Сталину свысока, но не потому, что они играли активную роль в оппозициях, а из-за того, что не могли серьезно рассматривать его в роли ведущего лидера большевиков или теоретика марксизма. И наконец, многие члены партии, что бы они ни говорили вслух, не разделяли точку зрения Сталина о самом себе. Как мы уже отмечали, ему так и не удалось стать одним из легендарных деятелей большевизма. Даже во время празднования десятой годовщины Октября Сталин не фигурировал в советской печати как один из соруководителей революции. Троцкий же, имя которого теперь отовсюду вычеркивалось, по-прежнему оставался известен всем в качестве «второго великого вождя Российской революции», как назвал его Луначарский в «Революционных силуэтах»³⁸, где, как уже указывалось, не было «силуэта» Сталина. И это был не первый случай, когда Сталину пришлось столкнуться с неприятием его самооценки в партии.

Поскольку в свете всех указанных причин Сталин не мог усомниться в правильности собственной самооценки, он ставил под сомнение мотивы и политические взгляды тех, кто, по его мнению, недооценивал его заслуги перед революцией, не отдавал должного его способностям, осуждал проводимую им политику и вообще занимался очернительством по отношению к нему. Люди, отказывавшиеся подтвердить правильность его самооценки, вызывали неприязнь, гнев и желание отомстить, добиться над ними превосходства. Эти чувства всегда выражались в той или иной форме, хотя и не всегда открыто, так как этому препятствовали соображения политической целесообразности. Троцкий, например, рассказывает, что Сталин находил возможность выражать свою неприязнь к Луначарскому вызванную тем, что последний не включил его в свои «Революционные силуэты», различными косвенными способами. Так, в одном из выступлений в 1925 г. он дал понять, что, когда Луначарский был арестован

полицией в Петрограде в июне 1917 г., он не проявил требуемой стойкости³⁹. Иногда Сталин давал волю своему гневу. Когда в 1926 г. на бурном заседании Политбюро, в котором участвовали многие члены ЦК, Троцкий указал на Сталина и воскликнул: «Первый секретарь выдвигает свою кандидатуру на должность могильщика революции!»⁴⁰, — Сталин «побледнел, вскочил, какое-то время сдерживал свои чувства, а потом стремительно выбежал из зала, хлопнув дверью». Некоторое время спустя Пятаков, член ЦК, присутствовавший на этом заседании, пришел на квартиру к Троцкому. Пятаков был бледен и взволнован. «Он налил стакан воды, залпом осушил его и сказал присутствующим: “Вы знаете, что мне довелось понюхать пороху, но я никогда не видел ничего подобного! Это просто никуда не годится! Но почему, почему Лев Давидович сказал это? Сталин никогда не простит ему до третьего и четвертого поколения!” Пятаков был настолько расстроен, что не мог связно рассказать о том, что произошло. Наконец в столовой появился сам Лев Давыдович. Пятаков бросился к нему: “Но почему, почему Вы сказали это?” Лев Давыдович отмахнулся от этого вопроса. На лице его было написано крайнее утомление, но он был спокоен. На заседании он кричал на Сталина, называя его “могильщиком революции”... Мы поняли, что разрыв непоправим»⁴¹.

В этот момент всем стало ясно, что если Сталин и прежде не был благосклонен к Троцкому, то за этим эпизодом неизбежно последует жестокая месть. Троцкий открыто бросил вызов Сталину, и теперь ничто не заставит его отказаться от возмездия. Однако в этот момент еще не было столь же очевидным, что Сталин будет реагировать точно таким же образом на все провоцирующие действия, в том числе и ранящие гораздо меньше, чем оскорбивший его эпитет Троцкого. Любое заявление или умолчание, которое казалось Сталину направленным против него (т. е. все, что не соответствовало образу гениального Сталина) вызывало его гнев и желание отомстить. При этом вовсе не требовалось ставить под сомнение его достижения в той или иной области, где он считал себя великим человеком. Достаточно было вступить со Сталиным в спор, касающийся какой-либо теоретической проблемы или определенного этапа в истории партии, и продолжать настаивать на своем после того, как Сталин признал эту точку зрения неправильной, — и он сразу же чувствовал, что ставится под сомнение его образ выдающегося марксистского мыслителя, и мстительность его проявлялась в полной мере.

В качестве иллюстрации этой мысли может служить переписка Сталина с неким С. Покровским в 1927 г. В первых письмах Сталин утверждал, что в 1917 г. партия отказалась от стратегического лозунга о «союзе со всем крестьянством» и приняла новый лозунг — «союз с беднейшим крестьянством*, а Покровский возражал. Хотя их исторический спор и был связан с важным моментом современной политики в отношении крестьянства, этим нельзя объяснить ту эмоциональную реакцию, с которой Сталин откликнулся на второе письмо Покровского. В этом письме Покровский пошел на уступки по вопросу о лозунгах, но утверждал, что ему можно вменять в вину только «словесные неточности», и упрекнул Сталина в том, что он «не ответил на вопрос о нейтрализации середняка». Ответное письмо Сталина оказалось последним в этой переписке и было опубликовано только 21 год спустя. Как пишет Сталин, сначала он думал, что имеет дело с человеком, стремящимся к установлению истины, но теперь, получив второе письмо Покровского, он видит, что это тщеславный, высокомерный человек, который ставит интересы своего «я» выше интересов истины. Далее следует ряд хлестких эпитетов типа «Вы и многие другие политические обыватели», а также следующие формулировки: «Увлекшись “художествами” своего пера и благополучно забыв о своем первом письме, Вы утверждаете, что я не понял вопроса о перерастании буржуазной революции в революцию социалистическую. Вот уж действительно с больной головы на здоровую». Письмо заканчивается следующим образом: «Вывод: надо обладать нахальством невежды и самодовольством ограниченного эквилибристика, чтобы так бесцеремонно переворачивать вещи вверх ногами, как делаете это Вы, уважаемый Покровский. Я думаю, что пришло время прекратить переписку с Вами. И. Сталин»⁴².

Аналогичный эпизод, который также не был известен широкой общественности в течение многих лет, произошел в ] 930 г., когда один из членов партии откликнулся на выступление Сталина письмом, где, по всей видимости, речь шла о противоречиях между пролетариатом и кулачеством. В тексте ответа Сталина, опубликованном впоследствии в его собрании сочинений, его корреспондент обозначен как «Товарищ Ч-е». Сталин утверждает, что полученное им письмо свидетельствует о непонимании вопроса. В.своем выступлении он вел речь только о преодолимых противоречиях между пролетариатом и массой трудящихся крестьян. «Понятно? Думаю, что понятно». Письмо заканчивается словами: «С коммун, приветом». И тут товарищ Ч-е совершил ошибку: он решил продолжить обсуждение и снова написал Сталину. Сталин пришел в ярость. В своем ответе на второе письмо он отчитывает его автора за то, что тот играет вслова, а не признает свою ошибку. Он пишет, что попытки дипломатично затушевать различия между двумя видами противоречий являются характерным проявлением троцкистско-зиновьевского мышления. Заключительная часть письма написана в тоне, не предвещающем ничего хорошего: «Я не думал, что Вы заражены этой болезнью. Теперь приходится подумать и об этом. Так как неизвестно, какую еще игру пустите в ход, а я чертовски перегружен текущими делами, ввиду чего у меня не остается времени для игры, то позвольте попрощаться с Вами, т. Ч.». В этом письме «коммунистического привета» не было⁴³.

Случаев, когда члены партии невольно ранили самолюбие Сталина, было довольно много. Ведь большевики придерживались традиции открытых внутрипартийных дискуссий. Они помнили, что Ленин уважал их право высказывать несогласие с ним по вопросам партийной политики. Кроме того, сам Сталин подчеркивал, что является верным учеником Ленина, и заверял, что образцом для него является ленинский стиль руководства. В силу всех этих причин широкое признание Сталина в качестве нового вождя партии не означало, что все его взгляды сразу же получали поддержку. Многие члены партии высказывали мнения, расходящиеся с мнением Сталина, и впоследствии узнавали, что действовали как «враги». Именно так Сталин называл людей, которые провоцировали в нем чувства мстительности.

Характерное свидетельство тому, как это происходило, дает дочь Сталина. Если ему сообщали, что какой-то человек «говорил о вас дурно», что «он противник» и что имеются факты, подтверждающие это, то со Сталиным происходила какая-то психологическая метаморфоза. Светлана Аллилуева пишет: «Прошлое исчезало для него — в этом и была вся неумолимость и вся жестокость его натуры. Прошлого — совместного, общего, совместной борьбы за одинаковое дело, многолетней дружбы, — всего этого какие бывало... “А-а, ты меня предал, — что-то говорило в его душе, какой-то страшный дьявол брал его в руки. — Ну и я тебя больше не знаю!”»⁴⁴.

Сталин чувствовал сильную потребность видеть в тех, кто вызвал у него чувство мстительности и враждебности, не только личных врагов, но и врагов советского государства. Такой подход диктовался самой политической культурой большевиков, включающей концепцию классовой борьбы как явления, продолжающего существовать в советском обществе и являющегося фактом международной жизни в мире, разделенном на два враждующих лагеря. Из всех руководителей партии самым горячим сторонником этой концепции был Сталин, который резюмировал ее в одном из своих выступлений в 1928 г. следующим образом: «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту»⁴⁵ В сталинском изложении теория существования двух лагерей была более схематичной, а его риторика была более резкой, чем у Ленина. В 1919 г. Сталин писал: «На два лагеря раскололся мир решительно и бесповоротно... Борьба этих двух лагерей составляет ось всей современной жизни, она наполняет все содержание нынешней внутренней и внешней политики деятелей старого и нового мира»⁴⁶. В другой статье, написанной в тот же период, хорошо заметна его тенденция подчеркивать коварство, хитрость и заговорщический характер поведения классового врага. Империалистический лагерь, пишет он, «не дремлет». Его агенты «рыщут по всем странам, от Финляндии до Кавказа, от Сибири до Туркестана, снабжая контрреволюционеров, устраивая разбойничьи заговоры, организуя поход на Советскую Россию, куя цепи для народов Запада»⁴⁷ В другой статье он пишет, что после провала открытой интервенции Антанты против Советской России она начала осуществлять переход к новой политике «прикрытой» или «замаскированной» интервенции с использованием Румынии, Польши, Галиции, Финляндии и Германии в контрреволюционных операциях⁴⁸. Хотя эти заявления и не были лишены фактической основы, здесь следует отметить, что тема заговора, которая стала одной из характерных черт сталинского мышления, появилась в его произведениях революционной эпохи.

Нельзя утверждать, что Сталин испытывал глубокую личную неприязнь к тем, кто попадал под определение классового врага. Например, к главам иностранных государств. Дело в другом. Когда он испытывал личную неприязнь к людям своего круга, он всегда считал их классовыми врагами, а не просто людьми, критикующими партию и выступающими против Сталина. Это было вызвано, во-первых, тем, что таким образом Сталин находил предлог для того, чтобы излить свой гнев на этих людей, осуществить свое стремление отомстить им. Ведь если они классовые враги, они в полной мере заслуживают беспощадного разоблачения и строгого наказания. Кроме того, и это не менее важно, причисляя тех, кто критиковал его, к категории классовых врагов, Сталин рационализировал в своем сознании их негативное отношение к себе. Таким образом, исключалась возможность того, что ему придется ставить под сомнение правомерность собственных действий или приходить к неприятному для него выводу, что такое отношение к нему является обоснованным.

Любая возможность того, что Сталин будет относиться к такому человеку— назовем его «икс» — как к достойному уважения болыиевику-антисталин-цу, категорически исключалась. Ведь это означало бы скрытое признание того, что достойный во всех отношениях член партии может найти у Сталина политические изъяны или недостатки. Это пробудило бы в нем сомнения в себе и чувство самоуничижения, подавленные в его сознании. Поэтому он причислял «икс» к категории людей, выступающих против партии, врагов большевистского дела. Таким образом, он получал возможность воспринимать критические или недружественные взгляды «икс» безотносительно к собственной личности или рассматривать их как косвенное подтверждение его собственного идеализированного образа. Ведь если «икс» — враг дела большевиков, то вполне естественно, что он обязательно выступит против Сталина, который является лучшим ленинцем и основным поборником этого дела. Он будет критиковать идеи и политику Сталина именно потому, что они служат интересам коммунизма. Он будет сознательно преуменьшать прошлые революционные заслуги Сталина и его роль политического деятеля именно потому что исторические достоинства и гений Сталина — это достоинство и гений руководителя марксистско-ленинского типа. Таким образом, попытка принизить заслуги и осудить Сталина будет не выражением настоящего мнения «икс» о Сталине, а попыткой подорвать авторитет Сталина перед партией, помешать молодому поколению понять, каким великим революционером был Сталин, дискредитировать Сталина в качестве ведущей фигуры большевистского движения после Ленина и, следовательно, нанести ущерб самому этому движению.

Согласно такой логике, именно те атрибуты личного и политического величия, благодаря которым Сталин стал выдающимся лидером партии, неизбежно вызывают ненависть и противодействие со стороны всех уклонистов, злопыхателей и подобных им людей. Они выступают против него именно потому, что Сталин является гением, каковым он себя считает. Рассуждая таким образом, Сталин получил возможность истолковывать антисталинские настроения как подтверждение его героического образа самого себя. В результате неотъемлемой чертой его личности стало отношение к тем, кто критикует его, как к врагам партии и народа. Нелестное отношение к нему многих членов партии не только не заставляло его скорректировать собственную самооценку, а напротив, побуждало настаивать на ее правомерности, на том, чтобы окружающие оценивали его точно так же, как он сам. Благодаря рационализации, он принимал противодействие себе за дань собственному гению и приветствовал нападки со стороны тех, кого он причислял к категории «врагов», как доказательство своей личной значимости. Пусть троцкисты нападают на меня сколько их душе угодно, заявил Сталин, выступая 23 октября 1927 г. в Центральном Комитете. Они правильно избрали меня в качестве своей основной мишени, ибо я лучше других вижу насквозь их самих и их махинации. Вспомните о том, как Троцкий в свое время ругал Ленина! Разве удивительно, что человек, неодобрительно отзывавшийся о Ленине в письме к Чхеидзе в 1913 г., теперь ругает Сталина?

Такая рационализация Сталиным негативного отношения к себе не осталась не замеченной его окружением. Так, в передовице «Правды» от 21 декабря 1929 г., опубликованной в связи с пятидесятилетием Сталина и составленной, по всей видимости, под руководством его бывшего помощника Мехлиса, который в этот период был редактором «Правды», говорится: «Сталин стоит во главе ленинского Центрального Комитета. Поэтому он — неизменный объект бешеной травли со стороны мировой буржуазии и социал-демократии. Все оппозиции внутри партии направляют всегда свои стрелы на т. Сталина, как наиболее непреклонного, наиболее авторитетного большевика, как наиболее непримиримого защитника ленинизма от всяческих извращений». В другой юбилейной статье Г. Крумин, описывая достоинства Сталина как теоретика, отмечает, что «бесчисленные враги партии» со своей собственной точки зрения правы, когда отрицают эти достоинства. Недаром, говорится далее в статье, мировая буржуазия и социал-демократическая печать нападают на Сталина с такой злобой и животной ненавистью, обрушивая на него потоки грязи и клеветы. Нападки на Сталина всегда были признаком того, что под влиянием враждебных элементов и классов в партии возникает новая оппозиция. «Ибо знают враги партии: удар по Сталину есть удар по партии, по наиболее верному ученику и сподвиж-никуЛенина...»⁴⁹. . .......

Хотя те, кто ругает Сталина, являются врагами партии, они не признаются в этом. Хотя их ненависть к Сталину и стремление очернить его вызваны враждебностью к большевистскому делу, они скрывают эту враждебность. Ведь негативное отношение к Сталину сильнее всего среди старых большевиков. Хотя Троцкий и некоторые из его соратников вступили в большевистскую партию только в 1917 г., многие из участников как левой, так и правой оппозиции, а также другие недружелюбно относящиеся к Сталину члены партии имеют большие заслуги перед большевиками и состояли в их организации столько же, сколько Сталин, и даже дольше. На первый взгляд они были и остаются людьми, верными партии, верными ленинцами; они утверждают, что именно с этих позиций выступают против Сталина, противодействуют ему, критикуют его и принижают его роль. Следовательно, они скрытые враги партии, действующие под личиной ее друзей. Их большевистские убеждения — маскарад. То, что Сталин рассуждал именно так, стало совершенно ясно в 30-е годы, но первые признаки появились гораздо раньше, как и уже упоминавшаяся готовность Сталина везде находить стремление к заговору в поведении классовых врагов. В своих выступлениях и статьях Сталин часто использует слово «маска». Так, в своем последнем письме к С. Покровскому, выдержанном в гневном тоне, Сталин пишет своему корреспонденту в ответ на замечание о том, что он не рассмотрел вопрос о нейтрализации середняка: «Одно из двух; либо Вы слишком наивны, либо Вы сознательно напяливаете на себя маску наивности для какой-то отнюдь не научной цели»⁵⁰. Выступая в ЦК в апреле 1929 г., он обвинил Бухарина в попытке «замаскировать» свое предательство партии разговорами о коллективном руководстве. Более того, добавил Сталин, Бухарин вел разговоры на эту же тему, когда, будучи лидером левой оппозиции брестскому соглашению в 1918 г., он «сговаривался» елевыми эсерами, «врагами нашей партии», которые намеревались арестовать Ленина и организовать антисоветский государственный переворот⁵¹.

Тенденция считать большевиков, недружелюбно относящихся к нему, врагами, которые большую часть своей жизни носили маску преданности и организовывали заговоры против партии, заявляя о своей верности ей, появилась у Сталина еще до того, как он одержал окончательную победу в борьбе за власть после смерти Ленина. Поэтому неудивительно, что впоследствии с ним происходила психологическая метаморфоза, когда он приходил к выводу, что человек, которого он считал другом, на самом деле враг. Самый коварный и опасный враг, которого необходимо разоблачить и строго наказать, — это тот, кто ранее маскировался под друга. Сталин проявлял безжалостность и враждебность в отношении любого, кого он причислял к этой категории, независимо от того, насколько давними и тесными были их личные отношения. По свидетельству его дочери, в этом случае даже долгие годы дружбы и совместной борьбы не имели для него никакого значения. Единожды осудив человека, он никогда не отказывался от своей оценки: «Если он выбрасывал кого-либо, давно знакомого ему, из своего сердца, если он уже переводил в своей душе этого человека в разряд “врагов”, то невозможно было заводить с ним разговор об этом человеке. Сделать “обратный перевод” из его врагов, из мнимых врагов, назад он не был в состоянии и только бесился от подобных попыток»⁵².

Достаточно легко понять, почему Сталин не был способен перевести «врага» в разряд «друзей». Ведь если человек с самого начала был скрытым врагом, то все его проявления лояльности и доброй воли были притворством; следовательно, чем лучше он притворялся другом, тем злее и коварнее он был как враг. Естественно, что в данных обстоятельствах оказалось бы безнадежным делом напоминать Сталину о прошлой дружбе с ним. Ведь для него само это прошлое становилось свидетельством коварства разоблаченного врага.

Таким образом, в сознании Сталина собственный героический образ существовал в симбиозе со злодейским образом врага. Он видел себя великим революционером и марксистом, самым верным из учеников Ленина и его достойным преемником во главе большевистского движения и противопоставлял этот образ образу врага внутри партии, будущего предателя партии и революции. Враг обладал характерными чертами, которых гениальный Сталин был начисто лишен: враг — это противник Ленина, скрытый контрреволюционер, головотяп в военных делах, псевдомарксист в делах теории, вредитель, мешающий строительству социалистического общества в России. Наделенный всеми этими чертами, враг неизбежно должен был злобно ненавидеть и поносить Сталина. Более того, с нравственной точки зрения враг заслуживал презрения в силу своего вероломства и готовности использовать самые хитроумные, коварные и преступные средства для достижения своих антипартийных целей. Такова была общая оценка Сталиным тех партийных товарищей, которых он причислял в своем сознании к категории «врагов». Он был готов признать, что между врагами существуют различия, но в конечном счете эти различия не играют роли. Главное — принадлежит ли человек к категории «друзей» или к категории «врагов». Те большевики, которые словом или делом показывали Сталину, что к ним может быть применен его образ «врага», тем самым ставили себя под угрозу, и о дальнейшей судьбе очень многих из них нельзя думать без сожаления.

Отвержение и проекция

Сталин вошел в историю с заслуженной репутацией человека, который не знал жалости в борьбе, использовал макиавеллианские методы в борьбе за власть, был мастером двойной игры и циничным реалистом в политике. Эти черты проявлялись как в большом, так и в малом. Двуличие стало его второй натурой. Он часто бывал груб и использовал нецензурные слова в частных разговорах с помощниками. Он с уважением относился к физическим атрибутам силы, о чем свидетельствует вошедший в историю вопрос: «Сколько дивизий у папы римского?». Эти качества Сталина подчеркивают многие биографы. Троцкий, который знал о них по собственному опыту, собирался назвать неоконченную главу биографии Сталина «Кинто у власти». Жаргонное грузинское слово «кин-то» в то время означало крутого, оборотистого парня, которого можно было встретить на улицах старого Тифлиса. Троцкий вспоминает, что Махарадзе как-то в 20-е годы сказал о Сталине: «Он — кинто!»⁵³. Отдавая себе отчет в том, что Сталин обладал чертами, характерными для «кинто», мы должны воздержаться от предположения, что эти черты представляли часть того образа Сталина, который существовал в его сознании. Об этом свидетельствуют факты, содержащиеся в этой книге. Самосознание Сталина было сфокусировано на тех характерных чертах и подвигах гения, из которых состоял его возвышенный образ. В той степени, в которой он мог осознавать такие свои черты, как грубость, неискренность, двуличие, злобность и жестокость, он пытался примирить их с идеализированным образом самого себя путем рационализации. Как уже указывалось, благодаря рационализации он представил свою грубость, в которой упрекал его Ленин, как горячее стремление сохранить чистоту ленинского учения или как жестокость в отношении врагов партии. И в первом, и во втором случае отрицательная черта характера претерпела метаморфозу и стала чертой, которой Сталин мог по праву гордиться, одним из атрибутов его героикореволюционной личности.

Сталин также прибегнул к рационализации для того, чтобы оправдать неблаговидное поведение высшими целями революции. Некто Шинкевич написал Сталину письмо, в котором выражал несогласие с решением партии возобновить торговлю водкой, сделав ее государственной монополией. В старой России водка служила утешением простым людям в их тяжелой жизни, и многие революционеры, в том числе Ленин, которого Шинкевич цитирует в своем письме, осуждали государственную торговлю водкой. В ответе Шинкевичу, датированном 20 марта 1927 г., но опубликованном только 25 лет спустя, Сталин объясняет, что Ленин действительно занимал такую позицию, но в 1922 г. согласился с членами ЦК, что необходимо вновь ввести государственную монополию на водку. Если бы состоявшаяся в этом году Генуэзская конференция дала возможность получить крупный заем или долгосрочный кредит из-за границы, то в торговле водкой не было бы необходимости. Однако в существующей ситуации водка оставалась единственным источником средств для развития промышленности. Далее Сталин пишет: «Что лучше: кабала иностранного капитала, или введение водки, — так стоял вопрос перед нами. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, — мы пойдем и на это крайнее средство ради интересов нашего дела»⁵⁴. В данном случае прием рационализации применяется к решению Центрального комитета партии, принятому, очевидно, с согласия Сталина. Однако нет сомнений в том, что Сталин часто использовал формулу «в интересах нашего дела» для рационализации многих своих действий, в связи с которыми требовалось «чуточку выпачкаться в грязи».

Вместе с тем в характере поведения и биографии Сталина есть много моментов, которые было бы трудно объяснить, используя метод рационализации, ссылками на цели революции или на необходимость использовать подлые средства в борьбе против подлых врагов. В этих случаях, как уже указывалось, большую роль в жизни Сталина играло подавление, помогавшее ему сохранять систему ценностей, которыми он гордился, и его жесткую ханжескую позицию во всех обстоятельствах. Он сохранял в фокусе своего сознания образ гениального Сталина благодаря тому, что полностью или частично игнорировал все, что не вписывалось в этот образ. Следует отметить также, что подавление как защитный механизм использовалось вкупе с проекцией. Факты, которые подавлялись в сознании из-за их несоответствия образу себя, появлялись в его оценке других людей; в этих случаях Сталин выказывал способность и склонность выражать чувство недовольства собой, вызванное этими несоответствиями, в форме недовольства другими людьми. Таким образом, проекция была как бы катарсисом: она позволяла Сталину не только «допустить» вызывающие неприятное или болезненное ощущение факты в его сознание, но и беспрепятственно выразить связанные с ними эмоции.

Рассмотрим вопрос о том, как Сталин относился к своим ошибкам и на кого он возлагал вину за них. Рано или поздно все ошибки приписывались другим людям, и на них же возлагалась вина. Конечно, при любом государственном строе политики заинтересованы в том, чтобы переложить бремя ответственности за свои ошибки на плечи других людей, предпочтительнее всего — политических противников. В Сталине это желание сочеталось с глубокой психологической неприязнью к необходимости признавать ошибки и вину за них. Эта неприязнь была следствием того, что достойные осуждения ошибки считались несовместимыми с идеальным представлением Сталина о себе. Ведь если он действительно был гениальным Сталиным, то он не мог ошибаться по целому ряду вопросов революционной политики в 1917 г. Он не мог, даже гипотетически, представить себе возможность, что Ленин добровольно предстанет перед судом Временного правительства. Его не могли бы отозвать с Юго-Западного фронта в 1920 г. за неподчинение, за которое пришлось заплатить дорогой ценой. Но Сталину казалось недостаточным исключить эти и другие прегрешения из сознания; он должен был сделать следующий шаг и приписать их другим, тем, на кого он и возложил всю вину, которую не мог взять на себя. Здесь не имело значения, действительно ли эти люди совершили приписываемые им ошибки. Каменев в 1917 г. на самом деле занимал по некоторым вопросам позицию, аналогичную позиции Сталина. С другой стороны, нет никаких оснований для того, чтобы обвинять Бухарина (а такие обвинения действительно были предъявлены ему впоследствии) в том, что он требовал, чтобы Ленин предстал перед судом Временного правительства. В равной мере нельзя приписывать Троцкому военные неудачи Сталина (как это делалось в некоторых советских источниках в 1929 г.), которого пришлось отозвать с фронтов Гражданской войны из-за военных просчетов.

Если Сталин испытывал внутреннюю потребность приписывать свои ошибки и неудачи другим, а затем обрушивать на них собственное чувство вины и претензии к самому себе, вызванные этими ошибками и неудачами, то самым удобным (хотя и не единственным) объектом для этого были те, кого он уже причислил в своем сознании к категории врагов революции. В конечном счете среди этих врагов оказывались многие, против кого он давно затаил злобу и кому хотел отомстить за действия (или бездействие), ущемившие его самолюбие. Поскольку он уже давно ненавидел их, проецируя на них ненависть к себе, он начинал испытывать еще большую враждебность к ним и укреплялся в своей убежденности, что они заслуживают наказания в любой форме, которую он может избрать. Да и кто, кроме его врагов, мог стать воплощением всех тех черт, которые не нравились Сталину в самом себе?

Таким образом, как указывалось выше, все, что Сталин подсознательно отвергал в самом себе, и то, что сознательно отвергал в других, сосредоточилось в образе злодея, врага. Все то, что было характерно для отвергаемого, «плохого» Сталина, — ошибки, изъяны, отрицательные проявления, которым не было места в героическом образе Сталина, созданном им самим, — включалось им в образ врага, и особенно внутреннего врага, игравшего роль злоумышленника в истории партии. Все те моменты, которые внутренняя цензура вычеркнула из списка его прошлых деяний и прегрешений, могли войти в психологический портрет его врагов. Более того, Сталин обладал удивительной способностью видеть и осуждать в своих врагах те качества, которые он осуждал в себе, не видя их. Судя по тому, что в идеальном образе, созданном его воображением, он представал чрезвычайно скромным человеком, мы можем прийти к выводу, что одним из качеств, которые он неосознанно отвергал в себе, было его невероятное самолюбие, высокомерие. Не удивительно поэтому, что он приписывал «надутую претенциозность» в области теории Бухарину, который на самом деле был воплощением скромности и признанным главным теоретиком большевизма, и что он осуждал несчастного Покровского за то, что последний ставил «интересы своего “я” выше интересов истины». Также не вызывает удивления тот факт, что Сталин обвинял Покровского именно в том, что он сам делал неоднократно, — в «перекладывании с больной головы на здоровую».

Здесь следует особо упомянуть еще одну грань проецируемого образа Сталина. Как мы уже убедились, Сталин пытался сыграть в реальной жизни роль великого человека, вошедшего в историю. Он полностью ассоциировал себя с этим революционным образом и ощущал себя вторым Лениным. Однако избранный им образ предъявлял к нему многие требования, которым реальный Сталин просто не мог соответствовать; роль оказалась слишком сложна для него. Всю жизнь он пытался стать человеком, превратиться в которого он был неспособен, и так никогда и не осознал этого. Поэтому одной из характерных особенностей его поведения было неосознанное притворство, и этим, возможно, объясняется впечатление, которое он произвел на таких внимательных наблюдателей, как Кеннан и Джилас, которые увидели в нем актера. С одной стороны, необходимость притворяться свидетельствовала о неспособности Сталина реализовать свою жизненную цель, но с другой — притворство было в высшей степени неприемлемым для самого Сталина и, следовательно, здесь требовались подавление и проекция. В результате у Сталина появилась склонность всюду усматривать притворство. Об этом красноречиво свидетельствует уже упоминавшаяся тенденция видеть маски на людях, враждебно относящихся к нему. Носящий маску пытается присвоить себе чужой облик или выдает себя за другого человека. Внутренний мир Сталина был полон врагов в масках. Внешние враги тоже любили носить маски, которые они иногда снимали. «После нанкинских событий, — заявил Сталин в 1927 г., — империализм отбрасывает прочь и елейные речи, и невмешательство, и Лигу Наций, и всякую иную маску. Теперь империализм стоит перед всем миром во всей своей наготе откровенного хищника и угнетателя»⁵⁵. С другой стороны, маски, которые носили внутренние враги, всегда следовало скрывать, чтобы они предстали во всей своей наготе. Пристрастие Сталина разоблачать внутренних врагов, которые, по его мнению, вели под маской большевизма жизнь, исполненную притворства, стало ужасающе очевидным в 30-е годы.

Поскольку Сталин приобрел привычку проецировать на других людей неприемлемые черты собственного характера и упреки в свой адрес, по обвинениям, предъявляемым к другим, часто можно было судить о нем самом. Образ злодея-врага использовался как вместилище тех негативных черт, которые Сталин в себе отвергал. Личные и политические недостатки, темные места в биографии, просчеты, неудачи, ошибки, скандалы — все факты и воспоминания, которые Сталин вынужден был подавлять, потому что для них не оставалось места в образе гениального Сталина, — приписывались образу врага и, таким образом, проецировались на тех людей, которых он считал врагами. После этого Сталин «допускал» инкриминирующие факты и воспоминания в свое сознание, но уже как факты и воспоминания, связанные с другими людьми. Аналогичным образом чувства, которые оказывались слишком болезненными, если сознательно воспринимать их применительно к самому себе, были вполне приемлемыми, если речь шла о врагах «где-то там». Сталин мог переживать свою собственную вину как их вину, стремление осудить самого себя как стремление осудить их и обвинения в собственный адрес как обвинения против них. Кроме того, чувства, «пропущенные» таким образом в сознание, могли дать повод для практических действий. Сталин получал возможность разоблачать виновных и наказывать обвиняемых.

И наконец, механизм проекции давал Сталину возможность воспринимать в высшей степени недопустимые для собственного сознания чувства как чувства своего врага, направленные против него. Судя по всему, именно таким образом ему удалось справиться с неосознанной ненавистью и презрением к самому себе, вызванными тем, что он не мог соответствовать собственным критериям идеала. Одним из доказательств, подтверждающих это, является то, что в соответствии с образом злодея-врага враги всегда люто ненавидели Сталина. Конечно, и в реальной жизни были большевики, которые сильно недолюбливали его, а порой и ненавидели. И вместе с тем та животная, бурлящая ярость против Сталина, которую он приписывал «врагам партии», была странным образом похожа на ту самую ненависть, которую испытывал он. Проецируя собственную ненависть к себе не только на врагов, но и отчасти на их ненависть к нему, Сталину, он приобретал дополнительные основания для того, чтобы платить им тем же чувством. Теперь он мог перейти в наступление на них, будучи убежденным, что действует в пределах самообороны. Теперь ему было легче обрушивать на других людей свою самоубийственную ярость.

«Мы окружены врагами, — это ясно всем, — заявил Сталин, выступая на партийном съезде в 1923 г. — Волки империализма, нас окружающие, не дремлют. Нет того момента, когда бы наши враги не старались захватить какую-нибудь щелочку, в которую можно было бы пролезть и повредить нам»⁵⁶. Но эта оценка Сталина относилась не только к внешнему миру, т. е. миру за пределами советских границ. Он и в самой России, и даже в партии, чувствовал себя как в осажденной крепости. Неосознанные потребности и побуждения заставляли его видеть в своем партийном окружении ненавидящих его врагов, которые притворялись верными большевиками, а на самом деле терпеливо выжидали, когда им предоставится возможность нанести удар по делу строительства коммунизма и по Сталину как лидеру. Там, где таких врагов было слишком мало, их требовалось создать в большем количестве. И Сталин создавал их.

Примечания

¹Сталин И.В. Соч, Т. 12. С, 1-2.

²ТроцкийЛ.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии, Т. 2. Берлин, 1930, С. 183-184.

³Тго1$ку /..ТЬеКеуо1ийоп ВейауеД. №У,, 1945. Р. 277

⁴ Выступая на заседании ЦК 23 октября 1927 г. после того, как было внесено предложение об исключении его из партии, Троцкий сказал: «Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, больше не являются просго чертами характера. Они стали характером правящей фракции...» (ТЪе Кеа1 ЫгиаПоп ш Ки531а. И.У., 1928. Р. 7).

⁵Аллилуева С. Двадцать писем к другу. Нью-Йорк: «Харпер энд Роу», С, 28.

⁶Тго1зку I. Му Ше. 14.У, 1930. Р. 450. По всей видимости, Троцкий был согласен со второй частью этой оценки, ибо здесь же (С. 477) он упоминает «огромную и завистливую амбициозность» Сталина. В другой книге он отмечает, что главными движущими силами Сталина, помимо его любви к власти, были «амбициозность, зависть — активная, не дремлющая зависть ко всем, кто был более одарен, могуществен, занимал более высокое положение, чем он». Далее, «он неустанно интриговал, используя людей и обстоятельства, стремясь оттолкнуть, осудить, очернить, уменьшить роль любого, кто так или иначе превосходил его или препятствовал осуществлению его амбиций» (Тго&к)’ 2. 5Ыт: Ап АрргакШ оГ (Ье Мап апй Шй 1пПиепсе. N.7., 1967. Р. 237, 336).

⁷ Борис Николаевский описывает пребывание Бухарина в Париже в: Ро-даег апД Йзе 5оу1е1 Е1Ие, №У., 1965. Р. 3-7.

^%ДанЛ. Бухарин о Сталине // «Новый журнал, 1964. №75. С, 181-182.

⁹Сталин И.В. Соч, Т. 8, С. 173—175-

¹⁰ТовстухаИ.П. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, М,, 1927.

¹¹ Данная форма развития личности соответствует той, которая описана в кнНоте)' Кагеп. Иеигоыз

апсШишап СпуиТБ. N.7., 1950. См. в частности, гл. 1,4, 8. С. 197-212. 7»0-, “4. 'Л

¹²Сталин И.В. Соч. Т. 7. С. 375. — Курсив мой. «"ОГ-Гч.^У?N1

¹⁵ Там же. Т. 10. С. 175 (курсивмой). > ■ !‘ 4

¹⁴МсИеа1 КоЬегС Н. 5(а1т’5 МСЪгкк Ап Аппоогеб ШЫю^гарБу. 51ап(огс1, 1971. Р. 129. Текст выступления, содержащий добавление к «политическому завещанию» Ленина, был опубликован в «Правде* 2 ноября 1927 г.

¹⁵АИйиеиа 5, Оп1у Опе Уеаг. МУ., 1969. Р. 379.

¹⁶Королев И. Г. Воспоминания о партийных съездах //«Вопросы истории». 1956. № 2. С. 12-13 (курсив мой). См. также: Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 28. В этой книге упоминается о привычке Сталина говорить негромким, монотонным голосом.

¹⁷ Там же. С. 29,63,114. .

¹⁸ Там же. С. 97, 150. Светлана объясняет презрительное отношение отца к сыну тем, что по характеру они сильно отличались друг от друга: «Яшино спокойствие и мягкость раздражали отца, бывшего порывистым и быстрым даже в старости*. Нет сомнений в том, что неприязнь Сталина к сыну была вызвана многообразными и сложными чувствами.

¹⁹МйиеоаЗ. Оп1у Опе Уеаг... Р. 370, ЦГ ^ !Й'40М-

²⁰СШои) Веп]атт. 1 СопГевв: ТЬе ТгшЬ аЬоит Атепсап Соттитзт, МУ, 1929-Р 15. Текст заявления Сталина см. В: БтаНп’з ЗреесБез оп Иге Атепсап СоттипяД РаПу. МУ, п.<± Р. 15.

²¹ТгхНзкуЬ. 51а1т... Р. 375. Троцкому рассказала об этом сама Крупская после смерти Ленина.

²²Кеппап Сеог§е р. Кивыа апб [Бе ’К'езС ипбег Белт апб 5[аНп. Вомоп, 1960. Р. 248. Эрвин Гоффман утверждает, что «исполнители» иногда полностью вживаются в роль, а иногда нет, «В первом из этих двух случаев мы видим, что исполнитель полностью подчиняет себя исполняемой роли: он может быть искренне уверен в том, что создаваемый им образ и является реальностью» (ТБе Ргеяепгапоп оГ 5еШп суетус1ау ЫГе. Оагс1еп СБу, 1959- Р. 17). Если рассматривать Сталина как актера, то он полностью попадает под эту категорию.

²³ОЩаз МИооап. Сопуегзайопз-даББ 5гаИп, МУ, 1962, Р, 69-70,97, ЮЗ-

²⁴Елагин Ю. Укрощение искусств. Нью-Йорк, 1952. С, 381. Цит, по:]е1а$т]игу. Т11е Таття оГ гБе АПз. МУ, 1951. Р. 287-288.

²⁵УльяноваМ.И. Секретарь «Правды», М,, 1965- № 199-200.

²⁶ЬищЫНи&Ъ. ЗГаНп Расе [о Расе //«Т1ге ОЬяегуег '^|№^,еекепс1 Кеу1е-да». реЬгиагу 24. 1963. Р. 25.

²⁷Тго1зк)П. 5[аИп... Р, 389. Енукидзе говорил об этом Серебрякову, близкому другу Троцкого.

²⁸ Аллилуева С. Двадцать писем к Другу... С, 101.

²⁹ Там же. С, 100. Светлана Аллилуева узнала об этом от своей тетки Анны после смерти Сталина,

³⁰ Там же. С. 24-34, 132.

³¹ Там же. С. 24,33, 34,38.

³² Рой Медведев предполагает, что они познакомились летом 1931 г., когда, как он пишет. Сталин поехал на юг на отдых и лечение, а Берия отвечал за его охрану. Но здесь Медведев противоречит сам себе, так как далее он пишет, что впоследствии, в 1931 г., когда к Орджоникидзе в Москву приехала делегация партийных деятелей Закавказья, чтобы выразить свой протест против намерения Сталина сделать Берия вторым секретарем Закавказский партийной организации, Орджоникидзе сказал им: «Я давно говорю Сталину, что Берия проходимец, но Сталин не слушает меня, и никто не может заставить его изменить свое мнение» (Бег НЕБогуЗис^е: ТБе Ог^тз апб Сопзедиепсез оГЗШБтзт. МУ, 1971. Р. 243).

³³Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С, 18. Светлана Аллилуева пишет, что она была уже взрослой, когда Сталин рассказал ей об этом.

³⁴ Там же. С. 131.

³⁵ЛуначарскийА.В. Революционные силуэты. М, 1923- С. 26, 27

³⁶Сталин И.В. Соч. Т. 8. С, 99-

³⁷ Там же. Т. 9. С, 180.

³⁸Л)^гначарский А.В. Революционные силуэты. С. 27. р* оН

³⁹ТгоЩ>В 51аИп... Р. 389, 394.

⁴⁰ОешзсЬег 1$аас. ТЪе РгорЬе! ЧпагтеЛ Тгоику, 1921-1929- Ьопбоп, 1959- Р. 296. Рассказ Троцкого об этом эпизоде см._; Тгсхзку’з 01агу т ЕхИе, 1935. Г4.У., 1963. Р. 69.

⁴¹ОемзсЬег 1$аас. ТЬе РгорЬе! Цпагшей. Р. 296-297. Дейчер цитирует рассказ очевидца об эпизоде в квартире Троцкого по кн.: Зегце УШог. \Те е1 Моп бе Тгсизку, Рапв, 1951. Р. 180-181, в работе над которой принимала участие Седова, жена Троцкого.

⁴²Сталин ИВ. Соч. Т. 9. С. 315 -321.

⁴³ Там же. Т. 13. С. 20-22.

** Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 74-75.

⁴⁵Сталин И.В. Соч. Т. 11.С. 63.

⁴⁶ Там же. Т. 4. С. 232.

⁴⁷ Там же. С. 181.

⁴⁸ Там же. С. 246-248.

⁴⁹ «Правда». 21 декабря 1929 года.

⁵⁰Сталин И.В. Соч.Т. 9. С. 317.

⁵¹Тамже.Т. 12. С. 100-101. Г;

⁵²Аллил)>ева С. Двадцать писем к другу... С. 54-55.

⁵³ТгЫзкуВ 5(а1т... С. 414.

⁵⁴Сталин И.В. Соч. Т. 9. С. 192 - Курсив мой.

⁵⁵ Там же. С. 198-199-

⁵⁶ Там же. Т. 5. С. 224. ,г^ц и пи:

Ч Т1-

:г.-

.< Г>,

И

-Г.-

А

5:1 К ^^ л. Ч

Г V-.*"

• Ьг.': : Ь&Ч:

■ ¹ ‘Т1-Н Н1

■м -Ы >

.у И» /

■•'V Ц

У:¹ Ц УГ.^:

-'.4 {'.-О-

Новый герой

Рождение нульта

В 1929 г. общественность страны широко отмечала пятидесятилетие Сталина. Это событие знаменовало начало эпохи культа его личности — явления, которому было суждено развиться до гигантских масштабов в 30-е и 40-е годы. До 1929 г. проявления культа личности были редки и незначительны. К примеру, 46-я годовщина Сталина отмечалась в 1925 г. только в Грузии и освещалась лишь газетами Тифлиса. Ранее, однако, газета сталинского наркомата по делам национальностей опубликовала послание представителей малых народов Сталину, где он был назван творцом советской национальной политики. В послании предсказывалось появление «во всем мире единой братской коммунистической семьи», которую собирались научить «ценить те великие заслуги, которые принадлежат Вам — вождю угнетенных наций»¹. Также в конце 1920 г. по поводу приезда Сталина в Баку было опубликовано подобострастное приветствие в его адрес. Но эти факты не идут ни в какое сравнение с тем, что имело место позднее, в 1929 г.

Последующие события были вызваны сочетанием политических мотивов и личностных потребностей Сталина. После сокрушительного разгрома оппозиций Сталин и его соратники получили небывалую свободу политического маневра, вследствие чего возникли предпосылки для культа Сталина. Его прообразом стал культ Ленина, уже превратившийся в неотъемлемый институт общественной жизни в стране. Одним из политических мотивов этого было желание Сталина и его окружения укрепить свою власть в период, когда в стране начинали набирать темпы индустриализация и коллективизация². Нельзя также сбрасывать со счетов и политические мотивы отдельных деятелей из сталинского окружения, которые, желая подняться вверх по лестнице политической карьеры, поддерживали эту тенденцию, которая, как они знали, будет одобрена их лидером.

С психологической точки зрения не обязательно предполагать, что Сталин инспирировал и поддержал празднование своей годовщины, исходя лишь из сознательного стремления получить общественное признание. Одобряя замысел юбилея (а без разрешения Сталина его бы не отмечали), он, вероятно, руководствовался собственным представлением о том, каким должны быть взаимоотношения между вождем и его последователями. Героический вождь — это тот, кого таковым считают и кто пользуется абсолютным доверием и любовью последователей. Этот образ не давал Сталину покоя со времен юности, когда, начитавшись Казбеги, он впервые узнал о том, как кавказские горцы восхищались вождем Шамилем, «железным полководцем» на белом коне. Опыт большевика еще больше укрепил Сталина в этих представлениях. Раньше героическим вождем для большевиков был Ленин. Сталин всегда помнил об этом, и об этом же постоянно напоминали проявления посмертного культа Ленина. Поэтому Сталина не могла удовлетворить роль просто властного лидера. Он не мог чувствовать себя настоящим «стальным человеком», пока он оставался невоспетым руководителем партийного аппарата. Он не мог стать вторым Лениным, не имея хоть какой-то доли того восхваления и признания, которые сам Ленин получал при жизни и после смерти.

Но парадокс заключался в том, что Сталин завоевал широкое признание как новый верховный руководитель партии, не только не обладая собственной харизмой, но и отчасти потому, что он таковой не обладал. Как уже отмечалось, в этот период большинство партийных руководителей и функционеров не нуждались в новом лидере-мессии. На роль вождя им был нужен не великий революционер или новый харизматический лидер, а практичный и трезвомыслящий руководитель, который взял бы твердый курс на социализм и проводил разумную внешнюю политику. Сталин зарекомендовал себя именно с этой стороны. Поэтому даже после его выдвижения на верховный пост никто не считал его ге-роем-спасителем. Популярность Сталина в партийных кругах в конце 20-х годов не имела ничего общего с теми чувствами, которые вызывал Ленин. Сталина признавали вождем не потому, что он обладал какими-то исключительными личными качествами, а потому, что многие разделяли его политический курс и верили, что он сможет успешно проводить его в жизнь. Кроме того, большевики не считали, что существование культа Ленина обязательно предполагает культ его преемника. Ленин оставался глубоко чтимым вождем даже после того, как новым лидером был признан Сталин. В правительственных кругах Сталина называли «хозяином», что отражало отношение к нему в советской иерархии. Даже в середине 1929 г. культ Сталина еще не существовал и не было даже никаких указаний на то, что правящая партия стремится создать его.

Именно политический успех, который укрепил Сталина в собственном высоком мнении о себе, сделал его отношения с партией психологически уязвимыми. Добившись верховной власти, Сталин еще больше возжелал поклонения, которого он пока не имел и отсутствие которого он ощущал все острее с каждым днем. По мере того как возрастало его влияние в партии, Сталин, несомненно, ощущал все большую психологическую потребность в признании, так как понимал, что личный авторитет приобретает растущее практическое и политическое значение, особенно в тот исторический момент, и осознавал, что в соответствии с большевистской традицией руководства быть фактическим верховным лидером, занимающим пост генерального секретаря, отнюдь не означало быть вождем. О понимании этого свидетельствует его письмо одному из руководителей немецких коммунистов (1925): «Вожди партии могут быть действительно вождями лишь в том случае, если их не только боятся, но и уважают в партии, признают их авторитет»³.

Поскольку официальной должности вождя не существовало, единственный способ, с помощью которого Сталин мог окончательно утвердить себя и закрепиться в роли преемника, заключался в том, чтобы добиться всеобщего признания в этом качестве в рядах партии. Стать верховным лидером означало быть публично признанным и провозглашенным таковым. Чтобы вписать новую строку в свою политическую биографию, нужно было сделать еще один большой шаг — организовать торжества в честь Сталина как главы партии.

Хороший повод для подобных торжеств — пятидесятилетие Сталина — представился политически своевременно благодаря недавним событиям в партии. Здесь будет кстати вспомнить о том, что, хотя Ленин и боролся с первыми проявлениями собственного культа, он все-таки подчинился, правда крайне неохотно и с тяжелым сердцем, желанию партийных кругов провести собрание в честь своего пятидесятилетия. Таким образом, в истории партии уже был прецедент, позволяющий организовать чествование Сталина. Кроме того, поскольку политическое влияние сталинской фракции возрастало, можно предположить, что приближенным Сталина было довольно легко организовать торжества. Как раз в тот период ставленники Сталина получали важные должности в аппарате, ранее занимаемые другими лицами. К примеру, помощник Сталина Мехлис был назначен сначала ответственным секретарем газеты «Правда» вскоре после ухода Бухарина с поста ее редактора в апреле 1929 г., а затем стал ее редактором.

День рождения Сталина отмечали не на собрании партийцев, как это было в случае с Лениным, вероятно, потому, что Сталин помнил, как в 1920 г. Ленин не пришел на церемонию, а затем, появившись на очень короткое время, выразил свое неодобрение. Юбилей Сталина был не просто встречей друзей — это было настоящее бюрократическое представление. Из разных уголков страны сообщалось, что рабочие принимают резолюции с поздравлениями в адрес «дорогого вождя», и в течение пяти дней «Правда» перечисляла сотни организаций, приславших поздравления. Двадцать первого декабря в СССР вышли специальные выпуски газет с восхвалениями в его адрес. Лейтмотивом всех поздравлений была мысль о том, что Сталин стал преемником Ленина, как писала «Правда», на посту «руководителя и вождя партии». ЦК и ЦКК приветствовали его в своем послании как «лучшего ленинца, старейшего члена Центрального Комитета и его Политбюро». Соратники по партии в поздравительных статьях превозносили Сталина как самого талантливого ученика и преемника Ленина. Была опубликована официальная биография Сталина, которая завершалась следующими словами: «В эти годы, последовавшие за смертью Ленина, Сталин, наиболее выдающийся продолжатель дела Ленина и его наиболее ортодоксальный ученик, вдохновитель всех главнейших мероприятий партии в ее борьбе за построение социализма, стал общепризнанным вождем Партии и Коминтерна». Все поздравительные материалы были собраны и опубликованы в виде книги, первый тираж которой составил 300 тыс. экземпляров⁴. Так началась эпоха, которую впоследствии в Советском Союзе назовут периодом культа личности Сталина.

Главное отличие пятидесятилетнего юбилея Ленина от юбилея Сталина заключалось не в том, что последний чрезвычайно широко освещался прессой и был заранее подготовлен, а в том, как Ленин и Сталин относились к этим торжествам. Очевидно, Ленину было мучительно слышать восхваления в свой адрес. Для Сталина, судя по всему, юбилей стал триумфом. Он был доволен, что очевидно из письма, с которым он обратился ко всем, кто его поздравил: «Ваши поздравления и приветствия отношу на счет нашей великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию. И именно потому, что отношу их на счет нашей славной ленинской партии, беру на себя смелость ответить вам большевистской благодарностью.

Можете не сомневаться, товарищи, что я готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей»⁵.

Этот текст тщательно продуман, вместе с тем он удивительно красноречив. Во-первых, Сталин явно старается выглядеть скромно, невзирая на дифирамбы в свой адрес и делая вид, что они адресованы отнюдь не ему, а партии, что, конечно, не соответствовало действительности. Во-вторых, в письме использован необычный образ партии, родившей и воспитавшей Сталина, из чего вытекает, что партия есть мать, а Сталин — ее сын. Следовательно, в лице партии он видел или хотел видеть еще один источник доверия, нежной преданности и абсолютного восхищения по отношению к себе, которые испытывала к нему родная мать. Взамен материнского обожания ему было нужно обожание партии.

И наконец, как бы подтверждая это свое невольное признание, Сталин изобразил себя в героическом ореоле — готовым умереть смертью мученика за дело коммунизма, отдав всю свою кровь, каплю за каплей. Это яркий пример того, как Сталин любил драматизировать свой собственный образ, в чем мы имели возможность убедиться неоднократно. Среди тех в партийных кругах, кто недолюбливал его, можно было услышать шутку, в которой также был подмечен мелодраматизм сталинского письма: «К чему скромничать и отдавать кровь капля за каплей! Разве всю кровь сразу он не может отдать?»⁶.

Лучший ленинец >^г

Пятидесятилетие Сталина было не только юбилеем, которым увенчалась его деятельность по созданию собственной политической биографии после смерти Ленина, но и средством удовлетворения его внутренней психологической потребности получить признание в качестве великого деятеля коммунистического движения. С одной стороны, главная цель проводимых торжеств заключалась в том, чтобы в глазах общественности возник образ преемника Ленина и общепризнанного вождя. Для достижения этой цели было разыграно грандиозное представление, в котором партия и народ принимали Сталина в качестве верховного вождя. Ее осуществлению способствовало и то, что революционная биография Сталина и его политический портрет живописались в тонах, подобающих верховному вождю. Здесь, однако, становится очевидной и другая сторона дела. Публичное восхваление Сталина как выдающегося вождя революции («•твердокаменный большевик» — так называли его во многих поздравительных статьях) служило его потребности утвердиться в этом качестве. Друзья и соратники Сталина знали об этом и о том, в какой форме выразить свое признание, чтобы доставить ему особое удовольствие. Поэтому в своих панегириках они восхваляли те черты, которые Сталин видел в себе сам. Они приписывали ему те революционные добродетели, которые он сам находил в себе. Подвиги, которые они воспевали, излагались именно так, как любил вспоминать их сам Сталин. В результате, как это ни парадоксально, Сталин, отличавшийся особой скрытностью по сравнению с другими политиками и не склонный рассуждать о вопросах, касающихся его лично, неожиданно приоткрыл завесу, скрывавшую его культ. С помощью чужих слов вырисовывался его внутренний мир героического вымысла.

Среди тех героических ролей, которые, как полагал Сталин, он сыграл в истории русской и мировой революции, первой была роль «лучшего ленинца», часто упоминавшаяся в юбилейных материалах. Это и не удивительно, если вспомнить, что еще в юности Сталин отождествлял себя с Лениным. В начале его революционной деятельности в большевистском движении, как ему казалось, он и Ленин были неразрывно связаны как вождь и его помощник. В самооценке Джугашвили образ «Сталин» был с самого начала связан с понятием «лучший ленинец». Теперь, в пятидесятую годовщину его рождения, Сталина приветствовали именно так.

Сталин по-разному утверждался в той роли, которую он избрал себе на революционном поприще: самый верный ученик, товарищ и надежный помощник Ленина, его второе «я». Жизнь Сталина преподносилась именно так, как он ее видел. «С первых же дней твоей работы профессионального революционера, строившего под руководством Ленина первые ячейки большевистской организации, ты проявил себя как верный, лучший ученик Ленина. Из непосредственных учеников и соратников Ленина ты оказался самым стойким и последовательным до конца ленинцем. Ни разу на протяжении всей твоей деятельности ты не отступал от Ленина как в своих теоретических принципиальных позициях, так и во всей практической работе», — говорилось в приветствии ЦК и ЦКК. Этот же мотив звучал во всех поздравительных статьях, и особенно выразительно в статьях Енукидзе и Орджоникидзе. «Сталин был всегда с Лениным, никогда не отходил от него, никогда не изменял ему», — писал Енукидзе. А Орджоникидзе, как будто бы стремясь изгладить из памяти слова о «буре в стакане», сказанные в 1908 г., лжесвидетельствовал о том, что, когда Ленин отмежевался от Богданова, «бакинские большевики во главе с т. Сталиным становятся на сторону Ленина». Далее он пишет, что Сталин никогда не порывал с Лениным, и добавляет: «Ленин знал, с кем имел дело. Высоко ценил и доверял ему». Сравнивая верного ленинского ученика Сталина со «всякими Троцкими», которые вели ожесточенную борьбу против Ленина в тот период, Орджоникидзе пишет, что только безграничная верность помогла сохранить преданность великому учителю в годы идеологической неразберихи и организационного хаоса. «Таким непоколебимо верным был т. Сталин».

В том же ключе Емельян Ярославский вспоминает, как Троцкий в августе блокируется с меньшевиками-ликвидаторами, а «Сталин наносит вместе с Лениным один удар за другим и этому блоку». Как и другие, Ярославский подчеркивает, что Ленин с большим уважением относился к Сталину и часто обращался к нему за советом. После подробного изучения ленинской дореволюционной переписки была обнаружена фраза, произнесенная Лениным в 1911г. Ленин хвалит статью, в которой Коба отстаивал идею необходимости создания нелегальной партии: «Корреспонденция тов. К. (т. е. тов. Сталина) заслуживает величайшего внимания всех, кто дорожит нашей партией». Чтобы доказать, что Ленин имел обыкновение в критические моменты обращаться за советом к «лучшему ленинцу», Максимилиан Савельев, редактор газеты «Известия», процитировал послание Ленина, отправленное по прямому проводу Троцкому 15 февраля 1918г. в ответ на его запрос из Бреста об инструкциях: «Ответ Троцкому. Мне бы хотелось посоветоваться сначала со Сталиным, прежде чем ответить на ваш вопрос». И через три дня: «Троцкому. Сейчас приехал Сталин, обсудим с ним и сейчас дадим вам совместный ответ. Ленин».

Из юбилейных материалов следовало, что Сталин был «лучшим ленинцем» не только при жизни Ленина, но и после его смерти. Борьба Сталина против оппозиций в партии была представлена как продолжение в новых условиях борьбы, которую вел Ленин против внутрипартийной фракционности. После смерти Ленина Сталин стал играть роль «лучшего ленинца» благодаря своим усилиям по реализации ленинских планов построения коммунистического будущего. Известный советский журналист Михаил Кольцов предложил интересную трактовку этой темы в статье под названием «Загадка — Сталин». Будучи таинственной фигурой для мировой буржуазии, где о нем говорили как о «загадке», как о «коммунистическом сфинксе», как о «непостижимой личности», Сталин, писал Кольцов, не представлял загадки для советского рабочего так же, как и его знаменитые идеи построения социализма в одной стране, пятилетнего плана или самокритики. Любой секретарь цеховой партийной ячейки мог разгадать загадку Сталина, перефразируя его слова о Ленине, «величайшем марксисте и вожде рабочего класса эпохи империализма и пролетарской революции». Он мог бы рассказать, что «Сталин есть сильнейший ленинец трудной послеленинской эпохи, с ее новыми противоречиями и классовыми боями»⁷

Действительно ли Кольцов понял, что Сталин ставит себя в один ряд с Лениным, и правильно ли он истолковал психологическую подоплеку этой точки зрения? Очевидно, понял, если в качестве ключа к загадке Сталина он предложил сталинское определение Ленина. А поэт-публицист Демьян Бедный высказал предположение о том, что, характеризуя Ленина, Сталин говорил о самом себе. Демьян Бедный писал, что Сталин очень болезненно относился ко всякой попытке проникнуть в его внутренний мир. По словам Бедного, Ленин был вне гордости и вне скромности, и поэтому все, что говорилось о его личных качествах, либо развлекало его, либо оставалось незамеченным. Сталина же, напротив, обычно раздражало, если вдруг кто-то решался «писать интимно» о нем. Интерес к его личности вызывал у него подозрения. Демьян Бедный предполагал, что причины подобной настороженности заключались в сталинском «героическом прошлом», в опыте непрекращающейся борьбы и в том, что от него отступались и предавали, ему лицемерили, льстили и тщетно пытались обмануть.

Далее поэт вспомнил, какое сильное впечатление произвели на него однажды услышанные слова Сталина о Ленине. Сталин признался, что первоначально Ленин казался ему «горным орлом», бесстрашно парящим в небе, указывая путь российскому революционному движению. Только позже, писал поэт, он сумел постичь истинный смысл этого «художественного по существу определения». Образ парящего в небе орла возник в сознании Сталина еще в детстве как символ того, кто может подняться выше величественных Кавказских вершин. Впоследствии, соотнося этот образ с величайшим из великих людей, Сталин выражал безграничное восхищение подобно истинному художнику. Впрочем, этот художественный образ, как и любой другой, характеризовал в первую очередь самого его автора. «Мы имеем поэтому право, — писал Бедный, — смотреть на сталинский портрет Ленина как на подсознательно исполненную самохарактеристику». Этот портрет являл собой сталинский идеал революционера. Личные качества Ленина, которые Сталин выделил в своей брошюре «О Ленине», составили катехизис революционных добродетелей, которые вызывали восхищение Сталина: простота и скромность, необычайная сила убеждения, ясность аргументации, пленяющая сила логики, отсутствие ораторских жестов и фраз, презрение к тем, кто скулит во время неудач, ненависть к хныкающим интеллигентам, умение трезво оценивать силы врага и дорожить мнением партийного большинства, принципиальность в политике, вера в массы. Для Сталина ленинский идеал был мерилом достоинств всех людей. Сталин не сказал бы никому: «Познай самого себя!». Он сказал бы: «Скажи, как ты понимаешь Ленина, и я скажу, кто ты таков!». Не все могли ответить на столь прямо поставленный вопрос, многие уклонялись — кто в сторону правых, а кто в сторону левых убеждений, но только не Сталин. Он не мог изменить Ленину, как не мог изменить себе. Демьян Бедный писал-. «Начните характеризовать Сталина и вы увидите, что вы пользуетесь тем именно лексиконом, которым характерна сталинская брошюра о Ленине. Ленин высочайшая мера. И есть разная мера приближения к этой мере. Степень этого приближения определяет партийную, революционную цену любого из нас, определяет она и цену Сталина. Партия эту цену знает. И крепко за нее стоит». Демьян Бедный описывает случай, происшедший в разгар борьбы с левой оппозицией, когда троцкисты прислали Сталину пакет с надписью «Кавказские горы», а внутри оказался его портрет. Сами того не желая, они сказали правду о Сталине. Он был сделан из горной породы. Поэт отмечает поразительное соответствие его подлинной сути его революционному имени: «сталь». Не игрушечной пружиной с пляшущим наверху политическим паяцем, а стальным, боевым клинком был Сталин⁸.

Демьян Бедный шел на определенный риск, когда в своей статье он пытался разглядеть истинный характер Сталина. Поэт заметил и имел смелость сказать следующее-, из-за того, что Сталин отожествлял себя с Лениным, все, что он когда-либо говорил о Ленине, относилось и к самому себе. Однако в конце концов поэт сбился на традиционную роль придворного льстеца. Он утверждал, что Сталин соответствует своей собственной оценке и что его мнение о себе является истинным. Относя на счет Сталина качества, которые восхищали его самого в Ленине, Бедный, по существу, создал образ «второго Ленина». Насколько понравился этот образ Сталину, неизвестно. Но если бы реакция была негативной, статья Бедного не была бы включена в сборник статей к пятидесятилетию Сталина, изданный тиражом в несколько сотен тысяч экземпляров.

Л’1 <П кШ' .•)'

Великий революционер

Коль скоро Сталин считал себя «лучшим ленинцем», ему должна была принадлежать выдающаяся роль в истории революционного движения и в деле свержения царизма. Для этого потребовалось переписать историю, и первым это сделал Товстуха, автор «Краткой биографии Сталина». Следующим этапом стало пятидесятилетие Сталина. Официальная биография, опубликованная по случаю юбилея, повторяла сочинение Товстухи слово в слово, если не считать последних абзацев. Многие авторы в своих юбилейных статьях старались приукрасить события, дабы возвеличить роль Сталина в истории партии. В их статьях Сталин, действительно, выглядел героем-революционером, каковым он считал себя всегда.

В немалой степени этому способствовала вторая поздравительная статья Д. Бедного. Нарушив традиции советской журналистской практики, Демьян Бедный обратился к материалам эмигрантской печати. Парижская газета «Дни» 22 и 24января 1928 г. напечатала воспоминания некоего Верещака о пребывании Сталина в бакинской тюрьме. Отрывки из этих воспоминаний, представляющих Сталина в выгодном свете, были перепечатаны в «Правде» с комментариями Бедного, написанными белым стихом. В частности, в одном из перепечатанных отрывков упоминались основательное знание Сталиным марксизма и тот факт, что в Закавказье его считали вторым Лениным. Также описывался случай, который произошел в 1909 г. на Пасху, когда рота Сальянского полка гнала через строй политических заключенных, в числе которых был и Сталин. «Коба шел, — писал Верещак, — не сгибая головы под ударами прикладов, с книжкой в руках». Демьян Бедный прокомментировал этот эпизод так:

Вот посмотрите-ка!

Как оскандалилась вражеская критика!

Сталин — не эсэровскогоромана герой,

Но правдалюбые прорывает плотины.

Разве«сталинское прохожденье сквозь строш Не сюжет для героической картины?!

В развитие мысли Бедного «Правда» опубликовала примечание от редакции, в котором напоминала читателям, что в статье поэта нашел художественное отражение «один из моментов героического прошлого тов. Сталина». Должно быть, редактор или вся редколлегия «Правды» понимали, как Демьян Бедный-, что Сталин желал увековечить себя в качестве одного из первых героев революционного движения.

Те, кто хорошо знал Сталина, тоже понимали это. Орджоникидзе писал, что Сталин стал признанным руководителем грузинских большевиков к началу 1905 г., а затем возглавил все большевистское движение в Закавказье. Енукидзе развивал ту же тему в своих личных воспоминаниях. Он познакомился со Сталиным в 1900 г., когда Ладо Кецховели, который налаживал в то время подпольную типографию в Баку, послал Енукидзе в Тифлис за необходимыми материалами, предложив обратиться за помощью к Сталину. Разговор со Сталиным был недолгим потому, что, как пишет Енукидзе, уже в тот период, как и всегда, Сталина отличали краткость, ясность и точность. Невзирая, на молодость, Сталин пользовался большим авторитетом среди тифлисских рабочих благодаря простоте поведения, безразличию к собственному комфорту, отсутствию тщеславия и глубоким знаниям. «Наш Сосо» — называли его рабочие. Сталин был очень популярен, хотя никогда к этому не стремился. Он посвятил всего себя работе по созданию партии. Больше, чем кто-либо из старых большевиков, он был приспособлен к деятельности профессионального революционера.

А ведь еще в 1923 г., когда Енукидзе выступал перед старыми большевиками в Москве, рассказывая о подпольных типографиях в Закавказье, он не упоминал о том, что Сталин играл главную роль среди кавказских большевиков. Теперь же Енукидзе, помня о стремлении своего давнего товарища быть признанным в качестве гениального революционера, сказал об этом: «Словом, Сталин был идейным и практическим руководителем наших организаций в Закавказье». Подразумевалось, что таковым он был с самого начала размежевания большевиков с меньшевиками в этом регионе. С 1904 по 1908 г. он «буквально на своих плечах вынес всю тяжесть борьбы» с меньшевиками на Кавказе. Большевистские газеты в Тифлисе главным образом держались на Сталине. Он выступал на всех важнейших совещаниях. В 1905-1906 гг. он сыграл настолько выдающуюся роль в крестьянском движении в Западной Грузии, что даже через двадцать пять лет крестьяне помнили его выступления. Позднее под его руководством большевизм окончательно утвердился среди рабочих-нефтяников Баку. В годы реакции он не уехал в эмиграцию, а находился в постоянном контакте с Лениным; всякий раз, когда его ссылали, он при первой же возможности совершал побег. К 1917 г. он — «один из самых первых организаторов и руководителей Октября и его побед».

В этом заявлении Енукидзе, как и в некоторых других, Сталину приписывается новая роль великого революционера, которую он играл в 1917 г. В поздравительном послании ЦК и ЦКК говорится: «В победоносные дни великого Октября ты, в противоположность иным ученикам Ленина, оказался первым, самым близким и самым верным его помощником, как виднейший организатор Октябрьской победы». А в редакционной статье «Правды» подчеркивалось, что, когда Ленин выступил со своими Апрельскими тезисами, «он нашел в лице тов. Сталина ближайшего единомышленника и непосредственного помощника». Далее речь идет о том, как Сталин вместе с Лениным вел борьбу с «колеблющимися оппортунистическими элементами» в партии, как он определял революционные перспективы партии на VI съезде вместо отсутствующего Ленина и как он, преодолевая все препятствия, поддерживал ленинскую линию в последующий период захвата власти. Статья заканчивалась следующими словами: «Всем известно, какую выдающуюся роль сыграл тов. Сталин в непосредственной подготовке и проведении Октябрьского переворота». Следует помнить, что двумя годами раньше, когда отмечалась 10-я годовщина революции, о выдающихся заслугах Троцкого никто и не вспомнил. Теперь же эти заслуги вновь стали упоминаться в анналах партийной истории, но героическая роль Троцкого в истории отныне принадлежала другому действующему лицу. Теперь слава второго великого руководителя большевистской революции принадлежала Сталину.

Более того, Сталину прочили еще одно амплуа — лидера международной коммунистической революции и ее организационного ядра, Коминтерна. Для этого также нужно было задним числом приписать ему великие заслуги других. В первые годы Коминтерна представителями РКП(б) в Коминтерне, определяющими его политику, были Ленин, Троцкий и Зиновьев. Зиновьев был председателем Исполкома Коминтерна с момента его образования в 1919 г. и вплоть до своей отставки в 1926 г. Хотя Бухарин и не сменил его на этом посту, поскольку он был упразднен, он фактически был лидером Коминтерна в последующие два года. Бухарин разработал программу, которую Коминтерн утвердил на своем VI конгрессе в 1928 г.¹⁰ Сталин, который к этому времени пользовался влиянием в Коминтерне, внес свои поправки в окончательный текст этого документа, о чем Бухарин рассказал Каменеву 11-12 июля 1928 г.: «Сталин во многом испортил мою программу». До середины 20-х годов Коминтерн не был основной сферой деятельности Сталина. Лишь в 1924 г., наУ конгрессе Коминтерна, он вошел в его Исполком.

А теперь в поздравительной передовице теоретического журнала Исполкома «Коммунистический Интернационал» Сталина приветствовали как руководителя Коминтерна и мирового пролетариата. Такие поздравления в адрес Сталина прислали многие коммунистические партии мира. Два помощника Сталина в Коминтерне, Отто Куусинен и Дмитрий Мануильский, восторженно описывали прошлые и нынешние заслуги Сталина перед Коминтерном. Куусинен писал, что непосредственное участие Сталина в руководстве Коминтерном оказалось необходимо после смерти Ленина. И как будто подчеркивая, что Сталин стал новым Лениным в Коминтерне, он добавил, что в течение нескольких лет линия Исполкома Коминтерна по всем основным вопросам формировалась на основе рекомендаций Сталина. Мануильский, автор одной из самых восторженных статей, посвященных пятидесятилетию Сталина, писал, что он — «концентрированный сгусток огромнейшего революционного опыта ВКП, перенесенный в мировое коммунистическое движение». Он утверждал, что капиталистическая пресса делала большую ошибку, изображая Сталина только «национальной фигурой», недооценивая, таким образом, международное значение деятеля, который назвал ленинизм марксизмом эпохи империализма и пролетарской революции. Мануильский признал, что не все знали о ведущей роли Сталина в Коминтерне. Об этом много могли бы поведать архивы Коминтерна, но пока еще не настало время рассказать о том, как Сталин — руководитель Коминтерна спас ряд компартий от серьезных политических ошибок. Но ни один важнейший документ Коминтерна не обошелся без активнейшего участия Сталина в его подготовке. Он, в частности, с чрезвычайным вниманием отнесся к теоретическим аспектам проекта программы. Мануильский пояснил, какое значение для международного движения имели сталинские взгляды по национальному вопросу, его борьба против левой и правой оппозиций, его теория построения социализма в одной стране. В заключительной части он назвал Сталина героической фигурой, занимающей видное место в истории международной революции. Обращаясь к бакинскому эпизоду 1909 г., пересказанному Демьяном Бедным, он писал: «И сейчас, спустя два десятка лет, Сталин идет во главе пролетарского движения сквозь строй ненависти мировой буржуазии со знаменем ленинизма и освобождения рабочего класса. За более чем тридцать лет своего беззаветного служения делу рабочего класса, суровой преданности долгу революционера Сталин никогда не гнул головы, его рука никогда не дрожала... У Ленина он изучил в совершенстве незаменимое искусство крутых поворотов в руководстве партией и Коминтерном, и этими качествами революционного стратега и тактика он владеет как никто... Они являются гарантией твердого руководства Коминтерна в надвигающихся решающих боях международного рабочего класса».

Статьи, написанные к пятидесятилетию Сталина, заложили некоторые основы, которые помогли в значительной степени переписатр революционную биографию Сталина в последующие годы. Микоян, к этому времени кандидат в члены Политбюро, обратился с призывом усилить работу в этом направлении. В поздравительной статье «Стальной солдат большевистской гвардии» он писал, что важные факты революционной деятельности Сталина, имеющие большое значение для партии, остаются неизвестными широким кругам общественности. Такое неудовлетворительное положение объясняется невнимательностью бывших соратников Сталина, а также «чрезвычайной скромностью» тов. Сталина, которая не позволяет широко освещать его жизненный путь. Микоян выразил надежду, что юбилей станет стимулом к более внимательному изучению биографии Сталина. Необходимо было, идя навстречу «законным требованиям масс», подробно осветить жизненный путь Сталина и сделать эти факты известными всем.

Сталин во время Гражданской войны

Одним из парадоксов советской истории является следующий факт. Ворошилов, о котором Троцкий говорил Ленину в 1918 г., что он может командовать полком, но не армией в 50 тыс. человек, сменил Фрунзе после его смерти на посту наркома обороны, который прежде занимал Троцкий. Статья «Сталин и Красная Армия», которую Ворошилов написал к пятидесятилетию Сталина, стала своего рода сенсацией. Он предпринял попытку переписать советскую военную историю, заложив, таким образом, основы сталинской историографии Гражданской войны в 30-е годы. Статья, должно быть, пришлась весьма по вкусу Сталину, так как была включена в сборник юбилейных материалов и вышла отдельной брошюрой тиражом в 100 тыс. экземпляров.

В этом нет ничего удивительного, так как эта статья о будто бы имевших место событиях была написана человеком, который близко знал Сталина, часто вспоминал с ним годы Гражданской войны и, следовательно, ясно представлял, что придется вождю по душе. Описывая в своей статье реальные события, Ворошилов идеализировал ту роль, которую играл в них Сталин. Все положительные моменты были подчеркнуты, все отрицательные старательно заретушированы. Более того, события, в которых принимал участие Сталин, были представлены как решающие моменты войны. Вместе с Лениным он находился в центре исторической картины, этот великий организатор фронтовых побед и выдающийся красный герой Гражданской войны.

Согласно версии Ворошилова, где бы ни оказывался Сталин во время войны, ему всегда сопутствовал успех. Как политический комиссар он помогал ковать победу на всех участках, где возникала угроза поражения. Когда в Царицыне военные специалисты не справились со своими задачами, а штаб не смог подавить контрреволюционные выступления, Сталин принял на себя верховное командование и спас положение. Его несокрушимая воля к победе вселила в окружающих чувство уверенности — Царицын удалось отстоять, и враг был отброшен к Дону. Когда Сталин поехал на Восточный фронт после падения Перми, он не только установил причины поражения, но и принял ряд своевременных и эффективных мер по их устранению и, таким образом, создал предпосылки для наступления. А когда весной 1919 г. угроза нависла над Петроградом — наступали войска Юденича, и в самом городе зрел контрреволюционный заговор, — Центральный Комитет послал на выручку Сталина, и через три недели обстановка изменилась к лучшему. Рассказывая об этом, Ворошилов ни разу не упомянул о мощном осеннем наступлении армии Юденича на Петроград, оборону которого организовал Троцкий. И выходило, что красный Петроград спас не Троцкий, а Сталин.

Много лет спустя советский драматург Всеволод Вишневский положил этот сюжет в основу героической драмы «Незабываемый 1919-й», которая была написана в 1949 г. к семидесятилетнему юбилею Сталина. В самом начале пьесы Ленин спрашивает у Сталина совета по поводу опасной ситуации, сложившейся вокруг Петрограда, и направляет его туда, наделив всеми полномочиями для обороны города. Сталин находит блестящий выход из критической ситуации, сложившейся в результате белого заговора и пораженческой позиции троц-кистско-зиновьевской группировки. В конце пьесы его бронепоезд прибывает в Красную Горку, главный форт на побережье, захваченный моряками Балтийского флота в соответствии с оригинальным планом Сталина. Его бурно приветствуют матросы, и Сталин отправляет Ленину телеграмму, в которой сообщает, что крепость взята в обход всех правил морской науки. Пьеса была переведена почти на все языки народов СССР, поставлена на сценах большинства драматических театров страны, по ней был снят фильм, она вышла отдельной книгой, а также получила Сталинскую премию первой степени в 1950 г. Хрущев вспоминал о том, как любил эту пьесу Сталин: «Сталин любил смотреть фильм “Незабываемый 1919-й”, где он был показан на ступеньках бронепоезда с саблей, собственноручно разящим врага»¹

В своей статье Ворошилов также изображает Сталина главным стратегом победы над Деникиным. Взяв за основу одно из выступлений Сталина, Ворошилов утверждает, что Сталин принял назначение ЦК на Южный фронт при строгом условии, что Троцкий не будет вмешиваться в дела фронта. Затем Ворошилов приводит письмо Сталина с Южного фронта (без указания даты) в качестве доказательства, что именно Сталин разработал стратегию контрнаступления, которая была успешно применена против Деникина. На самом же деле, как уже отмечалось, стратегический план, который Сталин отстаивал в своем письме к Ленину, был предложен Троцким, и к моменту появления Сталина в начале октября на Южном фронте этот план уже осуществлялся. Таким образом, Сталин вовсе не был стратегом-новатором Южного фронта, каким его изображал Ворошилов. Кроме того, нет фактов, подтверждающих, что Сталин действительно потребовал, чтобы Троцкий не вмешивался в дела Южного фронта. На самом деле Троцкий «покинул» этот театр военных действий осенью 1919 г., когда спешно отправился спасать осажденный Петроград. ь<ч.амдапэ; >о

На Южном фронте, продолжает Ворошилов, Сталин отработал до совершенства метод ведения боевых действий с использованием ударных группировок, который сводился к следующему: выбрать главное направление удара, сосредоточить на нем лучшие силы, а затем нанести сокрушительный удар. А столкнувшись с сопротивлением из центра, Сталин выступил с инициативой создать конную армию, объединив несколько кавалерийских дивизий в одно крупное формирование. Следовательно, выходило, что знаменитая 1-я Конная армия Буденного была детищем Сталина. И здесь Ворошилов пытается изобразить Сталина в качестве стратега-новатора первой величины, но предлагаемая им хронология событий не соответствует действительности. На самом деле вовсе не Сталину принадлежала идея создания Конной армии. Например, Троцкий ставил вопрос о необходимости крупных кавалерийских формирований в своей статье «Пролетарии, по коням!» задолго до того, как Сталин отправился на Южный фронт в октябре 1919 г.¹²

Ворошилов, конечно, не мог отказаться от описания роли Сталина на польском фронте. Эта тема была важной, но в то же время и невыгодной, поскольку были широко известны факты, свидетельствующие о действиях Сталина в этот период. Ворошилов ограничился несколькими короткими предложениями, которые должны были представить Сталина в положительном свете. Сталин, как писал Ворошилов, осуществил умелое руководство, которое в большой мере способствовало разгрому польских армий на Украине, освобождению Киева, вторжению в Галицию и организации знаменитого похода 1-й Конной армии на Львов. И только неспособность Красной Армии добиться успеха под Варшавой помешала Конной армии, находившейся в десяти километрах от Львова, предпринять запланированную атаку на город. Фактов, подтверждающих этот смелый вывод, в статье приведено не было. Но старые большевики знали, что в действительности все было как раз наоборот: Сталин настаивал на взятии Львова во что бы то ни стало, и это уничтожило все шансы успешно закончить поход на Варшаву.

В конце концов Ворошилов пишет, что именно Сталин был тем человеком, которого Центральный Комитет в1918-1920гг. перебрасывал с одного действующего фронта на другой — в самые опасные места, где угроза революции была велика. Туда, где все шло гладко, его не посылали. Зато Сталин всегда появлялся там, где Красную Армию преследовали неудачи, где контрреволюционные силы угрожали существованию советской власти, и в любой момент паника и беспомощность могли привести к катастрофе. Не зная отдыха ни днем, ни ночью, он принимал на себя руководство, вел организаторскую работу, преодолевал все трудности, действовал безжалостно и в конце концов исправлял положение.

В легенде о Гражданской войне, которую Ворошилов сочинил для своего друга, Сталин играет роль, удивительно похожую на историческую роль Троцкого. Сталин — талантливый организатор, великий уполномоченный красных по преодолению критических ситуаций, правая рука Ленина на отдаленных фронтах, спаситель Петрограда, поборник строгой дисциплины. Таким образом, Сталин становился не только одним из вождей Октябрьской революции, но и обладателем героической роли, которую Троцкий сыграл в качестве главного организатора победы большевистского режима. А Троцкому, как мы уже отметили, теперь отводилась та роль, которую Сталин фактически играл — политического комиссара, которого порой приходилось отзывать с фронта из-за того, что он не справлялся со своими задачами. Отрицательный образ Сталина в Гражданской войне, который он подавлял в своем сознании, ретроспективно был спроецирован на Троцкого. . -г. ....-осе,- в «••оддг Ц’См'¹

Выдающийся марксистский теоретик

Даже к середине 20-х годов мало кто в России догадывался о желании Сталина стать выдающимся и признанным теоретиком. Вторым после Ленина теоретиком партии считался Бухарин. Хотя Сталин и добился заметного политического успеха в области кодификации ленинизма, у него была прочная репутация практика, не внесшего значительного вклада в марксистскую теорию, и в сознании старых большевиков изменить это представление было нелегко. В качестве примера можно привести эпизод, связанный с именем Давида Рязанова, авторитетного ученого-марксиста, директора Института Маркса, Энгельса, Ленина. Как-то в середине 20-х годов, после партийного собрания, на котором Сталин отстаивал теорию построения социализма в одной саране, Рязанов сказал ему: «Прекрати, Коба, не выставляй себя на посмешище. Все знают, что теория — не твоя стихия»¹³.

Рязанов сказал это без обиняков, но он, видимо, плохо знал Сталина и не понимал, что его слова могут задеть его. Он не осознавал того, что теория была одной из тех областей, в которых Сталин желал прославиться. В дебатах о политическом курсе партии, развернувшихся после смерти Ленина, Сталин избрал амплуа идеолога большевизма как по личным, так и по политическим мотивам. И действительно, мог ли он стать «лучшим ленинцем», не будучи самым последовательным, самым проницательным, самым эрудированным и вообще самым верным ленинцем из всех партийных толкователей Ленина и ленинизма? Постепенно те, кто тесно соприкасался со Сталиным, поняли его желание быть признанным первым крупным после Ленина теоретиком партии. «Им овладело страстное желание стать выдающимся теоретиком, — говорил о Сталине Бухарин в беседе с Каменевым 11-12 июля 1928 г. — Он считает, что это единственное, чего ему не хватает».

К этому времени Бухарин, должно быть, к своему огорчению, понял, что Сталин завидует его репутации первого теоретика партии. Если у него и возникали сомнения на этот счет, то Сталин развеял их в своем пространном выступлении на апрельском пленуме в 1929 г. Именно тогда он предпринял попытку разгромить Бухарина-теоретика, называя его «теоретиком не вполне марксистским», «теоретиком, которому надо еще доучиваться». В подтверждение этого Сталин сослался на слова о Бухарине из ленинского «политического завещания». Назвав Бухарина крупнейшим теоретиком и «любимцем всей партии», Ленин также отмечал, что его теоретические воззрения «с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)». Сталин сделал особый акцент на последних словах и объявил Бухарина «теоретиком без диалектики», добавив, что «диалектика есть душа марксизма». А затем он напомнил о старых разногласиях и попытался обвинить Бухарина в том, что он нескромно пытается «учить нашего учителя Ленина». В одной из статей, написанных в 1916 г., Ленин осудил Бухарина за утверждение, что марксисты, как и анархисты, хотят «взорвать» государство. В 1925 г. в статье о теории государства Бухарин напоминает об этом инциденте и пишет, что впоследствии Ленин принял его точку зрения. Когда в августе 1917 г. Бухарин приехал из Америки в Петроград (Ленин в это время находился на нелегальном положении), Крупская при встрече с ним сразу сказала: «В.И. просил вам передать, что в вопросе о государстве у него нет теперь разногласий с вами». Сталин выделил этот эпизод из воспоминаний Бухарина и назвал его «образчиком гипертрофированной претенциозности недоучившегося теоретика». Получается, добавил он с сар-

казмом, что ученики Ленина, да и сам Ленин, не были ленинцами, а были буха-ринцами. «Смешновато немножко, товарищи. Но что поделаешь, когда приходится иметь дело с разбухшей претенциозностью Бухарина?»¹⁴.

Пятидесятилетие Сталина совпало с его официальным признанием в качестве ведущего теоретика партии. «Правда» приветствовала его в редакционной статье 21 декабря 1929 г. как «самого выдающегося теоретика ленинизма не только для ВКП(б), но и для всего Коминтерна». Эта тема получила развитие и в других поздравительных посланиях и статьях. Институт красной профессуры назвал сталинские труды о ленинизме образцом марксистско-ленинской революционной диалектики и примером творческого, а не догматического и схоластического марксизма. Комакадемия и Институт Ленина поздравляли его как «партийного теоретика» и «воинствующего материалиста и диалектика». Его приветствовали как помощника Ленина, вместе с которым он заложил теоретический фундамент политики партии по национальному вопросу, и как создателя конституционной структуры советского многонационального государства.

В.В. Адоратский, известный ученый-марксист и философ партии, обосновал в своей поздравительной статье тезис о том, что Сталин был не только общепризнанным политическим лидером, но и «крупным теоретиком ленинизма». Другой автор, Г. Крумин, развивая эту мысль, подверг критике тех, кто видел в Сталине только практика и отрицал его вклад в вопросы теории. Он пояснил, что Сталин смог возглавить партию именно потому, что был и теоретиком, и практиком революции. В числе наиболее выдающихся качеств Сталина как марксистского теоретика Крумин называл точность и глубину мысли, искусное владение диалектикой и умение с удивительной четкостью видеть суть вопроса. Немыслимо, считал автор, при любой проработке вопросов ленинизма обходиться без сталинской работы «Об основах ленинизма». Сталин был не только верным учеником и интерпретатором идей своих великих учителей, но и «глубоким продолжателем» их дела. Он двигал марксистскую мысль вперед с помощью «действительно революционных диалектических формулировок», которые подводили теоретическую основу под новые явления и опыт мирового революционного движения.

Сталин воспринял эти похвалы как должное. На следующей неделе после юбилея он уже выступал публично в роли первого теоретика партии. На конференции аграрников-марксистов, созванной Комакадемией, он заявил, что достижения советской теоретической мысли в области экономики не поспевают за практикой. Налицо определенное несоответствие между практическими успехами и отставанием в теории, о чем свидетельствует тот факт, что среди коммунистов продолжают бытовать различные буржуазные и мелкобуржуазные теории, такие, например, как теория «равновесия» между различными отраслями экономики, теория «самотека» в советском строительстве и теория «устойчивости» мелкокрестьянского хозяйства. Это отставание должно было быть преодолено, поскольку «теория, если она является действительно теорией, дает практикам силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в победу нашего дела»¹⁵.

Строитель социализма

Войти в историю в качестве строителя социалистического общества в СССР было одним из самых заветных желаний Сталина. Статья, посвященная восьмой годовщине революции, содержала скрытый намек на это. В этой статье, как было упомянуто выше, Сталин рассматривает современный период по аналогии с 1917 г., из чего следует, что впереди еще одна победа, сравнимая по значению с захватом власти большевиками.

О том, что подобная идея была постоянно в поле зрения Сталина, свидетельствует возвращение Сталина к этой теме в тезисах, представленных на XV партийной конференции в октябре 1926 г. Здесь он называет текущий момент периодом усиления борьбы между социализмом и капитализмом как на международной арене, так и внутри страны и обвиняет левую оппозицию в том, что она распространяет чувства пессимизма и пораженчества, характерные только для одной части партии. «В этом смысле, — пишет он далее, — нынешний переломный период напоминает до известной степени переломный период октября 1917 года. Как тогда, в октябре 1917 года, сложная обстановка и трудности перехода от буржуазной революции к революции пролетарской породили колебания одной части партии, пораженчество и неверие в возможность взятия власти и удержания ее пролетариатом (Каменев, Зиновьев), так и теперь, в нынешний переломный период, трудности перехода к новой фазе социалистического строительства порождают колебания в некоторых кругах нашей партии, неверие в возможность победы социалистических элементов нашей страны над элементами капиталистическими, неверие в возможность победоносного строительства социализма в СССР».

Сталин не упоминает о себе, но подразумевает, что он должен сыграть определенную роль в этот период. В ситуации, аналогичной 1917 г., в партии появились колеблющиеся элементы, подобные Зиновьеву и Каменеву, не верящие в решительные революционные действия; поэтому требовались ленинская твердость и вдохновенное руководство, которые мог обеспечить только новый вождь ленинского типа, т. е. такой человек, как Сталин.

В год пятидесятилетия Сталина его еще нельзя было прославлять как строителя социализма, потому что, по общему мнению, социализм еще не был построен. Но в некоторых юбилейных статьях содержался намек на то, что эта роль была одной из героических ролей Сталина. К примеру, Куйбышев, который в то время возглавлял ВСНХ и только что был избран в Политбюро, назвал Сталина «ярым поборником идей индустриализации» и человеком, которому суждено возглавить партию и рабочий класс в решении задачи построения социализма в СССР. В качестве доказательства того, что Сталин давно принимает практическое участие в решении этой проблемы, Куйбышев сослался на письмо, тогда еще не опубликованное, которое Сталин написал Ленину в марте 1921 г. и в котором он одобрительно отзывался о десятилетнем плане электрификации страны (ГОЭЛРО) и противопоставлял его предложениям Троцкого по восстановлению экономики, а также предлагал ряд практических шагов по претворению в жизнь этого плана. Именно в этом письме Сталин пишет о Троцком, что он «средневековый кустарь, возомнивший себя ибсеновским героем, призванным “спасти” Россию сагой старинной» (не под воздействием ли подсознательного импульса к самопроекции?).

Куйбышев также дает обзор высказываний Сталина об индустриализации, начиная с выступления на XIV съезде, когда он заявил, что генеральная линия партии — превращение СССР из аграрной страны в индустриальную. Куйбышев отмечает заявление Сталина в 1926 г., что индустриализация — это не только промышленное развитие, но главным образом расширенное производство средств производства. В 1928 г. Сталин добавил, что для строительства социализма и обеспечения независимости СССР в капиталистическом окружении необходимо создать соответствующую индустриальную базу для обороны и проводить индустриализацию ускореннымитемпами. Таков облик Сталина, пишете заключение Куйбышев, Сталина-идеолога страны, осуществляющей индустриализацию. «Железной рукой, с большевистской непоколебимостью и упорством, с величайшей энергией отстаивает т. Сталин идеи индустриализации страны, беспощадно разоблачая тех, кто пытается свернуть партию с этого пути».

В более пространной статье Савельева рассматривается сталинское толкование роли строителя социализма. Савельев, в прошлом профессиональный революционер, получивший докторскую степень в Лейпциге в 1910 г., был редактором партийного журнала «Просвещение» в 1913 г., когда в этом журнале появилась статья Сталина по национальному вопросу. Савельев был младше Сталина на пять лет, связал свою жизнь с фракцией генсека и в конце 20-х годов занимал такие важные должности, как директор Института Ленина и редактор журнала «Пролетарская революция». В поздравительном панегирике он дал яркий образ Сталина — вдохновителя индустриализации, подчеркнув его ориентацию на «решительное наступление» на капиталистические элементы города и деревни. Но особое значение статьи заключалось в том, что в ней Сталин фигурирует одновременно как созидатель и как новый Ленин современности. Савельев пишет, что невозможно понять роль Сталина как «лучшего ленинца» и «преемника дела Ленина в современных условиях», не осветив его современную роль в строительстве социалистической экономики. Развивая свой тезис, Савельев подчеркивает мысль Сталина о том, что социализм должен распространиться не только на город, но и на деревню, а также вспоминает выступление на XV съезде, в котором Сталин отметил, что путь к преодолению аграрной отсталости России лежит через преобразование мелкокрестьянских хозяйств в крупные колхозы. Из этого вытекало, что Сталин был вдохновителем коллективизации, которая уже осуществлялась в советской деревне.

Для большевиков, как известно, Ленин был прежде всего символом революционного героя. Самой главной заслугой Ленина перед партией и историей была Октябрьская революция, его решающий вклад в ее победу. Доводы Савельева были основаны на этом символическом образе. По его словам, для того чтобы понимать Сталина как современное олицетворение Ленина, нужно осознать, что Сталин взялся за дело подлинно революционное по масштабу и характеру,

Таким образом, как явствует из статьи, взявшись за коллективизацию сельского хозяйства и за индустриализацию, Сталин стремится утвердить себя в качестве нового Ленина. Для Сталина его Октябрь — в грядущем революционном преобразовании России.

Старый ученый-большевик внимательно изучил произведения Сталина, а по ним — его мышление.

Примечания

¹ «Жизнь национальностей», 24 декабря 1924 г. По мнению Бертрама Д. Вульфа (Вепгат Ц. ЧГо1Ге), который обнаружил эту статью, она свидетельствует о том, что «стремление к лести и настоятельное желание добиваться с помощью власти того, чтобы ему льстили, были чертами, присущими Сталину» (КЬгиьПсПеУ апД ЗгаНп’5 СБоы. Ы.У. Р. 155 п.).

² Именно этот аспект подчеркивает Моше Левин, объясняя появление культа личности. См.: Ьеилп Мо$Ье. Ки^ыап Реалапсь апД $оу!е1 Ро^ег: А 5гиДу оГСоНесгтгаПоп. Еуапзюп, III., 1968. Р. 452-453.

^ Сталин ИВ. Соч. Т. 7. С. 45. Письмо, датированное 25 февраля 1925 г., было адресовано некоему т. Мсрту, каких-либо дополнительных данных о нем не приводилось.

11*

323

⁴ Сталин ИВ. Сборник статей к пятидесятилетию со дия рождения. М„ Л., 1929- Второй массовый тираж этой книги вышел в 1930 г. По этому источнику цитируются все юбилейные материалы, не имеющие иных ссылок.

⁵ «Правда». 22 декабря 1929 г.

⁶АиЮгкЬапои АЬЫигакЬтап. ЗсаНп апИ 1|ле 5оу1е[ Соттипии Рапу: А 5гис1у т 11)е Тес1лпо1о§у оГ Ровдег. МУ, 1959 Р 157.

⁷ «Правда». 21 декабря 1929 г. и

⁸ «ОЛенине» — название речи, с которой выступил Сталин 28 января 1924 г. перед кремлевскими курсантами. Впоследствии была выпущена брошюра под таким же названием, куда были включены это выступление и другие статьи и речи Сталина о Ленине.

⁹ «Правда». 20 декабря 1929 г. Статья Д. Бедного была датирована 7 февраля 1928 г., но мне не удалось установить, была ли она опубликована до 1929 г.

¹⁰МсКепяе К. Е. Согшшегп апИ №ог1с1 Кеуокшоп 1928-1943- Т1ле 51лартв оГ ЭосГипе. Ы.У, 1964. Р. 29-30, 40-42. О программе Бухарина см.: Огарег ТЬеоЫоге. «Т1ле Зггапве Саве оГ Пле Согшшегп*, Зигуеу, № 3(84) (Зиплплег 1972). Р. 134.

¹¹КгизЬсЬеиИ.З.ЗресЫ Керон го Иле Зоу1с1 ТлгепиеПл Рану Соп^гевв // «Т1ле Ыел' Уогк 'Пплез». 5 .1ипе 1956; текст пьесы см.: Вишневский В. Пьесы. 1929-1950 гг. М., 1954. С. 450-558.

¹²ИеиИсЬег [заас. ЗгаИп... Р. 199.

'^Ъ1ЫЫ. Р. 290,

¹⁴Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 69-78. О разногласиях Ленина и Бухарина по вопросу о государстве см.: СоЬеп51ерЬеп р. Вик1лапп апс! г1лс ВоЫлсу^к КеуоШпоп. Ы.У, 1973-

¹⁵Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 141-143, 147, 149.

:Г • I;

V-

Л

' . Л: ’ •

.г-й: ^ ллг.

'■ чр-ГУ ■: Г .О

г г; г

,::л‘

г.

: . . И’-'Ч • ,'п Х) V;:-. ' 'ЛН гМ.:|<ЛО

и».!

л

г. у г*. Г'

ь$

Неоднозначные итоги

• К' .• '

Представление о политике как о человеке, стремящемся к власти, является одним из древнейших канонов политической мысли. Сталина часто приводили в качестве классического, почти хрестоматийного примера личности, поглощенной идеей власти. Некоторые из его биографов, как и некоторые политики из его окружения, считали его человеком, для которого власть — личная, абсолютная, власть ради самой власти — была высшей и всепоглощающей целью.

Наше исследование жизни Сталина до того периода, когда он завоевал признание в качестве лидера российского коммунистического движения, выявило много фактов, которые на первый взгляд подтверждают подобную точку зрения. Стремление Сталина главенствовать над другими проявлялось еще в раннем детстве, когда, как позднее вспоминал Иремашвили, остаться его близким другом можно было, только подчиняясь его властной воле. Его жажда власти проявлялась в отношениях как с молодыми социалистами в Тифлисской семинарии, так и с товарищами по партии в дальнейшей деятельности революци-онера-марксиста. Сталин ценил власть, проявлял интерес к искусству борьбы за нее и развил почти до совершенства необходимые для этого качества. Он был настолько привержен цели упрочения власти в советском партийном государстве, что некоторые большевики утверждали, что это была его единственная цель.

Но они ошибались. Сталин действительно был поглощен идеей захвата и упрочения власти, но цель, к которой он стремился, была более амбициозной, и в конечном счете власть была лишь необходимым средством достижения этой цели. Цель жизни Сталина сводилась к тому, чтобы стать преемником Ленина и быть признанным в качестве второго Ленина российского коммунистического движения, вождя, обладающего высшими талантами, под руководством которого совершаются новые подвиги, сравнимые по историческому значению с большевистской революцией 1917 г. В Советском Союзе в 30-е годы получило широкое распространение изображение профиля Сталина на фоне профиля Ленина, подпись к которому гласила «Сталин — это Ленин наших дней». И Сталин верил в эти слова. Если в этой связи большевики и не понимали, что движет им, то это происходило отчасти потому, что мало кто расценивал подобное сравнение как нечто большее, чем просто массовая пропаганда. Не принимая это всерьез, они не поняли, насколько серьезно к этому относился Сталин.

Но прежде, чем доказать свое революционное величие, возглавив движение к новым победам всемирно-исторического значения, ему нужно было стать признанным лидером этого движения. Именно к этой цели, а не к власти как таковой он стремился в 20-е годы. Его претензии на роль преемника еще при жизни Ленина стали одной из причин конфликта с ним. Чтобы занять высшую ступеньку пьедестала, Сталин был готов в случае необходимости сразиться с самим Лениным. Если Ленин не считал, что его преемником должен по праву стать Сталин, то, по мнению Сталина, лишь потому, что Ленин был болен и уже не являлся тем Лениным, каким его знали прежде.

Чего же добился Сталин в своей борьбе за роль преемника Ленина? На этот вопрос, по всей видимости, нельзя дать однозначный ответ. С одной стороны, Сталин своей цели достиг, но, с другой стороны, абсолютного успеха не добился. Это противоречие будет тяготеть над ним в течение всей его долгой жизни и приведет к далеко идущим и порою трагическим последствиям для коммунистического движения, для России и для всего мира.

С одной стороны, Сталин одержал победу в борьбе за главенство в партии после смерти Ленина. Он не только завоевал власть, но и добился широкого признания в качестве вождя большевизма. Он вывел из игры своих оппонентов в партии, левую и правую оппозиции — всех, кто был против того, чтобы он стал лидером. Он победил своего самого главного соперника — Троцкого. И он добился этого не только потому, что умело пользовался рычагами власти, но и, как мы уже отмечали, потому, что сумел установить политическое взаимопонимание с членами партии, выдвигая положения, которые были понятны как новому поколению большевистских руководителей, так и многим старым партийцам с революционным стажем. В результате в конце 20-х годов Сталин стоял во главе партии и коммунистического движения, которые в целом признали его своим вождем. Он еще не превратился в диктатора, который правил с помощью террора.

С точки зрения так называемых политических реальностей для Сталина это было время триумфа. Могло показаться, что его борьба за роль преемника Ленина увенчалась победой. Но такая оценка является слишком упрощенной и представляет истинное положение в ложном свете. Хотя партия и приняла Сталина в качестве вождя, она не считала его вторым Лениным. И в этом смысле Сталин не стал преемником Ленина, даже заняв высший партийный пост. На посту генерального секретаря он приобрел огромную власть и внушительный авторитет политического вождя большевизма. Но отношения между новым вождем и его последователями мало походили на отношения Ленина и большевистского движения. Личный авторитет Сталина не шел ни в какое сравнение с ленинским. Действительно, его чрезмерно восхваляли в день пятидесятилетия, но харизматической личностью в глазах большевиков он не стал. В партии его не считали («Лениным наших дней» даже те, кто охотно признал его лидерство. Даже в его собственной фракции никто, кроме рьяных политических протеже, таковым Сталина не считал.

Более того, его шансы получить признание в качестве «Ленина наших дней» в тот период несколько снизились. С одной стороны, он одержал победу в политических дебатах о путях индустриализации, но, с другой стороны, затянувшаяся борьба вокруг революционных биографий в конечном счете нанесла ущерб его интересам. Ему удалось во многом испортить политические репутации своих соперников, но и они не остались в долгу. Даже потерпев поражение в борьбе за власть, они сумели нанести ему несколько чувствительных ударов. Они знали и могли документально подтвердить факты, изобличающие Сталина, в особенности относящиеся к последнему периоду его отношений с Лениным. Они вынудили Сталина огласить на всю страну ту часть «политического завещания» Ленина, которая представляла наибольшую опасность для Сталина и в которой умирающий вождь партии отвергает Сталина. Сталин утверждал, что, поскольку Ленин не назвал никаких политических ошибок, а коснулся только личных недостатков, «завещание» подорвало его политическую репутацию в меньшей степени, чем Троцкого, Зиновьева и Каменева. Но, должно быть, он сам сознавал неубедительность этого довода.

Если бы Сталин был всего лишь убежденным реалистом и прагматиком в политике, каким его считали многие и в тот период, и впоследствии, то он не беспокоился бы из-за того, что не добился полного успеха. Он бы вполне удовлетворился внушительными достижениями в борьбе за власть. Его бы не угнетала мысль о том, что практически никто в партии не считает его вторым Лениным. Для него была бы аксиомой, как и для других большевиков, мысль о том, что никто не может стать вторым Лениным. Но, как мы видели, Сталин не походил на других большевиков в этом отношении. Только завоеванием власти и ролью верховного вождя его амбиции не ограничивались. Еще в молодости он присоединился к революционной группе под руководством человека, которого он называл «горным орлом», поставив себе цель не только добиться власти, но и стать великим героическим вождем, подобным Ленину. Именно поэтому впоследствии он решил, что из всех большевиков только он должен стать преемником Ленина. Став наконец вождем, он почувствовал настоятельную потребность быть признанным в качестве героического лидера, каким он себя считал. Он хотел быть преемником Ленина во всех отношениях.

Если большинство в партии не понимало этого, то виноват в основном был Сталин. Как правило, между политическим лидером и его последователями существует договоренность, которая недвусмысленно подразумевает, что он будет обеспечивать руководство определенного типа или вести их в определенном направлении. В случае со Сталиным одна из сторон этого договора, т. е. Сталин, ввела в заблуждение другую сторону. Как мы уже отмечали, в середине 20-х годов большевистскому движению не был нужен новый лидер-мессия в роли преемника Ленина. Оно не погибало и не нуждалось в спасении. Ему не нужен был новый революционный герой, который бы направил его вперед через великие испытания к новым берегам истории, что, казалось, был готов сделать Троцкий. Большевикам был нужен компетентный и энергичный предводитель, который бы верил в самостоятельное развитие революции и добивался бы могущества и процветания Советской России при социализме. Именно таким руководителем и представлял себя Сталин: простым, основательным, деловым, практичным, хорошим управленцем. Сталин сумел понять потребности партии и приспособился к ним.

Но это был своеобразный обман, необходимый Сталину в борьбе за лидерство в партии. Его гениальность и героическое предназначение, которых не видели другие большевики, были для него очевидными. Поэтому, победив своих соперников и утвердившись в роли лидера, он не мог не поддаться искушению представить себя в роли вождя ленинского типа и потребовать признания в этом качестве. Сталин хотел доказать, что он в полной мере заслужил те почести, которые он получил во время своего юбилея, и что созданный им идеализированный образ, символом которого для него была фамилия Сталин, является, истинным. Он не мог не стать преемником Ленина. Всем своим существом он стремился к тому, чтобы окончательно утвердиться в роли Ленина.

Хотя к концу 1929 г. Сталин еще не превратился в самодержца, он уже тогда мог в основном определять политический курс в соответствии со своими потребностями. Об этом свидетельствует, в частности, его роль в переработке плана коллективизации сельского хозяйства. Сталин добился того, что план предусматривал перемены, осуществляемые более ускоренными темпами по сравнению с теми, за которые выступали в своем большинстве другие руково-

дители партии. Впоследствии Сталин продемонстрировал способность подавлять возмущение и сопротивление в партии в тех случаях, когда его политика приводила к нежелательным результатам. Так он превратился в диктатора в полном смысле этого слова и в традиционном его понимании. Это стало возможным отчасти благодаря тому, что, находясь на посту генсека, он сосредоточил в своих руках огромную власть, а отчасти вследствие того, что структура роли лидера не была четко определена и не регламентировалась в организационном плане.

Ленин оставался для партии примером верховного вождя, который руководил главным образом, используя метод согласования и убеждения, опираясь на свою необыкновенную энергию, талант, воображение, личное обаяние и гений тактика. Фигура меньшего масштаба в этой роли, особенно в случае серьезных политических неудач, которые вскоре последовали, неизбежно должна была почувствовать сильное внутреннее побуждение к тому, чтобы компенсировать отсутствие способностей к руководству, сравнимых с ленинскими, мобилизовав взамен все свои способности к принуждению, умение подчинять и терроризировать партию. Тем более, если, подобно Сталину, это был человек диктаторских наклонностей, который в лице своих партийных оппонентов видел классовых врагов и не собирался признавать, что значительно уступает своему предшественнику как руководитель.

Это не первый и не последний случай в истории, когда личность лидера приобретает решающее значение. Одним из факторов трагической ситуации, которая назревала в коммунистической партии в конце 1929 г., было несоответствие между сталинской самооценкой и тем, как воспринимали его многие в партии. Сталин ощущал непреодолимую внутреннюю потребность сохранить свой образ-идеал в постоянном и четком фокусе и исключить из этого образа все черты своего характера и факты прошлого, которые могли его запятнать. Его товарищи, даже самые убежденные сторонники его политики, не ощущали этой потребности. Отдавая должное его достоинствам руководителя, они не видели необходимости игнорировать его недостатки, а также подавлять или подвергать рационализации такие факты прошлого, как условная поддержка Сталиным Временного правительства в марте 1917 г., его пагубные действия на польском фронте или добавление к «политическому завещанию» Ленина. Обладая политическим опытом, эти люди не понимали, насколько важно было для Сталина, чтобы они приняли его самооценку по всем основным параметрам. Они не смогли понять, какая смертельная опасность таилась в этой ситуации.

В сущности, эта ситуация предвещала катастрофу для всей страны и ее правящей партии. Во время террора 30-х годов тысячи и тысячи верных партийцев и простых советских граждан будут обвинены как тайные враги народа, чтобы Джугашвили смог доказать себе и России, что он — действительно Сталин.

■уУ

К ^ *.

¹

*■:

*

‘

.чП-

».иу

;г: с

...

; !•

ХГ-.Л,

>н

нШ**,;

;

; О.. .Ь*М ; ,-4 . ; .1..: ?

И,

1 Г* •

и--

У власти

1928-1941 Г

ф:

'Л я

'Ш

)Н")

•'Г '.о: Т'|

» -и

. ~.р к;"

Лизе, Роберту и новому поколению исследователей, изучающих Россию

<>

От автора

Русский перевод моей книги о Сталине выходит в свет спустя несколько лет после появления американского издания. Вместе с редактором этой книги мы сократили текст перевода, что, впрочем, не отразилось на изложении и аргументации основных положений исследования. Сокращению подвергались некоторые сюжеты, хорошо известные в России, но малоизвестные американской аудитории.

Несмотря на то что книга впервые появилась на английском языке, большое значение я придаю именно русскому изданию.

Я благодарю издательство «Весь Мир», которое вслед за издательством «Прогресс» продолжило публикацию моего труда в стране, изучению которой я отдал многие годы своей жизни.

Хочу выразить глубокую благодарность переводчикам, редактору двух моих книг Татьяне Комаровой, сотрудникам издательства, всем тем, кто сделал возможным публикацию этой книги в России.

Август 1997 года

я.гишг т.->

О:

г

Вступление

К новому Октябрю

1м О

1-.

■■■ 1

■■ур «

Первая революция стала возможной в результате мятежного движения, поднявшегося в России к концу Первой мировой войны. Поэт Александр Блок тонко подметил основную черту этой революции, сравнив ее с русской вьюгой. Бунты и беспорядки в 1917 г. и последовавшие за ним три года Гражданской войны, иностранная интервенция и тот комплекс чрезвычайных мер, отчасти обусловленных ситуацией и отчасти продиктованных радикальными марксистскими целями, который большевики потом назвали «военным коммунизмом»,

— именно этот период в целом и явился первой революцией. То, что называют Октябрьской революцией, — переворот 6-7 ноября (25-26 октября по старому стилю) 1917 г., в результате которого Ленин и его партия захватили государственную власть, были в ней лишь центральным эпизодом.

К концу 1920 г. вьюга улеглась. Разгромив в Гражданской войне белую гвардию, большевики остались один на один со взбудораженным народом, более четырех пятых которого составляли крестьяне, в изголодавшейся и разоренной сражениями стране. В начале 1921 г. большевики подавили мятеж моряков и рабочих военно-морской базы в Кронштадте, выступавших под лозунгом «Советы без коммунистов». На X съезде партии в марте того же года они приняли новую экономическую политику (нэп), которая легализовала частную торговлю, восстановила частную экономику и заменила продразверстку, т. е. практиковавшуюся во время Гражданской войны конфискацию продовольствия, продналогом

— налогом в натуральной, а впоследствии и в денежной форме. Нэп позволил почти 26 млн крестьян-единоличников вести хозяйство на участках национализированной земли и продавать излишки продуктов. Частные предприниматели получили свободу деятельности в мелкой промышленности и сфере обслуживания. Наступил период относительной стабильности и благополучия.

Смерть Ленина в 1924 г. обострила уже начавшуюся внутрипартийную борьбу за власть. В союзе с представителями умеренного крыла, возглавляемого Алексеем Гыковым, Николаем Бухариным и Михаилом Томским, Сталин вступил в затяжную схватку с левой оппозицией во главе с Троцким. В 1926 г. потерпевшая поражение фракция Троцкого вкупе с группировкой Григория Зиновьева и Льва Каменева сформировали «объединенную оппозицию», однако Сталин и на этот раз взял верх, и позднее в том же году Троцкий, Зиновьев и Каменев были выведены из состава Политбюро. В октябре 1927 г. лидеров «объединенной оппозиции» исключили из партии и сослали в отдаленные районы. Начался закат нэпа, и в течение переходного 1928 г. все явственнее раздавались громовые раскаты новой колоссальной подвижки — второй революции.

Теперь Сталин дал ожесточенный бой лидерам умеренной группировки. Обыгранные тактически и разгромленные политически, последние потерпели поражение и в ноябре 1929 г. публично осудили свои «правоуклонистские» взгляды. Организованной оппозиции Сталину в партии пришел конец. Генеральный секретарь победоносно завершил длительное сражение за свое верховенство. По весьма удачному совпадению вскоре после этого, 21 декабря 1929 г., подоспел его пятидесятилетний юбилей, в ходе широкого празднования которого Сталина провозгласили преемником Ленина и «лучшим ленинцем⁸ в партии. Так началось то, что вошло в историю как культ личности Сталина,

В стране уже существовал культ Ленина, которого большевики искренне почитали как своего вождя. Перед ними стояла политическая необходимость в объединяющем символе и в постоянном ленинском руководстве, и тогда учение Ленина, изложенное в его трудах, сам пример его жизни они объявили вечно живыми. Оми стали считать себя братством приверженцев Ленина, а партию рассматривали как революционную общину избранных. И Сталин всего лишь доходчиво изложил эту идею, когда заявил в своем известном как его «клятва» выступлении на похоронах Ленина: «Товарищи! Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина»

Теперь, когда он достиг главенства в партийной олигархии и признания как преемник Ленина, сочетание Кеа1роНйк⁸ с собственной политической потребностью вынудили Сталина трансформировать уже существовавший культ Ленина в двоякий культ, а партию превратить в братство приверженцев Ленина-Сталина. В политическом отношении это сулило еще больше упрочить его власть, нежели в начале 30-х годов. Однако имели значение политические мотивы, сколь бы важны они ни были. Множество фактов указывает на то, что культ нужен был Сталину в качестве опоры для сохранения как душевного равновесия, так и власти. Он требовал того самого поклонения себе как герою, которое Ленин находил отвратительным. С одной стороны, его потрясающий успех в схватке за лидерство не мог не утверждать его в оценке собственной личности как гениального революционера 5апз реиг ес запз гергосЬе⁹ и не пробуждать в нем надежды на то, что он, второй Ленин, будет пользоваться почитанием, сравнимым с преданностью и восхищением, которые щедро расточались первому Ленину. С другой стороны, за его обычной уверенностью в себе крылась патологическая мнительность.

В глазах многих Сталин был прежде всего властолюбцем. И такая оценка является не столько ошибочной, сколько неполной. Он был искусным мастером приумножения и сосредоточения власти. В этом ему сильно помогали его скрытность, умение рассчитывать на много ходов вперед, плести заговоры и вступать в сговор, сеять распри, раздоры и раскол, его способность безошибочно угадывать в окружающих союзников или противников на избранном пути. Однако власть ради власти никогда не была его целью. Его жизнь в политике являла собой одно постоянное стремление утвердить себя героем революции, как это до него удалось Ленину, и добиться, опять же как это удалось до него Ленину, восторженного признания благодарной партией его заслуг как вождя. Власть была лишь средством, хотя и главным, достижения высшей цели Сталина — триумфальной славы. ’мгцх- л. ? ■

Невысокого роста (не более пяти футов¹⁰ четырех дюймов¹¹), но кряжистого телосложения, с испещренным оспой лицом и сохнущей из-за полученной в детстве травмы левой рукой, Сталин держался внешне сдержанно и бесстрастно, а порой и замкнуто и в неофициальной обстановке говорил так тихо, что собеседникам, даже находившимся рядом, приходилось напрягать слух, чтобы разобрать произносимые им слова. Единственный оставшийся в живых из четырех детей, рожденных Екатериной Джугашвили, он вырос в лачуге в городке Гори, в Грузии, закавказской колонии Российской империи. Не любивший рассказывать о своем детстве, семье, он однажды обмолвился в частной беседе, что его отец был священником. И если это так, то возможно, что часто находившийся в отлучках муж Екатерины, Виссарион Джугашвили, сапожник по профессии, не был его настоящим отцом². Иосиф выучил русский язык в местной церковно-приходской школе, где его мать подрабатывала приходящей уборщицей. Получив там стипендию, он продолжил образование в русской ортодоксальной духовной семинарии в столице Грузии Тифлисе; Екатерина хотела, чтобы сын стал священником.

Безрадостное детство и особенно побои матери пьяным Виссарионом, очевидно, породили в юном Сталине психическую тревожность, которая может привести к развитию ребенка в невротическую личность. Что это означает? Человек, чьи детские переживания окрашены базовой тревожностью, выражающейся в чувстве одиночества и беспомощности, воспринимает мир как потенциально враждебный и стремится найти убежище в себе, в своем идеальном «Я>>, представляя себя, скажем, великим борцом. Если условия, порождающие тревожность, не меняются, такой человек постепенно и бессознательно срастается со своим идеализированным образом и верит, что он таков и есть. С этого момента вся энергия направляется на неустанные попытки утвердить идеальный образ самого себя делом и добиться подтверждения этому со стороны других. Карен Хорни¹² называет это стремлением к славе³.

Все, что известно о детстве Джугашвили, свидетельствует о следующем: он создал себе идеализированный образ собственной личности, поначалу как во-ина-мстителя по имени Коба. Затем, в последующие годы учебы в тифлисской семинарии, когда он вошел в местное революционное подполье, его идеальным «Я» стал революционер. В то же самое время его склонность к мстительности, проявлявшаяся уже в детстве, переросла в устойчивую черту характера. К тем, кто не относился к нему так, как тому отвечал образ созданного им его идеального «Я», он проявлял острую враждебность, даже в те ранние годы создавшую ему среди товарищей по революционной деятельности репутацию человека с тяжелым характером. А впоследствии, в среде близко знавших его большевиков, мстительность стала общепризнанным фактом. Вместе с жаждой славы тяга к мстительному триумфу над теми, кто был мысленно причислен к стану врагов, стала одной из отличительных черт его характера.

Самоидеализация Джугашвили в образе революционера обрела новую силу в начале 1900-х годов, когда он нашел в Ленине, вожде большевистской фракции марксистской партии Российской империи, героя, с котором он отождествлял собственную личность и который олицетворял в себе все черты, какими он, Джугашвили, в своих чаяниях жаждал обладать. Из-за яркой «русскости» Ленина как радикала отождествление себя с Лениным привело к русификации национального самосознания Джугашвили, ставшего активистом движения, которое он потом будет называть «русским большевизмом» и рассматривать как чисто русское явление. А поскольку субъект, с которым он себя отождествлял, был русским, он тоже должен стать русским. Он видел себя в образе русского революционера по имени Сталин, т. е. человек из стали, да к тому же очень созвучном имени Ленин. Но идеальному Сталину как русскому было суждено всю жизнь находиться в противоречии и конфликте с подлинным, неистребимо грузинским Джугашвили, с человеком, который говорил по-русски с явным акцентом (чем, возможно, и объясняется, почему он говорил так тихо).

Таким образом, Сталин в отличие от многих старых большевиков гордился принадлежностью к России, к русской нации. Русская нация, частичкой которой он поначалу себя ощущал, была революционной нацией, восставшей в 1905 г. против самодержавной власти. В августе 1917 г. он продемонстрировал гордость этой нацией, поддержав в своей речи на VI съезде партии большевиков идею «творческого марксизма», основанного на том принципе, что Россия может указать Европе путь к социалистической революции, в противовес, «догматическому марксизму», который предполагал, что Европа укажет подобный путь России⁴. Последовавшие события, увенчавшиеся октябрьской победой, стали для него подтверждением правильности русско-центристской точки зрения на грядущую мировую революцию.

Гражданская война, в ходе которой он стал государственным деятелем революционной русской власти, воевавшей с внешними и внутренними врагами, оказала сильное влияние на формирование Сталина как политического деятеля. Впоследствии военизированная культура Гражданской войны проявлялась в его авторитарной приверженности к приказам, его беспощадности бывшего политкомиссара, его излюбленной манере одеваться (военный френч и высокие кожаные сапоги), склонности к грубым выражениям и даже в его пристрастии к воспоминаниям об отдельных эпизодах Гражданской войны. Так, он с наслаждением смаковал рассказ о том, как отряд красноармейцев в 1920 г. прочесывал Одессу, разыскивая «коварную Антанту», которая, как им говорили, была повинна в том, что им приходится воевать⁵.

В начале 20-х годов Сталин мог рассматривать себя как одного из вождей революционной русской нации, объединяемой революционным российским государством. Подобная позиция еще более подкреплялась централизующей ролью, которую он играл в качестве наркома по делам национальностей в правительстве Ленина. Он содействовал политике все новых и новых, зачастую насильственных присоединений окраин бывшей Российской империи, в том числе и его родной Грузии, к молодой многонациональной Советской России. И хотя основная ответственность за политику централизации, которая, насколько было возможно, реинтегрировала стремившиеся к независимости окраины в Советскую Россию, лежала на Ленине, он и большинство его коллег в большевистском руководстве в отличие от Сталина никогда не относились к себе как к представителям возрожденной российской государственности.

И все же большевистская революция, хотя и привела к созданию режима, определявшего себя в классовых терминах, не стала исключением среди республиканских революций нового времени в том смысле, что за ними, как правило, следует подъем национального сознания. Еще в 1921 г. на X съезде партии в Москве В.П. Затонский, делегат-большевик от Украины, выразил сожаление по поводу того, что революция пробудила национальное движение в России. Превратив страну из медвежьего угла Западной Европы в передний край мирового движения, заявил он, революция утвердила дух «русского красного патриотизма» в сердцах многих большевиков, которые склонны не просто гордиться своим русским происхождением, но и считать себя прежде всего русскими и видеть в молодом государстве скорее новую, «единую и неделимую Россию», нежели советскую федеративную систему⁶. Сталин стал ведущей фигурой среди «русских красных патриотов» в партии — и не только из политического расчета, но и потому, что большевистская революционность была неотделима в нем от русского национализма.

Если человек находит то, что он считает своей подлинной личностью, в идеальном «Я», которое он стремится доказать на практике, он должен изобрести способы воплощения этого идеального «Я» в реальной жизни. Он должен стать своего рода сценаристом, придумывающим роли, которые сам же и пытается играть. При этом он неизбежно опирается на свою культуру и личные творческие способности. Нечто подобное случилось и со Сталиным, и именно этим объясняется его непреходящая страсть к драме. Культурой, к которой он обращался как сценарист в этом своеобразном смысле, была его революционная политическая культура большевика, а также русская культура прошлого, причем последняя с течением времени занимала все большее и большее место в том сценарии, который создавал Сталин. Всепоглощающий интерес Сталина к истории, особенно к истории России, был частью этого процесса.

Его внутренний мир, видимо, представлял собой драматические фантазии, в которых он играл героическую роль борца за правое дело революции в долгом сражении, венчавшемся триумфальной победой над могущественными, коварными и ненавистными врагами. Эти контрреволюционные силы должны были одновременно быть и антисталинскими, поскольку Сталин, как до него Ленин, олицетворял дело революции и был его гениальным вождем. В процессе разгрома этих сил он докажет себе самому и всем остальным, что он действительно тот Сталин, каким он себя воображал, — политик-революционер и мыслитель-марксист, столь же, если не более великий, нежели Ленин, несравненный дипломат, превосходный военный стратег, национальный государственный деятель России, способный потягаться с самыми выдающимися государственными деятелями, которых когда-либо рождала за всю свою долгую историю эта великая земля. И к 1929 г., хотя он и не стал еще единовластным самодержцем, его позиция и возможности манипулировать политикой у кормила власти были достаточно велики, чтобы он мог в России дать ход самым разным событиям, воплощая в жизнь роли, написанные им самим для себя, свои героические сценарии, если их можно так назвать.

Несмотря на немалые достижения Сталина в течение первых пятидесяти лет его жизни, вплоть до конца 20-х годов он так и не смог претворить в действительность ни один из этих героических сценариев. Не играл он первых ролей ни в начале своей карьеры революционера, ни в явившемся строгим экзаменом 1917 г., не проявил себя героем и в годы Гражданской войны. И публикации его не снискали ему славы мыслителя-марксиста. А в более частном плане его подлинная личность урожденного грузина, говорящего по-русски с акцентом, столь же отдаленно напоминала самозванно присвоенный им образ русского, сколь мало походили портреты высокого и красивого Сталина, которые скоро появятся в огромном количестве, на настоящего Сталина, каким он был в жизни.

Столкновение с такими противоречиями грозило породить чувство самообвинения и самоосуждения, и Сталин создал целую систему внутренней душевной самозащиты против этой опасности. Он обладал способностью вспоминать прошлое не таким, каким оно было на самом деле, а в полном соответствии с требованиями того или иного воображаемого им героического сценария. Он мог находить логические объяснения тому или иному противоречию между своими идеализированной и подлинной личностями. Так, например, его грубость была всего лишь заслуженным отпором вылазкам того или иного врага партии. Самое главное, он мог отвергать наличие каких-либо противоречий, подавляя их в своем сознании. В итоге, однако, его чувство собственного достоинства нуждалось в постоянном поощрении. Ему постоянно было необходимо, чтобы товарищи по партии вновь и вновь подтверждали, что он и есть тот самый идеальный Сталин, и он выработал концепцию партии, отвечающую этой потребности.

Согласно этой концепции — назовем ее концепцией сталинской идеальной партии, — настоящими большевиками были те, кто видел Сталина таким, каким он сам видел себя, и соответственно выражали ему безграничную преданность. Такая партия стала своего рода политическим семейством, в котором Сталин был предметом культового поклонения. Здесь следует заметить, что он практически не знал отца. Став взрослым, он почти не общался со своей религиозной матерью-грузинкой и даже не присутствовал на ее похоронах, когда она скончалась в Тбилиси в 1938 г. Его первая жена, грузинка, родившая ему сына Якова, не занималась и не интересовалась политикой, и виделись они крайне редко, поскольку Сталин был поглощен партийными делами, а потом оказался в ссылке. Его вторая жена, Надежда Аллилуева, на двадцать лет моложе его, была товарищем по партии и хозяйкой дома, в котором собирался ограниченный круг людей — члены семьи и партийцы, дружески расположенные к Сталину.

Всегда тяготевший к одиночеству, Сталин никогда по-настоящему не оставался одиноким. Партия была ему обществом, кругом тех, кто для него имел значение. Порой Сталин характеризовал партию такими словами, которые и в голову не могли прийти какому-нибудь другому большевику. В незаконченной работе, датированной 1921 г., появляется такой пассаж: «Компартия как своего рода орден меченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность»⁷. Здесь он подразумевает грозный военно-религиозный Ливонский орден, против которого Россия сражалась начиная с XIII в., когда князь Александр Невский нанес ему сокрушительное поражение на льду Чудского озера, и вплоть до Ливонских войн за контроль над Балтийским побережьем в XV и XVI вв. Кто среди большевиков, кроме Сталина, мог бы прибегнуть к подобному сравнению применительно к коммунистической партии?

Идеальному образу Сталина должна была соответствовать идеальная партия в форме братства большевиков, признающих его величие, принявших его своим вождем и готовых идти за ним на революционные подвиги, идти в огонь и йоду. И теперь, когда его публично провозгласили законным преемником Ленина, он не мог не ждать, что к нему будут относиться как к «Ленину сегодня».

Однако для этого Сталину было необходимо на деле проявить себя Лениным сегодня. Как же он мог достичь этого? Поскольку среди большевиков считалось аксиомой, что высшей заслугой Ленина перед историей стал Октябрь, а Октябрь знаменует собой революционный переход к новому строго, перед Сталиным неизбежно встала следующая грандиозная задача в повестке дня большевизма — строительство социализма в Советской России революционными методами. Сталин поэтому задумал и предвкушал свой собственный Октябрь. Исторически это был самый важный и претенциозный из всех его героических сценариев. Он должен осуществить скачок в мировой истории, сравнимый по значимости с ленинским Октябрем, а стать таковым могло только построение революционными методами социализма в одной отдельно взятой стране.

Свидетельства того, что мысли Сталина приняли такое направление уже в середине 20-х годов, очевидны. Седьмого ноября 1925 г., в восьмую годовщину Октября, он опубликовал в «Правде» статью, где провел параллель между текущим моментом и ситуацией, сложившейся в канун Октября 1917 г. Оба периода были переломными, утверждал он. Тогда переход был совершен путем восстания; теперь сложились благоприятные условия для превращения нэповской России в социалистическое государство. И так же, как восемь лет назад, партия одержала победу благодаря проявленной «ленинской твердости» перед лицом невыразимых трудностей в своих рядах, она и теперь одолеет капиталистически е элементы в экономике, проявив «старую ленинскую твердость» перед лицом трудностей и возможных колебаний в определенных партийных кругах. Год спустя Сталин вновь обратился к подобному сравнению текущего момента с предоктябрьским периодом, опять ссылаясь на «колебания», проявляемые Зиновьевым и Каменевым⁸.

То, как лидеры обозначают проблемы их партий или стран, может прояснить, какой вероятный политический курс они пропишут для их преодоления⁹. Так, оценка Лениным ситуации России в апреле 1917 г. как революционной обусловила его указание партии большевиков выступить против Временного правительства под лозунгом «Вся власть Советам». Теперь, в разгар нэпа в 1925 и 1926 гг., Сталин определил обстановку в Советской России как предреволюционную, подразумевая, что в скором времени может потребоваться переход к революционной внутренней политике.

В то время весь скрытый смысл этого понят не был — во всяком случае, в полной мере. Коллективный разум партии настолько привык к мысли о том, что строительство социализма будет процессом эволюционным, а политическая атмосфера в стране настолько не предвещала никакой революционной грозы, что товарищи Сталина по партии, очевидно, так и не разгадали, что же на самом деле подразумевал апостол построения социализма в одной отдельно взятой стране в своей юбилейной статье и последующем повторении ее основного тезиса. Но оба этих заявления стали предзнаменованием грядущих событий. Захватив к концу 1927 г. командные позиции в партийной олигархии, Сталин предпринял в 1928 г. целый ряд манипуляций, чтобы создать впечатление, будто Советская Россия оказалась в чрезвычайном международном и внутриполитическом положении, что требовало революционного прорыва в строительстве социализма, для которого была необходима стремительная коллективизация крестьянства. И тем самым вверг страну в революцию сверху.

В 1931 г. среди последовавшего за этим смятения Сталин выступил с речью перед советскими хозяйственниками, в которой разъяснил, почему недопустимо снижать взятые к тому времени головокружительные темпы развития.

«Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: ‘Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь” Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа.

Они били и приговаривали: “ты убогая, бессильная” — стало быть, можно бить и грабить тебя безнаказанно. Таков уж закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб — значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться. Вот почему нельзя нам больше отставать».

В прошлом, продолжал Сталин, у нас на было Отечества, но теперь оно есть, и мы будем отстаивать его независимость. Хотите ли вы, чтобы наше Отечество было битым и потеряло свою независимость? «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет, — заключил он. — Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»¹⁰.

Этот знаменитый пассаж был не только страстным обращением к советско-русскому патриотизму, он также раскрывал внутренний мир оратора. Тут предстал Сталин, чей большевизм был замешен на русском национализме, Сталин, строящий из себя героя и пытающийся осуществить свой героический сценарий, увлекая партию и страну в революцию строительства социализма и спасая тем самым матушку-Русь от злосчастной судьбы оказаться вновь битой иноземцами.

■ • «•*•. яг. -• .жп

а: :■ л,г Примечания гы"ч

¹Сталин И.В. Соч.Т. 1-1}. М., 1946-1952. Т. б. С. 4б. Дополнительные три тома вышли в США — т. 14-1б (ред. Р. Макнил). Стэнфорд, 1967 В дальнейшем — Сталин И.В. Соч.

²Бстотин А. Что мы знаем о Ляпидевском? // «Огонек». 1988. № 14. С. 20. В 1934 г. на приеме в Кремле Сталин с бутылкой в руке подошел к прославленному советскому летчику Анатолию Ляпидевскому и сказал: «Товарищ Ляпидевский, вы сын священника. Мой отец тоже был священником. Если что-нибудь будет нужно, обращайтесь прямо к товарищу Сталину». Болотин писал статью, пользуясь сведениями, сообщенными ему ныне покойной женой Ляпидевского и его дочерью.

¹ Описание невротической личности см.-. Кагеп Нотеу. Хеигоыз апй Нитап СгомчЬ. МУ., 1950.

^А Сталин И.В. Соч. Т. 3- С. 25.

\ Там же. Т. 11. С. 224.0 событиях в Одессе в 1920 г. Сталин вспомнил, выступая с речью в 1929 г.

6

X съезд РКП(б), март 1921 г. М., 1960. С. 202-203. «Россия единая и неделимая» — лозунг белых в Гражданскую войну 1918-1920 гг. ТН

⁷Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 71. Сталинское сравнение партии большевиков с орденом меченосцев впервые было опубликовано после Второй мировой войны. Курсив Сталина. Далее в цитатах, если нет пометок относительно курсива, он используется в соответствии с оригиналом.

⁸Сталин И.В. Соч. Т. 8. С. 215, 220. Упомянутые параллели проводятся в тезисах выступления Сталина на XV Всесоюзной партконференции, впервые опубликованных в «Правде» 26 октября 1926 г. т;е

⁹ ТискегКоЬеП С. РоШлсз аз ЬеайегзЫр, Со1итЫа, Мо., апс! Ьопбоп. 1981. С1г. 2.

¹⁰Сталин И.В. Соч.Т. 13-С. 38-39- Сталин цитирует строки из поэмы Н. Некрасова «Кому на Руси жить

хорошо?».

4 •б-Ь.-.ч...»"

1Г.СМГ.-,; »Ч-

аИ. -'>»«. V к.” 1.;.»,4.В!о,Г : ьГГ » ДМЦ ПТ*П-: - -4.ЧГ

Т'

ПРЕДТЕЧИ

Становление самодержавия

' .4).

^;1-,^г

ОП

к;,

^

;д -щ-’

Московия в кольце

Влияние государства на внутриполитическую систему едва ли было столь огромным в истории какой-либо другой страны, и ни в какой другой период нашей истории это не проявилось так ясно, как в тот период, к которому мы сейчас переходим.

В. О. Ключевский, 1906

.Н<

** Г,ГГ

Поскольку царизм являлся консервативной политической силой на протяжении большей части XIX в., именно таким его и склонны вспоминать. Однако в течение долгого времени подъема и укрепления он порой выступал и как преобразующая сила русского общества.

Предпринимаемые государством реформы и само царское самодержавие произросли из национальной катастрофы — нашествия на русские земли в середине XIII в. монгольских кочевников под предводительством Батыя, внука Чингисхана. Русское государство возникло в IX в. н. э. как расплывчатая федерация княжеств, центром которой являлось Киевское великое княжество на реке Днепр, служившей торговым путем из Скандинавии в Константинополь, столицу Византийской империи. Монгольское иго на Руси длилось два столетия и изменило весь ход истории страны.

Монголы, которых русские называли татарами, основали государство, известное как Золотая Орда со столицей в Сарае на Нижней Волге. Татарские хозяева русских земель собирали дань и периодически совершали опустошительные набеги на русские города, с тем чтобы террором поддерживать и укреплять свою грабительскую власть. Русские князья имели привилегию сборщиков податей для татарских ханов, к которым им приходилось наезжать за разрешением на получение княжеского титула. Отчасти благодаря тому, что князья небольшой северо-восточной территории Московии сумели отличиться именно в этом деле, они за два столетия татарского ига значительно упрочили свою власть и влияние. К 1480 г. Московское великое княжество покончило с татарским господством и стало ядром нового централизованного русского государства. В такой обстановке происходило становление царизма в XV и XVI вв.

Татарское иго подорвало единство Руси, но не вытравило памяти о нем. Подъем Московии как централизующего ядра молодой русской государственной системы шел под лозунгом национального воссоединения, «собирания русских земель». Символизируя утверждение подобной программы, великие князья Московии провозгласили себя владыками «Москвы и всея Руси»¹. Быстрых темпов процесс собирания русских земель достиг во время продолжительного правления Великого князя Ивана III во второй половине XV в. и продолжался при его ближайших преемниках.

С приходом Ивана III к власти в 1462 г. территория Московии увеличилась примерно в десять раз. Продолжала она расширяться и при Иване IV, внуке Ивана III, известном как Иван Грозный. Завоевание им Средней Волги и захват татарской крепости Казани в 1552 г. открыли путь к последующему продвижению к Тихому океану, что привело к созданию современного Русского государства евразийского масштаба. Некоторые русские князья, например ярославские, добровольно покорились власти Московии. Ростовских князей прельстили подкупом. Однако во множестве случаев применялась военная сила либо угроза войной. Так, Новгород, с прилегающими обширными территориями, был взят в 1470-х г., а Тверь сдалась лишь после осады в 1485 г.

Хотя Московское русское государство во второй половине XV в. и добилось признанного места в существовавшей системе международных отношений, положение его оставалось весьма сложным из-за постоянной угрозы татарских набегов и амбициозных устремлений к дальнейшему собиранию русских земель. Едва ли не со всех сторон молодое русское государство окружали враждебные или потенциально враждебные соседи. На северо-западе — Швеция, сильная держава, чьи владения включали Финляндию. На южном побережье Балтики лежала Ливония, родина грозного Ливонского ордена меченосцев. Прямо на западе — Литовское государство, находившееся в династическом союзе с католической Польшей и владевшее смоленскими и другими землями, в наши дни частично вошедшие в состав Белоруссии и Украины. Место Византии на южных рубежах в середине XV в. заняла новая держава, Оттоманская Турция, которая распространяла свой контроль на Балканы. И наконец, приходилось считаться с различными ветвями приходящей в упадок Золотой Орды: Крымским ханством на юге, Астраханским — на юго-востоке и Казанским ханством на Волге, к востоку от Москвы.

В подобном окружении защита Московского государства и его дальнейшее расширение требовали как создания сильной армии, так и искусной дипломатии, направленной на поддержание раскола среди его потенциальных врагов. По словам Георгия Вернадского, «перед московскими правителями стояла постоянная задача предотвращения создания какой-либо коалиции иностранных государств против Москвы, а когда такая коалиция, тем не менее, возникала — раскола единства потенциальных или фактических врагов путем заключения сепаратных соглашений с некоторыми из них и противопоставления вражескому блоку своей собственной коалиции»². Иван III, например, в своей безуспешной борьбе за свержение Казанского ханства вступил в союз с близлежащим Касимовским княжеством, а позднее — с Крымским ханством в противовес остаткам Золотой Орды и польско-литовскому блоку.

Таков был исторический фон, на котором происходил процесс строительства русского государства. Главным фактором являлось преобладание внешнеполитических интересов. В условиях необходимости непрестанно вести военные действия или готовиться к войне ради самообороны и сознательного курса на свое возвеличение Московия превратилась в военный лагерь и подверглась трансформации в «военно-национальное государство на элементарной экономической основе»^. Военно-национальное государство наращивало свою мощь путем привлечения различных классов населения к обязательной государственной службе. С помощью системы дарования военных земель, заимствованной, согласно П.Н. Милюкову, у Оттоманской Турции, Московское государство создало особую, подчиненную себе прослойку, «класс военнослужащих», для которых срок владения переданными им земельными наделами зависел от продолжительности военной службы. Одним из способов создания такого государства стало введение военных наделов на новоприобретенных территориях. Когда Иван III присоединил Новгород, он выслал около 8 тыс. крупных и мелких наследных владельцев, а отобранные у них земли передал во временное пользование меньшему числу военнослужащих, которые в большинстве своем ранее были придворными в Москве или каком-либо из ее владений'¹. Примечательно, что слово «дворянин» стало термином, обозначавшим в русском языке аристократию, людей благородного происхождения.

Другим проявлением этого процесса государственного строительства стало закрепощение русского крестьянства. До второй четверти XV столетия русский крестьянин не был привязан к земле и мог в установленное время года свободно переходить из одного места в другое. Впоследствии его свобода передвижения стала все более и более ограничиваться, отчасти из-за стремления правительства прикрепить его к одному определенному месту для облегчения сбора налогов. Тем же самым стремлением были продиктованы и правительственные меры, направленные на то, чтобы привязать горожан к их местам проживания и занятиям. Еще одной причиной для того, чтобы приковать крестьянина к земле, стало желание правительства заручиться поддержкой среднего служилого класса в различных критических обстоятельствах⁵. К середине XVII в. бывшие крестьяне-арендаторы стали крепостными, законодательно привязанными к поместьям, обслуживаемым деревенскими общинами. Закрепощенный крестьянин во все возрастающей степени превращался в объект барщины, или принудительного труда в течение определенного времени на землях помещика.

Милюков противопоставляет процесс государственного строительства в России ходу исторического развития в Западной Европе. Русская государственная система обрела форму прежде, чем возникли необходимые экономические условия — как это произошло на Западе. Случилось так, что «в России государство имело огромное влияние на общественную организацию, тогда как на Западе общественная организация обусловила государственный строй». Европейское общество строилось «снизу вверх, т. е. централизованное государство воздвигалось на уже сформировавшемся среднем слое феодальных землевладельцев, в то время как русское общество строилось «сверху вниз». Указывая на кажущееся противоречие этого тезиса марксистской идее о том, что любая политическая система есть надстройка над определяющим социально-экономическим базисом, Милюков отмечал, что не ставит под сомнение важность экономических факторов: «Именно элементарное состояние экономического “фундамента” вызвало у нас в России гипертрофию государственной “надстройки” и обусловило сильное обратное воздействие этой надстройки на самый “фундамент”»⁶. ф-^г

(Ц'.г л.--,-. г<.

.1.<'3/ г.у•']/

Происхождение автонратии ^ гь л, .ир-

Политический абсолютизм не являлся исконной данностью русской жизни, но был продуктом исторических условий и процесса строительства Московского русского государства. Одним из таких обстоятельств стало продолжительное татарское иго. Двухсотлетнее подчинение оставило глубокий след в русской политической мысли и поведении, акцентировавших деспотичность повелителя и раболепие повелеваемого. Ханы были правителями, которые требовали и беспощадно принуждали к безусловному подчинению их воле всех своих подданных и подчиненных. Русские князья, таким образом, на собственном опыте познали новую модель правления, весьма отличную от олигархического киевского образца. Со временем появилась тенденция к подражанию подобной

новой модели, даже несмотря на то, что сами ханы оставались врагами. Московские великие князья, в частности, стали рассматривать себя единственными правителями, которым все подданные, какое бы положение они ни занимали, обязаны подчиняться беспрекословно. В то время как продолжался распад могущества Золотой Орды в XV в., они начали занимать место ханов в качестве верховных правителей всех русских земель. Эта тенденция нашла свое отражение во все возрастающем использовании титула «царь» (русское искаженное «саезаг»*), относившегося ранее лишь к действующему правителю Орды.

Формирование автократии требовало политических акций по устранению препятствий на этом пути, включая продолжающееся существование наследной аристократии в лице бояр и традицию княжеского правления в совете с их верхушкой. В процессе государственного строительства создание нового класса военнослужащих сопровождалось принижением роли старой аристократии. «Все высшие социальные слои теперь беспощадно низвергались; общество Московии систематически и умышленно нивелировалось с целью создания основы для автократической власти. Таким образом, не чем иным, как серией социальных революций, завершившихся в течение почти столетия (1484-1584), было положено начало политической традиции автократии»⁷

Когда Иван IV, в будущем Иван Грозный, в 1533 г. в возрасте трех лет унаследовал трон, боярство обладало огромной властью. Великий князь рос сиротой в Кремле, где заправляли бояре, которых он возненавидел, все более и более становясь жертвой подозрения, что они плетут сеть тайных заговоров против него. В его характере стала также проявляться маниакальная тяга к величию. В ранние годы единственным утешением ему служили мысли о царственности его личности, и постепенно «он сам для себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического самообожания в виде ученой теории своей царской власти»⁸. Возложение на себя титула «царя московского и всея Руси» на официальной церемонии коронации в 1547 г. весьма в этом смысле символично. Впоследствии он стремился трансформировать восприятие себя как абсолютного самодержца в действительность. Весьма способствовал этому публицист Иван Пересветов, призывавший его возвысить мелкое дворянство и разгромить «изменников вельмож»⁹. Восприимчивость царя к этой идее еще более усилилась после тяжелой болезни в 1553 г., во время которой вельможи выказали предпочтение его двоюродному брату князю Андрею Старицкому в качестве преемника на троне.

Когда русские войска потерпели ряд поражений в Ливонской войне в 1564 г., Иван возложил всю вину на бояр, многие из которых решительно выступали против продолжения войны. Князь Андрей Курбский, командующий русскими войсками в Ливонии, в страхе перед царской местью бежал в Литву. Оттуда он слал памфлеты, в которых осуждал Ивана за узурпацию власти и отход от древнего обычая держать совет с боярами. Иван отвечал гневными контробвинениями. Он утверждал, что оппозиция ему есть не только измена, но и святотатство. Он заявлял о своем богоданном праве на беспрекословное подчинение его воле со стороны подданных, или «рабов», как он их называл. И наконец, он утверждал — ошибочно, но с достаточными генеалогическими предпосылками, — что самодержавие (в его понимании) существовало в России всегда: «Русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и вельможи»¹⁰.

Бегство Курбского укрепило Ивана в его давно зревшем подозрении, что все боярство в целом является рассадником измены и что именно он намечен * Самодержец, император {лат), ,

342

предполагаемой жертвой заговора. Никаких неопровержимых доказательств подобного заговора добыть не удалось¹ хотя высокопоставленная оппозиция Ивану сплачивалась все сильнее в ответ на его долговременную кровавую кампанию по ликвидации «изменников». Для начала он удалился в Александровскую слободу неподалеку от Москвы и объявил, что отрекается от царства из-за возникшего среди бояр бунта, угрожающего жизням царской семьи. Целью такого маневра было заручиться народной поддержкой в намечаемой чистке¹². Когда депутация, направленная к нему потрясенным населением, стала молить царя пересмотреть решение об отречении, он ответил согласием, но на условии, что ему будет предоставлена свобода действий в расправе с изменниками. Он гневно обвинил последних в заговоре в пользу семьи Старицких, в смерти его жены Анастасии и попытках физически уничтожить его самого¹³.

Иван затем утвердил себя как самодержец в ходе вендетты против своих противников. Он учредил особый новый удел, названный опричниной. Удел располагал собственной высшей администрацией, войском, финансами и территорией. Новоявленные придворные, или опричники, первоначальная численность которых не превышала 1 тыс. человек, набирались главным образом из незнатных дворян и составляли привилегированную охрану, личную армию царя, предназначенную для борьбы с изменой, охватившей, по его мнению, всю страну. Возглавив опричнину, Иван поделил царство между нею и старой администрацией, земщиной. Последняя, однако, была подчинена наместнику Ивана, пленному татарскому хану, который подписывал правительственные указы как «царь всея Руси», в то время как Иван стал называть себя просто «князем Московским Иваном Васильевичем»¹⁴. Опричникам были розданы тысячи наделов, бывших владельцев которых сослали в отдаленные края на новые земли по границам России.

Опричнину справедливо называли государством в государстве. По характеристике Ключевского, «опричнина получила назначение высшей полиции по делам государственной измены»¹⁵. И подобно полиции, у опричников были особая форма и символика. Они носили черные одежды, ездили на вороных лошадях и поэтому среди современников стали известны как «мрак» и «тьма». К седлу опричники приторачивали собачью голову и метлу, символизирующие их задачу по обнаружению измены и очищению от нее русской земли. Говорили, что новые члены принимались в эту организацию на полутайной церемонии посвящения, в ходе которой каждый целовал крест и клялся отречься не только от друзей, но и родителей и служить одному только Ивану Грозному. Александровская слобода, ставшая с этой поры основной резиденцией царя Ивана, превратилась в своего рода столицу опричнины, укрепленную как поистине неприступная крепость, где даже крайне подозрительный царь мог чувствовать себя в безопасности. Там, в компании сотен трех доверенных опричников, многие из которых носили монашеские одеяния и приняли монашеский сан, он вел жизнь, в которой звон церковных колоколов и заунывное чтение молитв перемежались буйными кутежами и посещениями подземных темниц, где пытали подозреваемых. Новый личный удел Ивана, таким образом, представлял собой своеобразную копию военно-религиозного ордена.

Сразу по возвращении в Москву в 1565 г. Иван начал наступление на бояр. Террор, осуществляемый опричниной, длился семь лет. Многие бояре и их семьи были казнены по подозрению в измене, а их родовые владения конфискованы. Однако большинство жертв составляли люди низкого сословия: писцы, челядь, псари, монахи и монашки, которые едва ли могли принимать участие в мятежном движении бояр, даже если бы оно и существовало. В 1570 г. царь и его подручные напали на Новгород, где по подозрению в измене устроили страшную резню среди его жителей независимо от их родовитости. Общее число убитых оценивается в 4 тыс.¹⁶ Это подтверждают списки имен погибших, которые Иван разослал в монастыри, с тем чтобы там молились за упокой их (и его) душ. В конце концов он обратил свою ярость против самой «тьмы». Многие видные опричники были казнены, а организация распущена. Но познать в полной мере все последствия этой оргии насилия только еще предстояло. Ибо высказывается предположение, что террор опричнины против воображаемого заговора открыл путь к реальному мятежу, который опустошил и разорил Россию вскоре после смерти Ивана, в период междуцарствия 1598-1613 гг., известного как Смутное время¹⁷

Следует отметить, что этот самый деспотичный монарх способствовал созданию ауры демократичности. Он принимал сторону — или делал вид, что принимал сторону, — средних и низших слоев общества против притязаний знати. Во всяком случае, такое впечатление оставлял его маневр с отречением и последующим возвращением на трон по соглашению с народом, с тем чтобы повести войну с боярской изменой. И именно Иван начал созывать Земские соборы для обсуждения положения дел в государстве с посланниками народа; перед таким собором, в частности, он и огласил свой указ о создании опричнины в 1565 г.

Суждения об Иване Грозном на протяжении последующих веков носили противоречивый характер. Он вошел в историю России как жестокий тиран. Слово «опричник» стало — особенно в устах революционеров — уничижительным синонимом полицейского душителя. Имя первого подручного Ивана, Ма-люты Скуратова, упоминается в песнях и сказаниях для обозначения кровавого убийцы. И все же некоторые историки рассматривают развязанный Иваном террор как плату за прогресс в создании могущественного централизованного Российского государства. Согласно одному из них, террор против бояр был «революцией сверху», необходимой для создания единого Российского государства, а значит, представлял собой «революционный террор»¹⁸.

••Г:.'

Коронованный революционер туу

Принуждение всех классов к государственной службе не могло в полной мере компенсировать отставание России от Западной Европы. Как следствие, царское государство стало ощущать необходимость уменьшить изоляцию от Запада как раз в то самое время, когда оно достигло своей завершенной формы в XVIII в. Правительство пригласило иностранных инженеров и мастеровых, предоставило ряд концессий иностранным промышленникам и направило русские миссии изучать жизнь в Европе. Одновременно с этим оно также предпринимало попытки сдержать распространение влияния европейской культуры, например путем сегрегации иностранцев, проживавших в Москве в особом районе, называвшемся Немецкой слободой. По иронии судьбы, именно частые посещения Немецкой слободы в дни юности и встречи там с иностранцами пробудили в царе Петре I жгучий интерес к европейскому образу жизни. В 1697-1698 гг. он провел в Европе пятнадцать месяцев, путешествуя под вымышленным именем в составе русской миссии, изучая военное искусство и навигационное дело, посещая как фабрики, музеи и общественные заведения, так и таверны и прилежно трудясь на верфях в Голландии.

В этом беспокойном, беспощадном и динамичном царе Россия обрела революционного главу государства. Действуя решительно, но импульсивно и без заранее обдуманного плана, он насильственно провел революцию сверху, которая превратила ортодоксальное Московское царство XVII в. в Российскую империю XVIII в. В ходе этих преобразований он придал методам правления, как никогда ранее, диктаторский характер и усилил подчиненность общества государству. Разрыв с ортодоксальным прошлым нашел свое выражение и в переводе столицы из полуазиатской Москвы в Санкт-Петербург, совершенно новый город, отстроенный ценой огромного множества жизней на северных болотах по берегам реки Невы, вблизи от моря и Европы. Центральная структура правительства была перекроена на манер европейского монархического абсолютизма, а местная администрация подверглась реорганизации по шведскому образцу. Во многих отношениях революционизировался и повседневный быт русской знати. По возвращении из Европы в 1698 г. Петр лично сбривал бороды дворцовым вельможам, лишая их тем самым некоего символа, имевшего в глазах русских стариков религиозное значение. Последующими указами царя-реформатора (именно так его назвали позже) благородному люду предписывалось одеваться по-европейски и запрещался пошив одежды старого русского покроя. Были основаны первая русская газета и первый русский театр, открылось первое русское профессиональное учебное заведение — школа морских офицеров и учреждена Российская академия наук¹⁹

Легенда приписывает Петру высказывание в том духе, что «нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом». Не ручаясь за достоверность, Ключевский цитирует это высказывание как характерное для отношения Петра к Европе: царь видел в ней источник технических знаний и передового опыта, способных укрепить могущество России, но отнюдь не образец цивилизации, которому должно подражать.

Было подсчитано, что военные действия, в том числе продолжительная Северная война со Швецией за контроль над Балтийским побережьем, заняли почти весь 3 5-летний период правления Петра. Как и при прежних царях, стремление к военной мощи в обеспечение внешнеполитических амбиций государства составляло главную движущую силу внутренней политики. Военные нужды в большой степени определяли как насильственную секуляризацию русского образа жизни, так и усилия по индустриализации страны, которую правительство Петра проводило лихорадочными темпами.

Десятки русских юношей отправились за границу изучать математику, естественные науки, судостроение, навигацию и т. п., и одновременно в страну прибыли офицеры, судостроители, горные инженеры, квалифицированные рабочие, специалисты в области юриспруденции и эксперты в сфере финансов, призванные помочь развитию России. Располагая прежде лишь мелкой добывающей промышленностью и не имея почти никакой обрабатывающей, страна к концу правления Петра в 1725 г. насчитывала более 200 фабрик, а по производству чугуна вышла на одно из ведущих мест в Европе²⁰. Эти фабрики, замечает Ключевский, не были полностью частными, но скорее «государственными предприятиями», надзор за деятельностью которых осуществляли назначаемые правительством агенты. Благодаря таким мерам, хозяева фабрик купеческого происхождения обрели дворянскую привилегию использовать крепостную рабочую силу И подобно тому как крепостные приписывались к помещичьим землевладениям, фабрикам отводились целые деревни²¹. Более того, военнопленные, гражданские лица с оккупированных территорий и принадлежавшие государству крепостные сгонялись в так называемые петровские лагеря принудительного труда для сооружения каналов на Ладожском и Онежском озерах и в других местностях²².

Таким образом, нововведения Петра не только допускали, но и делали упор на принцип обязательной государственной службы. Требования обязательной службы для дворян были ужесточены в результате целой серии мер, кульминацией которых стал законодательный акт 1722 г. — Табель о рангах. Эта официально утвержденная иерархия, состоящая из 14 военных и соответствующих им штатских рангов, превратила государственную службу в прямой путь к обретению дворянского статуса. Каждый военный и штатский должен был начинать свою карьеру с нижней ступени служебной лестницы, имея при этом возможность по достижении установленных высших рангов получить личное, а в итоге и передаваемое по наследству дворянство. Табель создал аристократию рангов (чинов) и организовал царскую бюрократию в корпус облаченных в форму обладателей ранга — чиновников. А поскольку государственная служба была в принципе открыта для любого представителя любого слоя общества и предоставляла равные возможности продвижения по службе, эта реформа Петра носила определенный демократический характер. В то же время она препятствовала росту корпоративного духа независимости среди дворян, усиливала их подчиненность короне и тем самым вела к дальнейшему упрочению самодержавия.

В классическом пассаже о процессе государственного строительства в России Ключевский находит его причинную суть в «неестественном отношении внешней политики государства к внутреннему росту народа». Он отмечает, что «расширение государственной территории, напрягая не в меру и истощая народные средства, только усиливало государственную власть, не поднимая народного самосознания... Государство пухло, а народ хирел»²³. Правление Петра служит тому яркой иллюстрацией. Не только дворянство, но также и другие социальные группы и институты были в еще большей степени подчинены нуждам бюрократического государства. Церковный устав 1721 г. лишил русскую ортодоксальную церковь последних остатков административной автономии, ликвидировав патриархат и передав управление делами церкви в руки Святейшего синода, коллегиального органа, возглавлявшегося обер-прокурором и представлявшего правительственный департамент, ведавший делами церкви. Что касается крестьянского населения, то материальные условия его жизни ухудшились, а рабское положение осталось неизменным. С целью обеспечения ресурсов для ведения бесконечных войн Петр взвалил на крепостных еще более тяжелое финансовое бремя и распространил крепостничество и на некоторых из тех, кто до той поры сохранял еще частичку личной свободы.

Государство обязательной службы при Петре превратилось в полноправное полицейское государство. Законодательным актом от 1721 г. полиция наделялась весьма широкими функциями по надзору и контролю над обществом, экономической жизнью и просвещением. Из-за этих насильственно осуществленных радикальных преобразований в жизни России многие подданные люто возненавидели царя, а некоторые считали его антихристом. Целая серия указов, отчасти порожденных неодолимым стремлением Петра узнать, что думают и говорят о нем его подданные, была направлена на то, чтобы угрозой наказания или посулами вознаграждения превратить частных лиц в осведомителей. Наводившая ужас тайная полиция Петра не брезговала пыточными камерами для добывания информации и признаний.

Порвав с чопорной религиозной напыщенностью московской придворной жизни ради активного существования светского правителя, Петр изменил и сам стиль самодержавного правления. Он принял титул императора, но себя называл тем не менее не иначе как «государевым слугой». Он разгуливал среди подданных в платье голландского моряка, отдавал себя без остатка страсти к машинам и механизмам, пародировал религиозные обряды во время развеселых кутежей со своими собутыльниками, известными как «всепьянейшая компания дураков и шутов». Но что бы он ни делал, всегда оставался самодержавным хозяином России. С помощью приближенных советников он контролировал действия правительства во всех сферах, возглавлял вооруженные силы, занимался иностранными делами и даже разрабатывал законодательные акты и вел дипломатическую переписку.

Однако эта его личная простота в поведении нисколько не несет в себе признаков принижения величия самодержавия. Отбросив некоторые византийские условности священной и неприкосновенной монархии, Петр тем не менее поощрял культ царя и всячески культивировал доктрину самодержавной власти. Феофан Прокопович, его официальный автор панегириков и памфлетов, выдвинул новаторскую теорию монархического абсолютизма, написав памфлет в защиту петровского указа 1722 г., провозгласившего право императора назначать своего преемника по собственному усмотрению. Теория Прокоповича утверждала, что богоданный монарх имеет законное право менять светские и религиозные обычаи и регулировать деятельность своих подданных во всех сферах, потому что обязан заботиться об их благосостоянии и счастье. Подобная теория явилась весьма подходящим памятником царю-реформато-ру и модели проводимой режимом революции, обретшей в Петре своего ярого приверженца. Царь Петр поистине был тем, кем назвал его в середине XIX в. находящийся в изгнании писатель Александр Герцен, — «революционером, но только коронованным»²⁴.

В конце XVII в. Россия стала играть ведущую роль в мире, давление внешней политики на внутреннюю ослабло, что дало правительству возможность уделять больше внимания внутреннему благосостоянию, нежели территориальной экспансии, хотя последняя и продолжала осуществляться. Прежнее принуждение всех классов к обязательной государственной службе с освобождением дворян в конце XVIII в. от их служебных обязательств уступило место частичному послаблению. В дальнейшем подобное послабление шло медленными, спотыкающимися шагами. Только в 1861 г. крестьянство освободилось от крепостной зависимости. Императорский указ от 1861 г. положил начало наступлению преобразований (сверху), известному как эпоха великих реформ. Хотя они и привели к либерализации жизни в России, самодержавное, централизованное, бюрократическое государство было слишком крепким и сильным, его репрессивный аппарат — слишком всесильным, средний класс же был слишком слабым, а исторически укоренившаяся покорность народа — слишком стойкой для того, чтобы процессы преобразований шли мирным путем. То, что в процессе государственного строительства развивалось как динамическая, активная правительственная власть, впоследствии оказалось настолько могучей статической силой, что она смогла успешно блокировать сколько-нибудь существенные реформы в самой себе, что и было наглядно продемонстрировано ее способностью выдержать всенародное восстание в 1905 г.

И только невыносимые тяготы и напряжение третьего года Первой мировой войны смогли пошатнуть царский режим и привести к его краху. Запоздалая республиканская революция в России внезапно произошла в феврале 1917 г.: царь был свергнут, а Временное правительство провозгласило демократические свободы и обязалось созвать Учредительное собрание для определения нового государственного строя России. Но к тому времени, однако, на волю вырвались социальные и политические силы, которые привели к Октябрьской революции и победе партии Ленина. В России завыла вьюга.

Примечания

Ключевский В.О. Курс русской истории XIX века. М, 1937. Т. 2. С. 130. В 80-е и 90-е годы XIX в. Ключевский (1841-19П) возглавлял кафедру истории Московского университета. Первое издание пятитомного «Курса русской истории» Ключевского вышло из печати в 1904-1908 гг

²Уетайвк)' Сеогрр. Кизз1а а! Пае Оа-дап о!' (Пе МоНегп Аде. Иеда Науеп, 1959- Р. 68 апб разз1т.

³Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры, СПб., 1904. Т. 1.С, 144, 145.

⁴ Там же. Т. I. С. 143; Мйикои. Кизз|а апд Из Спз|5. МУ, 1962. Р. 121 — 123- В основу второй книги положены лекции, прочитанные Милюковым в 1903 г, в Чикагском университете.

⁵НеШеШсЬагй. ЕпзегГтеп! апс! МШгагу СПап^е т Мизсоуу. СЫса^о апс1 ЬопПоп, 1971. Р. 103. На основании анализа документов Хелли подтверждает «главенствующую роль государственной власти в закрепощении крестьян» (С. 264).

⁶Мйикои Р. Кизз1а„. Р, 122.

⁷Милюков П.Н. Очерки... Т. 1. С, 133-134, 143-144. Милюков, однако, неоднократно подчеркивает причинное главенство внешнего фактора — «главенство внешнего роста над внутренним» (С, 144).

^вКлючевский В О. Курс... Т. 2, С, 208-209. О проявлениях крайней неуравновешенности характера Ивана Грозного уже в двенадцатилетнем возрасте, других его буйных выходках и неистовых скачках по Москве во главе ватаги сверстников в четырнадцать лет см.: Скрынников Р Г. Иван Грозный. М, 1975. С. 20.

⁵Скрынников Р.Г Иван Грозный.,. С. Зб.

¹⁰Ключевский ВО. Курс.Т. 2. С. 179-Подлинность переписки Грозного с Курбским оспаривает Эдвард Л, Кинан в кн.; Кеепап ЕЫюагсП. Т1те КигЬзкв-Сгогпу! АросгурПа: Пте 5еуеп1ееп(1т-Сетигу Сепез1з оГ Иге «Соггезропбепсе» АПпЬшеб [о Рппсе А. М. КигЬзкп апб Тзаг 1уап IV. СатЬгИ^е, Мазз., 1971. Автор разделяет мнение Скрынникова и некоторых других историков, которые считают письма подлинными,

¹¹Ключевский В О. Курс„,Т. 2, С. 196; Скрынников Р.Г Иван Грозный... С. 130-132. Скрынников цитирует записки современников, в которых говорится, что заговора как такового не было, но сторонники князя Владимира Андреевича вели неосторожные разговоры, о которых донесли царю.

¹²Скрынников Р.Г. Иван Грозный... С. 101.

¹³ Там же, С. 104. Анастасия, первая из семи жен Грозного, после продолжительной болезни умерла в 1560 г.

¹⁴Ключевский ВО. Курс.., Т. 2, С. 189-190\ Скрынников Р.Г Иван Грозный... С. Ю5-Ю7

¹⁵ Там же. Описывая опричнину, автор опирался главным образом на труд Ключевского,

¹⁶Скрынников Р.Г. Иван Грозный... С. 179-

¹⁷КлючевскийВ.О. Курс...Т. 2. С. 197. ;.•••• К

^1ВЛокоть ТВ Смутное время и революция-Берлин, 1923. С. 24. Считая 1917 г. новым «смутным временем», Локоть предвидит возможность «национального движения за возрождение России» во главе с новым Иваном, «диктатором, который выведет народ из хаоса революции к твердым основам национальной государственности» (С. 91-92).

¹⁹ Авторская характеристика петровской «революции сверху» основывается главным образом на следующих трудах;Погтзк)'МюЬае! Т. Кизз1а: А Н|,з1огу апс! ап 1п!егрге1а(Юп, МУ, 1955, УЫ.2, СЬарз 12-15; Ключевский В. О. Курс,, Т. 4.

²⁰Ключевский В.О. Курс., Т. 4. С. 225; Поптку МюЬае! Т. Кизз|а.„ Уо1. 2. Р, 390.

²¹ Там же, 1:1

²² НиЬЬагйЬеопапГ. Пте Есопопнсз оГ 5оу|е1 А§пси1Шге. Бопбоп, 1939. Р. 19. ; и

²³Ключевский В.О. Курс., Т, 3. С, II.

²⁴ Герцен А. И. Движение общественной мысли в России. М, 1907. С. 46-47, 154-155. Первое издание

книги вышло в 1851 г. в Германии. :К‘ ••

:н

<■

П

Наследие Ленина

История знает превращения всяких сортов

"•■'^я ‘ ВМ. Ленин, 1922

Ленин едва ли захотел бы войти в историю как основатель нового централизованного российского государства, которое после его смерти разрослось до огромных размеров. Убежденный марксист, он видел грядущий социализм и коммунизм как новое, бесклассовое общество, лишенное государственности. Перед марксистами-революционерами, по его мнению, стояла задача расчистить путь для управляемого народом «государства-коммуны», где не будет никакого правительства в виде бюрократического аппарата власти, ведающего государственными делами.

История, однако, склонна к иронии, и одно из ее проявлений заключается в том, что Ленин все же вошел в историю, среди прочего, именно как строитель нового государства. Подобную роль он предначертал в своем труде «Государство и революция», написанном в августе-сентябре 1917 г., где он в общих чертах обрисовал небюрократическое государство-коммуну в социалистическом будущем. Ленин подчеркнул марксистскую идею о том, что после свержения капиталистической системы устанавливается «диктатура пролетариата». Маркс и Энгельс весьма туманно описывали природу такой диктатуры, хотя и обнаруживали признаки ее в революционной Парижской коммуне 1870 г.

Для того чтобы узаконить в марксистских терминах свое стремление к захвату власти партией большевиков в условиях полубезвластия в России в 1917 г., Ленин доказывал в «Государстве и революции», что революционеры должны сокрушить существующий государственный строй и провозгласить диктатуру пролетариата, которую он описывал как централизованный орган насилия для подавления сопротивления эксплуататоров и руководства широчайшими массами населения — крестьянами, мелкой буржуазией и полупролетариями — в работе по организации социалистической экономики¹.

Новое российское государство, которому большевики положили начало в Октябре, было конституционно провозглашено Республикой Советов. Ее правительство, Совет народных комиссаров (Совнарком), являлось исполнительным органом Всероссийского съезда советов. Но власть в государстве принадлежала вовсе не тем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как это декларировалось Конституцией 1918 г. Она скорее принадлежала коммунистической партии России, которая осуществляла свое правление через Советы и другие правительственные и неправительственные организации, такие, как профсоюзы, посредством назначения в них на руководящие посты членов партии. Правда, в первые годы Совнарком, возглавляемый Лениным, действительно функционировал как исполнительный орган. Но даже при Ленине выработка политики по главным вопросам сосредоточивалась в Центральном Комитете партии и его Политбюро, в котором Ленин пользовался методом убеждения как «вождь» партии.

При наличии однопартийной системы, при государственном контроле над печатью и при установлении системы предварительной цензуры большевики, насчитывавшие в 1919 г. около 250 тыс. человек, обеспечили себе прочное господство. С учреждением ЧК (впоследствии ГПУ, а затем ОГЛУ) они создали централизованную политическую полицию с широкими полномочиями. Были национализированы земля, природные ресурсы, банки, транспорт и крупная промышленность. Введена монополия на внешнюю торговлю, а управление экономикой поручено Высшему совету народного хозяйства при Совнаркоме. Правительство переехало из Петрограда в Москву. Учитывая прошлую политическую культуру царизма, элементы которой были все еще свежи в памяти, послереволюционная ситуация как нельзя лучше подходила для возрождения российской бюрократии. К величайшей досаде Ленина, к концу его жизни этот факт стал очевиден.

В определенном смысле ленинский большевизм стоял за революцию сверху. Считалось и необходимым, и согласующимся с марксизмом, чтобы революционеры, выдвинутые восстанием на руководящую роль, участвовали в формировании режима, который прибегал бы к насилию для подавления свергнутых, но еще активных врагов революции, принадлежавших к бывшим правящим классам. Захват власти сам по себе не означал завершения революционного процесса, но являлся важным поворотным пунктом, после которого процесс должен был быть продолжен сверху, до тех пор пока революционное правительство использует репрессивные методы против все еще многочисленных классовых врагов. Так утверждал Ленин в своем написанном в 1918 г. труде «Пролетарская революция и ренегат Каутский». Отчетливо проявилась эта идея и в его датированных 1919 г. набросках к так и не завершенной работе о диктатуре пролетариата. Два отрывка заслуживают особого внимания. Первый — «диктатура пролетариата есть продолжение классовой борьбы пролетариата в новых формах». Второй — «государство лишь орудие пролетариата в его классовой борьбе. Особая дубинка, пеп бе р1из»².

Рассуждая таким образом, Ленин не ставил под сомнение уместность террора как одного из методов подавления врагов революции. В декабре 1917 г. в качестве политической полиции, уполномоченной бороться с контрреволюцией, была создана ЧК. Когда в августе 1918 г. в Пензе вспыхнул вооруженный мятеж Ленин приказал властям применять беспощадный массовый террор против кулаков, священников и белогвардейцев. Затем появился декрет о «красном терроре» от 5 сентября 1918 г., в котором указывалось, что Республика Советов должна быть ограждена от классовых врагов путем изоляции их в концентрационных лагерях³. Террористические акты, предпринятые эсерами в 1918 г., в том числе убийства высокопоставленных большевиков и германского посла графа Мирбаха и покушение на Ленина, встретили ответный широкомасштабный террор. Ленин и большинство других большевистских руководителей рассматривали государственный террор — расстрел на месте, захват заложников, произвольное тюремное заключение и т. п. — не просто как необходимую меру по отпору террористическим провокациям, но также и как узаконенный инструмент революционных действий сверху.

Любые сомнения по этому поводу рассеивает тот факт, что Ленин продолжал отстаивать уместность террора и после окончания Гражданской войны, и в период перехода к мирным условиям при нэпе. Советская Россия в этот период приступила к разработке проектов законодательства. Семнадцатого мая 1922 г. Ленин написал письмо наркому юстиции Д.И. Курскому относительно советского Уголовного кодекса. «Суд должен не устранять террор; обещать это было бы самообманом или обманом, — отмечал он, — а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши, без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»⁴.

Категория лиц, подлежащих террору и другим формам репрессий в качестве классовых врагов, во вдохновленных Лениным теории и практике революционного периода, пугающе разрасталась. В нее включались не только воинствующие монархисты, белогвардейцы и другие представители бывших правящих классов, но также на том или ином основании многие рабочие и крестьяне. Зажиточные крестьяне, называемые кулаками, были классифицированы как «деревенская буржуазия», и воззвание Совнаркома, подписанное Лениным и другими видными большевиками в июне 1918 г., объявило им «беспощадную войну». Предлагая поправки к антикулацкому указу, Ленин писал, что необходимо «точно определить, что владельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в местах сбора и ссылки, объявляются врагами народа и подвергаются заключению в тюрьме на срок не меньше 10 лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины»⁵.

Однако Ленин не считал революцию сверху путем подавления врагов единственной главной задачей нового строя. После того как закончилась Гражданская война и начался период нэпа, основной упор большевистской политики сместился на то, о чем Ленин писал в труде «Государство и революция»: на создание социалистической общественной системы. Это была созидательная задача, что и отражено в броском лозунге «Строительства социализма».

Реформистский путь к социализму ^..

Перспектива долговременных усилий по построению социализма потребовала серьезного пересмотра классовой марксистской схемы исторического развития. Маркс и Энгельс говорили о незамедлительном возникновении социалистического или коммунистического общества (используемые ими взаимозаменяемые термины) сразу же после пролетарских революций, которыми, как они полагали, были беременны страны развитого капитализма. Такие революции породят бесклассовые общества, которым предстоит сравнительно короткий переходный период, отмеченный сохранением государства в форме пролетарской диктатуры, чьей миссией является захват власти и подавление сопротивления свергнутой буржуазии. Перед подобным государством как таковым не ставилась задача административного управления или руководства обществом, занятым строительством коммунизма. На переходной низшей фазе коммунистического общества, которая в позднейших марксистских работах стала называться «социализмом», люди вознаграждаются в зависимости от количества вложенного труда, а на высшей стадии вознаграждение предусматривалось в соответствии с их потребностями. Эта высшая фаза возникнет по мере того, как отомрут пережитки прошлого и производительные силы благодаря современной машинной индустрии обеспечат изобилие.

Как считали Ленин и его соратники — большевики, Октябрьская революция привела Россию к социалистическому берегу истории, но столь отсталая в экономическом и культурном отношении страна не могла, несмотря на марксистскую диктатуру и национализацию ресурсов, по праву называться «социалистической», а уж тем более «коммунистической». Все еще существовали классы рабочих и крестьян с неизбежным антагонизмом между ними, существовало и государство как аппарат принуждения — в то время как социализм означал исчезновение деления на классы и государства в прежнем смысле слова. Осознавая суровую правду этих фактов, Ленин в 1920 г. писал: «Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества. Сила привычки миллионов и десятков миллионов — самая страшная сила»⁶.

Таким образом, нэповскую Россию, нищую и невежественную страну с ее огромным крестьянским большинством, которое по образу жизни и мышления являлось мелкобуржуазным классом, еще только предстояло превратить в Россию социалистическую. Она переживала период перехода от капитализма к социализму⁷ Этот переходный период, особенно в отсутствие революций в развитых европейских странах, должен был неизбежно быть длительным. «Тому поколению, представителям которого теперь около 50 лет, нельзя рассчитывать, что оно увидит коммунистическое общество, — заявил Ленин в 1920 г. на III съезде комсомола. — ...А то поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество, и сильно будет строить это общество. И оно должно значь, что вся задача его жизни есть строительство этого общества»⁸.

Процесс строительства социализма намечалось осуществлять в рамках нэпа путем эволюции, а не революции. Ленин по этому пункту занимал твердую и ясную позицию. Революция, объяснял он, есть такая перемена, которая ломает старый порядок до самого его основания, но не та, что осторожно, медленно и постепенно преобразует его, заботясь о том, чтобы ломать как можно меньше. Военный коммунизм представлял собой «революционный подход» к строительству социализма; он стремился полностью покончить со старой системой одним ударом и заменить ее новой. Нэп ознаменовал собой «реформистский подход», методом которого было «не ломать старого общественно-экономического уклада, торговли, мелкого хозяйства, мелкого предпринимательства, капитализма, а оживлять торговлю, мелкое предпринимательство, капитализм, осторожно и постепенно овладевая ими или получая возможность подвергать их государственному регулированиюлишь в меру их оживления».

Вот так величайший революционер XX в. разъяснял своей партии важность реформизма в определенных условиях. «Откуда следует, что “великая, победоносная, мировая” революция может и должна применять только революционные приемы? Ниоткуда это не следует». Главная, а возможно, единственная опасность для истинного революционера, заявлял Ленин, заключается в «преувеличенной революционности», означающей неспособность осознать пределы, в которых приемлемы революционные методы. «Настоящие революционеры на этом больше всего ломали себе шею, когда начинали писать “революцию” с большой буквы, возводить “революцию” в нечто почти божественное, терять голову, терять способность самым хладнокровным и трезвым образом соображать, взвешивать, проверять, в какой момент, при каких обстоятельствах, в какой области действия надо уметь действовать по-революционному и в какой момент, при каких обстоятельствах и в какой области действия надо уметь перейти к действию реформистскому. Настоящие революционеры погибнут (в смысле не внешнего поражения, а внутреннего провала их дела) лишь в том случае, — но погибнут наверняка в том случае, — если потеряют трезвость и вздумают, будто “великая, победоносная, мировая” революция

обязательно все и всякие задачи при всяких обстоятельствах во всех областях действия может и должна решать по-революционному.

Кто “вздумает” такую вещь, тот погиб, ибо он вздумал глупость в коренном вопросе, а во время ожесточенной войны (революция есть самая ожесточенная война) карой за глупость бывает поражение»⁹.

Предпочтение «реформистскому подходу» в противоположность революционному не было в отличие от того, что думали некоторые большевики, проявлением слабости Ленина-революционера, связанной с ухудшением состояния его здоровья в последние годы жизни. Оно явилось логическим следствием осознания факта, что сила, которой противопоставила себя партия, есть та самая упрямая «сила привычки» в десятках миллионов человек, все еще приверженных старому укладу повседневной жизни. Дубинкой государственной власти можно, конечно, сокрушить сопротивляющегося врага, однако выбить из людей силу привычки не так просто. Такой цели можно достичь лишь путем настойчивой и кропотливой воспитательной работы; отсюда необходимость реформизма и периода, определенного сменой целого поколения. Строительство социализма, таким образом, неизбежно представляло собой воспитательную работу. Заняв подобную позицию, Ленин всего лишь возвращался к ориентирам, данным в его ранней работе «Что делать?», посвященной воспитанию в массах марксистского сознания как главной задачи партии в организации революционного движения в России¹⁰.

В соответствии с идеей строительства социализма как воспитательной работы Ленин задумывал руководимую большевиками республику как просветительское государственное устройство, в котором формально непартийные организации, такие, как профсоюзы и местные советы, будут функционировать в качестве (прибегая к его собственной терминологии) «школы коммунизма». В таких организациях массы людей под руководством членов партии, сознательно преданных социалистической цели, постепенно научатся управлять экономикой и вести государственные дела самостоятельно, без бюрократов. Частью этого процесса познания Ленин назвал заимствование западной техники. Большевики должны заимствовать у американцев их «тейлоровскую систему» научного управления. Они также должны учиться и у немцев. «Пока в Германии революция еще медлит “разродиться”, наша задача — учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»¹— писал Ленин в 1918 г.

Ленин, стремившийся начертать социалистическое будущее нэповской России в своих последних программных работах 1921-1923 гг., был таким же утопистом в видении конечной цели, как и реформистом в выборе способов и средств. Его представления о конечной цели демонстрируют преемственность идеям Маркса, а также предшествовавшим поколениям русских радикалов, типичным представителем которых был Чернышевский. Социалистическая Россия станет небюрократическим обществом, управляемым народом, где будут ликвидированы классовые различия, обществом с крупномасштабной машинной индустрией, базирующейся на энергии электричества и действующей на плановой основе. Материальное изобилие такого общества будет распределяться по социалистическому принципу, а вся экономическая жизнь будет организована на кооперативных началах.

Вот это последнее представляло собой труднейшую задачу: предстояло шаг за шагом втянуть все население, включая крестьянство, в работу кооперативов и в совместный труд. В одной из последних статей Ленин назвал это «кооперированием России» и указал, что это будет работа на целую историческую эпоху, охватывающую как минимум одно или два поколения. Он отмечал, что прежние создатели кооперативных общин в XIX в., такие, как Роберт Оуэн, ошибались не в своем видении «социализма кооператоров», а в том, что верили, будто он может быть построен без политического переворота, подобного тому, который совершили в России большевики. Но как же может быть осуществлено кооперирование России? Ответ Ленина — совершить его невозможно без «культурной революции». Это означало длительную работу по культурному просвещению, начиная с ликвидации массовой неграмотности, — работу, направленную на перестройку массового — особенно крестьянского — сознания в плане создания общества «цивилизованных кооператоров»¹².

Ленин рассматривал индустриализацию России в качестве необходимой предпосылки культурной революции, ибо для того, чтобы стать «культурными», необходимо достичь определенного развития средств производства, определенной материальной базы¹³. Насколько важной станет индустриализация для «кооперирования» крестьянства, он подчеркивал ранее в своем известном высказывании о широком слое «середняков», которые в отличие от куда более малочисленных и зажиточных «кулаков» не использовали наемный труд, но и не воспринимали перемены столь же легко, как бедняки и батраки. О середняке он говорил: «Мы должны с ним жить в мире. Среднее крестьянство в коммунистическом обществе только тогда будет на нашей стороне, когда мы облегчим и улучшим экономические условия его жизни. Если бы мы могли дать завтра 100 тыс. первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами (вы прекрасно знаете, что пока это — фантазия), то средний крестьянин сказал бы: “Я за коммунию”»¹⁴.

Скорее всего, именно воспитательный эффект этого еще не созданного тракторостроения имел в виду Ленин, когда в одной из последних статей говорил, что индустриализация есть единственная надежда большевиков. «Только тогда мы в состоянии будем пересесть, выражаясь фигурально, с одной лошади на другую, именно, с лошади крестьянской, мужицкой, обнищалой, с лошади экономий, рассчитанных на разоренную крестьянскую страну, — на лошадь, которую ищет и не может не искать для себя пролетариат, на лошадь крупной машинной индустрии, электрификации, Волховстроя и т. д.»¹⁵. и-.

Возрождение Московии .< цу

Большевистские руководители рассматривали свою революционную республику как все еще отсталую Русь, сделавшую великий рывок на пути к предопределенному социалистическому будущему всего человечества. Ощущение рывка не было беспочвенным. Революция, сначала ее февральский и октябрьский этапы, смела многое из архаичного, что существовало в российском государстве на 1917 г.

Она смела царское самодержавие. Отделила русскую православную церковь от государства (одновременно породив новую ортодоксальную веру в марксизм-ленинизм). Она секуляризовала и значительно либерализовала институт брака и семьи. Ликвидировала управляемую полицией внутреннюю паспортную систему, с помощью которой прежний режим контролировал проживание и передвижение всех своих подданных, и упразднила черту оседлости для российских евреев. В рамках централизованной структуры партийного государе -тва она заменила царистское открытое колониальное правление и политику русификации в окраинных регионах, населенных главным образом национальными меньшинствами, хотя бы подобием государственной и определенной языковой и культурной автономией. Она поощряла участие народных масс в государственных делах через руководимые партией массовые организации. Провозгласила равноправие полов и открыла возможности для получения образования и карьеры для слоев, занимавших доселе низкое общественное положение и не смевших даже думать о широких перспективах. Вот все это и дало Троцкому основания заявить в 1924 г.: «По сути революция означает, что народ окончательно порвал с азиатчиной, с семнадцатым веком, со Старой Русью и тараканами»¹⁶.

Это заявление, однако, было не столько констатацией факта, сколько декларацией веры. Ленин, Троцкий и другие находившиеся у власти революционеры знали, что старая Святая Русь все еще очень живуча в их стране. Как бы решительно ни поддерживали революцию рабочие в своих заводских и фабричных комитетах, крестьяне, поделившие земельные наделы, солдаты, проголосовавшие против войны ногами, — все они в своем большинстве не порвали со многим, что было заложено в них старой Россией. Та Россия продолжала жить в церквах, в деревенском м и р е, в патриархальной крестьянской семье, в старых ценностях, в старых развлечениях и взглядах, в грязных дорогах и дремучей неграмотности. Призыв Ленина к длительной культурной революции в форме партийной работы по преодолению старого образа жизни отражал его понимание этих обстоятельств.

Однако веру в то, что революция знаменовала великий скачок России в будущее, разделяли не все. Некоторые инстинктивно чувствовали, что она скорее представляла собой отступление страны от ориентированного на Европу петербургского периода в ее прошлом, когда она была форпостом Азии в противостоянии Европе. Действительно, именно западные государства в конце концов в ходе Гражданской войны осуществили интервенцию в поддержку белых, и именно на Запад бежало большинство белых, когда их дело было проиграно. Образ большевистской Руси, противостоящей Западу, вдохновил Блока на создание в 1918 г. поэмы «Скифы», которая начинается так:

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами! гп¹’’

Да, скифы —мы. Да, — азиаты мы, — с!

С раскосыми и жадными очами!

Писатель Борис Пильняк также считал восстание 1917 г. мятежом крестьянской России против петровского периода и возвратом к прошлому. «Всего через несколько дней после революции, — говорил герой автобиографического романа “Голый год”, написанного в 1921 г., — Россия... была на пути назад в семнадцатый век»¹⁷.

Еще одним фактом, говорившим в пользу идеи возрождения Московии стала мессианская тема в ленинской теории и практике, которая привела к созданию в Москве в 1919 г. III Интернационала, или Коминтерна как органа руководства мировым революционным движением. Идея его появилась в работе Ленина «Что делать?», которая в 1902 г. рисовала картину того, как российский пролетариат, свергнув царизм, становится «авангардом международного пролетариата». Мессианство на протяжении веков было российским феноменом, нашедшим отражение в теории «Москва — третий Рим», которую в XVI в. развивал русский монах Филофей, предначертавший Московии роль носителя святой истины для всего христианского мира после падения двух предыдущих Римов: первый и подлинный — под натиском варваров и второй Рим в Константинополе — завоеванный турками. И теперь, в 1919 г., ленинское партийное государство со столицей в Москве представляло себя авангардом пролетарской диктатуры, являвшей пример для подражания всем рабочим партиям. Святой истиной ныне стал ленинский марксизм, который надлежало донести до трудящихся всего мира.

Пролетарские революции в развитых западных государствах, на которые Ленин так надеялся в условиях охватившего Европу в конце Первой мировой войны кризиса и в которых он видел потенциальное спасение революции в отсталой России, так и не осуществились. Призывы Коминтерна к революционным восстаниям за рубежом остались по большей части неуслышанными, а поход Красной Армии на Польшу в 1920 г. закончился поражением. Таким образом, хотя Республика Советов выжила в Гражданской войне и иностранной интервенции, завершившихся в конце 1920 г., она очутилась в положении, которое Ленин окрестил «враждебным капиталистическим». И даже большевики были способны усмотреть параллель с враждебным иноземным окружением Московского государства в период его возникновения.

Более того, выработанная Лениным дипломатия имела сходство, о котором он и сам мог не подозревать, с дипломатией раскола, проводившейся Московским государством в своем враждебном окружении. Ленин рассматривал дипломатию как оборонительное оружие для поддержания раскола среди врагов Республики Советов и обеспечения тем самым ее выживания. «Пока мы не завоевали всего мира, пока мы остаемся, с точки зрения экономической и военной, слабее, чем остальной капиталистический мир, до тех пор надо держаться правила: надо уметь использовать противоречия и противоположности между империалистами. Если бы мы этого правила не держались, мы давно, к удовольствию капиталистов, висели бы все на разных осинах. Основной опыт в этом отношении мы имели, когда заключали Брестский договор»¹⁸. Договор в Брест-Ли-товске, предусматривающий сепаратный мир дорогой ценой территориальных уступок, был заключен по настоянию Ленина делавшим первые шаги советским правительством в начале 1918 г. Это было первое, а для Ленина — классическое соглашение с капиталистическим правительством, которое служило советским интересам, в данном случае — цели выживания революции.

За рубежом некоторые российские интеллектуалы из числа белой эмиграции пересматривали свое отношение к революции, которая превратила их в беженцев. История России знала грандиозные крестьянские восстания, среди которых особенно примечательны возглавленные Степаном Разиным в XVI в., Иваном Болотниковым — в XVII и Емельяном Пугачевым — в XVIII в. Так кто же были Ленин и его большевистские комиссары в кожаных куртках, если не вожди еще одного такого крестьянского восстания — только в XX в.? И были ли они действительно марксистскими реформаторами российской культуры, каковыми они себя объявляли, или невольными проводниками национального возрождения России? Не формируется ли опять вследствие их революции сильное централизованное Российское государство? И не является ли сам большевизм (в отличие от марксистского и европейского «коммунизма») чисто русским, как и его название, явлением?

Таков был ход мыслей членов группы бывших белых, которые опубликовали в 1921 г. в Париже сборник эссе под общим названием «Смена вех». Отказавшись от взглядов своих белых собратьев на большевизм как на явление, России чужеродное и враждебное, они говорили о «великой русской революции», которая ознаменовала возрождение российской государственности и только одна была способна восстановить престиж России как великой державы, о революции, интернационализм которой, олицетворяемый III Интернационалом, продолжал старую российскую универсалистскую идею «Москва — третий Рим». Рожденный революцией режим, считали они, не был анархистской центробежной силой, раздирающей страну на части, но являлся «центростремительной силой», заново цементирующей ее воедино после нового Смутного времени. Интеллигенция России проникнется «таинством государства», в результате чего Российское государство в итоге выполнит свою миссию «посланца Божьего на земле».

Николай Устрялов, интеллектуальный лидер группы, писал, что как Французская революция наряду с Декартом и Руссо, Вольтером и Гюго, Людовиком XIV и Наполеоном стала гордостью французов, так и великая русская революция наряду с Пушкиным и Толстым, Достоевским и Гоголем, Петром Великим, русской музыкой и русской религиозной мыслью будет гордостью России. Усилия большевиков по воссоединению населенных меньшинствами окраин с центром найдут сочувствие у российских патриотов «во имя России великой и неделимой»; национальные меньшинства примут большевизм, являющийся «конечным продуктом» российской культуры, поскольку они уже стали ее носителями. И даже если математически будет доказано, отмечал Устрялов, что 90 процентов революционеров являются нерусскими по происхождению, в основном евреями, это нисколько не изменит исконно русской природы движения: это не они направляли русскую революцию, но она направляла их. И теперь, при нэпе, который Устрялов называл «экономическим Брестом большевизма», ленинская новая Россия отходила от ортодоксальных коммунистических позиций. «Чтобы спасти Советы, Москва жертвует коммунизмом». Это была «эволюция революции», сравнимая с термидором французской революции — отступлением якобинского экстремизма, выразившимся в казни Робеспьера 9 термидора. На основе подобного толкования авторы «Смены вех» призывали своих собратьев, небольшевиков, работавших в советских учреждениях в качестве управленцев и специалистов, к лояльному сотрудничеству с ленинским режимом из соображений русского патриотизма. Устрялов окрестил подобную тактику «национальным большевизмом»¹⁹.

«Смена вех» была перепечатана в Советской России, широко обсуждалась в среде большевистских руководителей; ее наряду с последующими сочинениями группы разрешили к распространению среди «буржуазных специалистов», работавших на советский режим, многие из которых позитивно восприняли ее патриотическую философию. Ленин, прочитав сборник, заявил своим товарищам, собравшимся на XI съезд партии в 1922 г.: «Я думаю, что этот Устрялов этим своим прямым заявлением приносит нам большую пользу... Этакие откровенные враги полезны, надо сказать прямо. Такие вещи, о которых говорит Устрялов, возможны, надо сказать прямо... История знает превращения всяких сортов... Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев или советских служащих, участников нашей новой экономической политики. Это основная и действительная опасность».

Опасность, объяснял Ленин, заключалась в подрыве культуры, поскольку бывшие чиновники и другие оставшиеся в наследство от прежнего режима работники советских учреждений могут заразить своих коммунистических хозяев старыми российскими бюрократическими привычками и образом мыслей. Для того чтобы разъяснить эту точку зрения, Ленин употребил весьма сильное сравнение. Он напомнил, что в исторических книгах зафиксировано, что порой одна нация завоевывает другую. «Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то, бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю»²⁰. Опасность состояла в том, что вместо преобразования все еще упорно сохраняющейся культуры старой России может со временем произойти русификация новой, большевистской культуры, превращение революции в русицизм.

Поскольку Ленин видел в политической революции лишь средство, при помощи которого большевики создали себе возможность построить социализм в России, он никогда не допускал, что октябрьский переворот был преждевременным в свете того, что социалистические революции в европейских странах так и не произошли. Он предал анафеме марксистов-меньшевиков — «наших европейских филистеров», как он их называл, которые считали ошибочным для социалистов брать власть в столь отсталой в культурном отношении стране, как Россия. Весьма вызывающе он отвечал, что если для строительства социализма необходим, как они говорят, определенный уровень культуры, то «почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы»²¹.

За вызывающим тоном, однако, крылось тревожное осознание Лениным, часы жизни которого уже были отмерены, что постепенное преобразование нэповской России в социалистическое общество было в предстоящий период не единственной возможностью. Как он признавал в своей речи на XI съезде партии, существовала альтернативная возможность того, что в соревновании культур старое одолеет новое. Ужасная сила старой российской привычки может в итоге взять верх. «Нация-завоеватель» (большевистская революция) может быть подорвана изнутри «покоренной нацией» (культурой русского царизма). Беспокойство Ленина по поводу такой возможности переросло в глубокую тревогу, когда ему стало ясно, что «реальная и главная опасность» может таиться и кое-где еще помимо советских служащих, придерживающихся взглядов «Смены вех», или бывших чиновников, которые внедряли царистские нравы в большевистскую администрацию.

Но, скорее всего, опасность эта могла лежать на самом верху: в восприимчивости некоторых высокопоставленных большевиков к этим влияниям, в их готовности поддержать реакционные тенденции. В частности, такие большевики поощряли «бюрократизм» и проявляли в отношениях с национальными меньшинствами в республиках русский великодержавный шовинизм, или «истинно русское настроение». Выяснилось, что наиболее отличился в этом обрусевший грузинский большевик Сталин, который к 1922 г. сосредоточил в своих руках огромную власть в качестве генерального секретаря Центрального Комитета и главы двух правительственных органов: Комиссариата по делам национальностей и Комиссариата рабоче-крестьянской инспекции. В записках по национальному вопросу, продиктованных 30-31 декабря 1922 г. (незадолго перед ударом, положившим конец его активному участию в государственных делах), Ленин резко критиковал Сталина, его вспыльчивого земляка Серго Орджоникидзе и шефа ЧК поляка Феликса Дзержинского как обрусевших инородцев, которые пересаливают по части «истинно русского настроения». Сталина он заклеймил как «великорусского держиморду». Эти заметки являлись частью подготовки Ленина к смещению Сталина с поста генерального секретаря на предстоявшем XII съезде партии. Резкое ухудшение состояния здоровья в марте 1923 г., однако, не позволило ему присутствовать на съезде, что дало Сталину возможность выдержать это самое серьезное испытание на пути к власти²².

Таким образом, хотя в последней публичной речи в ноябре 1922 г. Ленин предсказал, что «из России нэповской будет Россия социалистическая»²³, будущее России в конце жизни виделось ему весьма туманно. За его апологией Октября и оптимистическими прожектами, содержавшимися в последних выступлениях и статьях, крылась неуверенность в исходе революции. Он видел, что существует возможность возврата к прошлому, что в Республике Советов может возродиться старая Россия и что Сталин может сыграть во всем этом решающе важную роль. Его предчувствия оказались пророческими.

Равные пути большевизма т оюд- к кышт-щ.шг

Несмотря на то, что последователи Ленина разделяли очень многое в его учении, они не были безликой массой людей, механически повторяющих мысли вождя. Каждый имел свое мнение, каждый был самобытной политической личностью со своими культурными предрасположенностями, противоречивыми властными интересами и собственными взглядами на ситуацию в Советской России. Вне зависимости от того, как бы страстно они ни подчеркивали необходимость «следовать ленинским путем», выбирать они намеревались на самом деле различные дороги. Отдельные лидеры и фракции в каждом случае выделяли ту или иную часть ленинского большевизма, игнорируя либо умаляя другие части, а то и преобразовывая их в нечто совершенно иное.

Судя по известной нам точке зрения, основанной главным образом на работах Троцкого, после смерти Ленина в большевистском руководстве существовало два противоречивых политических курса. Левое крыло выступало за ускоренную индустриализацию внутри страны и активное поощрение революций за ее рубежами. По последнему вопросу они продолжали верить в ленинскую точку зрения о том, что социалистическая революция в России никогда не завершится успехом без поддержки социалистической революции в одной или нескольких передовых странах. Правое крыло, выступая за индустриализацию в пределах возможностей страны и с надлежащим соблюдением равновесия между развитием тяжелой и легкой промышленностей, ориентировалось, согласно поздним взглядам Ленина, на постепенное строительство социализма, основанное на крестьянском кооперировании, и призывало к осторожности в международных делах. Таким образом, каждое из них нашло, что выделить из многообразного наследия ленинского большевизма, но они акцентировали различные его элементы.

Благодаря тенденции приспосабливать политику партии ктрадиционно русскому институту, деревенской общине, и принижать роль мировой революции, правое крыло в партии представляло умеренный русский национальный большевизм. Согласно одному хорошо осведомленному автору, работавшему в те годы в советском правительстве, приоритет идеи «социализма в одной стране» принадлежал лидеру правых в партии и преемнику Ленина на посту главы советского правительства Алексею Рыкову²⁴. Его соратник в середине 20-х годов Николай Бухарин, признанный интеллектуал в партии и редактор «Правды», стал главным проводником этой идеи. Поскольку игнорирование перспективы мировой революции или даже преуменьшение ее значения считалось отходом от ленинского большевизма, публичное высказывание подобных взглядов не допускалось, тем более в то время, когда левые обвиняли правых в «национальной ограниченности». Бухарин даже публично предупреждал против склонности «плевать» на мировую революцию и заявлял, что «такая склонность могла бы дать толчок подъему своей собственной особой идеологии, своеобразному “национальному большевизму” или чему-нибудь еще в таком же духе»²⁵.

В узком же кругу, однако, некоторые члены правого крыла рассуждали совсем по-другому. Рыков говорил своему другу, американскому журналисту Рес-вику, что, «если мы, отсталый народ, перестанем играть в мировую революцию и устроим национальную жизнь по образцу нашего традиционного сельского мира, у капиталистического мира не будет причин нас бояться. Напротив, в их интересах будет поставлять нам оружие или даже присоединиться к нам, если на нас нападет Япония или Германия». Другой видный представитель умеренных, Авель Енукидзе, в одной из бесед с Ресвиком сказал, что, когда мировая революция не произошла, «именно нам пришлось расхлебывать кашу», т. е. пойти на далеко идущие уступки частному предпринимательству как в промышленности, так и в сельском хозяйстве; он также отмечал, что, если бы Ленин прожил еще несколько лет, он исправил бы свою ошибку 1917 г. относительно неизбежных и скорых революций в зарубежных странах²⁶.

Национал-большевизм правых означал, таким образом, приспособление целей и политики режима к образу жизни преобладающе крестьянского населения и практический отказ от мировой революции, на которую делал ставку Ленин. А поскольку революционные интернационалисты в левом крыле партии во главе с Троцким не желали поступиться ленинским постулатом о том, что окончательный успех революции в отсталой России зависит от революций в более развитых странах, пропасть между двумя группировками была абсолютно непреодолимой. Они были непримиримы друг к другу, и, именно благодаря такому глубокому расколу Сталин, смог маневрировать на пути к власти и поочередно победить обе фракции.

Была ли у него, помимо этого оппортунизма, собственная политическая ориентация, отличная от позиций его большевистских соратников слева и справа? По мнению Троцкого, сложившемуся в начале 30-х годов и оказавшему значительное влияние на исследователей, такой ориентации у Сталина не было. Он был «центристом», который в стремлении к единственному, что имело для него значение — власти, — объединил силы с правыми, а потом, когда левые потерпели поражение в 1927 г., сделал резкий поворот влево против прежних союзников. Он принял программу правых, когда начал отстаивать в конце 1924 г. идею социализма в одной отдельно взятой стране, а затем заимствовал программу левых, или ее карикатурное подобие, когда в 1928-1929 гг. стал выступать с самостоятельной позиции.

В отличие от этого мнения о Сталине, я считаю, что у него была своя весьма четкая ориентация и что на протяжении 20-х годов он выработал политическую программу, в которой она и нашла свое ясное выражение. Его политика коалиции с правыми против Троцкого не позволяла ему открыто высказать подобную концепцию до разгрома левой оппозиции в 1927 г., и даже в последующие годы он старался не раскрывать в полной мере экстремизм своей программы. Эту программу можно очертить в общих чертах по различным отдельным выступлениям Сталина в течение этого десятилетия. Отличаясь от позиций как левых, так и правых, она имела индивидуальный «сталинский» характер.

Его «истинно русское настроение» превращало его в национал-большевика, совершенно отличного от умеренных в правом крыле партии. Хотя он был солидарен с правыми в утверждении, что Советская Россия может успешно продвигаться к социализму в условиях международной изоляции, между ними су-шествовало различие в том, как он и они отстаивали свои позиции, отражавшие в свою очередь различие между русским национализмом Сталина и русским национализмом правых. Как позиция национального самоуважения национализм бывает двух основных видов: патриотизм, т. е. преданность своему народу и положительным чертам его национального характера, и шовинизм, т. е. высокомерная самодовольная национальная гордость и чувство превосходства над другими нациями. Национал-большевизм правых был национализмом первого вида, Сталина — второго. Его национализм был радикальной версией русского национал-большевизма, смесь большевистской революционности с великорусским шовинизмом, который Ленин разгадал в нем еще в 1922 г. Национал-большевизм Сталина выражал гордость способностью России идти к социализму в одиночку и пробить дорогу к социалистическому будущему для всего человечества — точно так же, как она в 1917 г. указала Европе путь к революции.

Кроме того, русский национализм Сталина имел антисемитскую окраску. В середине 20-х годов Сталин исподволь использовал антисемитизм в борьбе против левой оппозиции, главные лидеры которой — Троцкий, а потом Зиновьев и Каменев — были евреями. Он поощрял травлю лидеров оппозиции именно за то, что они были евреями, на собраниях, проводимых в заводских партийных ячейках²⁷ Свою группировку в партии он определял как русскую фракцию, а троцкистскую — как еврейскую. Похоже, Сталин пришел к убеждению, что евреи, какими бы обрусевшими они ни были в культурном отношении, не способны стать подлинно русскими, что, например, нашло свое выражение в том, что он взял в кавычки слово «русские» в пассаже, где упоминались «русские» меньшевики типа Абрамовича и Дана²⁸. Смысл этого приема для партии, для страны и для него самого заключался в том, что большевизм является не еврейским феноменом, а национальным русским явлением и что Ленин как основатель партии и он, Сталин, как будущий преемник Ленина являются подтверждением этой истины.

Гордясь тем, что он «русский» большевик, Сталин нашел ответ на вопрос, мучивший многих граждан нового государства, как обрести идентичность. Он весьма своеобразно трактовал роль государственности в Советской России, которая представлялась как коллективная идентичность. Что касается строительства социализма в стране, то этот процесс он представлял как миссию России в мировой истории. Свое место в этом процессе он определял весьма четко: сильный политический лидер, укрепляющий свое положение и в партии, и вне ее.

Сталин рассматривал Ленина и самого себя как вождей Советской России, которая являлась законным правопреемником России прошлой. Таковым было значение записки, адресованной членам Политбюро в 1926 г. Он находил огорчительным, что некоторые представители украинской интеллигенции стремились к дерусификации и культурной разобщенности с Москвой — и это в то время, когда рабочие Запада с восхищением взирают на Москву как на оплот мировой революции и ленинизма; сам же ленинизм он назвал «высочайшим достижением русской культуры»²⁹. Устрялов в «Смене вех» еще до него назвал большевизм «конечным продуктом» русской культуры. Мысль была настолько из ряда вон выходящей, что ее повторение Сталиным почти слово в слово пять лет спустя убедительно доказывает, что он черпал вдохновение именно в этой устряловской цитате. Ленину, для которого не существовало такого понятия, как единая русская культура, сама идея о ленинизме или большевизме как о «высочайшем достижении» этой культуры показалась бы нелепой. Для Сталина же она была естественной и правильной. С его точки зрения, и Ленин, и он сам были представителями уходящей в глубь веков русской культуры, выразителями всего лучшего, что в ней есть. Таким было направление мыслей Сталина в 20-е годы, когда он стал одним из правителей страны и жил в Кремле с его дворцами и соборами, в этой древней крепости на берегу реки Москвы. Именно в это время он выработал свою политическую программу.

Письмо, написанное в 1930 г. (но обнародованное спустя десятилетия), демонстрирует, насколько Сталин был исполнен решимости извлекать уроки из русской истории в процессе разработки политики на ближайшее советское будущее. Письмо это он написал певцу пролетариата, поэту Демьяну Бедному. Незадолго до этого в советской печати появились стихотворные фельетоны Бедного, основанные на действительных событиях. Один из них, «Слезь с печки», стал откликом на сообщения о снижении добычи угля в Донбассе вследствие неумелого управления и низкой дисциплины среди шахтеров, недавно набранных по деревням. В другом фельетоне, «Перерва», речь шла о железнодорожной катастрофе, случившейся по халатности стрелочника на станции Перерва между Москвой и Курском. В стихотворениях Бедный причиной этих несчастий называл типичные черты характера: леность и небрежность, унаследованные от прошлого России. И чтобы избежать повторения подобных случаев в будущем, писал Бедный в заключение первого из упомянутых фельетонов, «мы должны переделать свою природу, а не скулить и лежать на печке “предков”».

Подобная сатирическая социальная критика имела прецедент: Ленин ставил перед Советской Россией задачу преодолеть национальное наследие «обломовщины», праздное мечтательное существование, которое задолго до революции обессмертил герой романа Гончарова. Тем не менее Бедный за свои фельетоны подвергся критике со стороны Центрального Комитета. Встревоженный этим, он направил Сталину личное письмо, в котором, упоминая русских сатириков XIX в. Гоголя и Щедрина, отстаивал право писателя критиковать темные стороны советской жизни.

В ответе, выдержанном в резко отрицательном тоне, Сталин изложил свое кредо в отношении русской национальной гордости.

«Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию... Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу и, прежде всего, русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих, как признанному своему вождю, проводящему самую революционную и самую активную политику, какую когда-либо мечтали проводить пролетарии других стран. Руководители революционных рабочих всех стран с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала еще Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Все это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса». Вместо того, чтобы понять все это, что же сделал Бедный? Он разнес по всему миру, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную “Перерву”, что “лень” и стремление “сидеть на печке” являются чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими». Это, заявил Сталин, есть не большевистская критика, но клевета, развенчивание СССР, развенчивание русского пролетариата³⁰. >’ 'нн* ■

Противопоставление России «революционной» России «реакционной» является переложением высказывания Ленина, которое он цитировал в подкрепление своей позиции. Но рассуждения Ленина не имели ничего общего с аргументом, который теперь Сталин адресовал Бедному. Национальное прошлое России, которое Ленин считал деспотическим и рабским и как таковое — «сосудом мерзости и запустения» (если воспользоваться бранным выражением Сталина), для Сталина было «поучительнейшим». Если кто-либо из революционных лидеров в те дни и изучал с жадностью прошлое России, так это был сам Сталин.

История действительно, как говорил Ленин, знает всяческие превращения, особенно после таких великих переломов в социальном существовании, как русская революция. Возвращение царского прошлого, которого опасался Ленин, все же произошло, но таким путем, которого он не предвидел и едва ли мог бы себе представить. А случилось так потому, что его преемник нашел в далеком прошлом России модель политики строительства социализма — и сумел выстроить свои действия сообразно своей необычной концепции.

Примечания

¹Ленин В.И. Поли. собр. соч, Т. 33. С. 26.

² Там же. Т. 30. С. 261 -262.

⁵ Обе цитаты из кн.: СштЕ.Н. ЗоааИвт ш Опе Соипггу, 1924-1926, ХУ. Воок 2. Р. 424-435.

⁴Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 190,

⁵ Там же. Т. 36. С. 316.

⁶ Там же.

^I Там же. Т. 41. С. I -104-

⁸ Там же. Т. 41. С. 27. В 1сн.: 5Ьар1го ЬеопагЫ. ТЪе СопптшшЫ Рану оГ Ше Зоу^ег Ытоп. ХУ, 1959- Р. 264. Леонард Шапиро отмечает, что примерно в то же время Ленин в беседе с испанским социалистом Фернандо де лос Риосом заметил, что переходный период продлится, «возможно, сорок или пятьдесят лет».

⁵Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 223.

¹⁰ Подробнее о ленинском понимании переходного периода см.: Тискег ВоЬеИ С. Ро1Шса1 Си1шге апб ЬеабегяШр >п 5оч>ег Кигма,- Рюш Ьешп 1о СогЬасЬет ХУ, 1987 СЬар 3-

^IIЛенин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 30.

¹² Там же. Т. 45. С. 369-377

¹³ Там же.

¹⁴ Там же. Т. 38. С. 204. С этим заявлением Ленин выступил в 1919 г.

¹⁵ Там же.Т. 45. С. 405.

¹⁶Тго1$куЬ. Ц1егашге апб Кс\'0]нпоп.Апп АгЬог, 1960.Р.94.

¹⁷Кеск Уега Т. Вопя РХтак: А 5оу1с1 \\Унгег т СопШсг у/ЦЬ гЬе 5гаге. МопгЬгса1, 1975. Р. 96. В книге говорится (С. 5-6), что Сталин, упоминавший «Голый год» в 1924 г. в серии лекций «Об основах ленинизма», был знаком с произведениями Пильняка.

¹⁸ Выступление 6 декабря 1920 г. Ленин В.И. Полн. собр. соч.Т. 40. С. 56.

¹⁹ Смена вех. 2-е изд. Прага, 1922. С. 50, 56-59, 62-63, 68, 69, 146, 182-183. Об устряловском «национал-большевизме» как верной тактике русских патриотов см. его статью «Национал-большевизм» в кн.: Под знаком революции. 2-е изд. Харбин, 1927. С. 47-53-ОбУстрялове и его влиянии в России см.: АгурскийМ. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.

²⁰ЛенинВ.И. Полн. собр. соч.Т. 45. С. 94-96.

²¹ Там же. Т. 45. С. 381.

²² Подробно о ленинском обвинении Сталина в великорусском шовинизме и его безуспешной попытке сместить Сталина см.: Такер Роберт С.Сталин: Путь к власти. 1879-1929- История и личность. М„ 1991. Гл. 7.

²³Ленин В.И.Поли. собр. соч.Т.45. С. 309.

²⁴Валентинов Н. Доктрина правого коммунизма: 1924-1926 годы в истории советского государства. Мюнхен, 1960. С. 16.

²³ Процитировано Стивеном Коэном в: СоЬеп 51ерЬеп Р.ВикНапп апсПНе Во15НеУ|к КегоШбоп. А РоПй-са1 ВюдгарНу, 1888-1938. Ы.У., 1973-Р- 188. Об обвинении левых в «национальной ограниченности» СМ. )ОС. С|1.

²⁶КезиНскУ'. Шгеагшемэ1ипоп.Оисадо, 1952.Р.255, 164.

²⁷ См. конкретные примеры, приведенные по неопубликованному очерку Л. Троцкого «Термидор и антисемитизм», написанному в 1937 г. (МеЖгеарТгокку апб гНе^^й. РМ1абе1рЫа, 1971. Р. 174-178.)

²⁸Сталин И В.Соч. Т. 12. С. 343- Выступление на XVI съезде ВКП(б).

²⁹ Там же. Т. 8. С. 142-143-

³⁰ Там же. Т. 13. С 25. Курсив автора. Относительно письма Демьяна Бедного и ответа Сталина см.: Эвентов И. Жизнь и творчество Демьяна Бедного. Л„ 1967. С. 205-208.

. Г •'

Я!

-•Гм.

гЧ’-

Сталинская программа

Государственная власть необходима как рычаг преобразований. Новая государственная власть создает новую законность, новый порядок, который является революционным порядком.

И.В. Сталин в беседе с Г. Уэллсом, 1934

Сталин был не просто исполнителем второй революции, как можно было бы предположить, но ее политическим архитектором. Он взялся за это смелое предприятие сознательно и уверенно, весьма уверенно, как оказалось вскоре. К 1928 г. у него уже появились политические ориентиры, дававшие ему представление, что и как надо делать. Он действовал согласно идее, которая начала формироваться у него еще до того, как он приступил к процессу революционных перемен. Каким бы ни представлялся первоисточник иным умам и в иные времена, именно Сталин собрал все составные части в единое целое. Последствия оказались для его страны во многих отношениях катастрофическими, и это есть другая важная часть нашего исследования.

Подобно Ленину и другим большевистским лидерам, Сталин был привержен цели превращения России нэповской в Россию социалистическую. Отличительной чертой его теории, однако, являлись три предпосылки; взятые вместе, они составляли основу его подхода. Во-первых, движущей силой перемен могло и должно было быть революционное использование государственной власти. В осуществлении преобразований страны следует задействовать все ресурсы партийного государства, включая комиссариаты, правоохранительные органы, вооруженные силы, иерархию партийных комитетов и партийных организаций по всей стране, причем в случае необходимости и в принудительном порядке. Во-вторых, главная цель такого революционного применения государственной власти состоит в наращивании и расширении самой государственной власти. Преобразование России нэповской в Россию социалистическую означало строительство могучего в экономическом и военном отношениях советского русского государства, владеющего средствами производства и способного защитить себя во враждебном мире. В-третьих, необходимость быстрой подготовки к предстоящей войне жестко обусловливала максимально быстрые темпы осуществления всех этих преобразований.

Таким — в самом сжатом виде — был подход Сталина к революции сверху. И если многие и оставались в неведении относительно того, что он разработал этот подход еще до того, как обрел политическую способность его реализовать, то отчасти благодаря Троцкому и другим, которые распространяли неверное представление о Сталине как политическом импровизаторе, мало проявлявшем интерес к каким-либо теориям и идеям, а заинтересованном лишь в упрочении собственной власти.

Моя интерпретация возникновения и подъема царизма продемонстрировала приоритет внешней политики над внутренней в качестве ключевого фактора. Требования обороны и усиления собственного могущества сыграли решающую роль во внутренней политике первых русских царей, направленной на привлечение всех классов к обязательной службе на благо централизованного государства. И в политической программе Сталина задачи внешней политики в условиях «враждебного капиталистического окружения» вновь оказались первоочередными. Все прочее должно было быть подчинено одной великой задаче скорейшего наращивания военно-промышленной мощи.

К революции через войну

В отличие от национал-большевизма правого крыла партии в сталинском варианте делался обдуманный упор на грядущие коммунистические революции за рубежом. Но не в качестве необходимого условия для строительства полностью социалистического общества в России, как считали левые, а в качестве условия для «окончательной», т. е. бесповоротной и необратимой, победы социализма. Распространение международной коммунистической революции было необходимо как гарантия безопасности Советской России, занятой строительством социализма, против окружающих ее враждебных сил. Сталин утверждал это в 1926 г. с предельной ясностью.

«Думать, что капиталистический мир может равнодушно смотреть на наши успехи на хозяйственном фронте, успехи, революционизирующие рабочий класс всего мира, — это значит впадать в иллюзию. Поэтому, пока мы остаемся в капиталистическом окружении, пока пролетариат не победил, по крайней мере, в ряде стран, мы не можем считать свою победу окончательной, следовательно, какие бы успехи ни показали в своем строительстве, мы не можем считать страну диктатуры пролетариата гарантированной от опасности извне. Поэтому, чтобы победить окончательно, нужно добиться того, чтобы нынешнее капиталистическое окружение сменилось социалистическим, нужно добиться того, чтобы пролетариат победил, по крайней мере, еще в нескольких странах. Только тогда можно считать нашу победу окончательной»¹. Тех зарубежных наблюдателей, которые не воспринимали подобные неоднократные заявления Сталина всерьез и считали его национальным государственным деятелем, озабоченным лишь развитием «одной отдельно взятой страны», ожидали в будущем сюрпризы.

Сталин, однако, хранил верность мировой революции весьма неленинского образца, что проистекало из его особого национал-большевизма. Ленин, а после него левая оппозиция делали ставку на революции в «передовых» странах; сталинское видение грядущих революций благодаря его русоцентризму было сосредоточено на соседних странах, большинство из которых под эту категорию не попадало.

В 1921 г. Сталин высказал точку зрения, что для Советской России, остающейся пока «социалистическим островом», было бы лучше, если бы она имела «в качестве соседей одно крупное, индустриально развитое или несколько советских государств»². В 1924 г. он вновь подтвердил эту свою позицию, написав, что пути развития мировой революции «не так просты», как казалось прежде. Некогда считалось, что революция произойдет посредством одновременного вызревания элементов социализма в более развитых странах, однако теперь такая идея нуждалась в значительной корректировке. Более вероятной перспективой представлялось, что мировая революция осуществится путем революционного «отпадения» все новых и новых стран от системы

Збб империалистических государств, которые последуют путем «первой отпавшей страны»³. Два года спустя в процитированном выше заявлении о необходимости «социалистического окружения» Сталин указал, где, по его мнению, будут расположены новые отпавшие страны. «Социалистическое окружение» должны будут составить граничащие с Россией государства.

Сталин представлял мировую революцию как процесс, распространяющийся из Советской России в страны, которые, благодаря географической близости, могли стать составными частями «социалистического окружения». Это позволило бы будущей социалистической России создать глубоко эшелонированные оборонительные рубежи и контролировать территории и ресурсы, отделившиеся от капиталистического мира; в этом случае успех иностранной интервенции становится невозможным. Рассуждая подобным образом, Сталин предвидел возникновение биполярного мира. Согласно большевистской доктрине, революция расколола мир на два враждебных «лагеря», которые, по мнению Сталина, стали двумя полярными «центрами притяжения». Одним из них, как он отмечал в 1925 г., была «Англо-Америка», другим — Советская Россия⁴. Он затем развил эту мысль в беседе с сочувствующими американцами. «Таким образом, в ходе дальнейшего развития международной революции и международной реакции будут складываться два центра мирового масштаба: центр социалистический, стягивающий к себе страны, тяготеющие к социализму, и центр капиталистический, стягивающий к себе страны, тяготеющие к капитализму»⁵

Поскольку Сталин рассматривал дальнейшее развитие международной революции, учитывая «географический» фактор, его мысль обратилась к дипломатии как к ключевому методу достижения этих целей. И здесь он, опираясь на учение Ленина, постепенно отходил от него. Из всей ленинской теории ничто не впечатляло Сталина так сильно, как идея о том, что межкапиталистические противоречия и разногласия есть бесценный дар, которым должна воспользоваться советская дипломатия. Назвав их в 1925 г. «величайшей поддержкой нашей власти и нашей революции», он продолжал:

«Это может показаться странным, но это — факт, товарищи. Если бы две основные коалиции капиталистических стран во время империалистической войны в 1917 году, если бы они не вели между собой смертельной борьбы, если бы они не вцепились друг друг}' в горло, не были заняты собой, не имея свободного времени заняться борьбой с Советской властью, — едва ли Советская власть устояла бы тогда. Борьба, конфликты и войны между нашими врагами — это, повторяю, наш величайший союзник»⁶.

Однако если Сталин хранил верность Ленину в вопросе о первостепенной важности раскольнической дипломатии, то отошел от него, найдя ей новое применение. В ленинской теории и практике дипломатия служила оборонительным оружием для поддержания раскола среди капиталистических «головорезов» и предотвращения их объединения против большевистской России. Для Сталина же дипломатия являлась одновременно и оборонительным, и наступательным оружием; ее миссия состояла в том, чтобы расчистить путь для территориального продвижения революции в процессе сохранения раскола среди противников. На эту мысль наводил сам Ленин. Назвав Брестский мир первым примером раскольнической дипломатии, он отмечал: «Не следует приходить к заключению, что договоры могут быть похожими лишь на Брестский или Версальский. Это неправильно. Может существовать и третий вид договора, выгодный для нас». Он не раскрыл отличительные черты такого третьего вида договоров. Сталин, знаток ленинских работ и начетчик, видимо, тщательно изучил

этот отрывок и много над ним размышлял. Брест и Версаль как невыгодные в первом случае для России и во втором случае для Германии договоры объединяла утрата жизненно важных территориальных интересов. И можно было логически предположить, что «третий вид договора» отвечал революционным интересам, фиксируя территориальные притязания. Ориентация Сталина, отличающаяся от ленинской, привела его именно к такому выводу.

Но каким образом могла Москва использовать раскольническую дипломатию для осуществления территориального продвижения революции? Сталин рассуждал, что такой цели можно достичь путем создания условий для развязывания войны между двумя группировками враждебных государств. Такая война откроет Советской России возможность для расширения своего влияния на соседние страны, являющиеся кандидатами на включение в «социалистическое окружение».

Твердая уверенность большевиков в неизбежности будущих войн проистекала из ленинского анализа, содержащегося в его написанной в 1915 г. работе «Империализм, как высшая стадия капитализма». Страны, достигшие этапа финансового «монополистического капитализма», угверждалось в ней, неизбежно стремятся к захватам колоний как сфер для экспорта капитала, так как на своей территории испытывают все возрастающую нехватку объектов для капиталовложений. А поскольку огромная афро-азиатская территория к концу XIX в. была уже вся поделена, то запоздавшие в капиталистическом развитии государства, такие, как Германия, могли приобрести колонии лишь путем насильственного передела — отсюда мировая война и столь же неизбежные будущие империалистические войны. Само наличие революционной Советской республики в таком разъедаемом противоречиями мире являлось постоянным провоцирующим вызовом. Будущие войны, порожденные империализмом, могли, таким образом, стать войнами антисоветской коалиции, стремящейся к искоренению социализма. Отсюда последовавшее за 1920 г. неустойчивое и неспокойное сосуществование с капиталистическими странами было не более чем передышкой, которую можно продлить искусной советской дипломатией, но она рано или поздно закончится военным столкновением. Такова была ленинская точка зрения.

Однако неизбежная война еще не означает сиюминутную войну, и ленинские наметки относительно внутренней политики в последние годы его жизни не были продиктованы ощутимой необходимостью отчаянных усилий по подготовке изолированного Советского государства к войне. Не предусматривала этого и официальная линия партии в начале послеленинского периода. XIV съезд партии в 1925 г. выразил оптимистический взгляд на международные перспективы. После разразившегося в 1919-1920 гг. кризиса, заявил Сталин в основном докладе, имеет место определенная «временная стабилизация капитализма» и определенный отлив революционной волны. То, что некогда рассматривалось как короткая передышка, превратилось в «целый период передышки». Между мировым империалистическим лагерем, находящимся ныне под англо-американским господством, и мировым антиимпериалистическим лагерем, возглавляемым Советской Россией, установился определенный баланс сил и период мирного сосуществования. В такой ситуации советская политика направлена на расширение торговых отношений с капиталистическими государствами, укрепление мира, сближение с побежденными в мировой войне странами, упрочение связей с колониальными и зависимыми народами⁷.

Так Сталин заявлял публично в декабре 1925 г. Выступая, однако, за закрытыми дверями на пленуме Центрального Комитета 19 января 1926 г., он обрисовал внешнеполитическую ситуацию в зловещих тонах, сравнив ее с той, что существовала в канун Первой мировой войны. Взяв слово, чтобы поддержать требование наркома обороны Михаила Фрунзе об увеличении бюджетных ассигнований на Красную Армию, он указал на признаки новых «военных осложнений», к которым необходимо быть готовыми, и заявил, что «вопрос об интервенции вновь становится актуальным». Антиколониальные движения в Индии, Китае, Египте и Судане, а также революционные настроения среди британских рабочих набирают силу и не могут не озлобить правящие круги великих держав против Советской России как источника антиколониального и революционного вдохновения. Отмечены определенные осложнения на Дальнем Востоке, в Северной Африке и на Балканах, которые опять, как и накануне Первой мировой войны, стали центром франко-британского соперничества. Таким образом, созревают условия для новой войны, «а новая война не может не задеть нашу страну».

Поскольку новая война может стать неизбежностью не завтра и не послезавтра, но в течение нескольких лет и поскольку война не может не обострить внутренние революционные кризисы как на Востоке, так и на Западе, то «не может не встать перед нами вопрос о том, чтобы быть готовыми ко всему». И здесь Сталин обратил свой взор на соседние страны. Растет революционное движение на Западе, которое может в том или ином смести буржуазию. Однако революционерам будет крайне трудно удержать власть, что показали примеры соседних стран, например Эстонии и Латвии. «Вопрос о нашей армии, о ее мощи, о ее готовности обязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах, как вопрос животрепещущий». Очевидный вывод заключался в том, что Красная Армия должна быть достаточно сильной, чтобы прийти на помощь революциям в соседних странах.

Нето чтобы Россия должна начинать войну, отмечал Сталин. Это не так, и никому нельзя вынашивать такие мысли. «Нашим знаменем остается, как и прежде, знамя м и р а . Но если война начнется, мы не сможем сидеть сложа руки — нам придется действовать, но мы будем предпринимать действия последними. И мы будем действовать так, чтобы бросить решающий груз на весы, груз, который мог бы быть превосходящим». Отсюда следует, подчеркнул Сталин, что армия должна быть подготовлена, обута, одета и обучена, что ее снаряжение, химическое оружие и военно-воздушные силы должны быть усовершенствованы и что в целом Красную Армию нужно поднять до требуемого уровня. Таково было требование международной обстановки⁸.

Война, которая могла стать неизбежностью не завтра, но через несколько лет, была событием, которого Сталин ждал как сигнала к началу революционного наступления. Он дал это понять достаточно ясно в своем публичном выступлении девять дней спустя на Московской областной партконференции. Заявив, что конфликты и войны между врагами Советской России являются ее «величайшим союзником», он отметил: «Но так как плюсы для капитала в этой области пока что преобладают над минусами и так как ждать военных столкновений между капиталистами с сегодня на завтра не приходится, то ясно, что дело с нашим третьим союзником обстоит все еще не так, как этого хотелось бы нам»⁹. Другими словами, существующий антагонизм не был еще достаточно глубок, чтобы привести к новой межимпериалистической войне.

Это высказывание не означает, что Сталин с нетерпением ожидал начала подобной войны. Поскольку требовалось как минимум несколько лег на подготовку страны и армии к военной ситуации, сохранение существующего международного мира являлось в настоящее время жизненно важным. Но в итоге раскольническая дипломатия будет способствовать грядущей межимпериалистической войне, и она даст Советской России возможность для экспансии в прилегающие регионы и тем самым обеспечит насущные интересы ее безопасности и дальнейшего прогресса международной революции. Такое направление получил ход мыслей Сталина к 1925 г.

Как продемонстрировала подчеркнуто энергичная поддержка требования наркома обороны об увеличении ассигнований на Красную Армию, Сталин сосредоточился на проблеме, как подготовить страну к условиям войны «в течение нескольких лет». Необходимость довести мощь Красной Армии до высокого уровня путем производства в больших количествах танков, артиллерии и других современных боевых машин совершенно очевидно диктовала требование решительного наступления на фронте индустриализации. Подобная ориентированная на войну индустриализация обусловливала приоритет тяжелой промышленности над легкой промышленностью, ориентированной на выпуск товаров широкого потребления. Вот почему индустриализация занимала первое место в повестке дня сталинской внутренней политики. XIV съезд партии, первый, на котором Сталин взял на себя принадлежавшую прежде Ленину роль выступать с основным докладом, определяющим политический курс, постановил «вести экономическое строительство под таким углом зрения, чтобы СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, превратить в страну, производящую машины и оборудование...». В резолюции далее подчеркивалась необходимость «принимать все меры по укреплению обороноспособности страны и усилению мощи Красной Армии и Красного Флота, морского и воздушного»¹⁰.

Урони прошлого РОССИИ ■‘«ц-шиэсо ж.-'я-уч :гйн ш

Размышляя над тем, как осуществить этот процесс экономического строительства, Сталин обратился к прошлому России. По ряду причин в этом выражалась природная склонность его ума. Во-первых, он стал рассматривать себя большевистским вождем, который также являлся и русским национальным государственным деятелем. Во-вторых, он был склонен, как продемонстрировало его упоминание в 1925 г. о сходстве текущей международной обстановки с положением накануне Первой мировой войны, прибегать к историческим параллелям. В-третьих, на самом деле существовала параллель между положением Советской России, оказавшейся изолированной в капиталистическом окружении, и положением Московской Руси в кольце враждебных соседних государств. Это позволяло предположить, что политика, проводимая прежней Россией по укреплению обороны, достойна подражания. Что Сталин и сделал.

Русская история была обязательным предметом в тифлисской семинарии, где он учился в течение четырех лет в конце 1890-х годов. Затем в качестве большевистского специалиста по национальному вопросу он продолжал самообразование по этому предмету. Свидетельство тому обнаруживается в его написанной в 1913 г. работе «Марксизм и национальный вопрос», где он видит различие между историческим формированием западноевропейских наций-государств благодаря подъему капитализма и возникновением на Востоке многонациональных государств, имея в виду Австро-Венгрию и Россию, «в каждой из которых доминировали представители господствующих наций». В России, писал он, «роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы, имевшие во главе исторически сложившуюся сильную и организованную дворянскую военную бюрократию»¹

Сталин вернулся к этой теме в примечательном экскурсе в историю в своем выступлении на X съезде партии в 1921 г. в качестве главного авторитета в партии по национальному вопросу. В эту речь он привнес многозначительное дополнение, заявив, что возникновение унитарных национальных государств в Западной Европе совпало с подъемом капитализма, в то время как в Восточной Европе, где капитализм не существовал либо только зарождался, «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия. И так как на востоке Европы процесс появления централизованных государств шел быстрее складывания людей в нации, то там образовались смешанные государства, состоявшие из нескольких народов, еще не сложившихся в нации, но уже объединенных в общее государство». Эти последние состояли «обычно из одной сильной господствующей нации и нескольких слабых, подчиненных. Таковы,- Австрия, Венгрия, Россия»¹².

Ум, исторически мыслящий в подобных категориях, вполне мог провести параллель между задачами России в прошлом и настоящем в отношении «интересов обороны». Подчеркивая определяющую роль внешней угрозы во внутреннем развитии России, Сталин мог бы прийти к выводу, что международные условия в 20-х годах требовали возобновления процесса государственного строительства. Но был ли он в те годы действительно знаком с таким вопросом, как исторический процесс государственного строительства в России? Даже по имеющимся в настоящее время обрывочным сведениям мы можем с полной определенностью утверждать, что был.

Ненасытный книгочей, Сталин однажды сказал своему гостю, обратившему внимание на груду томов на его письменном столе, что его «ежедневная норма» составляет 500 страниц. В 1925 г. он распорядился, чтобы его помощник Иван Товстуха собрал для него личную библиотеку и набросал на листе бумаги (который сохранился) интересующие его темы. Среди более чем тридцати пунктов значились «русская история», «история других стран», «военное дело», «Ленин и ленинизм», «дипломатия». После смерти Сталина книги из его личной библиотеки с пометками, подчеркиваниями и комментариями на полях были переданы в Московский центральный партийный архив. Мы теперь знаем темы, к которым Сталин проявлял особый интерес: история России, военная история и методы абсолютного правления¹³, применявшиеся государственными деятелями прошлого.

Одним из убедительных свидетельств интереса Сталина к процессу государственного строительства в России служит тот факт, что он с пристальным вниманием следил за дискуссией на эту тему, развернувшейся в начале 20-х годов. Дебаты шли между М.Н. Покровским и ЛД. Троцким.

Покровский был не только первым марксистским историком Советской России, но и влиятельной политической фигурой, главой Коммунистической академии, ректором Института красной профессуры, председателем Общества марксистских историков и заместителем наркома просвещения А.В. Луначарского. В 1920 г. он изложил свою позицию в блестяще написанной книге «Русская история в самом сжатом очерке», которая выдержала несколько изданий и стала учебником истории для советской школы — пока Сталин не осудил и не запретил ее в 30-е годы. В предисловии к книге Покровский писал, что он также представит материал по царствованиям, но «только вместо куклы в короне и мантии автор взял настоящего царя, царя-капитал, который самодержавно правил Россией от Ивана Грозного до Николая Последнего». Русским самодержцем являлся «торговый капитал в шапке Мономаха», представлявший силу, стоявшую не только за троном, но и за крепостничеством, экспансией Российской империи, ее первоначальной индустриализацией и еще за многим другим.

Учебник Покровского был пронизан скепсисом к прошлому России до 1917 г. (за исключением революционного движения), целые страницы, например, отводились подробнейшему и натуралистическому описанию зверских порок кнутом крепостных крестьян хозяевами или заплечных дел мастерами. Автор ярко живописал ужасающие условия, в которых при прежнем режиме влачили жалкое существование промышленные рабочие и их семьи. Отмечая, «как мало значит личность в истории», Покровский тем не менее не упустил ни одной порочащей подробности из личной жизни правителей. О Петре Великом, которого он в одном отрывке называет «самым энергичным, самым талантливым и самым замечательным из Романовых» («но и самым жестоким»), Покровский ниже пишет: «Петр, прозванный льстивыми историками “великим”, запер жену в монастырь, чтобы жениться на Екатерине, которая раньше была горничной одного пастора (лютеранского священника) в Эстонии. Своего сына Алексея он собственноручно пытал, а потом велел тайно казнить в каземате Петропавловской крепости... Он умер (1725 г.) от последствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую жену, которая пережила его только на два года. Трудно впрочем наверное сказать, что было причиной ее преждевременной смерти — сифилис или алкоголизм: дорвавшись до царского престола, эта бывшая горничная, не умевшая писать своего имени, проводила за бутылкой весь день и большую часть ночи»¹⁴.

Неудивительно поэтому, что Ленин, придерживавшийся аналогичных взглядов на прошлое России, был восхищен этой книгой. Получив в 1920 г. сигнальный экземпляр, он написал Покровскому записку, в которой сердечно поздравил автора и отметил: «Оригинальное построение и изложение. Читается с огромным интересом. По моему мнению, должна быть переведена на европейские языки»¹⁵.

В более ранней крупной работе «Русская история с древнейших времен» Покровский проводил аналогию между процессами, происходившими в России и в Европе. Торговый капитализм являлся движущей силой развития России, начиная с XVI в. и вплоть до возникновения промышленного капитализма в XVIII в. и созревания его в конце XIX в. Петровская политика насильственной индустриализации была преждевременной попыткой превратить торгово-капиталистическую систему в промышленно-капиталистическую путем принудительных мер, использования дубинки, «фанатичным приверженцем» которой был Петр. Несгибаемая вера Петра в дубинку как в «инструмент экономического развития» оказалась иллюзорной. Его усилия «загнать русскую буржуазию в капиталистический рай дубинкой» дали незначительные результаты: большинство фабрик после его смерти развалилось. «Самодержавие Петра и здесь, как и в других областях, создать ничего не сумело, — но разрушило многое»¹⁶.

Тем не менее, хотя точка зрения Покровского стала в 20-х годах доминирующей, монопольной она не являлась, как он того ни добивался. Одна из ранних работ Троцкого, «1905», переизданная в Москве в 1922 г., предлагала совершенно иной взгляд. Во вступительной статье утверждалось, что Российское государство, сформировавшееся на примитивной экономической основе и встретившее противодействие более развитых иностранных государств, рухнуло бы, если бы под давлением извне не впитало непропорционально большую часть жизненных соков нации. «Государство не рухнуло, — продолжал автор, — а стало расти при чудовищном напряжении хозяйственных сил народа». Таким образом, Российское государство было вынуждено создавать свою отечественную промышленность и технику, с тем чтобы противостоять более могу-щественным в военном отношении соседям: Литве, Польше и Швеции. История русского государственного хозяйства «есть непрерывная цепь героических в своем роде усилий, направленных на обеспечение военной организации необходимыми средствами». Государственный аппарат постоянно перестраивался в интересах казны, в функцию которой входило прибирать к рукам и использовать в своих целях все до последней крохи, созданное трудом народа. В результате возникло царское «бюрократическое самодержавие» как самостоятельная организация, пользующаяся несравнимо большей независимостью от русских привилегированных сословий, нежели европейский абсолютизм. В России маятник качнулся гораздо дальше в сторону государственной власти. «В этом отношении, — отмечал Троцкий, — царизм является промежуточной формой между европейским абсолютизмом и азиатским деспотизмом — быть может, более близким к последнему»¹⁷.

Неудивительно, что новое издание книги Троцкого вызвало весьма неприязненный отзыв Покровского. Обвинив Троцкого в поддержке идеи либерального историка Милюкова о надклассовом русском государстве, Покровский объявил, что опровергнуть идею Троцкого о существовании подобного государства в России еще важнее, чем опровергнуть историческое существование Иисуса Хрисга. Подъем централизованного русского государства нельзя объяснять необходимостью военной обороны против внешнего врага, как это делает Троцкий. Молодое русское государство, порождение торгового капитала, вошло в столкновение с уже сформировавшимися соседними государствами на Западе из-за своего стремления отвоевать собственной экономике место под солнцем за их счет¹⁸.

Доблестные спорщики схлестнулись в двух статьях, опубликованных «Правдой» в июле 1922 г. Троцкий отстаивал свою позицию по поводу относительной экономической отсталости России и возникновения исключительно мощного государственного аппарата в ответ на военную необходимость, какой бы характер — оборонительный или наступательный — она ни носила, и отверг тезис Покровского о том, что интересы торгового капитала господствовали в политике самодержавия в XVI в., назвав его карикатурным¹⁹. Покровский в свою очередь ударил тяжелой артиллерией, призвав на помощь Карла Маркса. В «Капитале» Маркс говорит о «ростовщическом капитале» и «торговом капитале» как о формах капитала, унаследованных от Средневековья. Развитие промышленного капитала и капиталистического способа производства в XVI в. требовало «первоначального накопления» такими способами, как захват золота и серебра в Америке, ограбление Ост-Индии, работорговля в Африке, развязывание торговых войн между европейскими странами, создание колониальной системы и системы меркантилизма. «Эти методы, — писал Маркс в отрывке, который цитировал Покровский, выделяя его курсивом, — в значительной мере покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы облегчить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция». Хотя Маркс здесь имел в виду Испанию, Португалию, Голландию, Францию и Англию, Покровский ликующе размахивал знаменитой цитатой Учителя, утверждая, что она применима и к России, пусть и более позднего периода²⁰.

Сталин пристально следил за полемикой между Покровским и Троцким. Свидетельства этому обнаруживаются в его личной переписке в 1927 г. с двумя слушателями Института красной профессуры, Цветковым и Алыповым. Они просили Сталина высказать точку зрения по спорному вопросу об историческом развитии русского самодержавия. В связи с этим оба автора упомянули его высказывание в 1921 г., которое, по их мнению, означало, что Сталин объясняет создание централизованного русского государства «не как результат экономического развития, но в интересах борьбы с монголами и другими народами Востока»²¹. Заданный ими вопрос являлся весьма деликатным и щекотливым как в политическом, так и в историческом плане. Ибо Покровский, все еще ректор Института красной профессуры, пользовавшийся очень сильным влиянием, действительно объяснял возникновение и развитие русского государства и самодержавия именно как результат экономического развития, в то время, как Троцкий, заклятый политический враг Сталина, занял в споре позицию, сходную с той, что вытекала из заявления Сталина в 1921 г.

Ответ Сталина Цветкову и Алыпову показывает, что, испросив у Сталина разъяснений его взглядов, они вели речь конкретно о полемике Покровского с Троцким. Сталин писал:

«...Что касается вопроса о теории образования русского “самодержавного строя”, то должен сказать, что в основном теорию т. Троцкого я не разделяю, а теорию т. Покровского считаю в основном правильной, хотя и не лишенной крайностей и перегибов в сторону упрощенного экономического объяснения процесса образования самодержавия»²².

Поскольку Сталин вто время, когда писал письмо, находился на заключительной стадии своей ожесточенной политической дуэли с Троцким, до падения которого оставалось еще несколько месяцев, он неизбежно должен был отмежеваться от позиции Троцкого даже несмотря на то, что разделял убежденность последнего в том, что необходимость национальной самообороны явилась определяющим фактором образования централизованного русского государства. К тому же значимость Покровского как теоретика истории, его весомость как политической фигуры, равно как и его услуги в антитроцкистской кампании, не позволяли Сталину из политических соображений отвергнуть позицию Покровского. И поэтому тем более важен тот факт, что единственное сколько-нибудь существенное критическое замечание Сталина было направлено против Покровского, а не Троцкого; более того, это была критика такого рода, с которой охотно и всецело согласился бы и сам Троцкий. Действительно, именно «упрощенное экономическое объяснение процесса образования самодержавия» Троцкий и приписал Покровскому в их споре на страницах «Правды».

Однако в статьях Покровского содержалось кое-что, что должно было вызвать у Сталина огромный интерес: ссылки на высказывания Маркса относительно отчуждения крестьянина как основы превращения феодального общества в капиталистическое, о решающей роли государственной власти в переходный период и о насилии как повивальной бабке всякого старого общества, когда оно беременно новым. Тем более что Троцкий и левый экономист Евгений Преображенский подхватили Марксову идею «первоначального накопления» и выработали словосочетание «первоначальное социалистическое накопление» в качестве формулы советской индустриализации.

Ни Троцкий, ни Преображенский не предлагали использовать принуждение в революционно-стремительной коллективизации советского крестьянства с целью построения социалистической России. Однако для Сталина, верившего в необходимость форсировать этот процесс во имя военной самообороны страны во враждебном мире, буквальное прочтение знаменитого высказывания Маркса было крайне соблазнительным. Если государственная власть была применена для насильственного ускорения превращения феодального общества в капиталистическое, то почему бы не прибегнуть к ней таким же образом для ускорения превращения России нэповской в Россию социалистическую через коллективизацию? Если Петр использовал дубинку государственной власти, чтобы загнать русскую буржуазию в капиталистический рай, то почему бы и ныне не воспользоваться тем же инструментом, чтобы загнать русское крестьянство в социалистическое завтра?

Сталин критически относился к Покровскому, игнорировавшему влияние внешних обстоятельств на историческое развитие России. Исторические воззрения Покровского в целом были неприемлемы для Сталина из-за негативного отношения Покровского к национальному прошлому России. В 1925 г. Сталин в личном письме говорил о процессе «отмирания целого ряда старых руководителей из литераторов и старых “вождей”», отмечая далее: «Луначарские, Покровские, Рожковы, Гольденберги, Богдановы, Красины и т. д. — таковы первые, пришедшие мне на память образчики бывших вождей-большевиков, отошедших потом на второстепенные роли»²³.

Сталин, таким образом, понимал, что изолированная Русь во враждебном окружении иностранных государств стремилась к созданию сильного государства, способного защищать национальную территорию и объединить русские земли, захваченные иноземными недругами. Он также понял, что усилия по государственному строительству, правильные по своей сути, на практике оказались в лучшем случае лишь частично успешными, а в худшем — катастрофическим провалом. И наконец, увлеченный историческими параллелями, он разглядел историческое сходство с нынешним положением Советской России, изолированной, оказавшейся во враждебном окружении, и пришел к выводу относительно политического курса: крайне необходимо в самые короткие сроки построить в Советской России могучее индустриальное государство и тем самым достичь успеха в государственном строительстве, чего пытались, но не сумели добиться цари.

Все это он сжато суммировал в речи перед хозяйственниками в феврале 1931 г., подчеркнув в заключение, что Россия, чтобы отстоять свою независимость, должна за десять лет ликвидировать свою пятидесятилетнюю — столетнюю отсталость от передовых стран. В этом высказывании не только слышны патриотические нотки, но и нашел отражение внутренний мир оратора. И было бы не меньшей ошибкой воспринимать это заявление как риторический экспромт, не подготовленный годами и годами раздумий об уроках прошлого для настоящего и будущего России. Отождествляя себя с Россией как с национальным государством, считая себя преемником ее первых царей и одновременно Ленина, Сталин усматривал сходство нынешнего положения страны с прошлым, когда она находилась во враждебном кольце татар, шведов, поляков и других внешних врагов. Благодаря этому реакция нации, имевшая место в прошлом и выразившаяся в процессе государственного строительства, казалась ему в высшей степени поучительной и очень сходной с настоящим моментом.

На пути и коллективизации ^ ^ л ' -

Мысль об отсталости России и ее изоляции в опасном мире читается между строк сталинского предупреждения в 1925 г. о том, что Советское государство должно спешно создавать вооруженные силы, чтобы «быть готовым ко всему». Поэтому неудивительно, что в том же году Сталин начал сравнивать внутреннее положение страны с кануном Октября. В развитии революции наступил переломный момент, сходный с 1917 г., писал он в статье в «Правде» 7 ноября 1925 г., и, как и тогда, сейчас нужна «ленинская твердость», с тем чтобы новый строй взял верх над капиталистическими элементами в экономике.

Но почему же вновь потребовалась «ленинская твердость»? Сталин об этом прямо не сказал, он даже сделал жест в сторону правых, упомянув о необходимости прочного союза со средним слоем крестьянства. Однако тут же заметил, что «простое развитие кооперации в деревне теперь уже недостаточно. Теперь задача состоит в том, чтобы вовлечь миллионные массы крестьянства в кооперацию и насадить кооперативную собственность в деревне о. Это означало создание производственных коллективов в отличие от потребительских и кредитных кооперативов, которые имели в виду правые. Это означало коллективизацию крестьянских наделов и собственности. Подобные коренные перемены в укладе деревенской жизни в нэповской России могли быть осуществлены не иначе как путем преодоления неизбежного сопротивления крестьян. То, что Сталин думал именно так, показывает его выступление на заседании Исполкома Коминтерна в 1926 г.: «Построить социализм в СССР — это значит преодолеть в ходе борьбы своими собственными силами нашу, советскую, буржуазию»²⁴. Под «нашей, советской, буржуазией» он подразумевал в первую очередь крестьянство, особенно его средний и зажиточный слой. Борьба за коллективизацию крестьянства в качестве основы ускоренной, ориентированной на войну индустриализации формулировалась Сталиным как гигантская государственная задача на ближайшее будущее.

На его размышления по этому жизненно важному вопросу оказала влияние вышедшая в начале 1925 г. книга Юрия Ларина «Советская деревня». Ее автор, один из деятелей партии, описал сельскую Россию, в которой уже господствующее в экономике меньшинство зажиточных крестьян и кулаков угрожало захватить политический контроль, в то время как озлобленная крестьянская беднота начинала подумывать о новой крестьянской революции (подобной «второй революции» 1918 г., писал Ларин, когда сразу после ликвидации помещиков в 1917 г. поднялась волна раскулачивания). Далеко не одобряя такого развития событий, Ларин утверждал, что оно может и должно быть предотвращено пролетарским государством, вступившим в союз с крестьянской беднотой, с тем чтобы создать для ее же блага производственные коллективы (колхозы) в отличие от кооперативов, за которые выступали середняки²⁵.

Бухарин обрушился на сценарий Ларина, назвав его отходом от ленинского плана строительства кооперативного социализма с опорой на середняка в качестве «центральной фигуры» в деревне. Колхоз не есть столбовая дорога к социализму в деревне, утверждал Бухарин, а «вторая революция» Ларина означает ошибочные методы классовой борьбы «в форме вышибания зубов»²⁶. Ларин отверг обвинение в том, что он вынашивает «дьявольский замысел» второй революции. Да, когда придет время, через пятнадцать или двадцать лет, государство экспроприирует частные землевладения, так же как экспроприирует декретом принадлежащие нэпманам фабрики. К тому времени, однако, оно станет настолько сильным, что не будет нужды пугать кулаков призраком второй революции — «никаких “вторых революций” в нашей стране нам больше не понадобится»²⁷

С другой стороны, Ларин нашел благодарного читателя в Сталине, который в своей речи на XIV съезде партии в декабре 1925 г. упомянул о «Советской деревне», показав знание текста. Более того, хотя в то время он и находился в тактическом союзе с правыми, Сталин уважительно отозвался о Ларине и лишь «до некоторой степени» отмежевался от плана «второй революции» против засилья кулаков²⁸. Но если Ларин не вынашивал замысла второй революции, то Сталин, напротив, имел такие замыслы и ждать пятнадцать-двадцать лет не собирался. Он продемонстрировал это, как мы отмечали выше, характеризуя ситуацию в стране в 1925-1926 гг. как прелюдию к Октябрю в строительстве социализма. Слово «Октябрь», как никакое другое, безошибочно символизировало в умах большевиков революцию.

Большевики, читавшие зловещие заявления Сталина о сходстве между кануном «первого» Октября и нынешней ситуацией в стране, похоже, не уловили их подлинного смысла и последствий. Для очень многих оставалось непонятным, что он имел в виду на самом деле, когда в туманных и двусмысленных заявлениях представлял строительство социализма как классовую войну против внутренней буржуазии, — войну, которая надвигалась быстрыми темпами.

Сталин не мог не знать, что его сценарий коллективизации шел вразрез со страстным призывом Ленина не пытаться осуществить стремительный и бурный переход к социализму жесткими революционными методами. Ибо то, что он задумал, было революцией именно в том смысле, который Ленин придавал этому термину, когда в статье «О значении золота...» (1921) определял революцию как «такое преобразование, которое ломает старое в самом основном и коренном».

Его Ленин, тот, с которым он все еще себя отождествлял, которому старался подражать и которого стремился превзойти, был не поздний Ленин-рефор-матор (да еще тот самый, который хотел отстранить Сталина от власти). Его Ленин был великим политиком и теоретиком революции, героем 1917 г., несгибаемым приверженцем революционного террора и применения сверху принудительных мер государственной власти в непрекращающейся классовой борьбе против все еще многочисленных и крайне опасных врагов революции. Чтобы утвердить себя таким Лениным, Сталин должен вести Советское государство к строительству социализма революционным путем.

-Ф-'

Новый Петр г>1. «

Поскольку Сталин считал себя одновременно и большевистским революционным вождем, и русским национальным государственным деятелем, он мог отождествлять себя с героями русской истории, не переставая быть — в своих мыслях — вторым, только более великим, Лениным. Сейчас, в середине 20-х годов, этот невысокий человек со склонностью к историческим аналогиям и стремлением стать великим нашел предшественника, которому он пытался подражать и которого хотел превзойти, — революционера сверху, Петра Великого.

Каковы же были источники его знаний о Петре? Как отмечалось выше, Ленин, относившийся к царизму и царям с крайним отвращением и ненавистью, лишь однажды отозвался о Петре положительно. Он говорил, что России нужно овладеть германской техникой диктаторскими методами «в еще большей степени, чем Петр ускорил овладение западным образом жизни варварской Русью, не пугаясь варварских методов борьбы с варварством». Сталин, несомненно, знал это высказывание Ленина и, должно быть, читал некоторые соответствующие отрывки из Покровского. Но в то время как ленинский Петр отнюдь не был героем, а у Покровского представал вызывающим презрение, среди русских марксистов Петр все же имел почитателя — Георгия Плеханова. Плеханов дал положительную оценку деятельности Петра по осуществлению революции сверху в небольшой работе «Основные вопросы марксизма», которую, несмотря на тяготение автора к меньшевистскому крылу партии, с вниманием и уважением встретили русские марксисты, в том числе, несомненно, и Сталин, во времена ее первой публикации в 1908 г. В ней преобразования в России при Петре описывались в качестве примера того, как аккумуляция малых перемен в истории в итоге ведет (согласно диалектике) к качественным изменениям, к «революционному скачку».

«Медленно изменяется «тип» русских общественных отношений... Москва... все-таки остается азиатской Москвою. Является Петр и совершает «насильственный переворот» в государственной жизни России. Начинается новый, европейский период русской истории. Славянофилы ругали Петра антихристом именно за «внезапность» сделанного им переворота. Они утверждали, что в своем реформаторском рвении он позабыл об эволюции... Но всякий мыслящий человек легко сообразит, что петровский переворот был необходим в силу пережитой Россией исторической «эволюции», что он был подготовлен ею²⁹ Этот отрывок мог наставить Сталина на путь, в конце которого высилась желанная фигура — революционера-венценосца.

Ощущение сходства между Петром и большевиками, между его и их временем преобладало в России революционного периода. Оно нашло некоторое отражение в цитированном выше высказывании Ленина в 1918 г.ив замечаниях Устрялова в 1924 г. о том, что Ленин сам нес в себе некоторые черты «великого Петра». В том же году поэт Максимилиан Волошин включил строку «Великий Петр был первым большевиком» в свою поэму под названием «Россия». Тот же самый дух истории, что направлял мысли и топор Петра, которые помогли мужицкой России за три столетия разрастись от Балтики до Аляски, теперь вел большевиков «по вековому русскому пути»³⁰.

Сталин, возможно, прочитал небольшую книгу, вышедшую в Советской России в 1926 г. В ней Петр — работник-царь динамичной молодой России, возродившейся ныне благодаря Октябрьской революции. Эту книгу под названием «Россия прежде и теперь» двухтысячным тиражом выпустило в Москве Государственное издательство литературы. Ее националистический дух отразили строки Валерия Брюсова, взятые в качестве эпиграфа:

Над снежными просторами бывшей России

Горит невиданная еще заря.

Автор книги Н.А. Гредескул, бывший профессор права, был одним из тех интеллектуалов, которые оставались в России во время революции и впоследствии стали подписчиками «Смены вех» Устрялова. Однако в предисловии к книге, принадлежащем перу одного из коммунистов, она трактовалась как ответ на стремление «Смены вех» к послереволюционной обывательской «нормальной» жизни. И в самом деле, историко-политический трактат Гредескула представлял Советскую Россию как возрожденное воплощение исторической России с присущим ей революционным динамизмом.

Историческая Россия была укрывшейся за бойницами Россией посггатарс-кой эры, Россией, «собравшей» захваченные у нее земли и превратившей себя в вековой борьбе против татар, Литвы, Польши, Германии, Турции, Швеции в «Великую Россию». На определенном этапе понадобилась европеизация России, и явился «гений», который силой осуществил ее «сверху». ; ■» -.и-

«В Петре надо отметить не только то, что это был гениальный государственный человек, двинувший Россию в сторону “европеизации”, но и то, что это был настоящий “работник”, — работник, который уделял время не только для умственного, но и физического труда... Петр — это один из самых пламенных проповедников труда, как основной стихии жизни... Деятельность Петра была деятельностью “сверху” Внизу необходимость “европеизации” была не очень понятна... она даже прямо возбуждала против себя народные массы... Но все же Петр имел в народной массе и твердую опору: опору в ее социальности, в ее “привычке” повиноваться, в традиции ее “доверия” к самодержавию... Он смело мог “командовать” сверху, мог жестоко расправляться там, наверху, со всеми, кто становился ему поперек дороги, не боясь непокорности и строптивости из самой глубины, от народных масс».

Деятельность Петра сверху, писал Гредескул, превратила Московское царство в Российскую империю. У гениального царя-плотника не оказалось достойных преемников. Трон занимали ничтожества, но Российская империя, словно бы в силу исторической инерции, росла и росла, демонстрируя огромную военную мощь. И теперь вновь, благодаря революции во главе с Лениным — возможно, величайшим гением всего человечества, эта «нация зигфридов» шла вперед под руководством большевиков. «Никакого “разрыва” в русской истории нет. Она идет теперь полным ходом, доводя до окончательного завершения все то “лучшее”, что было в прошлом. И она привела нас к Октябрю, и она поведет нас и дальше путем Октября»³¹.

Вне зависимости от того, попала или нет к Сталину эта книга и оказала или нет влияние на ход его мыслей, она явилась довольно ясным выражением философии русской истории «прежде и теперь», которую он в то время для себя формулировал. Теперь, как и прежде, революционное наступление внутри страны диктовалось сверху. Сравнимое с революционным превращением Петром государства в орган экономического развития и перестройки общества, сталинское наступление будет также сравниваться с ленинским Октябрем как революционный прорыв к социализму. Как вождь, стремящийся к быстрому преодолению отсталости России через развитие индустрии, Сталин сознательно подражал Петру, однако видел и огромную разницу между собой и своим царственным предшественником: там, где первый Петр потерпел неудачу, новый Петр одержит победу.

Об этом Сталин сказал вовсеуслышанье. В одной из самых важных речей за всю его пятидесятилетнюю политическую карьеру, с которой он выступил на расширенном пленуме Центрального Комитета в ноябре 1928 г., есть упомя-нание об исторически унаследованной отсталости России, которую тщетно пытался преодолеть Петр. «Когда Петр Великий, имея дело с более развитыми странами на Западе, лихорадочно строил заводы и фабрики для снабжения армии и усиления обороны страны, то это была своеобразная попытка выскочить из рамок отсталости». При прежних правящих классах подобная попытка не могла завершиться успехом. Только большевики могут наконец решить проблему ликвидации вековой отсталости России³². В этом был весь Сталин, стремящийся идти петровским курсом на быстрое преобразование страны сверху, Сталин, который чуть более двух лет спустя объяснил советским хозяйственникам, почему нельзя снижать темпы развития.

Из отдельных моментов, упомянутых на этих страницах, — включая стремление Сталина войти в историю революционным героем, подобно Ленину, и революционным русским государственным деятелем, подобно Петру, включая его военизированную культуру Гражданской войны, его ощущение сходства между враждебный окружением «прежде и теперь», отношение к дипломатии как инструменту советской экспансии в соседние страны путем войны, его открытие революционной роли русского государства и царей-самодержцев, включая Марксову идею первоначального накопления путем насильственного отчуждения крестьянства при помощи государства и ленинское отношение к использованию государственной власти в качестве дубинки — вырисовывается ориентация Сталина на революцию сверху в Советской России.

В молодости Сталин противопоставлял революционную Россию России самодержавной. Теперь он обнаружил, что в давние времена революционная Россия и Российское государство не были теми антиподами, какими стали в конце ХУШ-Х1Х в. Напротив, само государство действовало как революцио-ная сила; политическая надстройка преобразовала социально-экономическую базу в стремлении к национальному могуществу в интересах самообороны во враждебном мире. Московия, петровская самодержавная Россия и Россия революционная являлись одной и той же Россией. Эта идея стала для Сталина путеводной звездой на всю жизнь.

» м*¹»'

У.

■I Примечания

.УЛ-

¹ Выступление I ноября 1926 г. Сталин И.В. Соч. Т. 8. с. 263. Курсив Р. Такера.

² Там же. Т. 5 . С. 109. Курсив Р. Такера.

⁵ Там же. Т. 6. С. 396-397, 398-399.

⁴ Там же. Т. 7. С. 281-282.

⁵ Беседа с первой делегацией американских рабочих в сентябре 1927 г. Сталин И.В. Соч. Т. I О. С. 135.

⁶ Выступление на Московской областной партконференции 27 января 1925 г. Сталин И.В.

Соч. Т. 7. С. 27.

⁷ Там же. Т. 7 С. 261-263, 281-282, 296-297.

⁸ Там же. Т. 7. С. 11 -14. Впервые опубликовано после Второй мировой войны.

⁹ Там же. С. 38. В начале выступления Сталин назвал западный пролетариат и колониальные народы первым и вторым союзниками. Однако третий союзник был «величайшим».

¹⁰ XIV съезд ВКП(б), 18-31 декабря 1925 г.: Стенографический отчеТ. М., Л., 1926. Часть I. С. 959-

¹¹Сталин И.В. Соч. Т. 2. С. 303-304.

^|2Тамже.Т. 5. С. 34, 15-16.

¹⁵ О «ежедневной норме» Сталина см. статью Ю. Шарапова в «Московских новостях» 18 сентября 1988 г.; о его пометках в книге Лозинского см. статью О. Волобуева и С. Кулешова в «Социалистической индустрии» 25 июня 1988 г. О личной библиотеке Сталина и подборе исторической литературы см.-. ЯалкогоновД. Триумф и трагедия-. Политический портрет И. В. Сталина //«Октябрь». 1988. № 12. С. 64-65, 101.

¹⁴Александров М. С. (Ольминский М.) Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России. 2-е изд. М.. Пг., 1919- С. 85-86, 233-234, 240.

¹⁵Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке, М., 1934. С. 86 и в других местах.

¹⁶Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 52. С. 124.

¹⁷Покровский М. Н. Русская история...

¹⁸ТгоИкуП 1905. [Ч-У, 1971. Р. 4-8.

¹⁹ Отзыв Покровского был впервые напечатан в журнале «Красная новь* (1922. № 3), затем вошел в сборник «Марксизм и особенности исторического развития России». М., 1925.

²⁰ «Правда». I и 2 июля 1922 г.

²¹ «Правда». 15 июля 1922 г.

²² Впервые статья была напечатана в журнале «Коммунистический Интернационал». 1925. № 3 (40).

²³Сталин И.В. Соч. Т. 9- С. 176. Приведен ответ Сталина Цветкову и Алыпову за исключением той части, которая была опубликована после его смерти (см. ниже). Поскольку в ответе Сталина (7 марта 1927 г.) процитированная автором фраза взята в кавычки, можно предположить ее наличие в письме к Сталину которое опубликовано не было. Ответ Сталина впервые был опубликован в его избранных сочинениях, вышедших после Второй мировой войны.

²⁴Соколов О. Об исторических взглядах М.Н. Покровского // «Коммунист». Март 1962 г. № 4. Процитирован документ из Центрального партархива Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Редактируя письмо для опубликования в т. 9 Избранных сочинений, Сталин опустил эту часть. Мотивы понятны — как Троцкий, так и Покровский в то время были в «черном списке», Пункт 4, очевидно, был заключительной частью письма: напечатанное в т. 9 письмо состоит из трех пунктов.

²⁵Сталин И.В. Соч. Т. 7. С. 43. Впервые опубликовано в Избранных сочинениях в 1947 г.

²⁶ Там же. Т. 9. С. 21.

²⁷ЛаринЮ. Советская деревня. М., 1925. С. 15, 17,142,144,175, 179-180,193-194.

²⁸ XIVконференция РКП(б): Стенографический отчет. М., Л., 1925. С. 189.

²⁹ Там же. С. 142.

⁵⁰Сталин И.В. Соч.Т. 7. С. 373- Исаак Дейчер (5ГаИп: А РоНа1са1 Вю§гарЦу, 2пс1 ес1. МУ., 1967 Р. 319) ошибочно приписывает идею «второй революции» Ларину и утверждает, что в выступлении, о котором идет речь, Сталин «с иронией говорил об этой эксцентричной идее». Мнение о том, что идея «второй революции» принадлежит Ларину, возникло благодаря полемическому ходу Бухарина.

⁵¹ПлеханоеГ.В. Основные вопросы марксизма. М., 1922. С. 102-103.

³²Волошин М. Стихотворения / Ред. ВА. Филиппов и др., Париж, 1982. С. 344-348. Автор признателен профессору Алеку Ноуву обратившему его внимание на данное стихотворение.

⁵³Александров. Государство... С, 102-103- О том, что Сталин прочел «Прародителя России* Максимова (инициалы неизвестны), автору сообщил в личной беседе в Москве в июне 1989 г. Дмитрий Волко-гонов, которому автор весьма признателен.

³⁴Платонов С.Ф. Петр Великий. Л., 1926. С. 102-113- В высших эшелонах власти Сталина в то время за глаза называли «Хозяином».

³⁵Гредескул Н.А. Россия прежде и теперь. М., Л., 1926, Книга вышла с предисловием С. Десницкого. Автор признателен профессору М.Я. Гефтеру обратившему его внимание на эту книгу.

³⁶Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 248-249. Слова Сталина о петровском «скачке» свидетельствуют о его знакомстве с упоминанием «революционного скачка» Петра Плехановым.

³⁷ В кн. «Му ЦГе» (И.У, 1930. Р. 467) Троцкий утверждает, что Ленин однажды в частной беседе заметил о Сталине: «Сей повар будет готовить только острые блюда».

„1

•1-; ! Г

НИ 5

т. .0.

к⁵

^е,.-Л'и

«Ж- ?? * * |Ч *• Л ЛГ; •’•{“•;

ЦАСТЬП

1 ПЕРВЫЙ ЭТАП

]] Как началась революция сверху

СОН?..Т*1>*л!Л«ЛГ

^{

г!* о;%>.:'•*'■'р!-.-.-:Г ЧГГ31 -■• ИПТ»'»-

..! (

4-1* *Ч Ч

¹

". 'ТЧ 'V V -.1"Ъ; V;;

Сталин начал открыто демонстрировать свою революционную позицию, едва лишь победа над левыми позволила ему разорвать союз с правыми. Выступая в декабре 1927 г. с докладом на XV съезде ВКП(б), закрепившем разгром левой оппозиции, он напомнил, что Ленин, вводя нэп, тем самым ставил в сфере экономики вопрос: «Кто кого?» Кто победит — социализм или частный капитал? С того времени вопрос этот решался в области торговли, отмечал Сталин, а теперь он переносится из области торговли в область производства¹. Эти слова Сталина прозвучали для нэпа погребальным звоном.

Поскольку партия была воспитана в духе позднего ленинского эволюционного подхода к построению социализма, а правые все еще пользовались влиянием, Сталин не смог сразу раскрыть свои революционные планы. Осуществлял он их постепенно. В дискуссиях, которые продолжались в течение целого года, Сталин, как позднее писал Бухарин, предстал перед всеми как «гениальный дозировщик»². В борьбе против умеренных лидеров партии Сталин выдвинул свою политическую платформу, которая к началу 1929 г. получила название «генеральной линии».

Чтобы руководство партии приняло ее, потребовалась не только весьма настойчивая разъяснительная работа, но и прямое политическое давление. И в том и в другом случаях Сталин эффективно воспользовался возможностью, которую ему давала власть в партии, для того чтобы манипулировать ходом событий. Он неоднократно способствовал созданию обстановки, рассчитанной на то, чтобы убедить членов партии в правильности его оценки внутреннего и внешнего положения страны и заставить их поверить, что в «социалистическом строительстве» необходимо начать генеральное наступление.

Генеральная линия

Защищая свою позицию, Сталин, однако, открыто не провозглашал необходимость нового революционного курса. Он настаивал на энергичных усилиях по ускорению индустриализации и коллективизации, для того чтобы в кратчайшие сроки преодолеть отсталость страны. Он доказывал, что современная экономическая система, основанная на тяжелой индустрии, должна быть создана как можно быстрее не только во имя построения социализма, но также ради выживания в крайне враждебном окружении. «Либо мы этого добьемся, — подчеркивал он в ноябре 1928 г. в докладе ЦК ВКП(б), — либо нас затрут»³. И здесь он ссылался на лихорадочные усилия Петра I, направленные на строительство заводов в России.

Согласно генеральной линии Сталина, ускоренная индустриализация осуществляется при условии коллективизации сельского хозяйства, проводимой революционными темпами. В ожидании импульса для развития российской индустриализации он, подражая Петру I, взирал на Запад. Сталин понимал, что строительство 1,5 тыс. заводов, предусмотренное составленным в 1928 г. пятилетним планом, потребует огромных расходов на закупку иностранных технологий и оборудования. Необходимым условием финансирования столь крупной зарубежной технологической помощи было соответствующее увеличение объема советского экспорта, преимущественно сырья (главным образом леса, нефти, мехов) и продуктов питания (в основном зерна). Чтобы увеличить объем экспорта, расчет делали прежде всего на зерно. Однако, если Россия в 1913 г. вывозила около 10 млн тонн хлеба, то в 1925-192бив 1926-1927 гг.ежегодный экспорт зерна составлял всего лишь 2 млн тонн⁴. Падение экспортных объемов с 10 до 2 млн тонн объясняется главным образом исчезновением в послереволюционной России крупных помещичьих имений и богатых кулацких хозяйств. Кроме того, деревенская Россия 20-х годов питалась гораздо лучше, чем прежде.

Сталин полагал, что для восстановления экспорта зерна в прежних масштабах советскому правительству необходимо во что бы то ни стало не только увеличить производство зерна, но и прежде всего наладить контроль над его производством и распределением. Поэтому главная цель сталинской коллективизации состояла в замене свободного рынка крестьян-производителей регулируемым сельским государством хозяйством. Таким образом, колхозы становились тем средством, с помощью которого государство собиралось выкачивать из деревни сельскохозяйственную продукцию, необходимую для финансирования ориентированной на военные нужды индустриализации.

Обращаясь к участникам закрытого пленума ЦКВКП(б), проходившего 9 июля 1928 г., Сталин выдвинул в пользу коллективизации свои доводы. Во-первых, указывал он, у страны нет гарантий против военного нападения и ей необходим по крайней мере шестимесячный запас зерна для армии. Во-вторых, запасы потребуются и на случай возникновения перебоев на внутреннем рынке. В-третьих, никак нельзя не учитывать и возможность плохого урожая. Далее Сталин сказал следующее-.

«Наконец, нам абсолютно необходим резерв для экспорта хлеба. Нам нужно ввозить оборудование для индустрии. Нам нужно ввозить сельскохозяйственные машины, тракторы, запасные части к ним. Но сделать это нет возможности без вывоза хлеба, без того, чтобы накопить известные валютные резервы за счет экспорта хлеба. В довоенное время вывозили от 500 до 600 млн пудов хлеба ежегодно. Вывозили так много потому, что сами недоедали. Это верно. Но надо понять, что все же в довоенное время товарного хлеба было у нас вдвое. больше, чем теперь. И именно потому, что мы имеем теперь товарного хлеба вдвое меньше, — именно поэтому хлеб выпадает теперь из экспорта»⁵ Но следует все же объяснить, почему «хлеб выпадает из экспорта».

В 1927 г. более 99% сельских жителей Советской России оставались не охваченными коллективизацией. Однако по сравнению с 1917 г. социально-экономический облик деревни претерпел значительные изменения. Хотя культура русской деревни во многом определялась еще традициями крестьянской общины — «мира», революционная эпоха уничтожила не только прежних землевладельцев. Исчезло также более 600 тыс. состоятельных крестьян-собственни-

ков, хозяйства которых производили около 1 /3 всего поставляемого на рынок зерна. Такие крестьяне за свои нередко безжалостные способы получения прибыли получили оскорбительное прозвище «кулак»⁶.

Все сельское население, по принятой тогда классификации, делилось на четыре категории. Верхний слой составили относительно преуспевающие крестьяне-кулаки, которые не только работали сами, но и использовали сезонный наемный труд. На втором месте находились крестьяне-середняки, на третьем — крестьяне-бедняки, а на четвертом — батраки, или сельский пролетариат. Причем советский кулак середины 20-х годов не был — за небольшим исключением — жестоким кулаком-«мироедом» прошлых времен. Это относительно зажиточный крестьянин, сумевший благодаря своему усердию и способностям, а также благоприятно сложившейся ситуации подняться над уровнем середняцкого большинства. Неудивительно, что советские чиновники испытывали определенные трудности, пытаясь определить, к какой социально-экономической категории отнести кулачество и как установить его численность⁷

В связи с этим следует отметить два важных момента. Во-первых, хотя в годы нэпа в деревне и шел процесс экономического расслоения, он не привел вопреки опасениям многих к резкой поляризации между состоятельными и бедными крестьянами, которая сопровождалась бы уменьшением числа середняков. Напротив, эта последняя категория крестьян с каждым годом становилась все больше и больше. До революции к середнякам относилось лишь 20% крестьян, а в 1927 г. их доля составляла уже 62,7%⁸. Во-вторых, несмотря на некоторое увеличение числа крестьян, попавших, по официальной классификации, в разряд кулаков, в 1927 г. их количество не превышало 1 млн человек. Кроме того, находясь под тяжелым гнетом дискриминационной налоговой политики властей, советское кулачество не могло стать той группой населения, которая пользовалась бы в деревне решающим экономическим и политическим влиянием⁹.

Нэп никак нельзя назвать золотым веком в истории русской деревни. Методы ведения хозяйства были отсталыми. Для вспашки продолжали использовать плуг, который тянула лошадь, если таковую крестьянину удавалось приобрести. Ограничительная налоговая политика не позволяла середняку заметно улучшить свое положение. В деревне недоставало товаров первой необходимости, например обуви. Перенаселенная деревня выбрасывала каждый год миллионы крестьян на поиски сезонной работы в города, однако трудоустроиться им было очень тяжело¹⁰. Тем не менее за годы нэпа экономическое положение многих крестьян улучшилось, а политические настроения в деревне в целом были лишены враждебности к советской власти. Один наблюдательный иностранный коммунист, совершив в 1927 г. поездку по русской деревне, пришел к такому заключению: «Большинство крестьян хорошо относятся к советской власти, во всяком случае они не испытывают к ней враждебности»¹¹.

Морис Хиндус, американец русского происхождения, с сочувствием относившийся к революции, исколесивший в 20-е годы всю сельскою Россию, посетивший, помимо прочих мест, и село, в котором родился, был поражен переменами, происшедшими в поведении крестьян. Исчез рабски покорный мужик дореволюционной поры, который кланялся и снимал шапку перед каждым помещикомл чиновником или даже падал на колени и целовал им руки в надежде выпросить какую-нибудь милость. Не было уже мужика, дрожавшего при слове «власть». «Революция превратила крестьянина в самого разговорчивого человека в России. Он говорит о своих трудностях не с большим сожалением,

чем о погоде или об урожае. Фактически лишь он один безнаказанно пренебрегает всеми запретами на свободу слова». Однако крестьянин совершенно не склонен к бунту, продолжает Хиндус. Но если крестьянин не был враждебно настроен по отношению к новой власти, это не означало, что он столь же доброжелательно относился к коллективизации. Он не имел ничего против кооперативных обществ, поскольку они отвечали его собственным интересам. Но коммунизм, понимаемый как совместное производство, распределение и потребление, был для крестьянина сущим проклятием. Хиндус не представлял, как мог крестьянин согласиться на нечто подобное¹².

Согласно ленинским положениям, Россия 1928—1929 гг. не была готова к проведению массовой коллективизации. Правда, кооперативное движение в начертанных еще Лениным формах к концу 1927 г. достигло весьма значительного уровня: около 10 млн (т. е. 40%) крестьянских хозяйств стали членами потребительских кооперативов. Через год их количество достигло уже 50%¹⁵. Однако процесс индустриализации, рассматриваемый Лениным как непременное условие коллективизации, только начинался. В 1927 г. в Советском Союзе было лишь 28 тыс. тракторов. Ленин уже в 1919 г. полагал необходимым наличие не менее 100 тыс. тракторов, для того чтобы побудить крестьян вступить в «ком-мунию». В 1927-1928 гг. в стране было произведено только 1272 трактора¹⁴. О культурной же революции, на необходимости которой настаивал Ленин, едва ли можно было говорить. В начале 1927 г. около 70-85% деревенской бедноты оставалось еще неграмотной¹⁵.

Сталин все это прекрасно знал. Но, по его мнению, данное обстоятельство никак не противоречило решительному проведению коллективизации. Он понимал, что это вызовет сопротивление крестьян и, следовательно, потребует применения к ним сипы — ибо так делается всякая революция. Тогда в партии могла бы сформироваться оппозиция. Но разве сам Ленин не действовал неоднократно вопреки мнению партии, например в предоктябрьский период? Сталин никогда не забывал об этом и несколько позднее — на XVI съезде ВКП(б) — заявил своим товарищам по партии, что они должны «усвоить ленинскую линию»: «...идти против течения, когда этого требует обстановка, когда этого требуют интересы партии... Это и есть ленинизм на практике, ленинизм в руководстве».

Произнесено это было в 1930 г., т. е. тогда, когда Сталин уже пошел против партийного «течения». В 1927-1928 гг. он еще не мог открыто выступить против мнения руководящего состава' партии. При всей своей огромной власти над партийной бюрократией ему недоставало, однако, того огромного личного авторитета, который позволял Ленину в некоторых критических ситуациях добиваться своего, несмотря на расхождения во взглядах с товарищам^ по Центральному Комитету. Сталину поэтому пришлось действовать с большой осторожностью и использовать хитрость и коварство.

Самым-еерьезным препятствием на его пути были правые. Они, несомненно, всеми возможными силами постарались бы помешать торжеству его линии. Необходимо было лишить их власти, убрав со всех ключевых постов, ликвидировав таким образом «правый уклон» и «правую опасность». Для того чтобы завоевать поддержку Центрального Комитета ВКП(б), требовалось разгромить правых — это были взаимосвязанные цели. Успешные действия на одном направлении принесли бы успех и на другом. Приступая к осуществлению своей политики «о двух концах», он не только готовил партию ко второй революции — он дал ей толчок.

■п ■

Военный ажиотаж

Если не существовало реальной опасности войны, то в ускоренной индустриализации и коллективизации не было никакой необходимости. Поэтому Сталину требовалось доказать реальность военной угрозы.

Выступая перед ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 г., Сталин указывал, что некоторые члены партии сомневаются в необходимости ускоренных темпов индустрии и опасаются той напряженности, которую они могут вызвать. На сей счет он привел ряд своих доводов: «Говоря абстрактно, отвлекаясь от внешней и внутренней обстановки, мы могли бы, конечно, вести дело более медленным темпом. Но дело в том, что, во-первых, нельзя отвлекаться от внешней и внутренней обстановки и, во-вторых, если исходить из окружающей нас обстановки, то нельзя не признать, что именно она, эта обстановка, диктует нам быстрый темп развития нашей индустрии». Окружающая обстановка, продолжал он, это капиталистическое окружение, и поэтому «невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны»¹⁶.

Внешнеполитические события подкрепили аргументы Сталина. Советская финансовая помощь английским рабочим во время всеобщей забастовки 1926 г. спровоцировала нападения на советские представительства в Пекине, Шанхае и Лондоне. Захваченные при этом документы были использованы британским правительством для обоснования разрыва в мае 1927 г. дипломатических отношений с Советским Союзом. Двумя неделями позже в Польше был убит советский полпред ПЛ. Войков. В Москве это убийство преподнесли как свидетельство существования тайного антисоветского заговора. Вскоре на международном горизонте тучи сгустились еще больше: руками Чан Кайши, до этого пользовавшегося' советской поддержкой, была разгромлена китайская коммунистическая партия. И наконец, Франция прервала экономические переговоры с СССР и потребовала отзыва советского полпреда К. Раковского. Чрезмерное муссирование прессой этих событий вызывало неподдельный страх у советских людей. Вот почему этот эпизод советской истории получил название «страх военной угрозы в Советском Союзе в 1926-1927 гг.».

В июне 1927 г. из поездки по Западной Европе возвратился в СССР нарком иностранных дел Георгий Чичерин. Позднее, давая интервью иностранному журналисту Луи Фишеру ^США), он рассказал ему следующее: «В Москве все только и говорили о войне. Я пытался разубедить их. “Никто не собирается нападать на вас”, — разъяснял я настойчиво. Тогда один мой товарищ все мне объяснил сам: “Ш-ш! Мы прекрасно об этом знаем. Но все эти разговоры необходимы нам для борьбы с Троцким”»¹⁷ Опасность войны была, таким образом, инсценирована в ходе антитроцкистской кампании. Затем, уже в кульминационной фазе этой кампании, она понадобилась для того, чтобы обвинить оппозицию в безответственном разжигании внутрипартийной борьбы в период резкого обострения международных отношений. Разжигал всю эту кампанию сам Сталин. В июле 1927 г, в «Правде» появилась его статья, первые строки которой гласили: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет не о какой-то неопределенной и бесплотной “опасности” новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР — в особенности»¹⁸.

Сталин продолжал подчеркивать существование серьезной военной угрозы, даже когда страх перед войной уменьшился. Выступая в декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б), он попытался показать, что современное положение на международной арене напоминает ситуацию накануне Первой мировой войны, «когда убийство в Сараево привело к войне». Послевоенный период временной стабилизации капитализма заканчивается, и «на всех парах идет подготовка к новой войне». «Если два года назад, — продолжал он, — можно было и нужно было говорить о периоде некоторого равновесия и “мирного сожительства” между СССР и капиталистическими странами, но теперь мы имеем все основания утверждать, что период “мирного сожительства” отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР»¹⁹.

Несмолкаемая барабанная дробь постоянных предостережений о военной угрозе сослужила Сталину службу сначала в борьбе с левыми, а затем также и в борьбе с правыми, отразила его политические цели. В то же время внешнеполитическая позиция Сталина как тогда, так и впоследствии характеризовалась чем угодно, но только не желанием воевать. Хотя Сталин и действовал, исходя из предположения о неизбежности и даже желательности в силу ряда причин этой войны, он тем не менее пытался оттянуть ее и воспользоваться полученной таким образом передышкой для скорейшего создания мощной тяжелой и военной промышленности.

"■■а: .-

Шахтинское дело >т, 1 у -..л,-г ,гуг

Деятельность политических лидеров может быть успешной лишь в том случае, если им удастся убедить других активных участников политических событий в правильности своего политического диагноза. Когда же объективная ситуация не подтверждает этдт диагноз, беспринципные политики прибегают к намеренному обману, идут на подтасовку фактов, чтобы создать видимость того, что общая ситуация именно такова, как они ее оценивают.

Именно так и действовал Сталин в 1928 г., чтобы создать видимость военной опасности. Исчезновение у людей страха перед войной потребовало от Сталина новых зримых свидетельств, которые подкрепили бы его заявление о враждебности империалистических государств к СССР и об их готовнбсти вмешаться во внутренние дела страны. И вот было найдено и представлено на обозрение публики одно из таких фальшивых свидетельств, сфабрикованное соответствующими компетентными органами. Оно стало основой для процесса по так называемому Шахтинскому делу. Он проходил в мае-июле 1928 г. в Колонном зале Дома Союзов. На нем присутствовали специально отобранные советские граждане и иностранные журналисты. Обвиняемыми по делу проходили 53 инженера (в том числе и три гражданина Германии), работавшие на угледобывающих предприятиях Северного Кавказа (г. Шахты) и в Донбассе. Большинство из них представляли старую техническую интеллигенцию, придерживающуюся взглядов «сменовеховцев». Использовались они главным образом в качестве «технических специалистов», находящихся под контролем советских партийных функционеров, не имевших знаний в области техники. Инженеров обвиняли в заговоре, инспирированном из-за границы, цель которого была такова: подорвать советскую угольную промышленность и вывести из строя Донбасс. Для этого они должны были преднамеренно нарушать производственный процесс, устраивать взрывы и пожары на фабриках, электростанциях и шахтах, портить системы вентиляции в шахтах, тратить деньги на ненужное оборудование, провоцировать нарушения трудового законодательства, всячески ухудшать условия жизни рабочих. В обвинении говорилось, что преступники действовали по поручению польских, немецких и французских разведывательных служб, а также по заданию живших в эмиграции бывших владельцев фабрик и шахт.

В первые годы индустриализации в СССР в управлении крайне перенапряженной промышленностью было допущено множество ошибок, подчас вопиющих. Так, на новых заводах использовался труд неквалифицированных и нередко даже неграмотных рабочих, в большинстве своем недавних выходцев из деревни. В результате — массовая порча нового оборудования, которое в скором времени приходило в негодность. Руководители не имели технического образования, поэтому их низкая квалификация и некомпетентность приводили нередко к крупным авариям, в том числе и взрывам. Возможно, что имели место и отдельные факты вредительства со стороны лиц, враждебно относящихся к советской власти, — трудно, правда, привести точные доказательства этого. Однако о целенаправленной, преднамеренной вредительской политике, проводимой буржуазными специалистами, объединенными якобы в некую преступную группу, не могло быть и речи. Поэтому оказалось беспочвенным заявление о существовании контрреволюционного заговора, поддерживаемого извне.

Имеются материалы, которые свидетельствуют о том, что Сталин, опираясь на помощь сотрудника северокавказского отделения ГПУ Е.Г. Евдокимова, принимал участие в подготовке процесса по Шахтинскому делу. Евдокимова — до революции просто-напросто уголовника, а после революции чекиста с большим послужным списком — Сталин знал лично. В конце 1927 г. он прибыл в Москву с донесением о вредительской преступной деятельности в г. Шахты. Однако тогдашний руководитель ОГПУ В.Р. Менжинский за недостатком убедительных свидетельств отказался проверять предоставленную ему информацию. Тогда Евдокимов обратился к Сталину и получил его поддержку. В результате делу был дан ход при личном содействии Сталина вопреки протестам главы правительства Рыкова и нового руководителя ВСНХ В. Куйбышева, которые опасались губительных экономических и политических последствий этой аферы²⁰. Под физическим и психологическим давлением арестованных заставили признаться в причастности к фиктивному преступному заговору. Позднее двое из осужденных, Боярышников и Миллер, встретившись в лагере с В. Шаламовым, рассказывали ему о применявшихся к ним способах давления. Это были «конвейер» (так назывался непрерывный допрос, на котором допрашиваемому не позволялось спать), длительное одиночное заключение, помещение в камеры с ледяным либо горячим полом²¹.

Когда подготовили все необходимые материалы, позаботились о том, чтобы зрелище было проведено по всем правилам театрального искусства. Подсудимые, судьи, государственный обвинитель Н. Крыленко и его помощники, стенографисты, охрана со штыками наголо находились на освещенном особым образом высоком помосте, напоминающем сцену²². Председательствующим судьей был умный, ловкий и хитрый юрист А.Я. Вышинский. Надо отметить, что старые большевики не питали доверия к этому человеку. Они помнили о его меньшевистском прошлом и о том, как он, будучи в 1917 г. во главе жандармерии одного из районов Москвы, отдал в июле приказ об аресте большевиков²³. Сталин впервые встретился с Вышинским (который был на три года моложе его) в 1907 г., во время своего заключения в Баку. Позднее политическая карьера Вышинского была обеспечена благодаря покровительству со стороны Сталина. В 20-е годы Вышинский занимал пост ректора Московского университета. Поэтому Шахтинское дело, в котором он предпринимал все возможное для доказательства виновности подсудимых, стало его настоящим политическим дебютом. Вышинский использовал все свои способности для доказательства виновности подсудимых. В советской прессе этот показательный процесс получил широкую огласку. Его результаты таковы: 11 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания, а большинство других получили различные сроки тюремного заключения. Только несколько человек, включая и четырех немцев, не были осуждены. Из приговоренных к смерти одиннадцати человек шестеро были помилованы, но пятерых, ни в чем не повинных, все-таки расстреляли.

На этом первом показательном процессе сталинской эры лишь 10 из 53 подсудимых полностью признались во всех предъявленных им обвинениях и впутали в дело других. Пять человек признались только частично. Остальные отстаивали свою невиновность и отвергали все обвинения. Один из подсудимых на суде не присутствовал — по словам его адвоката, он в ходе следствия сошел с ума. На театрализованном процессе признания выбивались из подсудимых столь неумело и несовершенно, что даже просоветски настроенные иностранные журналисты без труда смогли понять, что на обвиняемых оказывалось грубое и бесчеловечное давление. Один из подсудимых попытался на суде отказаться от своего признания, заявив: «Я едва осознавал, что подписывал». Другой же, первоначально отвергший все предъявленные ему обвинения, объявил потом на суде, что он все-таки подписал признание. После этого заявления ему сделалось дурно, ибо его жена закричала из зала: «Коля, дорогой! Не лги! Не лги! Ты же знаешь, что ты невиновен!»²⁴.

Санкционируя действия, названные впоследствии «спецеедством», процесс сослужил хорошую службу политическим целям Сталина, заключавшимся в развязывании борьбы с правыми и их сторонниками, поддерживавшими связи со старой технической интеллигенцией. Однако еще одной целью было пробудить в советских людях страх перед войной, пытаясь убедить их в том, что враждебный капиталистический мир уже приступил к интервенции — через внедрение в их ряды врагов, скрывающихся под маской верноподданных граждан. Сталин уже говорил об этом 8 апреля 1928 г., за несколько дней до открытия показательного процесса по Шахтинскому делу. Он охарактеризовал предполагаемый заговор как «экономическую контрреволюцию» и утверждал, что международный капитал, потерпев неудачу в военно-политической интервенции в годы Гражданской войны, пытается теперь с помощью различных групп контрреволюционных буржуазных специалистов осуществить «экономическую интервенцию». «Глупо было бы предположить, что международный капитал оставил нас в покое, — подчеркивал Сталин. — Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти»²⁵. И далее: «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту». Каков же вывод? Поспешить с осуществлением «революционной политики» при сохранении максимальной бдительности.

В этом показательном политическом процессе Сталин находил яркие примеры для внедрения в сознание советских людей идеи военной угрозы, не портя при этом отношений с иностранными государствами, так как рассчитывал получить от них необходимую помощь. Поэтому и оправдали трех немцев, проходивших по Шахтинскому делу. Позднее Сталин дал теоретическое обоснование своей театрализованной политике, заявив, что «капиталистическое окружение нельзя рассматривать как простое географическое понятие». Вывод из этого: враждебное окружение существует не только по ту сторону границы, но и внутри самой страны.

Еще одна возможность для разглагольствований о военной угрозе представилась Сталину на VI конгрессе Коммунистического Интернационала, открывшемся 11 июля 1928 г., т. е. спустя пять дней после окончания Шахтинского процесса, все в том же Колонном зале Дома Союзов. В работе конгресса принимали участие 500 делегатов от 58 партий из разных стран мира, однако наибольший вес и влияние имели русские. Заседания съезда вел Бухарин, сменивший Зиновьева на посту руководителя Коминтерна; он же выступал и с основным докладом. Кроме того, Бухарин был автором принятой на этом конгрессе новой программы Коминтерна, и на заключительном заседании его избрали председателем Исполнительного комитета.

Резкие разногласия наметились еще на дискуссии в Политбюро, предшествовавшей конгрессу Комийтерна. Тезисы и программы, заранее составленные Бухариным, возвещали наступление послевоенного третьего периода, которому предшествовали революционный период 1918-1923 гг. и пришедший ему на смену период относительной стабилизации капитализма. С этой концепцией Сталин соглашался. Разногласие же состояло в следующем: в отличие от Сталина Бухарин не считал, что наступивший третий период будет периодом все более усиливающегося расшатывания капиталистической стабилизации. Сталин же полагал, что третий период будет характеризоваться обострением внутрикапиталистических антагонизмов, ведущим к новым войнам²⁶. Эта точка зрения была отражена должным образом и в новой программе Коминтерна, в которой говорилось, что третий период «неизбежно ведет к новой эпохе войн между империалистическими государствами». В соответствии с этим делались и политические выводы. Коминтерн совершил сдвиг влево. Коммунисты должны были развернуть борьбу против социал-демократов как «главной опасности».

Некоторые иностранные делегаты были озадачены настойчивостью, с которой говорилось о военной угрозе, ибо в то время ни о какой войне речи быть не могло. Бертран Вольф, представитель американской компартии, был одним из них. Он никак не мог представить себе ту военную угрозу, о существовании которой так настойчиво говорил в своем докладе Бухарин. Перед самым отъездом из Москвы несколько сбитый с толку Вольф попытался встретиться с Бухариным, желая обсудить с ним мучающий его вопрос. Однако он так и не смог остаться с ним наедине даже на десять минут²⁷

Бертран Вольф тогда еще не знал, что Бухарин, испытывая отчаяние перед закулисными действиями Сталина, предпринял один очень рискованный политический шаг. Он установил контакт с Каменевым, который незадолго до этого был исключен из партии и жил в одном из подмосковных городов. Вызвав Каменева в Москву, Бухарин 8, 11 и 12 июля 1928 г. тайно встретился с ним. Бухарин сообщил Каменеву, что у него и двух других членов Политбюро — Томского и Рыкова — серьезные разногласия со Сталиным. «Разногласия между нами и Сталиным, — подчеркивал он, — во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с вами». В отношении прошедшего конгресса Коминтерна Бухарин сказал следующее: «Сталин во многих местах испортил мне программу. Он снедаем страстным желанием стать признанным теоретиком. Он полагает, это единственное, что ему не хватает»²⁸.

Вскоре после окончания работы конгресса Коминтерна Сталин развернул в ЦК критику в адрес «правой опасности» в компартии. При этом основной мишенью оказались теоретические заблуждения Бухарина.

Хлебозаготовительный нризис

Урожай 1927 г. не предвещал кризиса. Однако к концу года закупки зерна государственными и кооперативными органами резко сократились. В результате экспорт зерна в 1927-1928 гг. почти прекратился. Кризисное положение с хлебозаготовками позволило Сталину убедить многих в верхах партии в том, что для разрешения временных проблем требуются жесткие политические меры. Фактически же новая политическая линия вела к развязыванию второй революции.

Долго оставались неясными причины кризиса с хлебозаготовками в 1928 г. Сейчас в нашем распоряжении имеются некоторые данные, которые говорят о том, что кризис возник из-за Сталина. Как бы там ни было — намеренно спровоцировал этот кризис Сталин или нет, — он сумел ловко воспользоваться провалом хлебозаготовок, для того чтобы оправдать необходимость применения экспроприационных мер, которые станут первым столкновением с крестьянами, а закончатся коллективизацией деревни.

В годы нэпа крестьяне платили налог государству за пользование землей, государство же использовало эти налоговые поступления для закупки зерна у крестьян. Почему же вдруг возникли трудности в ходе закупок зерна? Высказывалось предположение (хотя и не подтвержденное), что сам Сталин, действуя при помощи ближайших соратников, предпринял два серьезных шага в отношениях меяеду государством и крестьянами. Цены, предлагаемые крестьянам за зерно, были занижены, а цены на промышленные товары, доставляемые в деревню, значительно увеличены²⁹. Во всяком случае, крестьяне отказались продавать хлеб заготовительным органам. А для того чтобы получить наличные деньги, необходимые для уплаты налогов, крестьяне продавали технические культуры и продукты животноводства, так как цены на эти виды сельскохозяйственной продукции не были снижены. Сельские производители небезосновательно полагали, что к весне снова можно будет продавать зерно по существовавшим ранее более высоким ценам.

Подстегиваемое Сталиным партийное руководство ответило на возникновение чрезвычайной ситуации в деревне принудительными мерами — конфискацией запасов зерна. В письмах ЦК ВКП(б), разосланных в конце 1927 и в самом начале 1928 г., от местных органов требовалось применение «чрезвычайных мер» для извлечения припрятанного зерна; за невыполнение в срок зерновых заготовок грозило строгое наказание³⁰. С 15 января по 8 февраля Сталин совершил вызванную чрезвычайной ситуацией поездку по стране. Приехав в Сибирь, он провел встречи с местными партийными и советскими работниками, убеждая их в необходимости применения жестких мер по отношению к придерживающим зерно кулакам в соответствии со статьей 107 Уголовного кодекса. По этой статье они могли быть наказаны как «спекулянты», а их зерновые запасы подлежали конфискации. При этом четвертьконфискованноготаким образом зерна должна быть отдана крестьянам-беднякам — или по низким, символическим ценам, или на условии долгосрочного кредита. Такая политическая установка означала — хотя сам Сталин об этом нигде не говорил — возврат к методам «военного коммунизма», когда комбеды получали 25% того зерна, которое конфисковывали с их помощью у состоятельных крестьян.

Выступая перед руководителями местных органов власти Сибири, Сталин также поставил более широкую задачу — не допустить зависимости советской индустрии от «кулацких капризов», для чего необходимо развернуть работу по коллективизации сельского хозяйства, добиться того, чтобы через три или че-

тыре года колхозы и совхозы могли дать государству по крайней мере третью часть необходимого хлеба. Однако, продолжал далее Сталин, такая «частичная коллективизация», являясь достаточной для более или менее сносного снабжения хлебом рабочего класса и Красной Армии, совершенно не годится для того, чтобы поставить на прочную базу снабжение всей страны продовольствием с обеспечением необходимых резервов в руках государства; кроме того, такая коллективизация не означала бы победу социализма в деревне. Чтобы устранить угрозу реставрации капитализма, необходимо перейти от уже завершившейся социализации промышленности к «социализации сельского хозяйства». Это значило, что все без исключения районы страны должны будут покрыться сетью колхозов и совхозов, которые в качестве поставщиков зерна государству смогут вытеснить крестьянина-частника вообще (а не только кулака)³¹. В январских выступлениях 1928 г. (которые были опубликованы лишь двадцать лет спустя) Сталин определял график намечаемого процесса коллективизации. Однако график этот не был еще таким жестким, как тот, который будет им предложен в самом конце 1929 г. Тем не менее Сталин достаточно ясно дал понять, что его намерения представляют собой радикальный план сплошной коллективизации.

Позднее многие, да и сам Сталин, признавали, что «чрезвычайные меры» при проведении заготовительной кампании 1928 г. возвещали возвращение к практике насильственных хлебозаготовок периода «военного коммунизма», когда на крестьянское хозяйство налагалась обязательная фиксированная норма сдачи. Аресты, отправление заградительных отрядов на границы районов, обыски с целью нахождения припрятанного зерна, незаконная прямая конфискация всего найденного, закрытие зерновых рынков, навязывание принудительного сельскохозяйственного «займа» в обмен на зерно, забранное властями, — таковы были приемы новой заготовительной кампании.

Основная масса удерживаемого зерна приходилась на хозяйства крестьян-середняков, а не на весьма незначительное количество тех крестьян, которые оказались в числе кулаков (меньше 1/12 общего количества). Поэтому «чрезвычайные меры» обрушились главным образом на середняцкое большинство. Но, как известно, именно с этой категорией крестьянства должен был находиться в союзе — на принципах нэпа — рабочий класс³². Сами же крестьяне, в особенности состоятельные, пришли к выводу, что в будущем году не стоит засевать столь большие площади, как прежде, раз их амбары вновь могут стать объектом принудительных реквизиций. Кризисное положение с хлебозаготовками переросло в кризис отношений между правящим режимом и крестьянством.

Появившаяся в стране к этому времени нехватка продовольственных товаров потребовала введения их нормированного распределения (февраль 1929 г.). В этих условиях сделанные ранее заявления об отмене чрезвычайных мер оказались пустыми словами. Как и в предыдущем году, чрезвычайные меры были применены не только к кулакам, но и к значительной группе состоятельных крестьян-середняков, владевших основной массой находящегося в деревне зерна. Поэтому и без того уже напряженная атмосфера в деревне накалялась все более и более. В различных районах страны подвергавшиеся притеснению крестьяне в ответ на действия властей стали убивать представителей продотрядов³³. Крайности властей вызывали противодействие со стороны крестьян. Чем жестче проводил Сталин политику «сильной руки», тем более сложной становилась ситуация. Ухудшение же ситуации требовало применения новых, более жестоких мер по отношению к крестьянству. Однако эти новые меры

')

только обостряли обстановку в деревне — порочный круг, таким образом, замыкался. В результате ситуация сложилась так, что для многих единственным выходом из нее оказалась намеченная Сталиным всеобщая массовая коллективизация.

Умеренные предвидели неизбежную трагедию и всячески пытались предотвратить ее. Бухарин в докладной записке, представленной на закрытый июльский 1928 г. пленум ЦК ВКП(б), доказывал, что трудности в ходе хлебозаготовительной кампании проистекают из тех ошибок, которые были допущены при проведении плановой и ценовой политики в деревне. Он признавал необходимость использования чрезвычайных мер, однако одновременно указывал на то, что их применение привело к крайне напряженной ситуации в деревне. Если продолжать эту политику, подчеркивал Бухарин, мы придем к «военному коммунизму» «без войны». Такие действия явились бы нарушением одной из заповедей Ленина, касающейся крестьянского вопроса. Использование чрезвычайных мер грозило «разрывом смычки с середняком». Если власти сделают попытку силой загнать мужика в коммуну, не исключено, что в результате такой политики может вспыхнуть возглавленное кулаками крестьянское восстание, исходом которого будет крах пролетарской диктатуры. Когда Бухарин дошел до этого положения своего доклада, его выступление грубо прервал Сталин, произнесший русскую пословицу, вызвавшую смех собравшихся: «Зловещ сей сон, но милосерден Бог»³⁴.

Умеренные (предвосхищая будущих исследователей) выступили с экономически обоснованным диагнозом трудностей, возникших в ходе хлебозаготовок, и предложили решить их при помощи повышения цен на закупаемое у крестьян зерно. Однако Сталин отверг этот путь, обосновывая свою позицию двумя доводами. Во-первых, возможность поднятия закупочных цен полностью исключали потребности индустриализации, ибо основным источником накоплений для нее явились «ножницы» между низкими ценами на сельскохозяйственную продукцию и высокими ценами на поставляемые в деревню промышленные товары: «Это есть нечто вроде “дани”, нечто вроде сверхналога...». Во-вторых, подчеркивал Сталин, кризис был вызван не экономическими, но политическими причинами — антагонизмом между кулаком и советской властью. Попытка кулаков и спекулянтов припрятать зерно была враждебным шагом, направленным против существующего режима. Поэтому как таковой он требовал жестких мер со стороны властей³⁵.

Желая как-нибудь оправдать свою политику в деревне, Сталин выдвинул теоретическое положение, ставшее отныне господствующим в советской идеологии сталинского периода. Согласно этому постулату, по мере приближения к социализму классовая борьба усиливается. Поскольку развитие социалистических форм хозяйства в сфере торговли невозможно без вытеснения из торговли тысяч и тысяч торговцев, которые неизбежно будут пытаться оказать сопротивление таким мерам, и поскольку развитие социалистических форм хозяйства в промышленности потребует аналогичного вытеснения тысяч и тысяч капиталистов-промышленников, не менее склонных к сопротивлению, чем торговцы, то, следовательно, политика ограничения капиталистических элементов в деревне неизбежно заставит их предпринять все меры, чтобы поднять на борьбу с властью часть бедноты и середняков. Отсюда следует, говорил Сталин, что «продвижение к социализму не может не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов этому продвижению, а сопротивление эксплуататоров не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы»³ . Эта формулировка явилась идеологическим основанием для конфискационных

мер в аграрной сфере, образующих своеобразный порочный круг: конфискация — сопротивление ей — еще более жесткая конфискация.

Умеренные в партии приходили в ужас, видя, сколь настойчиво движется Сталин по пути к революции в деревне. Они прекрасно понимали, что загнать крестьян в колхозы можно только силой, и поэтому опасались, как бы такая политика не привела к катастрофе. Именно перед лицом такой угрозы Бухарин в июле 1928 г. вызвал Каменева из провинции в Москву для тайной беседы. Крайне взволнованный, он заявил ему, что Сталин — это Чингисхан, линия которого губительна для всей революции. Сталинская же теория обострения классовой борьбы по мере приближения к социализму — всего-навсего «идиотская безграмотность». Его действия приведут к восстанию, которое Сталин будет вынужден утопить в крови³⁷

Тревога Бухарина была отчасти реакцией на то, что заявил Сталин в вышеупомянутой речи. Говоря о «ножницах» цен между промышленными и сельскохозяйственными товарами, Сталин употребил слово «дань». Это слово переносит нас во времена татаро-монгольского ига. Русские князья, как известно, должны были собирать дань для уплаты татарским ханам. Неслучайно поэтому Бухарин, увидев столь зловещее сходство, назвал Сталина Чингисханом. Произнесенное Сталиным слово «дань» открыло глаза всем его политическим противникам из числа умеренных — отныне истинный смысл политических намерений Сталина стал ясен. Они видели, что Сталин пытается следовать традиции Московского государства, правители которого усиливали свою военную мощь путем эксплуатации населения, в частности путем установления крепостного права.

Стало очевидно, что Сталин берет курс на революцию сверху, следуя традиционному пути построения русского государства при помощи силы и принуждения. Противники Сталина из числа умеренных, хорошо зная труды Плеханова, Милюкова и других теоретиков, объясняющих природу и движущие силы процесса создания государства, прекрасно понимали сущность сталинского проекта коллективизации. Попытавшись в феврале 1929 г. в последний раз защитить свою позицию, они поставили Сталину в вину политику «военно-феодальной эксплуатации крестьянства». Сталин же в своем обращении к объединенному пленуму ЦК и ЦККВКП(б) (апрель 1929 г.), формально подтвердившему уже совершившийся фактически разгром умеренных, отверг предъявленное ему обвинение как грубую клевету. Его слова нашли отражение и в резолюции объединенного пленума, где говорилось, что эти «грубо-клеветнические обвинения» в военно-феодальной эксплуатации крестьянства были взяты «из арсенала лидера кадетов Милюкова»³⁸. Последующие события показали, что умеренные правильно оценивали сталинскую крестьянскую политику и все их опасения имели серьезные основания. Тогда почему же они потерпели поражение, а Сталин выиграл битву за под держку со стороны партийной олигархии? Считается, что Сталин одержал победу благодаря своей власти генерального секретаря. Однако этим исчерпывается далеко не все. Главное другое: его политические маневры создали ситуацию, выбраться из которой многим казалось возможным лишь средствами, указанными им самим. Кроме того, значительную роль сыграла хитрость Сталина, позволившая ему разбудить подспудные антикулац-кие настроения, существовавшие среди членов партии.

Например, на ноябрьском 1928 г. пленуме ЦК ВКП(б) Рыков выступил за повышение цен на зерно, обосновывая это тем, что крестьяне, утратив всякие стимулы к производству, сокращают размеры своих посевных площадей. Сталин же ответил на это так: «Дело тут не в том, чтобы ласкать крестьянина и в

С

этом видеть установку правильных соотношений с ним, ибо на ласке далеко не уедешь...»³⁹ На апрельском 1929 г. пленуме ЦКВКП(б) Сталин в обоснование своей антикулацкой позиции привел в качестве примера рассказ об одной деревенской сходке в Казахстане. Какой-то агитатор целых два часа пытался убедить держателей хлеба сдать его государству. Из толпы выступил кулак с трубкой во рту и ответил ему «А ты попляши, парень, тогда я тебе дам пуда два хлеба». Когда Сталин дошел до этого места своего рассказа, кто-то выкрикнул из зала: «Сволочи!». Докладчик же продолжал: «Убедите-ка таких людей. Да, товарищи, класс есть класс. От этой истины не уйдешь»⁴⁰.

На решающих пленумах ЦК ВКП(б) в 1928 г. Сталина поддерживали не только такие видные партийные деятели, как Молотов, Орджоникидзе, Куйбышев, Ворошилов и Микоян, но также и партийные секретари наиболее важных регионов — Украины (С.В. Косиор), Ленинградской области (С.М. Киров), Сибири (Р.И. Эйхе), Северного Кавказа (А.А. Андреев), Урала (Н.М. Шверник), Центрально-Черноземной области (И.М. Варейкис), Нижнего Поволжья (Б.П. Шеболдаев), Среднего Поволжья (М.М. Хатаевич), Казахстана (Ф.И. Голо-щекин), Харьковской области (П.П. Постышев)⁴¹. Хотя все эти люди были в основном моложе Сталина, они являлись большевиками той же самой закалки, что и он сам. Они прошли политическую школу Гражданской войны и «военного коммунизма».

Говоря о победе Сталина и поражении умеренных, надо принять во внимание еще один факт. Хотя Сталин со всей настойчивостью подчеркивал обострение классовой борьбы по мере приближения к социализму, открыто он нигде не заявлял о готовящейся революции сверху и скрывал свое намерение использовать террор при проведении коллективизации. Более того, он отверг опасения умеренных как беспочвенные, вызванные лишь простым паникерством слабонервных перед лицом трудностей, требующих осуществления политики твердой руки. Перед товарищами по партии Сталин не выступил как экстремист и авантюрист. Поэтому ЦК ВКП(б), поддерживая генеральную линию Сталина, поддерживал, в сущности, политику намного более умеренную, чем та, что начал вскоре осуществлять Сталин. Доказательства этого мы можем обнаружить в пятилетием плане. День закрытия апрельского 1929 г. пленума ЦК, закончившегося решительной победой Сталина, совпал с днем открытия XVI партийной конференции. Принятый на ней пятилетний план отнюдь не требовал проведения сплошной коллективизации. В соответствии с этим планом к концу пятилетки, т. е. к 1933 г., «социализированный сектор» должен был охватить всего лишь 17,5% всей посевной площади. В резолюции конференции не предусматривалось резкого сокращения «индивидуального сектора»; в ней говорилось только о необходимости сократить к 1933 г. его количественный рост⁴².

Минуло два года с тех пор, как впервые возникли трудности с хлебозаготовками. Руководство партии в целом еще не видело ни необходимости, ни возможности осуществления сплошной коллективизации, в то время как Сталин стремился к этому, мечтая войти в историю как продолжатель дела Ленина и Петра Великого. Тем не менее сам Сталин был доволен тем, чего ему удалось достигнуть, — разгромом правых и одобрением партией хотя бы умеренного плана коллективизации. Но, даже принятый в таком виде, этот план позволял ему повернуть политическую линию в желательном для него направлении.

Ленинизм по-сталинсни

Будучи большевиком, Сталин обязан был относиться к Ленину как к высшему авторитету. Как же ему удавалось совмещать почтительное отношение к Ленину и свои действия? Правые постоянно ставили этот вопрос в разных формах, после того как в ходе внутрипартийной дискуссии 1928 г. он начал раскрывать свои революционные замыслы. Ответом же Сталина были следующие его слова: «...брать Ленина в одной части, не желая брать его в целом, — значит искажать Ленина»⁴³. Тем самым он желал напомнить партии о том другом, раннем Ленине — Ленине, санкционировавшем введение принудительных продовольственных реквизиций; Ленине, зарекомендовавшем себя в 1917-1918 гг. весьма решительными действиями; Ленине, писавшем слово «революция» всегда с прописной буквы.

Будучи ленинцем именно такой закалки, Сталин в решающие моменты обращался к ленинской формуле «кто кого». Полемизируя в апреле 1929 г. с представителями «правого уклона», он подчеркивал, «что мы живем по формуле Ленина “кто кого”: мы ли их, капиталистов, положим на обе лопатки и дадим им, как выражался Ленин, последний решающий бой, или они нас положат на обе лопатки»⁴⁴. Да и в самом деле, в мае 1921 г. Ленин говорил, что четыре года революции и Гражданской войны не стали еще последним и решительным боем; решительным боем будет тот, который окончится «победой на экономическом фронте»⁴⁵. На XVI съезде ВКП(б) в 1930 г., обрушиваясь на «ребяческую формулу Бухарина о мирном врастании капиталистических элементов в социализм», Сталин заявлял так: «Развитие шло и продолжает идти по формуле Ленина — “кто кого”. Мы ли их, эксплуататоров, сомнем и подавим или они нас, рабочих и крестьян СССР, сомнут и подавят — так стоит вопрос, товарищи»⁴⁶. Так, по принципу «кто кого побьет» этот человек, следуя всю жизнь названной ленинской формуле, но вкладывая в нее особый, жесткий смысл, вновь и вновь произносил грозные речи в защиту своей политики. Надо подчеркнуть-, обосновывая свою позицию, он никогда не испытывал недостатка в цитатах из Ленина.

Можно быть уверенным, что, если бы Ленин дожил до 1928 г., он бы выступил против использования силы в отношении крестьян и развертывания впоследствии всеобщей принудительной коллективизации. Поэтому совершенно правы были оппоненты Сталина, ссылавшиеся на Ленина при отстаивании своей позиции во внутрипартийной дискуссии по аграрному вопросу.

В 1919 г., в самый пик «военного коммунизма», Ленин указывал на VIII съезде РКП(б), что в деревне в отличие от города нельзя просто устранить верхний слой капиталистов, а на том, что осталось, строить социалистическое производство. Когда с помещиками в деревне покончили, осталась многомиллионная беднота, мелкие, средние и зажиточные крестьяне, склонные к ведению индивидуального хозяйства. Поскольку верными сторонниками новой власти в деревне были лишь представители бедноты, то решающим моментом в успешном проведении аграрной политики должен быть союз'с неэксплуатирующими крестьянами-середняками, которые, будучи одновременно и собственниками, и производителями, представляли собой «класс», который колеблется. Середняки составляли значительный многомиллионный слой крестьянского населения. Поэтому силой здесь нельзя было ничего достичь. «Насилие по отношению к среднему крестьянству представляет из себя величайший вред, — решительно заявлял Ленин и далее, имея в виду аграрную политику в целом, добавлял: —Действовать здесь насилием, значит погубить все дело. Здесь нужна работа длительного воспитания. Крестьянину, который не только у нас, а во всем мире, является практиком и реалистом, мы должны дать конкретные примеры в доказательство того, что “коммуния” лучше всего»⁴⁷-

Двадцатого января 1929 г., в канун пятой годовщины смерти Ленина, когда умеренные пользовались еще значительным влиянием среди сотрудников редакции газеты «Правда», в газете появилась достаточно смелая статья Н.К. Крупской, озаглавленная «Ильич о колхозном строительстве». Опираясь на свой безупречный авторитет, Крупская заявляла, что во взглядах Ленина на аграрную политику основным был принцип несилового подхода к мелкому хозяину.

Если рассматривать последние работы Ленина как его политическое завещание, станет ясно, что взятый Сталиным курс на вторую революцию никак не может соответствовать содержанию ленинского завещания. Однако прежде чем сделать вывод о полном расхождении между «ленинизмом» и возникающим «сталинизмом», посмотрим на эту проблему с другой стороны. Если для умеренных политическим завещанием являлись последние статьи Ленина, то для Сталина завещанием Ленина были совершенно иные его высказывания: те, в которых выдвигался лозунг классовой борьбы и ставился вопрос «кто кого?».

Так, выступая за необходимость использования грабительских методов при проведении хлебозаготовок, Сталин вспомнил, что на XI съезде ВКП(б), после того как Преображенский предложил внести в резолюцию по аграрному вопросу положение об отказе «раз и навсегда» от камбедовских (т. е. конфискационных) приемов борьбы с кулаками, Ленин возразил, заявив, что «...война, например, может принудить к комбедовским способам»⁴⁸. Даже защищаясь от обвинения в «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», выдвинутого против него из-за употребленного им понятия «дань», Сталин ухитрился найти у Ленина несколько приемов использования этого слова, давая ему тем самым «право на гражданство в нашей марксистской литературе». Правда, у Ленина слово «дань» употреблялось в ином контексте. Так, например, в работе «Очередные задачи Советской власти» Ленин говорит о «дани, платимой нами за нашу отсталость в деле организации всенародного учета и контроля снизу»⁴⁹

Тезис об обострении внутренней классовой борьбы по мере приближения к социализму часто рассматривается как совершенно оригинальная идея Сталина. Однако детищем Сталина она была лишь постольку, поскольку он сформулировал ее как закон движения к социализму. Выдвигая это ключевое положение своей идеологии, Сталин и здесь сумел сослаться на слова, произнесенные Лениным еще в 1919 г. «Уничтожение классов, — говорил Ленин, — дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала, после разрушения буржуазного государства, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии)»⁵⁰. Другая же приводимая Сталиным цитата из Ленинских работ звучит так: «По мере роста сопротивления буржуазии и ее прихлебателей растет сила пролетариата и присоединяющегося к нему крестьянства. Эксплуатируемые крепнут, мужают, растут, учатся, скидывают с себя “ветхого Адама” наемного рабства». Эта фраза взята из статьи, написанной Лениным в январе 1918 г., но им не опубликованной. Сталин «процитировал» ее тем, что дал распоряжение опубликовать ее впервые в «Правде» 22 января 1929 г. по случаю пятой годовщины смерти Ленина.

В июле 1928 г. Бухарин в своей беседе с Каменевым с презрением отозвался о сталинском тезисе об усилении классовой борьбы, назвав его «идиотской безграмотностью». Однако эти слова скорее могли быть выражением накипевших чувств человека, ведущего непримиримую борьбу со Сталиным, чем объективной оценкой сталинского ленинизма. Выдвинутый Сталиным тезис, конечно, противоречил идеям Ленина, выраженным в политическом завещании. Тем не менее он не был чужд революционному духу того Ленина, к которому постоянно взывал Сталин.

Другим полезным для Сталина документом оказалась ленинская статья «Как организовать соревнование», написанная еще в январе 1918 г., но так и оставшаяся неопубликованной. Впервые она увидела свет в «Правде» 20 января 1929 г. под рубрикой «Ленин — знамя миллионов», где была также напечатана статья Крупской «Ильич о колхозном строительстве».

В этой ранее не публиковавшейся статье Ленин делает резкий выпад против «богатых, жуликов, тунеядцев и хулиганов», а также всех тех, кого он называл «отбросами человечества, безнадежно гнилыми омертвевшими членами, заразой, чумой, язвой, оставленной социализму по наследству от капитализма». Далее он писал так: «Никакой пощады этим врагам народа, врагам социализма, врагам трудящихся. Война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, буржуазным интеллигентам, война жуликам, тунеядцам и хулиганам!». Что касается того, как вести эту войну и как «очистить земли российские от всяких вредных насекомых, от блох-жуликов, от клопов-богатых и прочее и прочее», Ленин предлагал следующее. «В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы (так же хулигански, как отлынивают от работы наборщики в Питере, особенно в партийных типографиях). В другом поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их по отбытии карцера желтыми билетами, чтобы весь народ до их исправления надзирал за ними как вредными людьми. В четвертом, расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве». После опубликования в «Правде» и в других советских газетах эта небольшая статья была выпущена и в виде отдельной брошюры тиражом в 3,5 млн экземпляров.

Почему Ленин не опубликовал эту статью сразу после написания — неизвестно. Крупская в своих воспоминаниях говорит, что он не отдал статью в печать потому, что считал ее «незавершенной»⁵¹ Однако это замечание малоубедительно. Статья является столь же законченной, как и его другие работы, написанные также быстро, но, несмотря на это, все-таки опубликованные. Возможно, Ленина самого смутила крайность изложенных в ней идей, когда он перечитал ее после краткого пребывания в Финляндии, во время которого она и была написана. Но это не имеет большого значения, если учесть, что Ленин высказывал подобные взгляды и в других своих выступлениях того времени. То, как использовал подобные работы Сталин, показывает, сколь ценны они были для него.

Сталин намеревался применять террор в отношении всех, кто входе второй революции будет заклеймен как «классовый враг». Для него это понятие было более гибким, чем для Ленина. Сталину требовалось обосновать с точки зрения ленинизма законность таких действий. А для этого надо было обнародовать работы Ленина, в которых отстаивалась необходимость использования методов террора против внутренних врагов. Одна из такик работ — письмо Ленина, направленное им в 1922 г. наркому юстиции Курскому. В этом письме подчеркивалось, что Уголовный кодекс не только определяет границы применения террора, но и оправдывает вообще необходимость его использования. Письмо получило широкую известность после того, как в 1930 г. оно было опубликовано в журнале ЦКВКП(б) «Большевик» под броским заголовком «О письме Ленина товарищу Д.И. Курскому по вопросу о терроре». Публикация помещалась в особом разделе «Ленин и ленинизм» и предварялась статьей некоего И. Червяка, в которой говорилось об «огромном интересе» и «теперь особенно актуальном значении» этого документа⁵².

Примечания

¹Станин И.В. Соч.Т. 10. С. 298-299.

²№со1аеизк))Воп51. Ро\чег апсЛЬе 5сте( ЕИсе. И.У., 1965. Р. 135, 135п. л₍|,,

³Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 248. ь ь

⁴ВаукоиА1ехапс1ег. 5сте1 Роге1§п Тгабе. РппсеЮп, 1946. Арр. ТаЫе IV.

⁵Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 176-178. Текст выступления впервые был опубликован после Второй мировой войны.

⁶Ьетн М. МГйо МГаз (Те Ки1ак? // «5оу1еС ЗсисЦей». № 2 (ОсюЬег 1966). Р. 189-190. По мнению Леонарда Хаббарда, «наиболее энергичные и процветающие» крестьяне_г,которых в конце 20-х годов называли кулаками, не имели ничего общего с довоенным кулаком, по социальному положению и достатку намного превосходившим среднего сельского хозяина. С довоенными кулаками было покончено в период военного коммунизма — их если не уничтожили физически, то низвели до среднего уровня (НиЬЬапИеопагЫЕ. ТЬеЕсопогшсвоГЗосчсс А§пси1шге.Ьопбоп, 1939-Р 100).

⁷ Гесг'иМ Ор. сК. Р. 191-198. Обычно к кулацким относили крестьянские хозяйства, в которых посевные площади составляли 10-16 га и более.

⁸Данилов В.П. Социально-экономические отношения в советской деревне накануне коллективизации // «Исторические записки». М., 1956. № 55. С. 109-110. Данилов также отмечает, что в 1926-1927 гг. бедняки и батраки в совокупности составляли не более 35% всего сельского населения, тогда как в предреволюционный период их было 65%.

⁹ Там же. С. 100. О дискриминационной налоговой политике см. с. 130.

¹⁰РогачевскаяЛ.С. Ликвидация безработицы в СССР, 1917-1930 гг. М., 1973- С. 114. По данным Рога-чевской, в 1927-1928 гг. почти 4 млн человек ушли из деревни, стремясь устроиться на работу в городе.

¹¹СИщаАпЮп. ТЪе Кизыап Еш§та. Т.опОоп, 1940. Р 10.

¹²Нтйш Маипсе. Вгокеп Еаг№. ЬопДоп, 1926. Р. 277-279, 284-285- См. также НиЬЬагсИ. Есопогшсз... Р. 103.

¹³Данилов В.П. (ред.) Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. М., 1963-С. 21, 26. Поданным Павла Пенежко (Как ударили по «чаяновщине» // «Огонек». 5-12 марта 1988. № 10. С. 7), той или иной формой кооперации были охвачены около 28 млн человек (каждое третье крестьянское хозяйство).

¹⁴Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. М., 1956. Т. 3- С. 245-

¹⁵РогачевскаяЛ.С. Ликвидация... С. 213.

¹⁶СталинИ.В. Соч.Т. 11. С. 246-248.

¹⁷РЕсЬегЕоигз. Кизыа’з КоасИтот Реасе ГоМ7аг5оу1е! Роге1§п Ке1апоп.\ 1917-1941. И.У, 1969-Р 172.

¹⁸Сталин И.В. Соч.Т. 9- С. 322.

¹⁹ Там же. Т. 10. С. 281,288.

²⁰АиЬогкЪапоиА. 51а1тапс15оу1еГ СоттишйСРапу: А5сис1ут Ше'1Ъс1то1о§уоГРол'ег.М.У, 1959- Р 28-30. О личных отношениях Евдокимова и Сталина см.: О Нои А. ТЬе 5есгес РПяСогу оГ ЗшИп’.ч Сптев. Ы.У, 1953-Р 14.

²¹МейоеЫеи Роу А. Ье( РПзНэгу )ис1§е... Р. 13.

²²Резилск 1ИI ОгеатГ НеУоЫюп... Р. 247. Свидетельства очевидцев процесса см. в указанном источнике а также в Еуопз Е. Ачящптет т 1Дор1а. И.У., 1937. Сйар. 5-

МеЫиеЫеи Роу А. Ьес Н15(огу]ис1§е... Р. 312.

²⁴ЬуопзЕи^епе. Авзщптепс т ТЧор1а. № 4, 1937.

²⁵Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 53-54.

²⁶ Та же. Т. 12. С. 20-21; Вогкепаир. 97ог1б Сотшишзт: А Шыогу оГ Иге СоттишЫ 1п1егпаИопа1. Апп АгЬог, 1962. Р. 336-337.

²⁷КЫ/е ВегЬат И. А Ше т ТЪю Сепшпез. N.3'., 1981. Р. 430-432.

²⁸ Конец записи Каменева о разговоре с Бухариным находится в архиве Троцкого в Гарвардском университете (документ Т1897; и в последующих ссылках «Беседа Бухарина и Каменева»).

²⁹Тихонов В. Чтобы народ прокормил себя // «Литературная газета». 3 августа 1988 г.; Пора земельной реформы // «Московские новости». 7 августа 1988 г. В первой из указанных статей академик ВАСХНИЛ В. Тихонов утверждает, что по указаниям Сталина занижались цены на хлеб и повышались налоги на крестьянское хозяйство.

³⁰Стопин И.В. Соч. Т. 11. С. 11.

³¹ Там же. С. 3-6. Краткое изложение выступлений Сталина в Сибири было впервые опубликовано в собрании сочинений после Второй мировой войны.

³²РеилпМ. Низыап Реазапся апс! 50У1С[ Родаег: А 5Шс1у оГСоПещтгабоп. Еузпяюп, Ш., 1968. Р. 229-

³³ 1ЬЙ. Р. 393—394.

³⁴ Воссоздано по расшифровке стенограммы неопубликованного текста выступления Бухарина, хранящейся в архиве Троцкого в Гарвардском университете (документ Т1901).

³⁵Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 159, 169 Выступление 9 июля 1928 г.

³⁶ Там же. С. 170-172.

³⁷ «Беседа Бухарина и Каменева». Подробно о беседе и ее последствиях см. выше: С. 275-277.

³⁸ XVI конференция ВКП(б), апрель 1929 г. М., 1962. С. 744. Об использовании умеренными этой фразы в феврале см. указанный источник. С. 806-807 О том, как Сталин ответил на обвинение, см.: Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 3.

³⁹Сталин И.В. Соч. Т. П С. 256. Ссылки на замечания Рыкова приводятся по документальным источникам в кн.:ВагановВ.М. Правыйуклон в ВКП(б) и его разгром (1928-1930 гг), М., 1970. С. 180.

⁴⁰Сталин И.В. Соч. Т. 12. С 90.

⁴¹Ваганов Ф.М. Правый уклон... С. 149, 179-186.

⁴² XVI конференция ВКП(б)... С 623-

⁴³Сталин И.В. Соч.Т. И. С. 163- Выступление на июльском (1928) пленуме ЦК ВКП(б).

⁴⁴ Там же. Т. 12. С. 37.

⁴⁵Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 43- С. 331-332.

⁴⁶ Сталин И.В. Соч.Т. 12. С 305.

⁴¹ Ленин В.И. Поли. собр. соч.Т. 38. С. 194-196, 200.

⁴⁸Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 174-175 и Т. 12. С. 166.

⁴⁹ Там же. Т. 12. С. 49-55.

⁵⁰ Там же. С. 33-

⁵¹Крупская Н.К. Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Т. 1-5. М., 1960. Т. 1. С. 490.

⁵² «Большевик». 31 октября 1930 г. № 19-20. С. 95- Впервые письмо было напечатано н книге, вышедшей малым тиражом в 1924 г.

к./.

«Пятилетку в четыре года!»

Сталин выбрал годовщину Октябрьской революции, 7 ноября 1929 г., для того, чтобы в «Правде», в статье «Год великого перелома», обнародовать нечто вроде манифеста о начале второй революции. События истекшего года интерпретировались в статье как новая важная глава в истории — революционное строительство социализма.

В статье подчеркивалось, что СССР быстро становится металлургической страной. Советская тяжелая промышленность создается темпами, намного превышающими те, которые считали возможными правые оппортунисты. Так же стремительно осуществляется коллективизация сельского хозяйства, самим ходом опровергая все доводы Бухарина, утверждавшего, что крестьянство не пожелает вступить в колхозы, что ускоренный темп коллективизации может вызвать среди них массовые недовольства и что самый подходящий путь утверждения социализма в деревне — создание кооперативных ассоциаций вместо коллективных хозяйств. В статье говорилось, что молодое, крупномасштабное общественное сельское хозяйство, формирование которого идет быстрее, чем создание крупной промышленности, имеет великую будущность и впоследствии сможет явить чудеса роста. Если ускоренная коллективизация будет продолжаться прежними темпами, через три года СССР станет одним из самых крупных в мире производителей зерна, а может быть, даже и самым крупным. Пятилетний план в промышленности и сельском хозяйстве должен рассматриваться как план построения социалистического общества. В конце статьи Сталин сделал такой вывод: «Мы идем на всех парах по пути индустриализации, оставляя позади нашу вековую “расейскую отсталость...”. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор — пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей “цивилизацией” Мы же посмотрим, какие из стран можно будет тогда “определить” в отсталые, а какие в передовые».

Ключевым словом в этом сталинском «манифесте» является слово «перелом», означающее резкое изменение направления движения, поворотный пункт. Именно в этом значении употреблял слово «перелом» Ленин в своих работах 1917г. Он писал,- «Всякая революция означает крутой перелом в жизни громадных масс народа. Если не назрел такой перелом, то настоящей революции произойти не может»¹.

Во второй половине 1929 г. Россия действительно была страной, где наблюдался перелом. Однако смысл его был совершенно иной, чем тот, который вкладывал в данное понятие Ленин. Это не было ни движением крестьян, стремившихся изменить облик деревни, ни движением рабочих, желавших провести индустриализацию бешеными темпами. Вместо этого радикальные преобразования в жизни России осуществлялись в городах и селах представителями центральной власти на местах, которая в свою очередь находилась под административным давлением вышестоящих органов в Москве. Вторая революция началась сверху — в сталинском ЦК.

Даже тогда, когда преобразования шли уже полным ходом, никто так и не сделал официального заявления о свертывании политики нэпа. В июне 1930 г. на XVI съезде ВКП(б) Сталин, напротив, подчеркнул, что идущее «наступление социализма по всему фронту» означает не ликвидацию нэпа, но лишь его «заключительную фазу».

Тем не менее нэповские времена уже проходили, превращаясь постепенно в воспоминания о периоде относительного благополучия и достатка. В городе нэпманы вытеснялись при помощи грабительских налогов. Многих арестовывали и даже подвергали пыткам, стараясь выведать, где скрыты золото, ценности, которыми они или владели в действительности, или должны были владеть, по мнению властей. Такие действия обосновывались тем, что государству требовались средства для ведения внешней торговли. Как и во времена «военного коммунизма», с февраля 1929 г. в городах вновь было введено нормированное распределение продовольствия. Ускоренными темпами шла индустриализация. В деревне же под боевым лозунгом «ликвидации кулачества как класса» развернулась массовая коллективизация. Происходили изменения и на демографической карте страны. В отдаленные районы депортировались огромные массы людей, а десятки тысяч человек, особенно молодежь, отправлялись по трудовой мобилизации на стройки Урала, Сибири и других отдаленных районов. Многие ехали туда по собственному желанию и даже с эшузиазмом. Другие просто вынуждены были ехать.

Одному иностранному журналисту, наблюдавшему все происходившее в Москве, это время казалось «русским железным веком»², а обыкновенному человеку — просто «пятилеткой». Чаще всего, говоря о пятилетке, имеют в виду форсированную индустриализацию и всеобщую коллективизацию. Но это были основные события. Родовые муки перемен испытала вся социально-культурная система — государственная организация, управление экономикой, социальная структура, правосудие, образование, искусство, литература, быт. Подвергся изменению даже традиционный способ отсчета времени. Указом правительства на определенное время (с 25 мая по 27 ноября 1930 г.) ликвидировалась семидневная неделя. Вместо нее вводилась сплошная рабочая неделя, дни которой, не имея более названий, нумеровались цифрами от 1 до 5- На шестой день приходился выходной, устанавливаемый для каждой из рабочих смен в отдельности. Таким образом заводы и учреждения могли работать без перерыва. Такой рабочий график нарушал нормальную семейную жизнь советских людей. Более того, новый календарь, мешая посещать церковь, стал частью вновь ожившей антирелигиозной кампании, игравшей немалую роль в развернувшемся «наступлении по всему фронту».

Не только при помощи одной силы осуществлялась вторая революция, особенно на первом этапе. В конце 20-х годов на строительство новой Советской России было мобилизовано все; вспомнили и о еще теплившемся марксистском радикализме в партии и среди интеллигенции, и о необходимости революционного порыва молодежи и рабочего класса. В официальном языке той поры воскрес суровый дух времен «военного коммунизма». Так, приветствуя в апреле 1930 г. первый выпуск недавно открытой в Москве Промакадемии, Сталин сказал о выпускниках, что это первая «стрела, пущенная в лагерь наших врагов, в лагерь производственной рутины и технической отсталости». На открытии в июне того же года Сталинградского тракторного завода было зачитано поздравительное письмо Сталина, где он заявлял, что «50 тысяч тракторов, которые вы должны давать стране ежегодно, есть 50 тысяч снарядов, взрывающих старый буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому, социалистическому укладу в деревне»³.

Пресса пестрела такими выражениями, как «промышленный фронт», «битва за уголь», «красное наступление», «атака легкой кавалерии», «воинская дисциплина», «ударные отряды» и т. д. и т. п. Литература оказывалась «литературным фронтом», на котором писатели вступали в сражение с буржуазной культурой, защищая индустриализацию. Точно таким же образом использовались и другие интеллектуальные профессии. Писательские бригады по случаю Всесоюзного Дня ударника отправлялись на заводы и выступали в цехах перед рабочими. В «Литературной газете» открылась новая рубрика — «Писатели на фронтах социалистического соревнования», где печатались вдохновляющие на подвиг рассказы.

Незадолго до своей гибели Владимир Маяковский написал стихотворение «Марш ударных бригад». В нем были такие характерные строки: «Сегодня бейся, революционер, на баррикадах производства». Другое его стихотворение, «Марш времени» (из пьесы «Баня». — Примеч. ред.'), вдохновило Валентина Катаева посетить новый промышленный город на Урале — Магнитогорск. Результатом этой поездки явился роман «Время, вперед!», ставший гимном пятилетке. В нем рассказывалось об одном дне из жизни крупной промышленной стройки. Главный герой романа Маргулис, большевик, инженер-новатор, сталкивается с консервативно настроенным человеком, «пережитком» прежних времен, неким Налбандовым, пытавшимся помешать «рискованным экспериментам» и «варварской быстроте работы». Советские рабочие самоотверженно строят новый промышленный гигант, а выведенный в романе американский инженер-консультант только и думает о том, как бы урвать побольше денег. Путешествующий промышленник Рой Руп в испуге перед грандиозностью встающего в голой степи нового промышленного чуда вскрикивает: «Вавилон! Вавилон!». Тем временем строители социализма вдыхают свежий воздух, «дважды очищенный грозами революций».

Пятилетний план - тольно начало

Хотя пятилетний план был официально принят лишь весной 1929 г., его воплощение в жизнь началось уже с октября 1928 г. К разработке плана приступили еще в 1925 г. Несколько примерных вариантов было отвергнуто только из-за того, что их авторы, как говорилось в одной советской книге бО-х годов, «никак не могли уяснить себе, что речь идет не просто о развитии промышленности, а о великой индустриальной революции»⁴.

Отстаивая подобную позицию, Сталин опирался на поддержку таких своих верных соратников, как Куйбышев и Орджоникидзе, убежденных в необходимости ускоренной индустриализации. Но даже они испытывали в своей работе давление со стороны одержимого этой идеей генерального секретаря. Они и им подобные «флагманы индустриализации» оказывали нажим на нижестоящих руководителей, на тех, кто занимался непосредственной разработкой самого плана. С.Г. Стумилин, возглавлявший тогда в Госплане работу над проектом, говорил о таких людях, что они предпочитают скорее «стоять» за высокие темпы индустриализации, чем «сидеть» за низкие⁵. И это замечание не было простой шуткой. В апреле 1929 г. на XVI партконференции план был принят в так называемом оптимальном варианте. Другой, «отправной» вариант, отразивший весьма умеренную позицию плановиков-профессионалов, был отклонен и впоследствии заклеймен как «разрушительный», а его разработчики оказались в тюрьме.

Валериан Куйбышев, сменив в 1926 г. Дзержинского на посту председателя ВСНХ и став годом позже членом Политбюро, сыграл немалую роль в «проталкивании» оптимального варианта плана. Верно служа Сталину, он отверг все обвинения в сверхиндустриализации с преимущественным вниманием к отраслям, нацеленным на производство средств производства, и отклонил все возражения профессиональных экономистов, учитывавших в своих проектах реальную ситуацию. Отвергнув вместе со Сталиным попытки Бухарина защитить идею сбалансированного экономического роста, изложенную в статье «Записки экономиста», опубликованной в газете «Правда» от 20 сентября 1928 г., Куйбышев стал допоздна засиживаться в своем рабочем кабинете, тщетно пытаясь сбалансировать статистические данные пятилетки. В письме жене от 7 октября 1928 г. он писал-. «Вот что волновало меня вчера и сегодня-, баланса я свести не могу и, так как решительно не могу пойти на сокращение капитальных работ (сокращение темпа), придется брать на себя задачу почти непосильную в области снижения себестоимости»⁶. Итак, политика заняла командные высоты; экономика же начинала давать сбой, подчиняясь невыполнимым приказам.

Принятый в «оптимальном» варианте пятилетний план предусматривал осуществление резкого скачка из отсталости, скачка, осуществить который пытался еще Петр Великий, — так по крайней мере полагал сам Сталин. По плану намечался 20%-ый годовой прирост продукции. Выступая на XVI партконференции, Куйбышев подчеркивал, что в США в годы экономического «взрыва» (в 1850-1860 годах) ежегодный прирост не превышал 8,7%, а в царской России во времена наиболее интенсивного экономического развития — 8%. При этом Куйбышев обошел молчанием то, что «оптимальный» вариант пятилетнего плана предполагал необходимым для своего осуществления наличие четырех основных условий, не выполняемых даже в отдельности-, в своей совокупности их реализация могла явиться экономическим чудом. Эти условия были следующими: 1) пять хороших урожаев подряд; 2) подъем внешней торговли по сравнению с 1928 г.; 3) резкое повышение качества продукции-, 4) уменьшение доли военных затрат в государственном бюджете⁷ Последнее из этих условий не противоречило общей военной ориентации пятилетки. Оно просто учитывало расходы на снабжение армии всем необходимым за время затянувшейся передышки.

Чтобы разобраться в последующем развитии событий, надо иметь в виду, что Сталин не чувствовал себя стесненным директивами пятилетнего плана, принятого в конце концов в апреле 1929 г. и ставившего нереальные цели. Для него это было лишь данное с одобрения партии разрешение осуществить головокружительный скачок из русской отсталости, официальный документ, мобилизующий все силы великого народа на проведение за какие-то десять лет промышленной революции.

Уже вскоре после того, как план стал законом, сверху снова стали давить, требуя его перевыполнения. В 1929 г. экономический рост не достиг намеченного планом уровня, не оправдались и расчеты на благоприятную экономическую ситуацию, частично из-за падения в начале Великой депрессии цен на сырье на мировом рынке. Хотя эти обстоятельства вынуждали пересмотреть план в сторону снижения его контрольных цифр, Сталин и Молотов неожиданно потребовали и добились их увеличения почти что в два раза⁸. Потом Сталин в своем выступлении на XVI съезде ВКП(б) выдвинул лозунг «Пятилетку в четыре года!», а затем добавил для круглого счета, что «мы можем ее выполнить по целому ряду отраслей промышленности в три и даже в два года». На практике, по его словам, это означало, что выплавка стали должна составить 17 млн тонн вместо запланированных 10 млн, выпуск тракторов — 170 тыс. шт. вместо 55 тыс., производство легковых и грузовых машин — 200 тыс. шт. вместо 100 тыс. и т. д. «Могут сказать, что, меняя так основательно наметки пятилетнего плана, ЦК нарушает принцип планирования и роняет авторитет планирующих органов, — заявлял Сталин. — Но так могут говорить только безнадежные бюрократы. Для нас, большевиков, пятилетний план не представляет нечто законченное и раз навсегда данное... Составление плана есть лишь начало планирования»⁹.

И вот лозунг «Пятилетку в четыре года!» растиражировали по всей стране. Даже дети в детских садах, расхаживая колоннами и размахивая флажками, пели:

Пять в четыре!

Пять в четыре!

Пять в четыре!

А не в пять!

Причем дети совершенно не понимали смысл этих цифр.

Среди «безнадежных бюрократов» оказался и самый горячий проводник сталинской политики индустриализации Валериан Куйбышев, под чьим непосредственным давлением был принят сверхамбициозный «оптимальный» вариант пятилетнего плана. Приняв участие в пересмотре вместе со Сталиным плановых заданий, он, основываясь на трезвых цифрах, понял всю бессмысленность их завышения. В августе 1930 г. на объединенном заседании Госплана и ВСНХ Куйбышев привел статистические данные, показывающие всю нереальность внесенных поправок. Так, увеличение к концу пятилетки выплавки стали до 17 млн тонн, (в 1930 г. она составила всего лишь 5 млн тонн, а в 1931 г. упадет до 4,9 млн тонн, хотя по старому незавершенному плану выплавка стали должна была достигнуть к 1932г. 10 млн тонн) потребовало бы только в 1931 г.непо-сильных для государственного бюджета инвестиций в черную металлургию в размере 2,5 млрд руб. В результате цифра была занижена до уровня 10 млн тонн, но даже эту цифру удалось получить лишь во второй пятилетке в 1934 г.¹⁰.

Тем не менее Сталин не намеревался ослаблять давление на страну. В феврале 1931 г. он еще более продвинулся по пути ужесточения экономического экстремизма. Выполнение пятилетнего плана в четыре года обеспечено, заявил он. А обещание хозяйственников достигнуть в 1931 г. контрольных цифр по выпуску промышленной продукции фактически означает обязательство выполнить в три года план для основных отраслей промышленности. Далее Сталин бросил боевой клич: «Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять»¹'.

Получалось, что план как таковой потерял свое значение. «Вакханальное планирование»¹², осуществляемое под личным прямым руководством Сталина, вытесняло все принципы планирования рационального. Пользуясь отсутствием ограничений для своей определяющей политику власти, Сталин действовал теперь, одержимый идеей совершить два важных дела — добиться успеха там, где Петр потерпел поражение, и сделать реальностью второй Октябрь.

Сталин следовал примеру Петра, обращая свой взор на Запад. В 1928-1933 гг. было затрачено 1,5 млрд инвалютных рублей на покупку оборудования для тяжелой промышленности¹⁵. За границу отправили большое количество инженеров для изучения иностранных промышленных технологий. Более того, в Россию для работы на контрактных условиях приглашались из-за рубежа сотни и тысячи инженеров и рабочих. Советские автомобили марки ЗИС и тракторы типа «Сталинец» являлись точными копиями американских моделей (например гусеничного трактора «Катерпиллар Д-7»). В одном обстоятельном исследовании данного вопроса приведено 217 соглашений о технической помощи, заключенных между СССР и иностранными фирмами с 1929 по 1945 г. На основании этих данных делается вывод о том, что «ни одна крупная технология, ни один крупный завод из числа тех, что были созданы за 1930-1945 гг., не может рассматриваться как чисто советское достижение»¹⁴. В процесс передачи технологий были вовлечены компании Америки, Германии, Великобритании, Италии, Франции, Швеции, Норвегии, Дании, Канады, Швейцарии, Испании, Чехословакии и др. Их перечень составил бы содержание справочника «Кто есть кто» мирового капитализма.

Военный характер сталинской индустриализации хорошо проявляется в ее географии. Основная доля дореволюционной русской промышленности сосредоточивалась в европейской части России и на Украине плюс нефтяные месторождения в Баку и залежи полезных ископаемых в Закавказье. Огромные просторы Сибири и Казахстана, простирающиеся на восток и на юг от Урала, из-за суровых климатических условий оставались малозаселенными, однако обладали огромными запасами полезных ископаемых и с военной точки зрения являлись наименее уязвимыми для противника районами. Принимая во внимание эти соображения и следуя указанию, данному еще в 1918 г. русским инженером Василием Гриневецким в книге «Послевоенный взгляд на русскую промышленность», сталинские хозяйственники избрали азиатскую часть России ключевым регионом для проведения индустриализации¹⁵. Поэтому одним из крупнейших проектов пятилетки стало создание угольно-металлургической базы — Урало-Кузнецкого территориального комплекса. Новый мощный металлургический комбинат в Магнитогорске, построенный на богатом железной рудой Урале, работал на коксующемся угле, поставляемом из Кузбасса, в Сибири. Среди проектов, связанных с продвижением на восток, были, например, следующие: строительство тракторного завода в Челябинске и завода по производству комбайнов в Новосибирске (этот город называли, кстати, «сибирским Чикаго»)-, развитие угледобывающей промышленности и цветной металлургии в Казахстане. На все эти проекты Сталин обращал особое внимание, а идея создания Урало-Кузнецкого комплекса, согласно одному советскому источнику, якобы непосредственно исходила от него самого¹⁶. В связи с такой географией индустриализации возросло применение принудительного труда.

Хотя огромное большинство жертв сталинской революции составляли крестьяне, были среди них и инженеры из числа старой интеллигенции. В их рядах находились профессиональные плановики, работавшие над «стартовым» вариантом пятилетнего плана. Совместно с другими они обвинялись в организации вредительства и диверсий, в связях с агентурой международного капитала, по указке которой они якобы действовали. Это обвинение было им предъявлено на следующем после Шахтинского дела большом показательном процессе. Новая кампания, проходившая в ноябре — декабре 1930 г., получила название дело Промпартии. Промпартия являлась фиктивной организацией. Однако, согласно обвинительному акту, она была создана в конце 20-х годов представителями старой технической интеллигенции, такими, как профессор Л.К. Рамзин, директор теплотехнического института в Москве. Всего же в этой организации насчиты-

валось около 2 тыс. инженеров. По данным обвинения, первоначально функционировал координационный центр по организации вредительства и диверсий в различных отраслях промышленности — оборонной, текстильной, корабле- и машиностроительной, химической, нефтяной, золотодобывающей. Он превратился впоследствии в подпольную политическую партию. Ее целью стала подготовка путем экономического саботажа почвы для переворота, намечаемого на 1930 или 1931 г., который должна была поддержать англо-французская военная интервенция. В области планирования их махинации, согласно обвинению, состояли в отстаивании тех планов, которые бы замедлили темпы экономического развития и создали диспропорции, ведущие к экономическому кризису. Тем самым было бы спровоцировано недовольство в народе советской властью. Следует также иметь в виду, что один из обвиняемых скончался во время следствия, а двое других были осуждены ранее и теперь становились очень полезными для «сценаристов» из ОПТУ, которые по своему усмотрению могли манипулировать их показаниями, используя против тех, кому было только предъявлено обвинение. Затем в ходе процесса обвиняемые признались, что в случае прихода к власти они намеревались сформировать контрреволюционное правительство. Его премьер-министром должен был бы стать П.А. Пальчинский (осужденный и расстрелянный еще до начала суда), министром внутренних дел — бывший русский промышленник П.П. Рябушинский, а министром иностранных дел — известный историк академик Е.А. Тарле. Однако правдивости этого спектакля был, к сожалению, нанесен удар: выяснилось (на Западе), что г-н Рябушинский умер в эмиграции до того, как якобы создавалась эта организация.

Для успеха представления требовалось, чтобы обвиняемые должным образом сыграли роли, уготованные им в этой политической драме. Понятно, что склонить их к даче таких показаний можно было двумя способами. С одной стороны, им обещали мягкое и уважительное обращение при условии полного сотрудничества. С другой — в случае отказа им грозили тяжелыми последствиями как для них самих, так и для членов их семей. Причем к словесным угрозам нередко добавлялось физическое давление. В ответ на якобы всенародное требование, прозвучавшее на проходивших по всей стране организованных коммунистами митингах, суд вынес всем обвиняемым смертные приговоры, которые, правда, сразу же были отменены указом правительства. Наиболее активным подсудимым на этом процессе был профессор Л. Рамзин. Он не только признал свою вину, но обвинил еще и других. По окончании суда его поместили в особую тюрьму, где он занимался созданием нового парового котла и откуда его потом выпустили. Когда Рамзин встретился на свободе с одним из бывших подсудимых на этом процессе, инженером Лурье, тот отказался с ним разговаривать из-за того, что Рамзин на суде дал против него ложные показания. Рамзин разрыдался и сказал, что на себя он наговорил больше, чем на других, и что такие показания заставляло его давать ОГПУ¹⁷

Подобно Шахтинскому делу, процесс над Промпартией послужил нескольким политическим целям Сталина. Во-первых, процесс способствовал созданию атмосферы террора, когда стало возможным оказывать давление на техническую интеллигенцию, заставляя ее таким образом принять участие в проведении индустриализации. Во-вторых, процесс дал повод убрать из всех хозяйственных органов управленцев — сторонников «правых» и насадить там сталинистов. В-третьих, процесс раскрыл якобы существующий заговор капиталистического мира с целью свержения советской власти, что давало Сталину возможность утверждать: капиталистическое окружение не просто «географический» факт. Тем самым снова возрождалось представление о военной угрозе,

40?

которая служила как бы фоном для мобилизации миллионов советских людей на самоотверженный труд по созиданию могущества государства.

То, что Рамзин во время заключения занимался своей обычной работой, не являлось единичным случаем. Суды над так называемыми вредителями сопровождались негласными арестами технических специалистов. Эти аресты стали следствием заявления, сделанного Сталиным на XVI съезде партии, о том, что вредительская деятельность раскрыта «во всех отраслях нашей промышленности»¹⁸. В действительности же, массовые аресты инженеров осуществлялись для того, чтобы с помощью террора подхлестнуть производительность труда. Негласный советский корреспондент выходившей в Берлине меньшевистской газеты «Социалистический вестник» писал в апреле 1931 г., что из 35 тыс. имеющихся в стране инженеров в заключении находится 7 тыс. В тюрьмах, где размещались инженеры, ОГЛУ организовывало специальные «технические бюро». Сначала они были созданы в Москве и Харькове, а потом появились и в других городах¹⁹. Настанет время, и Александр Солженицын, основываясь на собственном опыте, опишет одно из таких заведений в романе «В круге первом».

Во вредительстве, однако, обвиняли не только одних инженеров. По свидетельству одной из газетных статей той поры, вся советская наука пропитана научно-теоретическим вредительством. Так, в экономической науке имеются вредительские теории таких плановиков, как Б. Базаров и Н. Кондратьев (их проекты не предусматривали ничего похожего на героические сталинские темпы индустриализации). Вредительство в широких масштабах обнаруживали в лесоводстве, микробиологии, горном деле, мелиорации, технике высоких напряжений, даже ихтиологии. Представители последней из вышеназванных наук доказывали, что по причине естественных законов воспроизводства пятилетний план совершенно не годится для рыб. По мнению автора статьи, такая позиция ученых-ихтиологов может указывать только на то, что СССР ничем не отличается от капиталистических стран (получалось, что советская рыба должна размножаться быстрее рыбы капиталистической). Далее автор статьи обрушивался на журнал «Охрана природы» за попытку утаить «вредительские поползновения» под видом выступления против того, чтобы в гигантских советских хозяйствах распахивались большие пространства земли, частично покрытые лесом. Согласно этому же автору, другая статья вредительского характера в том же журнале выражает сожаление по поводу быстрого исчезновения первозданного вида Ямской степи и отождествляет, таким образом, охрану природы с охраной от социализма²⁰.

«Культурная революция»

Шахтинское дело послужило толчком для событий 1928-1931 гг., которые вошли в историю как «культурная революция». Она означала серию атак на «культурном фронте». Объектом атак «культурной армии» стала неграмотность. В государственных учреждениях имели место «социальные чистки», призванные выявить и уволить сотрудников непролетарского происхождения. Целью подобных чисток в сфере высшего образования было избавление от «социально чуждых» элементов среди студентов. Профессорский состав, подобно инженерам, попавшим в категорию «буржуазных специалистов», подвергался преследованиям, имевшим нередко плачевный исход.

В ходе кампании за «пролетарское продвижение» множество коммунистов и беспартийных рабочего происхождения попали в высшие учебные заведения. При этом, надо отметить, вся система высшего образования стала ориентироваться на потребности индустриализации. Хотя движение за «пролетаризацию» пользовалось поддержкой снизу, со стороны тех, кого партийные и профсоюзные органы мобилизовывали на учебу в вузы, оно тем не менее оставалось одним из проявлений реформаторства сверху. Сталин дал свое одобрение этой тенденции, выступая в июне 1931г. перед собранием представителей промышленности. Он заявил, что рабочий класс «должен создать для себя свою собственную производительно-техническую интеллигенцию», а потом добавил: «Ни одному правящему классу не удалось обойтись без своей собственной интеллигенции»²'. По-видимому, Сталин намеревался создать новую элиту, или субэлиту («интеллигенцию»), состоящую из образованных людей, преданных его режиму и способных найти свое место в становившемся все более индустриализированном хозяйстве.

Результаты оказались впечатляющими. За пятилетку численность промышленных рабочих выросла на 3 млн человек. Соответственно, все шире распахивались двери высших учебных заведений. При приеме преимущество предоставлялось лицам пролетарского происхождения. С 1927/28 уч. г. по 1932/33 уч. г. количество принятых в вузы возросло со 1б0 тыс. человек до 470 тыс., т. е. в три раза. При этом доля студентов пролетарского происхождения увеличилась с 1/4 до 1 /2. Поступало в вузы и много молодых людей с неполным средним образованием, однако имевших не менее пятилетнего рабочего стажа. В качестве примера мы можем привести будущего советского руководителя Л. Брежнева. В 24 года, имея стаж рабочего, он поступил в металлургический институт в своем родном городе Днепродзержинске²².

«Культурная революция» 1928-1931 гг., охватившая все сферы культуры — искусство, образование, науку, технику, — соответствовала головокружительным темпам индустриализации и коллективизации. Ее можно назвать «культурной пятилеткой». Она проходила под лозунгом разрушения авторитета «старой интеллигенции». В этом отношении показательными являются события, происходившие в исторической науке.

На сем поприще знамя «культурной революции» развернули М.Н. Покровский и его ученики. Огонь был открыт по еще активно работающим историкам старой закалки и их последователям. Все они получили ярлык «классовых врагов на историческом фронте». Главными мишенями сторонников Покровского стали профессора С.Ф. Платонов и Е.В. Тарле. Оба работали в Ленинграде, где и подверглись нападкам в ходе одной из академических «чисток», проводимой под эгидой общества историков-марксистов. Платонов был предан поруганию за то, что якобы пытался в своей книге «Петр Великий» «превозносить идею монархии, изображая “великого царя” как вождя народа»²³. Также ему ставилась в вину его небольшая работа, посвященная Ивану Грозному. В ней историк называл царя Ивана тираном и даже описывал, с каким удовольствием наблюдал тот за муками истязаемых по его повелению людей. Лишь однажды за всю свою жизнь, писал Платонов, Иван испытал чувство раскаяния и сожаления — после убийства собственного сына. Однако в то же время Иван Грозный, согласно Платонову, был выдающимся царем-преобразователем, создавшим в лице опричнины средство борьбы с земельной аристократией. «Как ни суди о личном поведении Грозного, — писал историк, — он останется как государственный деятель и политик крупною величиной»²⁴.

В результате на Платонова наклеили ярлык «монархиста» и «националиста». Его обвинили в принадлежности к действовавшему в исторической науке «контрреволюционному вредительскому центру» и выслали в Самару. Тарле же, проходивший по делу Промпартии, оказался в тюрьме. Не умри Платонов в Самаре (1933), он дожил бы до тех времен, когда, подобно Тарле, удостоился бы в сталинской России больших почестей. Написанная еще до революции работа Платонова «Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.», в которой прослеживается благосклонное отношение к опричнине, в 1937 г. была переиздана тиражом 10 тыс. экземпляров. В предисловии к работе с уважением говорилось о личности покойного автора. Как раз к этому времени не без участия самого Сталина Иван Грозный и Петр Великий были признаны народными царями.

В 1928-1931 гг. Сталиным была дана «зеленая улица» воинствующему сдвигу влево в различных сферах культуры. Так, в своей заключительной речи на XVI съезде ВКП(б) он говорил о том, что «мы уже вступили в период социализма»²⁵. Когда с таким пафосом выступил руководитель страны, неудивительно, что левацки настроенные члены партии, которых было немало в те годы, восприняли это заявление как начало исполнения пророчеств марксистского учения.

Основатели марксизма предполагали, что при коммунизме общество не будет испытывать потребности в государстве, ибо, по их мнению, государство является инструментом классового господства, а с наступлением коммунизма классовое деление общества исчезнет. Более того, в прежней форме не сохранится ни один из таких общественных институтов, как семья и школа. В книге «Государство и революция» Ленин дал большевистское толкование пророчеству Маркса-Энгельса об «отмирании» государства в коммунистическом обществе. Согласно его точке зрения, этот процесс начнется в первой (социалистической) фазе коммунистической формации и завершится в ее высшей фазе — когда уже больше не будет необходимости в государстве — «коммуне», ибо к тому времени люди постепенно привыкнут к соблюдению элементарных правил общежития «без насилия, без принуждения, без подчинения, без особого аппарата для принуждения, который называется государством»²⁶.

И вот теперь, в период «культурной революции», такие ведущие официальные теоретики партии, как Е.Б. Пашуканис, П.И. Стучка и Н.В. Крыленко, имевшие старую большевистскую закваску, всячески стремились помочь отмиранию юридических институтов нэпа — как институтов переходного от капитализма к социализму периода, — для того чтобы, по их выражению, расчистить дорогу «экономическому закону». Судебная система постепенно должна будет свертываться, по мере того как большую часть ее функций возьмут на себя «товарищеские суды». Из одного советского журнала мы узнаем, как некоторые ученые того времени заявляли, что «нет никаких оснований погружаться в изучение государства, ведь оно... отмирает в эпоху диктатуры пролетариата»²⁷. Некто В.Н. Шульгин, придерживавшийся радикальных взглядов относительно системы образования, поддерживал идею «отмирания школы» и выступал за создание новых форм обучения, сочетавших общественную деятельность и производство²⁸. А такие ученые-фантасты, как Л.М. Сабсович, предсказывали, что скоро вместо крупных городов появится сеть новых промышленных поселков, связанных между собой приводимым в движение электричеством общественным транспортом. Это превратило бы Советскую Россию в федерацию маленьких городков и означало бы «отмирание централизованного государства при коммунизме». Некоторые из подобных идей оказали влияние на планирование более чем шестидесяти промышленных городов, заложенных в годы пятилетки²⁹.

Сталин до поры до времени снисходительно относился к такого рода идеям, потому что они служили его намерениям мобилизовать все силы на осуществление гигантского преобразовательного рывка. Однако основополагающие идеи «леваков» в области культуры шли вразрез с принципами его национального русского большивизма. Так, в то самое время, когда общество историков-марксистов осудило Платонова за благосклонное отношение к личности Петра Великого, сам Сталин всячески поощрял положительный образ Петра в творчестве Алексея Толстого. Таким образом, пока официальные теоретики обсуждали проблему «отмирания государства», мысль вождя работала в совершенно противоположном направлении.

Их намерения расходились с его намерениями, ведь для Сталина, который был прежде всего национал-русским большевиком, построение социализма отождествлялось со строительством государства. Лучше всего он выразил это в своем выступлении в 1930 г. на XVI съезде ВКП(б):

«Мы за отмирание государства. И мы вместе с тем стоим за усиление диктатуры пролетариата, представляющей самую мощную и самую могучую власть из всех существующих до сих пор государственных властей. Высшее развитие государственной власти в целях подготовки условий для отмирания государственной власти — вот марксистская формула. Это “противоречиво”? Да, “противоречиво”. Но противоречие это жизненное, и оно целиком отражает Марксову диалектику»³⁰. Это не было ни мыслью Маркса, ни мыслью Ленина. Это была диалектика строителя Советского Российского государства, предвещавшая скорое наступление того времени, когда провозглашение самой идеи «отмирания государства» будет рассматриваться как преступление.

Имелись и иные глубокие расхождения между Сталиным и «леваками» в области культуры, хотя, преследуя собственные цели, он временно отпустил поводья. Сталин искренне ратовал за создание новой элиты через привлечение к техническому образованию тысяч и тысяч рабочих. Но у него совершенно не было желания и дальше мстить «буржуазным» спецам. Политика «спецеедс-тва» уже сделала свое дело. Поэтому в той же речи в июне 1931 г., в которой он заявил о том, что рабочий класс должен создать собственную техническую интеллигенцию, он также осудил «спецеедство» как «вредное и позорное явление». Сталин провозгласил новую политику заботливого отношения к старой интеллигенции, среди которой, по его словам, «активных вредителей осталось небольшое количество»³¹.

Идеология сторонников «левизны» в культуре имела классовую направленность. Они выступали за «пролетарскую гегемонию» и за формирование такой культуры, которая была бы пролетарской по своему духу и содержанию. В частности, подобной точки зрения придерживалась Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), занимавшая в годы первой пятилетки господствующее положение в литературной жизни страны. Во главе ее стоял энергичный доктринер, литературный критик Леопольд Авербах. Если в условиях нэпа, в обстановке относительной терпимости, РАПП с трудом мог сосуществовать рядом с иными литературными объединениями, то теперь у него появилась возможность отстаивать свою «леваческую» линию как единственную, имеющую право на существование. Под лозунгом «Союзник или враг» он обрушился на деятельность беспартийных писателей, известных под названием «попутчики», среди которых были Борис Пильняк и Алексей Толстой. Руководители РАППа стремились мобилизовать литературу на осуществление задач пятилетнего плана, однако желали выполнить эту миссию в соответствии со своим собственным «диалектико-материалистическим методом», предписывавшим писателю изображать «живого человека» со всеми его внутренними конфликтами, в вечной борьбе между добром и злом. Таким образом, они выступали за некоторую автономию пролетарской литературы и чувствовали себя стесненными директивами политкомиссаров. Одна из таких директив была выпущена в 1931 г. заместителем Сталина Л. Кагановичем. В ней содержался призыв на «литературный Магнитострой», означавший требование создавать такие произведения, которые прославляли бы стройки пятилетки вроде Магнитогорска и выводили бы в чисто дидактических целях положительных во всех отношениях героев, противопоставляя им героев отрицательных, изображенных исключительно в черных красках. Впоследствии для создания произведений такого рода будут выработаны специальные каноны «соцреализма»³².

Сталин какое-то время использовал РАПП, поскольку его члены участвовали в общем наступлении на «правый уклон» в 1928-1929 гг. и помогали мобилизовать литературу на службу задачам пятилетнего плана. Однако он не испытывал никакой симпатии к ее леваческой направленности. В частном письме, направленном 2 февраля 1929 г. драматургу В.В. Биль-Белоцерковскому, подвергшемуся нападкам со стороны РАППа и попросившему помощи у Сталина, генсек отверг как совершенно беспочвенную саму идею применения к литературе, искусству и драматургии понятий «левый» и «правый». Было бы лучше, писал он, использовать такие понятия, как «советский — антисоветский» или «революционный — контрреволюционный». Затем Сталин с похвалой отозвался о далеко не пролетарском писателе Михаиле Булгакове, дав высокую оценку его пьесе «Дни Турбиных». Он расценил ее как «демонстрацию всесокрушающей силы большевизма»³³.

Левацкие замашки РАППа и идея «пролетарской гегемонии» в литературе расходились с принципами сталинского русско-национального большевизма. В 1931 г. Лев Мехлис, помощник Сталина и член редколлегии газеты «Правда», опубликовал гневную статью, в которой «громил» РАПП за восторженное отношение к пролетарскому поэту Демьяну Бедному. Мехлис заявлял, что его фельетон «Слезай с печки» (незадолго до этого подвергшийся критике самого Сталина) представляет собой грубый выпад против русского народа³⁴. Далее, согласно статье молодого философа, протеже Сталина, Павла Юдина, другим недостатком РАППа является отстаиваемая этой организацией идея, будто цель происходящей «культурной революции» — создать «пролетарскую культуру» в качестве необходимого этапа на пути к культуре социалистической, которая появится лишь после того, как будет построен полный социализм. «Тов. Сталин, — подчеркивает Юдин, — определяет пролетарскую культуру в переходный период как социалистическую по своему содержанию»³⁵. Сточки зрения Сталина, «социалистическая культура» уже появляется, причем ее составляющей становятся некоторые отдельные элементы национальной культуры прошлого.

В 1931 г. в Советскую Россию окончательно возвратился Максим Горький. Сталин всячески превозносил его как ведущую фигуру в советской литературе. Теперь наступила пора для перестройки в мире литературы и искусства. Двадцать третьего апреля ЦК ВКП(б) в соответствии с личным распоряжением Сталина издал постановление о роспуске РАППа и подобных ему пролетарских объединений. С этого времени само выражение «пролетарская культура» начинает выходить из употребления³⁶. В документе предусматривалось создание единой литературной организации — Союза писателей СССР, целью которого должно было стать объединение всех писателей, поддерживающих советскую власть и желающих участвовать в социалистическом строительстве. Двери новоявленной организации были распахнуты также и для непролетарских и беспартийных писателей (к их числу принадлежал и сам М. Горький). Тем не менее намерение дальнейшей политизации литературы проявилось в назначении секретарем Союза писателей сталинского прислужника А.С. Щербакова и в закреплении в Уставе СП «социалистического реализма» как метода, обязательного для всех советских писателей.

Государство пухло

Формула Сталина «высшее развитие государственной власти в целях подготовки условий для отмирания государственной власти» представляет собой способ оправдать крайнее усиление централизованной власти в годы первой пятилетки. Все стройки пятилетки увеличивали фонд государственной собственности. Рабочие и служащие становились слугами государства. Большинство из них находились в подчинении крупных бюрократических конгломератов — народных комиссариатов. По мере роста государственного промышленного хозяйства московская бюрократия распухала все больше и больше. Старая техническая интеллигенция, тысячами исчезавшая за стенами тюремных проектных институтов, заменялась только что получившими образование выпускниками технических вузов. Руководящие органы пополнялись в огромных количествах новыми управленцами и служащими. Так в государстве появлялся новый служилый класс.

Народные комиссариаты делились на три типа: всесоюзные комиссариаты, руководящие нижестоящими учреждениями, в том числе и заводами, на территории всей страны; объединенные комиссариаты, являющиеся координирующими центральными органами, в подчинении которых находятся одноименные комиссариаты в столицах союзных республик; республиканские комиссариаты, автономно руководящие подведомственными учреждениями на территории отдельной республики. По Конституции 1924 г. предусматривалось пять общесоюзных комиссариатов (иностранных дел, военный и морской, внешней торговли, путей сообщения, почт и телеграфов) и пять объединенных (ВСНХ, продовольствия, труда, финансов, рабоче-крестьянской инспекции). Пятилетка породила обилие государственных централизованных органов, действующих согласно политической линии, задаваемой соответствующим отделом ЦК ВКП(б).

Поражает рост промышленной бюрократии. К концу 1929 г. в рамках ВСНХ было создано 35 объединений в целях планирования и руководства в различных отраслях экономики. Это были огромные организации. Так, например, «Союзлеспром» имел под своим непосредственным контролем 1 тыс. производственных единиц³⁷ Когда в 1930 г. Орджоникидзе сменил Куйбышева на посту председателя ВСНХ, он образовал внутри него ряд отдельных секторов, каждый из которых отвечал за деятельность нескольких объединений. Когда же эта система стала слишком громоздкой, в начале 1932 г. ВСНХ разукрупнили и на его базе создали общесоюзные наркоматы тяжелой промышленности (во главе его встал сам Орджоникидзе) и лесной промышленности и объединенный наркомат легкой промышленности. Однако этот последний наркомат вскоре получил статус общесоюзного, оставив в подчинении только что созданных республиканских наркоматов местной промышленности ряд мелких предприятий, выпускающих тот или иной вид продукции³⁸. В рамках централизованных наркоматов действовали и «главки», каждый из которых контролировал в масштабах всей страны определенное количество предприятий. В конце концов некоторые главки переросли в независимые централизованные наркоматы (в угледобывающей, химической, военной, текстильной и других отраслях промышленности), которые в свою очередь также имели мелкие подразделения, свои главки. Так, в наркомате текстильной промышленности существовало деление на главки по следующим отраслям: льняная, шелкопрядильная и шерстяная. М. Первухин, крупный хозяйственник, достигший при Сталине высоких партийно-государственных постов, как-то сравнил эту гигантскую государственную машину с капиталистическими конгломератами в Америке: «То, что вы называете “Дженерал электрик”, мы называем “Министерством электротехнической промышленности”»⁵⁹.

То же самое происходило и в других областях советского хозяйства: неуклонное усиление централизации. Наркомат путей сообщения разделился в 1931г. на наркоматы железнодорожного транспорта и водного транспорта (позднее этот последний наркомат подразделили на наркоматы морского и речного транспорта) и на Центральное управление дорожного и автомобильного транспорта. Наркомат пищевой промышленности возник из Наркомата продовольствия, в ведение которого после ликвидации ВСНХ была передана пищевая промышленность. Государственный комитет по продовольственным заготовкам превратился впоследствии в одноименный наркомат. Он был создан для контроля над обязательными поставками сельскохозяйственных продуктов. Надзор за тысячами появившихся в ходе стремительной коллективизации совхозов и колхозов требовал создания государственных трестов, которые осуществляли бы контроль за производством зерна, разведением крупного рогатого скота, овцеводством, использованием сельскохозяйственной техники и т. д. и т. п. К концу 1929 г. все эти тресты были сосредоточены в рамках только что созданного общесоюзного Наркомата земледелия. Однако уже в 1932 г. из него выделился отдельный Наркомат зерновых и животноводческих государственных хозяйств. Аналогичным образом подверглись централизации и все исследования в области сельскохозяйственных наук. Действуя по распоряжению Сталина, желавшего организовать руководство сельскохозяйственной наукой сверху, известный ученый-ботаник Николай Вавилов создал в 1929 г. в Москве Всесоюзную академию сельскохозяйственных наук (ВАСН). Академические институты, вроде Института картофеля или Института зерна, определяли те методы культивации культур, которые должны были применяться во всех регионах чрезвычайно разнообразной в климатическом отношении страны. Через несколько лет ВАСН контролировал уже 407 экспериментальных институтов с общим числом сотрудников 11 тыс. человек⁴⁰. Подверглась и дальнейшей централизации государственная монополия на производство спиртных напитков. В 1930 г. был организован «Союзспирт», взявший в свои руки все винные тресты, ранее находившиеся в ведении местных органов власти.

Расширение сферы влияния государства теснейшим образом было связано со стремлением усилить военную мощь страны. Поэтому изменения в сторону централизации произошли и в области обороны. Вооруженные силы в 1927 г. насчитывали всего 586 тыс. человек. Через десять лет их численность составляла уже 1 млн 433 тыс. Прежний Совет труда и обороны при СНК стал просто Советом обороны, призванным координировать всю относящуюся к этой области деятельность. Реввоенсовет (некогда возглавлявшийся Троцким) был ликвидирован и заменен консультативным Военным советом при Наркомате военных и морских дел, переименованном в 1934 г. в Наркомат обороны. Для руководства деятельностью военно-промышленного комплекса в 1936 г. организовали Наркомат оборонной промышленности. В 1937 г. из Наркомата обороны выделился Наркомат военно-морского флота, в ведении которого находились теперь уже значительные военно-морские силы СССР. За предшествующее десятилетие было построено 500 военных судов, что в четыре раза превосходит численность военных кораблей, созданных в царской России за предшествовавшие Первой мировой войне десять лет. А.И. Егоров, в подчинении которого в 1920 г. на Польском фронте служил в должности политкомисса-ра Сталин, став маршалом, первым возглавил восстановленный Генштаб⁴¹.

По мере усиления центральной государственной власти сужалась сфера автономии союзных республик. Являясь по Конституции федерацией суверенных республик, СССР постепенно все более и более превращался в Советскую Московию. Республиканские же правительства, расширенные или уменьшенные по своему объему, играли «на периферии» роль агентов центра. В 1930 г. были ликвидированы республиканские наркоматы внутренних дел. В 1933 г. создали Прокуратуру СССР, которой подчинялись прокуратуры в республиках. Верховному суду СССР даны были полномочия издавать директивы для республиканских судебных органов и следить за их деятельностью. Еще ранее республиканские наркоматы земледелия оказались в зависимости от центрального Наркомата земледелия в Москве. В результате получалось, что Украина, производившая около 80% всего получаемого в стране сахара, не принимала никакого участия в его распределении. Украина, имевшая развитые сельское хозяйство и промышленность, занимавшая второе место по количеству населения после России, особенно тяжело переносила централистские тенденции Москвы. Ее руководители тщетно пытались препятствовать авторитарным замашкам московских наркоматов. Они также выступали против двух новых законодательных проектов, выдвинутых центром в 1928 г.: «Положения о бюджетных правах», наносящего удар по бюджетным полномочиям республик, и «Генеральных принципов землепользования». Украинский руководитель Микола Скрыпник, старый большевик и соратник Ленина, один из основателей Украинской Советской республики, указывал на то, что последний документ делал из национализированной земли собственность Союза, а не республик и создавал такую ситуацию, когда «суверенитет отдельных республик будет сводиться только к тому, что они будут иметь свои правительства, но без какой-либо территории»⁴². Однако его протест оказался отвергнутым.

Обращаясь к XVI съезду ВКП(б), Сталин провозгласил советскую реальность эрой процветания различных культур, «социалистических по содержанию и национальных по форме»⁴³. Важно, что особый акцент был сделан им на слове «социалистические». На практике «социалистическим содержанием» национальных культур становилась централизованная государственность. Другими словами, те же самые государственно-централизаторские тенденции, которые проявились в управлении экономикой, стали проникать и в область культуры. В 1932 г. был организован Центральный государственный комитет по высшему техническому образованию, заведовавший всеми учреждениями высшей школы, за исключением лишь тех, которые находились в подчинении комитетов Совнаркома по искусству и физической культуре, и тех, которые состояли в ведении Наркомата обороны. Вслед за роспуском в апреле 1932 г. по указу Сталина пролетарских творческих объединений было создано несколько всесоюзных профессиональных организаций работников культуры — Союз писателей, Союз художников, Союз журналистов, Союз архитекторов. Все они являлись на деле органами партийного государства. Созданный в январе 1936 г. Комитет по делам искусств при СНК СССР представлял собой, в сущности, министерство искусств⁴⁴. Основанная еще Петром Великим Академия наук пережила бурные события 1917 г. и вела в последующие годы практически полуавтономное существование в рамках своего ленинградского отделения. В 1929-1930 гг. она превратилась в огромное централизованное государственное учреждение, расположенное в Москве и обслуживающее главным образом потребности индустриализации⁴⁵.

Огосударствленная советская культура все более и более становилась рус-скоцентричной. Так, молодой украинский историк-коммунист Матвий Яворский, чья научная школа отвергала нейтралистские концепции русских историков, в 1930 г. был изгнан из партии и отправлен в ссылку. Скрыпник, будучи украинским наркомом просвещения, ратовал в конце 20-х годов за создание новой единой украинской орфографии (как для Восточной, так и для Западной Украины). По новым правилам, например, транслитерация иностранных слов производилась отличным от русского способом, приближающимся к системе, принятой в западноевропейских языках. В 1933 г. Скрыпник подвергся жестокой критике. Его обвинили помимо прочего и в орфографическом национализме, выразившемся в попытке разделить братские украинский и русский языки⁴⁶. Последовавшее вскоре за этим самоубийство символически подчеркнуло умирание осязаемой украинской государственности под властью сталинского русского национал-большевизма.

Политика привилегий

Итак, по словам историка Ключевского, государство пухло, а народ хирел. Происходило это в самом что ни на есть прямом смысле. Хирел в том смысле, что очень многие оставались голодными, жили на карточки (если последние отоваривались), не имели постоянного жилья, были перегружены работой, испытывали нужду в предметах первой необходимости, переносили всяческие лишения на стройках пятилетки. Хотя и предусматривалось повышение жизненного уровня народа, на практике наблюдалось резкое его падение. Официальная статистика замалчивала это, заявляя, напротив, что с 1928 по 1932 г. доходы рабочих и крестьян возросли на 85%⁴⁷. Однако если учесть ставшие позднее известными данные о том, что за этот же период товарооборот розничной торговли через государственные и кооперативные магазины поднялся примерно с 20 млрд до 40 млрд руб. без увеличения общего объема проданных товаров, то (мягко говоря) напрашивается вывод о резком снижении, благодаря инфляции, реальной заработной платы⁴⁸.

Однако хирел отнюдь не весь народ. Стараниями Сталина была введена система привилегий в соответствии с социальной стратификацией. Она дала возможность высшим функционерам и их семьям вести достаточно комфортабельную жизнь в условиях всеобщего сурового аскетизма. В июне 1931 г. Сталин выступил на совещании хозяйственников, провозгласив курс на эту политику, замаскировав ее истинную сущность. Распорядившись о прекращении политики «спецеедства>>, он заявил, что не только старая техническая интеллигенция, но и значительное число других, достойных представителей советского общества заслуживают заботливого отношения к себе в зависимости от услуг, оказанных ими государству. Во второй части его выступления говорилось об ошибочности «левацкой» уравниловки, применявшейся в сфере оплаты труда. Сталин указывал, что существующая в СССР тарифная система не учитывает такой принцип, как дифференцированное вознаграждение в зависимости от различных видов труда — квалифицированного и неквалифицированного, умственного и физического. Ее надо заменить дифференцированной зарплатой,

,.йср1г

-

у*--'

Иосиф Джугашвили, выпускник Горипского духовного училища. 1894 г.

Иосиф Джугашвили (Сосо), начало революционной дея тельности. Около 1900 г.

Иосиф Джугашвили (Коба) во время последнего ареста 1913 г.

Ссыльные большеиики. Туруханский край, село Монастырское, лето 1915т. В верхнем ряду: Я.М. Свердлов (третий слева), Л.Б. Каменев (шестой слева), И.В. Сталин (третий справа).

Среди делегатов VIII съезда РКП(б). Во втором ряду, в центре (слева направо): И.В. Сталин, В.И. Ленин, М.И. Калинин. Москва, 1919 г.

И.В. Сталин - член Военного совета Северо-Кавказского военного округа. I 1арицын. 1918г. ₄

В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Л.Б. Каменев. Москва, 1920 г.

Народный комиссар по военным и морским делам Л.Д. Троцкий принимает парад в честь III конгресса Коминтерна. 1921 г.

Ф.Э. Дзержинский, председатель ВЧК. 1921 г.

Похороны М.В. Фрунзе. Гроб несут Л.Б. Каменев, А.И. Рыков, Г.В. Зиновьев (справа налево). В правом углу снимка И.В. Огалип. 1925 г.

II.И. Бухарин.

А.С. Енукидзе, И.В. Сталин, А.М. Горький у мавзолея Ленина, 1931 г.

В.Э. Мейерхольд, В.В. Маяковский. ДД. Шостакович, А.М. Родченко (слева направо). Репетиция пьесы «Клоп». 1920 т.

Академик Н.И. Вавилон в Мексике. 1Л Лысенко. 1940 г.

Экспедиция. 1930 г.

Плакат. 1931 г.

Новые заключенные прибыли в Кемский пересыльный пункт на Поповом острове, служивший «вратами» Соловецких лагерей. 1930-е гг.

Начальник Главсевморпути О.Ю. Шмидт и И.В. Сталин после митинга на Красной площади в честь челюскинцев. 1934 г.

Похороны С.М. Кирова. Урну с прахом из Дома союзов выносят В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов,И.В. Сталин (слева направо). 1934 г.3 о

Геперальнъш секретарь Коминтерна Георгий Димитров и секретарь Исполкома Коминтерна Отто Куусинен. 1935 г.

Президиум X съезда ВЛСМ Сталин с Пашей (Прасковьей) Ангелиной (слева), организатором первой женской тракторной бригады, и колхозницей-ударпшдей Марией Демченко. 1936 г.

Летчик В.П. Чкалов (крайний слева),

И.В. Сталин. К.Е. Ворошилов (крайний справа). 1936 г.

Л.П. Берия, секретарь Закавказского крайкома ВКП(б). 1930 г.

И.В. Сталин и нарком вттренних дел Н.П. Ежов. 1937 г.

Н.С. Хрущев (второй слева). Г.Г. Ягода (в центре) на строительстве канала Москва-Волга. 1935 г.

/

А.М. Коллонтай и М.М. Литвинов. 1937 г.

Подписание договора о границе с Германией. В.М. Молотов (сидит), стоят: Начальник Генштаба РККЛ Б.М. Шапошников, министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп (в центре), И.В. Сталин (второй справа). Москва, 28 сентября 1939 г.

дающей труженику стимул оставаться на своем рабочем месте. Это позволило бы устранить такое негативное явление, как текучесть рабочей силы⁴⁹.

В своей речи Сталин напомнил, что, согласно Марксу и Ленину, при социализме (т. е. в первой фазе коммунистической формации) за квалифицированный и неквалифицированный труд вознаграждение будет разное. Однако это различие должно исчезнуть лишь при коммунизме, когда основным станет принцип «каждому по потребностям». Это заявление Сталина искажало точку зрения Маркса, которую разделял и Ленин. Согласно этой точке зрения, в социалистическом обществе люди будут получать разное вознаграждение за разное количество выполненного труда; его же качество и квалификация в расчет приниматься не будут. При нэпе широко использовался принцип дифференцированной оплаты в зависимости от квалификации, и практиковалось высокое вознаграждение инженерного труда «буржуазных» спецов. Однако эту практику рассматривали не как неотъемлемый признак социалистического общества, но как вынужденную и необходимую меру в условиях переходного периода⁵⁰. Теперь же по указу самого Сталина дифференцированная оплата труда в соответствии с его качеством и квалификацией стала именоваться социалистической. Этот принцип, порывающий с марксизмом и ленинизмом, позволял называть «социалистическим» все более и более расслаивающееся за годы пятилетки советское общество. Сталинская атака на «уравниловку» стала подготовкой к повсеместному введению в 1932 г. сдельной оплаты труда и установлению новой шкалы заработной платы. В соответствии с ней размер оплаты самого квалифицированного труда относился к размеру оплаты самого неквалифицированного труда как 3,7:1. Прежде же это отношение составляло 2:1⁵¹.

Выступление Сталина открыло путь формированию советской рабочей аристократии, которая и появилась вскоре благодаря стахановскому движению. Узаконивая дифференцированную оплату труда, Сталин тем самым создавал прикрытие для идущего процесса образования нового привилегированного класса, состоящего из представителей органов власти и тех, кого Сталин называл «командным составом нашей экономики». «Партийный максимум», по Ленину, заключался в том, чтобы жалованье всякого партийного работника, независимо от занимаемого им поста, не превышало оклада высокооплачиваемого рабочего. Этот принцип, сведенный системой премий фактически на нет, был совершенно забыт к 1929 г. Однако официально он был отклонен в 1932 г., после того, как Сталин выступил поборником дифференцированной оплаты и врагом всякого уравнительства⁵². Неудивительно, что к тому времени лозунг «пролетарской гегемонии» уже изживал себя.

«Ответственные работники» — партийные руководители, высший состав наркоматов и других центральных советских организаций, их республиканских и местных звеньев, хозяйственный управленческий аппарат — занимали теперь еще более высокое положение, чем во времена нэпа. Их жизнь отличалась от жизни всех остальных советских граждан, хотя это отличие и не бросалось в глаза. Они могли пользоваться комфортабельными квартирами; руководящих работников, занимавших ответственные посты, развозили на машинах, к их услугам были специальные столовые; свой отпуск они проводили в специальных домах отдыха и санаториях. Как и работавших по контракту иностранных журналистов, их обслуживала сеть специальных магазинов, где можно было по особым талонам купить по низким ценам высококачественные продукты питания и дефицитные промышленные товары, некоторые из них доставлялись из-за границы. Рядовые граждане могли получить такие вещи лишь в обмен на драгоценности, золото и серебро в особых магазинах по обслуживанию иностранцев — сокращенно Торгсин, созданных правительством для изъятия у населения ценностей, которые потом превращались в иностранную валюту. В таком обществе, где облагодетельствованное меньшинство не испытывало тех лишений, которые были уделом большинства, левацкая «уравниловка» оказалась совершенно неуместной. Наиболее же эффективный способ избавиться от подобных идей — заявить об их несоответствии марксистскому учению. Сталин так и поступил.

В привилегированный слой входили высшие партийные и правительственные чиновники, живущие со своими семьями в Москве. Особую группу составляли политические лидеры, обосновавшиеся на территории Кремля. В 1931 г. завершилось строительство огромного жилого комплекса на набережной Москвы-реки. Он получил известность как Дом правительства. В новые квартиры переехали «ответственные работники», проживавшие до этого в неприспособленных помещениях Кремля либо в различных московских гостиницах. В одиннадцатиэтажном здании, состоящем из нескольких блоков, было более 500 обставленных квартир с центральном отоплением, газом. Горячая вода подавалась круглосуточно — невиданная роскошь для того времени. Кроме того, в каждой квартире был телефон — вещь, практически тогда недоступная для москвичей. При Доме правительства открылись продовольственный и универсальный магазины, филиал кремлевской столовой, отделение кремлевской поликлиники, театр и кинотеатр⁵³.

Месяц спустя после выступления Сталина на совещании хозяйственников в июне 1931 г. в Госиздате вышел объемистый сборник законов и постановлений, касающихся привилегий для специалистов. Согласно правительственным указам от 1931 и 1932 гг. они могли получать отдельное жилье в местах строительства, а инженерно-технический персонал получал привилегию питаться в специальных столовых⁵⁴. Созданные в Доме правительства привилегированные условия для его жителей были скопированы (правда, с несколько меньшим размахом) в столицах республик и краев, в крупных промышленных центрах по всей стране. Микрокосмом возникающего иерархического общества стал гигантский металлургический центр в Магнитогорске. Джон Скотт, американский безработный, прибывший в Россию в 1933 г. и проживший несколько лет в этой стране в качестве рабочего, дает иное, чем в романе В. Катаева «Время, вперед!», описание Магнитогорска.

Джон Скотт оказался в такой среде, которую несколько упрощенно можно описать как четырехклассовое общество. Верхний класс включал самого директора этого огромного индустриального гиганта, управленческий, технический и политический аппарат, несколько особо важных спецов, находящихся на положении заключенных, руководителей горкома ВКП(б) и главу местного отделения ОГПУ. В средний класс входили инженеры, бригадиры, высококвалифицированные рабочие, начальники цехов, городские служащие, врачи и учителя. В нижний класс наряду с простыми рабочими входили мелкие конторские служащие, количество которых постепенно увеличивалось по мере роста потребностей в бухгалтерском учете, вызванных необходимостью определения сдельной оплаты труда. В самом низу общественной лестницы находились лица, осужденные на исправительно-трудовые работы, число которых составляло около 50 тыс. человек.

Социальная дистанция между этими классами проявлялась не только в различии между условиями труда и быта, но и в их пространственной отделенное™ друг от друга. Осужденные содержались в изоляции от всего остального города. Они питались в особых столовых, ходили на работу под конвоем, выполняли самый тяжелый труд (например, земляные работы) почти бесплатно. Едино-таенными стимулами для усердной работы были увеличение размеров пайка и досрочное освобождение. Простые рабочие питались раз в день в одной из общих столовых по строго ограниченному рациону, норма хлеба составляла всего 200 г. Инженерный персонал обслуживали в отдельных немноголюдных помещениях; их хлебный паек равнялся 300 г. Продукты для домашнего стола (главным образом выдававшийся по карточкам черный хлеб) покупались рабочими в одних магазинах, а начальниками цехов — в других.

Простые рабочие жили в переполненных до предела и лишенных всякой внутренней обстановки деревянных бараках. В бараках также располагались и начальники цехов, однако их бараки были более просторными и лучше обставленными. В конце 30-х годов на смену баракам стали приходить многоквартирные дома. Средний класс поселился в отдельных жилых комплексах, получивших название «социалистический город». Они состояли из 50 или более кирпичных либо каменных домов с железными крышами и балконами, детскими площадками, сконцентрированными вокруг двух скверов со скамейками, и фонтанами. В нескольких километрах от этого «социалистического города», в пригородном районе, о котором рабочие почти не имели представления, поселились местная элита и работающие по контракту иностранные инженеры. Они жили в отдельных домах со всеми удобствами, обслуживались в специальном, хорошо снабжаемом магазине, товары в котором продавались по гораздо более низким ценам, чем в магазинах для простых рабочих. Этот пригородный район называли «американским городом».

По мере того как с 193 3 г. иностранные инженеры стали возвращаться на родину, в их дома начинали перебираться представители местной элиты. Более того, директор Магнитогорского металлургического комбината А.И. Завеня-гин, фактически единовластный хозяин этого города, построил с десяток крупных домов для себя и своих помощников — руководителей отделов, главных инженеров и им подобных. Расходы на их содержание оплачивались за счет предприятия как административные затраты. В распоряжении этих лиц также находились — опять-таки за казенный счет — машины с шофером, использовавшиеся не только в деловых целях, но и для поездок на природу и в театры. Собственный же дом Завенягина, за которым раскинулся олений заповедник, а впереди — сад, окруженный забором, представлял нечто особенное — особняк из четырнадцати комнат, включая бильярдную, детскую (для двух его сыновей), музыкальный салон и большой рабочий кабинет⁵⁵

Большевистское учение предполагало отмирание государства, однако Сталин, будучи русско-национальным большевиком, представлял себе все по-иному. Отмирание государства не входило в его намерения, и социалистическое общество не должно было становиться бесклассовым. Революция сверху создавала новый привилегированный служилый класс. Девиз этого класса точно выразил в 1941 г. его архитипичный представитель — Георгий Маленков: «Мы все — слуги государства»⁵⁶.

Граф и генсен

«Допускаете ли вы параллель между собой и Петром Великим?!» — задал Сталину вопрос немецкий писатель Эмиль Людвиг. Сталин ответил: «Ни в коем роде. Исторические параллели всегда рискованны. Данная параллель бессмысленна». Однако Людвиг продолжал настаивать, говоря, что Петр способствовал усилению России. Сталин согласился с этим, сказав, что действительно Петр сделал много для возвышения и развития национального государства помещиков и купцов, но при этом с крестьян «драли три шкуры». Самое главное для него, говорил Сталин, является возвышение рабочего класса, укрепление скорее интернационального, чем национального государства-, цель его жизни — быть достойным учеником Ленина. «Что касается Ленина и Петра Великого, — заявлял Сталин, — то последний был каплей в море, а Ленин — целый океан»⁵⁷.

Людвиг был крайне наивен, ожидая, что человек, инстинктивно отвергавший всякую попытку проникнуть в его затаенные мысли, даст прямой ответ на вопрос о сходстве между ним и Петром. Сталин никогда бы так не сделал. Он, конечно, не мог не видеть параллели между своей ролью и ролью Петра в истории страны, но никогда не сказал бы об этом прямо. О таком сходстве он упомянул косвенным образом в своем выступлении на пленуме ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 г. Более того, Сталин всячески старался представить Петра в совершенно новом обличье: не как незрелого капиталиста-промышленника и садиста-си-филитика (таким Петр изображен в учебнике М. Покровского), а как борца, героически сражающегося с отсталостью, трагически надломленного строителя государства. В этом Сталину поспособствовал Алексей Толстой.

Потомок дворянского рода, Толстой эмигрировал в 1919 г. В 1921 г. в Берлине он присоединился к «сменовеховскому» кружку-, в большевизме Толстой узрел силу, способную защитить русскую государственность. Возвратившись в 1923 г. в советскую Россию, он отдал весь свой талант на служение советской власти, за что и был прозван «рабоче-крестьянским графом». Им была создана целая галерея образов Петра; это и рассказ, и пьеса (имевшая три варианта), и роман, и киносценарий. Прямая заинтересованность Сталина (с 1929 г.) толкала писателя на путь все большей идеализации образа царя.

Первые зарисовки Толстого отражают идею тщетности петровских преобразовательных проектов в отсталой России. В рассказе «День Петра», написанном в 1918 г., Петр предстает как жестокий деспот, одержимый желанием при помощи террора преобразовать православную Русь. Вот как описывается в рассказе строительство Петербурга: «Кому он был нужен, для какой муки еще новой надо было обливаться потом и кровью и гибнуть тысячами, — народ не знал». На тех же, кто жаловался и задавал вопросы, доносили в так называемую сыскную избу. Пароль «Слово и дело» внушал ужас. Виновного в цепях отправляли в тайную канцелярию московского Преображенского приказа, где подвергали ужасным пыткам, в которых иногда принимал участие и сам царь. «Но думать, даже чувствовать что-либо, кроме покорности, было запрещено, — пишет автор рассказа «День Петра». — Так царь Петр, еще на пустошах и болотах, одной своей страшной волей укреплял государство... Повсюду сновали комиссары, фискалы, доносчики; летели с грохотом по дорогам телеги с колодниками; робостью и ужасом охвачено было все государство»⁵⁸.

В конце 1928 г. Толстой, теперь уже советский писатель, начал работу над новым произведением о Петре — пьесой «На дыбе». Название это намекало на образ царя-реформатора, пытающего в своих застенках Святую Русь. Тщетность всех реформаторских начинаний выразительно изображена в финальной сцене: во время сильнейшего наводнения в Петербурге вместе со всем остальным флотом идет ко дну и любимый фрегат Петра. Наблюдая из окна, как все выше и выше поднимается вода, Петр произносит: «Да. Вода прибывает. Страшен конец».

Здесь царь уже не вызывающий отвращение персонаж, но трагический герой. Перед нами проходят сцены из жизни новой России, занятой созидательным трудом, и мы видим, что одиночество Петра — это одиночество всякого патриота, озабоченного множеством трудностей. Так, например, он ведет переговоры с голландскими купцами, которые, добравшись до Петербурга, поняли, сколь труден путь для направляющихся в русские порты торговых кораблей, опасающихся шведских военных судов. Петр жалуется: «Вот — месяц болен, а государство уже врозь ползет... Измену чую повсюду, падалью смердит... Шведы, шведы, морок проклятый. Кабы не шведы, мы б теперь с Голландией, с Неметчиной, и с Англией, и с королем французским торговали... Разорение — войне конца не видно... В Польше посадили Станислава Лещинского — и Польша против нас... Король Карл ищет нашего вконец оскудения... Но хочу видеть у людей думу о пользе государственной — не одно воровство... Не служат, не работают — кормятся. Русские мне шведа страшнее...»⁵⁹

В 1929 г. 2-й МХАТ предпринял постановку пьесы «На дыбе». О том, что произошло после, рассказывает один известный русский ученый и писатель старого поколения, позднее покинувший Советскую Россию⁶⁰. Государственный цензурный орган (Главный репертуарный комитет) хотя и не был против включения пьесы Толстого в репертуар театра, тем не менее опасался, как бы ее не истолковали как скрытую монархическую пропаганду. Поэтому решили, что одобрение или неодобрение постановки будет зависеть от результатов ее предварительного просмотра и обсуждения как учеными-литературоведами, так и руководителями страны. Среди явившихся на просмотр был и Сталин. Однако незадолго до конца спектакля он покинул свою ложу и направился к машине, сопровождаемый обеспокоенным директором театра Иваном Берсеневым. Некоторые из выступавших в последующей дискуссии, заметив преждевременный уход Сталина, старались изо всех сил, критикуя пьесу за слишком уж героически выведенный образ Петра и обвиняя ее в монархизме. Однако взявший затем слово Берсенев сообщил всем о том, что по пути к машине «товарищ Сталин, беседуя со мной, оценил постановку следующим образом: «Великолепная пьеса. Жалко только, что Петр был изображен недостаточно героически». Итак, пьеса получила одобрение, ее можно было показывать публике.

Позднее сам Толстой подтвердил в основных чертах всю эту историю, вспоминая, что «постановка первого варианта «Петра» во 2-м МХАТе была встречена РАППом в штыки и ее спас товарищ Сталин, тогда еще, в 1929 г., давший правильную историческую установку петровской эпохе»⁶¹. Эта «правильная историческая установка» требовала изображать Петра как героя первого крупного перелома в русской истории. Гибкий же экс-граф, циник и любитель хорошо пожить, стремился вовсю угодить Сталину. Он и генсек стали друзьями. «Иосиф Виссарионович очень внимательно ознакомился с нашими планами, одобрил их и дал указания, которые мы положили в основу нашей работы, — сообщал позднее сам Толстой, поясняя далее общий смысл сталинских указаний. — Эпоха Петра I — это одна из величайших страниц истории русского народа. По существу, вся петровская эпоха пронизана героической борьбой русского народа за свое национальное существование, за свою независимость. Темная некультурная боярская Русь с ее отсталой, кабальной техникой и патриархальными бородами была бы в скором времени целиком поглощена иноземными захватчиками. Нужно было сделать решительный переворот во всей жизни страны, нужно было поднять Россию на уровень культурных стран Европы. И Петр это сделал. Русский народ отстоял свою независимость»⁶². Короче говоря, первоначальное пессимистическое отношение Толстого к петровской эпохе превратилось в конце концов в совершенно противоположное.

Эта новая оптимистическая установка была воплощена в большом историческом романе Толстого «Петр Первый», над которым писатель начал работать в 1929 г. Первая часть, посвященная предыстории петровских преобразований и юности Петра, увидела свет в 1930 г. Допетровская Русь в изображении Толстого — подавленная, измученная страна, оказавшаяся в состоянии глубокого кризиса. В народе зарождается желание перемен, которые суждено начать, преодолевая сопротивление знати, вдохновленному патриотической идеей, талантливому, волевому, чрезвычайно энергичному и пытливому юноше Петру— будущему реформатору. Разъезжая по Западной Европе, Петр тянется к трудовому люду, а не к представителям высших сословий. Первая часть романа завершается возвращением Петра из Европы и кровавым подавлением стрелецкого восстания 1б98 г.-. «Всю зиму были пытки и казни. В ответ вспыхивали мятежи в Архангельске, в Астрахани, на Дону и в Азове. Наполнялись застенки, и новые тысячи трупов раскачивала вьюга на московских стенах. Ужасом была охвачена вся страна. Старое забилось по темным углам. Кончалась византийская Русь. В мартовском ветре чудились за балтийскими побережьями призраки торговых кораблей*.

Во второй части романа повествуется о начале преобразования России, о поражении армии Петра под Нарвой, далее — о первых русских победах в Северной войне и, наконец, об основании в 1703 г. маленькой крепости под названием «Питербурх»: «Открытое море отсюда было — подать рукой. Ветер покрывал его веселой зыбью. На западе, за парусами шведских кораблей, стояли высокие морские облака, — будто дымы другого мира»⁶⁵. Третья часть, так и оставшаяся незаконченной, должна была завершиться изображением Полтавской битвы — победного исхода и финала всех преобразований в России.

Таким образом, Петр стал чем-то вроде Сталина той эпохи, а его революция сверху — осуществлявшейся в начале XVII в. «пятилеткой». В 1937 г. во время короткого визита в Париж Толстой, будучи немного навеселе, завел доверительную беседу со старым другом-эмигрантом художником Анненковым. В то время, когда я работал над «Петром», рассказывал он, «отец народов» пересмотрел историю России. «Петр Великий стал без моего ведома, “пролетарским царем” и прототипом нашего Иосифа! Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третий и, надеюсь, последний вариант этой вещи, так как второй также не удовлетворил нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Приходится действительно быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбрюки — все они акробаты. Но они — не графы! Ая — граф, черт подери! И наша знать (чтоб ей лопнуть!) сумела дать слишком мало акробатов! Понял! Моя доля очень трудная...»⁶⁴.

То же самое, однако в более общих и менее резких выражениях, Толстой говорил публично и ранее. «Начало работы над романом совпало с началом осуществления первой пятилетки, — заявлял он. — Работа над «Петром» для меня прежде всего — вхождение в историю через современность, воспринимаемую марксистски». В контексте одного из своих выступлений Толстой пишет,- «Первое десятилетие XVIII в. являет собой удивительную картину взрыва творческих сил, энергии, предпринимательства. Трещит и рушится старый мир. Европа, жаждавшая совсем не того, в изумлении и страхе г/шдит на возникающую Россию... Несмотря на различие целей, эпоха Петра и наша эпоха перекликаются именно каким-то буйством сил, взрывами человеческой энергии и волей, направленной на освобождение от иноземной зависимости»⁶⁵.

Другое высказывание Толстого о сходстве между пролетарским вождем и его царственным предшественником выражено эзоповским языком. Представители советского молодежного журнала «Смена» спросили Толстого о том, как

\

смогла появиться такая «гигантская фигура», как Петр, если его отцом был беспечный, всецело поглощенный соколиной охотой царь Алексей Михайлович. Основываясь на изучении снятой в 1718 г. с лица Петра маски, Толстой высказал свое сугубо личное мнение, что Петр не сын Алексея Михайловича. Судя по внешнему сходству, его отцом был патриарх Никон, человек честолюбивый, умный и волевой. Происходил он из крестьянской семьи, жившей на окраине государства, в землях мордвы; впоследствии ему удалось быстро подняться от простого священника до патриарха⁶⁶.

Сметливый граф, понимая, что эта «догадка» не подтверждается никакими историческими свидетельствами, прекрасно помнил о том, что его честолюбивый, умный и властный друг Иосиф родился в простой крестьянской семье на окраине страны и сумел подняться от ученика семинарии до поста генсека.

Примечания

¹Ленин В.И. Поли. собр. соч.Т. 34. С. 55.

²СЬатЬегИп ЖН. Кияя^а’я 1гоп А§е. ЬопПоп, 1935.

³СталинИ.В. Соч.Т. 12. С. 229, 234.

⁴Куйбышева Г.В., Лежава О. А., Нелидов В.В., Хавин В. Ф. Валериан Владимирович Куйбышев: Биография. М„ 1966, С. 280.

⁵ «Плановое хозяйство». 1929. № 1. С. 109.

⁶ Куйбышева и др. Валериан Владимирович Куйбышев... С. 287.

⁷Гринько Г. Ф. План великих работ. Плановое хозяйство, 1929- Т. 2. С. 9-10.

⁸МеВиесХеи КоуА. 1.С1 НкЧогуНкЦ;:' ГОе Оп^т¹. ЗПС1 Сопм:с]иепсе¹; о! БгзНшят N V, 1971. Р. 103.

9 Сталин И В. Соч. Т. 12. С. 278, 345-347.

¹⁰ХавинВ.Ф. Vруля индустрии. М, 1968. С. 77-78.

¹¹Сталин И В. Соч. Т. 13. С. 41.

¹² Термин Наума Ясного. См.-.]а$пуИаит.5оу\е1 ЫПиыпаМгапоп, 1928-1952. СЫса^о, 196X. Р. 7ЗГГ.

¹³ Выступление в январе 1933 г. Сталин ИВ. Соч.Т. 13.С. 172.

¹⁴ЗиПопАпЮпу С. Леггет Тес1то1о§у апс! 5оУ1еС Есопогтс Оете1оргпепс, 1930 Го 1945 ЗшпГогВ, 1971. Р. 321, 346, 363-372.

¹⁵ О влиянии Гриневецкого на разработку плана см.: ЗтоИтк^'Е СппеуегякМ апс! 5оУ1е1 ШВизгпаМга-Гюп, «Биггеу..,». Арп1 1968.

^]йСталинИ.В. Соч.Т. 12. С. Александров Г. и др. (ред.). Политический словарь. М., 1940. С. 592.

¹⁷ Из воспоминаний друга Лурье старого большевика В.Е. Громова {ГромовВ.Е. Политический дневник, 1964-1970, Амстердам, 1972. С. 381-382). О процессе Промпартии см:. МеЫиеЫеи Коу А. Ье! РШ-Гогу.1ис1(»е. Р, 117-124.

¹⁸Сталин И В. Соч. Т. 12. С. 302, 303; Вайез. ТесЬпо1о@у апс! 5оае1у... Р. 98,

¹⁹АЬгатоикЬ КарЬае1 К. ТЬе5от1е1 КеУоШМоп, 1917-1939. N.7., 1962. Р. 423п, Об арестах инженеров см. в указанном источнике с. 382.

²⁰КольцманЕ. Вредительство в науке // «Большевик». 31 января 1931 г. № 2. С. 73-75.

²¹Сталин И.В. Соч, Т, 13. С. 66,67.

²²РИграШск ЗЬейа. ЕВисаГюп апс! 5оаа1 МоЪПЦу т сЬе 5оу|ег Стоп, 1921-1934. СатЬпП^е, Еп§1апс1, 1979. р. 186-188, 198.

²³ЗайдельГ иЦвибакМ. Классовый враг на историческом фронте. М.,Л., 1931.С. ЮЗ.

²⁴Платонов С. Ф. Иван Грозный. Петроград, 1923. С. 156.

²⁵Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 5,6.

^2(>Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 89.

²⁷ЗЬаг/есК. РаяЬикат.я апс! ГЙе УС'иЬеппд А'Х’ау оГБаи’ 1П (Не Ы55К //ЕНграШск, Си1гига1 Ке«о1ипоп... Р. 178, 179,185.

²⁸СаИ ШггзЬо/ик)' 1ар\<3и$. ЕЧ1саЧопа15[гаге§1е.ч апс! Си1шга1 Кеуо1ипоп... Р. 94-99.

²⁹ 5. РгеАепсЪ 5Шгг. У15юпагуТстаТ1 Р1аптп§ Оиппв Чзе Си1Гига1 Кето1иЧоп... Р. 210-211, 226.

³⁰Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 369, 370. * -I $да.ЙКI

³¹ Там же. Т. 13. С 72,73.

³²ВюитЕЛи/аЫ]. ТйеРго1еипап Ер18оЧе юКи551апЦгегашге, 1922-1932.МУ, 1971.Сйаря. Ю, П,Соп-с1аз1оп; |Чет Ки581ап Ыгегагиге 51псе Пае Кеуокпюп. БопЧоп, 1963. Р. 209-212.

³³Сталин ИВ. Соч. Т. 11. С. 326-329.

³⁴Вгоч’п ЕЗтагЗ]. ТЬе Рго1егапап Ер18оЧе... Р. 200, 201.

³⁵ «Правда». 23 апреля 1932 г.

³⁶Втгип Е/ЗюагА]. ТНе Рго1ещпап Ер15оЧе... Р. 200, 201, 214, 215.0 том, что постановление было принято по личной инициативе Сталина, сказал Каганович на XVII съезде ВКП(б).

³⁷ЫоиеА. Ап Есопогтс ВДмогу оГ Чае 1155К. БопЧоп, 1969. Р. 213. См. также подробности в указанном источнике (С. 212-214); Студеникин С.С. идр. Советское административное право. М., 1950.

³⁸ Однако и мелкие предприятия, выпускающие товары из местных материалов для реализации на местных рынках сбыта, должны были производить продукцию, отвечающую спущенным из Москвы стандартам. Деятельность таких предприятий контролировалась местными партийными органами, которые в свою очередь подчинялись вышестоящим партийным инстанциям в Москве. См.-. НиЬЬаЫЬеопаЫЕ. 5оУ1е( БаЬоиг апЧ 1пЧи8Ггу. БопЧоп, 1942. Р. 115.

³⁹ Автор слышал это неофициальное замечание Первухина на дипломатическом приеме в 1955 г.

⁴⁰Поповский М. Юбилейное // «Новое русское слово». 29 июля 1979 г. М. Поповский, ученый-аграрник, эмигрировал из СССР в 70-е годы.

⁴¹Телъпуховсюий Б.С. Деятельность КПСС по укреплению обороны СССР в годы сталинской реконструкции народного хозяйства (1929-1937 гг.) // «Вопросы истории КПСС». 1976. № 8. С. 88-94.

⁴² Сведения о положении на Украине взяты автором из: ЗиЮиап! КоЬег! 5. Зозтег РоПпсз апЧ [Не Ь'кгаще, 1917-1957. М.У., 1962. Р. 150-153, ЗбО.Ср. с положением в Армянской ССР (МаЮзМап Маг1 К. ТЪе 1т-расг оГ5оу1е! РоНпсз Ш Агтета. ШЧеп, 1962. Р. 117, 118), где Ереван «потерял большую часть и прежде ограниченной независимости от Москвы» и «большинство комиссариатов армянского правительства утратило формальную автономию».

⁴³Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 368.

⁴⁴ См.. СгаЬат ЕогепК. ТЬе Зоззе! АсаЧету оГ Заепссз апЧ [Ье Соттитяг РагГу, 1927-1932. Рппсеюп, 1967.

⁴⁵Ко&шкНгуЬогу. 51аПП15Г Ки1е т 1Ье Ь'кгатс: А5шЧу оГгЬе ИесаЧеоГМаьяТеггог(1929-1939). МУ, 1960. Р. 49-50,56-57,63. Нападки на украинский национализм в орфографии начались со статьи Б. Левина в «Правде» (27 апреля 1933 г).

⁴⁶ ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. (1925-1939). 6-е изд. М., 1941. Ч. 2. С. 511 -

⁴⁷ Народное хозяйство СССР в 1958 году: Статистический ежегодник. М„ 1959. С. 698.

⁴⁸Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 56-57.

⁴⁵ЗиминА. (псевдоним). Социализм и неосталинизм. Нью-Йорк, 1981. С. 18-23. Это самиздатское исследование написано Е. Лейкиным в Москве. Точка зрения Маркса изложена в его «Критике Готской программы».

⁵⁰Мж>еА Есопопгйс НиДогу... Р. 208. О прежней тарифной сетке см.: Согс/опМ. ЧУогкегз ВеГоге апЧ АГгег Ьепт. МУ., 1941.Р. 179.

³¹ЗиминА. Социализм и неосталинизм.... С. 182, сноска 29.

⁵²ШатуновскаяЛ. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982. С. 66-70. В правительственном доме Лидия Ша-туновская проживала с 1931 г. до ареста в 1947 г. Впоследствии эмигрировала.

⁵³Пиратск 5 ЕЧисаСюп апЧ 5ос1а1 МоЫНсу... Р. 216-217,316-317.

⁵⁴ЗсоП]. ВеЫпЧ Чче Итак: Ап Атепсап\Ч⁷огкег т Кизыа’з Ску о!5сес1 СатЬпЧде, Мазь., 1942. Р. 30, 38-40, 80,81,85,86-88, 209, 210, 231 -2 33-

⁵⁵Маленков Г.М. О задачах партийных организаций в области промышленности и транспорта. М.,

1941.С.39. ж-

⁵⁶Сталин И.В. Соч.Т. 13. С. 104, 105.

⁵⁷Толстой А. Н. Полн. собр. соч. М., 1946-1951. Т. 4. С. 393.

5⁸ Там же. Т. 120. С. 652-653,602.

⁵⁵Иванов-Разумник. Р. Писательские судьбы. Ныо Йорк, 1951. С. 39-43.

⁶⁰Толстой А.Н. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 87.

⁶¹ Там же. Т. 3-С. 535.

⁶² Там же. Т. 13 - С. 535- Стрельцы были связаны с родовитыми сторонниками сестры Петра Софьи.

⁶⁵ Там же. Т. 9. С. 662. Вторая часть была завершена в 1934 г.

⁶⁴АнненковЮ. Дневник моих встреч. Нью Йорк, 1966. Т. 2. С. 149. «Эренбрюки» — имеется в виду Илья Эренбург. «Второй» и «третий» варианты, о которых пишет Толстой, очевидно, переработай его пьесы «На дыбе».

⁶⁵Толстой А.И. Полн. собр. соч. Т. 9- С. 784,785. Выступление в Ленинграде в марте 1933 г. на собрании, посвященном пятидесятилетию со дня смерти Маркса.

⁶⁶ ТолстойА.Н. Избр. соч. М, 1953- Т. 6. С. 535, 536. Предположение высказано Толстым в 1933 г.

Ш

ЛИДС С/';

/Ц'^Г .77

ЧЕШ'.. ч.-Т

чч'нт' сд

< :аш.13Г сие .пит

М<ИИМ\ТЬ> ПИТТ- ••«)>

\ ''ЪУг

⁴ ж.

дД'Г .<Чаг<Ч'> 5ЛЗ,! мд»

Г'

Подготовка перелома в деревне

Путь к диктатуре

В январе-феврале 1929 г. на бурно проходившем расширенном заседании Политбюро Рыков, Бухарин и Томский попытались в последний раз бросить открытый вызов Сталину. Они утверждали, что он присваивает себе власть принимать решения, нарушая тем самым старую большевистскую традицию, согласно которой эта власть являлась коллективной и принадлежала всему ЦК: «Мы против того, чтобы единолично решались вопросы партийного руководства». Позднее приводили в пример такие их слова: «Мы против того, чтобы контроль со стороны коллектива заменялся контролем со стороны лица, хотя бы и авторитетного»¹. Однако к тому времени слово Сталина в определении политической линии уже стало решающим и не могло быть оспорено.

Осуществив в 1930 г. ряд смещений и новых назначений, Сталин еще больше упрочил свое командное положение. Рыков и Томский, как и годом раньше Бухарин, были выведены из состава Политбюро; тем не менее они сохранили свое членство в ЦК. Полноправными членами Политбюро с правом голоса стали верные сторонники сталинской линии — Сергей Киров, Станислав Косиор, Лазарь Каганович, ранее бывшие лишь кандидатами в члены Политбюро. Теперь же эти трое пополнили состав Политбюро, куда входили Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Куйбышев, Орджоникидзе и Рудзутак. Кроме того, большое количество «правых» было либо выведено из состава ЦК совсем, либо переведено на положение кандидатов при его переизбрании на XVI съезде ВКП(б).

Был ли Сталин диктатором уже в начале 30-х годов? В беседе с ним в 1931г. Юджин Лайонс прямо задал такой вопрос, и Сталин ответил: «Нет, я — не диктатор. Те же, кто применяет это слово, не понимают советской государственной системы и принципов Коммунистической партии. Диктовать не может никто — ни один человек, ни одна группа людей, Решения принимаются партией и выполняются ее избранными органами — Центральным Комитетом и Политбюро»². В декабре того же года в беседе с Эмилем Людвигом Сталин, отвечая на тот же самый вопрос, указывал, что всей советской политикой руководит состоящий из семидесяти человек Центральный комитет. Это «ареопаг», представляющий лучшие умы в промышленности, торговле, военном деле, сельском хозяйстве и т. д. Каждый из них имеет возможность поправить чье-либо единоличное мнение или предложение³.

Ответы Сталина на вопросы иностранцев давали неверное представление о масштабах его власти. Однако отрицание им диктатуры не было совершенно беспочвенным. Диктатор — это политический лидер, решающий по своему усмотрению все политические вопросы, не боясь возможной оппозиции ни внутри возглавляемой им партийной элиты, ни тем более в обществе в целом.

С этой точки зрения Сталин в начале 30-х годов не был еще диктатором. Критика и даже оппозиция внутри коммунистической партии представлялась возможной.

В соответствии с той политической культурой, в рамках которой Сталин достиг своей власти, допускались критические замечания в его адрес. Советское государство приняло форму не автократии, но, скорее, партийной диктатуры, которая покоилась на олигархическом принципе принятия решений. Ленин был тем, кто первым ввел роль политического лидера, занимающего по отношению к остальным представителям правящего слоя позицию авторитетнейшей личности, но не как диктатор. Сам Ленин не строил политику при помощи диктата. Вместо этого он искал поддержку большинства в ЦК и Политбюро. Если ленинская позиция превалировала, то благодаря его обычно убедительной аргументации и также его огромному личному авторитету. Наиболее важные политические вопросы решались обычно в ходе дискуссии. Члены высших партийных органов, собравшись на закрытое заседание, могли свободно обмениваться мнениями, отстаивать их и выступать против мнений других, включая и самого Ленина. Обсуждение шло до тех пор, пока решение не принималось большинством голосов.

Лишь учитывая эти обстоятельства, можно оценить тот факт, что Сталин, взяв верх в развернувшейся после смерти Ленина политической борьбе, закрепил за собой руководство в партии. Когда в послеленинский период верхи партии оказали Сталину поддержку в его борьбе с различными оппозициями и признали его в качестве руководителя ВКП(б), это не означало, что предвиделся приход личной диктатуры. Готовый следовать за Сталиным, этот правящий слой, однако, не являлся (за некоторым исключением) сборищем льстецов и соглашателей. Лишь немногие раболепные последователи вождя и беспринципные карьеристы стали членами ЦК благодаря его личному покровительству. Гораздо больше было тех, кто в те годы поддерживал Сталина потому, что в основном был согласен с его политической линией. Его «грубость», заставившая Ленина поставить вопрос о замене Сталина на посту генсека, была хорошо всем известна. Но в силу сложившейся олигархической традиции большинство полагало, что Сталин будет считаться с мнениями своих высокопоставленных коллег и не будет действовать вопреки преобладающему мнению на уровне ЦК и Политбюро.

С другой стороны, Сталин был человеком с деспотичным характером, а Ленин со своими соратниками — основателями партии и государства — так и не создали того механизма, который смог бы предотвратить появление диктатуры. Ленин, хотя и юрист по образованию, не выступал за правовое государство. Для него новая власть представляла собой партийно-пролетарское правление, вооруженное марксистским учением, И поворот к нэпу не был отмечен возникновением в партии нового духа политического плюрализма, соответствовавшего плюрализму, установившемуся в экономике.

Учреждения ЦК размещались в занимавшем значительную территорию здании на Старой площади неподалеку от Кремля. К концу 20-х годов Сталин создал там внушительный аппарат своей личной власти, не идущий ни в какое сравнение с тем, который находился в Кремле в распоряжении Ленина. Средоточием сталинского аппарата являлся Секретный отдел ЦК, организованный еще в 1920 г. для обслуживания высших партийных органов. В его задачи входило предоставление административных услуг (включая ведение протоколов) Политбюро, Оргбюро и Секретариату. Кроме того, он занимался партийной документацией и корреспонденцией, ведал шифровальным бюро и секретными архивами. Когда в 1922 г. Сталин стал генсеком, он сосредоточил весь свой личный штат в этой «святая святых», как окрестил Секретный отдел один советский чиновник, бежавший на Запад⁴.

Своего ближайшего помощника — Ивана Товстуху — Сталин сначала сделал заместителем начальника, а потом и начальником Секретного отдела. Другие члены его личной канцелярии, — «помощники секретаря ЦК» —также удостоились важных назначений. Лев Мехлис, помощник Сталина, в середине 20-х годов временно заменил И. Товстуху на посту руководителя Секретного отдела. Другие, в том числе и Георгий Маленков, работали в качестве секретарей Политбюро; иные же вошли в состав ключевого органа Секретного отдела — Бюро секретариата ЦК, в котором к концу 1925 г. насчитывалось уже более ста служащих. Один из помощников секретаря ЦК, Александр Поскребышев, в 1928 г. был назначен начальником личного сектора Сталина в рамках Секретного отдела

— так называемого Особого сектора. Оставаясь в этой должности в течение последующих 25 лет, он играл роль главного помощника Сталина⁵.

Этот личный аппарат позволил Сталину иметь не только собственную систему получения необходимой политической информации, но и собственный механизм проведения в жизнь политических решений при помощи группы помощников-исполнителей. Благодаря системе номенклатуры (номенклатура

— круг должностных лиц, утверждение которых осуществляется партийными органами соответствующего уровня) Секретный отдел — Особый сектор имел возможность держать под своим контролем все назначения на те высокие посты, которые считались наиболее важными звеньями в системе партия-государство. Он осуществлял надзор за органами госбезопасности, курировал внешнюю политику, экономику, культуру и другие стороны внутренней жизни. Через иерархическую систему секретных отделов — особых секторов в республиканских и местных парткомитетах — сталинский Секретный отдел распространял свое влияние на весь Советский Союз.

Официально называемый «Секретариатом т. Сталина» аппарат его помощников-исполнителей был известен партийным деятелям под негласным названием «Кабинет Сталина». Это название наиболее точно выражает внутреннюю сущность этого органа как неофициального правительства, подчиненного непосредственно и исключительно Сталину. Каждый из помощников отвечал за определенный круг вопросов, таких, как кадровая политика, внешняя политика, национальная политика, госбезопасность, оборона. Будучи подручным Сталина в той или иной области, помощник-исполнитель должен был иметь и своих собственных помощников и возможность пользоваться всей необходимой информацией, поступавшей как по партийным, так и по правительственным каналам. Он готовил пакет документов и предоставлял Сталину все сведения, необходимые для подготовки к заседаниям высших органов власти⁶.

Эти малоизвестные люди в должности «помощник-секретарь ЦК» были в некоторых случаях слишком молоды, чтобы принадлежать к большевикам с дореволюционным стажем. Они были способны, трудолюбивы, надежны, неразговорчивы и всецело преданы Сталину. Из них вышли и те, кто потом сыграл немаловажную роль в советской истории, — Маленков, Мехлис, Ежов. Шаг за шагом Сталин начал выдвигать своих протеже теперь уже на официальные посты в высших органах власти — туда, где ему надо было иметь беспрекословных исполнителей своей воли. После того как в 1929 г. Бухарин был снят с поста редактора газеты «Правда», Мехлис получил главное место в ее редакции. Маленков в середине 30-х годов возглавил ключевой отдел ЦК — Сектор кадров. А Ежов в 1936 г. стал руководителем органов госбезопасности.

Первые пять этажей здания на Старой площади занимали различные специализированные отделы. На верхнем же этаже обосновались Секретариат и обслуживающий его штат. Кабинеты других секретарей ЦК (кроме Сталина) занимали не более половины этого этажа. Другая половина — царство Сталина. Единственный вход вел в приемную, которая соединялась со всеми остальными кабинетами, включая и кабинет — святая святых, где работал сам Сталин. Ему нравилось работать там одному. Он привык сначала тщательно изучить принесенную одним из его помощников папку с материалами по какому-нибудь вопросу, а потом, шагая взад-вперед по кабинету и покуривая трубку, обдумать занимающую его проблему. Приняв решение, он немедленно вызывал стенографиста, который записывал его под диктовку⁷

Различные источники говорят о том, что одним из приемов, которым руководствовался Сталин при расширении своей власти, был сбор компрометирующих сведений на партийных деятелей. Подходящим органом для такой деятельности оказалась Комиссия партийного контроля при ЦКВКП(б). Созданная в 1920 г., она постепенно превращалась в дисциплинарный орган. По словам Троцкого, внутри КПК Сталин сформировал особую группу во главе с Емельяном Ярославским и Матвеем Шкирятовым. В задачу этой группы входил розыск в уцелевших архивах царской полиции тех материалов, которые могли бы войти в архив «для всех видов документов, обвинений и клеветнических слухов против всех известных руководителей без исключения»⁸. Этот архив, несомненно, служил политическим целям Сталина. Согласно данным некоторых советских источников, личный штат Сталина занимался прослушиванием телефонных разговоров высокопоставленных лиц в партии с целью доставлять ему сведения об их настроениях и действиях.

Сталин также искал и сумел установить тесные рабочие взаимоотношения с органами госбезопасности. Связь с ними и контроль за их делами составляли важную сторону работы сталинской канцелярии⁹. Более того, Сталин также получил возможность оказывать значительное влияние на работу органов через их руководителей. В. Менжинский, ставший преемником Ф. Дзержинского на посту руководителя ОГПУ, был уже тогда очень больным человеком, поэтому руководство постепенно перешло к его энергичному заместителю Генриху Ягоде. Поначалу он не был среди «людей» Сталина. Считают, что Ягода даже склонялся к «правым» и вместе с несколькими другими руководителями органов безопасности, опасавшимися крестьянских беспорядков, поддержал в 1928 г. выступление оппозиции против сталинского плана высоких темпов коллективизации. Позднее он стал помощником Сталина в деле организации работы органов госбезопасности. Должно быть, сыграла роль необходимость искупить свои прежние «правые» симпатии.

Далее, Сталину удалось превратить свои связи с органами госбезопасности в средство своей личной политической власти. Для этого ему надо было преодолеть партийную традицию улаживать все внутрипартийные конфликты, не прибегая к помощи репрессивных органов. При Ленине это оружие большевики применяли лишь против членов иных партий. Памятуя о примере якобинцев, вступивших на путь самоуничтожения, они сознательно старались избегать применения репрессивных мер внутри своей партии. В коллективном сознании всей партии неписаное правило о недопустимости кровавых распрей между большевиками было тесно связано с личностью самого Ленина. Впервые это правило оказалось нарушенным при Сталине, когда в конце 20-х годов тюремному заключению и высылке подверглось большое количество «левых» оппозиционеров..

В результате всего этого в партийном государстве конца20-х —начала 30-х годов создалась ситуация, чреватая опасностью серьезного конфликта в верхах. Сталин занял высшее руководящее место при системе, где по установленной традиции политические вопросы в ЦК и Политбюро решались большинством голосов. Считалось, что и Сталин будет следовать этому неписаному закону. Но теперь он сосредоточил в своих руках такую огромную политическую власть, при которой он мог осуществлять политические шаги по своему усмотрению. Следовательно, его фактическое положение позволяло ему игнорировать факт формального подчинения высшим совещательным органам партии. Пока между ним и этими органами существовало согласие по главным вопросам, все вышесказанное не представляло серьезных проблем, Но как только Сталин начал манипулировать политикой в неожиданных и неприемлемых для некоторых его коллег направлениях столкновение становилось неизбежным.

Накануне

Принятый пятилетний план не предусматривал проведение в ближайшие пять лет сплошной коллективизации. Цель была намного более ограниченной, и не безосновательно. Те люди, которые занимались проработкой сельскохозяйственных разделов плана, прекрасно понимали, что нельзя осуществить повсеместную ускоренную коллективизацию, не оказав давления на середняка. Партийные директивы к этому не призывают. В 1919 г. Ленин предупреждал, что всякий, кто задумает применять к середняку меры принуждения, «погубит все дело». Еще ранее он говорил, что такое резкое изменение в жизни крестьян, как переход к совместной обработке земли в больших хозяйствах, должно осуществляться постепенно. Принимая во внимание врожденную привязанность крестьянина к своей земле, Ленин заявлял, что было бы «безумием» воображать, что обработка земли сообща может быть «указана и навязана сверху» или установлена «одним ударом»¹⁰.

Одобренным в апреле 1929 г. «оптимальным» вариантом плана предусматривалось, что в заключительный год пятилетки, в 1932 г., колхозы и совхозы дадут 15,5% всей валовой зерновой продукции. Такая частичная коллективизация была бы уже немалым достижением, однако она не смогла бы вернуть Россию на былые позиции крупнейшего экспортера зерна в мире. Масштабы такой коллективизации будут недостаточными для того, чтобы обеспечить правительство средствами, необходимыми для закупки за рубежом оборудования и технологий, без которых невозможно выполнить завышенные плановые задания по индустриализации. Поэтому такая частичная коллективизация не могла удовлетворить Сталина. По его мнению, государство, для того чтобы обеспечить осуществление ускоренной промышленной революции, должно безотлагательно взять под свой контроль все сельское хозяйство.

Такова была суть его позиции, судя по заявлениям, которые мы приводили выше. Однако он мог бы проводить коллективизацию с минимальным принуждением и не теряя чувства меры. Ему были известны предостережения по этому поводу Ленина, вряд ли он мог забыть о них. Чтобы понять действия Сталина, необходимо обратиться к его личным побуждениям.

В декабре 1929 г. Сталину исполнялось 50 лет. Этот юбилей совпал по времени с окончательным решением о проведении сплошной коллективизации. Возник удачный повод для того, чтобы провозгласить победу Сталина в борьбе за преемственность в руководстве. В партийной истории уже был подобный прецедент — торжественное заседание, приуроченное к пятидесятилетию Ленина (1920). Взяв его за образец, окружение Сталина организовало официальное празднование юбилея как значительного события в общественной жизни страны. Пресса взахлеб восхваляла Сталина как талантливого ученика и наследника Ленина. Празднование юбилея должно было стать символической коронацией Сталина как нового вождя партии.

Он ответил на все поздравления кратким благодарственным посланием, где были такие слова: «Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию». А в самом конце послания говорилось: «Можете не сомневаться, товарищи, что я готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей»¹'.

Поражают слова о партии, «родившей и воспитавшей» Сталина. Они выражают нечто большее, чем простое осознание своего только что обретенного верховного положения в государстве. Это подсознательное ощущение того, что он занимает единственное в своем роде место Ленина как любимого вождя партии-матери. Образ же проливающего каплю за каплей свою кровь мученика являлся отражением скрытой игры его воображения, где он сам исполнял наиболее героическую роль. Эта роль героя, которую наконец-то он получил, была таковой — войти в историю как второй Ленин, успешно довести до конца «Октябрь социалистического строительства», осуществляя свой план вопреки оппозиции высшего партийного руководства (как это часто делал сам Ленин) и в результате заслужив за свой героический подвиг шквал рукоплесканий. «Октябрем социалистического строительства» будет массовая коллективизация.

На то, что Сталин представлял себе коллективизацию именно в таких терминах, указывает тот факт, что именно в этот момент в партийном журнале «Коммунистическая революция» коллективизация была названа «деревенский Октябрь»¹².

Коллективизация сверху

Сталин проводил коллективизацию радикальным образом, направляя партийным и советским властям на местах разного рода секретные распоряжения. В результате к осени 1929 г. создалась видимость того, что в деревенской России происходят стихийные революционные перемены.

Созданные к 1 июня 1929 г. 57 тыс. колхозов включали примерно 1 млн крестьянских хозяйств, что составляло лишь 3-4% крестьянского населения страны. Сплошная коллективизация, означавшая превращение всех земель одной деревни или целого района в земли колхозные, проходила летом того года в отдельно избранных зернопроизводящих регионах. За июль-сентябрь 1929 г. в колхозы вступило 911 тыс. крестьянских хозяйств. Число охваченных коллективизацией крестьянских семей увеличилось тем самым в два раза. В последнем квартале того же года было коллективизировано еще около 2,4 млн крестьянских хозяйств. Таким образом, общее количество вступивших в колхозы крестьян составляло уже более 25 млн человек — 20% всего крестьянского населения¹³. Пятилетний план отнюдь не предусматривал подобных темпов коллективизации.

Большой скачок вперед в ходе коллективизации после 1 июня стал следствием усилившегося давления сверху. В результате местные власти активизировали свою административную деятельность. На характер инструкций, посылаемых в сельские районы из сталинского Секретариата ЦК, указывает тот факт, что в сентябре-октябре 1929 г. многие крайкомы партии создавали особые комиссии по коллективизации¹⁴. Побуждаемые призывами сверху, местные органы власти соревновались друг с другом в своем усердии. То, что потом советские историки будут называть «нездоровыми тенденциями» и перегибами, являлось повсеместным и неизбежным итогом таких призывов сверху.

Так, расследование положения дел в Хоперском районе на Нижней Волге, проведенное в начале ноября 1929 г. неким Барановым, представителем Кол-хозцентра СССР, показало следующее: повсеместно крестьянам грозят в случае отказа вступить в колхоз конфискацией земли и нередко записывают в колхоз целые крестьянские семьи без их ведома¹⁵. В своем отчете Баранов писал так:

«Местными органами проводится система ударности и кампанейства. Вся работа по организации проходила под лозунгом «Кто больше!». На местах директивы округа иногда преломлялись в лозунг: «Кто не идет в колхоз, тот враг Советской власти». Широкой массовой работы не проводилось. Был случай, когда постановлением схода организовали колхоз, а нежелающему вступить предлагали подать специальное заявление, почему он не желает идти. Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов,- «Все дадут — идите в колхоз». Совокупность этих причин дает формально пока 60%, а может быть, пока пишу письмо, и 70% коллективизации. Качественную сторону колхозов мы не изучили... Таким образом, получается сильнейший разрыв между количественным ростом и качественной организацией крупных производств. Если сейчас не принять мер к укреплению этих колхозов, дело может себя скомпрометировать. Колхозы начнут разваливаться. Необходимо учесть, что в округе идет сильнейшая распродажа скота... Все это ставит нас в затруднительное положение»¹⁶.

Наряду с таким давлением, оказываемым главным образом на крестьян-се-редняков в деревнях и районах сплошной коллективизации, ускоренная коллективизация лета и осени 1929 г. сопровождалась получившей широкое распространение практикой раскулачивания. Раскулачивание означало полную экспроприацию и в большинстве случаев выселение кулацких семей.

Во второй половине 1929 г. процесс раскулачивания ускорился, поскольку сама коллективизация набирала темпы. Во-первых, власти усиливали и без того уже тяжелый налоговый гнет на кулаков. Если кулаки пытались оказывать им «сопротивление» — это слово в большинстве случаев обозначало простое несогласие, — они немедленно подвергались полной экспроприации. По сообщениям некоторых советских источников, лишь на Украине к концу 1929 г. подверглись раскулачиванию 33 тыс. крестьянских семейств¹⁷. Из постановления ЦКВКП(б) от 18июля 1929 г. (оно, по всей видимости, исходило из аппарата Сталина, так как пленума ЦК в то время не проводилось) мы узнаем, что как эти, так и другие раскулаченные семьи подверглись не только экспроприации, но и высылке. Кроме того, в данном постановлении одобрялся запрет на вступление в колхозы кулаков. Поэтому вслед за его появлением многие партийные организации принимали решения о подобном запрете¹⁸.

Меры, предпринимавшиеся Сталиным для того, чтобы ускорить проведение коллективизации, нашли наиболее полное воплощение в постановлении Секретариата ЦК от 29 июля 1929 г., озаглавленном «Об организационно-партийной работе в связи с новой хлебозаготовительной кампанией». Это была директива всем партийным организациям страны, предписывающая методы, которых следовало бы придерживаться в ходе заготовительной кампании

1929/30 гг. Это постановление является документом большой исторической важности, так как оно положило начало «решительному повороту в политике хлебозаготовок», как позднее будут говорить советские историки¹⁹.

Постановление упорядочивало чрезвычайные меры, применявшиеся зимой и весной 1929 г. и сводившиеся к распределению по районам и деревням обязательных квот сдачи зерна. Новизна предписываемых этим постановлением мер заключалась в том, что их теперь проводили как «регулярную политику». Новая линия получила выражение в официальных постановлениях правительств РСФСР и Украины от 28 июня и 3 июля 1929 г. В ранг закона было теперь возведено то, что до сих пор использовалось лишь в качестве чрезвычайных мер в условиях кризисной ситуации, — наложение обязательных квот сдачи зерна для целых деревень и индивидуальных хозяйств и наряду с этим установление фиксированных норм сдачи зерна для состоятельных слоев крестьянства²⁰.

Фактически такие меры означали конец нэпа, хотя в открытую об этом никто и не говорил. Как известно, суть нэпа состояла в следующем: после выплаты фиксированного сельхозналога, первоначально взимавшегося натурой, а с 1924/25 гг. — деньгами, крестьянин мог свободно распоряжаться оставшейся у него сельскохозяйственной продукцией. Например, он мог продать любое количество излишек как государственным и кооперативным заготовительным конторам, так и частным торговцам за любую цену, о которой они бы договорились. Теперь же советская власть в сущности снова возвращалась к системе изъятий, подобной той, что существовала в годы Гражданской войны. Вышеупомянутые правительственные постановления фактически ограничивали свободную продажу зерна тем, что потребовали в первую очередь продавать его в счет выполнения государственных заданий, якобы одобренных на деревенских сходках. Сходы же эти, добавим мы, действовали на основе инструкций, спускавшихся местным органам власти по партийным каналам от вышестоящих инстанций — областных и центральных.

Все это сделало массовую коллективизацию неизбежной. Историк Ю. Мошков пишет: «Содержание и характер этих изменений были таковы, что за ними должно было последовать начало широких преобразований в деревне; иначе, как показал опыт Гражданской войны, сдача хлеба государству в плановом порядке по невыгодным ценам неминуемо вела к сокращению производства хлеба до потребительского минимума»²¹. Следовательно, Сталин, стремясь возвести в систему обязательную сдачу зерна по низким ценам, в сущности выносил тем самым решение о проведении всеобщей коллективизации.

Ноябрьский пленум

Политическое руководство Ленина характеризовалось периодическими резкими поворотами, когда он считал, что того требовали обстоятельства. Считая себя Лениным сегодня, Сталин, вероятно, полагал, что следует примеру Ленина, когда в середине 1929 г. резко повернул в сторону массовой коллективизации. Однако существовала большая разница. Если Ленин открыто заявлял о крутом сдвиге в политике, доказывал крайнюю необходимость предполагаемого шага на возможно более представительном партийном форуме, который бы более всего соответствовал важности поставленного вопроса, то Сталин же, напротив, действовал без шума, скрытно, пытаясь представить осуществляемый им поворот как якобы стихийно развивающееся движение снизу.

Так и произошло в этом случае. Чтобы нацелить партию на массовую коллективизацию в ближайшем будущем, Сталин стал предпринимать закулисные маневры. В статье, опубликованной 7 ноября 1929 г. в «Правде», он провозгласил 1929 г. годом «великого перелома». Основанием для такого вывода послужил, по его утверждению, тот факт, что по всей стране крестьяне начали стихийно вступать в колхозы уже не отдельными группами, как раньше, но целыми деревнями и районами. Конечно же, о том административном давлении, которое вызвало это удивительно быстрое коллективизационное «движение», Сталин не сказал ни слова. И когда он добавил, что «в колхозы пошел середняк», это было скорее пророчеством, чем констатацией факта.

В действительности крестьяне оказались глубоко обеспокоены теми событиями, причиной которых были спущенные сталинским аппаратом ЦК инструкции. Американский журналист Морис Хиндус присутствовал на посвященном коллективизации заседании, проходившем летом 1928 г. в московском Доме крестьянина. Позднее он писал об этом.- «Все, с кем бы я ни обсуждал перспективы этого рискованного дела (т. е. коллективизации. — Примеч. ред.), относились к нему достаточно скептически. Разместившиеся в Доме крестьянина посланцы деревни, попав на заседание, смеялись над коллективизацией как над выходкой капризного ребенка». Крестьянин, писал Хиндус, в сущности своей был индивидуалистом, «привыкшим к собственной земле, собственной корове, собственному образу жизни... Я много раз встречался с крестьянами, живущими в соседстве с преуспевающими колхозами, Предоставленные самим себе, они не смогли бы с легкостью отказаться от индивидуального землевладения. Никогда за время моих поездок по русским деревням крестьяне не высказывали столько сомнений, тревог, разочарований и грозных пророчеств, как летом 1929 г., когда новое движение достигло уже широкого размаха»²².

В массе своей середняки не вступали в колхозы; более того, они пытались уклониться от вступления, насколько это было для них возможно. В год «великого перелома», как пишет один советский историк, «в действительности глубокого и повсеместного перелома в отношении среднего крестьянства к коллективизации не произошло»²³. Это мнение подтверждается свидетельствами очевидцев, В конце июля 1929 г. ответственный инструктор ЦК ВКП(б) Е.И. Вегер, выступая на Политбюро, говорил, что «застрельщиком коллективизации, по преимуществу, является беднота», тогда как середняки выказывают очевидное нежелание присоединяться к ней. Вегер приписывал самим крестьянам такие слова,- «Середняк, он еще может самостоятельно существовать, а нас (бедняков) нужда в коллектив гонит»; «Середняки — они могут подождать с коллективизацией, а нам некогда», «Только беднота действительно и старается за коллективизацию, а середняк — тот еще думает один сам справиться»²⁴.

Когда в 1917 г. Ленин писал о том, что настоящая революция не может произойти без перелома в жизни широких масс, он имел в виду спонтанные изменения в массовом поведении в ответ на события в обществе. С этой точки зрения, «Великий перелом», провозглашенный Сталиным в его ноябрьской статье был не реален, искусственно создан. Перемены в деревне были инициированы сверху и осуществлялись на местах административными мерами и при помощи запугивания. Нетрудно понять намерения Сталина. Он хотел пренебречь относительно умеренными целями коллективизации, какие намечались в пятилетнем плане, и осуществить в деревне вторую революцию. Для такого имеющего далеко идущие последствия изменения политического курса необходимо было иметь санкцию ЦК. Статья «Год Великого перелома» увидела свет накануне пленарного заседания ЦК ВКП(б), которое должно было открыться 10 ноября 1929 г. Эта статья, показывающая блестящие успехи проходившей коллективизации, была призвана оказать влияние на обсуждение в ходе пленума предложенного Сталиным политического курса²⁵

Сообщалось, что на пленуме выступил сам Сталин (хотя его самым главным «выступлением» была статья от 7 ноября). Он часто прерывал ход обсуждения своими короткими замечаниями, например: «Теперь даже слепым ясно, что колхозы и совхозы растут ускоренными темпами»²⁶. Главным выразителем взглядов Сталина на пленуме был Молотов — в то время секретарь ЦК, отвечавший за сельское хозяйство. Он выступил с тремя речами, одна из которых была посвящена собственно коллективизации. Вскоре после пленума в журнале ЦК ВКП(б) «Большевик» была опубликована статья, отразившая наиболее важные положения этого выступления. Статья несомненно выражала взгляды Сталина.

Наиболее заслуживающими внимания в ней являются две линии аргументации. Во-первых, Молотов утверждал, что сама идея пятилетнего плана для коллективизации ошибочна и поэтому от нее надо отказаться. Далее он заявил, что растягивать коллективизацию на целых пять лет было бы «ненужным делом. Для основных сельскохозяйственных районов и областей, при всей разнице их темпов коллективизации, надо думать сейчас не о пятилетке, а о ближайшем годе». Обосновывая отказ от уже принятой пятилетней программы частичной коллективизации, Молотов доказывал необходимость срочно провести коллективизацию «в основном» в течение ближайших месяцев. Он сказал, что, благодаря новым формам, хлебозаготовительная кампания 1929 г. проходит столь успешно, что она уже почти завершилась на Украине и в некоторых других регионах. В результате государству удалось создать «неприкосновенный хлебный фонд» объемом более 1,5 млн тонн. Это означало с организационной точки зрения, что период весенней посевной кампании будет беспрецедентно благоприятным для сельского хозяйства, и в особенности для коллективизации. Ближайшие пять месяцев — ноябрь, декабрь, январь, февраль, март — станут решающими. «Поскольку на нас пока не собираются прямо напасть господа империалисты, мы должны использовать момент для решающего сдвига в хозяйственном подъеме и коллективизации миллионов крестьянских хозяйств»²⁷.

Далее Молотов говорил, что «мобилизация крестьянских средств» не означает, как ошибочно думают некоторые, мобилизации крестьянских накоплений посредством сельскохозяйственной кредитной системы — ведь у бедняков и середняков нет больших денег. Скорее, это должно быть мобилизацией крестьянских «копеек» в виде их «добра». «Это, прежде всего, — подчеркивал Молотов, — мобилизация средств производства, пускай в большинстве случаев жалких и прямо иногда нищенских, но в сумме составляющих огромную величину». Поэтому сама «душа» колхозного движения лежит в создании «общественных фондов» (т. е. коллективизированной крестьянской собственности), без которых колхоз не смог бы существовать и которые составляют его «неделимые фонды». Здесь Молотов подкреплял свою аргументацию заявлением о том, что Советское государство, будучи бедным и вынужденным вкладывать большую часть средств в индустриализацию, не в состоянии предоставить значительную материальную помощь коллективизации. Даже если оно дало бы все, что могло, этот вклад исчислялся бы «грошами». Поэтому «колхозное движение может развиваться как массовое дело только при том условии, если, опираясь на поддержку пролетарского государства, оно вовлекает в свои общественные фонды сотни миллионов и миллиардов крестьянских средств (материальных ценностей). В росте этих обобществленных фондов в сущности и выражается коллективизация деревни»²⁸. •< щ Л 'ч

Смысл этой аргументации совершенно ясен: государство, занятое преимущественно осуществлением индустриализации, слишком бедно, чтобы предложить серьезную материальную помощь крестьянству, которое оно намерено вовлечь в колхозы. Тем не менее оно приступает к проведению коллективизации, заставляя самих крестьян складывать вместе свое «добро», свои средства производства. «Мобилизация крестьянских средств» означает — если мы снимем с этого выражения Молотова завесу эвфемизма — экспроприацию крестьянских хозяйств. «Материальные ценности», находящиеся во владении огромной массы бедных и средних крестьян, не говоря уже о кулаках: мелкий и крупный скот, плуги, другой хозинвентарь, — должны стать собственностью или «неделимым фондом» колхозов. Колхозы же в свою очередь будут надежно снабжать государство за номинальную цену всеми необходимыми средствами, без которых невозможно обеспечить финансирование широкой программы «экономического развития» (т. е. индустриализации).

Ноябрьский пленум был уже сталинским в том смысле, что оппозиция не подавала голоса, сторонники Сталина присутствовали в полном сборе, а его политическая линия, выраженная в докладе Молотова, получила искомое одобрение. Хотя Бухарин, Рыков и Томский принимали участие в дискуссии, выступали они теперь уже в качестве разбитой наголову экс-оппозиции, а не как отстаивающая свою политическую линию сплоченная антисталинская группа. Многие из участников пленума в своих выступлениях ориентировались на сталинскую статью от 7 ноября. В духе сталинской статьи была и резолюция пленума. Один из его участников заявил: «Вслед за бедняками в колхозы двинулась и середняцкая масса*. Другой же, говоря о контрольных цифрах на 1929/30 хозяйственный год, вслед за Сталиным предложил в 1930 г. увеличить посевные площади колхозов до 15 млн га²⁹.

Однако же те, кто поддержал позицию Сталина (или по крайней мере большая их часть), не были еще «сталинистами» в смысле автоматического одобрения всех решений Сталина. Будучи наследниками политической культуры большевистского движения, допускавшей внутрипартийные споры, некоторые из участников пленума выражали, хотя и очень осторожно, определенные сомнения и опасения. Они делали это, ибо полагали, что с их мнениями будут считаться, что они могут оказать помощь при выработке политики советской власти и что, наконец, долг членов правящей партии предотвратить возможные ошибки, за которые потом придется платить дорогой ценой.

Один историк отметил, что призыв Молотова к немедленной массовой коллективизации «встревожил некоторых членов ЦК», предостерегавших «против торопливости в колхозном движении, против огульного проведения сплошной коллективизации». На пленуме было зачитано письмо вышеупомянутого Баранова, рассказывающее о грубом административном давлении, проявленном при проведении коллективизации в Хоперском районе³⁰. Больше всех были обеспокоены ходом событий те из должностных лиц, кто непосредственно оказался связанным с осуществлением сельскохозяйственной политики; в не меньшей степени были встревожены и партийные секретари основных хлебопроизводящих областей: они хорошо знали, что происходит в деревне. Им было прекрасно известно, что сельские активисты, подчиняясь распоряжениям сверху и стараясь перещеголять друг друга в организаторских способностях, сообщали в своих отчетах о создании большого числа колхозов, являвшихся в действительности, как говорил один из выступавших на пленуме, «колхозами на бумаге». Одним из тех, кто выразил по этому поводу свои опасения, был первый секретарь ЦК Украинской КП(б) Станислав Косиор. «Мы имели сплошную коллективизацию на территории, занимаемой десятками сел, — говорил он, — а потом оказывалось, что все это дутое и искусственно созданное и население в этом не участвует и ничего не знает»³ '. Б.П. Шеболдаев, секретарь Нижне-Волжского крайкома партии, в своем выступлении поставил прямой вопрос: «Готовы ли мы к тому движению коллективизации, которое у нас сейчас имеется в краях и, очевидно, в ближайшее время будет по всей нашей стране?» — и сам дал на него отрицательный ответ: «Я думаю, что мы к этому движению сейчас еще не готовы»³².

Хотя Сталин и присутствовал на пленуме и слышал все выступления, он оставался невозмутимым. О нем, Молотове и Кагановиче (последний был тогда секретарем ЦК по организационным вопросам) историк Н.А. Ивниц-кий пишет: «Им было известно, что еще осенью 1929 г. на местах допускались серьезные ошибки (форсировались темпы коллективизации, нарушались принципы добровольности при организации колхозов и т. п.). Однако они не приняли решительных мер для пресечения перегибов. Более того, своим поведением они усугубили ошибки. Так... в докладах Г.Н. Каминского и С.В. Косиора приводились факты о перегибах в коллективизации (на Нижней и Средней Волге, Украине). Сталин не обратил на них внимания. Не принял он всерьез и письмо инструктора Колхозцентра СССР Баранова о перегибах в Хоперском округе». Сталин так прокомментировал это письмо: «Вы что, надеетесь организовать все заранее?»³³.

Сталин не обращал на все эти факты никакого внимания, потому что они были прямыми последствиями тех инструкций, которые по партийным каналам шли из его личного аппарата к местным властям и заставляли их идти на «перегибы». Эти инструкции выражали его стратегию ускоренной массовой коллективизации. Это была та самая позиция, которая встревожила некоторых членов ЦК. Тревога их была вызвана таким принципиальным моментом: действительно ли можно лишить крестьянина права собственности, особенно середняка, столь привязанного к своей лошади, плугу, скоту, к закрепленному за ним земельному участку, даже если он и является национализированным? Охотно ли он расстанется со своими «средствами»? А если нет, что тогда?

В следующем месяце Сталин предложил свой ответ на этот вопрос. Обращаясь к конференции аграрников-марксистов, он напомнил о давнишней статье Энгельса по крестьянскому вопросу (это была как раз та самая статья, которая, по словам Крупской, оказала глубокое влияние на взгляды Ленина). «Мы решительно стоим на стороне мелкого крестьянина, — цитировал Сталин Энгельса, — мы будем делать все возможное, чтобы ему было сноснее жить, чтобы облегчить ему переход к товариществу, в случае, если он на это решится; в том же случае, если он еще не будет в состоянии принять это решение, мы постараемся представить ему возможно больше времени подумать об этом на своем клочке». Как, спрашивал Сталин, можно объяснить эту, на первый взгляд, чрезмерную осторожность Энгельса? По его мнению, Энгельс исходил из того, что частная собственность на землю — сложившийся общественный институт, и поэтому для крестьянина будет тяжело расставаться со «своим клочком». Таково крестьянство на Западе, в капиталистических странах, где существует частная собственность на землю, продолжал Сталин. «Понятно, что тут нужна большая осмотрительность», — подчеркивал он. В России же положение совершенно иное: национализация земли облегчила переход отдельного крестьянина к коллективизации. «Досадно, что наши теоретики-аграрники не попытались еще вскрыть с должной ясностью эту разницу между положением крестьянина у нас и на Западе»³⁴.

Хотя Сталин и обитал в Кремле, он все же был сыном крестьянки, родившейся еще при крепостном праве. К тому же, как политическому ссыльному, ему время от времени приходилось жить среди крестьян. Он слишком хорошо знал их менталитет и должен был хорошо взвесить все свои аргументы. Россию Сталин противопоставлял Западу; на Западе же, по его словам, требовалась «большая осмотрительность» при отмене права крестьян на земельную собственность. Следовательно, в России такой большой осмотрительности не нужно. «Чтобы аграрники-марксисты» поняли его идею, Сталин выдвинул в этой же самой речи лозунг, который будет служить основой его стратегии — «ликвидация кулачества как класса».

Стратегия террора

Подавляющая часть крестьянских хозяйств, подвергшихся коллективизации к ноябрю 1929 г., приходилась на те 30% крестьянского населения страны, которые составляли бедняки и батраки. Середняки же, представлявшие 2/3 русских крестьян, воздерживались от вступления в колхоз, пока это было еще возможно. Поэтому для того, чтобы разрешить проблему осуществления ускоренной массовой коллективизации, надо было привлечь в колхозы середняков вместе с их «материальными ценностями», которые в своей совокупности в значительной степени превосходили «материальные ценности» крестьян бедняков.

Осуществляя эту стратегию, Сталин недвусмысленно исходил из ленинского тезиса о крестьянстве как «колеблющемся классе»-, с одной стороны, крестьянин-середняк являлся собственником, приверженным к индивидуальному способу хозяйствования; с другой же стороны, трудясь в поте лица своего, он был честным тружеником и составлял поэтому потенциальную основу для социализма в деревне. Отсюда Ленин делал вывод, что, если дать середнякам представление о всех преимуществах кооперации, они сами поймут, какие нужны формы ведения хозяйства.

Принимая ленинскую установку, Сталин пришел к совершенно обратному выводу. Раз по своей сущности середняки являлись колеблющимся классом, а государство было не в состоянии оказать крестьянам материальное содействие (если не считать тех «грошей», о которых говорил Молотов), то в этом случае остается возможность применить силу. Колебания середняка можно сразу прекратить, как только ему со всей ясностью покажут, что единственная альтернатива колхозу настолько страшна, что ему лучше выбрать наименьшее из зол. Для того же чтобы страхом загнать середняков в колхоз, надо выделить особую категорию крестьян, не имеющую строго определенных границ и весьма расплывчатую по определению (достаточно расплывчатую, чтобы при необходимости включить в нее всех непокорных середняков и даже бедняков), с которой можно было бы обращаться с такой показной жестокостью, что масса середняков и еще не охваченных колхозами бедняков, стремясь избежать подобной участи, немедленно бросилась бы в колхозы. Явными кандидатами для такого заклания являлись кулаки. Поэтому необходимо было проводить экспроприацию в массовом порядке под лозунгом «Ликвидация кулачества как класса».

Первое, что подтверждает реконструируемый нами ход размышлений Сталина, — неоднократно повторяемые им слова Ленина о крестьянстве как колеблющемся классе. Далее устами Молотова он выразил свои намерения покончить с колебаниями середняка не пряником, а кнутом. В начале 1928 г., выступая на заседании Уральского крайкома партии. Молотов заявил: «Надо ударить по кулаку так, чтобы середняк перед нами вытянулся»³⁵. Хотя эти слова были сказаны в связи с кризисом хлебозаготовительной кампании и представляли собой указание, как извлекать у середняков запасы зерна, а не как вовлекать их в колхозы, они тем не менее со всей ясностью указывают ту стратегию террора, которой будет несколько позднее придерживаться Сталин при проведении коллективизации. Молотов же всегда — и тогда, и позднее — выражал только взгляды Сталина.

Сам Сталин сказал о том, как «ударить по кулаку» в выступлении перед аграр-никами-марксистами в декабре 1929 г. Он говорил о том, что советская власть делает теперь решительный поворот к политике раскулачивания. Если эта новая политика не ограничится только одними декламациями, мелкими ударами и досужими разговорами, она будет означать «удар» по кулачеству как классу. «Наступать на кулачество, — заявил Сталин, — это значит подготовиться к делу и ударить по кулачеству, но ударить по нему так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги. Это и называется у нас, большевиков, настоящим наступлением». Желая до конца прояснить свою точку зрения, он добавил к вышесказанному, что было совершенным абсурдом думать о том, позволить ли кулаку вступить в колхоз или нет. «Конечно, — заключил Сталин, — нельзя его пускать в колхоз. Нельзя, так как он является заклятым врагом колхозного движения»³⁶. Сталин в этой своей речи не объяснил, что основная цель подобной политики по отношению к кулакам как к «заклятым врагам» — заставить крестьянина-се-редняка «вытянуться перед нами». Однако именно такова была цель его стратегии — стратегии террора.

Исчерпывающим доказательством подобных намерений могут служить сведения о деятельности особой совещательной комиссии, созданной Политбюро 5 декабря 1929 г. Задача ее состояла не в том, чтобы действовать в качестве исполнительного органа, дающего ежедневные указания по ходу коллективизации, но в том, чтобы подготовить проект постановления ЦК по реализации решений Ноябрьского пленума о незамедлительном начале сплошной коллективизации. Комиссия состояла из 21 человека. В нее входили как высшие должностные лица центральных сельскохозяйственных организаций, так и секретари наиболее значительных комитетов ВКП(б) по всей стране. Председателем комиссии стал Я.А. Яковлев, недавно назначенный руководителем только что созданного по решению Ноябрьского пленума общесоюзного наркомата земледелия. В составе комиссии было сформировано восемь подкомиссий, занимавшихся такими отдельными проблемами, как темпы коллективизации, типы создаваемых колхозов, политика по отношению к кулакам, мобилизация крестьянских ресурсов. Работая достаточно быстро, подкомиссии примерно в десятидневный срок подготовили свои рекомендации. Сам же проект постановления ЦК, обсужденный и одобренный всем составом комиссии, 22 декабря был представлен на рассмотрение Политбюро³⁷

Исходя из содержания этого проекта, можно с уверенностью утверждать, что комиссия безоговорочно одобрила решения Ноябрьского пленума о начале массовой коллективизации. Однако она также выказала некоторую осторожность. Члены комиссии либо большинство из них или вовсе не поняли суть стратегии террора, или, если даже и поняли, не разделяли позицию Сталина и пытались сдержать ход коллективизации в определенных границах, опасаясь возникновения бюрократического «азарта» (выражаясь словами самого проекта) и, как его следствия, массового беспорядочного вступления запуганных крестьян в колхозы, существовавшие только на бумаге. На заседании председателей подкомиссий, где обсуждался вопрос о темпах коллективизации, Яковлев подчеркивал, что в этом деле величайшую опасность представляет проявление «какого бы то ни было административного восторга, заскоков, излишней торопливости, которые в случае, если бы они получили более или менее серьезное распространение, грозили бы обюрокрачиванием движения, отпугиванием некоторых слоев бедняков и середняков от коллективизации, заменой действительной коллективизации показной, формальной, которой нам не нужно»³⁸. В подготовленном комиссией проекте постановления ощущался осторожный подход. Особо подчеркивалась недопустимость поспешного и необдуманного провозглашения «районов сплошной коллективизации». Проект предусматривал вовлечение в коллективизацию за пятилетний период большинства крестьянских хозяйств; при этом в основных зернопроизводящих областях коллективизацию надо провести в два-три года (а в отдельных областях и районах даже быстрее), а в регионах, потребляющих зерно (там, где главным образом занимались животноводством или выращивали технические культуры), — в три-четыре года. Кроме того, в проекте постановления указывалось, что недопустимо препятствовать выходу отдельных крестьян из колхозов, если они того желают³⁹.

Что касается наиболее приемлемого типа колхоза, то некоторые — в основном представители Урала — высказывались в пользу коммуны. Однако в подготовленном комиссией проекте предпочтение было отдано промежуточной форме — артели, или колхозу. В артели, указывалось в проекте, основные средства производства коллективизируются «при одновременном сохранении в данных условиях частной собственности крестьянина на мелкий инвентарь, мелкий скот, молочных коров и т. д., где они обслуживают потребительские нужды крестьянской семьи». Доводы комиссии заключались в том, что это устройство совместного хозяйства более всего подходит середняку, который будет преобладать в колхозах и сохранять в течение ряда лет «черты индивидуального крестьянина со свойственными ему колебаниями»⁴⁰.

Наибольшие затруднения вызвал у комиссии вопрос, что делать с кулаком. В решениях Ноябрьского пленума нашла отражение политика ликвидации кулачества как класса. Но, как это часто случается в политике, вся проблема сводилась к вопросу «как?». Было совершенно ясно, что экспроприации должны подвергнуться все кулаки без исключения. Но при каких обстоятельствах можно было разрешить вступление в колхоз тому, кто хотя официально и относился к категории кулаков, но с готовностью примирился бы с новой ситуацией и продолжал бы усердно трудиться? Принимая во внимание, что кулаки являются наиболее трудолюбивыми и предприимчивыми элементами в деревне, те из большевиков, кто одобрял политику жесткого давления, но не массового террора, особенно если его можно было избежать, считали, что вступление в колхоз таких элементов возможно.

В проекте постановления выразилось нежелание большинства членов комиссии принять ту политическую линию, которая безоговорочно требовала недопущения кулаков в колхозы. В проекте кулаки разделялись на три различные категории: те, кто будет активно оказывать сопротивление коллективизации; те, кто хотя и будет сопротивляться с наименьшим упорством, но так до конца и не примирится с всеобщей коллективизацией; те, кто готов подчиниться и сотрудничать в рамках новой хозяйственной системы. Первая категория по решению деревенского схода или сельсовета будет арестована и отправлена в ссылку в отдаленные районы. Кулаки второй категории подвергнутся выселению — опять-таки на основании решения схода или сельсовета — за пределы района своего проживания. К кулакам же третьей категории будут относиться как к потенциальным колхозным труженикам. Однако перед тем, как они смогут стать полноправными членами колхозов, им надо будет выдержать испытательный период от трех до пяти лет с лишением избирательных прав. Принимая этот дифференцированный подход к кулакам, комиссия исходила из соображений пользы, которую принесли бы задействованные — когда это было бы возможно — в хозяйстве кулаки и члены их семей. Кроме того, комиссия рассчитывала, что изоляция «самых антисоветских элементов» ослабит сопротивление всех остальных⁴¹.

Смысл составленного комиссией проекта постановления заключался, таким образом, в следующем: немедленно приступить к массовой коллективизации, сочетавшей в себе жесткое административное давление сверху и крутые меры против «самых антисоветских элементов» с некоторой сдержанностью и гибкостью, призванными примирить крестьянские массы с новыми условиями жизни. Однако такой подход расходился с намечаемой Сталиным стратегией террора. Чтобы заставить «вытянуться» огромные массы еще не охваченных коллективизацией крестьян, требовалось продемонстрировать им крайнюю необходимость этого. Надо было пробудить в них желание избежать тех невзгод, обрушившихся на не вступившее в колхоз меньшинство, получившее клеймо классового врага, — меньшинство, к которому мог бы быть причислен вместе со своей семьей всякий сопротивляющийся коллективизации крестьянин. Как же реализовать такую стратегию, если кулаки одной категории, хотя и лишенные некоторых гражданских прав, будут приняты в колхозы, а кулаки другой категории будут высланы не в «отдаленные» районы, но лишь за пределы района проживания?

О том, что Сталин действительно рассуждал таким образом, свидетельствует его отрицательная реакция на проект постановления, представленный 22 декабря на рассмотрение Политбюро. Возможно, имеет здесь важное значение и дата. В голове Сталина все еще звучали с прошедшего дня приуроченные к его пятидесятилетию официальные приветствия, в которых его величали «лучшим ленинцем» и «несгибаемым большевиком». Может быть, у неизменно самоуверенного Сталина голова слегка закружилась от успехов. Так или иначе, но проектом доволен он не был. Ему хотелось бы, чтобы документ был несколько короче. Не удовлетворяли его и предложенные в нем сроки коллективизации, особенно для зернопроизводящих регионов. Кроме того, не понравились Сталину и намеченные в проекте пределы обобществления крестьянской собственности. Также с недовольством отнесся он к тому, что за крестьянами оставляли право добровольного выхода из колхоза. Посоветовавшись с Молотовым, во всем с ним, конечно, согласившимся, Сталин возвратил комиссии проект постановления, снабдив его своими комментариями и указаниями для переработки. Когда 25 декабря Политбюро собралось, по-видимому, на свое обыкновенное еженедельное заседание, оно, выслушав критические замечания Сталина по проекту постановления, отложило его обсуждение⁴².

Второго января 1930 г. комиссия представила на рассмотрение переработанный вариант проекта постановления. Под давлением Сталина, желавшего сократить сроки коллективизации для основных зернопроизводящих регионов, комиссия вместо намеченных ранее двух-трех лет определила для проведения коллективизации на Северном Кавказе и на Нижней и Средней Волге всего один-два года. Вероятно, под нажимом Сталина, заявившего в своем выступлении 27 декабря, что кулак ни под каким видом не должен допускаться в колхоз, комиссия исключила из проекта положение о том, что кулаки, желающие включиться в новую систему хозяйственных отношений, могут стать членами колхозов на положении испытуемых.

Но даже в этом пересмотренном и, кажется, уже окончательном виде проект постановления оказался неприемлемым для Сталина. Поэтому один из членов комиссии, Т.Р. Рыскулов, заместитель председателя Совнаркома, воодушевленный жесткой линией Сталина и, вероятно, даже по его личному распоряжению, представил на рассмотрение Политбюро ряд еще более радикальных предложений, разработанных в духе сталинского подхода к коллективизации: наращивать темпы коллективизации не только в зернопроизводящих регионах, но и в регионах с преобладанием животноводства и выращивания технических культур; вместо положения о возможности оставить в собственности крестьян мелкого инвентаря и домашней птицы дать «категорическое указание об обобществлении вне всяких ограничений»; совершенно исключить из проекта положение, предусматривающее право выхода из колхоза. По поводу этого последнего пункта Рыскулов в своей записке подчеркивает, что комиссия хочет «революционный характер колхозов подменить сугубой добровольностью»⁴³.

Сталин приложил все усилия, чтобы предложения Рыскулова были приняты. Он способствовал исключению из проекта таких положений, как положение о сохранении в собственности крестьян мелкого скота, домашней птицы, инвентаря и положение о добровольном выходе из колхозов. Ему не стоило большого труда сделать так, как хотелось-. 4 января он совместно с председателем комиссии Яковлевым подготовил окончательный вариант постановления⁴⁴.

Так появилось изданное от имени ЦКВКП(б) постановление от 5 января 1930 г. Оно было озаглавлено так: «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Лаконичность, четкость определения сроков, полное отсутствие успокаивающих крестьян заверений, которые тщетно пытались внести члены комиссии Политбюро, и, самое главное, зловещее краткое указание на недопустимость принятия кулаков в колхозы делали этот документ выражением сталинской стратегии террора.

Действуя таким образом, Сталин руководствовался одними экономическими соображениями. Многие стройки индустриализации развертывались в отдаленных и климатически крайне неблагоприятных регионах страны, ничем не притягивавших большую часть советских людей. Однако туда можно было бы отправить большое количество крестьян и использовать их дешевый труд на самых тяжелых работах, предоставляя им лишь самое необходимое для существования. В связи с этим заслуживает внимания и тот факт, что в резолюции Ноябрьского пленума ЦК ВКП(б) говорилось о необходимости «усилить развитие экспортных отраслей экономики». Ставка прежде всего делалась на экспорт леса. Лесные же богатства России, а следовательно, и лесовырубки были сосредоточены на Крайнем Севере. До начала первой пятилетки в СССР существовала серьезная проблема безработицы. Проведение индустриализации стало одним из путей поглощения излишней рабочей силы. Однако, за исключением немногих энтузиастов из числа коммунистов и преданной их идеям молодежи, было мало желающих добровольно отправиться в суровые северные леса или на стройплощадки в восточных регионах России⁴⁵.

Хорошо помня о том, как Петр, пытаясь сделать Россию великой и могучей, широко (для своего времени) применял принудительный труд, Сталин, несомненно, понимал, что значит наличие огромного подневольного людского резерва. Эту громадную массу людей можно было бы использовать на любых работах, не заботясь о материальном стимулировании их труда. Поэтому Сталин все настойчивей и настойчивей требовал поголовной депортации кулаков в отдаленные регионы страны. Для этого кулак как таковой должен был получить клеймо «заклятого врага>>. Итак, выступая перед аграрниками-марксистами и говоря о недопустимости мягкого отношения к кулаку при проведении раскулачивания, Сталин заметил: «Снявши голову, по волосам не плачут»⁴⁶.

Но почему Сталин пошел на такой крайне неосторожный шаг, как исключение из подготовленного комиссией проекта положения о том, что после вступления в колхоз крестьянин может оставить у себя мелкий инвентарь, домашнюю птицу, корову и другую мелкую собственность? Как раз вопрос о мелкой собственности, остающейся у крестьянина, во многом определял разницу, которая существовала между коммуной и артелью, получавшей предпочтение в подготовленном комиссией проекте. Поскольку запланированное массовое раскулачивание путем террора должно было покончить с сомнениями колеблющихся середняков при вступлении в колхоз, почему бы не облегчить им этот трудный шаг, дав гарантию того, что они не будут лишены практически всего, что у них есть, за исключением разве что дома и одежды? Ответ на этот вопрос был связан с таким получившим распространение в деревне с осени 1929 г. угрожающим явлением — массовым убоем скота крестьянами, силой загнанными в колхоз.

Власти на разных уровнях, как местные, так и центральные, посчитали, что самый разумный способ бороться с такими действиями крестьян — перейти немедленно к «высшим формам» колхозов. Расчет был таков: мелкий скот, коровы и домашняя птица, пока они еще не попали под нож крестьянина-собственни-ка, должны стать общей собственностью всего коллектива. «В конце декабря 1929 г. правление Колхозцентра дало установку на максимальное обобществление скота и птицы в колхозах, т. е. фактически взяло курс не на артель, а на коммуну»⁴⁷ Еще раньше — 10 декабря — местным властям была направлена телеграмма, в которой содержалось требование обеспечить к концу весеннего сева в крупных колхозах и районах сплошной коллективизации обобществление крупного рогатого скота и коров на 100%, свиней на 80%, овец на 60%. В других постановлениях правление Колхозцентра предписывало обобществить всю домашнюю птицу и увеличить до 25% долю коммун в числе всех колхозов. Ивницкий, сообщающий все эти факты, кроме того, добавляет: «Об этом Сталин, Молотов и Каганович не могли не знать, так как все постановления Колхозцентра СССР посылались им для сведения, а принципиальные вопросы колхозного строительства Г.Н. Каминский и Т.А. Юркин (председатель правления Колхозцентра) согласовывали с ними»⁴⁸.

Ясно, что Сталин был одним из тех, кому конфискация крестьянской живности — вплоть до бегающих по двору цыплят — казалась единственно возможной реакцией на положение в деревне, сложившееся во второй половине 1929 г. в результате развернувшейся коллективизации. Постановление ЦК ВКП(б), которое получит широкую огласку и станет руководством для действий местных властей, не должно было противоречить направленным ранее по правительственным каналам инструкциям в связи с наметившейся среди крестьян тенденцией забивать скот, лишь бы не отдавать его в колхоз. Именно поэтому Сталин и решил вычеркнуть из проекта постановления решение комиссии Политбюро о сохранении у крестьян мелкой собственности. В противном случае ему пришлось бы бить отбой форсированной коллективизации. Однако против этого восставала его воинственная натура, этому не соответствовала вся его политическая ориентация.

Из всего вышесказанного следует, что Сталин поставил страну перед свершившимся фактом. Осуществляя из-за кулис политическое руководство партайно-государственным аппаратом, он сумел дать ход процессам, которые потом стали развиваться уже сами по себе и грозили выйти из-под контроля.

Некоторые западные историки ошибочно полагают, что Сталин подошел к этой революции сверху прагматически, без заранее обдуманного плана, не видя, куда движется страна под его руководством⁴⁹. Каким бы ни были его просчеты — а они, действительно, были огромными, — действовал он тем не менее обдуманно. Обратим внимание в этой связи на его собственные слова, произнесенные еще в 1927 г. Вспоминая те времена, когда он в годы Первой мировой войны в качестве политического ссыльного находился в северо-восточной Сибири, Сталин говорил: «Видали ли вы гребцов, гребущих честно, в поте лица, но не видящих того, куда их несет течение? Я видел таких гребцов на Енисее. Это — честные и неутомимые гребцы. Но беда их состоит в том, что они не видят и не хотят видеть того, что их может прибить волной к скале, где им грозит гибель»⁵⁰.

Воспоминание невольно оказалось пророческим. В отличие от енисейских гребцов этот «большевистский гребец на политических водах» считал, что знает, куда направляется его лодка. Однако он не сумел предвидеть того необычайно опасного порога, который находился за новой излучиной взбаламученных вод реки русской истории.

■щ

Примечания

¹ Выступление Я.Э. Рудэутака. XV] съезд ВКП(Б), 26 июня — 13 июля 1930 г. Стенографический отчет. М., 1930. Т. 2. Часть 2. С. 1239-1240.

²Ьуопз Еи§епе. Азз^птеп! т Цюр1а. М.У, 1937. Р. 387, 388. -■}. I

³Стопин И.В. Соч.Т. 13. С. 107, 108.

⁴Дмитриевский С. Советские портреты. Стокгольм, 1932. С. 103. В 1924 г. С. Дмитриевский возглавлял канцелярию наркомата иностранных дел, был хорошо информированным работником. В 1930 г., будучи первым секретарем полпредства СССР в Стокгольме, стал невозвращенцем.

⁵ БСЭ. М., 1940. Т. 46. С. 514. См. о структурах власти в сталинский период. Ко5еп/е1сИ Ыгек Епк. КпотЛес^е апс! РогУег: ТБе Ко1е о! ЗгаИп'з Зесге! СЬапсеЦегу 1п Ше 8оУ1е1 Зузгетз оГ Соуегптеш. СорепЬадеп, 1978 и (того же автора) ТЬе Сопызсопит оГ 1Ье Соттитзг СЬигсЬ, «Кизяап Шзюгу». Рапз 2-3. 1992. Р. 308-324.

⁶Ио$еп/еШ1 кЧек ЕПк. Кпо\Мес1(;е апс! Росуег... Р. 31,3 2,1 29-160; Дмитриевский С. Советские портреты... С. 108, 109; АШогкЬапоиА. 5га1!п апй Пае ЗочаеГ Соттишз! Рапу. М.У, 1959- СКар. 14; ВагттеА. Опе ЧЛао ЗипчуесЕ ТЬе ЦГе Зюгу оГ а Кизыап Цпйег [Ье5оУ1е1з. М.У, 1945. Р. 260-262.

⁷ «Диктатор Советского Союза» // «Социалистический вестник». 1933- Т. 19 С. 3-6. Статья подписана псевдонимом «Ив.*. Автором статьи был редактор этого эмигрантского меньшевистского журнала Б.И. Николаевский, опиравшийся на сведения из советских источников. Сходное описание расположения внутренних помещений приводится в кн.:Еицеп. Азз^птет... Р. 383-384, автор которой беседовал со Сталиным в его кабинете в здании ЦК.

⁸ТгоккуЕ ЗгаЬп: Ап Аррга1за1 оГ (Ье Мап апс1 РБз 1пПиепсе. Ей. апс! 1гапз|. СЬайез Ма1апаШЬ. М.У, 1967. Р. 388.

⁹Яо$еп/еШ1 №екЕПк. Клосу|ес!§е апс1 Рошег... Р. 92-94.

¹⁰ Речь на Первом всероссийском съезде крестьянских депутатов (1917 т.).Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 32. С. 186, 188.

¹¹ «Правда». 22 декабря 1929 г.

¹² «Коммунистическая революция*. Декабрь 1929. N8 22-23. С. 66.

¹³Богденко ММ. К истории начального этапа сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР

// «Вопросы истории». Май 19бЗ. N9 5. С. 20-21. |1к;;!4Т;>

444

Г'-

¹⁴ Там же. .

¹⁵ Там же.

¹⁽⁵Ивницкий Н.А. О начальном этапе сплошной коллективизации (осень 1929 — весна 1930 гг.) // «Вопросы истории КПСС». 1962. № 4- С. 64-65.

¹⁷БогденкоМ.Л. К истории... С. 30.

¹⁸Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1930 гг.). М., 1972. С. 159.

¹⁹МошковЮ.А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации. М., 1966. С. 6] -62.

²⁰ Там же.

²¹ Там же. С. 65.

²²НтЫизМ. Ниташгу Цргоогеё. И.У., 1929 Р 186-187. Также см.: НиЬЬаЫ В ТВе Есопописз оГ5оу1е1 А§-псиВиге, Ьопс1оп, 1939. Р. 103.

²³Абрамов Б. А. «Коллективизация сельского хозяйства в СССР» //ДаниловВ.П. (ред.). Очерки истории коллективизации. М, 1963. С. 96. Абрамов добавляет: «Провозглашая в статье, что середняки вступали в колхозы целыми районами, И.В. Сталин тем самым направлял партийные организации на проведение сплошной коллективизации».

²⁴Ивницкий Н.А. Классовая борьба... С. 76-77

²⁵См.-. Данилов В.П. (ред.). Очерки истории... Абрамов пишет: «Сталинская статья оказала давление на партийные кадры и даже повлияла на ход дискуссии о колхозном движении на ноябрьском пленуме». С. 96.

²⁶ Там же. С. 97.

²⁷Молотое В.М. О колхозном движении... // «Большевик». 30 ноября 1929 г. № 22. С. 11 -13.

²⁸ Там же. С. 16-17

²⁹ ВКП(б) в резолюциях. Ч. II (1925-1939), с. 363, 374.

³⁰Абрамов Б. А. О работе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам сплошной коллективизации // «Вопросы истории КПСС». 1964. № 1. С. 33- Письмо Баранова зачитал предсовнаркома РСФСР С И. Сырцов.

³¹Абрамов Б. А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР... С. 96.

³²Абрамов Б. А. О работе комиссии Политбюро... С. 33.

³³Ивницкий Н.А. О начальном этапе... С. 65; ДаниловВ.П. (ред.) Очерки истории... С. 43. Г-Н. Каминский был сопредседателем Колхозцентра.

³⁴Спитин И.В. Соч. Т. 12. С. 152-153-

³⁵ Архив Троцкого в Гарвардском университете (док. Т] 693). Источник представляет собой неопубликованное письмо (июнь 1928 г.) Моше Фрумкина, занимавшего в то время пост эамнаркома финансов и придерживавшегося умеренной линии. Фрумкин цитирует Молотова: «Надо ударить по кулаку так, чтобы середняк перед нами вытянулся*.

³⁶Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 149, 166-168, 170. (Курсив мой. — Р. Такер).

³⁷Абрамов Б. А. О работе комиссии... С. 33-35.

³⁸Ивницкий Н.А. О начальном этапе... С. 63.

³⁹Абрамов Б. А. О работе комиссии... С. 36; ВылцанМ.А. Ивницкий Н.А. \\ Поляков Ю.А. Некоторые проблемы истории коллективизации в СССР // «Вопросы истории*. 1965. № 3. С. 12.

^ю Абрамов Б. А. О работе комиссии... С. 36; Вылцан Л/Л, Ивницкий НА. и Поляков Ю.А Некоторые проблемы... С. 12.

⁴¹Абрамов Б. А. О работе комиссии... С. 40; Ивницкий Н.А. О начальном этапе... С. 68.

⁴²Абрамов Б.А. О работе комиссии... С. 40; Богденко М.Л. К истории... С. 26; Вылцан М. А., Ивницкий Н.А. иПаляковЮ.А. Некоторые проблемы... С. 6, 12.

⁴³Абрамов Б. А. О работе комиссии... С. 40-42. Не будучи крупным политическим деятелем, Рыскулов едва ли мог действовать по собственной инициативе. В своих действиях, по всей вероятности, он руководствовался указаниями Сталина.

⁴⁴Вылцан М. А., Ивницкий Н.А. и Поляков Ю.А. Некоторые проблемы... С. 6,12.

⁴⁵ В кн. «Ликвидация безработицы в СССР» (М., 1973. С. 142, 173) Л.С. Рогачевская утверждает, что в ап-

реле 1928 г. в СССР было 1,5 млн безработных, но к концу 1929 г. уже ощущалась нехватка рабочих рук, особенно на крупных стройках, О намеченных ноябрьским пленумом мерах по увеличению экспорта леса см.: ВКП(б) в резолюциях... С, 363.

⁴⁶Стопин ИВ. Соч. Т, 12. С. 170.

⁴⁷ЕогденкоМ.Л. К истории.,. С. 28.

⁴⁸Ивницкий Н.А. О начальном этапе... С. 66.

⁴⁹ См. например. ИеиПсЬегI. 5са1т: А РоШаса! Вю^гарЬу. 2п<3 ей Ы.У., 1968. Р. 273, 295; СаггЕ.Ы. ЗоааЦйт 1П Опе Соишгу, 1924-1929,1, 14.У, 1958.Р. 177, 185.

⁵⁰ Доклад XV съезду ВКП(б). Сталин И.В. Соч.Т, 10. С. 333.

«7 -

к? ..и

.'Ц

■т

,а;;м

■V*,,.. .р

ПЫЛ'

Г

г-, -. -,¹/. >. с

С”

*Ч'М.

-1<Г. .ил

.1,ч:

**-■■■ .,К» 1 О

о: * *

Культ и его творец

л.

Культ, личности приобрел такие чудовищные размеры главным образом потому, что сам Сталин поощрял и поддерживал возвеличивание его персоны.¹ '

Н. С. Хрущев. Речь на XX съезде КПСС, 1956

■ I : МЛ'

Мало кто знал, что имя Сталин символизировало для носителя некую идеальную личность и тесно было связано с образом партии как ордена меченосцев, Это неведение отчасти происходило из-за сознательного стремления Сталина показать всем своим поведением на людях, что он воплощение ленинской скромности, Более того, при общении со знакомыми ему людьми он постоянно выражал презрение к лести. Так, заканчивая письмо к Я. Шатуновскому, старому большевику, он писал: «Вы говорите о Вашей “преданности” мне. Может быть, это случайно сорвавшиеся фразы. Может быть.,, Но если это не случайная фраза, я бы советовал Вам отбросить прочь принцип “преданности” лицам. Это не по-большевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой»¹.

Однако этот человек, скрывавшийся за маской скромности, был ненасытен к проявлениям той преданности, которой он будто бы так пренебрегал. Об этой черте характера Сталина знали многие его товарищи по партии, проработавшие с ним много лет, а также разные должностные лица из его аппарата. Так, например, в 1930 г, журналист Юджин Лайон в частном разговоре с одним знавшим Сталина до и после революции человеком услышал следующее: «Сталин, — вспоминал тот, — имеет одну слабость. Свою ахиллесову пяту. Это — тщеславие, Он может делать вид, что раздражен хвалебными возгласами в свой адрес, но ничего не сделает, чтобы воспрепятствовать им. Он постоянно позволяет без труда убеждать себя, что коленопреклонение очень полезно в политике. Он так реагирует на малейшее пренебрежение своим достоинством, как если бы это был удар тока»².

Один эпизод из домашней жизни Сталина подтверждает только что приведенное наблюдение. В одной из комнат его кремлевской квартиры находилась клетка с попугаем. Сталин часто бывал в этой комнате, по привычке расхаживая взад-вперед и покуривая трубку, когда что-либо обдумывал. Шагая по комнате, он часто в силу дурной привычки сплевывал на пол, Как-то раз попугай изобразил этот грубый жест хозяина, Сталин в ответ не только не рассмеялся, но прямо-таки пришел в ярость. Просунув трубку в клетку, он ударом по голове убил птицу³. Каким бы незначительным ни был этот эпизод с репрессированным попугаем, он говорит о чем-то весьма важном — о страшной уязвимости болезненного сталинского самолюбия.

Проходивший в июне — июле 1930 г., в самый разгар коллективизации, XVI съезд ВКП(б) выразил в своей резолюции позицию Сталина: «Если конфискация земли у помещика была первым шагом Октябрьской революции в деревне, то переход к колхозам является вторг>ш, и притом решительным, шагом, который определяет важнейший этап в деле построения фундамента социалистического общества в СССР»⁴. Съезд стал свидетелем новой волны торжественных приветствий в его адрес. В первый день съезда, когда Сталин выступал с основным политическим докладом, «Правда» поместила на первой полосе большой рисунок, изображавший Сталина в профиль перед микрофоном на фоне висящего на стене портрета Ленина, также изображенного в профиль. Не требовалось особого напряжения мысли, чтобы понять смысл рисунка: Сталин — это Ленин сегодня.

Луи Фишер, освещавший работу съезда для журнала «Нейшн», заканчивал свое послесъездовское сообщение такими словами: «Хороший друг должен был бы посоветовать Сталину положить конец захлестнувшему всю страну разгулу славословий в его адрес... Я просмотрел газеты за период 1919-1922 гг. Ленин никогда не допускал такого фиглярства, причем его популярность была большей, чем та, на которую когда-либо мог надеяться Сталин... Если сам Сталин и не отвечает за это восхваление, то по крайней мере его терпит. А он ведь мог бы его прекратить одним нажатием кнопки», Сотрудник отдела информации Наркомата иностранных дел, информировавший Сталина об освещении в зарубежных средствах массовой информации происходящих в Советском Союзе событий, позднее рассказал Фишеру о том, что, когда он перевел Сталину только что процитированный выше отрывок из его статьи, Сталин со злостью воскликнул: «Сволочь!»⁵.

У Сталина в то время было несколько старых надежных друзей вроде Ворошилова, несколько льстивых соратников типа Кагановича, несколько обожателей или по крайней мере старающихся перед ним заискивать протеже из Секретариата ЦК. Конечно, большое количество рядовых коммунистов были готовы присягнуть ему на верность. Однако в высших партийных кругах к Сталину относились по-разному. Близкие друзья и мелкие чиновники видели или притворялись, что видят, в нем воплощенный идеал. Другие были лишь дружески к нему расположены и нередко оказывали ему поддержку, не пытаясь заискивать. Находились и такие, кто принимал Сталина с оговорками. Иные испытывали в отношении Сталина глубокие сомнения, а некоторые относились к нему отрицательно. К тому же многие старые большевики помнили о разных эпизодах из его политической биографии, которые ему хотелось бы забыть, потому что они противоречили его собственному представлению о себе самом,

Тогда как Сталин должен был подавить в своем сознании все расхождения между реальным и мнимым Сталиным, реальная партия в том виде, в котором она существовала в конце 30-х годов, не видела в этом необходимости. Опасность состояла в том, что его попытка доказать свое величие путем развязывания в деревне второй революции могла привести к катастрофическим последствиям и тем самым лишить Сталина значительной поддержки членов партии, на которых в этом случае он может обрушить свой смертоносный гнев.

« ч(ч:шг.") .снш!' 1.-х нибуф а чг г и- .'.ц.'кж,--

Первый среди философов гм- ,_п \

После XVI съезда ВКП(б) волна приветствий в адрес Сталина пошла на убыль. Хотя имя его все так же часто появлялось на страницах прессы, в оставшиеся месяцы 1930 г. и большую часть 1931 г. сплошного потока славословий не наблюдалось. Однако вскоре, в результате предпринятых самим Сталиным шагов, ситуация резко изменилась. Первый шаг был сделан на поприще философии.

Здесь в конце 20-х годов главенствовала школа сторонников гегелевской диалектики, возглавляемая А.М. Дебориным,

Хотя Ленин и имел на своем счету несколько философских работ, все же в те времена его ставили в области философии ниже Плеханова. Более того, ученики Деборина стремились превратить своего учителя в нового Энгельса или Ленина в области философии⁶. Что касается Сталина, он, в сущности, не имел вообще никакого веса среди философов-марксистов.

Сталина не удовлетворяло такое положение. В течение долгих лет он мечтал занять заметное место в марксистской философии и в 20-е годы методично продолжал расширять свои знания в этой области. В конце же 1929 г., выступая перед аграрниками-марксистами, он уже изложил одну из самых характерных для будущей сталинской философской школы идей: марксистская теория должна идти в ногу с нуждами практики.

Вскоре после этого трое молодых сотрудников Института красной профессуры — П. Юдин, М. Митин и В. Ральцевич — подхватили в своей статье в «Правде» высказанную Сталиным мысль. Они доказывали, что философия должна по-новому подойти к разрешению ряда теоретических вопросов, возникших в ходе практической деятельности по построению социализма в СССР. В статье высказывалась похвала Сталину за то, что он продемонстрировал «углубленное понимание марксистско-ленинской диалектики», теоретически обосновав идею борьбы как с левым, так и с правым уклоном. Затем авторы статьи призвали к подобной борьбе на два фронта и в области философии⁷ Хотя Дебо-рин не подвергся в этой статье открытой критике, в ней ясно указывалось, что его школа относится к враждебному философскому фронту. Авторы статьи в «Правде» фактически выступили как ядро новой, сталинской школы в советской философии. На то, что Сталин одобрил этих авторов, указывает примечание, сопровождающее статью: «Редакция присоединяется к основным положениям данной статьи».

Вскоре Сталин вмешался лично. Девятого декабря 1930 г, в беседе с группой философов из Института красной профессуры он высказал свою точку зрения по поводу положения в советской философии, Сталин, по свидетельству Митина, говорил о том, что «необходимо разворошить и перекопать весь хлам, который навален в вопросах философии и естествознания». Особенно же необходимо «разворошить все, что написано деборинской группой, то есть все, что есть ошибочного в области философии». По мнению Сталина, школа Деборина является философской формой ревизионизма, которую можно назвать «мень-шевиствующим идеализмом», Следует и далее, продолжал Сталин, выявлять ошибочные философские взгляды Плеханова, всегда свысока смотревшего на Ленина. Сталин особо подчеркивал в беседе с философами то, что Ленин возвел диалектический материализм на новую ступень. До Ленина, говорил он, материализм был атомистическим. Опираясь на новые научные открытия, Ленин с марксистской точки зрения проанализировал понятие материи, Хотя Ленин и создал очень много нового во всех разделах марксистской философии, он был скромен и не любил говорить о своем вкладе. Поэтому долг его учеников — осветить новаторскую роль Ленина в философии⁸.

Сталин явно претендовал на роль первого среди здравствующих философов-марксистов. Расчищая путь к самовозвышению, он использовал своих услужливых учеников для того, чтобы ниспровергнуть Плеханова и Деборина с занимаемого ими высокого положения в философии.

Хотя в беседе Сталин и не говорил напрямую о своих собственных философских заслугах, в ряде высказываний он их тем не менее подразумевал. Он избрал окольный путь для утверждения своего культа, используя с этой целью имя Ленина, Он превозносил Ленина как философа и в то же время предостерегал от опасности быть введенным в заблуждение настойчивым нежеланием Ленина говорить о своем вкладе в область философии. Смысл этой аргументации не утаился от Юдина и Митина. Они поняли, что скромность Сталина как философа не должна вводить их в заблуждение. Утверждая первенствующее положение Ленина в философии, Сталин выдвигал себя на ту же самую роль.

Затем последовали и другие шаги. Митиным заменили Деборина на посту главного редактора философского журнала «Под знаменем марксизма*. В 1931 г. журнал «Большевик» подверг жесткой критике обнаруженный в первом издании Большой Советской Энциклопедии «меньшевиствующий идеализм». Бичуя Деборина и других представителей его школы как разносчиков этой заразы, автор статьи в «Большевике» заявлял,- «Материалистическую диалектику действительно нужно разрабатывать, Но эта разработка должна быть произведена на основе трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина...»⁹. Здесь перед нами появляется уже та святая «четверка» — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, — которая станет символом сталинской эпохи, Четыре огромных портрета начнут вывешивать на фасаде Большого театра по таким торжественным дням, как 1 мая, 7 ноября и др,

Второй областью, избранной Сталиным для возведения здания своего собственного культа, стала область партийной истории, Тут затрагивался сугубо личный интерес Сталина — его революционная биография.

' ’ 1

О настоящих и иных большевиках ^

В начале 30-х годов изучение истории марксистского движения велось в условиях относительной свободы. Спорные вопросы подвергались серьезному обсуждению. Особо был выделен ряд вопросов, относившихся к истории СДПГ и к истории II Интернационала до 1914 г. Эти вопросы считались настолько важными, что Институт истории при Коммунистической академии создал в 1929 г. особую комиссию. Ее ученым секретарем был избран А,Г. Слуцкий,

В октябре 1930 г. в журнале «Пролетарская революция» появилась статья Слуцкого. Она была посвящена рассмотрению отношения Ленина к разного рода течениям внутри СДПГ до 1914 г. Группа «центристов», возглавляемая Карлом Каутским и Августом Бебелем, выступала против руководимого Эдуардом Бернштейном ревизионистского крыла. Многими, в том числе и Лениным, писал Слуцкий, позиция «центристов» отождествлялась с революционным марксизмом. Кроме того, в СДПГ имелась также группа левых радикалов, возглавляемых Розой Люксембург. Слуцкий писал, что Р. Люксембург еще в 19П г. осознала и стала открыто осуждать «оппортунистический» по сути своей характер центризма Каутского. Ленин же хотя и высказывал некоторые критические замечания в адрес руководства СДПГ в лице Каутского и Бебеля, продолжал тем не менее возлагать на него свои надежды. Дальнейшие события подтвердили «некоторую недооценку Лениным центристской опасности в СДПГ до войны»¹⁰.

Появление этой публикации свидетельствует о том, что в 1930 г., хотя и существовал культ Ленина, еще было возможно опубликовать статью, в которой Ленин изображался не как непогрешимый сверхгений. Правда, члены редакции «Пролетарской революции» — старые большевики Савельев, Адоратский, Ольминский, Баевский и Горин — все-таки почувствовали опасность подобной публикации. Они снабдили статью особым примечанием, где заявили, что сами не разделяют точку зрения Слуцкого и публикуют материал лишь «в целях дискуссии», Но ясно, они не ожидали, что эта статья вызовет настоящий взрыв. Сталин пришел в ярость и направил длинное письмо, озаглавленное «О некоторых вопросах истории большевизма», в редакцию журнала «Пролетарская революция». В конце октября 1931 г. письмо было опубликовано одновременно в двух журналах — «Пролетарская революция» и «Большевик».

В первую очередь Сталин извратил до неузнаваемости точку зрения Слуцкого. Он заявил, что обвинять Ленина в недооценке опасности центризма в предвоенной социал-демократии — значит обвинять его в недооценке опасности «прикрытого оппортунизма», что в свою очередь означает обвинять Ленина в том, что он до 1914 г. не был еще «настоящим большевиком», ибо настоящий большевик ни в коем случае не может недооценивать опасность прикрытого оппортунизма. Большевизм появился и утвердился в безжалостной борьбе со всеми течениями центризма. Это аксиома, Поэтому редакции не следовало бы выдавать «галиматью» и «жульническое крючкотворство» Слуцкого за дискуссионный материал. Истинность же ленинского большевизма неоспорима. Далее, Сталин был недоволен благосклонным отношением Слуцкого к Розе Люксембург и другим левым радикалам в предвоенной СДПГ. Его глубоко задевала сама мысль о том, что Ленин мог чему-то научиться у этих людей.

В письме появился сильный националистический оттенок сталинского большевизма. Оно выражало русско-центристский подход к истории европейского марксистского движения, В статье особо подчеркивалось, что у «русских большевиков» есть все основания с точки зрения своих взглядов расценивать степень марксистской революционности той или иной позиции зарубежных социал-демократов. В 1902 г. Ленин в работе «Что делать?» утверждал, что русский пролетариат сможет еще стать «авангардом международного революционного пролетариата». Последующие события прекрасно подтвердили этот прогноз. Не западные марксисты должны давать уроки своим русским товарищам, а наоборот.

Говорить и думать иначе — а именно это и делал Слуцкий — значит осуществлять не что иное, как «троцкистскую контрабанду». Желая придать больший вес этому грубому обвинению, Сталин заявлял следующее, Мысль Слуцкого о недооценке Лениным до 1914 г. опасности центризма — лишь ловкая попытка внушить «неискушенному читателю» идею о том, что Ленин стал настоящим революционером только после войны, после того как он «перевооружился» при помощи Троцкого, взяв его теорию о перерастании революции буржуазно-демократической в революцию социалистическую (теорию так называемой перманентной революции). В другом же месте письма Сталин отмечал, что Слуцкий утверждает, будто не найдено еще достаточного количества официальных ленинских документов, относящихся к рассматриваемому периоду. «Кто же, кроме безнадежных бюрократов, может полагаться на одни лишь бумажные документы? — вопрошает Сталин. — Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям?».

Ближе к концу письма стиль Сталина становился не просто грубым, но зловещим, Предоставив Слуцкому место для контрабанды, заявил он, редакция проявила «гнилой либерализм» по отношению к троцкистски настроенным элементам. Подобный настрой, продолжал Сталин, получил распространение и среди тех большевиков, которые не смогли уяснить себе, что троцкизм давно уже перестал быть одной из фракций коммунизма, а превратился в передовой отряд контрреволюционной буржуазии. В заключение Сталин подчеркивает: «Вот почему либерализм в отношении троцкизма, хотя бы и разбитого и замаскированного, есть головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу». Задача же редакции должна заключаться, по мнению Сталина, в том, чтобы «поднять вопрос изучения истории нашей партии на научные, большевистские рельсы и заострить внимание против троцкистских и всяких иных фальсификаторов истории нашей партии, систематически срывая с них маски».

Принимая во внимание то, что Сталин ранее говорил о центризме, нетрудно понять, почему его разгневали слова Слуцкого о том, что Ленин недооценивал опасность центризма в СДПГ. В 1928 г. Сталин утверждал, что бороться как с левым, так и с правым уклоном не значит еще быть центристом. Ленин ведь не являлся центристом, сражаясь, с одной стороны, с меньшевизмом, а с другой — с левым «сектантством», который он осудил в работе «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Центризм же означает «приспособленчество». Поэтому «эта идеология чужда и противна ленинизму»¹ Г Какие бы документы ни предъявляли «архивные крысы», мог ли настоящий революционер, т, е. большевик, недооценивать, хотя бы на миг, центристскую опасность? Согласно такому рассуждению, Слуцкий и ему подобные заслуживали не только беспощадного разноса в печати, но также и весьма сурового наказания, Вскоре после появления письма Сталина Слуцкий был арестован, Он провел в заключении около 20 лет¹².

Письмо Сталина послужило не только отдушиной для его гнева; оно преследовало, кроме того, и определенную цель. Сам факт его появления, а также его тон и содержание утверждали преклонение перед авторитетом Сталина при изучении истории партии. Готовя это письмо, Сталин присваивал себе роль первого историка партии и главного арбитра по всем спорным вопросам в этом весьма деликатном предмете. Публикация письма означала самоутверждение Сталина в качестве высшего авторитета в той самой области, которая станет главным элементом складывающегося в 30-е годы культа личности, — прошлое большевистской партии и та роль, которую играли в нем Сталин и другие известные большевики.

Как и в беседе с философами, Сталин в письме пытался утвердить свой культ посредством защиты непогрешимости Ленина. Превращая первого вождя партии в поставленный вне критики иконографический образ, автор письма подразумевал необходимость такого превращения и по отношению к его преемнику. В 1929 г. партия признала своим вождем Сталина в качестве наследника Ленина. Поэтому возникал вопрос, стоило ли историкам партии находить ошибки и недостатки в политическом прошлом Сталина, если письмо осуждало это в отношении прошлого Ленина. Такой вопрос не могли не задать весьма опытные в истолковании двусмысленностей партийные интеллектуалы, обдумывая или обсуждая друг с другом скрытый смысл сталинского письма. Сталин же делал им достаточно прозрачный намек, дважды использовав одну и ту же конструкцию; «Ленин (большевики)». Таким образом, Ленин по указке Сталина превратился в символ настоящей большевистской революционности,

Поставленное в скобках слово (т.е. «большевики») как бы во много раз усиливало революционную правоту Ленина. Конкретные имена не назывались, но значение слова не вызывало сомнений. Всякий историк партии, обладавший хотя бы минимальной долей сообразительности, смог бы догадаться, чье имя в этом списке должно стоять вслед за именем Ленина. В письме было прямо сказано, что надо оценивать партийное прошлое настоящих революционеров не на основе документов, которые могут откопать архивные крысы, а на основе их деяний. Как потом оказалось, «архи-архивной» крысой в Советском Союзе был не кто иной, как сам Сталин, хотя он жаждал не столько обнаружения документов, сколько их уничтожения.

Вдумавшись в скрытый смысл сталинского письма, неизбежно приходишь к такому заключению; историк партии не должен, как Слуцкий и ему подобные, руководствоваться любым имеющимся в его распоряжении документальным свидетельством, но априорно обязан опираться на то, что следует считать истиной, например что Ленин всегда «настоящий большевик», что он просто никак не мог недооценивать опасность центризма или что Сталии тоже «настоящий большевик», который никогда и ни при каких обстоятельствах не свернет с большевистских позиций, Назначение же документальных материалов — подтверждать это. Использовать их иначе — значит быть клеветником и фальсификатором. Следовательно, сталинская идея заключалась в том, что историк партии обязан фальсифицировать документальные свидетельства (в обыденном значении этого слова), если этого требует партийный взгляд на историю, выраженный или самим Сталиным, или удостоившимися выступать от его имени.

Аллилуйщики за работой

Письмо Сталина вызвало грандиозный шум на всех фронтах партийной истории и теории, Институты Коммунистической академии в спешном порядке созывали заседания, чтобы обсудить содержание этого письма.

Архивные материалы проливают свет на следующие события¹³. Все советские исторические журналы получили указания напечатать письмо Сталина, снабдив его соответствующими редакционными разъяснениями, касающимися той области, в которой специализировался журнал. В секретном письме от 26 ноября 1931 г. в редакцию журнала «Классовая борьба» Мехлис потребовал, чтобы все готовящиеся к печати материалы обязательно излагались через призму указаний тов. Сталина. Двадцать шестого ноября состоялось заседание Президиума Коммунистической академии, где обсуждалась реакция ее членов на сталинское письмо. К.Г. Лурье, ученый секретарь Общества историков-мар-ксистов, заявила, что троцкистская контрабанда уже выявлена в большом количестве научных работ. В своем выступлении она соединила разоблачение «контрабандистов» с критикой в адрес трех хорошо известных в партии лиц — Е. Ярославского, К. Радека, И. Минца.

Другие выступления показали, что не только история партии, но и все другие участки «теоретического фронта» приводились теперь в порядок в соответствии со сталинским письмом,

Лихорадочные поиски «троцкистской контрабанды» и «гнилого либерализма» не могли не взволновать некоторых деятелей партии и государства, находящихся на ответственных постах. Сталин еще не был абсолютным диктатором, и многие высокопоставленные лица еще не понимали, что он им становится. Некоторые из известных старых большевиков, в том числе Ольминский, Ярославский, в. Кнорин, Н. Лукин, пытались обуздать тех, кто принял письмо Сталина как новое Евангелие, В обнаруженных позднее в партархивах бумагах Ярославского такие люди были названы им «аллилуйщиками». Ярославский предупреждал о том, что есть некоторые беспринципные люди, пытающиеся «сделать капитал на этом вопросе» (т. е. письме Сталина). Однако указанное предостережение, как и написанная им от руки заметка, рассказывающая о том, «Как аллилуйщики обработали меня в 1931 г.», увидели свет лишь в 1966 г.^и

\

Месяц спустя после появления письма Сталина его команда вступила в борьбу с теми, кто высказывался за умеренность. Первого декабря 1931 г. по случаю десятилетней годовщины Института красной профессуры Каганович выступил с пространной речью перед его слушателями. Когда через несколько дней речь Кагановича была опубликована в «Правде», стало совершенно ясно, что она обращена ко всей советской интеллигенции вообще. Но «обращение» — не то слово. Скорее это выступление — многословный приказ, зачитанный строевым командиром Кагановичем: интеллигенция-армия должна была встать по стойке «смирно» перед излучающим свет истины письмом Сталина-генерала.

Каганович подчеркнул, что значение этого письма отнюдь не определяется мелкой фигурой бывшего меньшевика Слуцкого, разгромленного Сталиным лишь мимоходом. Значение письма — в разоблачении «гнилого либерализма» редакции журнала «Пролетарская революция», проявленного ею по отношению к тем, кто отклоняется от большевизма и искажает линию партии.

Завершая выступление, Каганович призвал к еще более старательному выискиванию ересей. Трудностей множество, сражение не закончено, классовая борьба продолжается. «Оппортунизм, — настойчиво подчеркивал Каганович, — пытается поэтому пролезть сейчас в наши ряды, прикрываясь, примазываясь, прикрашиваясь, ползя на брюхе, пытаясь проникнуть в щели, и в особенности старается влезть через ворота истории нашей партии». Радек был не прав, назвав в недавнем своем выступлении Коминтерн каналом, по которому течет в большевистскую партию множество различных течений и ручьев. Нет, партия не место слияния мутных ручьев, партия — это «монолитный поток», который может снести на своем пути все препятствия. Смысл этой метафоры был ясен: надо или присоединиться к этому «потоку», или быть им уничтоженным¹⁵.

Охота за ересями была подобна охоте на ведьм. Присоединиться означало больше, чем просто признаться в ошибках. Чтобы подтвердить истинность отречения, надо было еще и присоединиться к дружному хору обличителей. Доказать подлинность собственного большевизма можно было только путем разоблачения «троцкистской контрабанды» других, Таков был закон складывающейся ритуальной части политической культуры. Чтобы не быть разоблаченным или чтобы продемонстрировать, как искупается принадлежность к числу «ведьм», требовалось присоединиться к охоте на них.

Письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция» стало переломным моментом. Со времени его появления славословия в адрес Сталина превратились в одно из самих процветающих в России занятий. Ни одна из областей науки и культуры не освобождалась от задания искать в письме Сталина вдохновение для своей деятельности. В 1932 г. в февральском номере журнала «За социалистическое счетоводство» содержание сталинского письма обсуждалось в статье под названием «За большевистскую бдительность на теоретическом фронте счетоводства». Однако центральной темой оставалась история революции и роль Сталина в ней. Типичным примером является небольшая статья, появившаяся в «Правде» вскоре после появления письма Сталина. В ней критиковалась книга по истории Коминтерна на основании того, что имя Сталина было упомянуто на ее страницах всего два раза¹⁶.

Возвышение культа Сталина означало не закат культа Ленина, а его далеко идущие изменения. Вместо двух равных культов возник единый культ Ленина — Сталина, В некотором смысле фигура Ленина стала теперь даже еще больше. Он был первым сталинским «настоящим большевиком», который никогда не заблуждался. Ленин теперь был соединен, как сиамский близнец, со своим преемником, в результате чего он в некотором отношении оказался менее величественным. В наивысшей степени идеализировались лишь те стороны его жизни и деятельности, которые могли быть связанными с жизнью и деятельностью Сталина. То, что не имело никакого отношения к Сталину, отодвигалось на задний план. Получалось, что одни эпизоды из биографии Ленина должны были преуменьшаться, а другие, напротив, приукрашиваться таким образом, чтобы в идеализированной истории партии Сталин занимал подобающее ему место.

В соответствии с этим Сталина начали изображать как ближайшего сподвижника Ленина. О Сталине писали как о правой руке Ильича. Именно к Сталину Ленин всегда обращался — до революции и после — за советом и поддержкой в самые решающие моменты. Так, например, в редакционной статье «Правды» от 5 мая 1932 г., приуроченной к 20-летнему юбилею газеты, говорилось, что Ленин с самого начала почти каждый день писал для нее статьи «при самом близком участии и советах т. Сталина, особенно в тот период, когда Ленин скрывался в подполье». Итак, в этом сдвоенном культе более молодой лидер становится вторым Лениным и первенствует, когда Ленин не принимает непосредственного участия в событиях.

Потребовалось время, чтобы трезвомыслящие члены партии смогли понять смысл трансформированного культа вождя и приспособиться к его особым канонам. Так, один ревностный аллилуйщик, С.Е. Сэф, секретарь редакции журнала «Историк-марксист», предусмотрительно назвал статью, приуроченную к 50-летию смерти Маркса (март 1933 г.), «Маркс, Энгельс, Сталин». Однако пропуск имени Ленина заметили и исправили еще до того, как статья была отдана в печать¹⁷ Сэф так и не смог понять, что Ленин как совождь продолжал оставаться объектом культа. Тем не менее в этом сдвоенном культе фигура преемника начала уже возвышаться над фигурой предшественника.

С благоговением стали писать о начале революционной деятельности Сталина в Закавказье. Одна опубликованная в Грузии брошюра изображала Сталина как руководителя героической революционной подпольной организации в Батуми в 1901-1902 гг.¹⁸ Отмечая 14 марта 1933 г. 50-летие смерти Маркса, «Правда» восхваляла вклад Сталина в развитие теории материалистической диалектики. Получило распространение такое выражение: «классические труды Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина». Партиздат подвергся беспощадной критике за то, что в последнем издании сборника речей и статей Сталина под общим заглавием «Вопросы ленинизма» был допущен ряд мелких опечаток. «Как будто позволительно делать опечатки в работах т. Сталина!» — возмущался по этому поводу один критик¹⁹ Книга Сталина «Вопросы ленинизма» станет одним из бестселлеров во второй четверти XX в. К 1949 г. эта работа была опубликована на 52 иностранных языках общим тиражом 17 млн экземпляров.

нШ'НЩГ¹'' ,;г'Н.

Оборотная сторона культа

•Ш'Ц

Оборотной стороной сталинского самовозвеличивания была агрессивность. Он люто ненавидел тех, кто не разделял его самооценку.

Крайняя степень самоидеализации — подобно той, какую мы наблюдаем у Сталина, — неизбежно приводит к возникновению конфликтов как внутри самой личности, так и в ее отношениях с другими людьми. Будучи в лучшем случае, как всякий человек, ограниченным в своих возможностях и не застрахованным от ошибок, такой индивидуум непременно столкнется на практике с несоответствием своего реального «я» и реальных поступков своему же идеально-совершенному образу. За это ему приходится себя винить, осуждать, ругать и даже презирать — правда, бессознательно, так как его сознание может допустить либо те стороны жизни, которые согласуются или по крайней мере кажутся согласующимися с идеальным образом его собственного «я». Все то, от чего надо в себе отказаться и что подавить: недостатки, дурные черты, промахи, ошибки, просчеты, заблуждения и прегрешения, — составляет в совокупности ненавидимую часть этого «я».

Однако самоосуждение и ненависть к самому себе из-за того, что они существуют в подсознании, не становятся поэтому менее реальными. Они столь болезненно беспокоят человека, что он начинает ощущать потребность успокоить эту боль, обратив ненависть к самому себе против тех, кого он может оскорблять, винить, осуждать, презирать и часто даже наказывать. Такой перенос («проекция») ненависти к самому себе и вместе с ней всех тех недостатков и ошибок, которыми она была вызвана, на других означает, что человек начинает осознавать свои собственные недостатки как недостатки других, а ненависть к самому себе — как ненависть по отношению к другим. Это крайний способ внутренней самозащиты, играющей функцию катарсиса.

Подавленная в самоидеализирующемся человеке ненависть к самому себе отрицательно влияет на его чувство гордости. Появляется необходимость в регулярных успокаивающих заверениях извне в том, что он в действительности является тем, кем сам себя воображает. Такие заверения могут делать люди, чье мнение имеет для него значение. Таковыми для Сталина были советские граждане, советские коммунисты и иностранные. Как показывает процесс становления его культа личности в начале 30-х годов, Сталин ожидал от этих людей подтверждения своей идеализированной политической биографии.

Когда иные из этих людей ставили под сомнение истинность идеального образа Сталина, он чувствовал необходимость мщения²⁰. Не в силах предположить, что его идеализированное представление о самом себе может оказаться ошибочным, он должен был объяснить себе поведение таких людей как преднамеренную попытку оклеветать и очернить его. Вот истоки его мстительности, хорошо известной среди старых большевиков. В своей секретной беседе с Каменевым летом 1928 г. Бухарин назвал это сталинской «теорией сладкой мести»²¹.

Его глубоко затаенная ненависть к самому себе проецировалась с еще большей силой на тех, кто отрицал в нем идеального Сталина. Подобных людей в партии было много. Лишь с этого времени культ личности Сталина стал утверждаться в качестве эталона, которым должен был руководствоваться в своих выступлениях на собраниях и в разговорах, могущих быть подслушанными, всякий разумный партиец или любой другой советский человек. Ведь в недавнем прошлом в партии существовала некоторая свобода слова, немало коммунистов вызывали к себе враждебное отношение Сталина, поскольку они не идеализировали его, указывали на тот или иной недостаток генсека, преуменьшали его революционные заслуги, сомневались относительно его способности как руководителя, просто не соглашались с его взглядами. Чрезвычайным случаем был эпизод, когда в 1926 г. на одном из бурно проходивших заседаний Политбюро Троцкий с вызовом заявил, что Сталин выдвигает свою кандидатуру на пост могильщика революции. Впоследствии Юрий Пятаков, левый коммунист и соратник Троцкого, вспоминая эти слова, говорил: «Зачем Лев Давидович сказал это? Сталин не простит ему ни в третьем, ни в четвертом поколении»²². Менее драматичным, но не менее серьезным по своим последствиям был другой случай, происшедший с крупным ученым, знатоком Маркса, Давидом Рязановым. Как-то раз на одном из партийных собраний 20-х годов он услышал, как Сталин излагал теорию построения социализма в одной, отдельно взятой стране. По окончании собрания Рязанов подошел к нему и сказал: «Прекрати, Коба, не выставляй себя на посмешище. Все знают, что теория не твоя стихия»²³. В 1930 г. Рязанов еще возглавлял Институт Маркса-Ленина, однако его дни на посту директора уже были сочтены.

В сталинском образе мышления было четкое разграничение людей на верных друзей и подлых врагов. К числу первых относились те, кто подтверждал его идеализированное представление о самом себе, а ко вторым — те, кто не принимал этого. Люди, окружавшие Сталина, находились в большей опасности, чем они могли себе вообразить. Попасть из одной категории в другую было очень легко — достаточно было сказать или сделать что-нибудь, что вызвало бы его гнев. Дочь Сталина так описывала поведение своего отца в подобной ситуации. Если ему сообщали, что кто-то «говорит о вас дурно» и что есть факты, которые это доказывают, «тут с ним происходила резкая “психологическая метаморфоза”». Обратного пути уже не было. «Если он выбрасывал кого-либо, давно знакомого ему из своего сердца, — писала она, — если он уже переводил в своей душе этого человека в разряд «врагов», то невозможно было заводить с ним разговор об этом человеке. Сделать “обратный перевод” его из врагов, из мнимых врагов, назад он не был в состоянии и только бесился от подобных попыток»²⁴.

Если мы хотим понять, почему «обратного перевода» для Сталина не существовало, надо учитывать, что означало для него причислить кого-нибудь к стану врагов. Это означало, во-первых, что он относил человека к одной из выработанных большевистской политической культурой категорий — контрреволюционеров, антикоммунистов, врагов советской власти, классовых врагов, врагов народа. Сталину было абсолютно необходимо именно так оценить такого человека, а не просто как своего личного противника. Ведь, если человек становился врагом коммунизма, его критическое отношение к Сталину можно было истолковать как оппозицию вождю, являющемуся в силу своих гениальных способностей самым главным защитником коммунизма. Отрицательное отношение к Сталину таким образом превращалось в признание этим антикоммунистом факта, что партии очень повезло с таким вождем, как Сталин. Это как бы негативный способ утверждения идеального образа Сталина. Однако мстительность Сталина по отношению к такому человеку становилась нисколько не меньше.

То, что такой человек мог быть старым коммунистом, казавшимся искренне преданным партии и ее делу, для Сталина означало: этот человек — самый опасный тип врага, двурушник, скрывающийся под маской преданности партии и народу. Всякий, кого Сталин начинал рассматривать через призму такого образа врага, был обречен. Теперь любое изъявление чувства преданности становилось в глазах Сталина еще одним подтверждением двурушничества.

В характере Сталина была склонность к тяжбам. Он был пристрастен к использованию зала суда в качестве арены для своей мести. Излюбленная форма осуждения врагов — осуждение их на открытом процессе как преступников, публично признавшихся в заговоре против партии и дела коммунизма.

Политические процессы возникли в самом начале советской истории. Так называемый показательный процесс, означавший использование зала суда в политико-дидактических целях, был проведен еще при Ленине: тогда, в 1922 г., на скамье подсудимых оказались эсеры²⁵. При Сталине же судебные заседания стали похожи на драматические спектакли, как, например, Шахтинский процесс. Так же, как и настоящие актеры в театре, не только судьи и обвинители, но и сами подсудимые исполняли в них заранее отведенные им роли. Кульминацией всякого показательного процесса было признание. Играя главные роли, подсудимые со всеми мельчайшими подробностями сознавались в политических преступлениях, которые якобы совершали они сами и другие лица в рамках контрреволюционного заговора.

Выше мы уже говорили о различных политических целях первых показательных процессов: драматизировать опасность войны, придать воинственный настрой «культурной революции», внушить плановикам и хозяйственникам необходимость головокружительных темпов индустриализации, удалить сторонников правых с постов в управлении хозяйством, разгромить «правый уклон». В этих случаях потребность Сталина во врагах имела политические, а не психологические основания. Лично он мог даже не питать к тому или иному человеку никакой злобы. Об этом свидетельствует тот факт, что некоторые из жертв политических процессов начала 30-х годов были позднее освобождены. Однако в игру включались и психологические мотивы. Задействована была потребность в защите идеального образа и сведения счетов с разными людьми. В своих поступках Сталин руководствовался не только требованиями политики «революции сверху», но и интересами личного культа и жаждой мести.

Стандартным обвинением первых показательных процессов было обвинение во «вредительстве», т. е. в экономическом саботаже. Действительно, кое-где случаи вредительства имели место. Об одном из них, происшедшем в Магнитогорске, рассказывает, например, Джон Скотт. Как-то утром механики обнаружили, что подшипники и смазочные кольца большой турбины забиты песком. Позднее выяснилось, что сделано это было до крайности озлобленными рабочими из числа насильно пригнанных на стройку кулаков²⁶. Однако нет свидетельств о том, что такие случаи имели широкое распространение. В действительности был лишь один вредитель, действовавший в широких масштабах, — сам Сталин, неумело управлявший процессами экономического развития. Как по политическим, так и по психологическим соображениям ему надо было найти виновных, чтобы «спроецировать» на них всю ответственность за свои многочисленные промахи и ошибки. Итак, он везде находил сознательных вредителей и наказывал их — к величайшему ущербу для дела индустриализации, ибо, как правило, жертвы не только не были повинны во вредительстве, но, напротив, являлись трудолюбивыми и квалифицированными специалистами, делавшими все возможное, чтобы обеспечить успех начатым в промышленности преобразованиям.

Вопрос «Кто виноват?», поставленный в заглавие антикрепостнического романа А. Герцена (1845), превратился отныне в заклятый вопрос сталинской России. Отвечая на него, Сталин заявлял: «Не я!», а потом во всем обвинял «их — наших врагов». Показательные процессы были призваны доказать все это в драматически убедительном виде.

Меньшевистский процесс 1931г. (процесс «Союзного бюро меньшевиков») — поразительный пример политики оправдания Сталина. В то же время этот политический процесс использовался Сталиным для отмщения тем людям, которые фигурировали в его сознании как враги. Десять видных советских специалистов, большинство из которых имели меньшевистское прошлое, обвинялись в создании в 1928 г. контрреволюционной заговорщической организации «Союзное бюро ЦК РСДРП меньшевиков». Цель организации — руководство широкой вредительской деятельностью. «Союзное бюро» будто бы находилось в сговоре с «Меньшевистской делегацией» за границей (эта организация существовала в действительности), возглавляемой Рафаэлем Абрамовичем и другими лицами. Кроме того, подсудимых обвиняли в сотрудничестве с Промпартией и с еще одной внутренней контрреволюционной группой — неонародничес-кой Трудовой крестьянской партией. Предполагаемые руководители этой последней, в том числе такие известные экономисты-аграрники, как А.В. Чаянов и НД Кондратьев, были разоблачены и осуждены в 1930 г. как идейные вдохновители «правого уклона».

Трудовая крестьянская партия была чистейшей фикцией. Намек на ее существование можно было найти в рассказе-утопии, написанном всесторонне одаренным экономистом и писателем Чаяновым и опубликованном в начале 20-х годов. В нем изображена Россия будущего — теперь уже процветающая страна средних крестьянских хозяйств, опирающихся на современные деревенские общины под благим управлением Партии крестьянского труда. Чаянов и некоторые другие его коллеги — все лояльные интеллектуалы — были арестованы после того, как у заместителя председателя ОГПУ ЯД Агранова возникла идея — вероятно, поданная Сталиным — организовать показательный процесс, на котором бы раскрылось существование какой-нибудь заговорщической кулацкой крестьянской трудовой партии. Хотя оказавшихся жертвами людей и заставили при помощи пыток, давления и хитрости подписать все необходимые признания, дело получилось уж слишком дутым, чтобы его можно было выносить на показательный процесс. Поэтому разбиралось оно за закрытыми дверями. Чаянов же позднее погиб в заключении²⁷

Среди подсудимых, проходивших по «меньшевистскому» делу; были: известный экономист и влиятельный человеке Госплане В.Г. Громан, экономист Госбанка В. В. Шер, член ВСНХ А.М. Гинзбург, должностные лица Наркомата торговли — М.П. Якубович, АЛ. Соколовский, Л.Б. Залкинд, финансист А.Ю. Финн-Енота-евский, автор «Записок о революции» Н.Н. Суханов. Четверо других подсудимых обвинялись в сотрудничестве с «Союзным бюро», не являясь при этом его формальными членами. Среди них: В.К. Иков и И.И. Рубин (экономист, проработавший несколько лет в Институте Маркса-Энгельса). В обвинении говорилось, что в 1928 г. Р. Абрамович нелегально приехал в Советскую Россию с целью выяснения ситуации. Он предписал членам «Союзного бюро» организовать акции по созданию экономического кризиса, ведущего к внутреннему восстанию и вооруженной интервенции извне. Все четырнадцать подсудимых обвинялись во вредительской деятельности: преднамеренной дезорганизации сети потребительско-снабженческих кооперативов, нарушении сложившейся системы распределения продуктов, таким образом создавая «видимость» острого дефицита товаров в некоторых регионах страны; определении или слишком высоких, или слишком низких плановых показателей в целях развала экономики; саботаже кредитной системы Госбанка; сознательном принятии в Госплане разрушительных для хозяйства плановых смет²⁸. Короче говоря, обвиняемые взяли на себя большую часть уголовной ответственности за возникший благодаря Сталину в годы первой пятилетки хаос, бесхозяйственность и нищегу.

На самом-то деле никакого меньшевистского заговора не было так же, как и не существовало никакого «Союзного бюро». Абрамович смог убедительно доказать, что во время своей якобы нелегальной поездки в Россию в 1928 г. он находился в Западной Европе. Верно, что бывшие меньшевики, работавшие в советских хозяйственных органах, весьма критически оценивали нереальный характер планирования, возобладавшего в 1929 г. Громан же, в частности, даже смог предвидеть, что авантюристические шаги Сталина приведут к экономической катастрофе. Он говорил об этом на одном из собраний дискуссионного меньшевистского кружка, собиравшегося неофициально в течение 20-х годов и называвшего себя «Лигой наблюдателей»²⁹, щ щотч .уи,!К. гщ;./'*)

Единственная правда в обвинении состояла в том, что проходившие по делу имели контакты с меньшевиками за границей. Так, Иков переписывался с некоторыми живущими за границей меньшевиками. Кроме того, в руки нескольких обвиняемых попали номера издающегося в Берлине «Социалистического вестника». Что касается вредительства, то здесь не обошлось без Сталина и Микояна. Якубович, проведший много лет в лагерях и реабилитированный после смерти Сталина, рассказывал в своих показаниях Генеральному прокурору СССР следующее. Будучи начальником Управления промышленных товаров в возглавляемом Микояном Наркомате торговли, он однажды нарушил правительственное постановление о выделении некоторых видов товаров для отправки на стройки Магнитогорска и Кузнецка — вместо этого он направил их в Москву. Но, как говорил далее Якубович, сделал он это не по своей воле, а по прямому распоряжению Микояна, устно сообщившего ему, что таковы были указания самого Сталина. Когда же Якубович стал колебаться, так как от него требовали нарушения государственной распределительной политики, Микоян сказал ему так.- «Разве вы не знаете, кто такой Сталин?». И вот Якубович поступил так, как велел ему через Микояна сам Сталин. Через несколько же дней он прочитал в «Правде» о том, что он, Якубович, нарушает правительственное постановление, по своему произволу посылая в другое место предназначенные для Магнитогорска товары. На процессе Якубовича обвинили во вредительстве³⁰. Итак, Сталин заставил Якубовича через Микояна совершить тот единственный поступок, который дал основание для обвинения во вредительстве.

Как из показаний того же Якубовича, так и из других источников мы узнаем о том, как сломили и заставили обвиняемых — многие из которых были людьми необычайной моральной и физической силы — играть роли преступников на этом политическом процессе. Более всех приложил руку к самобичеванию и обвинению других Суханов. Его обманули, пообещав прощение за оказанные услуги. Находясь впоследствии в Верхнеуральском политическом изоляторе, он протестовал против такого коварства³¹. Алкоголика Громана склонили к сотрудничеству при помощи бутылки водки, которую то подавали ему, то отбирали в нужный момент. Икова, единственного из подсудимых, имевшего связи с меньшевиками за границей, подкупили обещанием мягкого приговора. Лишь его одного из всех, проходивших по делу, через восемь лет заключения выпустили на свободу и разрешили снова поселиться в Москве в 1939 г. Гинзбург и Якубович сопротивлялись упорнее остальных. Пока выдерживали, терпели пытки и избиения. Потом попытались совершить самоубийство, вскрыв себе вены. Наконец, подвергнутые тяжелой пытке — долгому лишению сна, — они сдались. Но даже при этом Якубович перестал сопротивляться только тогда, когда к нему привели его старого друга в. Шера и тот признал себя участником «Союзного бюро», а самого Якубовича назвал своим сообщником. Как-то раз, отказываясь признать одно из предъявленных ему обвинений, Якубович сказал своему следователю Наседкину: «Но вы должны понять, этого не было и не могло быть!». На что Наседкин ответил: «Я знаю, что этого не было, но таково требование Москвы».

Наконец мы сталкиваемся с самым удивительным поворотом: «Союзное бюро» в каком-то странном смысле действительно существовало — как организация, созданная самим ОГПУ. После того как Якубович был окончательно сломлен, между ним и другим обвиняемым, М.И. Тейтельбаумом, работавшим прежде в Наркомате внешней торговли, была устроена очная ставка. Когда в комнату вошел Якубович, следователь Апресян встал и вышел. Тейтельбаум сообщил Якубовичу, что его били и заставили признаться в том, что он брал взятки за границей с капиталистических торговых фирм; он же не может вынести мысль о том, что на суде его выставят в качестве мошенника; Апресян намекнул ему о необходимости переменить показания, признавшись в участии в контрреволюционном «Союзном бюро», тогда он становится виновным не во взяточничестве, а в контрреволюционном преступлении. «Товарищ Якубович, — продолжал Тейтельбаум, — умоляю вас — включите меня в “Союзное бюро”. Лучше я умру как контрреволюционер, а не как мошенник и негодяй». Тут в комнату вошел Апресян. «Ну как, договорились?» — обратился он к ним с усмешкой. Глядя в умоляющие глаза Тейтельбаума, Якубович тогда произнес-. «Я согласен. Подтверждаю участие Тейтельбаума в «Союзном бюро». После этого Апресян предложил Трйтельбауму написать на основе заявления Якубовича новое показание. Рассказывая о данном случае в своем письме к Генеральному прокурору, Якубович замечает: «Вот так было создано “Союзное бюро”».

Сталин вряд ли испытывал личную вражду по отношению к большей части обвиняемых, проходивших по первым политическим процессам. Однако были и те, кому он мстил как врагам. Как мы уже говорили выше, Громан в узком кругу — хотя вряд ли в тогдашней России мог существовать безопасный узкий круг — являлся весьма красноречивым критиком сталинской политики индустриализации. Суханов же разжег мстительность Сталина, опорочив его репутацию в своей книге «Записки о революции», хорошо известной в России в начале 20-х годов, несмотря на меньшевистское прошлое автора. В этой книге Суханов язвительно назвал Сталина «серым пятном» на фоне революционного 17-го года. Осуждение Суханова на процессе и последующее его тюремное заключение должны были казаться Сталину вполне заслуженным наказанием, которое должно было припугнуть партийных историков и также отбить у них охоту изображать Сталина в 1917 г. так, как сделал Суханов. Меньшевистский процесс был также средством мести Сталина и Давиду Рязанову. Хотя он и не был в числе подсудимых, один из них — Рубин, — подчиняясь оказываемому на него давлению, упомянул его имя. Позднее это было использовано для того, чтобы погубить Рязанова.

До каких пределов могла доходить мстительность Сталина по отношению к врагам вроде Рязанова, показывает обращение во время следствия с Рубиным, ранее работавшим под руководством Рязанова в Институте Маркса-Энгельса и очень уважающим его как своего наставника. После ареста Рубина с ним обращались со всей возможной жестокостью (так, в течение длительного времени он находился в карцере, размеры которого не позволяли ему даже передвигаться), но он все равно отказывался признаваться в преступлениях, которых не совершал. Наконец ОГПУ с помощью одного крайне дикого средства удалось сломить его. К Рубину приводили совершенно незнакомого ему человека, которого грозили застрелить, если он — Рубин — будет упорствовать. После двух таких посещений, каждое из которых оканчивалось убийством, Рубин сдался. На суде же он сообщил, что, узнав о скором своем аресте, немедленно отдал Рязанову на хранение запечатанный конверт, в котором находились документы, касающиеся меньшевистского заговора³². Рассказывают, что Рязанова потом вызвали на Политбюро и Сталин потребовал от него открыть место, где находились эти изобличающие материалы. Рязанов же ответил на это: «Вы их не найдете нигде, разве лишь там, куда сами положили»³³. Исключенный из партии и смещенный с поста директора института, Рязанов перебрался на жительство в Саратов — как бы в ссылку. Впоследствии он погиб во время Большого террора. Позднее, в 1931 г., Институт Маркса — Энгельса слили с Институтом Ленина. Во главе объединенного института был поставлен В.В. Адоратский, человек, заурядный в области марксизма, зато обладавший достаточной гибкостью и понимавший, что возвеличиванием Сталина как великого теоретика можно добиться безопасности и успеха.

Итак, внутренние личные потребности мстительного и прославляющего себя вождя наложили отпечаток на общественную жизнь и на деятельность всей государственной системы. Распространяемый повсеместно культ личности являл всему народу идеальный образ Сталина, подкрепляя уверенность последнего в том, что его величие реально и всеми признано. Его внутренние защитные механизмы трансформировались во внешние, отражающиеся в политической жизни.

Примечания

¹Сталин И.В. Соч. Т. [ 3- С. 6.

² Ьуопз Еицепе. А.чыдптеп! т1Дор1а. 14.У.. 1937. Р 263-264. ■ 'Ь. ''ТШ.я.. ЙГ

³ 1пСегУ1е^'^и115уес1апаА1Шиуе\'а. РгтсеЮп, 1969-

⁴ ВКП(б) в резолюциях... С. 428.

⁵ Сообщено автору Л. Фишером в частной беседе. Процитированный абзац см.-. ТБе Хайоп, 13 1930. Р. 176.

⁶}огаи$ку ИаЫЫ. 5оу1ес Матьт апс! Хасига! Зшепсе, 1917-1932. М.У., 1961 Р. 170. .

⁷ ♦Правда». 7 июня 1930 г.

⁸МитинМ. Боевые вопросы материалистической диалектики. М., 1936. С. 43-44 и Некоторые итоги и задачи работы на философском фронте // «Под знаменем марксизма». 1936. № 1. С. 25-26. О дате интервью см. хронологический указатель в: Сталин И.В. Соч. Т. 13- С. 401.

⁴ЧеремныхП Меньшевпствующий идеализм в работах БСЭ // «Большевик». 15 сентября 1931 г. № 17. С. 85.

¹⁰Слуцкий А. Большевики о германской с.-д. в период ее предвоенного кризиса // «Пролетарская революция». 1930. № 6. С. 37-72.

¹¹Сталин И.В. Соч. Т. 11. С. 281-282, 284.

¹²Д)'наевский В.А. Письмо И.В. Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» (окт. 1931 г.) и его последствия для советской исторической науки и судеб историков. Неопубликованная работа (Москва, 1989). С, 32.

¹³ Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам. 18-21 декабря 1962 г. (Москва, 1964). С. 19, 75, 263, 457. См. также: В.А.Дз’наевский. •Большевики и германские левые иа международной арене». В сб.: «Европа в новое и новейшее время». Сборник статей памяти академика Н М. Лукина. М., 1966. С. 508-509.

^ыД)’наевскийВ.А. Большевики... С. 509-512.

¹⁵ «Правда». 12 декабря 1931 г. Дунаевский (Большевики... С, 5 11) утверждает, что речь Кагановича с громогласными угрозами имела целью «навесить ярлыки троцкистов» на всех, кто отныне осмелится хоть в чем-то отойти от предложений Сталина.

¹⁶«Правда». 29 Декабря 1931 г. '• 2 . Ш..4 .ЯП.И'5Щ9'>‘

¹⁷Дунаевский В.А. Большевики... С. 511-512.

¹⁸ Сталин и Хашим (1901-1902 годы). Некоторые эпизоды из батумского подполья. Сухуми, 1934 г.

¹⁹ «Правда». 22 февраля 1933 г.

²⁰ Отмечая, что стремлению некоторых невротических личностей к славе неизменно сопутствует

♦потребность в триумфе мщения». Карен Хорни пишет: «Невроп 1ку мало расквитаться с обидчиком — он стремится одержать над ним триумфальную победу, нанеся еще более жестокий удар. Только полный триумф может удовлетворить его гордость и позволить ему вновь утвердиться в сознании собственного величия. Именно в связи с полным торжеством над противником как непременным условием самоутверждения невротическая мстительность приобретает столь упорный и непреклонный характер» //Йоте)’ К Ыеигоз1.ч апбНишап СгоиИт. №У, 1950.Р. 101, 103- Шп,...

²¹ Разговор Бухарина с Каменевым. Архив Троцкого, документ Т1897.

²²Оеи1зсЬег1. ТЬе РгорЬе1 Б!пагтес1: ТгоСзку, 1921-1929. БопЬоп, 1959. Р. 296-297. Дейчер ссылается на Виктора Сержа (5еще V \’\с ес шоп ёе Тгосзку. Раг1.ч, 1951), рассказ которого основывается на сведениях, сообщенных очевидцем — женой Троцкого Наталией Седовой.

²³ОеШзсЪегI. ЗсаМп. №У, 1966. Р. 290.

²⁴Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 48,64.

²⁵ См.:}атепМ. А КЬоту Тпа1 Цпс1ег Бешп: ТЬе Тпа1 оГ сЬе ЗошаЬ.чС Кеко1иСюпапей, Мойсоту 1922. ТЬе На^ие, 1982.

^2Й5со11}. ВеЫпс1 СЬе Бга1.т СатЬпс1(>е, Мам., 1942. Р. 186, 187.

²⁷Пенежко П. Какударили по чаяиовщине // «Огонек». 5-12 марта 1988г.№ 10. С. 6-8.

²⁸ Процесс контрреволюционной организации меньшевиков (1 марта — 9 марта 1931 г.). М., 1931 С. 11,37.

²⁹Валентинов Н. Из прошлого // «Социалистический вестник», апрель 1961 г. №4 (752). С. 68-72; АбрамовичР Меньшевистский процесс 1931 г. // Там же. Февраль-март 1961 г. № 2-3 (750-751), особ. с. 50, 51. Сталинскую злобу на меньшевиков Абрамович объясняет также шумными протестами меньшевиков за границей против террористических методов коллективизации и бед, которые несла стране сталинская индустриализация с ее бешеными темпами.

⁵⁰ Письмо меньшевика Михаила Якубовича генеральному прокурору СССР о процессе меньшевиков в 1931 г. Неполный перевод этого самиздатского документа на английский язык смМеЫиеЫеиК. Бес Н15югу)ис1ве... Р. 125-131-

³¹СИщаА. ТЬе Кия51ап Еш^та. БопЬоп, 1940. Р. 227. О том же писал Якубович генеральному прокурору СССР. Рой Медведев (Бес Шйсогу ,]ис1ве) утверждает, что после нескольких голодовок Суханов был освобожден, но в 1937 г, его расстреляли.

³² О происшедшем с Рубиным сообщила его сестра. См.-.Мес1еес1еи КоуА. Бес Ншогу)ис1§е,.. Р. 132-136.

³³5егуе V Метопй о Г а Кеуо1шюпагу, 1901-1941 ■ Тгапй. апс! ес1. Ресег 5ес1млск. Бопс1оп, ХУ, 1963. Р. 251.

V.,, ‘ 1. I'-^-

Яг* ■ ^-.IV

и'-

* 'Л-1

■\(у ’от и<) ^:-чт,х; *-

пь* г -я-1

*•

А'

* ^г\ »

!•

,'ЦГл

• ''Л:

:

П-!Г

■г; т:Кея³'п . тн. -о ,

НОН”?⁴.'*¹

гц;»Уг- ’., \\ .,-р

♦ ')?' ;«Н.

1(1

НОЮ'Ас'

В конце 20-х годов Советский Союз был еще преимущественно страной крестьянской. Более ⁴/₅ 150-миллионного населения проживало приблизительно в 600 тыс. деревень и сел, рассеянных по всей территории огромной страны. Следовательно, когда мы говорим о «второй революции') в деревне в 1929-1933 гг., то подразумеваем, что она затронула все общество.

На жизни горожан переворот в деревне сказался не только в резком ухудшении снабжения продуктами питания. Революционные перемены происходили также в городах. Нэпманы, которым в 1926-1927 гг. еще принадлежало 80% мелкой промышленности и более 1 /3 всей розничной торговли, исчезали так же, как исчезали из деревни сельские хозяева. Индустриализация означала не только строительство заводов в городах — она также отчасти вела к завоеванию городским населением необъятных просторов России. В некоторых местах возникали целые новые города, становившиеся аванпостами промышленной урбанизации в тех местах, где еще недавно была голая степь. Наиболее яркий пример — Комсомольск-на-Амуре, возведенный на Дальнем Востоке город с населением в 70 тыс. человек. Другой пример — Магнитогорск.

Насильственное переселение стало уделом очень многих согнанных со своих мест крестьян и других категорий населения. Однако еще страшнее была участь большего количества людей, отбывавших заключение и выполнявших самые тяжелые работы в особых лагерях, входящих в быстро расширяющуюся систему использования принудительного труда заключенных. Это придает вес гипотезе о том, что сталинская стратегия террора отчасти строилась на невысказанной идее использования в гигантских масштабах принудительного труда в народном хозяйстве. Вообще, идея и — в меньшей степени — практика использования принудительной рабочей силы восходят ко временам Ленина. Тогда же возникло представление о воспитательном значении принудительного труда. Концентрационные лагеря, предназначенные для изоляции тех, кого считали политическими врагами, появились вскоре после революции 1917 г. В 1924 г. Дзержинский предложил съезду деятелей советской юстиции использовать концентрационные лагеря для проведения «политики колонизации». В этих целях лагеря решено было размещать на еще не освоенных территориях; «где будет возможно, заставить заключенных — нравится им это или нет — заниматься производительным трудом»¹. Сталину лишь осталось претворить эту идею в жизнь, причем таким образом, что для бесчисленного множества людей «производительный труд» стал означать сводящий в могилу непосильный труд ради получения полуголодного пайка, едва лишь поддерживающего существо-

вание. Теперь все лагеря находились в подчинении вновь созданного особого отдела ОГПУ, получившего название «Главное управление исправительно-трудовых лагерей» (или ГУЛАГ). Слово «исправительный» не имело вообще никакого смысла, так как практически ко всем заключенным относились как к врагам, цель жизни которых — работать, пока их страдания не облегчит смерть. По своем истечении сроки заключения обыкновенно продлевались, в лучшем же случае продление срока заменялось принудительным поселением на прила-герной территории. Таким образом, положение заключенных не отличалось от положения рабов.

Число лагерей быстро росло. Так же быстро увеличивалось и количество заключенных: по приблизительным подсчетам, 320 тыс. человек в 1928 г.,ав 1931 г. почти 8 млн². Многие заключенные превратились по спискам в «наемных рабочих», использовавшихся на гигантских стройках ОГПУ, вроде Беломорско-Балтийского канала, проект строительства которого в 1930 г. лично одобрил Сталин. Принудительный труд использовался не только на стройках, но и на лесоповалах, сооружении дорог, в шахтах. Нередко ОГПУ заключало соглашения на применение подневольной рабочей силы с такими ведомствами, как, например, Наркомат рыбной промышленности. С 1929 г. сфера приложения принудительного труда определялась каждый год в рамках пятилетнего плана³.

Особый интерес Сталин проявлял к такой области экономики, как добыча золота. Это был источник твердой валюты, столь необходимой для финансирования индустриализации. Во главе Золотого треста встал в 1927 г. старый большевик Александр Серебровский. Назначению Серебровского предшествовала его беседа со Сталиным. Последний, прочитав рассказ «Золото Саттера» и другие произведения Брета Гарта, посвященные золотой лихорадке в Калифорнии, объявил Серебровскому, что те процессы, которые определили историю Калифорнии, аналогичны тем, которые пройдут в окраинных регионах России. Сначала будут добывать золото, а потом перейдут и к добыче других полезных ископаемых — угля, нефти, железной руды и т. п.⁴ В 1931-1932 гг. в рамках ОГПУ было создано особое подразделение, получившее название Даль-строй. Штаб его находился в Магадане. Перед новой организацией была поставлена задача — развитие золотодобывающей промышленности на Колыме с использованием принудительного труда. При своем первом руководителе Эдуарде Берзине Дальстрой проводил жестокий курс, и сибирская «золотая лихорадка» совершенно не походила на ту, которая поразила воображение Сталина при чтении Брета Гарта.

Западные историки зачастую используют слово «модернизация», характеризуя процессы индустриализации и урбанизации в СССР в годы первых пятилеток. На мой же взгляд, эти процессы явились прямым возвратом к тому, что более двух столетий назад практиковалось Петром Великим, применявшим принудительный крепостной труд на заводах и стройках. «Урбанизация» восточных регионов СССР была главным образом процессом роста империи ГУЛАГ⁵.

Революцию в деревне возглавили горожане. В 1930 г. в деревню было направлено 180 тыс. рабочих бригад, которые должны были заниматься организацией колхозов и ремонтом сельскохозяйственной техники. Еще одним проявлением вторжения города в деревню стал осуществляемый по решению Ноябрьского (1929) пленума ЦКВКП(б) набор так называемых двадцатипятитысячников — заводских рабочих, посылавшихся после прохождения краткосрочных курсов в деревню для организации колхозов. Большинство из них (около ⁴Д) были либо коммунистами, либо комсомольцами⁶. Официальная пропаганда называла их добровольцами, представителями стихийного движения среди рабочих, готовых возглавить революцию в деревне. Часть двадцатипятитысячников горела энтузиазмом быстрее осуществить коллективизацию. Некоторые присоединились к этому движению, соблазнившись обещанным материальным вознаграждением. Кое-кто из энтузиастов возвращался из деревни с негодованием. «Слишком много там несправедливостей, — говорили они, — это не коллективизация, а грабеж»⁷.

Стратегия террора в действии

Государственный террор включает в себя три элемента. Первый из них — это политическое руководство страны, использующее методы террора в своих целях. Второй элемент — та меньшая часть населения страны, которая избирается в качестве жертвы, причем таким устрашающим образом, чтобы оставшееся большинство, т. е. третий элемент, наблюдая их незавидную участь, стало бы действовать так, как того хотело политическое руководство. Одной из причин террора может быть смертельная ненависть вождя к жертвам. В этом случае (т. е. при сталинском терроре в деревне) первоначально преобладали политические соображения, однако, как мы увидим позже, реакция крестьян на политику террора привела Сталина в ярость.

Предвозвестником стратегии террора стал Молотов, который в 1928 г. заявил о том, что надо нанести кулаку «такой удар», чтобы середняк «вытянулся перед нами». Итак, жертвой стал кулак. Третьим элементом являлись остальные крестьяне, главным образом середняки, которых будут принуждать к вступлению в колхоз. Процесс заключался в следующем. Вначале кулацкие семьи лишали всей собственности, потом их сажали в теплушки и отправляли в глухие районы, где тех, кто выжил в пути (многие просто погибали), заставляли работать в крайне тяжелых условиях — или в концентрационных лагерях, или на стройках. Официальное наименование этих гонений — «раскулачивание».

Употребляя это слово, мы должны обязательно брать его в кавычки, так как оно искажает действительность. Слово «кулак» в советской терминологии не имело строго определенной смысловой нагрузки. Более того, официальная статистика относила к кулакам крайне незначительное число крестьян. В бедных деревнях, которых было очень много, кулаки отсутствовали полностью, если определять кулака как крестьянина, который использует наемный труд. Однако, когда требовалось террором загнать всех крестьян в колхоз, обязательно выискивали жертву, которая и подвергалась преследованиям. Поэтому во многих случаях жертвами насилия становились те крестьянские семьи, которые благодаря своей сметливости и трудолюбию были состоятельнее, чем соседи.

Писатель Василь Быков приводит пример из своего детства. Он родился в 1924 г. в бедной белорусской деревне, в которой совершенно не было кулаков. Но, поскольку активисты получили указание выбрать для репрессий нескольких крестьян, они обрекли на «раскулачивание» трех своих односельчан. Одного — за то, что тот имел корову и теленка; другого — за то, что у его лошади был еще и жеребенок, а третьего — за то, что во время уборки урожая какая-то дальняя родственница пришла ему помочь⁸. Случай, рассказанный Быковым, — типичный. Однако имелись и исключения. Так, в одном месте ответственный за коллективизацию коммунист из соседнего города, приехав в деревню, поставил посреди улицы стол, положил на него лист бумаги и пистолет, созвал всех крестьян на сход и заявил, что те, кто не пожелает записаться в колхоз, прямиком отправятся в Сибирь⁹.

Правительственное постановление от 1 февраля 1930 г. предписывало всем бедным крестьянам и батракам принимать активное участие в «раскулачивании». При этом оговаривалось, что конфискованная и переданная в неделимый фонд колхоза собственность кулаков будет составлять первоначальный «членский взнос» этих бедняков и батраков. Подобные приемы, столь напоминающие времена Гражданской войны, должны были привести к разжиганию классовой борьбы в деревне: бедняки становились материально заинтересованными в борьбе со своими более зажиточными соседями. О том, как это происходило на практике, поведал Джону Скотту и русскому рабочему Попову некий Шаб-ков, здоровенный кулацкий сын, работавший вместе с ними в Магнитогорске, но живший в «особом» секторе города.

«Тс! Только между нами троими. Деревенская беднота собирается вместе и решает: “Такой-то вот имеет шесть лошадей; мы не можем обойтись без них в колхозе; более того, в прошлом году он нанял какого-то человека, чтобы тот помогал ему при уборке урожая”. Далее они уведомляют ГПУ, и вот человек попался. Такой-то получает пять лет. Всю его собственность забирают и отдают новому колхозу. Иногда высылают всю семью. Когда за нами пришли, мой брат схватил ружье и стал стрелять в офицеров ГПУ. Те принялись стрелять в ответ. Мой брат был убит. Все это, конечно, для нас кончилось плохо. Мы все получили по пять лет, причем в разных местах. Я где-то слышал, что отец мой умер в декабре, однако я этого точно не знаю»¹⁰.

Неоспоримым фактом является участие некоторых представителей деревенской бедноты в «раскулачивании». Однако еще не решенным остается вопрос: сколь распространенным и сколь добровольным было это участие. Один западный ученый, проведший три года в советских лагерях (1939-1941) и ссылках, беседовал с теми, кто в начале 30-х годов жил в деревне. Он высказал мнение, что, хотя в каждой местности «можно было найти людей, готовых принять участие в насилиях и грабежах, особенно если это поддерживается властями», основная масса крестьян все же была глубоко потрясена приемами, при помощи которых проводилась «вторая аграрная революция», и не было той стихийности, характерной для 1917 г., когда крестьяне захватывали крупные поместья¹¹. Кроме того, материалы о проведении коллективизации в Смоленской области показывают, что отнюдь не все бедняки — не говоря уже о середняках — охотно участвовали в «раскулачивании». «Кое-кто из бедняков получал от состоятельных крестьян взятки: за это они должны были вычеркнуть их имена из списков на высылку. Некоторые же пытались собрать подписи под бумагой, в которой подчеркивались положительные качества тех, кому грозила конфискация имущества и ссылка. Нередко часть бедняков считала раскулачивание несправедливым и вредным, отказывалась голосовать за одобрение экспроприации и депортации, утаивала собственность кулаков или предупреждала кулаков через знакомых о грозящих им обыске и реквизиции»¹².

Коллективизация стала по сути гигантской партийно-полицейской операцией. Подтверждением этому служат документы Смоленского областного пар-тархива. В архиве сохранились не только материалы, непосредственно касающиеся этой области, но также копии циркуляров, рассылавшихся из Москвы по закрытым партийным каналам во все регионы страны. На местах в каждом районе для наблюдения за осуществлением этой партийно-полицейской операции создавались особые «тройки». В них входили первый секретарь райкома партии, председатель местного исполкома и руководитель районного отдела ОГПУ. За две недели они должны были описать всю подлежащую конфискации собственность. В то время среди тех, кого могли отнести к числу кулаков, прокатилась волна самоубийств. Некоторые из них убивали своих жен и детей, прежде чем покончить с собой. Кроме того, имели место фиктивные разводы, осуществлявшиеся с целью спасти жизнь членов семьи и сохранить хотя бы часть собственности. Многие крестьяне занялись «самораскулачиванием»: они продавали или раздавали все, что у них было, бросали свои дома и устремлялись на восток. В письме под грифом «совершенно секретно» от 12 февраля 1930 г., направленном всем районным «тройкам» Великолуцкого района Смоленской области, давались «ориентировочные цифры», определявшие количество подлежащих депортации кулаков. В конце этой директивы говорилось-. «Не должно быть никаких колебаний, никаких уступок правоуклонистским позициям и никакого пацифизма»¹³.

О чисто человеческой стороне «раскулачивания» мы узнаем из свидетельств множества очевидцев, опубликованных за границей и полностью подтверждаемых материалами Смоленского архива. Сцена «раскулачивания» ярко описана в мемуарах Виктора Кравченко, преуспевающего в то время молодого партийного функционера и хозяйственника. Когда его семья жила в Днепропетровске, она взяла к себе голодающую беспризорную девочку Катю. Ее семья была отправлена в ссылку, так как отца Кати обвинили в том, что он подкулачник. Они владели немногим — всего лишь лошадью, коровой, теленком, пятью овцами, несколькими поросятами и амбаром. Местные власти силой отняли у отца последнее зерно. Чтобы прокормить свою семью, ему пришлось зарезать свинью и теленка. После этого ему заявили, что резать домашний скот без разрешения — преступление. О том, что произошло дальше, Катя рассказывала следующее:

«Год назад как-то утром незнакомые люди подошли к дому. Один из них был из ГПУ, вместе с ним пришел также председатель нашего сельсовета. Третий человек записывал в какую-то книгу все, что было в доме, даже мебель, нашу одежду, горшки и кастрюли. Затем подъехали телеги, и все наши вещи были увезены. Оставшуюся же скотину погнали в колхоз... Нас всех поместили в старую церковь. Там уже находилось много других родителей с детьми из нашей деревни; все были с узелками, и все плакали. Здесь мы провели целую ночь в темноте, молясь и рыдая, молясь и рыдая. Наутро около тридцати семей в сопровождении вооруженных людей повели по дороге. Попадавшиеся по пути люди, завидев нас, крестились и начинали плакать. На станции было много таких же, как мы, но все — из разных деревень. Казалось, что нас тысячи. Нас всех затолкали в каменный амбар; мою же собачку по кличке Волчок туда не пустили, хотя она и шла за нами всю дорогу. Находясь в темноте, я слышала, как она выла снаружи. Через некоторое время нас выпустили и погнали к вагонам для скота — они стояли длинной вереницей. Но я нигде не заметила Волчка. Когда же я спросила о нем у охранника, он ударил меня ногой. Когда наш вагон был наполнен так, что в нем не было уже больше места — даже для того, чтобы стоять, — его заперли снаружи. Мы все завопили и стали молиться Богородице. Затем поезд поехал. Никто не знал, куда мы направляемся»¹⁴.

Слово «подкулачник» было тогда в ходу. Им называли крестьянина, которого ни по какому признаку нельзя было причислить к кулакам, но к которому относились именно как к кулаку только лишь потому, что он не содействовал коллективизации. Применение этого слова становилось все более необходимым, учитывая то сочувствие, которое проявляли многие крестьяне по отношению к своим состоятельным односельчанам, подвергаемым жестоким репрессиям властей. Местные власти находились под постоянным давлением вышестоящих органов, требовавших от них безукоризненного выполнения установленных для каждого района норм коллективизации. Поэтому неудивительно, что в докладе ОГПУ от 20 февраля 1930 г. сообщалось об увеличивающемся количестве арестов и «раскулачиваний» середняков. Там также отмечалось, что «бедные крестьяне, бывшие до революции батраками, но получившие теперь по дополнительной лошади или корове, также во многих случаях подвергались раскулачиванию» ¹⁵.

Сталин пытался осуществлять руководство переворотом в деревне, сидя в Москве. Он был вдалеке от тех мест, где господствовали страх, паника и неразбериха, спровоцированные его политическими решениями последних двух лет. Несколько месяцев спустя, делая доклад на XVI съезде ВКП(б), Сталин сравнил это «наступление по всему фронту» с военным наступлением, которое «не обходится без некоторых прорывов и заскоков на отдельных участках фронта»¹⁶. Военная метафора оказалась очень удачной. Аппарат Сталина превратился в штаб «революции сверху». С конца 1929 г. Информационный отдел ЦК ВКП(б) каждые пять-шесть дней направлял Сталину, а также Молотову и Кагановичу бюллетень о ходе коллективизации¹⁷

Из материалов партийных архивов ясно, что эти бюллетени сообщали о действительном положении и не скрывали негативных явлений. Так, например, И. Варейкис, секретарь обкома Центрально-Черноземной области, выступая 18 февраля 1930 г. на пленуме ЦКВКП(б), сказал, что «при проведении коллективизации допускаются массовые перегибы и методы насилия по отношению к середняку». Тогда же секретарь Московского областного комитета партии К. Бауман сообщил Политбюро о том, что «насильственная коллективизация» привела к вспышкам протеста среди крестьян в ряде районов области¹⁸.

Если Сталин как главнокомандующий крупным наступлением первоначально не предпринял в ответ на такую информацию никаких корректирующих мер, это объясняется тем, что, с его точки зрения, «перегибы» были стратегией террора в действии. С непреклонной решимостью он продолжал всеми силами вести сражение, цель которого — сломить одним ударом хребет крестьянскому сопротивлению коллективизации¹⁹. Добившись принятия оптимального варианта пятилетнего плана, которым он затем воспользовался для еще большего завышения плановых показателей по индустриализации, отвергнув относительно умеренные наметки плана по коллективизации с целью проведения революции на селе, путь к которой открыло правительственное постановление от 5 января 1930 г., Сталин теперь отменил эти сроки и вместо прежних одного-трех лет установил срок в три-четыре месяца, требуя охватить коллективизацией основную массу крестьян уже к началу весенней посевной кампании, т.е. к середине апреля. При этом Сталин, несомненно, был под влиянием чувства отчаяния, которое нарастало по мере поступления сведений о распространяющемся среди крестьян убое скота. Например, к началу 1930 г. в результате убоя скота, болезней и нехватки кормов в деревне резко сократилось количество лошадей. При отсутствии же достаточного числа тракторов лошади были не менее необходимы для колхозов, чем для частных хозяйств.

Если Сталин не собирался отступать ввиду столь опасного развития событий, ему ничего другого не оставалось, как безжалостно развивать и далее свое сокрушительное наступление. Таков был его выбор. Шестнадцатого января 1930 г. появилось правительственное постановление, дававшее районным властям право конфисковывать собственность тех кулаков, которые резали свой скот. В этом контексте слово «кулак» означало уже любого крестьянина. Так как очень много простых крестьянских семейств пускало под нож свой скот, это постановление (как в случае с семьей Кати) привело к тому, что огромное большинство середняцких хозяйств оказалось втянутым в водоворот «раскулачивания»²⁰.

Еще одним свидетельством настойчивости Сталина произвести превентивное изъятие скота является принятый Наркоматом земледелия и опубликованный 6 февраля 1930 г. в газете «Правда» Примерный устав сельскохозяйственной артели. В нем совершенно не предусматривалось сохранение у крестьян в качестве мелкой частной собственности отдельных видов домашних животных. Устав появился в таком виде, несмотря на то что во время его обсуждения на всесоюзной конференции представителей областей сплошной коллективизации 14 января было предложено внести в текст устава положение, позволявшее крестьянам-колхозникам владеть приусадебными участками и иметь продуктивный скот²¹. Как уже говорилось выше, Сталин убрал это положение из проекта готовящегося специальной комиссией Политбюро постановления ЦК на том основании, что оно будет более уместно в тексте Примерного устава сельскохозяйственной артели. По сути, Сталин требовал организации артелей, которые на практике вряд ли бы сильно отличались от той «высшей формы» артели, которая получила название «коммуна». Из всех же трех возможных форм колхозов коммуна была менее всего приемлемой для крестьянина.

Местные власти весьма опасались попасть под обвинение в «правом уклоне» в том случае, если им не удастся достичь тех переломных результатов, которых требовала от них Москва. Как разъясняет одно более позднее донесение о расследовании хода коллективизации на Среднем Поволжье, «перегибы в значительной мере объясняются тем, что районные и окружные работники, спасаясь от правого уклона, предпочли перегнуть, чем недогнутъ»²². Прокатившаяся по деревне страшная волна огульных репрессий стала следствием настойчивого требования ускорять коллективизацию и применять закон об убое скота в отношении всякого нарушившего его крестьянского хозяйства, вне зависимости от того, к какой категории оно относилось. Сталин поощрял это, во-первых, предпринимая определенные закулисные действия, и, во-вторых, выступая одновременно с соответствующими заявлениями.

Одним из закулисных действий стало сделанное Г.Н. Каминским по прямому или косвенному указанию Сталина особое заявление. Сменив 14 января 1930 г. пост председателя Колхозцентра на пост руководителя одного из отделов ЦК, Каминский оказался в прямом подчинении у Сталина. Позднее в том же месяце, выступая перед представителями районов сплошной коллективизации, Каминский заверял собравшихся: «Если в некотором деле вы перегнете и вас арестуют, то помните, что вас арестовали за революционное дело»²³. Хотя в то время арестовывали очень многих, нет никаких свидетельств того, что среди арестованных попадались чрезмерно ревностные коллективизаторы. Лично Сталиным была вдохновлена и очередная редакционная статья в «Правде» от 3 февраля 1930 г. В ней заявлялось, что «раскулачивание в районах сплошной коллективизации должно быть проведено максимально организованно и быстроо. Кроме того, в статье было сказано, что последняя наметка коллективизации — 75% бедняцко-середняцких хозяйств в 1930-1931 гг. — не является максимальной²⁴.

«Раскулачивание» имело место не только в зернопроизводящих районах, но также в Средней Азии и Закавказье и даже на Крайнем Севере. «Поспешное проведение раскулачивания, — отмечают историки, — было повсеместным»²⁵. В некоторых местах «раскулачиванию» подвергалось до 15% крестьянских хозяйств.

С точностью не было и, вероятно, никогда не будет установлено число «раскулаченных» и репрессированных крестьян. Согласно некоторым оценкам, экспроприации подверглось около 1 млн 100 тыс. крестьянских хозяйств (т. е.

около 7 млн человек). При этом около половины этих людей отправлялись в лагеря или на поселение на Крайний Север и в Сибирь²⁶. Экономист-аграрник В.А. Тихонов считает, что с 1929 г. до конца 1933 г. было ликвидировано около 3 млн крестьянских хозяйств, в результате чего не менее 15 млн человек остались без крова. Из этого числа около 2 млн человек смогли найти себе работу на стройках. Остальных же направили валить лес на Крайний Север, и около миллиона здоровых и сильных мужчин оказались в лагерях²⁷ В любом случае — цифры ужасающи.

Не следует считать, что это массовое переселение осуществлялось организованно и быстро. Россия не такая страна. Из-за перегруженности железных дорог поездам приходилось неделями везти на восток и север свой живой груз. Повсюду царила невероятная неразбериха, часто случались неполадки, но бывало и так, что по пути в лагеря попадались добрые люди, сохранившие чувство чести и рисковавшие своим благополучием, чтобы помочь какой-нибудь несчастной жертве. Многие крестьяне, видя, что их ожидает, просто бросали свои дома и скитались по стране в поисках пропитания и приемлемых условий жизни. Сопротивление крестьян коллективизации особенно упорным было на Украине. Столь большое количество украинских крестьян бродяжничало в поисках лучшей жизни, что один коммунист из Центральной Европы, покинувший Россию в 1933 г., заметил по этому поводу: «Украинская деревня ведет кочевую жизнь»²⁸. И действительно, все общество содрогалось в страшных конвульсиях.

В крайней ситуации и после нее л

_;-1 У Т^; ".г I

К концу февраля 1930 г. в верхних эшелонах власти в Москве происходило нечто серьезное. Сталин на какое-то время выпустил из рук руль управления событиями в деревне. Они угрожали выйти из-под контроля в результате его «наступления по всему фронту». Страна оказалась в чрезвычайной ситуации. Это сильно встревожило кое-кого из высокопоставленных лиц, и они наконец высказались, призывая к отступлению. Сталину ничего не оставалось, как согласиться с ними: кажется, он и сам понял, что альтернативы нет.

Результаты сокрушительного натиска коллективизации оказались впечатляющими — правда, только на бумаге. Уже 20 февраля около 14 млн крестьянских хозяйств было занесено в списки как коллективизированные²⁹. Это означало, что в самый кратчайший срок — примерно за семь недель после 1 января — силой удалось загнать в колхозы почти 10 млн крестьянских семей. Скрывавшаяся же за этим мнимым чудом действительность — хаос в деревне. Террор заставил середняка «вытянуться», т. е. записаться под нажимом в члены колхоза. Однако террор не смог убедить середняка в необходимости серьезного сотрудничества с властью. Многие вновь созданные колхозы существовали лишь на бумаге. В донесениях с мест, направляемых в Москву в течение всего января 1930 г., говорилось о том, что большое количество крестьян покидает колхозы. Раз их заставили вступить в колхозы административными методами, они теперь желают их покинуть. Еще серьезнее было то, что начатый крестьянами в последней четверти 1929 г. убой скота продолжался в гораздо больших масштабах и в начале 1930 г., и все попытки власти помешать этому процессу с помощью предупредительной конфискации оказались тщетными. Они только способствовали превращению колхоза в трижды ненавистную крестьянами коммуну. И это еще больше укрепило мрачную решимость крестьянина по необходимости вступать в нее — однако без своего собственного скота. ■ ■ и ггюп аддавек

Один сельский коммунист (он был братом девушки-горничной, работавшей в доме просоветски настроенного американского журналиста в Москве) рассказывал о том, как он загонял крестьян в колхозы в Клинском районе Московской области, хотя, по его словам, делал это вопреки собственным убеждениям. «Я созвал деревенский сход, — говорил он, — и сказал людям, что им необходимо вступить в колхоз, что это — распоряжение из Москвы и что в случае отказа их отправят в ссылку, а всю собственность заберут. В тот же вечер все записались в списки — все до единого. Не спрашивайте меня о том, что чувствовал я и что чувствовали они. И в тот же самый вечер они занялись тем, чем занимаются все сельские жители СССР, вынужденные вступить в колхозы, — они начали резать свой скот»⁵⁰. Согласно официальным данным, именно в течение двух месяцев — февраля и марта — 1930 г. попала под нож большая часть скота, погубленного за 1929/30 хозяйственный год: 1/4 всего рогатого скота, 1/3 свиней, более 1 /4 всех овец и коз⁵¹. За все время коллективизации (1928-1933) убой крестьянами своего скота характеризуется такими цифрами: 26,6 млн голов крупного рогатого скота (46,6%), 15,3 млн лошадей (47), 63,4 млн овец (65,1%)³².

Однако сопротивление крестьян было не только пассивным. В феврале и марте 1930 г. имели место крестьянские выступления, называемые советскими послесталинскими историками «антиколхозными» и даже «антисоветскими», и атмосфера в деревне накалилась до крайности. Крестьяне не ограничивались простыми поджогами. То тут, то там вспыхивали вооруженные восстания. С 17 декабря 1929 г. по 14 февраля 1930 г. в Центрально-Черноземной области произошло 38 вооруженных выступлений крестьян. В разных местах крестьяне-бунтовщики выдвигали такие, например, лозунги: «Мы за Советскую власть, но без коммунистов!», «Да здравствует Советская власть, но без колхоза!»⁵⁵. В Средней Азии в феврале произошли многочисленные крестьянские мятежи. В них принимало участие около 15 тыс. человек⁵⁴.

В некоторых местах крестьянские мятежи были столь серьезными, что невозможно было с ними справиться местными силами. Поэтому для их подавления посылали отряды специально из Москвы. Как рассказывал Хрущеву начальник Политического управления Московского военного округа, по всей Украине происходили забастовки и саботаж, поэтому для уборки сахарной свеклы мобилизовывались красноармейцы; а так как солдаты совершенно не разбирались в вопросах техники выращивания этой культуры, практически весь урожай был потерян!⁵⁵ Следует сказать, что взяться за оружие отчаявшихся крестьян заставила не только конфискация их собственности, но и сопровождавшая коллективизацию официальная антирелигиозная кампания.

В условиях этой зловещей обстановки проявили активность некоторые из высокопоставленных лиц. В середине февраля 1930 г. ряд членов Политбюро, в том числе Орджоникидзе и Калинин, а также представители Наркомата земледелия отправились в поездки по основным сельскохозяйственным областям. Их целью было выяснить обстановку и оказать местным властям помощь в подготовке к весенней посевной кампании. Столкнувшись с реальным положением дел в деревне, они пришли в ужас. Успех весенней посевной кампании оказался под вопросом, страна стояла перед угрозой страшного голода. Когда они вернулись в Москву, 24 февраля было созвано особое заседание ЦК ВКП(б), посвященное проблемам коллективизации. В выступлениях Калинина, Орджоникидзе и других красной нитью проходила мысль о том, что мелкие сельские функционеры не в состоянии эффективно проводить коллективизацию на основе приходивших из Москвы директив. Побывавший на Украине Орджоникидзе сказал, что они (т. е. власти на местах) руководствовались в своих действиях тем, что пишет «Правда», но «Правда» «очень часто дает неверные указания»³⁶. В контексте выступления Орджоникидзе «Правда» означала Сталина. Выраженное на заседании ЦК особое недовольство «Правдой» было вызвано тем, что газета, во-первых, не сумела провести четкую руководящую линию, определившую степень «обобществления» крестьянской собственности. И во-вторых, выступала за повышение темпов коллективизации³⁷

Мы не располагаем сведениями о том, что было сказано на этом заседании самим Сталиным, и вообще точно неизвестно, присутствовал он на нем или нет. Между тем, о крайнем замешательстве в Москве, свидетельствует донесение И.М. Варейкиса. Ранее, 18 февраля, он сообщал, что сплошная коллективизация в Центрально-Черноземном районе сопровождается массовыми перегибами, насилием над середняком. В последующем донесении через двенадцать дней он объявлял о завершении коллективизации в районе и одновременно заявлял о том, что «многие колхозы существуют лишь на бумаге», а среди крестьян растут «массовые антиколхозные движения». «В прошлом письме, — писал в заключение донесения Варейкис, — я просил поставить в ЦК (если можно, в Политбюро) сообщение о ходе коллективизации... Ответа до сих пор не получил. Имеет ли ЦК в виду заслушать сообщение? Если имеет, то когда?»³⁸.

Двадцать четвертого февраля на заседании ЦК, а также на нескольких проведенных тогда же заседаниях Политбюро приняли решение несколько изменить политику в деревне в связи с крайним, вызванным стратегией Сталина кризисом. Еще ранее, 20 февраля, после окончания специально созванной встречи представителей азиатских республик ЦКВКП(б) издал постановление, осуждающее механическое перенесение принятых для зернопроизводящих районов высоких темпов коллективизации в «национальные, экономически отсталые регионы». Этот призыв притормозить с коллективизацией в большинстве национальных республик отразился в редакционной статье газеты «Правда» от 27 февраля 1930 г. Двадцать первого февраля ЦК украинской КП(б), действуя в соответствии с рекомендациями Орджоникидзе, потребовал от нижестоящих партийных организаций прекратить обобществление мелкого скота. Кроме того, редакционные статьи «Правды» от 21 и 22 февраля требовали приостановить обобществление домашнего скота, включая свиней и птиц. По настоянию секретарей обкомов партии и большинства членов Политбюро в конце февраля ЦК внес ряд изменений в Примерный устав сельскохозяйственной артели³⁹. В новом виде он был опубликован в «Правде» 2 марта 1930 г. Пересмотренный и расширенный вариант устава в отличие от первоначального от 6 февраля предусматривал возможность сохранения в собственности вступившего в колхоз крестьянина мелкого инвентаря, нужного для работы на приусадебном участке, молочной коровы, какого-то количества овец, свиней и домашней птицы. Таким образом, положение, против которого столь настойчиво выступал Сталин, в конце концов все-таки вошло в текст официального документа.

Тем не менее все эти меры не смягчили ситуации в деревне. Требовался более веский политический ход. Поэтому Политбюро поручило Сталину подготовить особое заявление. При этом полагали, что Сталин, прежде чем обнародовать свое заявление, по старой большевистской традиции разошлет его членам Политбюро. Они, весьма вероятно, рассудили, что так как Сталин стоит во главе армии коллективизаторов, то ему-то и следует дать сигнал к отступлению. Однако они не учли умения Сталина обвести всех вокруг пальца. Подготовив статью, он распорядился о публикации, не обсудив ее заранее с членами Политбюро⁴⁰. И вот, когда 2 марта в «Правде» раздался сталинский трубный сигнал к отступлению, он звучал так, что привел в смятение и негодование партийные круги всех уровней.

Статья называлась «Головокружение от успехов». Лейтмотивом статьи была вина ревностных функционеров на местах за ошибки, допущенные при проведении кампании. В начале статьи Сталин хвастливо заявил, что ход коллективизации оказался удивительно успешным, так как на 20 февраля она охватила уже около половины всех крестьянских хозяйств. Такой успех, по словам Сталина, означал перевыполнение более чем в два раза пятилетнего плана по коллективизации. Тем самым «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным». Однако эти успехи, продолжал Сталин, имеют и свою теневую сторону. Успехи нередко пьянят людей, толкая их на «авантюристические попытки «в два счета» разрешить все вопросы социалистического строительства.

Далее Сталин приступил к разбору допущенных при проведении коллективизации ошибок. Во-первых, неверно и крайне глупо нарушать принцип добровольного характера вступления в колхоз и механически пересаживать образцы колхозного строительства в развитых районах в районы неразвитые, как, например, Туркестан. (Интересно отметить, что Сталин называл Советскую Среднюю Азию так, как звали ее в царские времена.) Там силой заставляли вступать в колхозы сопротивляющихся крестьян, а если они все-таки отказывались, грозили лишить их поливной воды и прекратить доставку промышленных товаров. Сталин подчеркивал, что между этой «политикой» унтера Пришибеева⁴¹ и политикой партии нет ничего общего. «Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов!». Во-вторых, имеют место недопустимые попытки выскочить из рамок артели и перепрыгнуть сразу к сельскохозяйственной коммуне, обобществляя при этом жилые постройки, мелкий скот и домашнюю птицу. Спрашивается, кому нужна эта головотяпская работа? И наконец, в-третьих: «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, “революционерах”, которые дело организации артели начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола — подумаешь, какая р-р-револю-ционность!». Воспроизводя подобным образом поздний ленинский сарказм об ультрареволюционности, Сталин завершает выступление кратким наставлением: «Искусство руководства есть серьезное дело. Нельзя отставать от движения, ибо отстать — значит оторваться от масс. Но нельзя и забегать вперед, ибо забежать вперед — значит потерять массы и изолировать себя».

«Виновен не я, а все прочие», — говорит чеховский унтер Пришибеев судье, разбирающему жалобу на его поведение. Точно так же поступает и Сталин. Виноват не он, а все прочие. Вот они-то и есть головотяпы в деле коллективизации. Но те, кого Сталин осуждал, хорошо знали, что многие из них воспринимали сталинскую стратегию коллективизации с тяжелым сердцем и внутренним протестом, а его самого считали архиголовотяпом, который, испортив все дело, возлагает на них вину. Его обвинения оказывались столь вопиющей фальсификацией всего происходящего в деревне, что статья «Головокружение от успехов» вызвала среди сельской бюрократии панику и растерянность. Некоторые местные функционеры запрещали людям читать эту статью или даже вырезали ее из распространявшихся у них номеров «Правды». После смерти Сталина в партийных архивах обнаружено следующее заявление секретаря Де-довичского райкома комсомола в Сибири: «Статья Сталина неправильная. Она развалит всю работу»⁴². .^еч. / /:>.о к а; ид..''

Как отмечалось выше, во второй половине февраля Сталин как будто утратил контроль над происходившими событиями. Теперь же он снова стал хозяином положения. Дело не только в том, что верховная власть Сталина была слишком крепка, чтобы ее можно было бы легко поколебать. В тот критический момент высокопоставленные лица, вероятно, боялись предпринимать какие-то меры, которые позволили бы сделать вывод о смятении в режиме. Тем не менее статья «Головокружение от успехов», сгладив кризис в отношениях между государством и крестьянством, способствовала возникновению некоторой напряженности между Сталиным и бюрократией. Более того, эта статья не могла смягчить кризис и в деревне, ибо местным властям не представлялось никакой приемлемой линии, руководствуясь которой можно было бы распутать клубок проблем, связанных с ослаблением давления на крестьян.

В середине марта 1930 г. Орджоникидзе, Микоян и другие руководители направились в основные сельскохозяйственные районы, чтобы уладить создавшееся там положение. Собирались особые собрания, публиковались в местных газетах разъяснительные статьи. Однако цель — консолидация достигнутых результатов, провозглашенная в статье «Головокружение от успехов», — не была достигнута. Многие крестьяне, в особенности середняки, воспользовались неожиданным обращением партии к принципу добровольности при вступлении в колхоз. С середины марта по конец мая из колхозов вышло 8 млн крестьянских хозяйств. Тем не менее в основных зернопроизводящих районах советской власти удалось закрепиться на занятых рубежах.

Несмотря на провалы, решимость Сталина ничуть не ослабела. Он направил в деревни Кагановича, чтобы тот лично дал местным властям инструкции по дальнейшему осуществлению его жесткой линии. Двадцатого марта Каганович присутствовал на бюро райкома партии в г. Козлове (Центрально-Черноземный район) и дал там следующие указания: обеспечить к концу весенней посевной кампании проведение коллективно организованных полевых работ, исключить всех «антиколхозников» из колхозов, выделить им земельные участки за пределами колхоза и не предоставлять кредита⁴^. Для Сталина декларированное в его статье отступление явилось необходимым тактическим маневром в слишком затянувшейся кампании. Военизированный характер своего политического мышления он продемонстрировал в опубликованном в «Правде» от 3 апреля 1930 г. ответе на вопросы неких анонимных «товарищей колхозников». Сталин решительно отвергает мысль о том, что борьба с искривлениями партийной линии означает «отступление». Народ должен понять, говорил Сталин, что, как на любой войне, наступление может оказаться успешным лишь в том случае, когда занятые позиции закрепляются, силы перегруппировываются в соответствии с изменяющейся ситуацией, тыл подтягивается, а резервы подводятся. Все это делается для того, чтобы гарантировать себя от неожиданностей, ликвидировать отдельные прорывы, от которых не застраховано ни одно наступление, и подготовить таким образом полную ликвидацию врага⁴⁴.

Предотвратив поспешными уступками провал весенней посевной кампании, режиму удалось стабилизировать положение в деревне. Осенью Сталин приказал своим партийно-полицейским силам вновь приняться за насильственную коллективизацию. Статистика свидетельствует о неуклонном росте числа коллективизированных хозяйств: к 1 апреля 1931 г. было коллективизировано 13 млн крестьянских хозяйств, к середине 1932 г. — 14,9, к середине 1933 г.— 15,2, к середине 1934 г.— 15,7, к середине 1935г.— 17,3, к середине 1936 г. — 18,4, а к середине 1937 г. — 18,5, или 93%. В то же время произошло резкое сокращение численности крестьянских хозяйств: в середине 1929 г., накануне большого наступления, их было 25,5 млн, а теперь — всего 19,9 млн⁴⁵. Исчезновение 5,7 млн крестьянских хозяйств дает некоторое представление о тех потерях, к которым привела стратегия террора.

Когда к середине 1933 г. в целом по стране коллективизация охватила 65% крестьянских хозяйств, а в зернопроизводящих районах — более 90%, победа Сталина над крестьянством была обеспечена. В январе того же года, выступая перед ЦКВКП(б), он сказал, что за последние три года было создано более 200 тыс. коллективных хозяйств и около 5 тыс. зерновых и животноводческих совхозов, что теперь коллективизацией охвачено более 70% всех крестьянских площадей и что при этом пятилетний план по коллективизации перевыполнен в три раза⁴⁶.

Однако, заявил Сталин, борьба еще не окончена. Враг, т. е. разного рода граждане «из бывших» — частные торговцы, дворяне, священники, кулаки, подкулачники, белые офицеры, буржуазные интеллигенты и иные антисоветские элементы, скрывающиеся под маской «рабочих» и «крестьян», — все еще проявляют активность и вершат свои грязные дела изнутри советского строя, в том числе и внутри колхозной системы, при помощи вредительства. Такие вот вредители поджигают склады и ломают машины; причем некоторые враги, среди которых были даже профессора, в своем вредительском порыве доходят до того, что прививают крупному рогатому скоту чуму, сибирскую язву, а лошадям — инфекционный менингит. На заводах, железных дорогах и в торговле широко распространено воровство, однако особенно оно сильно в колхозах и совхозах.

Сталин предупреждал своих товарищей, коммунистов, против превращения колхоза в некую икону на основании того лишь, что он является формой социалистической хозяйственной деятельности. Именно в силу того, что коллективные хозяйства представляют собой «готовую форму массовой организации», они потенциально таят в себе еще большую опасность, чем раздробленные мелкие крестьянские хозяйства, ими вытесненные. В колхоз могут легко проникнуть контрреволюционные антисоветские элементы и использовать его в своих целях. Так и случилось на Северном Кавказе, где подобными враждебными элементами было создано «нечто вроде колхозов», используемых как легальное прикрытие для своих подпольных организаций. Перестав быть открытым врагом, кулак пытается делать вид, что он за колхоз, а на самом деле стремится вести внутри колхоза вредительскую деятельность. Чтобы выследить и обезвредить кулака, надо «обладать способностью сорвать маску с врага и показать колхозникам его действительное контрреволюционное лицо»⁴⁷ В словах Сталина о том, что колхозы становятся ареной деятельности антисоветских элементов, чувствуется намек на крестьянские волнения, имевшие место не только на Северном Кавказе, но и на Украине (1932). Об этих событиях рассказывает Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях. В то время он работал в Московском горкоме партии. Руководивший тогда горкомом Каганович вдруг неожиданно заявил, что едет по делам в Краснодар. Потом стало известно, что он поспешил туда, чтобы подавить бунт кубанских казаков, отказавшихся обрабатывать свои земли. В результате «целые поселения казаков были взяты и силою перемещены в Сибирь»⁴⁸. Согласно архивным документам, Каганович приказал подвергнуть массовым репрессиям местных партийных, советских и колхозных функционеров, которых он, следуя указаниям Сталина, посчитал ответственными за провал поставок зерна из этого края. Кроме высланных на север нескольких целых поселений, наказанию подверглось еще пятнадцать казацких сел. Их перестали снабжать промышленными товарами, закрыли в округе все базары, потребовали досрочно выплатить принудительные займы и уплатить все необходимые налоги. Партийные же организации Кубанского края постигла столь тщательная чистка, что они потеряли около 45% своих членов. Подобные операции Каганович и Молотов провели также на Украине и на Дону⁴⁹.

Создание особых партийно-полицейских органов, предназначенных для контроля за сельской бюрократией, — таков был один из ответов Сталина на проблемы со вчерашними крестьянами, превратившимися сегодня в колхозников. Названные «политическими отделами», эти органы создавались как в совхозах, так и на машинно-тракторных станциях (МТС). Последние с 1929 г. получили широкое распространение, являясь государственными предприятиями, осуществляющими за плату натурой техническое обслуживание колхозов. Примерно 5 тыс. политотделов должны были стать чрезвычайными органами по контролю над деревней. Работали в них посланные Центральным Комитетом коммунисты. По своему составу политотделы являлись смешанными партийно-правительственными органами. На МТС (а именно там было больше всего создано политотделов) во главе политотдела стоял заместитель директора станции, т. е. государственное должностное лицо. Заместителем же руководителя самого политотдела всегда был представитель местного отделения ОГПУ. Благодаря его присутствию политотдел превращался в карательный орган. Чаще всего работа таких представителей ОГПУ сводилась к проведению чисток среди персонала колхозов и МТС. Один из работников ОГПУ заявил своему непосредственному начальнику, т. е. руководителю политотдела, следующее: «Вам я не подчинен, работаю по особым указаниям ГПУ. Эти указания вас не касаются, я занимаюсь своей оперативной работой»⁵⁰. Уже с самого начала 30-х годов партия — государство под руководством Сталина — стала превращаться в такое государство, в котором карательные органы являлись главной движущей силой.

К весне 1933 г. дальнейшее широкое применение стратегии террора показалось Сталину ненужным. В одном циркуляре, сохранившемся в Смоленском партархиве, он приказывал изменить проводимую политику. В документе говорилось, что начавшееся в 1929 г. сопротивление колхозному движению заставило прибегнуть к массовым арестам и выселениям, а в 1932 г. вредительство и расхищение колхозной и совхозной собственности потребовали дальнейшего ужесточения репрессивных мер. Теперь же, отмечалось в этом циркуляре, победа колхозного строя обеспечена, и поэтому имеется возможность прекратить, как правило, применение массовых выселений и крайних форм репрессий в деревне. Однако, подчеркивал Сталин, это не означает прекращения классовой борьбы. Она неизбежно будет ужесточаться. Задача состоит в том, чтобы «улучшить старые способы борьбы, рационализировать их, сделать наши удары более меткими и организованными». Ради осуществления этой задачи сталинско-молотовская инструкция потребовала немедленного прекращения массовых выселений⁵¹.

Этот документ не только лишний раз подтверждает то, что кампания сталинской коллективизации от начала и до конца проводилась на основе стратегии террора. Он также содержит важное свидетельство того, что критическому положению в деревне в действительности не был положен конец со смягчением чрезвычайной ситуации начала 1930 г. Чрезвычайное положение миновало; кризис же сельского хозяйства становился хроническим.

Голодный тридцать третий ‘ ^

< «гг: ♦>- л

-И -.

Весной 1933 г. Сталин смог спокойно пойти на уменьшение размаха карательных операций, потому что к этому времени многие сельские регионы страны оказались в тисках страшного голода, который сокрушил последние остатки воли крестьян оказать сопротивление коллективизации. В народной памяти этот год остался «голодным тридцать третьим». В 1933 г. голод достиг своего апогея, однако он начался еще в 1932 г. и продолжался в 1934 г. Больше всего пострадали зернопроизводящие регионы, более остальных охваченные коллективизацией: Украина, Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье, Казахстан. В России наиболее пострадавшими были Южный Урал, Курская, Тамбовская, Вологодская и Архангельская области. Самый же сильный удар пришелся все-таки по Украине, где крестьянское сопротивление коллективизации оказалось особенно широким и мощным.

В то время, когда умирали от голода миллионы крестьян и их дети, советское правительство, рассчитывая получить необходимую для индустриализации валюту, отправляло за границу миллионы тонн хлеба. Экспорт зерна возрос с 2 млн тонн ежегодно в середине 20-х годов до 4,8 млн в 1930 г. и до 5,2 млн тонн в 1931 г.; потом, однако, количество экспортируемого хлеба упало до 1,8 и 1,7 млн тонн соответственно в 1932 и 1933 гг. и примерно до 800 тыс. тонн в 1934 г.⁵² Трагизм торговли человеческими жизнями в обмен на новые технологии выглядит еще более вопиющим, если учесть те низкие цены, по которым продавалось советское зерно на мировом рынке во времена Великой депрессии.

Этот голод был вызван не климатическими условиями, хотя действительно в 1931 г. на некоторые северо-восточные области обрушилась засуха, а в 1932 г. на Украине и Северном Кавказе неблагоприятные погодные условия привели, как заявил Сталин на январском (1933) пленуме ЦК ВКП(б), к «некоторым потерям урожая». Однако общее количество собранного зерна — почти 70 млн тонн в 1931 и 1932 гг. и 70 млн тонн в 1933 г. — не намного уступало тем урожаям в 72-73 млн тонн, при которых в течение практически всех 20-х годов питающаяся хлебом Россия жила вполне сносно⁵³. Этот голод называли по-разному — «организованный», «административный», «рукотворный». Человеком же, игравшим главную роль во всем этом, был Сталин.

Сталинский режим стал еще ожесточеннее использовать свои новые изобретения — колхозы и МТС — для выкачивания из деревни большего, чем прежде, количества зерна и других сельскохозяйственных продуктов. В 1926—1928 гг. обязательные государственные поставки зерна по номинальным ценам составляли всего 14% урожая; в 1929 г. их доля достигла уже 22,5%, в 1930 г. — 26,5, в 1931 г. — 33, а в 1933-1936 гг. — 39,5% ежегодно. При этом также увеличивались поставки мяса, молока и яиц, хотя их производство уменьшалось⁵⁴. Поскольку советская власть держала под контролем всю низшую бюрократию, постольку не было предела выкачиванию из деревенской России всего в ней производимого. Опасаясь подвергнуться аресту за провал государственных заданий, сельские функционеры делали все возможное, чтобы их осуществить, — независимо от цены человеческих страданий и ущерба для самого сельского хозяйства. Об этом свидетельствует гордая похвальба Сталина в январе 1933 г. Он заявил, что государство теперь может заготавливать ежегодно в два раза больше зерна, чем до коллективизации. Дело в том, что оно именно так и действовало, для того чтобы использовать созданные запасы на случай войны, для экспорта и снабжения армии и городского населения.

Хотя в 1932 г. валовой урожай зерна составил 69,9 млн тонн, часть его оставалась несобранной. Основная причина заключалась в том, что крестьяне, помня, как в предыдущем году у них отобрали практически все зерно, теперь всеми возможными способами уклонялись от колхозных полевых работ. Перед началом же уборки урожая по полям тайком и обыкновенно ночами ходили так называемые парикмахеры и стригли серпами хлебные колоски. Это были главным образом доведенные до отчаяния видом своих голодных детей крестьянские женщины. После того как урожай собрали и весь хлеб свезли на молотильни для последующей сдачи государству, появлялись так называемые несуны, подбиравшие обмолоченное зерно и прятавшие его за пазуху и в карманы. Ответом государства на подобные явления стал варварский закон от 7 августа 1932 г., написанный собственноручно Сталиным. Этим указом устанавливалась смертная казнь через расстрел и при наличии смягчающих обстоятельств лишение свободы сроком не менее 10 лет за хищение совхозной и колхозной собственности; амнистия же по таким делам запрещалась. В указе, однако, не уточнялось, при каком объеме похищенного оправдано применение этих драконовских мер. Любое количество украденного могло стать и часто становилось основанием для осуждения человека. Поэтому указ получил в народе название «закона о пяти колосках». За первые пять месяцев после введения закона в действие на его основании было осуждено 54 545 человек. Из этого же числа 2100 человек были приговорены к расстрелу⁵⁵.

В различных регионах страны — на Украине, Северном Кавказе, Среднем и Нижнем Поволжье— в 1932 г. колхозы не сумели выполнить план обязательных поставок зерна. Когда же Сталин узнал, что местные власти в одном из районов Днепропетровской области разрешают колхозам создавать посевные и страховые зерновые фонды, он, придя в страшное негодование, разослал 7 декабря 1932 г. всем партийным органам циркуляр, в котором назвал руководителей «провинившегося» района «обманщиками» партии и мошенниками, которые, делая вид, что «согласны» с генеральной линией партии, на самом деле потворствуют кулацкой политике. Сталин распорядился об их немедленном аресте и заключении на срок от 5 до 10 лет. Он также настаивал, что подобным образом надо поступать и с «саботажниками», срывающими обязательные поставки зерна в других местах. К зиме 1932/33 г. голод приобрел массовый масштаб в зернопроизводящих областях Украины, Северного Кавказа, Нижнего и Среднего Поволжья, Южного Урала и Казахстана⁵⁶.

Последний раз сильный голод в России был в 1920-1921 гг. Его удар пришелся главным образом на Поволжье и унес более 5 млн жизней. Помощь из-за границы, особенно по линии Американской администрации помощи (АРА), возглавляемой Гербертом Гувером, уменьшила количество жертв и несколько облегчила страдания. Эта помощь оказалась возможной вследствие того, что большевики признали наличие голода и мобилизовали на борьбу с ним внутренние и внешние резервы. На этот же раз никакой помощи не поступило, хотя в Европе и пытались ее организовать, так как режим Сталина отказался признавать и даже полностью отрицал, что в стране голод. Когда молва о голоде дошла до находящихся в Москве иностранных журналистов, было установлено новое правило, запрещавшее им совершать поездки в деревню без особого разрешения Наркомата иностранных дел. Отдел информации этого наркомата, который возглавлял Константин Уманский, выполняя свои прочие функции, являлся также цензурным ведомством, от которого зависели все иностранные журналисты. К сожалению, некоторые западные корреспонденты, аккредитованные в Москве, сознательно помогали сталинскому режиму. В их числе были Уолтер Дюранти из «Нью-Йорк тайме» — в то время он возглавлял корпус иностранных журналистов — и Луи Фишер из журнала «Нейшн». Они помогали сталинскому режиму тем, что писали статьи, ослабляющие впечатление, производимое другими донесениями, что в Советском Союзе ужасающий голод⁵⁷

Позднее много информации о голоде появилось за границей в статьях и книгах некоторых иностранных журналистов, побывавших в России. Рассказывали о нем и бывшие советские граждане, получившие за границей возможность рассказать о своей жизни. Однако ко времени публикации всех этих материалов голод стал уже достоянием истории⁵⁸.

Проживавший в то время в подвергшейся коллективизации украинской деревне Федор Белов пишет, что голод был самым ужасным из того, что пришлось испытать когда-либо украинскому народу. «Крестьяне, — рассказывает он, — ели собак, лошадей, гнилой картофель, кору деревьев, траву — все, что им удавалось найти. Не были редкостью и случаи каннибализма»⁵⁹. Фред Бил, деятель рабочего движения в США, нашедший в России убежище от грозившего ему на родине тюремного заключения, был в то время кем-то вроде представителя по общественным связям с иностранными рабочими, принимавшими участие в строительстве тракторного завода в Харькове. Весной 1933 г. он случайно оказался в деревне Чугуево, находящейся в двух часах езды от Харькова. Лишь один человек остался там в живых — сошедшая с ума женщина. В домах были только трупы, большинство из которых стало уже добычей крыс. На одном из домов, внутри которого рядом с иконой лежали двое мертвых мужчин и ребенок, было написано по-русски.- «Господи, благослови тех, кто войдет сюда, да не испытаютони никогда наших страданий!». Надпись на другом доме гласила: «Мой сын, мы не могли ждать. Благослови тебя Господь!». Надписи были нацарапаны и на табличках возле могил тех, кого удалось похоронить. На одной из них было начерчено: Я ЛЮБЛЮ СТАЛИНА. ПОХОРОНИТЕ ЕГО ЗДЕСЬ КАК МОЖНО СКОРЕЕ! Когда у Фреда Била появилась возможность побеседовать с Г.И. Петровским, председателем ЦИК Украины, он рассказал ему о том, что говорят на заводе рабочие. По их словам, по всей стране умирают крестьяне и в нынешнем году (1933) умерло уже 5 млн человек. Каков же был ответ? «Ничего не сообщайте, — сказал Петровский. — То, что они говорят, — правда. Мы знаем о том, что миллионы умирают. Это беда, но славное будущее Советского Союза оправдает нас»⁶⁰.

Признание Петровским в личной беседе с иностранцем, что в стране голод, — факт исключительный. Обычно высокие должностные лица преспокойно отрицали голод. Однако вряд ли они могли ничего не знать о нем. В декабре 1933 г. Калинин, выступая как председательствующий на заседании ВЦИК, сказал: «Политические мошенники просят пожертвований для “голодающей” Украины. Только деградированные, разлагающиеся классы могут производить таких циников». Во время голода в Одессу приехал лидер французской партии радикалов Эдуард Эррио. Зоркие партийные функционеры неотступно следовали за ним во время поездки по Украине и на пути в Москву. Результатом их «опеки» стало то, что по возвращении в Париж он со всей откровенностью заявил, что не видел в Советском Союзе никакого голода⁶¹. Несколько ранее, в 1931 г., когда было уже тяжело с хлебом, но голод как таковой еще не набрал силу, в Россию с шумно обставленным визитом прибыл Бернард Шоу в сопровождении леди Астор. Повсюду ему оказывали роскошные приемы — недостатка в парадных обедах не было. Впоследствии он открыто высмеивал все сообщения о том, что советский народ ходит голодным.

Хотя голод нанес удар прежде всего по сельской России, его последствия ощущались и в городах, за исключением, правда, Москвы и, может быть, некоторых других привилегированных городов. Оказавшись в деревне перед угрозой голодной смерти, многие крестьяне уезжали в город в надежде достать хоть какие-то продукты. Их силой гнали прочь. Многие из них, ослабев, умирали прямо на улицах. Так, постоянно подвергался нашествиям голодающих людей Харьковский тракторный завод, находящийся в 15 км от города. «Не проходило и дня без того, — писал Фред Бил, — чтобы не стучали в наши двери оборванные крестьяне и рабочие, старики и молодые, женщины и дети. Они обычно копались в мусорных ящиках и дрались за объедки, подобно стае диких собак». Сами рабочие жили на голодном пайке (на обед миска щей, кусок хлеба и немного ячменной каши), который выдавался в заводских столовых только по предъявлении специального талона на питание. Иностранные рабочие на заводе, сами имевшие крайне скудный рацион, «приходили в отчаяние оттого, что им надо было работать вместе с оголодавшими, очумевшими и подавленными русскими рабочими»⁶². На базаре цены на продовольствие были очень высокими, и поэтому продукты являлись недоступной роскошью. В основном их могли покупать лишь высокооплачиваемые специалисты.

Н.С. Хрущев (приехавший с Украины в Москву в 1929 г.), в своих воспоминаниях приводит рассказанный ему Микояном случай. Некто Демченко, первый секретарь Киевского обкома партии, посетил Микояна в Москве и сообщил ему следующее: «Анастас Иванович, знает ли т. Сталин — или же знает ли кто из членов Политбюро — о том, что происходит сейчас на Украине? Ладно, если не знают, я вам кое-что расскажу. Недавно в Киев прибыл поезд, груженный трупами людей, умерших от голода. Трупы подбирали на всем пути от Полтавы до Киева. Я думаю, лучше бы кто-нибудь проинформировал Сталина об этом положении»⁶³. Однако Сталин не желал слушать. Когда более смелый, чем Демченко, Р. Терехов стал сообщать на Политбюро о голоде в селах Харьковской области, Сталин резко оборвал докладчика и заявил: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — сочинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но — не выйдет! Не лучше ли вам оставить посты секретаря обкома и ЦК КПУ и пойти работать в Союз писателей: будете сказки писать, а дураки будут читать...»⁶⁴.

Сталин прекрасно знал, что голод — не сказка. Еще одним человеком, у которого хватило мужества рассказать ему об этом, был Михаил Шолохов. Он проживал в то время в станице Вешенской на Дону. Его роман «Поднятая целина», несмотря на одобрение коллективизации в целом, содержит весьма реалистичные описания «раскулачивания» в казацких селах. Не случайно для публикации этой книги потребовалось личное разрешение Сталина. Шестнадцатого апреля 1933 г. Шолохов направил Сталину письмо, в котором просил его послать в станицу Вешенскую нескольких коммунистов, чтобы провести расследование и разоблачить тех, кто смертельно подорвал колхозное хозяйство района, отбирая хлеб и применяя омерзительные «методы» пыток, избиений и надругательств, и тех, кто вдохновлял их на эти действия. «Это не отдельные случаи загибов, — писал Шолохов, — это узаконенный в районном масштабе “метод” проведения хлебозаготовок»⁶⁵.

В начале своего ответного письма Сталин выразил благодарность Шолохову за то, что он сообщил, как «иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма». Но он, Шолохов, продолжал далее Сталин, видит только одну сторону; другая сторона состоит в том, что «уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили “итальянку" (саботаж) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), — этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы, по сути дела, вели "тихую войну” с советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов... Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание. Но все же ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло бы показаться издали».

Из ответов Сталина Шолохову ясно видно, что он старается логически оправдать свои жестокие методы и свой отказ признать наличие голода (ведь признание подразумевало бы необходимость помощи пострадавшим). Оправданием всему этому было то, что в его глазах действия крестьян являлись вражескими в «тихой войне» против советского режима. Рассуждая таким образом, он мог психологически оправдать свои действия — и бездействие, — чтобы сохранить свой внутренний имидж героя «деревенского Октября».

Многие крестьяне считали, что власти намеренно используют голод как оружие против них⁶⁶. Воспоминания некоторых высокопоставленных партийных чиновников той поры показывают, что крестьяне были правы. М.М. Хатаевич, секретарь ЦК КП(б) Украины и Днепропетровского райкома партии, совершая на автомобиле инспекционную поездку во время уборочной 1933 г., встретил Виктора Кравченко — одного из трехсот партийных активистов Днепропетровского края, посланных ЦК КП(б) Украины для работы в политотделах. Активисты должны были обеспечить уборку урожая. И вот, выполняя поручение партии, Кравченко вдруг с ужасом обнаружил, что невдалеке от одной железнодорожной станции, находившейся рядом с погибающей от голода деревней, было припрятано несколько тысяч центнеров зерна, являвшегося государственным резервом. Недолго думая Кравченко распорядился раздать немного хлеба и молока крестьянам. Узнавший об этом Хатаевич на людях выбранил молодого партийного функционера за нарушение партийной дисциплины. Затем, отведя его в сторону так, чтобы никто не услышал их разговора, он сказал ему, что бранился лишь «для отчета». Хатаевич все ему разъяснил: «Между нашей властью и крестьянством идет безжалостная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Этот голод стал испытанием нашей силы и их выносливости. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Голод стоил миллионов жизней, но все равно теперь колхозная система установилась навсегда. Мы выиграли борьбу»°⁷.

Точное количество жертв голода до сих пор остается предметом исследований, раздумий и дискуссий. Заслуживающие доверия оценки колеблются от 3-4 до 7-10 млн человек; в это число входит до 3 млн детей, родившихся с 1932 по 1934 г.⁶⁸ В итоге, однако, число загубленных и исковерканных жизней не поддается статистическому выражению. Страшен результат насильственной коллективизации и того голода, который был одновременно и необходимой составной частью, и неизбежным следствием. Короче говоря, сталинский Октябрь стал одним из самых чудовищных преступлений против человечества, совершенных в нашем неистовом XX столетии.

• г* • V»,

Возвращение к барщине V' <■■■•< - н>гу < л

К.;.;-. .т

Отрицательное отношение к колхозу стало широко распространенным и не ограничивалось лишь слоями состоятельных крестьян именно потому, что многие увидели в нем возрождение крепостного права. Отмененное в 18б 1 г., но продержавшееся еще несколько десятилетий на окраинах Российской империи (например, в Грузии), крепостное право продолжало жить в людской памяти. В 1930 г. каждый крестьянин в России в возрасте от 40 до 50 лет, по всей вероятности, мог сказать, что его отец или мать родились при крепостном праве. Некоторые из этих стариков еще были живы, но даже если они сами лично не могли помнить то время, они знали о поре крепостничества по рассказам, слышанным от старших.

Многочисленные свидетельства очевидцев позволяют сделать вывод о том, что во времена коллективизации колхоз воспринимался как возрождающаяся крепостная неволя под эгидой коммунистов. Очень часто аббревиатура ВКП, означающая «Всесоюзная коммунистическая партия», крестьяне остроумно перетолковывали как «второе крепостное право». Говорили еще и так: Россия после пятилетки будет нуждаться в трех царях — Петре Великом, чтобы довершить начатое строительство, Александре II, чтобы освободить крепостных, и Николае II, чтобы устранить нехватку продовольствия⁶^ Возможно, наиболее ярко чувства и настроения крестьянина того времени проявились в одном из писем, обнаруженных в Смоленском партархиве. Это письмо в конце 1929 или начале 1930 г. было направлено в крестьянскую газету «Наша деревня». Автором письма являлся некий Иван Чуюнков, представившийся бедным крестьянином. «У меня, — писал он, — одна изба, один амбар, одна лошадь, три десятины земли, жена и трое детей». В письме рассказывалось о событиях в деревне Юшково. «К нам пришел отряд солдат, — рассказывал Иван Чуюнков. — Отряд занял все жилые дома; и вы думаете, они организовали колхоз? Нет, они не организовали его. Против колхоза выступили батраки и бедные крестьяне и сказали, что не хотят барщины, не хотят крепостничества»⁷⁰ Не стоит и говорить о том, что «Наша деревня» оставила письмо неопубликованным.

Восприятие крестьянами колхоза как второго варианта крепостного права было более обоснованным, чем могло показаться с первого взгляда. Зависимость прежнего русского крепостного крестьянина выражалась в двух формах: оброк, т. е. фиксированный денежный либо натуральный сбор, взимавшийся в течение года землевладельцем, и барщина. Суть барщины в том, что крестьянин определенное количество дней в году должен был отработать на поле землевладельца^{7 1}. В начале XIX в. землевладельцы, стремившиеся быть прогрессивными, могли перевести всех своих крепостных крестьян на оброк, который считался менее обременительной повинностью. Тем не менее и та и другая формы зависимости продолжали существовать.

По мере того как в начале 30-х годов шло становление советского колхоза, или «сельскохозяйственной артели», возникала необходимость выработать подходящие способы вознаграждения колхозников за годичную работу на колхозных полях (т. е. за тот труд, которым крестьянин занимался помимо работы на своем приусадебном участке). Законом деятельности колхоза было выполнение следующих требований: обеспечивать фиксированные обязательные поставки хлеба и других продуктов по государственным номинальным ценам; оплачивать «натурой» услуги, оказываемые ближайшей МТС; создавать из определенной части урожая семенные, кормовые и страховые фонды и, наконец, выделять часть годового продукта для продажи государству на свободном рынке. Все, что оставалось, распределялось среди самих колхозников, оказавшихся в положении «остаточных» получателей продукции и дохода от нее.

Первоначально способ распределения этого остатка везде был различным. Об этом свидетельствует выраженное в постановлении VI съезда Советов (март 1931 г.) недовольство тем, что в некоторых местях распределение осуществляется «по душам», а не по количеству и качеству сделанной работы⁷². Государство постепенно склонялось к сдельной оплате труда, основанной на понятии «трудодень». Тем самым пытались стимулировать интерес крестьян. К концу 1931 г. распределение остаточного продукта и остаточного дохода по трудодням стало уже сложившейся практикой в большинстве колхозных хозяйств. А изданным в 1935 г. Примерным уставом колхоза система трудодней предписывалась для повсеместного использования. Каждый тип сельскохозяйственного труда — пахота, сев, доение и т. п. — оценивался определенным количеством трудодней. Это количество зависело от относительной сложности, трудоемкости и важности исполняемой работы, а также от требуемой степени квалификации. Таким образом, один вид деятельности (скажем, обычные полевые работы) мог оцениваться в полтрудодня, а другой, более сложный и требующий большей квалификации, — в полтора трудодня.

Белов вспоминает, что в конце 30-х годов в том колхозе, в котором он жил (на Украине), средняя стоимость трудодня составляла обычно 3-6 кг зерна и 3-5 руб. деньгами. Однако в том же самом районе были и такие колхозы, где стоимость трудодня равнялась всего лишь 1-2 кг зерна и 70-90 коп. деньгами. Когда и в их колхозе, рассказывает Белов, трудодень стал оцениваться в 1 кг зерна и в 55 коп., кто-то из коммунистов заметил: «Вы жить будете, но станете очень, очень тощими»⁷³.

О том, сколь «тощим» мог стать колхозник, свидетельствует весьма показательный эпизод. В данном случае даже Сталин не знал, какое ему принять решение. В колхозных правлениях обыкновенно лишали крестьян части наработанных трудодней за нарушение колхозной дисциплины. О подобных фактах Генеральный прокурор СССР И.А. Акулов сообщал в направленной 4 апреля 1934 г. Сталину докладной записке. В ней говорилось, что повсюду на крестьян за малейшие нарушения колхозных правил незаконно накладываются тяжелые штрафы в трудоднях. «Порой, — писал Акулов, — они доходят до 200-500 трудодней, т. е. превышают весь годовой заработок колхозника». Как быть? — задавался вопросом Генеральный прокурор. Сталин отправил записку Акулова Молотову с такой своей пометкой: «Тов. Молотову. Как быть?»⁷⁴.

Поскольку остаточный колхозный заработок был часто невелик и крайне непостоянен, каждый крестьянин стремился отдать как можно больше времени работе на своем приусадебном участке. Он знал, что все произведенные здесь продукты пойдут своей семье; кроме того, существовал шанс продать излишки на рынке. Пытаясь помешать такой тенденции, советские власти потребовали, чтобы все колхозники отрабатывали в колхозе определенное количество дней в месяц. В итоге это требование оказалось закрепленным в партийно-правительственном постановлении от 27 мая 1939 г. В постановлении резко осуждались те партийные и советские функционеры, которые потворствовали нелегальному расширению приусадебных участков. Это ведет к тому, говорилось в документе, что приусадебное хозяйство, которое, по сути, имеет лишь подсобный характер, нередко становится основным источником доходов колхозника. Чтобы воспрепятствовать развитию в деревне частного предпринимательства, постановление требовало введения для каждого полноценного колхозника «обязательного годового минимума трудодней». В хлопкопроизводящих регионах он должен был составлять 100 трудодней; 60 — в Московской, Ленинградской и некоторых других областях; 80 — на остальной территории страны. Всякий же, кто не выполнит эту установленную норму, исключается из членов колхоза и лишается всех связанных с пребыванием в колхозе прав⁷⁵.

Сходство между системой трудодней и барщиной совершенно очевидно всякому, кто хотя бы немного знаком с историей крепостного права в России и имеет некоторое представление о тех порядках, которые были установлены в деревне Сталиным. Но ощущали ли это сходство русские, жившие при Сталине? В 1947 г., живя в Москве и читая книги по русской истории, автор этих строк, пораженный пришедшим ему в голову сравнением, решил поговорить с одним пятидесятилетним советским гражданином, коренным москвичом, человеком тонкого ума, обладавшим большим жизненным опытом, но получившим лишь семиклассное гимназическое образование. На вопрос, есть ли что-нибудь общее между барщиной времен крепостного права и системой трудодней в советских колхозах, он, нисколько не колеблясь, сразу ответил: «Сплошная барщина»⁷⁶.

Не мудрено, что крестьяне вкладывали в аббревиатуру ВКП иной смысл.- «второе крепостное право». Сходство с крепостным правом еще более усилилось, когда Совнарком одобрил Положение о паспортной системе, воскрешавшее (по личному распоряжению Сталина) при советском режиме внутреннюю паспортную систему, существовавшую при царе, но затем отмененную в 1917 г. Первоначально распространявшаяся лишь на граждан Москвы, Ленинграда, Харькова и соседних с этими городами областей, паспортная система, согласно постановлению от 27 декабря 1932 г., с начала 1933 г. стала действовать на всей территории СССР. В 1блет советский человек получал внутренний паспорт, подлежащий обмену через каждые пять лет. Регистрация паспорта в отделении милиции стала обязательным условием законного проживания в городе, населенном пункте и в 100-километровой зоне вдоль западной границы. В соответствии со ст. 2 правительственного постановления от 23 апреля 1933 г. граждане, имеющие постоянное место жительства в сельской местности, паспортов не получали (исключение составляли лишь лица, проживавшие в совхозах и на территории вблизи МТС)⁷⁷.

Цель введения паспортной системы — установление государственного контроля за перемещением советских граждан. Революция сверху вызвала сильное брожение снизу. Имела место массовая миграция населения, главным образом принудительная, однако нередко и добровольная. Кругом царила неразбериха, быстро менялся образ жизни, повсюду нужда и лишения; повинуясь естественному стремлению, многие отправлялись на поиски лучшей жизни — на другой завод или в другой город. Центрами притяжения становились крупные города, в особенности Москва, лучше снабжавшаяся продовольсгвием. При относительно свободных административных правилах времен нэпа передвижение по стране не составляло больших трудностей. Теперь же положение стало меняться. Третьего сентября 1930 г. «Правда» поместила воззвание ЦК ВКП(б) ко всем партийным, хозяйственным, профсоюзным и комсомольским организациям, призывавшее их подняться на борьбу с текучестью рабочей силы и «летунами», подрывающими трудовую дисциплину и дезорганизующими производство. Предприятиям вменялось обеспечить закрепление рабочих за определенными местами. Для этого предусматривался целый ряд средств — от общественного порицания и материального воздействия до бойкота «злостных производственных дезертиров». Анонимная статья, направленная из России в издававшийся Троцким «Бюллетень оппозиции», язвительно называла это воззвание «настоящим манифестом Юрьева дня для советского пролетариата»⁷⁸. При царе Борисе Годунове крепостные крестьяне были лишены права переходить от одного помещика к другому осенью, в Юрьев день (26 ноября ст. ст.).

Воззвание ЦК лишь затрудняло для рабочего перемещение с места на место. Положение же о паспортной системе 1932-1933 гг. представляло собой дальнейшее значительное ограничение этой возможности. Для того чтобы стать законным жителем какого-нибудь города или района, нужно было иметь в паспорте отметку о регистрации в местном отделении милиции. Советский рабочий поэтому не мог уже переехать в другой город или уйти на другую работу, не получив предварительно согласия администрации предприятия, где он трудится. Даже просто путешествующие по стране граждане, делая по пути короткие остановки, обязаны были, находясь вдали от своего постоянного места жительства, зарегистрировать в милиции свои паспорта.

Что же касается крестьян, составлявших большую часть населения, то отсутствие у них паспортов означало их полное закрепощение. Всякий же советский гражданин, обладающий паспортом, имел возможность, по крайней мере теоретически, передвигаться по стране, правда при условии, если ему удастся заручиться у администрации предприятия или учреждения разрешением на смену места работы. С помощью взятки можно было даже полущить вожделенную прописку в таких крупных привилегированных городах, как Москва и Ленинград. Не имевшие же вовсе паспорта крестьяне достаточно скоро оказались столь же надежно привязанными к своей деревне, как и крепостные прежних времен. Вновь русского крестьянина связывали с землевладельцем (государством) узы барщины. Обозначение земельного поместья термином «артель» было всего лишь словесным прикрытием возрожденной системы крепостного права. Только в 1975 г. советская власть внесла изменения в паспортную систему, даровав паспорт крестьянину, который тем самым уравнивался со всеми остальными советскими гражданами в наложенных на них государством ограничениях.

При Сталине, как и при московских царях, развитие страны приняло форму государственного строительства на основе тягла, при котором различные слои населения были обременены принудительными повинностями. К советской истории времен Сталина можно без преувеличения отнести следующие слова В.О. Ключевского, сжато выражающие сущность исторического процесса в России: «Государство пухло, народ хирел».

>С. г- КГ, ж и ~?тг

н^,;. -п-оцб. т

Балансовый отчет

В январе «голодного тридцать третьего» Сталин доложил на пленуме ЦК ВКП(б) об успехах пятилетки. Основная задача пятилетки состояла в том, чтобы превратить Советский Союз из страны аграрной и немощной в страну индустриальную и могучую, вполне самостоятельную и независимую от капризов мирового капитализма; заложить экономическую базу для построения социалистического общества; перевести мелкое и раздробленное сельское хозяйство на рельсы крупного коллективного хозяйства; создать в стране все необходимые предпосылки для максимального повышения обороноспособности, дающей возможность оказать решительный отпор любым попыткам военного нападения извне. Это трудное дело осуществили не в пять лет, как требовал пятилетний план, а в четыре года и три месяца.

В СССР не было тракторной промышленности, а теперь есть. Не было автомобильной промышленности, а теперь есть. Не было значительного сельскохозяйственного машиностроения, а теперь есть. С последнего или предпоследнего места в мире по производству электроэнергии, добыче угля и нефти СССР выдвинулся на одно из первых В СССР есть теперь новая угольная и металлургическая база на востоке, есть новые центры текстильной промышленности в Средней Азии и Западной Сибири — и все это в масштабе, намного превосходящем западноевропейскую промышленность. СССР превратился из аграрной страны, в страну индустриальную. Если в 1928 г. удельный вес промышленной продукции по отношению к сельскохозяйственной составлял всего лишь 48%, то в 1932 г. он достиг 70%. Правда, все эти достижения стоили «известных затруднений» в сфере производства товаров широкого потребления. Но если бы вместо того, чтобы израсходовать 1,5 млрд инвалютных рублей на импорт оборудования для тяжелой промышленности, правительство потратило хотя бы половину этой суммы на импорт хлопка, кожи, шерсти, каучука и т. д., у СССР не было бы сейчас такой мощной тяжелой индустрии и он оказался бы безоружным в капиталистическом окружении⁷⁹

Так Сталин подводил баланс предшествующих четырех лет. Нельзя отрицать: достигнуто многое. Сооружена огромная плотина на Днепре, и завершено строительство Днепрогэса. Благодаря применению подневольного труда был введен в строй Турксиб — железнодорожная магистраль, связавшая Сибирь со Средней Азией. Почти закончены работы по сооружению Беломорканала — и опять с использованием принудительного труда. Здесь, на Беломорканале, на 6-й секции бетонной дамбы, устанавливают 48-метровый портрет Сталина. После этого торжественно объявляют амнистию некоторым заключенным из 100-тысячной армии работников подневольного труда. Большинство же заключенных были переброшены на новую стройку — на сооружение канала Москва-Волга. В ознаменование завершения строительства Беломорканала Сталин в сопровождении Ворошилова, Кирова и Ягоды (последний по поручению Сталина следил за ходом строительства) совершил по каналу в июле 1933 г. прогулку на пароходе. Любезного рукопожатия Сталина удостоились все представленные ему Ягодой технические руководители проекта. По иронии судьбы, канал оказался слишком мелким для военных судов и почти совершенно бесполезным для хозяйственных целей. Посетивший в 1966 г. Беломорканал Солженицын обнаружил, что он совершенно не эксплуатируется⁸⁰.

Были уже построены или находились в процессе сооружения промышленные гиганты в Магнитогорске, Кузнецке, Уральский и Краматорский заводы тяжелого машиностроения, автомобильные заводы в Москве и Горьком, заводы по производству тракторов в Сталинграде, Харькове, Челябинске и сотни других предприятий. Пятилетний план представлял собой и организованную попытку борьбы с неграмотностью. Созданные под эгидой Высшего Совета Народного Хозяйства технические школы и рабочие курсы дали совершенно новое поколение квалифицированных рабочих, технических специалистов и управленцев. Росли новые города, и перестраивались старые. Полувосточная Москва, исстари известная своими церквами («сорок сороков»), с ее узкими, извилистыми улицами, превратилась в огромный город широких проспектов, застроенных зданиями, архитектурный стиль которых позже назовут «сталинским». Будущая гордость Москвы — метрополитен — сооружался под наблюдением Кагановича (именем которого он и был впоследствии назван) и Хрущева. К большому горю многих русских людей, за одну ночь была уничтожена находившаяся у входа на Красную площадь часовня Иверской Божьей Матери, являвшаяся одним из наиболее почитаемых мест города. В 1932 г. взорвали — по приказу Сталина — златоглавый храм Христа Спасителя, построенный в XIX в. в ознаменование победы над Наполеоном в 1812 г. На месте взорванного храма намеревались строить Дворец Советов, который, по замыслу авторов проекта, должен был на несколько футов быть выше самого высокого в то время небоскреба Нью-Йорка благодаря установленной на его вершине громадной статуе Ленина. Однако старая Русь молчаливо отомстила за разрушение храма: почва в этом месте оказалась слишком болотистой, чтобы можно было на ней возвести такое мощное сооружение, как Дворец Советов. В результате его так и не построили, а на пустующем месте соорудили бассейн под открытым небом.

Достижения сопровождались огромными потерями, не упомянутыми, конечно, в сталинском докладе о достигнутых успехах. Начатые проекты не всегда доводились до конца. С дорогим импортным оборудованием обращаться не умели — нередко оно оставалось ржаветь на складах под открытым небом. Производительность труда оголодавших рабочих была крайне низкой. Не помогло даже использование материального стимулирования, ставшего возможным после введения сдельной оплаты труда. В отличие от немногих рабочих-удар-ников, чьи подвиги «трудового героизма» широко прославлялись в советской прессе, подавляющее большинство рабочих совершенно не реагировали на оголтелую пропаганду. Профсоюзы, пытавшиеся хоть как-то в соответствии с ленинскими традициями (под руководством Томского) вплоть до 1927-1928 гг. защищать интересы трудящихся, превратились в псевдосоюзы. Их задачей стало вселять в рабочий класс трудовой дух и побуждать его к новым героическим порывам. В такой ситуации многие рабочие для выражения своего недовольства обращались к одному оставшемуся у них средству — тихому и незаметному уклонению от работы. «Столь глубокое отчаяние рабочих, — писал Фред Бил, — нашло отражение в широкой стихийной кампании молчаливого саботажа, развернувшейся по всей России». Что же касается ударников, то некоторые из них являлись идеалистами, но большинство все же были простыми осведомителями, следившими за своими товарищами по работе⁸¹.

Сталин был не прав, заявляя о выполнении плана в промышленности; он исходил из валовых показаний, рассчитанных по ценам 1927 г. Однако с тех пор цены возросли в несколько раз. В действительности плановые задания по целому ряду первоочередных отраслей оказались невыполненными. В 1932 г. производство угля составило лишь 13,4 млн тонн, вместо 22 млн тонн, запланированных на завершающий год пятилетки; добыча железной руды — 12,1 вместо 19; производство чугуна — 6,2 вместо 10 (первоначально Сталин вообще предлагал 17 млн тонн); производство стали — 5,9 вместо 10,4; выпуск шерстяных тканей — 93,3 млн погонных метров вместо 270 млн и т. д. Между тем в 1932 г. общее количество занятой рабочей силы равнялось 22,8 млн человек вместо предполагаемых 15,8 млн⁸².

Необходим ли был для всех этих достижений сталинский революционный подход, и в частности коллективизация в той форме, какую она приняла? Опираясь на советские источники, в том числе и на опубликованные в 1968-1969 гг. исследования советского ученого А.А. Барсова, некоторые западные экономисты дают на этот вопрос отрицательный ответ. Вывод же самого Барсова таков,-основная масса прибавочного продукта, сделавшая возможным проведение ускоренной индустриализации, была создана не в сфере сельского хозяйства, а в промышленности, строительстве и транспорте трудом рабочего класса⁸³.

Следует подчеркнуть, что вопрос заключается не в том, внесло ли крестьянство громадный вклад в индустриальную революцию, расплатившись кровью, потом, слезами и голодом 1928-1933 гг., поставляя основную массу рабочей силы для империи подневольного труда, перенося жесточайшие формы эксплуатации в колхозах и умирая от недоедания миллионами в то время, когда тот хлеб, который мог бы их спасти, отправлялся за границу в качестве платы за иностранное оборудование и иностранных специалистов. Вопрос необходимо поставить так: могла ли осуществляемая, как предполагалось в 20-е годы, в рамках нэпа индустриализация, проводимая с учетом необходимости сбалансированного экономического роста и без катастрофической сталинской коллективизации, привести к тому 50%-ному расширению промышленного производства, какое было достигнуто за пятилетку? При ответе на этот вопрос историку стоит прислушаться к словам экономистов.

Вот что думает по этому поводу профессор Холланд Хантер: «Существовало несколько альтернативных путей выхода из ситуации, сложившейся в конце 20-х годов, путей, ведущих к таким уровням производственных мощностей и к таким уровням выпуска продукции, которые были бы ничуть не хуже тех, каких удалось достичь, скажем, к 1936 г.; причем было бы гораздо меньше беспорядка, потерь, разрушений и жертв»⁸⁴.

А вот точка зрения профессора Джеймса Миллара: «Массовую коллективизацию сельского хозяйства — каковы бы ни были ее плюсы в иных отношениях — надо рассматривать как катастрофическую экономическую политику...»⁸⁵.

Сталин рассчитывал, что проводимая по-революционному коллективизация станет опорой для сверхстремительной индустриализации. Только в одном отношении его расчеты сбылись: коллективизация поддержала индустриализацию, но ценой неисчислимых потерь — человеческих жизней, здоровья, нравственности и благополучия целого поколения — потерь, совершенно напрасным для того, чтобы прийти к достигнутым результатам.

Примечания

¹ V Всероссийский съезд деятелей советской юстиции. М., 1924. С. 233

²ОаПтОаи'иЛапсШ'ксАаео&уВогтз!. Рогсес! 1дЬог т 5оу1с1 К 11551а. ИешНауеп, 1947 Р. 52-54. По оценке С. Свяневича (5. Зшгатешзг. Рогсес] ЬаЬоиг апс! Есопогшс Оеуе1ортеп(: Ап Епдшгу ипСо СЬе Ехрепепсе оГ5оУ|е( 1пс1115ГпаН2а(юп, Бопбоп, 1965. Р. 14).

³йаШп ОаоШзпб КгсЫаеиьку Вопв 1. Рогсес! ЬаЬог... Р. 88-90; 208, 212. Стратегическое назначение канала заключалось в обеспечении, в случае необходимости, возможности быстрого перевода советских военных кораблей из Балтийского моря в Белое.

⁴СеребровскийА.П. На золотом фронте. М., 1929-С. 14-17. См. также рассказ о жизни и работе инже-нера-эолотодобытчика с Аляски, в 30-е годы работавшего по приглашению Серебровского в «Сов-эолоте* в кн.: ИШерсще/оЪп О. апс!Веа$Оетагее. 1п ЗеагсБ оГ.'юсче! Со1<± Ы.У., 1937.

⁵ Это обстоятельство отмечают Даллин и Николаевский (ОаШп ОсипЫ апс! МсоШеизЬ}' Вопз I. Рогсес] БаЬог... Р. 50-51); «Всякий лагерь принудительного труда, в котором содержатся свыше 3-5 тыс. человек, считается городом. Таким образом, высылка миллиона кулаков в трудовые лагеря нашла отражение в данных переписи как быстрый рост городов. Вообще статистика быстрого роста городского населения, которой так гордятся Советы, в немалой степени отражает рост населения ГУЛАГа».

⁶ История КПСС. 2-е изд. М, 1962. С. 442; ЕзерскаяД.М., Меницкий Н.А. Двадцатипятитысячники и их роль в коллективизации сельского хозяйства в 1930 г. // Материалы по истории СССР / Ред. А.А. Но-воеельскийТ. 1; Документы по истории советского общества. М., 1955-С. 394.

⁷СйщаА ТЬе Ки551ап Епщгпа... Р. 108, 111.

⁸ «На высоте совести* // «Литературная газета». 14 мая 1986 г.

⁹ Рассказано автору проживающим в США эмигрантом из СССР Владимиром Гурфинкелем, отец которого был одним из тех, кто проводил коллективизацию. О подобных методах сообщает также М. Фролов в статье «Как я загонял крестьян в колхоз* //«Родина». 1989- № 4. С. 26-27

¹⁰5со1ЦоЬп. ВеЫпс! |ЬеЦгаЬ.СатЬпГ§е,Ма,«, 1942.Р. 17-18.

¹¹ЗичатеЫсг5. Рогсес] БаЬоиг... Р. 119- Перед Второй мировой войной автор был профессором политической экономии в университете г. Вильно.

¹²РатхоЫМеНе. 5то1еп5к Цпбег 5осче[ Ки1е. N.3'., 1958. Р. 246. Книга основана на архивных материалах Смоленского (в то время Западного) обкома. В 1941 г. немецкие войска наступали столь быстро, что в Смоленске работники городского парткома не успели уничтожить архивные документы. Захва-ценный немцами архив был перевезен в Берлин, где п 1945 г. был найден американцами. В настоящее время хранится в Национальном архиве в Вашингтоне.

¹³РентойМеНе. 5то|еп5к... Р. 242-246.

¹⁴КуаисЬепко V. I СЦояе Ргеейот: ТЪе Региона! апс! Ро|шса| ЦГе оГ а 5о\зе[ ОГПс;а1 Ы.У., 1946. Р. 88-89. Кате и ее сестре Шуре случайно удалось бежать, когда возле Харькова им разрешили выйти за водой, хотя конвоир сказал, что это противоречит инструкции. Когда они вернулись на станцию с молоком, которым поделились с ними незнакомые люди, поезд уже ушел.

¹⁵Ршп5оЫМег1е. 5то1еп.чк... Р. 244-245. и ;.'К' .(К.'¹

¹⁶Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 310.

¹⁷Данилов В.П. (ред.) Очерки... С. 41,44, 110; Меницкий Н.А. О начальном этапе... С. 65.

¹⁰ДаниловВ.П. Очерки истории... С. ПО, 111.

¹⁹ В статье «Некоторые проблемы истории коллективизации в СССР» М.А. Вылцан, НА. Ивницкий и ЮА. Поляков объясняют «трудности в ходе коллективизации» недооценкой Сталиным «сложности перевода крестьян на путь социализма» и его расчетом на возможность «быстро, одним ударом покончить с частнособственническим хозяйством».

²⁰БогденкоМ.Л. К истории начального этапа сплошной коллективизации // «Вопросы истории». 1963. № 5. С. 35.

²¹Вылцан М.А., Ивницкий Н А. и Поляков Ю.А. Некоторые проблемы... С. 12.

²²Богденко М.Л. Колхозное строительство весной и летом 1930 г. // «Исторические записки». 1965. №76.С. 21.

²³Богденко («К истории...*. С. 7) цитирует источник из Центрального государственного архива народного хозяйства СССР.

²⁴ О том, что данная передовая статья в «Правде» была написана по указке Сталина, а также по поводу его заявления о том, что 75 % — «не является максимальной» цифрой, см.- История... С. 443 и Богденко. К истории... С. 27

²⁵Вылцан, Ивницкий и Поляков. Некоторые проблемы... С. 18.0 цифре 15 % см.: История... С. 443

²⁶ Данилов В.П. Не сметь командовать // «Знание — сила». 1989- № 3- С. 2; МеЫиеЫеи Коу А. Бе1 Ннюгу .(ис^е-Р. 234.

²⁷Тихонов В. Чтобы народ прокормил себя // «Литературная газета». 8 августа 1988 г. В статье «Социализм и кооперация» («Дон». 1989 № 2. С. 122) Тихонов дает несколько более высокую оценку количества репрессированных.

²⁸ Цит.-.ЗипатешсгЗ. РогсеП БаЬоиг... Р. 21.

²⁹ История... С. 442.

³⁰РвсЬегМагЬоосЬа. Му Цус* т Ниьыа. N.3', 1944. Р. 50. М. Фишер — жена Луи Фишера, работавшего в то время корреспондентом журнала «Нейшн» в Москве.

³¹ История... С. 444.

³²Данилов В.П. Очерки истории... С. 45. . По,;:./—

³³Ивницкий Н.А. Классовая борьба... С. 250-254.

³⁴БогденкоМ.Л. Колхозное строительство... С. 28-29-

³⁵ КВгиьБсБеу НетешЬегз, [гапз. ап9 ей. 5(гоЬе Та|Ьоп, Вомоп, 1970. Р. 73.

³⁶ История... С. 445. Об угрозе провала весеннего сева и голода см .-.Богденко М.Л. Колхозное строительство... С. 29-

³⁷ История... С. 444-445. . ■.• т* -

³⁰Данилов В.П. Очерки истории... С. 110-111.

³⁹ История... С. 445- Настаивавшие на изменении устава сельхозартели члены Политбюро и секретари

обкомов по фамилиям не названы. О решении ЦК КП(б)У от 21 февраля см.: БогденкоМ.Л. Колхозное строительство... С. 26. ни:-.

⁴⁰ История... С. 445.

⁴¹ Унтер Пришибеев, герой одноименного рассказа А.П. Чехова, — отставной унтер-офицер. А -

⁴²Богденко М.Л. Колхозное строительство... С. 28. Л

⁴³Ивницкий Н.А. О начальном этапе... С. 66.

⁴⁴ Подробнее о коллективизации и 1929-1930 гг. см.-. Напет Я. И7 ТБеБоааПы Онегине. ТБе Со]1ес1тга-1юп оГ5оУ[е[ АдпсиБигс, 1929-1930, 2 уо1я СатЬпГде, Маи., 1980.

⁴⁵ВылцанМ.А., Меницкий Н А. и Поляков Ю. А. Некоторые проблемы... С. 9-

⁴⁶СталинИ.В. Соч. Т. 13- С. 190-191. -бЛ»..-..-

⁴⁷ Там же. С. 225-227, 229-230.

⁴⁸ КБгихБсБег КететЬегя.. Р. 73-

^Данилов В.П. Очерки истории... С. 55- О роли В.М. Молотова см.: Зеленин И.Е. Политотделы МТС (1933-1934 гг.) // «Исторические записки», 1965- № 76. С. 43.

⁵⁰Зеленин И.Е. Политотделы... С. 53-54.

⁵¹ Полный текст документа с пояснительным предисловием С. Волина был опубликован в «Социалистическом вестнике». Февраль-март 1955 г. № 2-3- С. 50-52.

⁵²ВауЬоиА!ехапс1ег. Зслче! Роге1дп Тгабе. Рппсеюп, 1946. Приложение, Таблица IV. В 1930-1931 г. импорт чугуна и стали Советским Союзом составил 2,3 млн тонн (История... С. 448).

Данилов В.П., Тепцов Н.В. Коллективизация: Как это было // «Правда*. 1б сентября 1988 г. О погодных условиях в 1931-1932 гг. см.: СЬатЬегИп ШШатН. Ки551а’5 1гоп Аде. Бопбоп, 1935- Р. 83, 86; Сталин И.В. Соч. Т. 12. С. 216-217.

⁵⁴Мошков Ю. А. Зерновая политика... С. 226, МаксудовМ. (псевд.) Потери населения СССР. Бенсон, Вермонт, 1989. С. 57.

⁵⁵ДаниловВ.П., Тепцов Н.В. Коллективизация... I

⁵⁶ Там же.

⁵⁷СгоиЦатезЧУ. АпдсБ Н1 ЗсаМп'х РагасИхе^еяГегп Керопегя Ш 5оУ1е[ Ки.я-иа, 1917 (о 1937: А Сахе 5шбу оГ Боиох Еидепе РнсБег апб ЗУаКег ПигаШу. БапБат, М<±, 1982.

⁵⁸ О голоде в 1932-1933 гг. см.: СЬатЬегИп ШШат Н. Нияма'.ч 1гоп Аде... Р. 82-88, 367-369; Ьуот Еицепе А551дпшеп> т Б1(ор1а, [Ч.-У. 1937. Р. 572ГГ.

^⁹Ве1оеР. ТБе НБЛогу оГ5оУ|е[ СоПесПУе Рагт. Ы.У, 1955 Р. 12-13- - М

⁶⁰ ВеЫРгеИЕ. Рго1етапап.1оигпеу:14еч/ Епд|апб, Самоша, Мохсоч/. МУ, 1937. Р. 305-307

⁶¹ЬуопзЕицепе. Ахыдптеш... Р. 577. Заявление Калинина цитируется в кн.: СЬатЬегИп УСННат Н. КияМа’х 1гоп Аде. Р. 369 Подробно о «потемкинских деревнях», увиденных Э. Эррио вовремя поездки по Украине, см. АттепЫе Т Нишап ЫГе т Кия51а. Бопбоп, 1936. СБар. 6.

⁶²Веа1 РгеЫЕ. Рго1е1апап.)оигпеу... Р. 287, 291, 297 ■ '—■> -> !.

^Й5 КБгихБсБег КететЬегя... Р. 74- I»;

⁶⁴ «Правда». 26 мая 1964 г. •.тю-.бЧ"'

⁶⁵ Переписка Шолохова и Сталина // «Вопросы истории». 1994- № 3. С. 22. ч-итю-

⁶⁶ См.: ОЫег$1ет Н. Сотгтштят апб (Бе Ни551ап Реаяапс. С1епсо, III., 1955- Р. 35п. В основу книги положены сведения, полученные от бывших советских граждан, ставших после Второй мировой войны «перемещенными лицами» (среди них было немало бывших украинских крестьян). По словам Ди-нерштайна, «советские граждане, как образованные, так и малограмотные, с удивительным единодушием утверждали, что Сталин намеренно добился ужасающего голода в 1932-1933 гг. Они говорили, что «ему это было нужно, чтобы власть боялись. Поначалу не было никакой дисциплины, но после голода всеми овладел страх».

⁶⁷КпшсЬепЬо V I СБохе Ргеебот... Р. 130.

⁶⁸ По оценке Стивена Уиткрофта, голод унес от 3 ДО 4 млн жизней ('ХЪесПсюД 51ерЬеп С. Ыеху Оето-дгарБю ЕУ1бепсе оп Ехсехх СоИесстхайоп Пеа[Бх // «ТБе 51ау1с Неу1еч/». № 3, 1985- Р. 508). Муррей Фешбах писал о 5 млн жертв (РезЬЬасЬМ. ТБе 5оу1е( Б1шоп: Рори1аиоп Тгепбх апб ОПеттах // «Рори-1апоп ВиПеПп*. № 3, Аидихс 1982. Р. 7), однако в беседе с автором 17 ноября 1989 г. он высказал мнение, что, судя по ставшим известными в последнее время данным переписей 1937 и 1939 гг., количество умерших могло составить 7-10 млн. По мнению Роберта Конквеста, умерших от голода было около 7 млн, в том числе 5 млн на Украине, 1 млн на Северном Кавказе и 1 млн в других регионах (Сопс/иев!И. ТБе Нагуехт оГ Зоггоху... Р. 303). М. Максудов ('псевдоним) считает, что только лишь детей умерло около 3 млн (МаИшсЬеМ. Боххея ЗиГГегеб Ьу (Бе Рори1апоп оГ (Бе Б155К, 1918-1958. ТБе Загшгбз! Кед1мег11, еб. КоуА. Мебгебеу Ы.У., 1981. Р. 2357

⁶⁹СЬатЪегНп ШНат Н. Кизыа’з 1гоп Аде... Р. 79- Об отношении крестьян к колхозам как к возврату крепостного права см. также: Зег^е V. ргот Бепт ю §га1ш. Тгапз. Ка1рБ Мап1те1т, 2пб еЛ N.7, 1973. Р. 62; НчЬЬапИ. ТБе Есопоппсз оГ5оУ1е> Адпсикиге. Бопбоп, 1939- Р. 116.

⁷⁰Рттос1Мег1е. 5|По1епзк... Р. 251.

⁷¹ Ф. Павленков в дореволюционном энциклопедическом словаре (Санкт-Петербург, 1913. С. 206) определяет барщину как «принудительные сельскохозяйственные работы крестьян на помещика до отмены крепостного права в 1861 году».

⁷² Съезды Советов Союза Советских Социалистических Республик.- Сб. документов, 1922-1936 гг. 111. М, 1960. С. 188.

^п Ве1оо Р. Шыогу... Р. 11, 16-17

⁷⁴Вылцан М.А., Меницкий Н.А. и Поляков Ю А. Некоторые проблемы... С. 10. Цитируя здесь архивный источник, авторы не сообщают, каков был ответ Молотова.

⁷⁵ Справочник по законодательству для исполнительных комитетов советов депутатов трудящихся. Ч. I., М., 1946. С. 2 39-241 Установленные в 1939 г- нормы были резко увеличены указом от 13 апреля 1942 г.

⁷⁶ Вопрос был задан тестю автора К.Г. Пестрецову (1897-1961), отец которого был крестьянского происхождения.

⁷⁷ «Правда». 29 апреля 1933 г. Подробно о восстановлении паспортной системы см.: Советское административное право. М., 1940. С. 198-200. Н.С. Хрущев утверждает, что решение о введении внутренних паспортои было принято лично Сталиным («Правда». 7 марта 1964 г.).

⁷⁸ «Бюллетень оппозиции*. Ноябрь-декабрь 1930 г. № 17-18. С. 37.

⁷⁹Сталин И В. Соч.Т. 13-С. 172-173, 178-182,214.

⁸⁰Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛаг. М., 1989- Т. 2. С. 90-95. О поездке Сталина см. также: Согк)'М, АиегЬасЫ., РпчпЗ.С., еск. Ве1ошог. 1Ч.У., 1935. Р. 304-305-

⁸¹Веа1 РгеЫЕ. Рго1е[апап.1оигпеу... Р. 289-

⁸²ИоиеА. Ап Есопопгпс Н|5[огу оГ Пзе Б155К. Бопбоп, 1959- Р. 191- Статистические данные из советских источников. О совокупных процентных показателях см.: Там же. С. 192. Следует отметить, что одно из плановых заданий следует все же считать практически выполненным (на 1932 г. было запланировано добыть 22 млн тонн нефти — добыто 21,4 млн тонн).

⁸^ Барсов А. А. Сельское хозяйство и источники социалистического накопления в годы первой пятилетки (1928-1932) // «История СССР». 1968. № 3- С. 81-82.

⁸⁴НиШегН. ТЪе ОУегатЫИоиз Рп.М 5о\ае[ рщс-Усаг Р1ап // «ТЪе 51ау1с Кеу1егу*. № 2. )ипе 1973- Р. 256. За пятилетний период рост промышленного производства составил не менее 50% (см. с. 243 ук. ист.).

⁸⁵МШег]атееК. Мазз Со11ес[М2апоп апс1 [Бе СошпЬиПоп о! 5оу[С[ А^псикиге 1о [Бе рцз! РБге-Уеаг Р1ап: А Кеу1егу АгПс1е // «ТБе 51ау1с Кеу1еш». № 4. ЭесетЬег 1974. Р. 764-766.

■м-

оояаЧсг-Ч

•»«*?• а -./эб-п

иЦыГи.ИМ1-рГг-ХИне.* :.

И

А.

Сталин под ударами иритиии

И .г

ччз--

Партию большевиков и все советское общество Сталин делил на «своих» и врагов. «Своими» были приверженцы дела Ленина-Сталина, «настоящие большевики» и «настоящие советские люди», чья преданность режиму и идеям коммунизма выражалась в вере в Сталина как в великого вождя и безоговорочном одобрении проводимой им политики.

Врагами были всяческие маловеры, антисоветчики, противники Сталина и партии большевиков. Некоторые были врагами явными, но скрытых врагов тоже хватало. Внешне они были лояльны к советской власти и к партии. Их подрывная деятельность заключалась главным образом в критике в адрес Сталина, саботировании проводимой им политики, принижении его роли и значения как гениального политического деятеля.

Антисталинские настроения

В начале 30-х годов, в связи с описанными в предыдущих главах событиями, число уверовавших в Сталина уменьшилось, тогда как разуверившихся возросло. В конце 20-х годов Сталина критиковали главным образом оппозиционеры, их было всего лишь несколько тысяч. Теперь, когда страна переживала трудные времена, недовольных стало гораздо больше.

Считавший себя вдохновителем и руководителем «второго Октября», за который все должны быть ему бесконечно благодарны, Сталин в глазах очень многих предстал как лидер, из рук вон плохо руководивший коллективизацией. В 1929 г. и в начале 1930 г. из материалов заседаний ЦК и циркулярных директив не только верхам, но и партийному руководству на местах было известно о личной ответственности Сталина за политику, публично осужденную и отвергнутую в феврале-марте 1930 г. Соответственно, подъем антисталинских настроений приходится на начало 30-х годов. В советской печати он почти не нашел отражения, да и не все члены партии разделяли подобные настроения. Тем не менее эти настроения оказали немалое влияние на дальнейшие события.

Отзвук антисталинских настроений можно обнаружив в некоторых литературных произведениях. В 1931 г. в журнале «Красная целина» был опубликован рассказ «Впрок», написанный Андреем Платоновым, тогда малоизвестным литератором. Автор повествует о том, как в марте 1930 г. некий «душевный бедняга» сел в поезд в Москве и вышел где-то в центральной России. Этот безымянный бродяга, который «способен был ошибиться, но не мог солгать», переходит из колхоза в колхоз, работает электротехником и вступает в разговоры с крестьянами. Мало-помалу перед читателем открывается картина русской деревни, опустошенной ураганом сталинской коллективизации и населенной крестьянами, пребывающими в состоянии, близком к прострации. Автор пишет о лицемерном соблюдении принципа добровольности и замечает, говоря от первого лица, что «перегибы при коллективизации не были сплошным явлением, были места, свободные от головокружительных ошибок, и там линия партии не прерывалась и не заезжала в кривой уклон. Но, к сожалению, таких мест было не слишком много». Отрицательное отношение автора к сталинской коллективизации не могло ускользнуть от вдумчивого читателя — об этом свидетельствует и собственноручная пометка Сталина красным карандашом на полях — «Сволочь»¹.

В 1933 г. поэт Осип Мандельштам написал эпиграмму на Сталина в шестнадцать строк:

Мы живем, под собою не чуя страны, г< >

И.Р'Г'

л,;' ч;

•■иг-.: I:

..и ц-чм

Наши речи за десять шагов не слышны, ч, ал < .ел А где хватит на попразговорца, — и-.ог.щ у

Там припомнят кремлевского горца. .нлч.ну к

"К

Его толстые пальцы, как черви, жирны, -юп

А слова, как пудовые гири, верны. ■. , щ.п

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей, и •>

Он играет услугами полулюдей,

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Лишь один он бабачет и тычет. ПЛТНЛ

Как подкову дарит за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, <рвУ г

кому в глаз.

Что ни казнь у него, — то малина.

И широкая грудь осетина.

Заучивая стихи наизусть, москвичи читали их друг другу Конечно, они попали на Лубянку, причем вторая строфа звучала уже иначе:

' Только слышно кремлевского горца — шхц эн

н Душегуба имужикоборца. игу п•••••». йо

Мандельштама арестовали. Когда Бухарин, в то время редактор газеты «Известия», обратился к Ягоде с целью заступиться за поэта, тот продекламировал стихотворение наизусть².

Антисталинские настроения наблюдались и среди рабочих. Об этом стало известно из обнаруженных в Смоленском архиве документов ОГПУ. Одной из задач ОПТУ, как и царской полиции, было выявление общественного мнения для подготовки соответствующих донесений высшему руководству. В датированном 27 марта 1931 г. совершенно секретном документе ОГПУ, в котором речь шла об отношении населения города Рославля к высылкам, утверждалось, что рабочие «в основном» одобряют эти меры, но есть и отрицательные суждения, некоторые рабочие ведут разговоры о добром старом времени и говорят, что, «будь Ленин жив, ничего бы этого не было». Один рабочий, глядя на портрет Ленина, сказал, что, «если бы Ленин был жив, он разрешил бы свободную торговлю, и жить нам было бы полегче. А потом он начал бы коллективизацию, но не насильно, а убеждением, по доброму согласию»³.

Н.К. Крупская, человек из когорты старых большевиков, разделяла взгляды рабочих, недовольных сталинскими методами коллективизации. Выступая на партийной конференции Бауманского района Москвы в мае 1930 г., она сказала, что коллективизация проводится «не по-ленински», что ее методы не имеют ничего общего с ленинским планом кооперации. Руководство ЦК, утверждала Крупская, проводя коллективизацию, не советуется с народом и рядовыми членами партии и не имеет права ставить собственные ошибки в вину партийным и советским органам на местах. Сталин направил на конференцию Кагановича, который заявил, что, будучи членом ЦК, Крупская не имеет права осуждать линию, проводимую Центральным Комитетом. «Пусть Надежда Константиновна Крупская не думает, — сказал Каганович, — что, если она жена Ленина, она одна может толковать ленинизм»'’, и добавил, что Крупскую следует осудить. Ее действительно осуждали со всех сторон. Быстро растущий молодой партийный функционер Хрущев, в то время слушатель Промакадемии, находившейся в Бауманском районе, безоговорочно поддерживавший Сталина, много позже вспоминал, каким нападкам подверглась на конференции Крупская, как от нее «сторонились как от зачумленной» и как ему было жаль Крупскую, перед которой он преклонялся³.

Осенью 1929 г., зимой и весной 1930 г. Сталин получил более 50 тыс. писем с мест. В некоторых из них члены партии выражали свое критическое отношение к статье «Головокружение от успехов». Одно такое письмо, опубликованное в «Правде» 9 июня 1930 г., в послесталинское время цитировалось советскими историками как типичное. Письмо прислал участник коллективизации, рабочий из Днепропетровска по фамилии Белик. «Товарищ Сталин! — писал Белик. — Я, рядовой рабочий и читатель газеты “Правда", все время следил за газетными статьями! Виноват ли тот, кто не сумел не послушать создавшегося шума и крика вокруг вопроса, кто должен руководить колхозами? Мы все, низы и пресса, проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т. Сталин, наверное, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок, поэтому и тебя нужно одернуть. А теперь т. Сталин сваливает всю вину на места, а себя и верхушку защищает»⁶.

Многие высказывали в частных разговорах то, о чем Белик открыто написал Сталину. Один партиец из Клинского района Московской области в связи со статьей «Головокружение от успехов» говорил, что произошло именно то, о чем он предупреждал с самого начала, но местные власти никак не реагировали — боялись ослушаться указаний из Москвы. Теперь, жаловался этот партиец, над ним смеется вся деревня, и он хотел бы уехать оттуда навсегда⁷.

Некоторые должностные лица даже осмеливались сообщать Сталину о происходивших «перегибах», а позже обращать его внимание на возмущение, с которым статья была воспринята на местах. А.М. Назаретян, один из партийных руководителей Закавказья, неоднократно предупреждал Сталина, что методы принуждения чреваты нежелательными последствиями. В конечном счете Сталин его же и обвинил в «последствиях» и отозвал в Москву. Снятый с работы, Назаретян с женой и детьми перебивался без всяких средств к существованию несколько месяцев, пока за него не заступился Орджоникидзе. Зная, что, если дело дойдет до Политбюро, Орджоникидзе выступит в защиту этого известного и уважаемого в Закавказье старого большевика, а Киров и Куйбышев его поддержат, Сталин согласился назначить Назаретяна на второстепенный пост на Урале⁸.

В Центральном государственном архиве Октябрьской революции хранился документ, свидетельствующий об осуждении сталинского курса и лично Сталина некоторыми рабочими Москвы и подмосковного промышленного города Подольска. Антисталинский манифест за четырьмя подписями был принят на собрании 273 рабочих, состоявшемся в Подольске 19 сентября 1930 г. В манифесте говорилось, что Сталин, опьяненный властью, потерял всякую способность к здравомыслию. За последние два года его «преступная деятельность» свела на нет все достигнутое благодаря Ленину и теперь грозит привести к полной деградации власти пролетариата. В целях сохранения этой власти высказывалось требование немедленно сместить Сталина и отдать его под суд «за бесчисленные преступления против пролетарских масс»⁹. Судьба авторов этого манифеста, в то время не опубликованного, неизвестна.

Пусть подконтрольно, но инакомыслие проявлялось и публично. В преддверии XVI съезда ВКП(б) были напечатаны традиционные предсъездовские политические тезисы, а 9 июня 1930 г. в «Правде» появился «дискуссионный листок» с откликами с мест. Один из них вызвал большой резонанс. Некий Мамаев, член партии из Саратова, утверждал, что коллективизация вообще была преждевременной в связи с нехваткой сельскохозяйственной техники. Ряд критических стрел был выпущен Мамаевым непосредственно в Сталина. Последний, утверждал Мамаев, совершенно правильно сосредоточил внимание на принудительной коллективизации, но, к большому сожалению, уже после того, как были совершены грубейшие ошибки. «Невольно вытекает вопрос: у кого же закружилась голова?». Защищая исполнителей на местах, Мамаев восклицает: «Надо сказать о своих собственных прострелах и не учить этому низовую партийную массу» — и делает вывод: «Выходит, царь хорош, а чиновники на местах негодные».

Заметке Мамаева, по всей вероятности, позволили появиться в подцензурном партийном органе лишь для того, чтобы был повод осудить высказанную в ней точку зрения. Уже на следующий день в редакционной статье «Правды», явно написанной заранее и озаглавленной «Кулацкая агентура внутри партии», Мамаева заклеймили как «кулацкого агента», а его выступление в защиту партийных низов было названо, конечно, «самой бессовестной» ложью. Вероятно, статья с ее яростно-обличительным тоном и требованием «без остатка выжигать каленым железом пролетарско-большевистской самокритики» взгляды, высказываемые Мамаевым и ему подобными, достигла цели — внушить партийным массам мысль о недопустимости критики в адрес сталинского руководства.

Оппозиционные течения

Подавить антисталинские настроения в более высоких звеньях партийной иерархии оказалось труднее. XVI съезд, срежиссированный как демонстрация единства партийных верхов в горячей поддержке Сталина, в лучшем случае проявил показное сплочение рядов партийного руководства во время кризиса.

Вскоре выяснилось, что оппозиционные течения в партии имели место. В конце 1930 г. стало известно, что «подпольную фракционную работу» против генеральной линии партии вели две группировки. Лидерами так называемого

оппозиционного «право-“левого” блока» (слово «левый» брали в кавычки, чтобы подчеркнуть, что в дейсгвительности никто не мог быть левее проводников генеральной линии) были, с одной стороны, С.И. Сырцов, в то время кандидат в члены Политбюро, член ЦК и предсовнаркома Российской Федерации, и, с другой стороны, первый секретарь ЦК КП(б) ЗСФСР В.В. Ломинадзе и член ЦКК Л.А. Шацкин. Хотя Сырцова изображали правым уклонистом, а Ломинадзе и Шацкина — псевдолевыми, в действительности все трое, ранее поддерживавшие Сталина, теперь критически относились к нему и его политике.

Судить о том, за что конкретно они выступали, можно лишь по обличительным статьям, сопровождавшим извещения о снятии этих большевиков с их высоких постов. Ясно одно: они усомнились в том, что курс, избранный Сталиным, вел страну к социализму, и пришли к убеждению, что его политика способствовала расцвету бюрократизма. В Закавказье бюрократы, по мнению Ломинадзе, проявили «барско-феодальное отношение к нуждам и интересам рабочих и крестьян». Темпы индустриализации, считали оппозиционеры, следовало снизить, чтобы трезво управлять процессом без подстегивания и неоправданных затрат. Сырцов называл столь превозносимые успехи пятилетки «очковтирательством», а Сталинградский тракторный завод — «потемкинской деревней»¹⁰. «Блок» обвинили в заговоре с целью изменить партийную линию и сменить руководство. По свидетельским показаниям, Ломинадзе даже говорил о необходимости сместить Сталина на очередном съезде¹¹. Можно представить себе гнев Сталина — ведь он лично покровительствовал этому молодому грузину и назначил его своим представителем в Коминтерне в конце 20-х годов.

К 1932 г. положение в стране, и прежде оставлявшее желать лучшего, еще более ухудшилось. Резко повысились цены, рабочий класс воспринимал бесконечные призывы к трудовому героизму без прежнего энтузиазма. Основные продовольственные и промышленные товары распределялись по карточкам, да и те не всегда можно было отоварить. Даже в Москве, население которой пользовалось некоторыми привилегиями, отмечались массовые проявления недовольства на промышленных предприятиях. Теперь, когда деревня голодала, да и в городе продуктов питания недоставало, когда в подсобных хозяйствах промышленных предприятий повсеместно начали разводить кроликов, чтобы хоть как-то накормить рабочих, когда загнанные в колхозы крестьяне, лишенные стимулов к производительному труду, работали вяло, а многие при первой возможности стремились «улизнуть» из колхоза, у здравомыслящего человека не могло оставаться сомнений в том, что сталинская коллективизация обернулась катастрофой. Даже низшие и средние звенья советской бюрократии в значительной мере утратили оптимизм первых трех лет пятилетки и испытывали похмелье от «хозяйственного Октября», как выразился некий анонимный автор из Москвы в «Бюллетене оппозиции». Другой аноним писал, что в глазах всех, кроме немногочисленных представителей высшего слоя бюрократии, Сталин был уже «павший идол». По мнению того же автора, средний советский чиновник, отказываясь проявлять энтузиазм в отношении Сталина, тем самым отходил от него, пусть пассивно и выжидательно, и сближался с партийными массами. В подтверждение автор отмечает, что «23-го февраля 1932 г. появление Сталина [в Большом театре] было встречено... холодным молчанием»¹².

В глазах простого народа, который не мог знать, что принятые в последнее время партийные решения были по сути решениями Сталина, сложившееся положение дискредитировало всю партию. «Большевизм теряет популярность, — писал в дневнике Мате Залка, эмигрировавший в СССР молодой венгерский коммунист. — Газеты фальшивы, все сваливают на заграницу... Ложь “Правды", это страшно. Наш рубль стоит 1 коп. Это не кризис, хуже. Мы боимся говорить правду»¹3. Сознание того, что народу неизвестна личная роль Сталина в принятии ведущих к катастрофе решений, не давало покоя некоторым высокопоставленным руководителям, — когда как партийцы среднего звена с горечью недоумевали: почему же Сталин молчит?

С точки зрения кризисного положения 1932 и 1921 гг. вполне сопоставимы. Те, кто в той или иной мере обладали политическим сознанием, ожидали, что Сталин, как некогда Ленин, выступит с откровенной оценкой сложившегося положения и укажет новый курс — путь к его исправлению. Все ожидания, однако, были напрасны, и едва ли можно удивляться, что у некоторых политических деятелей сложилось убеждение в необходимости отстранения Сталина от руководства для блага всей страны.

Одну из образовавшихся антисталинских групп возглавляли А.П. Смирнов, В.Н. Толмачев и Н.Б. Эйсмонт, члены партии, соответственно, с 1896, 1904 и 1907 гг. Смирнов, главная фигура в группе, был секретарем ЦК и наркомом земледелия РСФСР (с 1928 по 1930 г.). Январский (1933) пленум ЦК одобрил решение ЦКК о выведении Смирнова из состава ЦК и исключении из партии Толмачева и Эйсмонта за создание «подпольной фракционной группы» с целью изменения политики в области индустриализации и коллективизации. Спустя многие годы после смерти Сталина выяснилось, что все трое выступали за его смещение и пострадали именно за это. При обсуждении этого вопроса на заседании ЦК Сталин заявил: «Ведь это враги только могут говорить, что уберите Сталина и ничего не будет»¹⁴.

Двадцать первого августа 1932 г. и бывший московский районный партсекре-тарь Рютин, и около 10 его единомышленников собрались в загородной квартире одного из участников встречи, чтобы обсудить и отредактировать обращение «Ко всем членам ВКП(б)», несколько копий которого ходило по рукам.

Обращение, состоящее приблизительно из семи страниц, — страстный обвинительный акт. В нем Рютин обвинял Сталина в отходе от ленинизма, установлении личной диктатуры и проведении политики, поставившей страну на грань катастрофы. Сталин обвинялся Рютиным в безрассудных темпах индустриализации, дезорганизующих экономику, ведущих к обнищанию народа и подрывающих его веру в социализм, в ужасающем положении в деревне из-за коллективизации, обернувшейся массовым террором, главным образом против середняков и бедняков. Поголовье скота составляло едва ли более 30% поголовья в 1927 г., миллионы крестьян стали бродягами, ищущими пристанища в перенаселенных городах. Вырисовывалась перспектива голода в 1933 г., истинный ленинизм становился запрещенным учением, живую большевистскую мысль душили, на народ надели намордники — никто не мог и рта открыть, печать стала чудовищной фабрикой лжи. Сталин и его окружение, далее писал Рютин, узурпировали права партии и продвигали проныр и угодливых карьеристов, всегда готовых изменить взгляды по указке свыше. Самый умный и ловкий провокатор не мог бы сделать большего дня дискредитации ленинизма и социалистического строительства. Опасения Ленина полностью оправдались — сталинское руководство губительно для дела коммунизма, и с ним необходимо покончить как можно скорее.

Один из участников августовского собрания оказался доносчиком — 30 сентября нагрянули чекисты, обыскали квартиру и обнаружили оригиналы этих двух документов. Рютин и другие члены группы были арестованы. Спустя две недели решением Президиума ЦКК еще 20 человек были исключены из партии как члены «контрреволюционной группы Рютина». Среди исключенных были Зиновьев и Каменев, тайно хранившие по экземпляру текста обращения, а также философ и историк В. Тер-Ваганян, П. Петровский (сын председателя ЦИК Украины), давний грузинский товарищ Сталина по партии Сергей Кавта-радзе, писательница Полина Виноградская, А. Слепков, Д. Марецкий, философ Ян Стэн¹⁵. В течение нескольких лет все эти люди были уничтожены.

Сталин, конечно, прочел обращение и пришел в такую ярость, что никак не мог удовлетвориться арестом Рютина и исключением рютинцев из партии. На заседании Политбюро он потребовал вынести Рютину смертный приговор как террористу. Члены Политбюро молчали, наконец заговорил Киров: «Нельзя этого делать. Рютин не пропащий человек, а заблуждающийся... черт его разберет, кто только не приложил руку к этому письму... не поймут нас люди...»¹⁶. Сталин, вероятно чувствуя, что большинство его не поддерживают, настаивать не стал. Рютин получил десять лет, но этим, конечно, дело не кончилось.

Сталин не мог оставить Рютина в покое. Сочтя условия содержания заключенных в Суздальском политизоляторе недостаточно суровыми, он распорядился о переводе Рютина в Верхнеуральскую тюрьму, где режим был строже. Позже Рютина привезли в Москву, где давлением и пытками его пытались заставить выступить в роли одного из обвиняемых на открытом процессе по делу о государственной измене. Рютин отказался и был казнен в 1937 г. по личному распоряжению Сталина. Погибли два сына Рютина, авиаинженеры, жену выслали, и в 1947 г. она была убита в лагере недалеко от Караганды, двадцатилетнюю дочь Рютина с маленьким ребенком вышвырнули без вещей из московской квартиры на улицу¹⁷

Не создавая серьезной угрозы власти Сталина, платформа Рютина глубоко уязвила его самолюбие. Представить Сталина злым гением революции, тогда как он видел себя героическим вождем ее второго этапа, значило нанести ему глубокую и болезненную рану. Можно понять, почему Сталин назвал рютинс-кое обращение призывом к покушению на его жизнь. Он не мог рассматривать критику в свой адрес иначе как покушение на свое достоинство, смертельный удар по самому чувствительному месту — вере в свое предназначение стать величайшим гением в истории. При таких обстоятельствах он мог поступить только так, как поступил: потребовал казнить Рютина не как своего врага, а как врага революции.

Большевини-староверы ^

Сталину пришлось бороться не только с активной оппозицией в лице таких деятелей, как Рютин: многие старые большевики не одобряли то, что происходило в стране в начале 30-х годов. Им, усвоившим учение Маркса и Ленина о социализме, было трудно, а то и вовсе невозможно согласиться, что страна уже вступила в стадию становления социализма. Сталин тоже знал марксистско-ленинскую теорию, но для него главным был вопрос о строительстве государства.

Несомненно, он считал насаждаемую сверху революцию «Октябрем социалистического строительства». На Январском (1933) пленуме ЦКВКП(б)) Сталин не только объявил, что СССР стал мощной и независимой индустриальной державой, но, по его словам, «итоги пятилетки показали, что вполне возможно построить в одной стране социалистическое общество, ибо экономический фундамент такого общества уже построен в СССР»; «Мы утвердили во всех сферах народного хозяйства принцип социализма, изгнав оттуда капиталистические элементы»¹⁸. ч И1ЧЫЧ1 •а*м-1’^г- ^ '■•■Ь

Именно в это время голодала деревня и миллионы людей гибли от непосильного труда в лагерях. Да и многие на новостройках не имели достойного человека жилья: большей частью это были холодные и темные бараки. «Суров был еще быт советских людей. Помнится, как скромно были одеты тогда наши труженики, — пишет автор монографии, опубликованной в 1962 г. — По промтоварным карточкам непросто было получить новый костюм, новое платье. Многие участники семейных встреч приносили с собой и продукты... Кончались вечеринки рано: 1 января было рабочим днем, и новую пятилетку следовало начинать по-ударному»¹⁹.

Это ли был социализм, о котором мечтали старые большевики? Если бы Сталин даже и мог сколько-нибудь внятно объяснить, как можно сочетать методы государственного строительства, подобные методам Петра I, с построением социалистического общества, то и тогда едва ли многие из них могли бы воспринять такое объяснение. Для большинства старых большевиков социализм был не просто сочетанием индустриализации с государственной собственностью, плановым хозяйством и искоренением капиталистических элементов. Многие из них считали, что построение социализма должно вести к улучшению жизни рабочих, а не их обнищанию, что социалистическое строительство вовсе не обязательно должно осуществляться путем массового террора против крестьян, что социализм должен обеспечить не меньшее, а большее равенство, не большее, а меньшее засилье бюрократии, что при социализме должно быть больше народного самоуправления, подобного тому, о котором говорил Ленин, рисуя картину «государства-коммуны», что возрождение таких пережитков царизма, как каторжные работы, барщина и паспортная система, не имеет ничего общего с построением социализма. Многие поддерживавшие Сталина старые большевики были склонны представлять себе социализм именно так — и им такое представление было присуще не менее, чем тем, чьи политические симпатии были на стороне Троцкого, Зиновьева, Шляпникова или Бухарина.

Понимая, что большинству давних соратников по революции нелегко увязать марксистско-ленинские представления о социализме с царившими повсюду лишениями и вопиющим неравенством, Сталин искал возможность дать этим товарищам хоть какое-то теоретическое обоснование этого. Выступая перед делегатами XVII конференции ВКП(б) в феврале 1932 г., Молотов, которого некоторые партийцы уже называли «сталинской дубинкой», объяснил им, что социализм не обязательно влечет за собой материальное изобилие. Необходимо, заявил советский премьер, «дать отпор рассуждениям вроде того, что социализм — производство для потребления. Однобокость и неправильность этой формулировки очевидна»²⁰.

Правильность этой формулировки не подвергалась сомнению целым поколением российских социалистов. Многие большевики, никогда не поддерживавшие Троцкого, согласились бы с тем, что он написал в марте 1932 г.: «Разве это не чудовищно? Страна не может выйти из товарного голода. На каждом шагу поставки прекращаются. Дети остаются без молока. Но официальные оракулы объявляют: страна вступила в период социализма. Можно ли более злостно опорочить само слово социализм?»²¹.

Судьба тех, кто осмеливался высказываться в подобном духе, была незавидной. Одного директора хлебозавода в Москве, старого большевика, вызвали свидетелем по делу рабочего, укравшего немного хлеба и привлеченного к ответственности по сталинскому закону о хищениях государственной собственности от 7 августа 1932 г. В ходе судебного разбирательства директор не сдержался и воскликнул: «Да если бы мы давали рабочим хлеб, они бы не воровали!».

Вскоре он был сослан и позже разделил судьбу жертв массового террора конца 30-х годов. Многие его современники, конечно, думали так же, но держали язык за зубами²².

Многие большевики, будучи марксистами-ленинцами, свято верившие в социализм, не могли примириться и с растущим классовым неравенством. Некоторые руководители отказывались пользоваться привилегиями, одевались как рабочие и стояли в очередях за продуктами. Когда в 1932 г. таким образом протестовало начальство текстильных предприятий в Иваново, присоединившееся к забастовавшим текстильщикам, прибыл Каганович, который не только организовал подавление забастовок, но и наказал руководство. По словам одного хозяйственника, позже в лагере рассказавшего, как все это было, заключенному Джозефу Бергеру, Каганович заявил, что политика партии предусматривает такие привилегии, как спецмагазины, и отказ от их услуг равнозначен выступлению против партийного руководства²³.

В 1935 г. в Мариинском лагере в Сибири Василий Юркин, старый русский интеллигент и большевик с 1914 г., говорил Бергеру, что нельзя мерить одной мерой революционный период и сегодняшний день: жестокостей Гражданской войны избежать было нельзя, но то, что происходит сейчас, «привело бы Ленина в ужас». Заключенный того же Мариинского лагеря Белоусов, большевик и председатель Союза металлистов, еще в 1905 г., признался Юркину и Бергеру, что испытал облегчение, когда в 1935 г. его наконец арестовали. Белоусов никогда не примыкал ни к какой оппозиции, хотя многое из того, о чем он читал в газетах, не имело ничего общего с его представлениями о партии и социализме. Член Общества старых большевиков, Белоусов молчал — как и другие его товарищи по Обществу. Их и его руками было построено государство, в котором они вынуждены теперь жить, затаив в себе ужас посильнее того страха, который приходилось порой испытывать при царском режиме. Бергер пишет, что признания, подобные белоусовскому, он еще не раз слышал от заключенных в разных тюрьмах и лагерях²⁴.

Сталинским уверениям в успехах социалистического строительства могли поверить молодые коммунисты, но никак не такие старые большевики. Конечно, Сталин не мог не знать об этом (ему докладывало ОГПУ, были и другие источники информации) и не мог не прийти в ярость. Ведь получалось, что не верили в него как в лидера, под чьим руководством должно было осуществиться ленинское пророчество о превращении России нэповской в Россию социалистическую. Сомневавшиеся в успехе социалистического строительства не понимали, что, отказываясь признать социалистическим построенное под руководством Сталина общество, они бросали ему вызов, стерпеть который он не мог: в глазах Сталина такой вызов был равнозначен открытой дискредитации его имени. Многие революционеры старшего поколения не осознавали нависшей над ними опасности стать изгоями в обществе, управлявшемся именем их революции.

Смерть жены

По всей вероятности, Сталин ожидал, что 1932 г. станет годом его триумфа. Вышло иначе: мало того, что в партийных кругах ширилось недовольство его курсом, оно проявилось в его собственной семье.

Когда в 1929 г. Сталин отпраздновал свое пятидесятилетие, Надежде Аллилуевой-Сталиной, которую близкие звали Надей, еще не исполнилось тридцати лет. Десятью годами ранее, выходя замуж за Сталина, она уже была партийной активисткой и идеализировала его. Сталин, видный старый большевик, был для нее воплощением революции. Хоть жить с ним было нелегко, их брак продолжался, несмотря на неизбежные трения. Как преданная жена, Надя была рядом со Сталиным и стала хорошей хозяйкой подмосковной дачи в Зубалове, где часто гостили их друзья и родственники²⁵.

В 1930 г., уже имея двух детей — Василия и Светлану, Надя поступила в Промышленную академию на факультет искусственного волокна, оставаясь при этом хозяйкой Зубалова. Серьезная и прилежная студентка, она не хотела щеголять своим высоким положением и ездила на занятия на трамвае. Среди тех, с кем она подружилась в это время, был секретарь парторганизации академии Никита Хрущев, который впоследствии утверждал, что не был репрессирован и сделал политическую карьеру во многом благодаря Наде, хорошо отзывавшейся о нем в разговорах со Сталиным²⁶.

Возможно, контакты с другими слушателями академии в сочетании с коммунистическим идеализмом, находившимся в резком контрасте с каждодневной действительностью начала 30-х годов, настроили Надю против принятого политического курса и мужа как его главного проводника. Светлана Аллилуева позже писала, что ее мать «своим сердцем поняла, в конце концов, что отец — не тот новый человек, каким он ей казался в юности, и ее постигло здесь страшное, опустошающее разочарование»²⁷ Основываясь на том, что гораздо позже рассказывали ей старая няня, некоторые родственники и близкая подруга Нади Полина Молотова (жена Молотова), Светлана Аллилуева пишет, что мать была в глубокой депрессии в последние дни перед смертью (9 ноября 1932 г.): «...няня слышала, как мама все повторяла, что “все надоело”, “все опостылело”, “ничего не радует”»²⁸. Об угнетенном состоянии жены Сталина незадолго до ее смерти пишет в своих воспоминаниях и Александр Бармин, советский дипломат-невозвращенец, который видел ее с братом Павлом Аллилуевым на Красной площади 7 ноября 1932 г.-. «Она была бледна, выглядела усталой, казалось, все происходившее мало ее интересовало. Было видно, что брат ее чем-то глубоко опечален и озабочен»²⁹.

Подавленное настроение жены на устроенном 8 ноября празднестве у Ворошилова по поводу годовщины Октября, вероятно, раздражало Сталина. Как вспоминает Светлана Аллилуева, он сказал жене: «Эй, ты, пей!». По другому свидетельству, он затушил в своем бокале папиросу и щелчком бросил в жену через стол⁵⁰. «Я тебе — не “ЭЙ”» — вскрикнула Надя, встала и ушла с банкета. Полина Молотова тоже вышла, они вместе несколько раз обошли вокруг Кремлевского дворца, и, когда Полина решила, что Надя более или менее успокоилась, они разошлись по домам. По словам дочери, утром Надю нашли мертвой в ее спальне в кремлевской квартире. Она застрелилась из маленького пистолета, привезенного братом в подарок из Берлина (Павел Аллилуев был прикомандирован к советскому торговому представительству в Германии в качестве военного представителя). Оставленное ею письмо содержало как личные, так и политические обвинения против Сталина. Сталин был потрясен самоубийством жены, а ее обвинения он воспринял как предательство и пришел в ярость. На гражданской панихиде он подошел на минуту к открытому гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. На похороны Сталин не пошел и никогда не был на могиле жены на Новодевичьем кладбище³'.

В 30-е годы среди старых большевиков ходила и другая версия смерти жены Сталина. Поговаривали, что Сталин ее застрелил или задушил в приступе ярости во время ссоры, вернувшись с банкета поздно ночью³².

В любом случае, нет сомнений, что Сталин несет ответственность за смерть жены. Эта смерть, как бы она ни произошла, была актом протеста против сталинского произвола. По словам Светланы Аллилуевой, Сталин до конца жизни мучительно искал причину этой трагедии и винил в ней кого угодно, кроме самого себя.

Рождение теории заговора ‘

Уход жены из жизни как укор Сталину стал последним из испытанных им в 1932 г. ударов, и конец этого года стал для него временем внутреннего кризиса. Еще в юности Сталин был склонен к замкнутости; теперь он более, чем когда-либо, ушел в себя и превратился в совершенного затворника. Он перестал ездить в Зубалово и начал строить себе дачу в Кунцево, в которой жил до конца своих дней. Кремлевскую квартиру Сталин сменил — он не мог оставаться там, где умерла Надя. Сохранив некоторые связи с детьми и родственниками, он уже не был постоянно, как раньше, при Наде, окружен тем обществом, душой которого она была. Этим он лишил себя возможности получать беспристрастную информацию из непринужденных разговоров окружающих о происходящем в стране. Затворничество явилось отражением внутренней перемены в Сталине. По словам дочери, «все катастрофически переменилось изнутри. В самом отце что-то сломалось»³³.

После первого потрясения и приступов неудержимой ярости Сталин постепенно пришел в себя, возобновил политическую деятельность, и его жизнь более или менее вернулась в прежнюю колею. Душевное равновесие Сталина, однако, было восстановлено ценой сложившегося у него убеждения в том, что в партии и во всем советском обществе гнездится измена или возможность измены. Еще в 20-е годы он был снедаем подозрениями, что у него множество врагов, вынашивающих коварные замыслы, теперь же эти настроения резко усилилась. Он внушил себе, что может стать жертвой разветвленного заговора, нити которого тянулись из определенных кругов недоброжелателей в партии. Только так он мог осмыслить положение, в котором оказался³⁴.

Ситуация в стране была критическая. Да, успехи индустриализации налицо, но в целом картина далеко не отрадная. Взятие крепости социализма штурмом по старой российской традиции принудительного государственного строительства обошлось слишком дорого и не лучшим образом отразилось на развитии страны. Последствиями террора в деревне и насильственной коллективизации стали небывалый в истории России голод и потеря примерно половины поголовья скота, не говоря уже о неисчислимых людских потерях. Понимая, что многие коммунисты винят в неудачах именно его, Сталин горел жаждой мщения.

Признать, что он мог в чем-то ошибаться, признать справедливость критики в свой адрес Сталин был не в состоянии: такое признание означало бы отказ от самого себя, от веры в собственную непогрешимость. Именно поэтому он должен был приписывать себе и своему мудрому руководству все достижения, а все издержки и провалы объявлять неизбежными или объяснять происками врагов. Более того, перемены, произошедшие за годы пятилетки, он должен был считать не менее значительными, чем результаты Октября, а самого себя он видел зодчим, единственно достойным возглавить строительство социалистического общества. Партия обожествила Ленина — Сталин тоже достоин поклонения как вождь, без которого «второй Октябрь» был бы невозможен. Многие, особенно простые люди, действительно преклонялись перед Сталиным — славословия в его адрес заполняли советскую печать, все больше публиковалось биографических материалов о Сталине как замечательном революционере, о его подвигах в прошлом и настоящем. Но были и недоброжелатели, склонные к очернительству, преуменьшению исторических достижений. Эти враги, вместо того чтобы благодарить судьбу за возможность идти вперед под мудрым руководством товарища Сталина, занимались критиканством и плели против него заговоры.

Можно предположить, что именно таким было умонастроение Сталина в это время. Неспособный видеть в своих действиях ничего заслуживающего критики, Сталин не мог не считать тех, кто ему не верил и осуждал его политику, злоумышленниками, намеренно пытающимися саботировать социалистическое строительство, всячески вредить и порочить его как руководителя. В рютиных он видел только контрреволюционеров-террористов, вредителей, врагов народа, внешне лояльных и потому тем более опасных. Он знал, что недовольных много, — это означало, что многие строят заговорщические планы уничтожения Сталина и всей системы. Естественно, главными заговорщиками для него были те, кого он считал своими личными врагами.

Все это подтверждается датированным 29 июля 1936 г. совершенно секретным циркулярным письмом ЦК республиканским, областным, городским и районным комитетам ВКП(б), в котором говорилось о «террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока». Утверждалось, что блок ставил своей задачей «террор против самых выдающихся вождей партии, прежде всего товарища Сталина». Знаменательно, что крупномасштабный антисоветский заговор датируется в письме концом 1932 г.³⁵ Несомненно, инициатором письма от ЦК был сам Сталин, и указанное в нем время, когда якобы возник этот заговор, свидетельствует, что Сталин поверил в его существование именно тогда, под впечатлением всего происшедшего.

Более того, о том, что Сталин в то время думал именно так, свидетельствуют и некоторые его публичные выступления. Обращаясь к выпускникам военных академий в Кремлевском дворце 4 мая 1935 г., Сталин начал с того, о чем он говорил еще в 1931 г. Страна еще не залечила раны после четырех лет Первой мировой войны и трех лет Гражданской войны, в стране полуграмотное население, промышленные предприятия как оазисы в безбрежной пустыне крошечных крестьянских хозяйств — и эту страну нужно поставить на рельсы современной индустрии и механизированного сельского хозяйства. Вопрос стоит так: или добиваться этого в кратчайшие сроки и укрепить таким образом социализм, или потерпеть неудачу, и тогда страна потеряет независимость и станет игрушкой в руках империалистических держав. Страна испытывает жесточайший технологический голод, и положение можно поправить только за счет огромных жертв и жестокой экономии во всех сферах, включая питание и снабжение промышленными товарами. Конечно, при столь огромных задачах едва ли можно ожидать быстрых и повсеместных успехов, но трудности необходимо преодолевать и без колебаний идти к намеченной великой цели.

Но не всем товарищам хватает решимости и терпения. «Среди наших товарищей, — сказал Сталин, — нашлись люди, которые после первых же затруднений стали звать к отступлению. Говорят, кто «старое помянет, тому глаз вон». Это, конечно, верно. Но у человека имеется память, и невольно вспоминаешь о прошлом при подведении итогов нашей работы. Так вот, были у нас товарищи, которые испугались трудностей и стали звать партию к отступлению. Они говорили: «Что нам ваша индустриализация и коллективизация, машины, черная металлургия, тракторы, комбайны, автомобили? Дали бы лучше побольше мануфактуры, купили бы лучше побольше сырья для производства ширпотреба и побольше бы давали населению всех тех мелочей, чем красен быт людей. Создание индустрии при нашей отсталости, да еще первоклассной индустрии — опасная мечта»». Сталин сказал, что, конечно, три миллиарда рублей в иностранной валюте, добытые благодаря жесточайшей экономии и вложенные в развитие тяжелой индустрии, можно было бы израсходовать в целях подъема производства потребительских товаров — но только за счет подрыва основ социализма, разоружения перед лицом внешнего врага, порабощения своей и чужой буржуазией. Это тоже был бы план, но план отступления, тогда как, следуя выбранным путем, страна пришла к победе социализма.

Отступники, продолжал Сталин, не ограничиваются разговорами. Они угрожают поднять партию против ее Центрального Комитета-, более того, «они угрожают кое-кому из нас пулями». «Видимо, — продолжал Сталин, — они рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути. Эти люди, очевидно, забыли, что мы, большевики, — люди особого покроя... Они забыли, что нас ковал великий Ленин, наш вождь, наш учитель, наш отец, который не знал и не признавал страха в борьбе... Понятно, что мы и не думали сворачивать с ленинского пути. Более того, укрепившиеся на этом пути, мы еще стремительнее пошли вперед, сметая с дороги все и всякие препятствия. Правда, нам пришлось при этом по пути помять бока кое-кому из этих товарищей. Но с этим уж ничего не поделаешь. Должен признаться, что я тоже приложил руку к этому делу»³⁶.

Эти похожие на импровизацию высказывания, сделанные в 1935 г., говорят о многом-, о том, что Сталин не забыл прежней критики в свой адрес и считает недовольных, по крайней мере некоторых из них, заговорщиками, строившими планы покушения на его жизнь; что события прошлого, по его мнению, никак не омрачали его образ славного вождя Советской России на ее пути к преодолению отсталости и построению социалистического общества; что в собственных глазах он выглядит героем еще и потому, что не проявлял мягкотелости и подавлял всех противников, что самого себя он выставлял борцом с голодом, представляя «голод» в технологическом плане, что он преуменьшал масштабы обнищания населения, говоря о нехватке «мелочей», тогда как налицо был острый дефицит одежды и других предметов первой необходимости. Наконец, характеризуя большевиков как людей, «скроенных» по-особому (повторяя слова своей «клятвы», произнесенной в 1924 г.), он показал, что по-прежнему видит в партии лишь соратников, объединенных верностью героическому вождю.

Точнее сказать, он считал, что большевики должны быть такими, но не думал, что все они таковы. После горькой для него осени 1932 г. он рассматривал партию, в то время насчитывавшую 3 млн 200 тыс. членов и кандидатов в члены, в лучшем случае как конгломерат истинных большевиков и врагов, для которых партийный билет был всего лишь прикрытием. Выступая на пленуме ЦК в начале января 1933 г. с оценкой итогов пятилетки, Сталин не только с гордостью утверждал, что в СССР построен экономический фундамент социализма, но и потребовал провести чистку партии, нарисовав мрачную картину, сложившуюся в партии и во всем обществе, якобы кишевших скрытыми врагами.

Он говорил, что на советских заводах, в колхозах и государственных учреждениях укрылись всякие «бывшие» — торговцы, промышленники, кулаки и подкулачники, буржуазные интеллигенты, прочие враги; некоторые даже пробрались в партию. Не имея возможности бороться открыто, они «пакостят, как только могут, действуя тихой сапой. Поджигают склады и ломают машины.

Организуют саботаж. Организуют вредительства в колхозах, совхозах... прививают скотине в колхозах и совхозах чуму, сибирскую язву, способствуют распространению менингита среди лошадей и т. д.». Ни перед чем не останавливаясь, они подстрекают отсталые элементы на антисоветские выступления. При таких условиях могут активизироваться недобитые эсеры, меньшевики, буржуазные националисты, троцкисты и правые уклонисты. Следовательно, по мере успешного продвижения по пути строительства социализма борьба с внутренними врагами должна становиться все более ожесточенной, а революционная бдительность — это главное, что теперь требуется от большевиков³⁷

Из данного Сталиным диагноза ситуации следовали два важных вывода. Во-первых, вывод о необходимости всемерного укрепления советского государства, включая его карательные органы. Следовательно, не могло быть и речи о начале отмирания государства, согласно теории Маркса. «Сильная и мощная диктатура пролетариата — вот что нам нужно теперь для того, чтобы развеять в прах последние остатки умирающих классов и разбить их воровские махинации». Некоторые товарищи думают, что учение Маркса об исчезновении классов и отмирании государства позволяет им проявлять благодушие и беспечность, развивать контрреволюционные теории о затухании классовой борьбы и ослаблении государственной власти. Так могут думать только перерожденцы и двурушники, говорил Сталин, и их нужно вышвырнуть из партии³⁸.

Второй вывод — необходима крупномасштабная, генеральная чистка партии. Решение о проведении такой чистки уже было принято Политбюро. Одобрив намерение Политбюро провести чистку партии в течение 1933 г., Январский объединенный пленум ЦК-ЦКК поручил Политбюро «организовать дело чистки партии таким образом, чтобы обеспечить в партии железную пролетарскую дисциплину и очищение партийных рядов от всех ненадежных, неустойчивых и примазавшихся элементов»³⁹.

Директива ЦК от 28 апреля 1933 г. прояснила масштабы намеченной чистки. Деятельностью республиканских, областных и районных комиссий по чистке должна была руководить Центральная контрольная комиссия (ЦКК) во главе с Яном Рудзутаком. В числе других членов в комиссию вошли Каганович, Киров, Ярославский и выдвиженец Сталина из аппарата ЦК Ежов. Вычищать из партии будут по шести категориям. В частности, исключению подлежали: 1) классово чуждые и враждебные элементы, обманом пробравшиеся в партию и деморализующие партийную массу; 2) двурушники, обманывающие партию, скрывающие от нее свои истинные устремления, давшие ложную клятву в верности партии и стремившиеся к подрыву партийной политики; 3) явные и скрытые нарушители железной партийно-государственной дисциплины, не выполняющие решения партийных и государственных органов, подвергающие сомнению или порочащие планы и решения партии разговорами об их «нереальности» и «неосуществимости».

Практическое осуществление чистки было возложено не на Центральную контрольную комиссию как постоянно действующий партийный орган, а на специально созданную комиссию. С момента образования в 1923 г. ЦКК, возглавляемая Куйбышевым до 1926 г. и Орджоникидзе с 192бпо 1930 г.,вполнеот-вечала задачам борьбы сталинистов с оппозиционерами, но после 1930 г., когда ее возглавил Рудзутак, ЦКК все чаще становилась объектом критики: очевидно, Сталин решил, что теперь ЦКК в какой-то мере связывает ему руки, лишая полной свободы действий в борьбе с противниками. В частности, ЦКК упрекали в чрезмерной снисходительности при рассмотрении апелляций бывших коммунистов, исключенных низовыми партийными организациями.

Хотя во главе комиссии по чистке был поставлен тот же Рудзутак, сам факт ее создания свидетельствовал о том, что Сталин считал ЦКК неспособной должным образом провести задуманную им генеральную чистку партии. Ему нужен был особый орган, который мог бы беспощадно выкорчевывать «замаскировавшихся врагов». Так Сталин встал на путь, приведший страну к Большому террору во второй половине 30-х годов.

Примечания

Предисловие Е. Евтушенко к изданной в Нью-Йорке книге А. Платонова в переводе Дж. Барнса (Р1а-ЮпоиА. ТЬе Пегсе апс! ВеаиЫЫ ¹№ог1<1 Тгапз. БВагпез, НУ., 1970.Р. 14.

²ИаЫегЬЫа МапЫеШат. Норе А^атм Норе: А Метоп, 1гапз, Мах Нау'Л'агс!, N.7., 1970.Р. 13,22-23, 146-149- По неподтвержденным слухам, Сталин был наполовину осетином (среди осетин живущего на севере Грузии небольшого горского народа иранского происхождения распространена кровная вражда).

³РагпзоЫМ. 5шо1епзк Цпбег !ктег Ки1е. N36, 1958. Р. 248.

⁴МеЫиеЛечКоу А. БеI НЩогу .фс^е. N.7. Р. 88-89. Медведев ссылается на свидетельство двух делегатов партконференции Бауманского района, запомнивших слова Крупской (опущенные в газетных отчетах о конференции).

⁵ КЬги.чЬсЬеУ НететЬеге... Р. 44-46. См. также: МсИеа1КоЬеПН. ВгкЗе о( 1Ье НсуоШноп: Кгирзкауа апс! Бета Апп АгЬог, 1972. Р, 280-281.

⁶Данилов В.П. Очерки истории... С. 46-47

⁷РгзсЪегМагкоозЬа. Му Б^ез т Кизыа. N.'6., 1944. Р. 51.

⁸ «Правда». 17 ноября 1964 г. В посвященной! памяти А.М. Назаретяна статье говорится, что М.И. Ульянова содействовала его назначению на административный пост в ЦК после того, как вследствие разного рода интриг он был снят с работы на Урале. Назаретян исчез в ходе дальнейших репрессий.

⁹Богданова О., Станиславский А. и Старостин Е. Сопротивление // «Огонек». 3-10 нюия 1989 г.

№23. С. 10-11. **

¹⁰ «Правда». 2декабря 1930г.;«Большевик». 1930.№ 21.С. 25. 29-

¹¹Вегщп-]. ЗЫргугеск о( а Сепегайоп. Бопбоп, 1971. Р. 166. Бергер, один из основателей коммунистической партии Палестины, в 1931 г. был поделай Коминтерна в Москве. Он утверждает, что в беседе с ним Ломинадзе говорил о возможном отстранении Сталина. Это было уже после разоблачения «блока». Снятый с высоких постов Ломинадзе был назначен секретарем парторганизации построенной в Магнитогорске электростанции.

¹² «Бюллетень оппозиции». Ноябрь 1932 г, № 31- С, 20-21; № 28, июль 1932 г. С. 2-3-

¹³ Красивее, лучше ли будет жизнь? Из дневников Мате Залки // «Московские новости». 24 июля 1988 г.

¹⁴ Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам. М., 1964.С. 291.

¹⁵Ваксберг А. Как живой с живыми // «Литературная газета». 29 июня 1988 г.; Разгон Л. Наконец! // «Московские новости». 26 июня 1988 г. «Известия ЦК КПСС». 1990 г. № 8. С. 200.

^1ЙВалкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина // «Октябрь». № 12. 1988. С. 49- В очерке «Как живой с живыми» Ваксберг пишет, что выступившего против сталинского требования Кирова поддержали Орджоникидзе, Куйбышев и «некоторые другие члены Политбюро».

¹⁷Ваксберг А. Как живой с живыми...; Разгон Л. Наконец!..

¹⁸Сталин И В. Соч. Т. 13. С. 206-207,214.

¹⁹ХавинА.Ф. Краткий очерк истории индустриализации СССР. М., 1962. С. 200. Официальная дата начала второй пятилетки — I января 1933 г.

²⁰ XXVII конференция ВКП(б). М, 1932. С. 148.

²¹Тго(зк)’Ь. ТЪе НеУо)шюп Веггауес!. N.7., 1937. Р. 61.

²² Этот человек, Петр Камышов, приходился дядей жене автора, которая рассказала ему об этом случае.

²³Вег%ег]. 51нртугеск... Р. 90.

²⁴ 1ЬМ. Р. 64,67, 73,74.

²⁵Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 25-30,82-83.

²⁶ КЬгизйсйеу НететЬегз... Р. 43,44.

²⁷Аллилуева С. Двадцать писем... С. 87. О критическом отношении Надежды к Сталину рассказывает также человек, видевший ее иа вечере в академии незадолго до ее смерти. См.: Токаеи С. А. Весгауа! оГ ап Иеа1. Шооггнпвсоп, 1п., 1955. Р. 160— 161.

²⁸Аллилуева С. Двадцать писем... С. 87.

²⁹ВагттеА. Опе ’&Ою 5иг\'ще<1 Х.У., 1945. Р. 2бЗ, А. Бармин был советским поверенным в делах в Афинах. В 1937 г., опасаясь подвергнуться репрессиям на родине, он стал невозвращенцем.

⁵⁰ Об этом говорила в частной беседе вдова Бухарина А.М. Ларина в Москве в июне 1984 г.

⁵¹Аллилуева С. Двадцать писем... С. 92.

³²КиизтепА. ВеГоге апс! АЛег5гаНп: А Рег.чопа! Ассоипг оГЗоуйег Науча (гот [Не 19205 со Иге 19б0а.Тгап5. Раи) Знуепзоп, БопОоп, 1974. Р 91-92; ШатуновскаяЛ. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982. С. 198-199.

³³Аллилуева С. Двадцать писем... С. 99 Аллилуева объясняет эту внутреннюю перемену смертью ее матери и сопутствующими обстоятельствами.

³⁴ Историку не дано судить, значило ли это, что психика Сталина пришла в состояние, называемое психиатрами «параноидным». Вопрос о возможном психическом расстройстве Сталина обсуждался в советской прессе. Мороз О. Последний диагноз // «Литературная газета*. 28 сентября 1988 т.; Топлянский В.О. Ночь перед рождеством в 1927 году // «Огонек». 1-8 апреля 1989г.№ 14; «Литературная газета». 2 августа 1989 г. Последняя статья — беседа видных советских психиатров за круглым столом. Предмет разговора «был ли Сталин душевнобольным?». Хотя все участники беседы признали его в той или иной степени психопатом, психоза или безумия у Сталина никто не предположил. Тем не менее д-р А. Личко, заместитель директора института им. Бехтерева (Ленинград), считает, что в последние месяцы жизни у Сталина развилось состояние психоза, и в этот период он был явно безумен. Прежде он страдал параноидальной психопатией — это не сумасшествие, следовательно, Сталин был вменяем. То же мнение д-р Личко высказал в беседе с автором настоящей книги в Ленинграде в апреле 1989 г.

³⁵ Смоленский архив в Национальном архиве США. '&ТСР499 (Т87/43). С. 1.

³⁶ «Правда». 6 мая 1935 г. Упоминание о пулях было намеком на убийство Кирова в декабре 1934 г. и угрозу покушения на жизнь Сталина.

³⁷СталинИ.В. Соч.Т. 13. С. 207-212, 214.

³⁸ Там же. С. 210-211

³⁹ ВКП(б) в резолюциях... С. 523.

Курс на сближение с Германией

щ ц-;*-

^:

г

ХцЩлгц:;,. Ц.ЮНиЛ

,ГК« ‘ &.У.

^...ЦКИ-"П

Ни одну сторону деятельности Сталина не оценивали за рубежом столь ошибочно, как его внешнюю политику в 30-е годы. Очень многие считали этого поборника построения социализма в одной стране вождем, стремившимся превратить СССР в мощную независимую державу и отвергавшим — если не в теории, то на практике — интернациональную революцию как цель политики советского государства. Такой упрощенческий подход, основанный на противопоставлении «русского национализма» «интернациональной революции», не позволял разглядеть в сталинской внешней политике хитроумное сплетение того и другого.

Заблуждавшихся на этот счет едва ли можно обвинять в близорукости — по политическим соображениям Сталина вполне устраивали такого рода заблуждения, и он ловко их поддерживал. В 1929 г., беседуя в Кремле с одним американским инженером, Сталин «с обезоруживающей откровенностью» признал, что в период, когда в советском руководстве был Троцкий, действительно стоял вопрос о распространении коммунистической системы на весь остальной мир, и это было одной из главных причин его разрыва с Троцким¹ В 1936 г. он вообще без обиняков заявил американскому газетному магнату Рою Говарду, что экспорт революции лишен всякого смысла, и саму мысль о том, что Советская Россия когда-либо намеревалась совершить мировую революцию, он назвал «трагикомическим» недоразумением².

Изгнанный из страны Троцкий приводил подобные заявления в подтверждение своей оценки сталинской внешней политики как политики термидорианской бюрократии, фактически отрекающейся от мировой революции. Когда в 1932 г. вышла книга Кемпбелла, в которой упоминалась беседа со Сталиным в 1929 г., Троцкий писал в «Бюллетене оппозиции»: «Заявление Сталина не маневр и не трюк, в основном оно вытекает из теории социализма в одной стране»³. Позже, характеризуя внешнюю политику Сталина, Троцкий дает меткий заголовок «От мировой революции к статус-кво». Троцкий привел в подтверждение замечание Сталина в беседе с Роем Говардом и заметил, что Сталин мог бы сказать, что «трагикомическое» недоразумение заключается в том, что «нас считают продолжателями дела большевизма, тогда как в действительности мы его могильщики»⁴.

Те, кто видел в сталинской внешней политике декларативное, но отнюдь не действительное стремление к мировой революции, могли в обоснование своей правоты сослаться не только на вышеупомянутые высказывания Сталина, но и на некоторые действия (и бездействие) советского руководства в конце 20-х — начале 30-х годов. В разговоре с Каменевым с глазу на глаз в июле 1928 г. Бухарин сказал, что в области внешней политики Сталин идет правым курсом. Фактически в то время сталинский режим всячески демонстрировал стремление сохранить мир на международной арене.

В декабре 1933 г., после признания Советской России Соединенными Штатами Америки, в Москву прибыл посол США Уильям Буллитт. На первой же официальной встрече наркоминдел Литвинов уведомил его, что советское руководство хотело бы видеть СССР в составе Лиги Наций — организации, которую советская пропаганда раньше неизменно поносила как орудие англофранцузского империализма. Этот неожиданный поворот Литвинов объяснил стремлением СССР обеспечить безопасность своих западных границ ввиду угрозы нападения Японии на Дальнем Востоке. Обеспокоенность возможностью нападения японцев нашла отражение в предложении Литвинова принять ближайшей весной военный корабль или корабли США во Владивостоке либо в Ленинграде. Такой дружественный визит, сказал Литвинов, свидетельствовал бы о поддержке СССР Соединенными Штатами. На устроенном в честь Буллит-та приеме в Кремле Сталин выразил пожелание получить от США 250 тыс. тонн стальных рельсов для прокладки второй колеи Транссибирской магистрали, необходимой ввиду ожидаемого конфликта с Японией, заявив, что Рузвельт, хотя является президентом капиталистической державы, в Советском Союзе сейчас один из самых популярных людей, и в заключение расцеловал изумленного посла⁵.

Говоря о внешней политике, необходимо принимать в расчет не только те или иные внешнеполитические шаги в рассматриваемый период, но и их возможные последствия в долгосрочной перспективе. В то время внимание Сталина было поглощено внутренней политикой; он знал, что страна к войне не готова, и опасался любых внешнеполитических осложнений, которые могли привести к военному конфликту. И все же подготовка страны к будущей войне, которая помимо прочего будет преследовать и цели распространения революции, была основной целью проводимой Сталиным политики.

В 1929 г. в Москве вышел из печати сборник ранее не публиковавшихся работ Ленина. В связи с вышесказанным особого внимания заслуживает один из документов этого сборника. «Сначала победить буржуазию в России, — писал Ленин в начале 1918 г., — потом воевать с буржуазией внешней, заграничной, чужестранной»⁶. Редактирование неопубликованных ленинских рукописей считалось делом огромной государственной важности, и при Сталине Институт Ленина являлся составной частью аппарата ЦК. Несомненно, Сталин был знаком с процитированным указанием Ленина и руководствовался им, определяя и проводя в жизнь политику советского государства.

Однако, полагал Сталин, чтобы иметь достаточно сил для войны с «чужестранной буржуазией», Советской России следует прежде установить тесные дипломатические связи с частью этой самой буржуазии. Такая политика, направленная на разобщение капиталистического мира, может гарантировать, что России не придется сражаться за свое выживание в неравной схватке с коалицией вражеских государств. Более того, согласно учению Ленина, обострение противоречий в мире империализма должно привести к новой войне между империалистическими державами, и такая война, если ею умело воспользоваться, откроет возможности для распространения революции. С точки зрения Сталина, наилучшие перспективы для подготовки проникновения в соседние страны, которые должны в будущем составить необходимое «социалистическое окружение», обещала дипломатия, направленная на сближение с Германией.

■IТ к 4.Л

Германская ориентация

У >..|С

Беседуя со Сталиным в декабре 1931 г., его немецкий биограф Эмиль Людвиг сказал, что, по его наблюдениям, в России с энтузиазмом воспринимают все американское. «Вы преувеличиваете», — ответил Сталин и добавил, что, хотя русские ценят прямоту и деловитость американцев, никакого особого преклонения перед всем американским в Советской России нет. «Но если уже говорить о наших симпатиях к какой-либо нации, — продолжал он, — или, вернее, к большинству какой-либо нации, то, конечно, надо говорить о наших симпатиях к немцам. С этими симпатиями не сравнить наших чувств к американцам!»⁷.

На вопрос Людвига о причинах таких симпатий к немцам Сталин уклончиво ответил, что их можно объяснить хотя бы тем, что Германия дала миру Маркса и Энгельса. Затем Людвиг сообщил, что недавние советско-польские переговоры о заключении пакта о ненападении вызывают в Германии большую озабоченность и тревогу. Он сказал, что признание Советским Союзом теперешних границ Польши вызвало бы глубокое разочарование у немецкого народа, который до сих пор всерьез воспринимал отрицательное отношение Советов к Версальскому мирному договору. В ответ Сталин, тщательно выбирая слова, подчеркнул, что советско-польский пакт о ненападении означал бы лишь взаимное обязательство не нападать друг на друга, и не более того. Ни о признании Версальской системы, ни о гарантиях в отношении границ не может быть и речи. «Мы никогда не были гарантами Польши, — заявил Сталин, — и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково мое твердое убеждение. Таким образом, опасения, о которых вы говорите, совершенно необоснованны»⁸.

У Сталина не было никаких личных причин симпатизировать Германии. В Германии он был всего два или три месяца — беседуя с Людвигом, он упомянул, что провел эти месяцы в Берлине, возвращаясь в 1907 г. со съезда партии большевиков в Лондоне, — и знал по-немецки лишь несколько слов. Ориентация на Германию шла еще от Ленина, от главного акта ленинской дипломатии — Брестского мира, соглашения между Москвой и Берлином, которому большевистская революция была обязана своим выживанием.

Ленин и после Брестского мира считал, что Москве следует направлять свои дипломатические усилия на сближение с Германией, чтобы тем самым добиться раскола западного мира. «Германия одна из самых сильных, передовых капиталистических стран, она Версальского договора не может вынести, и Германия должна искать союзника против всемирного империализма, — сказал он, выступая с речью 6 декабря 1920 г. — Вот положение, которое мы должны использовать»⁹. Усилия Ленина сблизиться с Германией увенчались Рапалльским договором, который был подписан в 1922 г. Договор предусматривал восстановление дипломатических отношений в полном объеме, взаимный отказ от экономических претензий и взаимный режим наибольшего благоприятствия. Этим удачным ходом ленинской дипломатии удалось усугубить рознь между странами Запада и положить начало антиверсальскому партнерству между Советской Россией и Германией в 20-е годы. Сотрудничество между партнерами, хотя и тесное, развивалось далеко не гладко в связи с противодействием определенных кругов в обеих странах. Во влиятельных кругах германского общества, в том числе в министерстве иностранных дел, обострились противоречия между так называемыми восточниками (ОзОегз) и западниками (У'/еяОегз). «Восточники» считали связи с Советской Россией жизненно необходимыми, тогда как, по мнению «западников», интересам Германии, в том числе территориальным, наилучшим образом отвечало сотрудничество с Западом. Видными «восточниками» были посол Германии в Москве Герберт фон Дирксен и его предшественник на этом посту граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, а также высшие военные чины, которые высоко оценивали возможность пользоваться территорией Советской России для подготовки личного состава и проведения военных учений совместно с Красной Армией. Германская социал-демократическая партия, напротив, держалась западной ориентации¹⁰.

Последним обстоятельством в немалой мере объясняется крайняя антипатия Сталина к социал-демократам. В феврале 1925 г. он сказал Вильгельму Герцогу, немецкому журналисту-коммунисту, что не может быть и речи о революции в Германии, пока немецкие социал-демократы не разоблачены и не разгромлены, или по крайней мере они должны стать незначительным меньшинством в рабочем движении. Напомнив, что еще в предоктябрьский период Ленин настаивал на уничтожении меньшевиков как на главном условии победы революции, Сталин сказал, что сейчас даже при самых благоприятных внешних условиях победа революции в Германии невозможна, пока в рабочем движении соперничают две одинаково сильные партии¹'. Сталин неприязненно относился и к умеренным германским коммунистам, стремившимся создать единый фронт с левым крылом социал-демократии против опасности фашизма. Одним из них был выдающийся лидер германских коммунистов Генрих Брандлер, выступавший за союз с левыми социал-демократами и за вхождение коммунистов в коалиционное правительство¹². Вскоре после беседы с Герцогом Сталин упомянул Брандлера и его единомышленника Тальгеймера в числе «старых» лидеров, которые, подобно Луначарскому и Покровскому в России, уже уходили со сцены, и подчеркнул необходимость искоренения «брандлеризма» в коммунистической партии Германии¹³. Брандлера исключили из партии в 1929 г.; к тому времени деятели Коминтерна уже именовали социал-демократов не иначе как «социал-фашистами».

Ориентация на Германию была путеводной звездой Сталина в его руководстве советской дипломатией в конце 20-х — начале 30-х годов. Его политическое мышление еще со времен Гражданской войны определялось представлением об Антанте как о враге; современный мир в глазах Сталина характеризовался противостоянием двух враждебных полюсов — советского Востока и капиталистического Запада, управляемого «англо-американцами». Выступая с речью в мае 1925 г., он охарактеризовал план Дауэса (репарационный план для Германии, разработанный международным комитетом экспертов под руководством американского банкира Ч. Дауэса) как американо-англо-французский план ограбления Германии. О нежелании «такой культурной нации, как Германия», нести бремя репараций свидетельствовал, по мнению Сталина, «даже такой, в сущности, реакционный акт, как избрание Гйнденбурга президентом...»¹⁴.

Многочисленные ставшие известными документы об истории отношений между Москвой и Берлином в конце 20-х годов свидетельствуют, что германское правительство в целом придерживалось линии на сохранение контактов с СССР в условиях оказываемого с переменным успехом давления с Запада и Востока, а сталинское руководство опасалось утратить эти контакты, проявляя нервозность в связи с влиянием «западников» в Германии и настойчивыми попытками держав-победительниц, подписавших Версальский договор, вовлечь Германию в антисоветский лагерь посредством экономических, политических и территориальных уступок. Переписка министерства иностранных дел Германии за период с переговоров о продлении срока действия Рапалльского договора, которые привели к подписанию договора в Берлине в 1926 г., и до переговоров в начале 1931 г. о продлении срока действия последнего, указывает на постоянные попытки Советов оказывать давление на Германию с целью заставить ее подтвердить приверженность Рапалльской линии и на периодические инициативы советского руководства, направленные на укрепление политических, военных и экономических связей с Германией. Так, на переговорах в 1931 г. Литвинов предложил вместо простого возобновления договора подписать новый, более прочный договор. Немцы предпочли просто возобновить прежний договор. В ответ на предложение министерства иностранных дел Германии продлить срок действия договора всего лишь на шесть месяцев Москва предложила продлить его на пять лет¹⁵.

Тем не менее советско-германские отношения развивались далеко не гладко. Так, на протяжении примерно года, в 1929-1930 гг., когда канцлером был Герман Мюллер, первый социал-демократ на этом постус 1923 г., действия советской стороны привели к возникновению напряженности в советско-германских отношениях, поставившей сотрудничество на грань срыва. Одним из таких шагов советской стороны был арест пяти немецких инженеров, из которых трое были привлечены к суду по Шахтинскому делу¹*⁵. Кроме того, общественность чрезвычайно беспокоила судьба тысяч немцев-меннонитов, которые, покидая деревню во время коллективизации с целью дальнейшего выезда в Канаду, оказались в Москве. Важно отметить, что в начале 1930 г. дипломатический кризис пошел на убыль благодаря советским инициативам, направленным на улучшение отношений с Германией.

В августе 1931 г., когда уже началась агония Веймарской республики, антисоветизм Франции был поколеблен подписанием советско-французского договора о ненападении. В январе 1932 г. СССР заключил договор о ненападении с Польшей, причем наркоминдел отверг давнее требование Польши включить в текст договора статью о признании германо-польской границы. Москва, однако, согласилась на формулировку, определяющую агрессию как всякое действие, нарушающее территориальную целостность или политическую независимость любой из договаривающихся сторон¹⁷. Немцы были озабочены такой формулировкой, представлявшейся им «косвенной гарантией» восточных границ Германии, которые они стремились рано или поздно пересмотреть.

Вышеупомянутое заявление Сталина, сделанное им в беседе с Людвигом в декабре 1931 г., очевидно, имело целью убедить немцев в том, что у них нет причин беспокоиться по поводу формулировок советско-польского договора. Сталин хотел подчеркнуть, что СССР не был и не будет гарантом Польши и ориентация Москвы на Германию остается в силе.

VI. ф* ■

Сталин и приход нацистов и власти

Кроме Великой депрессии и нацистского движения, падение Веймарской республики было обусловлено также такими политическими факторами, как слабость центральной власти, отсутствие в руководстве умелых и сильных политиков, наконец, в немалой степени тактика немецких коммунистов, осуществляемая ими согласно указаниям из Москвы, т. е. по приказам Сталина.

В Германии неуклонно росла безработица — если в конце 1929 г. безработных было немногим больше 1 млн, то в период 1931-1932 гг. их количество превысило 6 млн, что составило около 1 /3 трудоспособного населения. В сознании масс укреплялась вера в Адольфа Гйтлера и руководимую им партию национал-социалистов как в возможных спасителей нации, и уже летом 1932 г. нацисты располагали примерно 1 /3 депутатских мандатов в рейхстаге. Создалась благоприятная обстановка для нацистской пропаганды и политического маневрирования на высоком уровне, приведших Гитлера в кресло канцлера 30 января 1933 г. Затем последовала так называемая революция законов — волна нацистского террора, поджог рейхстага 28 февраля 1933 г., акт о чрезвычайных полномочиях и уничтожение конституционного порядка. К лету 1933 г. диктатура нацистов вполне утвердилась¹⁸.

Пользовавшиеся поддержкой профсоюзов и широких масс избирателей-ра-бочих и имевшие в ноябре 1932 г. в совокупности около 40% депутатских мест в рейхстаге (примерно 7 млн голосов за социал-демократов и почти 6 млн — за коммунистов), блок двух левых партий был бы силой, достаточно мощной для сохранения конституционного порядка. Могли ли они, объединив свои усилия и сотрудничая с другими антифашистскими силами, предотвратить победу нацистов? На этот вопрос трудно дать определенный ответ, но несомненно, борьба коммунистов против социал-демократов в самый критический момент способствовала падению конституционного порядка. Не все коммунисты были настолько слепы, чтобы не видеть катастрофических последствий этой борьбы. Еще в сентябре 1930 г. Троцкий, будучи в изгнании на Принцевых островах, призывал немецких коммунистов выступить против угрозы фашизма единым фронтом с Социал-демократической партией Германии. Троцкий пророчески предупреждал, что победа нацистов обернется катастрофой для рабочего класса Германии и неминуемо приведет к войне с СССР, и его точку зрения разделяли многие немецкие коммунисты¹⁹.

Однако Сталин дум ал иначе и, требуя от Коммунистической партии Германии вести непримиримую борьбу против социал-демократии («социал-фашизма»), фактически способствовал захвату власти нацистами. Директива Исполкома Коминтерна немецким коммунистам (февраль 1930 г.) требовала «безжалостно разоблачать» социал-демократию. Следуя указаниям из Коминтерна, летом 1930 г. лидер ГКП Хайнц Нойман подготовил проект новой программы партии (Программа национального и социального освобождения), которая поставила задачу аннулирования Версальского договора и плана Янга и заклеймила СДПГ как предательскую партию Версаля. Соперничая с нацистами в немецком национализме, ГКП иногда не брезговала сотрудничеством с ними. Так, по приказам из Москвы летом 1931 г. коммунисты приняли участие в организованном нацистами и правыми плебисците против социал-демократического правления в Пруссии²⁰.

К образованию единого антифашистского фронта с СДПГ склонялись не только рядовые коммунисты, но и некоторые руководители партии. Сначала Эрнст Тельман возражал против участия коммунистов в плебисците о Пруссии. Тогда его, Германа Реммеле и Хайнца Ноймана «вызвали в Москву, чтобы они могли из первых рук узнать о том, что инструкцию Коммунистическому Интернационалу дал лично Сталин»²¹. Другой бывший немецкий коммунист, работавший в 1932 г в органах Коминтерна в Москве и впоследствии отбывший длительный срок заключения в советских лагерях, вспоминал, что «...еще в 1932 г. многие в руководстве ГКП и Коминтерна проявляли готовность организовать “единый фронт” с социал-демократами, который мог бы предотвратить победу национал-социализма. Но их робкие предложения приняты не были — все решало слово Сталина, который твердо держался своей линии. Любая критика этой линии тут же объявлялась антипартийной ересью, а то и провокацией агентов международного капитализма»²².

Руководство СДПГ, стремившееся прежде всего установить тесные контакты с католическими и центристскими партиями, также воздерживалось от сотрудничества с коммунистами. Осенью 1932 г., однако, кризис настолько углубился, что настоятельная необходимость сотрудничества стала очевидной. Лидер СДПГ Фридрих Штампфер добился встречи с Львом Хинчуком, советским послом в Берлине и бывшим меньшевиком. Штампфер спросил его, можно ли ожидать помощи от коммунистов в борьбе с национал-социализмом. Затем Штампфер несколько раз встречался с атташе советского посольства Виноградовым, от которого он наконец услышал: «Москва убеждена, что путь к Советской Германии лежит через Гитлера»²³.

Не может быть сомнений в том, что Сталин лично определял политику ГКП и тем самым способствовал приходу нацистов к власти. В том, что левые и другие антифашистские силы в Германии не выступили единым фронтом, повинен прежде всего Сталин. Многие считают его позицию и действия грубой политической ошибкой, которую он допустил вследствие неспособности понять суть национал-социализма или веры в недолговечность победы нацистов — в то время в коммунистических кругах было распространено мнение, что фашистская диктатура долго не продержится и после нее дорога к коммунизму в Германии будет расчищена. Подобные рассуждения представляются неубедительными. Версия о недолговечности диктатуры нацистов явно исходила от Сталина и его окружения. Однако даже если в 1930-1933 гг. Сталин не вполне понял личность Гитлера и суть нацистского движения, зная о долгосрочности фашистского режима в Италии, не говоря уже о большевизме в России, он не мог предположить, что нацисты окажутся неспособными создать прочную однопартийную систему и применить жестокий террор для подавления всякого сопротивления. При всем своем догматизме Сталин был достаточно хорошо информирован и действовал в соответствии с тщательно продуманным планом. Представить себе, чем руководствовался Сталин, в данном случае не так уж сложно.

Элементарная осторожность требовала удерживать немецких коммунистов от любых попыток захватить власть, даже если в Германии сложится самая что ни на есть революционная ситуация. В 1923 г., при похожих обстоятельствах, Сталин писал Зиновьеву, что немецких коммунистов нужно сдерживать, так как их положение не столь благоприятно, как положение большевиков в России в 1917 г., и, «если бы даже власть в Германии валялась на улице и коммунисты ее подобрали, все равно дело кончилось бы полным провалом»²⁴. В 1932 г. у Сталина были веские основания думать так же. Даже в случае первоначального успеха без помощи извне коммунисты в Германии едва ли могли противостоять объединенным силам внутренней и внешней контрреволюции. СССР в то время был не в состоянии прийти на помощь и не хотел рисковать — международные осложнения могли привести к преждевременной войне. Пятилетка, голод, враждебная Польша между СССР и Германией — в такой ситуации СССР пришлось бы ограничиться унизительной ролью стороннего наблюдателя и беспомощно взирать на крах коммунизма в Германии.

В силу ряда причин Сталин не мог одобрить блок коммунистов с социал-демократами и другими левыми силами ради спасения Веймарской республики — возможных антисоветских осложнений нужно было избежать любой ценой. А вдруг в самом деле удастся помешать нацистам захватить власть, что тогда? Социал-демократы, будучи «западниками», станут действительно влиятельной силой. Такая перспектива не могла нравиться Сталину.

Сталин пошел по единственному казавшемуся ему возможным пути. Пусть идеологией нацистов был ярый антибольшевизм и антисемитизм (последнее меньше всего беспокоило Сталина) — они не были «западниками». Да, нацистское движение было националистическим, реваншистским, недемократичным, антиверсальским — но нацисты были настроены против Запада, агрессивны, их приход к власти означал бы усиление напряженности между Германией и другими западными державами, а то и войну. Есть прямое свидетельство, что Сталин думал именно так. В конце 1931 г. он сказал Хайнцу Нейману: «Не думаете ли вы, Нейман, что, если националисты возьмут власть в Германии, их главной заботой будет Запад? Тогда мы сможем спокойно строить социализм»²⁵.

Мысли и действия (или бездействие) Сталина в этот критический момент вполне отвечали его представлениям о тесной взаимосвязи между войной и революцией. Не содействуя приходу нацистов к власти, он никак ему не мешал, надеясь, что все это кончится долгожданной войной империалистических держав. Наверное, считал он, это будет нескоро, ведь нацистам потребуются годы, чтобы подготовить Германию к войне, но и Советскому Союзу нужно время для подготовки. Во всяком случае, приход нацистов к власти положил бы конец пассивностей внешней политике Германии. Либерально-демократическая Веймарская республика, с ее колебаниями от «остполитик» к «вестполитик», от ориентации на СССР к сближению с Западом, на которое ее толкали антисоветчики в США, Англии, Франции и в самой Германии, никогда не пошла бы на войну с Западом за германские интересы, а вот нацистская Германия вполне могла бы начать такую войну. Конечно, нацисты могли выступить и против СССР, но Сталин, очевидно, считал, что этого можно будет не допустить дипломатическими средствами.

Перед самым приходом нацистов к власти Москва продемонстрировала, что не только готова к такому повороту событий, но даже, проявляя известную сдержанность, надеется на него. В июле 1932 г. тогдашний глава ТАСС Долецкий сказал советнику германского посольства Густаву Хильгеру, что, по его убеждению, здравый смысл требует, чтобы в Германии было национал-социалистическое правительство, политика которого по отношению к СССР будет отвечать интересам Германии в долгосрочной перспективе. Несомненно, «убеждение» Донецкого было ему продиктовано. Он заверил Хильгера, что советской печати приказали не комментировать кризис в Германии и воздержаться от критики в адрес немецкого руководства. Его беспокоило только, что с приходом Гйтлера к власти, возможно, потребуется некоторое время для восстановления нормальных отношений между двумя государствами. Хильгер позже вспоминал, что «в германском посольстве создалось впечатление, что во избежание временных трудностей в дальнейшем советское правительство уже сейчас хотело бы установить контакт с национал-социалистами»²⁶.

Эрих Волленберг, старый германский коммунист, вспоминал, что в то время немецкие антифашисты говорили: «Без Сталина — нет Гитлера». Он же пишет, что в начале 1933 г. Зиновьев сказал ему, что, не говоря уже о немецких социал-демократах, главная вина перед историей за победу Гитлера ложится на Сталина²⁷ Так или иначе, несомненно, Сталин способствовал приходу нацистов к власти.

И'^-

... # г

Первые попытки зондажа г пгьч •. • ^

Рейхстаг подожжен — для нацистов не могло быть лучшего предлога, чтобы загнать коммунистов в подполье или отправить их в концлагеря. В советские учреждения в Берлине врываются нацистские громилы, но новые власти заверяют советское руководство в том, что антикоммунизм в Германии не имеет никакого отношения к ее внешней политике.

Не все в Москве спокойно отнеслись к приходу нацистов к власти. Кое-кто считал, что СССР должен жестче реагировать на события в Германии. Сразу после назначения Гйтлера рейхсканцлером представители высшего военного руководства М. Тухачевский и Я. Гамарник предложили прекратить сотрудничество между Красной Армией и рейхсвером, но Сталин на это не согласился²⁸. Нельзя сказать, что этими военачальниками и большинством их единомышленников руководили антигерманские настроения или они в принципе возражали против германской ориентации; так, например, Орджоникидзе знал и ценил вклад более 5 тыс. работавших в СССР немецких инженеров в осуществление планов пятилетки, а Тухачевский и многие другие военачальники понимали значение связей между РККА и рейхсвером. Но они понимали, однако, и то, что ярый антикоммунизм пришедших к власти в Германии крайне правых сил грозит положить конец давним дружественным связям и внешнюю политику нельзя строить, не принимая в расчет этого обстоятельства.

Такой крупный политический деятель, как нарком иностранных дел М.М. Литвинов, отнюдь не был привержен ориентации на Германию²⁹ Старый большевик и опытный дипломат, проведший до революции десять лет в Англии и вернувшийся в Россию в 1918 г. с женой-англичанкой, к тому же еврей, он не мог не питать глубокого отвращения к национал-социалистам. Незадолго до прихода гитлеровцев к власти, когда наметилось охлаждение советско-германских отношений, он пошел навстречу инициативе Франции о проведении переговоров с целью заключения франко-советского договора о ненападении (1931). Конечно, этот договор, как и подобные договоры с Польшей, Финляндией, Латвией и Эстонией, не мог быть подписан без одобрения Сталина и не означал существенной перемены внешнеполитического курса, но в новой обстановке после января 1933 г. Литвинова и его единомышленников привлекла идея новой дипломатии сотрудничества с европейскими государствами, имевшими основания опасаться гитлеровской Германии. У Сталина, однако, были другие настроения, а Гйтлер старался их по возможности учитывать.

Уже 23 марта 1933 г. фюрер заявил о готовности рейха поддерживать дружественные и взаимовыгодные отношения с СССР. Он сказал, что именно правительство национальной революции сочло возможным проводить позитивную политику в отношении Советской России, что «борьба против коммунизма в Германии — наше внутреннее дело и тут мы не потерпим вмешательства извне, но на наши отношения с другими державами, с которыми мы связаны общими интересами, это не повлияет»³⁰. В начале мая гитлеровское правительство пошло на символический шаг — оно ратифицировало протокол о продлении срока действия Берлинского договора 1926 г., подписанный в 1931 г., но не ратифицированный правительствами Брюнинга и фон Папена. Более того, за несколько дней до этого Гитлер принял Хинчука и в беседе с ним заявил, что у Германии и СССР общие политические и экономические интересы, так как у обеих стран одни и те же трудности и одни и те же враги. Обе страны соответственно могли бы помогать друг другу и оказывать взаимные услуги³¹. Надо полагать, Сталин прочел донесение об этой беседе с большим интересом.

В мае-июне 1933 г. в «Правде» и журнале «Большевик» появился ряд статей К Радека, одного из ведущих публицистов, специалиста по германским делам и неофициального советника Сталина по внешнеполитическим вопросам. Примирительные шаги Гитлера Радек расценил как попытку выиграть время и уступку германским промышленникам, не желавшим терять советские заказы в условиях экономического кризиса. Радек также писал, что Альфред Розенберг, которого он назвал вдохновителем внешней политики германского фашизма, совершил неофициальную поездку в Лондон с целью прозондировать возможность сговора с английскими консерваторами, направленного против СССР. Расточая Москве заверения в своем дружелюбии, Берлин, утверждал Радек, стремится сколотить антисоветскую коалицию.

Сталин не собирался быть безучастным наблюдателем всех этих махинаций. Он понимал, что в ближайшем будущем нападение едва ли возможно, и хорошо знал свои козыри. В беседе с Хиичуком Гитлер уже говорил, что одним из вопросов в сфере общих интересов и, следовательно, возможной основой сотрудничества между гитлеровской Германией и сталинской Россией является пересмотр границ обеих стран с Польшей для получения некоторых польских территорий. Более того, если Гйтлер станет добиваться пересмотра границ военными средствами, Сталин мог гарантировать, что Германии не придется вести войну на два фронта, как в 1914-1918 гг. Были также основания полагать, что на политику Гитлера смогут влиять сторонники провосточной ориентации — тот же рейхсвер, националистические и капиталистические круги. Так, в недавно опубликованной брошюре генерал Ганс фон Сект утверждал, что Германии нечего и пытаться вбить клин между Великобританией и Францией, а вот дружественные отношения с Советской Россией ей нужны для достижения ее целей. В одной из своих статей Радек пространно цитировал фон Секта, явно давая понять, что, по его мнению, генерал рассуждает весьма здраво³².

Наконец, в самом национал-социализме, который тоже был революционным движением, имелись элементы, восторженно относившиеся к революционной России, — так называемые КесЫ5-Во15сБе9Д51еп (правобольшевики), считавшие Сталина поистине воплощением власти и выразителем идей русского национализма в противоположность коммунистам-интернационалистам вроде Троцкого, которого они презирали как безродного космополита-еврея. Даже в розенберговском органе «Вельткампф» в 1929 г. появилась статья, в которой речь шла об антисемитизме Сталина и о том, что после смещения Троцкого и возвышения неевреев, таких, как Сталин, Калинин и Рыков, Россию уже нельзя считать еврейским государством³³.

Сдержанно, не проявляя особой тревоги или заинтересованности, Сталин дал понять, что Москва готова развивать сотрудничество с Берлином. Советское правительство ратифицировало протокол о продлении срока действия договора 1926 г., ответив таким образом на аналогичный шаг Гитлера. В «Известиях» 5 мая 1933 г. появилась редакционная статья, в которой подтверждалась приверженность СССР Рапалльским договоренностям; отмечалось, что ранее недружественная политика в отношении СССР лишь ослабляла Германию, что СССР стремится к миру и тесным экономическим связям с Германией. В заключение в статье говорилось, что значимость продленного договора будет определяться конкретными действиями его участников.

Вскоре Сталин установил связь с Берлином по особым каналам, минуя Нар-коминдел. Летом 1933 г. его старый друг секретарь ЦИК Авель Енукидзе провел отпуск в Германии. Вернувшись из отпуска в августе, он пригласил к себе на дачу германского посла Дирксена и министра-советника посольства Твардовски. Во встрече приняли участие замнаркома иностранных дел Н.Н. Крестинский и Лев Карахан, который в конце 20-х годов был советским полпредом в Берлине.

Енукидзе, «добродушный, с чудесной шевелюрой, голубоглазый грузин, явно симпатизировавший Германии», как его описывает Дирксен, сказал последнему, что национал-социалистское переустройство Германии может положительно отразиться на германо-советских отношениях, дав германскому правительству ту свободу действий во внешнеполитических вопросах, которую давно уже имеет правительство СССР. По мнению Енукидзе, с отделением «государственных» элементов нацистского движения от «агитационных» мало-помалу вырисовывалась «государственная политическая линия» Германии. И в Германии, и в СССР многие ставят на первое место политические задачи партии. Таких людей, заявлял Енукидзе, нужно сдерживать, приучая их к «государственно-политическому» мышлению³⁴. Дирксен и Твардовски высказали мнение, что СССР и новая Германия могут выработать приемлемый для руководства обеих стран тойиз УшепсП, и предложили направить с этой целью влиятельного советского представителя для встречи с Гитлером. Договорились о том, что Крестинский по пути в Москву после лечения в Киссингене сделает остановку в Берлине и будет просить о встрече с рейхсканцлером. Гитлер уступил настойчивым уговорам немецких дипломатов и согласился принять Крестинского, но встреча так и не состоялась — Крестинский получил указание возвратиться из Киссингена не через Берлин, а через Вену. Скорее всего, Литвинов, которого пришлось посвятить в этот план, убедил Сталина в несвоевременности подобной встречи³⁵.

К тому времени, т. е. к октябрю 1933 г., Сталин сделал еще один шаг в своей тайной дипломатии с Берлином — установил канал связи через некое лицо, которое Твардовски в телеграммах в Берлин называл «нашим советским другом». По сведениям из информированного источника, этим связным был Радек. Ответственный сотрудник Наркомата иностранных дел в 30-е годы Евгений Гнедин также сообщает, что примерно в это время Радека поставили во главе небольшого внешнеполитического отдела при Секретариате Сталина. Он подчинялся непосредственно Сталину, выполнял его особые поручения и заказывал специалистам-международникам разного рода исследования³⁶.

Вместо несостоявшейся встречи Гитлера с Крести неким «наш советский друг» за спиной Литвинова устроил в Москве встречу Дирксена с Молотовым — человеком, пользовавшимся полным доверием Сталина. Ожидалось, что Дирксен, находившийся в то время в Германии, приедет в Москву с кратким прощальным визитом, но точная дата его приезда еще не была назначена. На посту германского посла в Москве его должен был сменить Рудольф Надольный, активный «восточник». Литвинову предстояло в скором времени отправиться в Вашингтон для переговоров с президентом США Рузвельтом о признании СССР; Молотов должен был нанести визит в Анкару.

В отправленной 24 октября срочной телеграмме в Берлин Твардовски сообщил Дирксену о своей беседе с «нашим советским другом», по мнению которого отношение к Германии улучшилось настолько, что желательно воспользоваться прощальным визитом Дирксена, чтобы возобновить прежние связи, а в дальнейшем, возможно, «Надольный сможет обеспечить дружественные отношения раз и навсегда, подписав «небольшой протокол». «Наш друг» сообщил, что визит Молотова в Анкару отменен, намекнул на близившийся визит Литвинова в Вашингтон и «конкретно предложил свое посредничество»³⁷. Литвинов отправился в Вашингтон 28 октября, и уже на следующий день Дирксен прибыл в Москву. Гнедин, который первым пролил свет на этот эпизод, справедливо названный им «интригой», отмечает, что таким образом за спиной Литвинова была умышленно подготовлена почва для сближения с гитлеровской Германией³⁸.

Содержание беседы Молотова с Дирксеном в октябре 1933 г. неизвестно, но, судя по царским проводам, устроенным гитлеровскому послу сталинским окружением, генсек остался доволен. В честь Дирксена был устроен большой прощальный банкет, на котором присутствовали многие крупные сталинские вельможи, обычно избегавшие контактов с иностранцами. На прощание Дирксен получил в подарок красивую вазу из оникса, а Ворошилов приказал одному из генералов вручить ему «свой подарок — лакированный письменный прибор, современной формы, но прекрасно выполненный в старой технике»³⁹.

■>' *.

Примечания •

.1

¹СатрЬе11Т1юпш$ И. Ки.чз1а: Магке( ог Мепасе? Ьопс1оп&№У., 1932. Р. 16-17

² «Правда». 5 марта 1936 г.

³ 9УгШп^з Ьу Беоп Тгоьзку, IV (1932-1933),ейз. Сеогууе Вгеитап апй Еуе1уп Кеей. [4.У., 1972. Р. 21. (позже Сталин отрицал сам факт разговора). (Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 146-148.)

^А ТгопкуВ ТЛе Кето1иПоп Веггауей. 14.У, 1937. Р. 186.

⁵ВиШпН. Оп4П. ей. Рог (Ле Ргез1йеп1, Регзопа! апй Зесгеь Соггезропйепсе Ве1^ееп РгапкНп О. КоочетеП апй ^ГИНат С. ВиШи. ВозЮп, 1972. Р. 68-69; ЫпКей 5са1ез, 5[а1е ОерагГтет. Роге^п КеЫюпз оГ (Ле ЦшСей5[а1е.ч, 01р1отаПс Рарегз: ТЛе Зоу1е1 Цшоп, 1933-1939 'Х'азЫпёЮП О.С., 1952. Р. 60-61.

^(>Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 189. Документ был опубликован в 1929г.и «Ленинском сборнике» (XIII).

⁷Опалин И.В. Соч. Т. I 3- С. 1 15—116.

⁸ Там же. С. 1 15-117. №11.! м

Р Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 68.

^ю ОускН. 'Х'еппаг Сегтапу апй Зочле! Киь.з1а. МУ, 1966. Р. 103, 141.0 Рапалльском договоре см.: Войта-хе1К. КараНо: 14а1ззапсе й’ип тусЛе Рапз, 1974.

¹¹Опалин И.В. Соч. Т. 6. С. 36.

¹²ВИсЬегК. 51аИп апйСегтап СоттитытАЗшйу т (Ье ОпфпзоГ(Ле5[а(с Рану СатЬпйде, Махч., 1948. Р. 287, 313 Брандлер, отмечает автор, писал в партийной газете «Роте Фане»: «Бейте фашистов, где бы вы и.\ не встретили».

¹⁵Сталин И. В Соч.Т. 5. С. 43,45 («Письмо тон. Ме .рт», в действительности письмо германскому левому коммунисту Аркадию Маслову).

¹⁴Сталин И.В. Соч. Т. 7 С. 98-99-

¹⁵ОускН. УГеппаг Сегтапу... Р 229, 235. В данном и двух последующих абзацах автор настоящей книги опирался главным образом на подробные и документально обоснованные свидетельства Дика.

^1Й В июле 1928 г. Бухарин сообщил Каменеву («ВикЬапп-Катепеу СопуегеаПоп», ТгоГчку АгсЫуеч, Ооситеш Т1897), что Сталин поддержал тех членов Политбюро, которые не хотели вынесения смертных приговоров по Шахтинскому делу. Трос подсудпмых-немцен были судом оправданы.

¹⁷й)'ск Н 'Х^,е1таг Сегтапу.. Р. 236, 242-244.

¹⁸ВгасЬегК.О. ТЛе Сегтап ОкдаюгзЫр: ТЛе Оп§1п.у ЗиисШге, апй ПГГес1з оГ 14аИопа1 5ос1аИ.чт. ИапзЦеап 31етЬег{>, МУ., 1970. СЛар. 14\Ре$1].С. НШег. 1гапз. ШсЛагйапйС1ага'0Г1п51оп. МУ, 1975. Рап 4. СЛар.ч 3-4. РаП 5. СЛар 1.

¹⁹Ъо(зку В ТЛе 5(ги{^1е А§а1пз1 Разазт т Сегтапу. МУ, 1971. Р. 125-129, 139 // ТЛе Сегтап Сотши-ш.чгч’ ЦпИей-Ргоп! апй Рори1аг-Ргоп( Уепшгез и ТЛе Сопйтегп: Нк(опса| Н^ЛИ^нз. ей. МИогайМ. ЦгапсЛкотюЛ апй Вгапко БагИсП. МУ, 1966. Р. 115. Бабетта Гросс (ВаЬеПе Сгозз) пишет, исходя из собственного опыта, что в то время для членов Коммунистической партии Германии «главным противником были банды нацистских громил — необходимо было отражать их нападения и наносить ответные удары».

²⁰АзсЬегА., Ьеиу С. N лиспа! ВоЫлсчлып вт Тесни л г Сегтапу // «5ос1а1 КезеагсЛ». ТТспП'Г 1956. Р. 464—466, 472,478-479. Директиву Коминтерна см.: «Коммунистический Интернационал в документах, 1919-1932*. Часть 2. М, 1933- С. 946,

²¹ОгасЬко1псЬ МПогаВ М. апВ 1мхИсЬ Вгапко. Сотт(егп... Р. 117 Автор, Бабетта Гросс (сестра жены Гайнца Ноймана М. Бубер-Нойман), сообщает также (С. 116), что, будучи в Москве в апреле 1931 г.,

Нойман слышал критику Сталиным германских коммунистов, выступивших в Тюрингии совместно с социал-демократами с целью добита,ся вотума недоверия министру внутренних дел нацисту Вильгельму Фрику,

²² Пх-1пвк1ег, Моясоям-ВегНп 1933 // «Зигуеу*. Ос(оЬег 1962. №44-45. Р. 162. Теодор Драпер и Леопольд Лабедэ сообщили автору настоящей книги, что этим сотрудником Коминтерна был Иосиф Бергер.

²³ Штемпфер впоследствии обосновался в США, где и сообщил эти сведения в одном из интервью. См.. ОаШпО]. Кия.ма зпё РоЫлаг Еигоре, напя. Р.К. Баямгепсе, Мете Нахеп, 1943 Р. б!-62п.

²⁴ Цит. СттЕ.И. ТБе Шсегге^пит, 1923-1924- N 7, 1954 Р. 187. См. таюке: Тгогфу Е 51гиее1е А^ашм Раяаят... Р. 111 — 112. Сталин не включил письмо в собрание своих сочинений, хотя упоминал его на одном из пленумов ЦК в 1927 г. См.: Сталин И В. Соч. Т. 10. С. 61 -62.

²⁵ВиЬег-Иеитипп М. \'оп Ро(зс1ат пасЬ Мозкаи: 5(анопеп етея 1гг№е§ез. 5(и([^аг1, 1957. Р. 284. Тут автор добавляет: «Я не забыла вопрос, заданный Сталиным Нойману, так как это было первое, чем Гайнц поделился со мной по прибытии на вокзал Фридрихштрассе в Берлине».

²⁶ННдег Си&ао апВМе)'егА1/гес1 С. ТВе 1псотраЦЫе АШез: А Метон-Жжогу оГ Сп'ПплггУпте: Ке1апопя, 1918-1941. 19.У, 1953- Р. 253

²⁷ V'ГоИепЬегцЕ. ТЪе Кес) Аппу: А 5[ибу оГПле Сготт'Г1лоГ5о\ле( БирепаНзт.Бопбоп, 1940. Р. 278. В 1932 году Волленберг был одним из редакторов газеты «Роте Фане».

²⁸ 1Ыс1. Р.237.

²⁹ В своих воспоминаниях ГЬрберт фон Дирксен отмечает, что, высказываясь в силу необходимости в духе договоренностей в Рапалло, Литвинов отнюдь не был рьяным их приверженцем и одним из первых, под предлогом прихода нацистов к власти начал выступать за отказ от рапалльской политики.

³⁰ ТЪе ЗреесЬез оГАс1о1ГНк1ег, ес1 №Н. Ваупея. Бопбоп, 1942, II, 1019. цит: ВеЬд'Мах ТНе рогещп РоИсу оГ 5оУ|е( Кизз1а, 1929-1941. БопОоп, №У, 1947,1,25.

³¹ Донесение Хинчука от 28 апреля 1933 г. в «Документах внешней политики СССР», гл. ред. А. Громыко. М, 1970, XVI, 271.

³²РадекК. Подготовка борьбы за новый передел мира. М., 1934- С. 92-94

³³^а^иеи^ Ц7 Ки.яя1а апс1 Сегтапу: А Сегкигу оГ СопШсБ Бопс1оп, 1965. Р. 154-158, АзсЬег апс1 Бе^. N3-Попа! Во1зНе\'1зт.. Р.469,474-478.

^3-1 Из немецких архивных источников. Секретный доклад Дирксена статс-секретарю Бюлову от 17 августа 1933г.См.:М'с/я«зЛлг/Н.01е5оТ1е1ипюпипс1Ни1ег5МасМегВ1'е|Гипб. Вопп, 1966.Р. 120,121,127, 138.

³⁵й1гк5вп С. Моясояу-Токуо-БопсЗоп... Р. \\6;НН^ег агШ Меуег. 1псотрайЫе АШея... Р. 260-261.

³⁶Гнедин Е. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией. Ныо-Йорк, 1977. С. 22-23. В начале 30-х годов Гнедин был заместителем заведующего иностранным отделом газеты «Известия», в 1935-1937 гг. он был первым секретарем советского посольства в Берлине, а в 19.37-1939 гг. — возглавлял отдел печати НКИД

³⁷ ЦпИей 5[а(ея, 5(а(е Цераптет, ОосшпеШя оп Оегтап РоНсу, 1918-1945, 5ег. С, II, ''Х'азШп^Юп, 1959. Р 41.

³⁸Гнедин Е. Из истории... С. 13- ;1\

³⁹йггкзеп С. Моясояу-Токуо-Бопс1оп... Р. 118. «Г"". ■'?!■

.нДл)..хГ{С,0'; ЙШ. 7*

и к:.

3 Г^- >

1

I¹"

ту

Съезд обреченных

Курс на примирение ч

В конце 1933 г., когда еще продолжался голод, появились первые признаки выхода из продовольственного кризиса. Правда, улучшение отчасти было кажущимся — теперь статистика учитывала не урожай в амбаре, а «биологический» урожай, т. е. урожай на корню, без учета немалых потерь при уборке, что создавало впечатление успешного достижения предусмотренных пятилетним планом контрольных цифр производства хлеба¹ Тем не менее, благодаря сокращению вывоза хлеба и повышению эффективности хлебозаготовок (т. е. изъятию у крестьян чуть ли не всего хлеба), в 1933 г. положение с продовольствием в городах улучшилось. А когда стало ясно, что осенью будет собран сносный урожай, руководство вздохнуло с облегчением — наконец-то можно считать, что война под знаменем насильственной коллективизации увенчалась успехом.

Теперь, с появлением некоторых признаков стабилизации положения в стране, пошли на убыль и разговоры о необходимости убрать Сталина. Николаевский впоследствии узнал от Бухарина, что те, кто еще вчера стремился добыть текст с изложением платформы Рютина, заговорили о победе Сталина. «Старый большевик» (он же Бухарин) писал, что с осени 1933 г. уже не было группировок за или против Сталина, — все неустанно демонстрировали ему свою преданность. Скорее это была борьба за влияние на Сталина, так сказать, за его душу².

В партийном руководстве, продолжал «старый большевик», сложилась группа, выступавшая за политику «примирения» с народом. Зная, что вынес народ за годы пятилетки, и теперь уже отчетливо понимая, что гитлеровский режим установился надолго, сторонники этой политики считали главной задачей дня подъем морального состояния советского народа, укрепление его духа перед лицом угрозы агрессии нацистов. Народ терпел лишения, и нужно было строить больше жилья и наращивать производство потребительских товаров, следовало умерить государственный террор, свирепствовавший в последние годы. Встала задача придать советской политической системе хотя бы видимость демократичности, чтобы тем самым подчеркнуть разницу между гуманизмом коммунистического движения и расистской, террористической и открыто антидемократической сущностью фашизма^.

Членов Политбюро, сторонников такой линии, поддерживал Максим Горький. Не занимая никакого партийного поста и даже не будучи членом партии, он пользовался большим влиянием как всемирно известный русский писатель. Сталин писал Горькому за границу, приглашал его в СССР, и, когда в

ч

1931 г. Горький наконец вернулся, чтобы обосноваться на родине, он тут же получил дом в Москве и двухэтажную загородную дачу. Сталин время от времени приезжал к Горькому в сопровождении видных советских писателей. В октябре 1932 г. во время одного из таких посещений Сталин произнес свои знаменитые слова в адрес советских писателей, назвав их «инженерами человеческих душ»⁴. Горький оказал Сталину немало ценных услуг. В частности, он организовал прогулку ста двадцати советских писателей на пароходе по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу и стал одним из авторов и редактором коллективно написанной книги, прославившей подневольный труд заключенных на строительстве канала как грандиозный эксперимент по перековке врагов в сознательных строителей социализма. Сталин в свою очередь не оставил его своими заботами; так, узнав, что Горькому затруднительно подниматься по лестнице, он распорядился об установке лифта на горьковской даче⁵ В конце 1933 г. Горький присоединился к тем, кто стремился направить Сталина на путь «примирения» с народом. В неофициальной беседе он даже выдвинул идею создания второй партии (конечно, полностью лояльной) из представителей интеллигенции, которые могли бы предложить «перемены и улучшения»⁶.

Среди членов Политбюро самым горячим сторонником облегчения положения народа, безусловно, был Сергей Миронович Киров. Сорокасемилетний лидер Ленинградской парторганизации, Киров к тому времени стал видным политическим деятелем. Большевик с 1904 г., прошедший и тюрьму, и ссылку, он позднее занимался партийной работой на Северном Кавказе в годы Гражданской войны и еще при жизни Ленина стал членом ЦК. В борьбе против троцкистско-зиновьевской оппозиции Киров твердо стоял за Сталина. В 1926 г. после смещения Зиновьева он возглавил такую важную парторганизацию, как Ленинградская, стал кандидатом в члены Политбюро, а в 1930 г. был избран его полноправным членом. Еще со времен Гражданской войны Киров был близким другом Сталина — о дружеских отношениях между ними свидетельствует дарственная надпись, сделанная рукой генсека на титульном листе книги «О Ленине и ленинизме»: «С.М. Кирову. Другу моему и брату любимому от автора. 23.05.24. Сталин»⁷

Авторитет и популярность Кирова во многом определялись его личными качествами. Сергей Миронович Киров (Костриков), уроженец Вятской губернии на северо-востоке России, русский, в полной мере обладал лучшими свойствами русского национального характера — скромностью, прямотой, здравомыслием и трудолюбием. В отличие от Сталина он умел без всякой подготовки произнести с трибуны горячую и убедительную речь, что так нравится русским. Не претендуя на то, чтобы его считали интеллектуалом, Киров был, однако, культурным человеком, любил читать книги, дружил с Горьким. Он был популярен и среди рядовых партийцев, занятых практической работой, и, как Ленина до него, многие, тепло отзываясь о нем, называли его по отчеству «наш Мироныч», а Ленинград — даже городом «Ильича и Мироныча». Киров отличался доступностью — любой мог прийти в Смольный и рассчитывать если не на помощь, то хотя бы на то, что его выслушают⁸.

В годы первой пятилетки Киров — энергичный и требовательный руководитель, отдавший все свои силы осуществлению планов индустриализации не только в Ленинградской области, но и во всей северной части СССР. Ленинград был крупнейшим центром машиностроения, к Кирову обращались и даже приезжали за советом и помощью партийные работники и директора предприятий со всех концов страны. Он не добивался популярности, но очень многие из советской элиты знали и уважали его. Один из советских биографов Кирова рассказывает о том, как был удивлен замнаркома тяжелой промышленности И.В. Косиор, который, приехав в 1933 г. на Дальний Восток, только и слышал со всех сторон: «Киров, Киров»⁹.

Несомненно, Киров был человеком твердым по характеру и никому не давал спуску. Отвечая за огромную территорию, куда входила и зона строительства Беломорско-Балтийского канала, он не мог уклониться от сталинских приемов руководства. Приверженцем таких приемов, достойных Петра I, он, однако, отнюдь не был и предпочитал по возможности проявлять сдержанность. Коллективизация в Ленинградской области проводилась без обычной в других местах лихорадочной спешки, и ущерб от нее был намного меньше¹⁰. Сам по себе такой подход к коллективизации говорил об отрицательном отношении Кирова к судорожной коллективизации по-сталински и ее последствиям. Киров был человеком уравновешенным в отличие от Сталина, которого он в 1930 г., разговаривая стоварищами-ленинградцами, будто бы назвал «истериком»¹ *.

Возможно, Сталину донесли об этом. Во всяком случае, он явно охладел к Кирову. По воспоминаниям Хрущева, который в 1932 г. стал вторым секретарем Московской парторганизации, на одном из заседаний Политбюро подчиненный Кирова доложил об успехах хозяйственного развития Ленинграда и области, позволивших частично отказаться от распределения продуктов и товаров по карточкам. Хрущев, задержавшийся после окончания заседания, невольно стал свидетелем следующей сцены: Киров похвалил доклад, а Сталин отпустил оскорбительное замечание в адрес докладчика. Хрущев пишет, что он был поражен — тогда он еще не избавился от иллюзий относительно партийной морали и ему было трудно поверить, что член партии и ее вождь способен проявлять такое неуважение к другому члену партии¹².

Среди членов Политбюро ближайшим единомышленником Кирова был Орджоникидзе. Близкие друзья еще с Гражданской войны, когда они вместе работали на Кавказе, Киров и Орджоникидзе звонили друг другу почти каждый день. Приезжая в Москву, Киров останавливался на квартире Орджоникидзе, и друзьям иногда не хватало ночи, чтобы наговориться¹³. В начале 30-х годов Орджоникидзе пытался возражать против абсурдного планирования и травли технической интеллигенции¹⁴. Часто бывая на объектах промышленного строительства, он лучше кого бы то ни было в Политбюро знал, как страдают рабочие от острой нехватки жилья, и по мере сил стремился способствовать решению жилищной проблемы¹⁵.

Есть основания полагать, что к мысли о необходимости заняться в первую очередь улучшением жизни народа склонялись такие члены Политбюро, как Куйбышев, первый секретарь ЦК КП(б) Украины Станислав Косиор и Ян Рудзу-так. Кроме того, немало толков вызвал «крик души» номинального президента СССР Калинина, который в 1932 г., услышав на литературном вечере в Ленинграде стихотворение, восхвалявшее чекистский террор, воскликнул: «Нам часто приходится прибегать к террору, но нельзя террор прославлять. Наша трагедия в том, что приходится идти на такие ужасные меры, но ни к чему мы не стремимся более, чем к отказу от террора»¹⁶.

Не входя в круг лиц, определявших политическую линию, Кирова поддерживал Михаил Тухачевский. Бывший офицер царской армии, он примкнул к большевикам в 1918 г. и в Гражданскую войну стал видным красным командиром. Теперь, в возрасте сорока одного года, Тухачевский стал одним из крупнейших военачальников и настаивал на безотлагательной модернизации Красной Армии. Еще во время войны с Польшей в 1920 г. между ним и Сталиным возникла напряженность, и с той поры генсек относился к нему неприязненно. В 1928 г. Сталин назвал «чепухой» дальновидное письмо Тухачевского, в то время начальника Генерального штаба Красной Армии, в котором предлагалось перевооружение армии и ускоренное развитие военно-воздушных и бронетанковых сил. После этого письма Тухачевского назначили командующим Ленинградским военным округом. Вступив в командование округом, Тухачевский сблизился с Кировым. Еще с Гражданской войны он поддерживал тесные связи с Орджоникидзе и Куйбышевым. Осложнение международной обстановки и рост опасности нападения заставили Сталина отозвать Тухачевского в Москву и назначить его заместителем Ворошилова по вопросам перевооружения армии¹⁷ Несомненно, в отношении политического курса партии Тухачевский разделял мнение Кирова и его единомышленников.

Перейдя Рубикон коллективизации и индустриализации, Сталин до поры до времени не возражал против облегчения возложенного на народ бремени. Удалось убедить его и в том, что для повышения производительности нужны некоторые перемены в экономической политике.

Незадолго до Январского (1933) пленума ЦК ВКП(б) Орджоникидзе привел к Сталину одного из ведущих инженеров-металлургов, А. Завенягина. На вопрос Сталина о том, что сейчас для промышленности важнее всего, Завенягин ответил: «Освоение», — и назвал целый ряд недавно построенных заводов, которые никак не удавалось вывести на проектную мощность. Сталин согласился и говорил об этом на пленуме. Соответственно, в резолюции пленума отмечалось, что первая пятилетка была пятилеткой строительства новых заводов, а вот «...вторая пятилетка, если она хочет рассчитывать на серьезный успех, должна дополнить нынешний лозунг нового строительства новым лозунгом освоения новых предприятий и новой техники»¹⁸.0 перемене курса говорит также и сообщение Сталина о том, что во второй пятилетке темпы промышленного роста составят 13-14%, что меньше ранее официально упомянутой цифры.

«Освоение» означало нечто большее, чем овладение новыми технологиями. С отказом от нэпа государство взяло на себя управление практически всей экономикой. Чтобы обеспечить сколько-нибудь эффективное хозяйствование, нужно было укрепить бюджетную дисциплину и стимулировать производительный труд. Одним из средств стимулирования явилось разрешение колхозникам продавать продукты с приусадебного участка на колхозном рынке по свободным ценам. Эта мера, как и некоторые другие, имела целью придать экономике хоть сколько-нибудь гибкости, повысить продуктивность¹⁹. Сталин, судя по всему, этому не противился.

Согласно «Письму старого большевика», сторонники нового курса имели в виду не только улучшение жизни народа, они хотели также и оздоровления внутрипартийной атмосферы. Именно этому воспротивились люди из ближайшего окружения Сталина, прежде всего Каганович и Ежов: они опасались, что с отказом от политики репрессий их карьера будет кончена²⁰.

Несомненно, противодействие оздоровлению обстановки внутри партии имело место, но «Письмо старого большевика» неверно указывает его источник, возможно, потому, что Бухарин сообщил Николаевскому далеко не все, что он мог бы рассказать о Сталине. Кое-кому в сталинском окружении эта линия могла не нравиться, но эти люди, будучи подручными Сталина, ни в коем случае не выступили бы против, если бы видели, что Сталин сам склоняется к такой линии.

Настоящим препятствием в борьбе за сталинскую душу был сам Сталин. Он мог согласиться, что для подъема морального духа народа на этот народ нужно меньше давить, но примиренчество в партии никак не могло ему понравиться

— оно помешало бы свести счеты с затаившимися врагами. Сталин не оставил сомнений на этот счет. Выступая на Январском пленуме ЦК ВКП(б), он говорил не только о необходимости проводить более умеренную экономическую политику, но и о своевременности еще одной чистке в партии.

В течение нескольких месяцев после Январского пленума Сталин никак не проявлял готовности оставить в покое «двурушников», притворявшихся большевиками, скорее наоборот. Одновременно с директивой о чистке от 28 апреля 1933 г.²¹ появилась статья Ярославского, в которой впервые шла речь о «генеральной» чистке. До этого «генеральные» чиста! партии проводились всего два раза — в 1921 и 1929 гг. В середине мая 1933 г. в редакционной статье «Большевика» появилось разъяснение, чем эта «генеральная» чистка должна отличаться от предыдущих двух. Если прежде речь шла об оппозиционерах, открытых врагах, то теперь ставилась задача выкорчевывать классово чуждые и враждебные элементы, обманом пробравшиеся в партию и пытающиеся изнутри вредить делу строительства социализма. Неспособные ввиду торжества генеральной линии партии к открытому противостоянию, антипартийные группы, такие, как группы Сырцова-Ломинадзе, Рютина и Смирнова-Эйсмонта-Толмачева, применяли «тактику замаскированной, глубоко законспирированной борьбы, двурушничества»²². Чистка началась 1 июня 1933 г. в Москве, Ленинграде и восьми других крупных городах и областях. Специально образованные комиссии проверили личные дела более миллиона коммунистов, из партии исключили примерно каждого шестого.

Сторонников курса на примирение не остановила происходящая чистка. Понимая, что добиться успеха будет трудно, они удвоили усилия, чтобы заручиться поддержкой Сталина. Основной метод — «биографическая терапия». К тому времени им стало ясно, что Сталину нужен именно его идеализированный образ, так как малейшая попытка противиться его обожествлению приводит вождя в ярость. Начало положил Горький: видимо, ему, знаменитому писателю, легко было разобраться в характере Сталина; во всяком случае, он показал, что самый верный способ уйти от гнева Сталина и избежать его мести — это всячески демонстрировать свое благоговение перед ним, которое Сталин принимал как должное.

В общем, как считает «старый большевик», Горький стремился убедить Сталина в том, что никто не сомневается в гениальности его политики, что его лидерство неоспоримо и снисходительность к прежним противникам только укрепит его положение. «Старый большевик» не берется судить, насколько все эти рассуждения звучали для Сталина убедительно, но не сомневается, что Сталину понравилось предположение Горького о том, как в будущем его жизнь и деяния будут описывать биографы:

«Сейчас Сталина заботят не только его теперешние дела, но и то, как о нем когда-нибудь напишут. Ему хочется, чтобы его изобразили не только сильным и беспощадным в борьбе против заклятых врагов, но также и человеком простым и великодушным, когда обстоятельства позволяют ему проявлять великодушие. Не этим ли объясняются его попытки изображать Гарун аль-Рашида

— тоже человека восточного и не менее примитивного? Как бы то ни было, Горький знал, как сыграть на этом, чтобы умерить подозрительность Сталина, его мстительность...»

Кое-чего удалось добиться. Каменев, которого Горький очень уважал, был допущен к Сталину и получил возможность покаяться в своих прегрешениях и отречься от оппозиционеров. Его поставили во главе издательства «Академия».

Летом 1933 г. Каменева, Зиновьева и некоторых других бывших оппозиционеров восстановили в партии, что позволило им стать делегатами съезда, который должен был начаться в конце января 1934 г.²³

Вершиной «биографической терапии» стала статья Радека в новогоднем номере «Правды» за 1934 г. Львиную долю газетных полос занимали славословия в адрес Сталина. Если бы был устроен конкурс на должность главного «прослави-теля» Сталина, Радек, человек весьма проницательный и одаренный публицист, к тому же бывший троцкист, несомненно, мог рассчитывать на первое место. Предполагалось, что статья, озаглавленная «Зодчий социалистического общества», станет девятой лекцией в курсе лекций «История победы социализма», который будет читаться в 1967 г. в ознаменование 50-летия Октября, причем лекции предполагалось читать в Москве.

В начале лекции говорилось, что мировая буржуазия никак не ожидала построения социализма в СССР всего лишь через десять лет после смерти Ленина. Помня о прежних революциях, когда на смену выдающимся вождям пришли жалкие эпигоны, буржуазия не могла предвидеть, что на смену Ленину придет вождь, в котором отвага повстанца будет сочетаться с хладнокровным расчетом математика. Сталин лишь неуклонно проводил в жизнь заветы Ленина, и для этого ему пришлось принимать решения не менее смелые, чем в свое время принимал Ленин, и самостоятельно развивать учение Ленина, как Ленин в свое время развивал марксизм. Блестяще обосновав возможность построения социализма в одной стране, Сталин проявил себя великим теоретиком — марксистом и ленинцем, в противоположность всяким Троцким, Зиновьевым, Каменевым и некоему Карлу Радеку, который, находясь под влиянием Розы Люксембург, неудачно пошутил, сравнив замечательную идею Сталина с высмеянным Салтыковым-Щедриным намерением одного губернатора установить в своей губернии либеральные порядки. Сталин вышел победителем в великих исторических баталиях, он укрепил социалистический строй в одной стране и тем самым создал предпосылки для победы социализма во всем мире, т. е. Сталин

— великий строитель социализма.

Апофеоз девятой лекции — описание Первомая на Красной площади в 1933 г. «На Мавзолее Ленина, окруженный своими ближайшими соратниками

— Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Калининым, Орджоникидзе, стоял Сталин в серой солдатской шинели. Спокойные его глаза смотрели в раздумье на сотни тысяч пролетариев, проходящих мимо ленинского саркофага уверенной поступью лобового отряда будущих победителей капиталистического мира. Он знал, что он выполнил клятву, произнесенную десять лет назад над гробом Ленина. И это знали все трудящиеся СССР, и это знал мировой революционный пролетариат. К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия, шли волны уверенности, что там, на Мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции».

Эта воображаемая лекция явилась шедевром лести и фальсификации. Хитроумный Радек, несомненно, угодил Сталину, описав его героические деяния с едва ли не большим пиететом, чем это мог бы сделать сам Сталин. Сталинским Октябрем стали пятилетка и коллективизация, партия и народ питали к нему безграничную любовь и благодарность; эти великие свершения стали ярким свидетельством гениальности ученика и преемника Ленина. Радек не просто описал исторические события последних лет — саму историю он изобразил цепью свершений, ставших возможными благодаря гениальному руководству генсека. Надо полагать, Сталину доставила большое удовольствие возможность заглянуть на тридцать лет вперед, увидеть себя в зеркале истории, убедиться, что будущие поколения его помнят и преклоняются перед ним как гениальным зачинателем и вождем русской и мировой революции. Несомненно, Сталин остался доволен опусом Радека — статья была напечатана не где-нибудь, а в «Правде» и впоследствии вышла отдельной брошюрой тиражом 225 тыс. экземпляров.

Проблема, однако, заключалась в том, что далеко не все смотрели на Сталина и его деяния глазами Радека, и Сталин это знал.

Сговор секретарей обкомов

Приближавшееся собрание партийной элиты обещало стать событием большого значения. Обстановка на предшествующем, XVI съезде, который проходил в разгар форсированной коллективизации, не способствовала спокойному обсуждению вопросов политического курса на перспективу. Другое дело теперь, когда положение в стране существенно стабилизировалось. Сама назначенная дата открытия съезда — конец января 1934 г., несколько дней спустя после десятой годовщины смерти Ленина, — свидетельствовала о том, что руководство придает особое значение этому съезду как форуму, на котором будут подведены некоторые итоги и поставлены задачи на будущее.

Незадолго до открытия съезда на областных и республиканских партийных конференциях прошли выборы делегатов — по одному делегату с решающим голосом от 1500 коммунистов и по одному делегату с совещательным голосом от 3000 кандидатов в члены партии. Мандаты с решающим голосом получили 1225 избранных делегатов, а мандаты с совещательным голосом — 736 делегатов. Среди избранных делегатов преобладали представители от центральных органов власти и власти на местах, поэтому нельзя сказать, что съезд в должной мере представлял всю партию, насчитывавшую в то время 2 млн 800 тыс. членов. В сообщении председателя мандатной комиссии сталинского выдвиженца Ежова говорилось, что около 80% делегатов съезда вступили в партию еще до революции или в годы Гражданской войны, тогда как всего в партии таких ветеранов было не более 10%²4 Другими словами, подавляющее большинство (1646 из 1966 делегатов с решающим и совещательным голосом) вступили в партию при жизни Ленина, а старые большевики с дореволюционным стажем, незначительное меньшинство среди всех членов партии, составили почти 25% делегатов съезда. На этом съезде, как и на предшествующих съездах в 20-е годы, преобладала старая гвардия, но он стал последним таким съездом.

«Наша страна стала страной мощной индустрии, страной коллективизации, страной победоносного социализма», — сказал Молотов, открывая XVII съезд ВКП(б) в зале заседаний Большого Кремлевского дворца 26 января 1934 г. Тему триумфа социалистического строительства отразил заголовок редакционной статьи в «Правде»: «Съезд победителей», и в историю он вошел именно так. Однако большинство этих победителей пали жертвами новой волны репрессий, которая очень скоро захлестнула страну. В 1956 г., выступая на XX съезде КПСС, Хрущев сообщил, что из 1966 делегатов XVII съезда 1108 в дальнейшем были арестованы по обвинению в преступлениях против революции. Что же произошло, почему съезд победителей стал съездом обреченных?

Нет никаких оснований предполагать, что такие люди, как Орджоникидзе, Киров, Куйбышев и другие, готовившие съезд, намеревались превратить его в событие, которое потрясет всю страну. Напротив, все говорит об их желании, чтобы съезд констатировал нормализацию обстановки в стране и опре-

делил дальнейший курс, который в новой, более благоприятной атмосфере способствовал бы укреплению духа народа и подготовке его к новым испытаниям извне. По их мысли, съезд должен был продемонстрировать успех линии на примирение и единство и стать залогом ее продолжения, подчеркнуть сплочение всей партии, включая бывших оппозиционеров, вокруг признанного вождя, который великодушно позволил раскаявшимся грешникам вернуться в лоно партии.

О том, что именно такими были их намерения, свидетельствуют газетные полосы в период, непосредственно предшествовавший съезду. На январь 1934 г. приходится одна из вершин культа личности Сталина. В новогоднем номере «Правды» появилась хвалебная статья Радека, о которой речь шла выше. Теме победы социализма неизменно сопутствует тема прославления Сталина как победителя. Знаменателен выбор даты начала съезда — 26 января; в этот день десять лет назад Сталин произнес свою клятву у гроба Ленина. То, что съезд был задуман как триумф генсека и совпадение дат отнюдь не случайность, стало ясно еще до начала съезда. В статье, появившейся в «Правде» 21 января по случаю десятилетия смерти Ленина, говорилось: «Оглядываясь на пройденный десятилетний путь, партия вправе заявить, что сталинская клятва выполнена с честью. Десятилетие после смерти Ленина — десятилетие великой всемирно-исторической победы ленинизма. Под руководством Сталина большевики добились того, что СОЦИАЛИЗМ В НАШЕЙ СТРАНЕ ПОБЕДИЛ».

К тому же сводилось содержание помещенного в следующем номере «Правды» отчета о заседании с участием Политбюро по поводу годовщины смерти Ленина, состоявшемся в Большом театре. Газета описывает появление в зале горячо любимого вождя, чье имя неразрывно связано со всеми победами пролетариата, бурю оваций, нескончаемые крики «Ура!», «Да здравствует наш Сталин!». В утреннем номере «Известий», вышедшем в день открытия съезда, Радек вновь дал понять, что дата выбрана не случайно. В статье, озаглавленной «Клятва выполнена», он охарактеризовал десятилетний период после смерти Ленина как триумфальное шествие под руководством Сталина, в ходе которого были выполнены все его обещания. Сталин обещал беречь единство партии как зеницу ока — сегодня партия спаяна «стальным единством». Ленин мечтал о 100 тыс. тракторов — сегодня в стране Советов тракторов вдвое больше. Наконец, через десять лет после смерти Ленина социализм уже не заповедь, а реальность, и съезд, который сегодня начнется, откроет боевой путь «будущих победителей в мировом масштабе».

Насчет единства партии Радек ошибся, а в отношении того, что съезд откроет боевой путь, он оказался прав вопреки себе.

Незадолго до открытия съезда прибыли делегации областей и республик во главе с первыми секретарями. Некоторые местные вожди были сравнительно молоды и быстро делали карьеру благодаря покровительству Сталина — среди них наиболее заметными фигурами были тридцативосьмилетний первый секретарь Горьковского обкома Андрей Жданов, выдвиженец Кагановича, тридцатидевятилетний Никита Хрущев, возглавивший Московскую парторганизацию и тридцати пятилетний Лаврентий Берия, который привлек внимание Сталина еще в 20-е годы, когда работал в Закавказском ГПУ, и с его помощью стал первым секретарем Закавказского крайкома. Однако среди секретарей обкомов было немало и старых большевиков с дореволюционным партийным стажем, и некоторые из них были настроены против Сталина. Они не могли одобрить его линию во время коллективизации, когда он свалил собственные ошибки на исполнителей на местах. Некоторые выжидали в надежде добиться смены руководства на следующем съезде. В Москве они увидели, до какой нелепости доходит культ личности Сталина, и это, конечно, не могло им понравиться.

Один из оставшихся в живых делегатов съезда спустя тридцать лет отмечал, что «ненормальная обстановка, складывавшаяся в партии, вызвала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров. .Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием В.И. Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу»²⁵. Такая мысль созрела, в частности, у членов ЦК И М. Варейкиса, Б.П. Ше-болдаева, М.Д. Орахелашвили, С.В. Косиора, Г.И. Петровского и Р.И. Эйхе. съезд уже шел, когда они тайно обсуждали этот вопрос на квартире у Орджоникидзе и, возможно, в других местах в Москве²⁶. Если действительно смещать Сталина, то действовать нужно было безотлагательно, съезд, по уставу высший орган партии, должен завершиться выборами нового состава Центрального Комитета, который в свою очередь должен избрать постоянно действующие органы: Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Один из секретарей ЦК должен стать генеральным секретарем. В Кирове противники Сталина видели наиболее подходящего кандидата на этот пост, но прежде необходимо было заручиться согласием самого Кирова.

Хрущев в своих мемуарах пишет, что поговорить с Кировым от имени всей группы взялся Шеболдаев. Он сказал Кирову, что, по мнению «стариков», настало время провести в жизнь предложение Ленина о смещении Сталина с поста генерального секретаря, так как Сталин не подходит для этой работы по своим личным качествам. Он сказал также, что «старики» хотели бы видеть на этом посту Кирова. О том, что за этим последовало, рассказывают по-разному. Хрущев утверждает, что Киров сообщил Сталину о предложении Шеболдаева и тот ответил: «Спасибо. Я тебе этого не забуду»²⁷ По версии Шатуновской, Сталин сам узнал о случившемся и вызвал к себе Кирова. Киров не стал отрицать, что ему сделали такое предложение, и добавил, что Сталин сам довел до этого своими действиями. Позже он говорил родственникам и друзьям, что теперь его голова на плахе²⁸.

Анастас Микоян утверждал в своих мемуарах, что, сообщив Сталину о сделанном ему предложении и тем самым доказав свою преданность, Киров «встретил с его стороны лишь враждебность и мстительность ко всему съезду и, конечно, к самому Кирову»²⁹. Несомненно, после этого эпизода Сталин не мог не питать чувства подозрительности к съезду, и Киров должен был стать в его глазах опаснейшим потенциальным соперником. Более того, представление Сталина о высшем партийном эшелоне как о гнезде заговорщиков должно было укрепиться. В конце концов сговор против него действительно имел место.

Тем не менее, несмотря на столь неожиданное начало, съезд вошел в запланированное русло, и главные исполнители сыграли отведенные им роли. Все делалось для того, чтобы съезд стал съездом примирения между партией и Сталиным. В первый день работы съезда зал стоя, бурей аплодисментов встретил Сталина, выступившего с отчетным докладом, бурно и долго аплодировал ему после доклада. Более того, чтобы подчеркнуть факт выполнения Сталиным его клятвы, доклад был назначен не только на тот же день, но и на тот же час, когда он говорил у гроба Ленина.

До конца съезда в зале звучали панегирики в адрес Сталина. Временами, особенно когда на трибуну поднимались бывшие оппозиционеры, славословия превращались в безудержный поток лести. Восхваляя победителя, они исступленно каялись в прежних политических прегрешениях. Зиновьев превозносил

сталинское практическое руководство революцией социалистического строительства, тогда как Ленин лишь заложил его теоретические основы. Каменев сказал, что эпоха Ленина 1917-1924 гг. и эпоха Сталина 1925-1934 гг. — «это две равноправные эпохи, которые так и должны войти в историю». Бухарин заявил, что, если бы в конце 20-х годов была принята его линия правого уклона, это обернулось бы катастрофой, и провозгласил здравицу в честь «славного фельдмаршала пролетарских сил, лучшего из лучших — товарища Сталина!». Преображенский признал (и совершенно справедливо), что он и другие левые уклонисты никак не предполагали проведения коллективизации за три-четыре года, и в заключение добавил, что о Сталине следует говорить так же, как в свое время сказал один товарищ о Ленине: «Голосуй, как Ильич, — не ошибешься». Ломинадзе, к тому времени получивший назначение в Магнитогорск, выразил сожаление о том, что блокировался с Сырцовым и они «не сумели понять всего значения... того гениально — простого, глубокого, ясного и богатого теоретическим содержанием — тезиса товарища Сталина о том, цто само уничтожение классов происходит в процессе самой ожесточенной классовой борьбы». Свой голос к общему хору славословий в адрес Сталина присоединили Томский, Рыков и Радек. Едва ли история знает другие примеры, когда поверженные политические противники так превозносили своего победителя. Даже участники сговора Варейкис и Петровский выступили с заверениями в уважении и верности Сталину, хотя и не унижались при этом.

Последним в прениях к докладу выступил Киров. Когда председательствующий П.П. Постышев предоставил ему слово, делегаты встали и устроили ему бурную овацию. Киров выступил как верный соратник Сталина. Отметив, что доклад Сталина необходимо изучать «до последней запятой», он предложил вместо принятия резолюции по докладу «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина». И при жизни Ленина, и после его смерти обычной практикой на съездах было создание комиссии для подготовки проекта резолюции по отчетному докладу с учетом высказанных в прениях замечаний. Съезд принимал резолюцию, в которой излагались основные направления политики на дальнейший период. На этот раз съезд принял предложение Кирова о принятии к исполнению пространного доклада Сталина в целом — беспрецедентный знак коллективного преклонения перед Сталиным, признания непогрешимости и неоспоримости каждого его слова.

В конце выступления Киров дал волю своему темпераменту и горячо говорил о грандиозности успехов социалистического строительства: «...хочется жить и жить — действительно, посмотрите только, что делается! Ведь это факт!». Его речь неоднократно прерывали «бурные аплодисменты», «оживление в зале», «смех, аплодисменты», «гром аплодисментов». Киров закончил упоминанием о клятве Сталина, о том, что «мы выполняем и будем выполнять» эту клятву, данную «великим стратегом освобождения рабочего класса нашей страны и всего мира — товарищем Сталиным». Заключительные слова относились к Сталину, зал встал и ответил бурной овацией, но все поняли, что аплодисменты адресовались Кирову, и никому иному. Позже в кулуарах съезда делегаты спрашивали друг друга, кого принимали с большим энтузиазмом — Кирова или Сталина³⁰. Вероятно, Сталин задавал себе тот же вопрос. И его жажда отомстить как Кирову, так и съезду еще более обострилась. Так вновь непредвиденное обстоятельство — восторженный прием речи Кирова — спутало расчеты тех, кто надеялся при помощи лести управлять Сталиным.

Ь

Б31

Реорганизация системы контроля

Когда аплодисменты Кирову стихли, Сталин взял слово и объявил, что он воздерживается от заключительного слова, так как «прения на съезде выявили полное единство взглядов наших партийных руководителей... по всем вопросам партийной политики». Так оно и было в том смысле, что никто не заявил о своем несогласии со взглядами Сталина. Тем не менее отчасти в связи с отказом в угоду Сталину от обычной практики вынесения резолюции по отчетному докладу и прениям съезд не выработал документа, который излагал бы линию партии на дальнейший период.

Съезд, однако, принял ряд важных документов: резолюцию по организационным вопросам на основе доклада Кагановича, новую редакцию Устава партии и резолюцию по второму пятилетнему плану. Резолюция по второй пятилетке подтвердила упомянутые выше сдвиги в экономической политике. На период 1933-1937 гг. предусматривался среднегодовой рост производства потребительских товаров на 18,5%, тогда как среднегодовой рост производства средств производства должен был составить 14,5%. Таким образом, съезд принял решение о более сдержанных темпах экономического развитая и признал необходимость уделять больше внимания нуждам народа.

В отчетном докладе Сталин подчеркнул, что экономическая политика нуждается в некотором пересмотре. Социализм, утверждал он, — это общество достатка и изобилия, но не одинаково для всех, ибо «под равенством марксизм понимает не уравниловку». О социализме как обществе благоденствия и процветания он говорил в свойственной ему манере, высмеивая тех, кто думал иначе: «Было бы глупо думать, что социализм может быть построен на базе нищеты и лишений». Сталин поставил задачу всемерного развития торговли и обрушился на тех коммунистов, кто пренебрежительно относился к торговле и деньгам и считал, что в скором будущем денежные расчеты заменит прямой продуктообмен. Такое презрение к торговле он назвал «дворянскими предрассудками», а все разговоры об отмене денег и введении прямого продуктообмена в недалеком будущем — «левацкой болтовней». «Они не понимают, — заявил Сталин, — что деньги являются тем инструментом буржуазной экономики, который взяла в свои руки советская власть и приспособила к интересам социализма для того, чтобы развернуть вовсю советскую торговлю и подготовить тем самым условия для прямого продуктообмена. Они не понимают, что продуктообмен может прийти лишь на смену и в результате идеально налаженной советской торговли».

Сталин ясно дал понять: примиренческая линия в вопросах экономической политики отнюдь не распространяется на внутрипартийные дела. Да, сейчас партия едина, как никогда прежде. Борьба, однако, далеко не окончена, и «остатки идеологии» приверженцев всяческих группировок «живут еще в головах отдельных членов партии». Капиталистическое окружение не унимается, попытки подорвать советскую идеологию не прекращаются. «Некоторые» думают, что к бесклассовому обществу можно прийти без борьбы, допустив ослабление и даже отмирание государства. Нет, этого можно добиться только «путем усиления органов диктатуры пролетариата, путем развертывания классовой борьбы». Необходимо бороться с врагами, как внутренними, так и внешними, чтобы покончить с остатками капиталистических классов. Итак, ставилась задача продолжения и углубления чистки партии, и после выступления Рудзута-ка, представлявшего ЦКК и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, стало ясно, что чистка будет продолжаться.

Сам Сталин, предложив в отчетном докладе кардинально перестроить систему партийно-государственного контроля, пусть не прямо, но подтвердил свои намерения. Сложившаяся еще при Ленине система объединяла Центральную контрольную комиссию ВКП(б) и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции в партийно-правительственный орган, призванный следить за соблюдением партийной и государственной дисциплины, бороться с бюрократизмом, который так тревожил Ленина в последние годы его жизни, улаживать конфликты на самом высоком уровне, направляя представителей ЦКК—РКИ на заседания Политбюро, и привлекать простых людей к выявлению недостатков в работе партийно-государственного аппарата. Выше отмечалось, что проведение чистки в 1933 г. Сталин возложил не на ЦКК, а на специально назначенные комиссии. Его возмущало, что ЦКК зачастую удовлетворяла заявления о восстановлении в партии. Его раздражало обязательное участие Президиума ЦКК в подготовке и проведении заседаний Политбюро. Конечно, ему не могло нравиться, что на пленумах ЦКК старые большевики имели возможность смело указывать руководству на недостатки в управлении промышленностью и сельским хозяйством³¹.

Предложенная реорганизация, по сути, означала демонтаж всей системы контроля, действовавшей уже десятилетие. Объединенный орган предлагалось разделить на чисто правительственную Комиссию советского контроля и Комиссию партийного контроля. Последняя будет избираться съездом, но в своей деятельности она будет подотчетна ЦК. Говоря о плане реорганизации, Сталин подчеркнул, что «контроль», как партийный, так и государственный, означает централизованную проверку исполнения политических решений. «Нам нужна теперь не инспекция, а проверка исполнения решений центра». Что касается Комиссии партийного контроля, она будет выполнять поручения ЦК и ее работники на местах будут действовать независимо от местных органов. В целом все это должно обеспечить контроль за выполнением решений ЦК. Комиссия будет уполномочена привлекать к ответственности даже членов ЦК. О полномочиях КПК в отношении апелляций Сталин ничего не сказал.

После смерти Сталина выяснилось, что незадолго до начала съезда сталинский план реорганизации был одобрен Политбюро, причем Рудзутака, всегда присутствующего на заседаниях, на этот раз не было³². Возможно, он предпочел уклониться, так как знал, что партийная совесть заставит его возражать против угодного Сталину плана. Позднее Рудзутак присутствовал на заседании Президиума ЦКК. Он выглядел очень расстроенным. Сообщив собравшимся о предстоящей реорганизации, он сел на место. Прений фактически не было, так как все присутствующие знали, что Сталин категорически против предложения обсудить план реорганизации на пленуме ЦКК. Предложение исходило от некоторых членов ЦКК, в том числе Рудзутака³³.

Выступая на XVII съезде еще в качестве главы ЦКК, Рудзутак знал, что это его лебединая песня. Свой доклад о работе ЦКК-РКИ он закончил кратким изложением предложений Сталина, пользуясь при этом главным образом сталинскими формулировками. После него выступили только четыре человека, и прения были прекращены без всяких объяснений. Об отказе Рудзутака от заключительного слова объявил даже не он сам, как было положено, а председательствующий. Знаменательно, что этим председательствующим был Матвей Шкирятов, старый большевик, давно служивший Сталину в качестве помощника по вопросам чистки. Позже в ходе съезда обсуждение вопросов организации системы контроля возобновил Каганович, который принялся развивать сталинский подход к контролю как к Проверке исполнения политических директив из центра.

В обсуждении выступления Кагановича принял участие Шкирятов, который поддержал сталинский план реорганизации системы контроля и заговорил о чистке. Как бы подразумевая, что и вотчина Кирова в 1933 г. нуждалась в контроле со стороны, без которого нельзя было успешно выкорчевывать врагов, он заявил: «Я, товарищи, чистил ленинградскую организацию. Это одна из лучших наших организаций; кроме того, я знаком с положением и в других организациях, где проводилась чистка». Тон выступления был зловещим, как и сам оратор.

.ОГО’Г;

Как быть с внешней политикой? ^ ^ <> ш иго - г

Незадолго до начала XVII съезда резко осложнилась обстановка на Дальнем Востоке: Япония оккупировала Маньчжурию, грозила вторжением на советскую территорию и захватом КВЖД. В интервью для прессы 25 декабря 1933 г. Сталин отметил, что Лига Наций (которая до сих пор считалась антисоветской организацией) могла бы способствовать делу сохранения мира³⁴. Примерно в это же время германскому посольству в Москве стало известно, что Франция проявила инициативу в постановке вопроса о возможном заключении пакта о взаимопомощи с СССР. В Берлин пошло сообщение об этой инициативе и о том, что ввиду напряженности на Дальнем Востоке Москва все более склоняется к согласию на предложение французов³⁵

На смену «послевоенной эре буржуазного пацифизма», заявил 29 декабря Литвинов членам ЦИК, приходит новая эра дипломатии, в которой вновь главную роль играют вопросы войны и мира. Все капиталистические страны он предложил разделить на агрессивные, нейтральные и страны, склонные к установлению договорных отношений. К первой категории он отнес Германию и Японию. Подтвердив миролюбие СССР заявлением, что «мы хотим иметь с Германией, как и с другими государствами, наилучшие отношения», Литвинов отметил признаки недружественного отношения Германии к СССР, например переиздание книги Гитлера «Майн кампф» «без купюр»³⁶. Он имел в виду опубликование главы 14, в которой речь шла о том, что Германия должна завоевать себе жизненное пространство в России, где большевистское руководство служит мировому еврейству.

Понятно, что выступление наркома иностранных дел не могло понравиться новому послу Германии, убежденному «восточнику» Рудольфу Иадолыюму. В первом же обширном докладе, отосланном в Берлин 9 января 1934 г., он утверждал, что Литвинов добивается сближения СССР с Францией и ее союзниками. Одной из причин такого стремления Литвинова, по мнению Надольного, было то, что Литвинов не кто иной, как «Макс Валлах из Белостока», т. е. еврей. Политику, однако, будут определять «другие влиятельные лица», большинство которых, по-видимому, «сожалеет об ухудшении отношений с Германией и хотело бы их наладить». Надольного заверили (кто именно его заверил, Надоль-ный не сообщает), что «никаких окончательных решений пока не было, лишь в крайнем случае СССР свяжет себя договором с противной стороной и что для нас [Германии] ничто еще не потеряно». Следовательно, нужны безотлагательные проявления дружелюбия, чтобы помешать проныре Максу Валлаху добиться сближения Советской России и Франции³⁷.

В отправленном на следующий день донесении Надольный сообщил, что Радек не упустил возможности высказаться в беседе с «одним из наших журналистов». Радек сказал, что немцам не следует придавать слишком большое значение выступлению Литвинова. Москва проводит «государственную политику», и «не случится ничего такого, что могло бы надолго помешать нам проводить общую политику с Германией». С ослаблением напряженности на Дальнем Востоке, полагал Радек, у Германии могут появиться новые возможности в Европе. Тем временем обе страны должны искать точки соприкосновения. Что касается наркома иностранных дел, «вы ведь знаете, кого представляет Литвинов». Над ним, объяснял Радек, человек твердый, волевой, осторожный и недоверчивый. В отношении Германии Сталин ни в чем не уверен. Не следует думать, что мы настолько глупы, чтобы застрять в спицах колеса мировой истории. Проводя государственную политику, мы должны принимать меры, чтобы не допустить пересмотра Версаля себе в ущерб — примерно таковы были рассуждения Раде-ка. Последнее обстоятельство Радек подчеркнул упоминанием о возне нацистов в Прибалтике. Прибалтийские государства, заявил Радек, созданные Антантой с целью обеспечить себе плацдарм против Советской России, стали теперь буфером между нею и Западом (т. е. уже не плацдармом). Все это привело Издольного к выводу, что «Литвинов зашел слишком далеко» и «нам следует немедленно воспользоваться этим обстоятельством»³⁸.

Сталин позволил Литвинову действовать таким образом, чтобы создавалось впечатление, что внешняя политика СССР теперь направлена на обеспечение коллективной безопасности в сотрудничестве с державами статус-кво (воздерживаясь при этом от открытых заявлений на этот счет). Одновременно устами Радека он сообщил немцам, что в действительности предполагает германосоветское сотрудничество, о котором Гитлер в мае прошлого года говорил с Хинчуком.

Сталин воспользовался возможностью сказать об этом хотя и осторожно, но публично, выступая 26 января на XVII съезде. Он повторил заявление Литвинова об окончании эпохи «буржуазного пацифизма», но воздержался от повторения литвиновского деления государств на три категории. Сталин заявил, что «дело явным образом идет к империалистической войне». Рассуждения Сталина о вероятности новой войны показали, что им овладела идея повторяемости истории, т. е. он считает, что, как ив 1914 г., империалистическая война приведет к новым революциям. «Более того, — сказал Сталин, — она наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе первой империалистической войны... И пусть не пеняют на нас господа буржуа, если они на другой день после такой войны не досчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих “милостью божией”». Он даже намекнул, где именно возможны такие революции, предсказав, что война приведет к падению «буржуазно-помещичьих» правительств в ряде стран Европы и Азии. Среди правительств, которые, по мнению Москвы, отражали прежде всего интересы землевладельцев, были правительства Польши и государств Прибалтики.

Обращаясь к вопросам дипломатии, Сталин особо отметил недавний поворот к лучшему в отношениях СССР с Францией и Польшей. Однако, продолжал он, нельзя согласиться с некоторыми германскими политиками, которые утверждают, что с приходом фашистов к власти в Германии СССР стал поддерживать Версаль и ориентируется теперь на Францию и Польшу. Хотя СССР далеко не в восторге от установившегося в Германии режима, фашизм не имеет к этому никакого касательства — ведь фашизм в Италии не помешал СССР иметь с этой страной наилучшие отношения. Осложнение советско-германских отношений обусловлено переменами в политике Германии, тем фактом, что в противоборстве внешнеполитических тенденций в Германии над прежней линией, воплощенной в советско-германских соглашениях, возобладала линия новая, сходная с кайзеровской антироссийской линией, которую проводят такие деятели, как Альфред Розенберг. Что касается предположений о переориентации СССР, то он, как и прежде, ориентируется только на самого себя. «И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний».

Тем самым Сталин недвусмысленно дал понять Гйтлеру, что, как только его правительство оставит Советскую Россию в покое и вернется к «прежней линии» германо-советского сотрудничества, Москва будет готова пойти ему навстречу. Сталин подтвердил, что согласен с утверждением Гитлера о существовании общих интересов СССР и Германии, и этот жест не остался без внимания. Надольный телеграфировал в Берлин о различиях позиций Сталина и Литвинова-. Сталин не упомянул об отношениях с Лигой Наций; в отличие от Литвинова он не поставил Германию рядом с Японией, не проявил тяготения к Польше и Франции и опять-таки в отличие от Литвинова говорил «спокойным тоном и только по существу». Надольный выразил мнение, что, пока франкофильские тенденции в Москве не набрали силу, необходимо соответствующее ответное заявление со стороны Германии³⁹ Гйтлер же ограничился тем, что, выступая 30 января в рейхстаге, лишь мягко пожурил г-на Сталина за высказанные им в «большой последней речи» безосновательные опасения насчет активизации враждебных СССР сил в Германии⁴⁰.

Сталину явно хотелось, чтобы он остался единственным выразителем точки зрения съезда на вопросы внешней политики. Литвинов присутствовал на съезде как делегат с решающим голосом, но слова не взял. От Коминтерна выступил Дмитрий Мануильский, которому Сталин поручил ведать делами Коминтерна после отстранения от них Бухарина в 1929 г. Мануильский говорил много и долго, но по сути ничего не сказал — разве что оправдал бездействие в отношении немецких коммунистов перед приходом нацистов к власти, заявив что в то время революционная ситуация в Германии не сложилась. Другие ораторы затрагивали внешнеполитические вопросы лишь вскользь или вообще их не касались. Тем не менее съезд выразил свою позицию относительно внешнеполитической линии, и она не вполне совпадала со сталинской.

В своей оценке внешнеполитической ситуации Литвинов был отнюдь не одинок. С января 1933 г. прошел год, и не было заметно никаких признаков ни ослабления гитлеровского режима, ни смягчения его враждебности к СССР и коммунизму. Это тревожило многих влиятельных политических деятелей в СССР, которые видели необходимость объединения усилий с демократическими антифашистскими силами в европейских странах. Судя по выступлению Кирова в Ленинграде незадолго до съезда, он был одним из тех, кого ситуация в Германии отнюдь не утешала.

«Что такое фашизм? — спрашивает Киров в этой речи. — Это открытая, совершенно ничем не замаскированная террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Но финансовый капитал — это не самый главный вопрос. В гитлеровском движении Киров увидел повторение в Германии того, что испытала Россия до 1917 г., — разгул черносотенных банд националистов и крайне правых монархистов: «...германский фашизм с его погромной идеологией, с его антисемитизмом, с его рассуждениями о высших и низших расах по кругу своих идей весьма сродни организациям русской черной сотни партии Михаила Архангела, хорошо нам знакомой». Следует отметить, что Киров (женатый на еврейке) особо подчеркнул антисемитизм нацистов. Идеологию фашизма он назвал возвратом к Средневековью, говорил об уничтожении книг и о том, что международное коммунистическое движение нельзя остановить, пытаясь сжигать коммунистов «на кострах, как это делали во времена инквизиции». «Наиболее яркими и прямолинейными выразителями этой политики, — продолжал Киров, — являются два представителя воинствующего империализма, с одной стороны — Араки (японский военный министр), с другой стороны — Гитлер. Один мечтает дойти до Китая, а другой — «скромно» отхватить Украину вместе с Черноморьем и Прибалтикой»⁴ Г

Антифашистское выступление Кирова шло вразрез со сталинским зондированием возможностей налаживания отношений с Берлином — Киров говорил о борьбе с Гитлером, Сталин думал о сотрудничестве с ним. Более того, у того и у другого нашлись союзники. В своих предсъездовских выступлениях Молотов и Каганович, касаясь советско-германских отношений, придерживались сталинской линии. Напротив, Горький, который не был делегатом съезда, выступил на предсъездовской конференции Московской парторганизации с гневным осуждением фашистского обскурантизма и говорил в выражениях не менее сильных, чем Киров. На самом съезде антигитлеровские настроения выразил Рудзутак. Заканчивая свое выступление о партийно-государственном контроле, он принялся обличать нацистов. Рудзутак заявил, что нацисты похваляются, что им якобы удалось уничтожить марксизм, но пока они только орудуют топором и их успехи сводятся к обезглавливанию революционеров. В этом нет ничего нового — царская Россия знала не менее опытных заплечных дел мастеров, ее опричники зверствовали не меньше, но им не удалось помешать революции на шестой части планеты⁴².

Нельзя не отметить выступление Бухарина. Кроме восхвалений сталинского руководства, в нем содержалось предупреждение об опасности национал-социализма. Посвятив внешнеполитическим вопросам заключительную часть своей речи, Бухарин заявил, что в настоящее время существует два плацдарма для агрессии против СССР: фашистская Германия и императорская Япония. В подтверждение он цитировал целые абзацы из «Майн кампф», в которых говорилось, что историческая миссия Германии — сокрушить Россию; привел высказывание Альфреда Розенберга о том, что революция явилась триумфом «монголоидных сил» в российском национальном организме, а также процитировал некоего нацистского «поэта», сказавшего: «Когда я слышу слово “культура", я спускаю предохранитель своего браунинга». Бухарин не пожалел красок, чтобы описать нацистский культ крови и насилия и закончил утверждением, что Советскому Союзу не избежать столкновения с этой лишенной здравого смысла и злобной силой. «Вот кто стоит перед нами и вот с кем мы должны будем, товарищи, иметь дело во всех тех громаднейших исторических битвах, которые история возложила на наши плечи... Мы пойдем в бой за судьбы человечества. Для этого боя нужно сплочение, сплочение и еще раз сплочение».

Сталину столь красноречивый призыв Бухарина к историческим битвам не понравился. Это дал понять Киров, когда в своем выступлении после Бухарина сказал, что тот «пел как будто бы по нотам, а голос не тот». Однако он и сам пел отнюдь не в унисон со Сталиным, когда выступал в Ленинграде. Делегаты наградили Бухарина продолжительными аплодисментами — съезд был настроен явно антифашистски⁴³.

Тем временем развитие событий на международной арене делало тактику выжидания дружественных жестов со стороны Гитлера все более затруднительной для Сталина. Именно 2б января, когда Сталин выступил с отчетным докладом на съезде, Германия еще на шаг отдалилась от СССР, заключив пакт о ненападении с Польшей. Еще через несколько дней события во Франции обусловили необходимость нового поворота в политике СССР. В результате антиправительственной агитации французских фашистов и правых экстремистов б февраля в Париже прошла грандиозная манифестация, вылившаяся в ожесточенные уличные столкновения. Третья республика оказалась в кризисном состоянии. В этой ситуации французские коммунисты и их наставники в Москве отошли от линии, проводимой в Германии, где левый экстремизм коммунистов помог фашистам свергнуть демократический порядок. Французские коммунисты объединились с социалистами и совместно организовали ^февраля однодневную забастовку под антифашистскими лозунгами. Таким образом было положено начало дальнейшей коммунистической тактике демократического антифашистского Народного фронта⁴'¹.

Этот тактический поворот не означал, что Сталин склоняется к антифашистской позиции, подобной позиции Кирова; скорее это было следствием ориентации Сталина на войну в Европе как на средство добиться доминирующего положения СССР на Европейском континенте. Предпосылкой такого развития событий было наличие в Европе двух группировок держав, более или менее уравновешивающих одна другую, а подъем фашизма во Франции представлял смертельную угрозу такому равновесию. Франция являлась основой антигерманской группировки, и победа фашизма в этой стране означала бы крах стратегических планов Сталина в долгосрочной перспективе. В этих условиях его поддержка объединенного антифашистского фронта во Франции была таким же тактическим маневром, как прежний левый экстремизм в отношении Германии, сыгравший на руку гитлеровцам. Главная задача заключалась в том, чтобы воспрепятствовать сближению этих традиционных врагов, сохранить их противостояние.

Даже начиная склоняться к новой политике коллективной безопасности и Народного фронта, Сталин продолжал проявлять готовность к сотрудничеству с Гитлером. В начале 1934 г. Ворошилов ностальгически вспоминал о былом сотрудничестве Красной Армии и рейхсвера и настоятельно просил посла Надольного убедить Берлин умерить антисоветизм германского руководства. Ворошилов утверждал, что нескольких миролюбивых и успокоительных слов Гйтлера было бы достаточно, чтобы показать Кремлю, что «Майн кампф» более не является его программным политическим заявлением»⁴⁵.

>С(

После съезда , л-н ги г > ‘ ^

Съезд закончил работу по повестке дня 8 февраля; вечером делегаты были свободны и имели возможность обсудить итоги по делегациям. На следующий день участники съезда присутствовали на параде на Красной площади, а вечером вновь собрались для выборов нового состава Центрального Комитета и других органов, в том числе новой Комиссии партийного контроля.

По сложившейся практике делегаты съездов получали бюллетени со списком кандидатов, выдвинутых в состав ЦК. Делегат мог вычеркнуть в своем бюллетене фамилию кандидата, и это означало, что он голосует «против», или оставить фамилию незачеркнутой, т. е. голосовать «за». Для избрания требовалось абсолютное большинство голосов.

После вечернего голосования 9 февраля счетная комиссия занялась подсчетом голосов и закончила его за полночь. Оказалось, что Киров получил всего три или четыре голоса «против», а вот Сталин — невероятно много. Большинство членов счетной комиссии были впоследствии расстреляны, но некоторые прошли тюрьмы и лагеря и остались в живых. Один из выживших, В.М. Верховых, был заместителем председателя счетной комиссии. В письменном докладе Комитету партийного контроля (23 ноября 1960 г.) он сообщил, что больше всего голосов «против» получили Сталин, Молотов и Каганович — каждый более 100. Верховых не мог вспомнить точное количество голосов, поданных против Сталина, но утверждал, что их было 123 или 125⁴⁶. Другие информированные источники указывают, что их было еще больше⁴⁷

Председатель счетной комиссии В.П. Затонский сообщил результаты подсчета Кагановичу, который отвечал за организацию проведения съезда. Каганович конфиденциально сообщил их Сталину, и тот распорядился объявить, что против него подано три голоса, а остальные бюллетени уничтожить⁴⁸. В партийных архивах обнаружено 1059 бюллетеней (на 166 бюллетеней меньше, чем было делегатов с решающим голосом)⁴⁹, и это позволяет с большой степенью вероятности предположить, что примерно такое количество бюллетеней было уничтожено по требованию Сталина. Но он знал, как обстоит дело в действительности, и это не могло не усилить его озлобления против сговора, съезда и партии в ее тогдашнем составе.

В новый состав ЦК вошли 71 член и 68 кандидатов в члены ЦК. Состав подтверждает утверждение Хрущева, что список выдвинутых кандидатов утверждался лично Сталиным⁵⁰. Конечно, в него вошли многие партийные деятели, и прежде занимавшие видное положение, но в подборе этого состава ЦК более, чем когда-либо, участвовал Сталин. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в состав ЦК впервые вошел Берия. Работавшие в годы Гражданской войны в Закавказье старые большевики, такие, как Орджоникидзе и Киров, презирали этого человека. Во время Гражданской войны его однажды арестовали. Пришла телеграмма от Кирова с требованием расстрелять Берию как предателя дела революции. Берию спасло возобновление боев, но он узнал о существовании этой телеграммы⁵¹. Все же Сталин своей властью ввел в ЦК этого ненавистного многим старым большевикам человека с темным политическим прошлым и затаенной враждебностью к Кирову.

Кроме Берии, еще два протеже Сталина — Ежов и Хрущев — были избраны в ЦК, не будучи кандидатами. Укрепление позиций НКВД выразилось в избрании кандидата в члены ЦК Ягоды в члены ЦК и в избрании в члены ЦК работников НКВД Балицкого и Евдокимова, которые даже не были кандидатами. Кандидатами в члены ЦК стали помощники Сталина Мехлис, Товстуха и Поскребышев, командир красных конников Буденный, верный слуга Берии и Сталина в Закавказье М.А. Багиров, а также Завенягин. Кандидатом в члены ЦК был избран и Тухачевский в знак признания важности его поста первого заместителя наркома обороны.

Съезд принял сталинский план реорганизации системы контроля, утвердил изменения в Уставе ВКП(б) и определил функции Комиссии партийного контроля: контролировать исполнение решений ЦК и привлекать к ответственности нарушителей партийной дисциплины. О рассмотрении комиссией апелляций ничего не было сказано. В резолюции съезда по организационным вопросам указывалось, что председатель КПК должен быть секретарем ЦК — это новшество означало, что глава комиссии будет в прямом подчинении у Сталина. Съезд избрал 61 члена постоянной Комиссии партийного контроля, первый пленум которой состоялся 10 февраля. На пленуме председателем комиссии был избран Каганович. Ежова избрали заместителем председателя, а Шкирято-ва — секретарем особой партколлегии по рассмотрению случаев нарушения партийной этики и дисциплины. Избрание этих трех лиц на ключевые посты в комиссии красноречиво свидетельствовало о том, что Сталин намеревался запустить машину партийной чистки на полный ход.

По окончании съезда состоялся первый пленум нового состава ЦК, на котором были избраны его постоянные органы. На следующий день «Правда» сообщила результаты выборов. В состав Политбюро вошли (в порядке перечисления) Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Андреев и Косиор-, кандидатами в члены Политбюро были избраны Микоян, Чубарь, Петровский, Постышев и Рудзутак. Состав Секретариата сократился до четырех секретарей ЦК: Сталина, Кагановича, Кирова (который сохранил за собой пост первого секретаря Ленинградской парторганизации) и Жданова (освобожденного от обязанностей первого секретаря Горьковского обкома). В Оргбюро вошли Сталин, Каганович, Киров, Жданов, Ежов, Шверник, Косарев, Стецкий, Гамарник и Куйбышев, а кандидатами в члены Оргбюро были избраны М.М. Каганович (брат Кагановича и директор завода) и А.И. Криницкий. Исключительное положение Сталина как верховного руководителя подчеркивалось тем, что его фамилия шла первой во всех трех списках (в 1930 г., после XVI съезда, фамилии в соответствующих списках шли по алфавиту, и в каждом списке его фамилия была последней или предпоследней). Исключительность Сталина отразили и наглядно: рядом с портретами девяти других членов Политбюро красовалось его фото гораздо больших размеров, тогда как в 1930 г. все фотографии избранных членов Политбюро были одинаковой величины.

Состав избранных постоянных органов не позволяет сомневаться во влиянии Сталина на подбор кандидатов. Твердый сталинист А.А. Андреев занял место Рудзутака в Политбюро, а Рудзутак был избран всего лишь кандидатом в члены Политбюро. В Оргбюро вошли Ежов и Жданов, которым покровительствовал Сталин. Теперь, когда рядом со Сталиным появились секретари ЦК Каганович и Жданов, он более, чем когда-либо, овладел Секретариатом, количество членов которого сократилось с семи до четырех.

На пленуме после съезда Сталин сам позаботился о том, чтобы Киров стал одним из четырех секретарей ЦК, и предложил ему переехать в Москву, чтобы там исполнять новые секретарские обязанности (в самом деле, не перебираясь в Москву, Киров мог исполнять их только формально). Киров решительно воспротивился переезду в Москву, сославшись на необходимость остаться в Ленинграде еще на год-другой, чтобы обеспечить выполнение второй пятилетки. Кирова поддержали Орджоникидзе и Куйбышев. Привыкший к безусловной готовности следовать его указаниям, Сталин, не скрывая раздражения, вышел из комнаты⁵².

Одно обстоятельство осталось загадочным: начиная с пленума ЦК после съезда в 1922 г. объявлялось не только об избрании Сталина секретарем ЦК, но и об утверждении его генеральным секретарем новым составом ЦК. На этот раз о таком утверждении ничего сказано не было, поэтому появилось мнение, что новый состав ЦК лишил Сталина поста генерального секретаря⁵⁵.

Это мнение, однако, необоснованно. Во-первых, когда говорили «генеральный секретарь», подчеркивали особое место Сталина как первого среди секретарей ЦК. Должность была «секретарь», и это подтверждается хотя бы тем, что как до, так и после 1934 г. Сталин подписывался на партийных документах «Секретарь Центрального Комитета». Во-вторых, советские официальные источники подтверждают, что после февраля 1934 г. Сталин остался генеральным секретарем, хотя в документах послесъездовского пленума об этом ничего не было сказано. В-третьих, по всем признакам авторитет Сталина стал непререкаемым, и это само по себе опровергает утверждения, что новый ЦК ограничил его полновластие — ведь о полновластии Сталина говорит сам состав нового ЦК ■ *

Почему же все-таки на этот раз не было упоминания о Сталине как генеральном секретаре? Не исключено, что под впечатлением неудачной попытки некоторых старых товарищей по партии заменить его Кировым Сталин демонстративно уклонился от такого формального признания его роли. Кроме того, у него были основания на этот раз обойтись без титула «генеральный».

Возможно, ключом к разгадке является заявление, которое Сталин сделал еще в 1926 г. Отвечая на запоздалые откровения Троцкого по поводу якобы имевшего места конфликта между Лениным и Сталиным из-за грубых нападок Сталина на группу видных грузинских коммунистов во главе с Буду Мдивани, Сталин отрицал, что по этому вопросу у него с Лениным были серьезные разногласия, и добавил, что такие, как Мдивани, «заслуживали в самом деле более строгого отношения к себе, чем это я делал как один из секретарей ЦК нашей партии»⁵⁴. В то время Сталин был генеральным секретарем, а Молотов и Куйбышев — секретарями. Называя себя просто «одним из секретарей», Сталин подчеркивал коллективную ответственность Секретариата ЦК, принижая тем самым собственную роль.

Теперь он снова был «одним из секретарей», хотя и в первой строчке списка на первой полосе «Правды». Можно предположить, что он хотел в какой-то мере завуалировать свое всевластие, преуменьшить свою ответственность за то, что, как он знал, скоро будет сделано от имени Секретариата ЦК. Зачем афишировать генеральное секретарство — не будучи генеральным, легче представить предстоящую чистку делом рук других.

у -г ! . \ '

К преобразованию партии *г, . >

Неожиданные события, происшедшие на съезде или связанные с ним — антисталинский сговор, овация Кирову, явная поддержка антифашистской внешнеполитической линии, наконец, неблагоприятные для Сталина итоги голосования, — не могли поколебать всевластия Сталина, но этих фактов было достаточно, чтобы вывести его из себя. Ведь против него голосовали многие из тех, кто только что его безудержно восхвалял; мог ли он не усомниться в их искренности, не задуматься, можно ли верить славословиям радеков и прочих представителей старой гвардии большевиков? Кирову так горячо аплодировали, некоторые старые большевики хотели бы видеть его вождем партии, наконец, результаты голосования — для Сталина все это могло означать только необходимость возможно скорее занести в черные списки тех, кто молится на Кирова, и принять меры против самого Кирова. Конечно, более всего Сталина приводила в ярость невозможность узнать, кто именно из 1225 делегатов голосовал против него. Очевидно, таких было немало прежде всего среди членов делегаций, возглавляемых участниками сговора, но, увы, тайное голосование... Под подозрение Сталина попали все делегаты, принявшие участие в голосовании, поэтому удивляться приходится не тому, что 1108 «победителей» были впоследствии расстреляны или стали узниками ГУЛАГа, а тому, что некоторым удалось избежать репрессий⁵⁵.

Съезд, задуманный как съезд примирительный и объединительный, окончательно отдалил Сталина от партии большевиков. Сталин не уверовал во всеобщее безоговорочное признание его исключительности, его не удалось увлечь на путь согласия — напротив, он еще более обособился, озлобился, стал еще более подозрительным и опасным. Если прежде его мстительность могла со временем угасать или обстоятельства заставляли его смириться, теперь уже не осталось никаких сдерживающих факторов. Если раньше он подозревал, что в партии множество злоумышляющих против него врагов, то теперь он в этом утвердился. Оказывается, предатели были даже среди делегатов съезда — высшего органа партии.

Мало того, что Сталин не оставил намерения продолжать чистку; съезд показал, что необходимо не просто продолжить то, что уже делалось в последние месяцы, — нужна была чистка, беспрецедентная и по размаху, и по методам. Она не должна быть бескровной — никакой пощады предателям и врагам революции. Следует не только сократить численность партии — одной из важнейших задач революции сверху должно стать коренное обновление партии. Очистить партию от старых партийцев, не выдержавших испытания на верность, — на смену им придет новое поколение «настоящих большевиков», которым можно будет доверять, которые безоговорочно признают революционный гений Сталина и пойдут за ним, куда бы он ни повел. Пусть Ждановы, берии, Хрущевы, способные быть его преданными учениками и верными соратниками, станут новой когортой руководителей партии.

Есть все основания считать, что после съезда у Сталина возобладали именно такие умонастроения. По свидетельству кинорежиссера Михаила Ромма, Каганович вскоре после съезда в узком кругу заметил, что близится «массовая замена ведущих партийных кадров»⁵⁶. Несколько позже Петровский, работавший тогда в Киеве, сказал Косиору, что «Сталин почему-то невзлюбил старых большевиков и ополчился против них»⁵⁷. По свидетельству одного бывшего офицера НКВД, Слуцкий, начальник иностранного отдела НКВД, утверждал, что Сталин сказал о необходимости уничтожить всех вступивших в партию до революции и в Гражданскую войну, так как они «камень на шее революции»⁵⁸.

Поставив себя рядом с Лениным, Сталин, начиная любое большое дело, нуждался в подтверждении, что Ленин поступил бы так же. Теперь ему нужна была санкция Ленина на уничтожение того самого поколения старых революционеров, представителем и обожествленным вождем которого был Ленин. Как ни парадоксально, получить «добро» Ленина оказалось не так уж трудно — в ленинском наследии Сталин нашел немало того, что очень пригодилось ему для оправдания курса, который для самого Ленина был бы немыслим.

Чистка отлично вписывалась в ленинскую концепцию партии как революционного сообщества избранных. Эпиграфом для своей работы «Что делать?» Ленин выбрал обращенные к Марксу слова Лассаля, который утверждал, что, очищая свои ряды, партия усиливается. Ленин писал, что для успешной работы в условиях царского полицейского государства партия должна избегать демократических процедур вроде открытых выборов, она должна опираться на полное товарищеское и взаимное доверие революционеров, но если член партии не оправдает доверия, то организация истинных революционеров «ни перед чем не остановится», чтобы от него избавиться. После 1917г., когда всякого рода карьеристам стало выгодно вступать в партию, Ленин обратился к чистке как к средству избавить ее от чуждых элементов. Он выступил за генеральную чистку в 1921 г.— тогда из партии исключили почти треть из 600 тыс. ее членов. Однажды Ленин даже сказал-. «Тут нужна чистка террористическая», т. е. призывал судить и расстреливать «примазавшихся к коммунистам старых чиновников, помещиков, буржуа и прочую сволочь, которая иногда совершает отвратительные бесчинства и безобразия, надругательства над крестьянством»⁵⁹.

В статье по поводу 50-летнего юбилея Ленина в 1920 г. Сталин отметил, что вышеупомянутое замечание Лассаля совершенно верно, а в «Основах ленинизма» он писал о партийной чистке как об одной из этих самых основ. Тема чистки в ленинской работе «Что делать?» затронула чувствительную струну молодого Сталина — она позволила ему с гордостью сознавать себя достойным членом ленинского сообщества избранных, а вот рассуждения о не оправдавших доверия он воспринял по-своему: партия — это армия Ленина-Сталина, общность людей, объединенных преданностью вождю, следовательно, тот, кто критикует Сталина, — враг партии и как таковой должен быть наказан посредством чистки.

Сталин отлично понимал, что пойти таким путем — значит воспротивиться преобладавшим в то время в партии настроениям, пойти наперекор подавляющему большинству нового состава ЦК и большинству членов Политбюро, но и тут он мог сослаться на Ленина. В дни траура после смерти Ленина в 1924 г. Сталин говорил о твердости Ленина в отстаивании своих взглядов: «Ленин никогда не становился пленником большинства», если был уверен, что мнение большинства партии не отвечает основным интересам пролетариата. В таких случаях он был готов выступить даже один против всех⁶⁰. Чтобы быть ленинцами, а не «хвостистами», заявил Сталин на XVI съезде, большевики должны усвоить ленинскую линию, должны «идти против течения, когда этого требует обстановка, когда этого требуют интересы партии»⁶¹.

С его точки зрения, обстановка и интересы партии требовали сейчас именно этого. Неважно, что он окажется в меньшинстве или даже в одиночестве. Один против всех — был и такой прецедент. На XV съезде, когда исключали из партии лидеров левой оппозиции, Сталин напомнил делегатам, что в 1903 г., когда пришло время русским марксистам перейти от сотрудничества с либералами к смертельной борьбе против них, у марксистов было шесть лидеров: Плеханов, Засулич, Мартов, Ленин, Аксельрод и Потресов. Резкий поворот оказался «смертельным» для пятерых из шестерки, и лишь Ленин, один из самых молодых, остался лидером. Вопреки многочисленным предсказаниям, лишившись прежних лидеров, партия не только не погибла, но и вышла на верную дорогу большевизма и повела за собой пролетариат к революции. Примерно то же произошло и в 1907-1908 гг., когда резкий поворот от легальной борьбы к затяжной, упорной, каждодневной революционной работе оказался «смертельным» для таких видных большевиков, как Алексинский, Богданов, Рожков. «Чего добивался тогда Ленин? Только одного: поскорее освободить партию от неустойчивых и хныкающих элементов, чтобы они не путались под ногами. Вот как росла, товарищи, наша партия»⁶².

Таким образом, Сталин нашел у Ленина оправдания для чистки, в ходе которой он погубит если не всех, то большинство виднейших большевиков старшего поколения. Из семи человек, вставших у кормила сразу после смерти Ленина, — Бухарина, Каменева, Рыкова, Сталина, Томского, Троцкого, Зиновьева

— в живых и у власти останется только Сталин, и для него это будет всего лишь повторением происшедшего при Ленине инцидента в 1903 г.

Итак, партия усилилась, избавившись от «неустойчивых и хныкающих элементов», когда требовалось резко изменить курс. Заявив об этом, Сталин продолжал: «Наша партия есть живой организм. Как и во всяком организме, в ней происходит обмен веществ: старое, отжившее — выпадает, новое, растущее

— живет и развивается»⁶³. Другими словами, все, кто ему противится, — дерьмо. Так он рассуждал в конце 1927 г. Теперь, спустя шесть лет, он уверился, что партия буквально кишит его противниками. Самое время вспомнить о «террористической чистке».

Примечания

¹Зеленин ИЕ.Колхозы и сельское хозяйство СССР в 1933-1935 гг. История СССР, сентябрь-октябрь 1964. С. 14.

²ЫгсЫаегякуВ-Г «Ьепег оГ ап 016 ВоЫтеуПг» // Рогуег апб Иге 5оУ1е1 Е1не. М.У., 1965. Р 30 44.

⁵ 1Ы6.Р. 31-33.

⁴СталинИ.В.Соч.Т. 134 С.410.

⁵ Беседа с И.И. Минцем в Москве в Институте истории СССР в июне 1977 г.

⁶ЫшоШеиьку В.1.Рогуег... Р. 15-16. В «Письме старого большевика» Николаевский утверждает, что идею

Горького о создании лояльной большевикам второй партии поддержал еще один всемирно известный россиянин — Иван Павлов. чШР

⁷Сталин И.В.Соч. Т. 6. С. 422.

⁸ А. Краснов-Левитин, симпатизировавший Кирову девятнадцатилетний ленинградец с религиозным образованием, более сорока лет спустя писал в опубликованных в Париже воспоминаниях: «Киров был единственным (при советской власти) подлинно популярным лидером. ТЬлько он был довольно доступен, регулярно прогуливал свою собаку на улице. С ним было сравнительно нетрудно встретиться, и в большинстве случаев он был отзывчив и мог оказать помощь». (Краснов-ЛевитинА. Лихие годы, 1925-1941: Воспоминания. Париж. 1977 С. 265).

⁹Синельников С.Киров. М., 1964. С. 321. См. также с. 321-322.

¹⁰ Там же. С. 311. Как свидетельство сравнительно сдержанного подхода к коллективизации в Ленинградской области Синельников приводит следующие цифры: к 1 января 1931 г. коллективизацией было охвачено лишь 6,6% крестьянских хозяйств, к 1 января 1932 г. 45,1%, к 1 января 1933 г. 45,4%, н

₁₁ к I января 1934 г. 54,2%

По свидетельству профессора Михаила Гефтера в личной беседе с автором настоящей книги в Москве.

¹² КЬгиэНсНеУ КететЬеге... Р. 61.

¹³Синельников С. Киров... С. ЗбО.

¹⁴Ва!е$ КепЫаЫЕ.Тес1гпо1о§у апс15ос1егу Г1п6ег Ьетп апс15(аПп. Рппсеюп, 1978. СНарэ. 6 апс! 7. Орджоникидзе и прежде заступался за инженеров см. пример в статье Мариэтты Шагинян в «Известиях» от 6 ноября 1964 г.

¹⁵Гершберг С.Работа у нас такая. Записки журналнста-правдиста тридцатых годов. М., 1971. С. 164-165.

¹⁶№со1аер$ку В./. Росуег... Р. 34. В «Письме» та1сже говорится, что Калинин получил выговор (от кого именно не уточняется) за это высказывание.

¹⁷НикитинЛ.Тухачевский. Биографический очерк. М., 1964- С. 167-169

¹⁸ ВКП(б) в резолюциях. О приеме Сталиным Орджоникидзе и Завенягина см. Гершберг С.Работа... С. 199-200. Вскоре после приема Завенягин рассказал о разговоре со Сталиным Гершбергу, который в 30-е годы освещал в «Правде» вопросы экономики.

¹⁴ йаЫез ЕЖ 'Пге 5о\ме1 Есопопнс Спыз оГ 1931-1933- Сштегагу оГ ШгттдЬат, 5оу1ег 1пби$1паП2аЦоп Рго)сс1 Зепед № 4. Р 14-17. Ссылка с согласия автора.

²⁰№со1аее'1куВ. 1. Рогуег... Р.47-48 ■ "Ш ,::.угм'«

²¹ См. гл. 9 С. 200-201.

²² «Большевик». 15 мая 1933 г. С. 7,8. Ярославский назвал новую чистку «всеобщей» («Большевик». № 7-

8, № 9 30 апреля 1933 г. С. 18).. '«п-Д Х« Л1;,-.:

²³№сЫаеи$ку В./. Рогуег... Р. 34-35,45-46.

²⁴ XVII съезд ВКП(б), 26 января — 10 февраля 1934 г. С. 303-Далее все цитаты из выступлений на съезде

приведены по указанному изданию. «I

²⁵ Л.С. Шаумян в «Правде». 7 февраля 1964 г.

²⁶ Неопубликованный документ Ольги Шатуновской, датированный 5 сентября 1988 г. О. Шатуновс-кая, член партии с 1916 г., во времена сталинского террора была арестована и провела в заключении 1блет. Она вошла в состав образованной в 1960 г., согласно решению XX съезда КПСС, комиссии

Политбюро под председательством Н.М. Шверника, которой было поручено расследование сфабрикованных в 30-е годы политических процессов. О некоторых из упомянутых лиц см- МеЫосЫеи КоуА. 1x1 НвлогуЗибзе. МУ., 1989. Р. 331. Советские биографы работавшего на Украине старого большевика Петровского утверждают, что ои также желал смещения Сталина. См- Бега Ф., Александров. Петровский. М., 1963. С. 303.

²⁷НС. Хрущев. Воспоминания // «Огонек». 9-15 июля 1980 г. № 28. С. 331

²⁸ Документ О. Шатуновской.

²⁹Микоян А.И. В первый раз без Ленина // «Огонек». 12-19 декабря 1987 г. № 50. С. 6.

³⁰№со1аечз1г)' В. I. Рохсг. Р. 35.

³¹ТруютГ.А. Ян Рудзутак. М., 1963 С.91, 92. Автор добавляет. «Члены Президиума ЦКК обязательно

участвовали в подготовке и проведении каждого заседания Политбюро. ...На пленумах ЦКК ВКП(б) старейшие члены партии смело критиковали серьезные недостатки в руководстве промышленностью и сельским хозяйством, начиная с высших учреждений и кончая низшими. Авторитетный и полномочный контрольный орган видимо мешал И В. Сталину сосредоточить всю власть в своих реках». См. также: «Коммунист». Декабрь 1962. № 18. С. 37. .ч,■■

³²ТруканГ.А. Ян Рудзутак... С. 92.

³³ Там же.

³⁴ Беседа с Уолтером Дюранти. Сталин И.В. Соч. Т. 13- С. 280.

³⁵ Цшгеб ЗГагез, 5(аге Цераптеш, Цоситепв ол Сегтап РоНсу (ЦСРР), 1918-1945, 5ег. С, 11, (’М'а.чЫпу»-гоп, 1959), 274-

³⁶Литвинов М. Внешняя политика СССР. М., 1937. С. 74-96.

³⁷ ЦСРР, 5ег. И, 319, 321, 322, 324-

³⁸ 1ЫД, 333-334.

³⁹1ЬИ, 435-436.

⁴⁰Век^Мах Тйе Воге^л РоПсу оГ5оу!еГ Кизма. Бопбоп, 1947,1,99.

⁴¹Киров С.М. Статьи н речи, 1934. М., 1934. С. 39, 40,41,45-46. Следует отметить, что последний процитированный абзац и определение фашизма Кировым как террористической диктатуры были опущены в напечатанном в «Правде* (24января 1934 г.) несколько сокращенном наложении его выступления.

⁴² Слово «опричник» стало в русском языке синонимом крайней степени зверства и жестокости. «Опричниками* русские революционеры называли царских жандармов и сотрудников охранки Рудэу-так имел в виду казнь четырех немецких коммунистов посредством отсечения головы, совершенную нацистами в августе 1933 г.

⁴³ «Правда». 31 января 1934 г. В опубликованном спустя некоторое время стенографическом отчете слово «продолжительные» было опущено. На это обстоятельство обратил внимание Стивен Коэн. См.: СоЬеп ЗкрЬеп р. ВикЬапп апб Пте ВоЫтеуПг Кеуо1ииоп. М.У., 1973- Р. 464.

⁴⁴Вогкепаиргат. УйзгЫ Соглтилкт: АНкгогу оГ 1бе Соттипвй 1пгетасюпа1, Алл АгЬог. Р. 382-383.

⁴⁵Ни§егС., Меуег А1]гес1 С. ТНе 1псотрапЫе АШез. Ы.У., 1953. Р 271.

⁴⁶ Сколько делегатов XVII съезда партии голосовало против Сталина?// «Известия ЦК КПСС». 1989 №7. С. 114.

⁴⁷ В ранее не публиковавшемся разделе воспоминаний Н.С. Хрущев утверждает, что против Сталина было подано 260 или 1б0 голосов. В прежде не публиковавшейся части своих воспоминаний А.И. Микоян называет цифру почти 300 голосов (Микоян А.И. В первый раз без Ленина... С. 6).

⁴⁸Микоян А.И. В первый раз без Ленина... С. 6.

⁴⁹ Сколько делегатов... С. 120.

⁵⁰ КЬшзЬсЬеУ КететЬегз... Р. 49

³¹Аллилуева С. Двадцать писем к другу’... С. 109. Аллилуева ссылается на О. Шатуновскую.

³²Ильин М. Выстрел в Смольном // «Советская культура». 15 августа 1989 г. В статье содержатся отрывки до сих пор не опубликованных воспоминаний М.В. Рослякова «Как это было (к убийству С.М. Кирова)», которые хранятся в музее Кирова в Ленинграде. Росляков, который работал с Кировым и был его другом, присутствовал на XVII съезде ВКП(б) в качестве делегата.

19 —4050

⁵³Николаевский Б. Сталин и убийство Кирова // «Социалистический вестник». Декабрь 1958 г. С. 241.

⁵⁴Сталин И.В. Соч. Т. 9. С. 66.

⁵⁵ Сообщив об аресте 1108 из 1966 делегатов,Хрущев не указал,сколько было арестовано делегатовс решающим и совещательным Голосом. Очевидно, относительное количество арестованных делегатов с решающим голосом было больше.

⁵⁶Мес/оес/еи КоуА.Бег Ныогу.1ис1§е... Р. 156.

⁵⁷МельчинА.Станислав Косиор. М., 1964. С. 71,

⁵⁸ХЪ'аИег С. 1п ЗгаНп’з 5есге! Зеглсе. N.5'. апс!Бопс1оп, 1939- Р. 151. Автор бежал из СССР в 1937 г. В 1941 г. его труп был обнаружен в гостиничном номере в Вашингтоне при обстоятельствах, заставляющих предположить умышленное убийство.

⁵⁹ О продовольственном налоге. См.: Ленин В.И. Поли. собр. Соч. Т. 43 С. 234, Сталинский «оратор» Червяк процитировал этот абзац в статье о Ленине и терроре («Большевик». 31 октября 1930 г. №19-20. С. 96)

⁶⁰Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 57-59-

⁶¹ Там же. Т. 12. С. 358. Сталину особо импонировала ленинская статья «Против течения¹³. См,: там же. Т.УИ.С. 18.

⁶² Там же. Т. 10. С. 369-370.

⁶³ Там же. С. 371.

■1

I¹³»■

•ш'-УСМЧ ч

.'П

■:¹³Ь

г)

к¹³

ВТОРОЙ ЭТАП

Навстречу Большому террору

Вы, господин Уэллс, исходите, как видно, из предпосылки, что все люди добрые, А л не забываю, что имеется много злых людей.

И.В. Сталин, 23 июля 1934 г.

С конца 1932 г. в СССР ведется заговорщическая деятельность с целью захвата всей власти посредством террористических действий — к этому сводилось содержание секретного циркулярного письма ЦК республиканским, областным, городским и районным комитетам ВКП(б) (29 июля 1936 г,)¹. В сущности, так оно и было. Это был действительно заговор, зародившийся в 1932-м и окончательно оформившийся в 1934 г. Заговор, тщательно спланированный и продуманный, имел целью захват всей власти путем актов террора против очень многих руководителей партии и государства.

Это факт, а все дальнейшее — вымысел. Заговор был направлен против тех, кого объявили его главарями: Зиновьева, Каменева, Троцкого и многих других. В письме говорилось, что главной намеченной жертвой был Сталин; но он-то и был главным заговорщиком. Письмо, как мутное стекло, лишь внимательному и вдумчивому наблюдателю позволяло понять, что же в действительности происходит. Уверовав, что против него злоумышляют многочисленные маскирующиеся враги, Сталин сам стал заговорщиком против них. Их заговор был воображаемым, его заговор — реальностью. ____

!

Заговор сверху

После XVII съезда Сталин стал еще более замкнутым, чем прежде. Он до минимума ограничил свои контакты с партийными и государственными деятелями, часами в одиночестве расхаживал по кабинету и курил трубку. «Сталин думает, он обдумывает новую линию», — говорили в Секретариате, и никто не осмеливался его потревожить². «Старый большевик» полагал, что эти раздумья сводились к вопросу: идти ли курсом Кирова или проводить политику, которую предлагали Каганович и Ежов. На самом деле Сталин к тому времени уже сделал выбор-, оставалось только общ,⁷мать некоторые детали его практического осуществления.

XVII съезд обеспечил все необходимое для успеха заговора сверху: был принят новый Устав партии, лучше отвечавший целям Сталина, в высшие эшелоны партийной иерархии вошли люди по выбору Сталина, съезд обеспечил его контроль над вновь избранной КПК и согласился с реорганизацией аппарата ЦК по плану Кагановича. Теперь отраслями народного хозяйства стали руководить отделы ЦК, ответственные за всю партийную работу в той или иной отрасли. Главным остался отдел, названный теперь Особым³, и во главе его остался Поскребышев. В каждом республиканском и областном парткоме появился свой особый отдел, поддерживающий связь с центром и выполняющий его указания. Через Поскребышева и его людей Сталин мог теперь распространить свою власть во все уголки необъятной страны.

Никто не знает, доверял ли Сталин всецело хоть одному человеку. Скорее всего, нет — это был заговор одиночки. Однако нужно было поэтапно ставить задачи исполнителям, требовалось и организационное содействие вне партийного аппарата. Чистка 1933 г. все же ограничена. Партия сама не могла быть органом собственного почти тотального преобразования, на нее нельзя было возложить аресты, допросы, судебные процессы, исполнение приговоров. Партия не могла быть эффективным инструментом репрессий, который требовался для проведения террористической чистки. Сталину ничего другого не оставалось, как обратиться к органам безопасности.

Во главе органов стояли главным образом старые большевики, которых самих требовалось впоследствии уничтожить, но в силу своей профессии они привыкли безоговорочно исполнять приказы. К тому же, полностью подчинив себе Ягоду, Сталин легко мог направлять деятельность органов на исполнение своих заговорщических замыслов. В начале 1934 г. Сталин пригласил к себе группу ведущих работников ОГПУ. Среди приглашенных были Ягода и Фельдман, отвечавший за связи ЦК с ОГПУ. Сталин поинтересовался условиями их жизни: хорошие ли у них квартиры, в каких машинах они ездят, могут ли пользоваться дачами, «Безобразие!» — воскликнул Сталин, выслушав их ответы. «Лучшим сыновьям» СССР приходится жить в условиях, никак не соответствующих огромному значению их работы. Тут же было приказано построить в Новогорске (недалеко от Москвы) комплекс комфортабельных дач и большой клуб для сотрудников ОГПУ'¹. Сталин стремился укрепить связи с людьми, от которых он вскоре потребует исключительных услуг.

Менжинский умер в мае 1934 г. после продолжительной болезни. Уже 11 июля в печати был опубликован указ о создании Всесоюзного наркомата внутренних дел. Главой НКВД был назначен ГЯ. Ягода; Я.С. Агранов и Г.Е. Прокофьев стали его заместителями. ОГПУ вошло в новый наркомат как Главное управление внутренней безопасности. В структуру НКВД вошли также ГУЛАГ и управления милиции, пограничной службы, внутренних войск, пожарной охраны и записи актов гражданского состояния. Судебная коллегия ОГПУ, имевшая право выносить смертные приговоры, была упразднена. В указе говорилось, что дела, касающиеся государственной безопасности, после следствия должны направляться в суд. Дела о шпионаже и т. п. должны рассматриваться Военной коллегией Верховного суда СССР, Наконец, при НКВД создается особый орган (Особое совещание), наделенный правом выносить в административном (внесудебном) порядке приговоры к ссылке, высылке или заключению в ИТЛ на срок до пяти лет.

Реорганизация органов безопасности была представлена общественности как реформа, ставшая возможной благодаря стабилизации положения в стране и полной компетенции судов в рассмотрении дел, связанных с безопасностью государства. В действительности же это был очередной шаг Сталина к осуществлению его заговора. Указание о подсудности дел о государственной измене Военной коллегии Верховного суда явилось прелюдией к целому ряду процессов по делам, слушавшимся Военной коллегией под председательством «армвоенюриста» В.В. Ульриха. Кроме того, в июне 1934 г. в советское законодательство было введено понятие измены Родине, к которому относились такие преступления, как шпионаж, разглашение военной и государственной тайны, бегство за границу. Все эти преступления карались расстрелом, мало того, для членов семей беглецов за рубеж предусматривались сроки заключения от пяти до десяти лет, если они признавались соучастниками или знали о намерении совершить побег, но не донесли властям. Для тех членов семей, кто ничего не знал о преступных намерениях родственника, предусматривались сроки заключения до пяти лет⁵ Сталин предвидел, что скоро наступят такие времена, когда многим придется задуматься о бегстве за границу или невозвращении из зарубежной командировки.

Еще одним зловещим предзнаменованием явилось создание Особого совещания. Указ от 11 июля обязывал новый наркомат разработать положение об этом органе. Согласно этому положению, вышедшему 5 ноября 1934 г., в состав Особого совещания должны были войти нарком в качестве председателя, два его заместителя, руководитель управления милиции, прокурор СССР или его заместитель и еще один или два члена. Особое совещание получило право выносить административные приговоры «лицам, признанным социально опасными». Пояснений, что именно делало человека «социально-опасным элементом», в тексте положения не было. В номере периодического издания, публикующего тексты вновь принятых законодательных актов, за конец ноября 1934 г. это положение опубликовано не было; оно появилось в мартовском номере за 1935 г. вместе с законодательными актами, принятыми в начале 1935 г.⁶ Промедление с публикацией, несомненно умышленное, вероятно, объяснялось нежеланием афишировать предназначение нового органа, которое явилось инструментом начавшейся после убийства Кирова в декабре 1934 г. широкой волны репрессий.

Орган, аналогичный Особому совещанию, имелся еще в царской России. Он также назывался Особым совещанием и был институтом в рамках министерства внутренних дел Российской империи при двух последних царях. В 1881 г., после убийства Александра II, было принято «Положение об усиленной и чрезвычайной охране», предусматривавшее создание Особого совещания с правом назначения сроков административной ссылки от одного года до пяти лет. Функции председателя Особого совещания исполнял заместитель министра внутренних дел, членами совещания были два представителя министерства внутренних дел и два представителя министерства юстиции. Решения Особого совещания утверждались министром внутренних дел⁷. Главным занятием царского Особого совещания была отправка революционеров в ссылку. Сталинское Особое совещание занялось тем же; причем иногда ссылались те же люди, которых отправляли в ссылку при царском режиме.

Однако прежде чем запустить новую машину репрессий, для развязывания террора нужно было найти подходящее обоснование. Хотя Ленин неосторожно обмолвился о террористической чистке, до сих пор в партии ничего подобного не было. Преследование левых под тем предлогом, что троцкизм чужд большевизму, все-таки не было открытым террором в полном смысле слова. Наконец, дело Рютина показало, что даже на уровне Политбюро сильны позиции тех, кто не приемлет кровопролитие как средство сведения счетов между большевиками. Чтобы преодолеть противодействие противников кровавых репрессий, Сталину нужен был веский предлог, политически убедительное свидетельство их необходимости.

Выход подсказали события в Германии. Советская печать много писала о прошлогоднем пожаре в рейхстаге как об организованном нацистами поджоге с целью свалить вину на коммунистов и оправдать введение ускоренного и упрощенного судопроизводства для развязывания террора против коммунистов и других левых элементов. Следующим шагом Гитлера, направленным на укрепление его диктаторской власти, была акция 30 июня 1934 г. против штурмовиков — потенциально неуправляемых нацистских отрядов во главе с Эрнстом Ремом. При поддержке высших военных Гитлер организовал убийство Рема и других предводителей штурмовиков под тем предлогом, что они якобы готовили заговор. Государственный террор был легализован законом, содержащим всего один параграф: «Принятые 30 июня и 1 и 2 июля меры подавления предательских вылазок являются оправданным актом самообороны государства»⁸. Есть сведения, что Сталин проявил большой интерес к этой акции и внимательно прочел все касающиеся ее донесения советских агентов в Германии⁹, а также, что на первом заседании Политбюро после 30 июня он заявил.- «Вы слыхали, что произошло в Германии? Гйтлер, какой молодец! Вот как надо поступать с политическими противниками...»¹⁰

Интерес Сталина понятен, но взять «ночь длинных ножей» за образец, последовать примеру Гитлера и развязать открытый террор против врагов в партии он никак не мог. Вся политическая культура большевиков отвергала подобные действия. Кроме того, врагов было слишком много, и разом избавиться от всех не предоставлялось возможным. Сталину нужно было нечто вроде поджога рейхстага в советском варианте — гнусное и политически ужасающее преступление, в котором можно будет обвинить множество видных старых большевиков. Как только такое преступление совершится, можно будет принять чрезвычайный законодательный акт, вроде гитлеровского закона из одного предложения, и тем самым убрать все преграды на пути к террору против тогдашнего состава партии:

Выбор покушения на жизнь крупного политического деятеля в качестве такого преступления выглядит вполне естественным для Сталина. Старшее поколение хорошо помнило убийство эсерами председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого 30 августа 1918 г. и покушение на Ленина в Москве. Ответом на эти террористические акты было резкое усиление красного террора — вот и прецедент, оказавшийся очень кстати.- официальный террор после убийства видного большевика в Ленинграде (Петрограде) и попытка убийства верховного вождя в Москве. Эта схема вновь появляется в секретном циркулярном письме (июль 1936 г.), в котором содержатся обвинения в адрес воображаемой контрреволюционной организации в убийстве Кирова в Ленинграде и подготовке убийства преемника Ленина в Москве.

Выбор Кирова в качестве жертвы был столь же неизбежен, как выбор политического убийства в качестве предлога для развязывания террора, Теперь Сталин не питал к прежнему другу иных чувств, кроме ревнивой враждебности, он видел в Кирове соперника. Более того, насильственная смерть ни одного другого видного большевика не произвела бы такого ошеломляющего эффекта, ничье убийство не могло бы послужить лучшим предлогом для развязывания репрессий, чем убийство Кирова. Наконец, Сталин, несомненно должен был принять в расчет то обстоятельство, что в Ленинграде, давнем оплоте Зиновьева, осталось немало зиновьевцев. Группа Зиновьева-Каменева была прежде в оппозиции, стало быть, среди старых большевиков трудно было подобрать более подходящих кандидатов в обвиняемые.

«Иван Васильевич» и большевистские вельможи >

Даже замышляя убийство товарища как предлог для террористической чистки, Сталин не мог думать о себе как о преступнике — это было не в его характере, в собственных глазах он должен был остаться мудрым и справедливым вождем.

Даже будучи архизлодеем, он должен был видеть себя в роли героя. Тут опять могла помочь история России: если в осуществлении планов пятилетки перед ним был пример Петра Великого, то хорошим образцом для подражания в проведении большой чистки стал Иван Грозный.

Из каких источников черпал Сталин сведения об Иване IV, благодаря которым он положительно оценивал роль и деяния этого грозного царя? Одним из таких источников была книга профессора Московского университета Р.Ю. Виппера. Написанная Виппером, в то время монархистом, биография Ивана Грозного вышла в Москве в 1922 г. Автор называл Ивана IV «одним из величайших дипломатов всех времен» и утверждал, что его политика борьбы с олигархией, выдвижения служилого дворянства, высылки и репрессий против знатных бояр была благом для России. Московские бояре и новгородское духовенство плели сети «большого заговора», замышляя убийство Ивана IV, поэтому его нельзя упрекать в «чрезмерной подозрительности». Что касается кровавых репрессий в Новгороде, документальных свидетельств о них было мало, к тому же царь якобы переживал тогда один из труднейших периодов своей жизни, он страдал от одиночества, его окружали только враги и изменники, ему не хватало верных и надежных слуг. Опричнина стала «оружием против измены», «прогрессивным институтом» и «великой военно-административной реформой», необходимость которой обусловили трудности Ливонской войны за выход к Балтийскому морю. Созвав Земский собор, чтобы воззвать к патриотизму широких народных масс, прежде всего войска, Иван IV снискал всеобщую любовь и покрыл свое монаршее чело ореолом славы¹'. Одним словом, вполне народный царь.

Несомненно, Сталин читал книгу Виппера, и это предположение можно увязать с дальнейшей судьбой автора и взглядами Сталина на личность Ивана Грозного. Не приняв революцию, Виппер в 1923 г. иммигрировал в Латвию. В 1941 г., после того как Латвия была присоединена к СССР, он вернулся в Москву и был избран академиком. В то время как многие русские эмигранты прямиком направлялись из Латвии в сибирские лагеря, книга Виппера была переиздана в 1942 г., а в 1944 г. вышла третьим изданием. Критики превозносили книгу на все лады. Иван Грозный в трактовке Виппера стал историческим героем сталинской России. В начале 40-х годов на сцене Малого театра в Москве шла пьеса Алексея Толстого об Иване Грозном, написанная в духе випперовской биографии, Знаменитый кинорежиссер Сергей Эйзенштейн приступил к съемкам двухсерийного исторического фильма об Иване Грозном. В этой связи Сталин вызвал его и исполнителя главной роли Н.К. Черкасова для беседы. В своих воспоминаниях Черкасов подробно рассказывает о беседе со Сталиным.

Сталин сказал им, что Иван IV был великим и мудрым правителем, стремившимся объединить Россию и не допустить проникновения в нее иностранного влияния. Он отметил, что Иван IV первый ввел в России монополию внешней торговли и после него это удалось только Ленину Сталин подчеркнул «прогрессивную роль» опричнины и заявил, что главный опричник Малюта Скуратов был крупным русским полководцем, героически павшим в борьбе с ливонцами. Но у Грозного были и ошибки, продолжал Сталин, и одна из них заключалась в том, что пять знатных боярских семей не были вырваны с корнем, подобно прочим боярским кланам. Если бы он довел борьбу с боярами до конца, России потом не пришлось бы пережить Смутное время. Помешала религиозность Грозного: уничтожив какую-нибудь боярскую семью, он потом целый год замаливал грехи, а нужно было действовать более решительно!

В конце разговора Сталин спросил, каким будет финал второй серии фильма. Черкасов ответил, что фильм предполагается закончить победным завершением Ливонской кампании: в финальной сцене Иван Грозный в окружении воевод и знаменосцев стоит на берегу Балтийского моря. Сбылась сокровенная мечта его молодости — видеть «море синее, море дальнее, море русское». Иван Грозный смотрит вдаль и произносит заключительные слова: «На морях стоим и стоять будем!». Сталин улыбнулся и весело сказал: «Ну что же!.. Ведь так и получилось — и даже намного лучше»¹².

Таково было мнение Сталина об Иване Грозном. Высказанное в 1947 г., оно, несомненно, сложилось гораздо раньше. Личность Ивана Грозного занимала Сталина и в 1934 г. Где-то в конце лета или в начале осени, когда проходил 1 съезд советских писателей, Сталин предложил Алексею Толстому побеседовать об этом царе. Собеседники согласились, что в отличие от Петра 1 Иван Грозный окружал себя не иностранцами, а русскими¹³. Рабоче-крестьянскому графу, конечно, было лестно поддакнуть «хозяину». Поддержал Сталина, может быть, и непреднамеренно Максим Горький. Он еще прежде писал о том, что, судя по русским народным песням и сказаниям, в которых Иван Грозный предстает мудрым и справедливым царем, в глазах простых русских людей царский террор против бояр был героической борьбой. Теперь, в ходе споров о значении фольклора как исторического источника, Горький заявил на I съезде советских писателей, что в отличие от историков, большей частью отрицательно оценивающих личность и деяния Ивана Грозного, народное творчество рисует самого царя и его борьбу против крупных феодалов совсем другими красками¹⁴. Горький был самой заметной фигурой на этом широко разрекламированном съезде. Надо полагать, Сталину, который отдыхал в Сочи и следил за работой съезда по отчетам в «Правде», понравилось такое упоминание об Иване Грозном.

В разговоре с Эйзенштейном и Черкасовым Сталин разъяснил причины наступления Смутного времени после смерти Ивана Грозного его религиозным рвением, благодаря которому пяти боярским семьям удалось пережить репрессии. В трудах историков нет упоминаний о пяти боярских семьях или родах; откуда Сталин взял эту цифру? Один советский историк высказал предположение, что она запала ему в голову на просмотре спектакля «Царь Федор Иоаннович» по классической пьесе русского писателя XIX в. А.К. Толстого. Московский Художественный театр, которому Сталин отдавал предпочтение, поставил эту пьесу, и она шла довольно часто. В спектакле один из персонажей говорит, что кончина Ивана Грозного означала, что он «отдал Русь пяти боярам»¹⁵.

Нетрудно видеть, как и почему Сталин видел себя современным Иваном Грозным. Таким образом он мог оправдать себя как зачинщика кровавого заговора, действующего мудро в критический момент истории России. В основу оправдания его действий легли надуманные параллели между положением России в настоящее время и в середине XVI в. По Сталину, как тогда, так и теперь изменническая оппозиция окопавшейся знати мешала одаренному вождю, преданному интересам единой России, вести страну по пути прогресса и проводить мудрую внешнюю политику экспансии на Запад. Как в то время, так и сейчас оппозиция знати действовала через институты олигархии: тогда это была боярская Дума, теперь — съезд партии, Центральный Комитет и Политбюро.

Трудно сказать, считал ли Сталин Кирова (ведь Ленинград, его вотчина, был неподалеку от тех мест, где когда-то находилась Ливония) современным Курбским или Старицким, но высказывания Сталина за целый ряд лет не позволяют сомневаться в его отношении к высокопоставленным старым большевикам как к аристократии. Иван Грозный в письмах к бежавшему князю Курбскому не раз презрительно писал о «вельможах». В 20-е годы это архаичное слово не было в ходу среди большевиков, но Сталин неоднократно выражал свое презрение к важным особам среди большевиков, называя их «вельможами». Выступая в 1924 г. на XIII съезде по вопросу о необходимости периодических чисток партии, Сталин заявил, что «советским вельможам» нужно втолковать, что «есть хозяин, есть партия, которая может потребовать отчета за грехи против партии», Как бы вспомнив об отличительных знаках опричников (прикрепленных к седлу собачьей голове и метле), он продолжал,-«Я думаю, что иногда, время от времени, пройтись хозяину по рядам партии с метлой в руках обязательно следовало бы»¹⁶. В частном письме (1929) он одобрительно отзывался о молодых и малоизвестных партийных писателях в противоположность широко известным и заслуженным, которых он назвал «литературными вельможами» (не уточняя, кого именно он имел в виду)¹⁷ Наконец, на XVII съезде Сталин в своем выступлении трижды употребил это слово, говоря о необходимости «сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бю-рократов и поставить их на место»¹⁸. Можно только гадать, чем руководствовался Сталин, предпочтя после съезда именоваться не «генеральным», а просто «секретарем», — может быть, он следовал примеру Ивана IV, которого во времена опричнины титуловали не царем, а Великим князем Московским Иваном Васильевичем.

Конечно, это случайное совпадение, но даже инициалы Сталина совпадали с инициалами Грозного: Иосиф Виссарионович — Иван Васильевич. Есть сведения, что во время Большого террора документы для НКВД Сталин подписывал псевдонимом Иван Васильевич¹⁹. Готовя чистку, которая, как и во времена Ивана Грозного, означала аресты, пытки, судебные процессы над изменниками и казни, он готовился к смертельной борьбе с мятежными большевистскими вельможами. Создавая опричнину как орудие самовластия и очищения Русской земли от боярской измены, Иван Грозный якобы действовал в высших интересах российской государственности. Новый Иван Васильевич сделает то же, но будет и разница: подобно тому, как он, Сталин, сделал страну индустриальной державой, т. е. добился успеха там, где потерпел неудачу Петр Великий, так же он сделает то, что не удалось Ивану Грозному, — доведет борьбу с врагами до конца.

Есть и другое свидетельство того, что уже в 1934 г. Сталин отождествлял себя с Иваном Васильевичем: именно в этом году он распорядился переписать историю России таким образом, чтобы прославить Ивана Грозного как великого русского революционера сверху.

Для этого нужно было сначала развенчать историческую школу Покровского. Сам Покровский, у которого развился рак еще в 1930 г., а то и раньше, умер в 1932 г. В знак признания выдающихся заслуг в развитии исторической науки его удостоили захоронения на Красной площади как достойного большевистского вельможи, поэтому Сталину неудобно было сразу же ополчаться на историков его школы. Тем не менее уже в передовой статье номера журнала «Историк-марксист» с некрологом Покровскому внимательный читатель мог заметить признаки близившихся перемен.- ставилась задача «решительной реорганизации исторического фронта» на основе не только наследия Покровского, но и «тщательного изучения всех работ Ленина и Сталина»²⁰.

Опубликованные к тому времени работы Сталина содержали очень мало такого, чем могли бы руководствоваться историю!, изменяя картину на историческом фронте. Сознавая это и отдавая себе отчет в трудностях затеянной реорганизации, Сталин в 1934 г. решил сам задать историческим исследованиям новый курс. Прежде всего он пересмотрел политику партии в области преподавания истории в учебных заведениях. Его взгляды на преподавание истории мало-помалу прослеживались в целом ряде директивных документов ЦК. Постановлением от 12 февраля 1933 г. предписывалось, что по каждому отдельному предмету «должен существовать единый обязательный учебник, утвержденный Наркомпросом РСФСР и издаваемый Учпедгизом»²¹. Шестнадцатого мая 1934 г. вышли сразу три партийно-правительственных постановления, подписанные Сталиным как секретарем ЦК и Молотовым как председателем Совнаркома. Одно постановление предписывало вернуться к более традиционной системе школьного образования, другое — критиковало преподавание географии как имеющее слишком отвлеченный характер, а третье указывало на неудовлетворительную постановку преподавания истории и давало соответствующие директивы²².

Незадолго до опубликования этих постановлений группу советских историков пригласили в Кремль для встречи с членами Политбюро и видными специалистами в области педагогики. Спустя тридцать с лишним лет один из участников встречи вспоминал, что Сталин, взяв в руку книгу, сказал следующее: «Меня попросил сын объяснить, что написано в этой книге. Я посмотрел и тоже не понял». С трепетом автор воспоминаний увидел, что Сталин держал книгу, одним из соавторов которой был он сам. Сталин говорил минут пять-десять, сказал, что тексты следует написать иначе, что нужны не абстрактные схемы и определения, а конкретные исторические факты. При этом он то и дело подтягивал брюки, как человек, привыкший в тюрьме носить брюки без ремня. Все молчали и не сводили глаз со Сталина, как будто их взгляд приковала к говорившему неодолимая сила. «Вспоминаю об этом мгновении с оглядкой на современные споры: все ли верили Сталину или более трезвые скептики с “самого начала все понимали”. Мне кажется — верили»²³.

Хотя в постановлении о преподавании истории Покровский не упоминался, вся его направленность свидетельствовала о неприятии исторических концепций ученого. Необходимость «давать характеристики историческим деятелям» особо подчеркивалась в редакционной статье «Правды» от 1б мая 1934 г., когда были обнародованы постановления. Поворот был чрезвычайно крутым — ведь прежнее правило игнорировать роль личности было настолько непреложным, что одного университетского профессора сурово отчитали всего лишь за то, что, читая лекцию о реформации в №рмании, он кратко охарактеризовал личность Мартина Лютера²⁴. Теперь, наоборот, требовалось отдавать должное влиянию личности на историю.

Постановление о преподавании истории предписывало к сентябрю 1934 г. восстановить исторические факультеты Московского и Ленинградского университетов и подготовить новые учебники истории к июню 1935 г. Вскоре для просмотра и утверждения Сталину были представлены проекты новых учебников по истории СССР и мировой истории. Себе в помощь Сталин привлек Жданова и Кирова, последнего — против его желания.

В конце лета 1934 г. Кирова вызвали в Сочи, где Сталин и Жданов изучали проекты новых учебников. Сталин пожелал направить Кирова в Казахстан, где, казалось, местное руководство несколько растерялось в связи с трудностями уборки необычайно высокого урожая. После уборочной Киров должен был переехать в Москву. «В конце концов, — сказал Сталин, — ты секретарь ЦК». Киров согласился поехать в Казахстан, но тактично уклонился от переезда в Москву, ссылаясь на необходимость своего присутствия в Ленинграде, пока не закончена реконструкция города по второму пятилетнему плану²⁵. Восемнадцатого августа в праздник Военно-Воздушного Флота Киров вернулся в Ленинград, оттуда отправился в Казахстан, где пробыл почти весь сентябрь. Во время пребывания Кирова в Казахстане была попытка покушения на его жизнь²⁶. Итак, охота на этого человека началась.

Когда Киров приехал в Сочи, Сталин пожелал, чтобы он задержался примерно на неделю для участия в обсуждении «мыслей Сталина» (как выразился автор написанной после смерти Сталина биографии Кирова) относительно проектов новых учебников истории. В замешательстве Киров сказал: «Иосиф Виссарионович, ну какой же я историк?» Ответ Сталина был категоричен: «Ничего, садись и слушай!»²⁷ Подготовленные таким образом в 1934 г. замечания по учебникам были опубликованы в «Правде» 27 января 1936 г. за подписями Сталина, Жданова и Кирова. Таким образом, Сталин заранее позаботился о том, чтобы создать впечатление работы в тесном сотрудничестве с Кировым в последние месяцы его жизни.

Одобренный Сталиным и вышедший в 1937 г. учебник представлял царя Ивана Грозного героем российской истории. В нем говорилось, что «в царствование Ивана IV владения России увеличились многократно. Его царство стало одним из крупнейших государств мира»²⁸. Это стало возможным, утверждал учебник, только благодаря борьбе царя с боярской изменой.

Каждый советский школьник должен был теперь усвоить, что Иван IV был великим государем, а ведь еще недавно всякого высказывающего подобные взгляды непременно признали бы монархистом.

'Л-

7 мл;:-:

Курс на разрядку о .

В свое время Сталин внимательно проштудировал книгу Макиавелли «Государь», в которой автор советует правителям заботиться о своей популярности как гарантии против заговоров: «...труднее напасть на него, ибо все знают, что он человек выдающихся дарований и пользуется уважением со стороны своих подданных... Государь весьма обезопасит себя с этой стороны, если избежит ненависти и презрения и возбудит в народе удовлетворенность своим правлением... Ведь всегда заговорщики надеются смертью государя доставить удовлетворение народу; и если бы они были убеждены, что этим оскорбят народ, то у них не хватило бы духа принять подобное решение, ибо трудности, представляющиеся заговорщикам, бесконечны»²⁹

После съезда Сталина все больше занимал вопрос, как обезопасить себя от заговоров. Помимо склонности в каждом подозревать заговорщика, у него были и реальные основания для беспокойства. Хотя попытка заменить его Кировым провалилась, задуманная чистка непременно будет сопряжена с гораздо более серьезными осложнениями. Террор после убийства Кирова приведет в ужас многих высокопоставленных руководителей; отсюда опасность нового сговора верхов с целью отстранить его, Сталина, от власти. Во избежание этого мало принять самые строгие и исчерпывающие меры для обеспечения личной безопасности и надзора за подозрительными, нужно еще создать неблагоприятную для потенциальных заговорщиков атмосферу. Итак, у Сталина были все основания руководствоваться советами Макиавелли.

Культ личности Сталина приобрел невероятные размеры — каждый день бессчетное количество раз перед глазами всех и каждого мелькали его имя и его портреты, повсюду можно было слышать его изречения, указания, восхваление его прошлых и нынешних деяний, даже в школах, в младших классах, висели лозунги; «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!». И все же всенародное прославление — это еще не гарантия всенародной любви, да и прошедший съезд показал Сталину разницу между подлинной популярностью, как у Кирова, и ее подобием. Чтобы завоевать настоящую любовь народа, Сталину нужно было действовать так, чтобы народ видел, как он печется о народном благе. И вот в 1934 г. он становится активным проводником той самой линии на общее примирение, к которой ранее стремились его склонить Киров, Горький и некоторые другие видные деятели. Теперь вождь взял курс на глубокую и разностороннюю «разрядку», на сталинское перемирие с советским народом.

Были и некоторые другие соображения. Сталин не мог не сознавать всю основательность довода Кирова и Горького о необходимости передышки для стабилизации положения в стране и укрепления духа народа ввиду вероятности войны в недалеком будущем. Он мог воспользоваться передышкой, чтобы сосредоточить усилия на следующем этапе революции сверху и вывести на сцену новых людей, которые займут высокие посты и будут его людьми. При ослаблении напряженности в стране политическое убийство будет иметь еще больший резонанс. Наконец, явно и энергично поддержав популярные меры, он получал возможность рассеять страхи и подозрения будущих жертв чистки и до поры до времени использовать этих людей в своих интересах. Так, после съезда Сталин позволил Бухарину занять пост ответственного редактора «Известий» и продолжал вовсю использовать бойкое перо Радека и его осведомленность в германских делах.

С февраля 1934 г. одно за другим выходят постановления партии и правительства, направленные на улучшение жизни народа, в частности сельского населения. Указом, подписанным секретарем ЦК Сталиным и предсовнаркома Молотовым аннулировалась недостача по хлебозаготовкам за 1933 г. и устанавливался трехлетний срок выплаты госзадолженности по продовольственному и фуражному зерну. Об этой довольно скромной поблажке «Правда» сообщила 1 марта в редакционной статье под крикливым заголовком: «В какой другой стране крестьяне получают такую помощь'.». В мае местным Советам разрешили восстанавливать в гражданских правах тех из высланных кулаков, кто хорошо трудился и продемонстрировал лояльность к советской власти, особенно молодежь. В июле во встрече с группой секретарей облкомов принял участие Сталин. На ней обсуждались вопросы партийно-правительственной политики в деревне. К этому времени коллективизацией было охвачено около 70% крестьянских хозяйств. Сталин предостерег от излишнего административного рвения и насильственной коллективизации оставшихся единоличников и предложил меры, в скором времени принятые, по повышению доходов колхозников, ограничению обязательных поставок сельхозпродуктов государству и установлению размеров личных приусадебных участков³⁰. На встрече обсуждался также вопрос о ликвидации политотделов, созданных при машинно-тракторных станциях за время коллективизации. На этом и на укреплении советской власти в деревне особо настаивал Киров, присутствовавший на встрече³¹. Это предложение не противоречило курсу, которым следовал теперь Сталин, и на Ноябрьском (1934) пленуме ЦК Каганович предложил слить политотделы с райкомами ВКП(б).

Проявления сталинской политики внутренней разрядки были достаточно разнообразны. В апреле 1934 г. вышло правительственное постановление о необходимости ускорить жилищное строительство в городах и рабочих поселках. Больше стало товаров в магазинах, народ начал поговаривать о новом «маленьком нэпе»³². Ноябрьский пленум поддержал решение Политбюро (принятое, как сообщил Молотов, по предложению Сталина) об отмене с 1 января 1935 г. карточек на хлеб. Спустя почти полстолетия иммигрировавший в

Америку бывший советский гражданин рассказал автору этих строк, что отлично помнит, с какой радостью он, одесский мальчишка, впервые взял в руки ненормированный кусок хлеба, как он был благодарен Сталину в этот момент. В ноябре 1934 г. в Кремле прошел съезд стахановцев. Выступая на съезде, Микоян рассказал делегатам, как Сталин на заседании Политбюро потребовал показать образцы нового высококачественного туалетного мыла, которое теперь производится для простого народа. Члены Политбюро посмотрели образцы, после чего «мы получили специальное решение ЦК ВКП(б) о производстве мыла, об ассортименте и рецептуре мыла»³³. Впрочем, не все проявления новоявленного сталинского популизма так широко рекламировались. Хрущев, в то время первый секретарь Московской парторганизации, пишет в своих воспоминаниях, как однажды ему позвонил Сталин и спросил, как мог Хрущев допустить, что в Москве, как ему сообщили, мало общественных туалетов. Это ставит граждан в неудобное положение. Сталин потребовал, чтобы Хрущев обсудил этот вопрос с Булганиным и принял соответствующие меры³⁴.

Требовалось не только облегчить материальное положение народа, но и развеять характерную для первой пятилетки атмосферу сурового аскетизма. В 1934 г. на экраны страны вышла первая в своем роде кинокомедия «Веселые ребята». В Москве, Ленинграде, других крупных городах открылись танцплощадки. Теперь можно было танцевать столь порицавшийся раньше фокстрот под американский джаз, который тоже прежде не приветствовался. Вошел в моду теннис, еще недавно считавшийся буржуазным видом спорта. Рестораны московских гостиниц, прежде посещавшиеся почти исключительно иностранцами, теперь заполнила нарядно одетая публика, представлявшая трудящихся, по выражению корреспондента «Нью-Йорк тайме», «всех отраслей советского хозяйства»³⁵.

Другая журналистка, приехав в СССР после шестилетнего отсутствия, обнаружила, что в магазинах появились товары, а в комнате очень довольного своей жизнью ударника труда она увидела на стенах коврики из набивной ткани с картинками, абажуры, салфеточки, подушки и подушечки. Она задается вопросом, суждено ли советской элите пройти весь путь к особнякам, обставленным в буржуазном вкусе-³⁶. Такого рода мысли приходили в голову и писателю Илье Эренбургу, когда знойным летом 1934 г. он гулял по московским улицам и повсюду слышал популярную песенку «У самовара я и моя Маша», доносившуюся из открытых окон. «Маш было гораздо больше, чем самоваров», — замечает Эрен-бург, но «Маша у самовара» вполне устраивала членов всевозможных бюро, председателей горсоветов, совслужащих — мелкобуржуазные вкусы дореволюционного времени казались им эталоном³⁷

Случай помог Сталину в 1934 г. предстать перед всей страной в образе лучшего друга простого человека. Ледокол «Челюскин», который должен был пройти Северным морским путем и доставить научную экспедицию во Владивосток, был раздавлен льдами в Чукотском море. Члены экспедиции во главе с О.Ю. Шмидтом и экипаж ледокола (всего 104 человека) высадились на льдину и были спасены советскими авиаторами, которые вывозили их небольшими группами в течение марта и апреля. Газеты ежедневно сообщали о ходе спасательной операции, вся страна восхищалась стойкостью челюскинцев и мужеством их спасителей. Отважные летчики стали первыми Героями Советского Союза, но главным героем челюскинской эпопеи оказался Сталин. Чуть ли не во всех сообщениях о челюскинцах упоминалось имя и красовались портреты Сталина. Перед своим триумфальным возвращением челюскинцы направили ему благодарственную телеграмму: «Мы знали, что ты, товарищ Сталин, заботишься о нас, что ты являешься инициатором грандиозных мероприятий по спасению полярников с “Челюскина”»³⁸.

В августе 1934 г. состоялся I съезд советских писателей, который мог показаться предвестником либерализации в сфере культуры. Правда, упоминание сталинского определения писателей как «инженеров человеческих душ» в кратком вступительном слове Жданова следовало бы расценить как знак того, что очень скоро литературное творчество будет полностью контролироваться партией, но тогда главным событием сочли основной доклад Горького. Лейтмотивом доклада было многообразие литературных форм и течений при условии лояльности к советской власти. На съезде выступили Бухарин и Радек. Внушал надежды и хороший прием, оказанный беспартийным писателям, которые составили 40% общего количества (600) делегатов. По вопросам драматургии на съезде выступили Алексей Толстой, а также такие известные беспартийные литераторы, как Бабель, Олеша и Пастернак. Из заключительного слова, с которым на съезде выступил Горький, писателям стало ясно, кому они обязаны столь благожелательным отношением: «Года два тому назад Иосиф Сталин, заботясь о повышении качества литературы, сказал писателям-коммунистам: “Учитесь писать у беспартийных”»³⁹.

Незадолго до открытия съезда Сталин пошел еще на один маневр. На этот раз — чтобы создать впечатление правителя, принимающего близко к сердцу интересы литературной братии и судьбы ее членов. Как упоминалось выше, поэт Осип Мандельштам был арестован в середине мая 1934 г. за антисталинское стихотворение. Жена Мандельштама Надежда и Борис Пастернак обратились к Бухарину, в то время редактору «Известий», с просьбой заступиться за Мандельштама и облегчить его участь. Бухарин послал Сталину письмо с припиской, в которой говорилось, что Пастернак очень огорчен арестом Мандельштама. Однажды поздно вечером в июле, незадолго до начала съезда, в московской коммунальной квартире, где жил Пастернак, раздался телефонный звонок из Кремля. Звонил Сталин.

Сталин сказал, что дело Мандельштама рассмотрено и все будет хорошо. Он даже упрекнул Пастернака за промедление. «Если бы я был поэтом, — сказал Сталин, — и мой друг, поэт, попал в беду, я бы все сделал, чтобы ему помочь». Пастернак хотел возразить, но Сталин перебил: «Он ведь гений — или нет?». Позже Пастернак позвонил секретарю Сталина и спросил, следует ли ему держать этот разговор в секрете. Ему ответили, что в этом нет никакой необходимости. В своих мемуарах Надежда Мандельштам совершенно справедливо отмечает, что Сталин явно хотел, чтобы об этом разговоре узнало как можно больше людей⁴⁰. Если мотивы и значение ночного звонка Сталина не были правильно поняты в то время и еще долго вызывали споры, то только потому, что его поступок не рассматривался в контексте политики разрядки, которую он проводил в рамках заговора сверху. Сталину хотелось, чтобы писатели видели в нем заботливого покровителя искусств, человека с поэтической душой. Мандельштам был всего лишь сослан и благодаря этому до времени избежал худшей участи.

Проявлением политики внутренней разрядки было и укрепление законности. Сталин хотел уверить служащих, специалистов и простых людей в том, что они ограждены от произвола властей на местах. Прокуратура получила статус независимого всесоюзного органа (1933), и на нее был возложен надзор за законностью действий административных органов, включая ОГПУ. На свободу выпустили немало осужденных за незначительные преступления и проступки. Органы безопасности, по слухам, получили указание не арестовывать инженеров и военнослужащих без ордера на арест или согласования с ЦК в каждом отдельном случае⁴¹. Прокуратуру в то время возглавлял старый большевик Иван Акулов. Он энергично взялся за реабилитацию специалистов, осужденных без убедительных доказательств вины. Вышинский, человек Сталина, был заместителем Акулова и занял его место в 1935 г. Судя по рвению Вышинского, за новой политикой в области уголовного преследования и судопроизводства явно стоял Сталин. Вышинский осудил «обвинительный уклон», предполагавший незамедлительный приговор по любому делу, и строго указал работникам юстиции на недопустимость необоснованных арестов, незаконной конфискации имущества и других нарушений прав граждан, которые дискредитируют власть в глазах народа⁴².

Реорганизация карательных органов в июле 1934 г. в рамках кампании по укреплению законности и устранению недостатков в судебной практике легко сошла за реформистскую меру, направленную на введение их деятельности в русло законности. Ничего не говоря об ослаблении накала борьбы против изменников, «Правда» в редакционной статье по этому поводу сообщала о стабилизации режима. А в редакционной статье «Известий», написанной самим Бухариным или под его руководством, говорилось, что раньше террор был нужен для подавления действительно имевшего место сопротивления врагов, но теперь враги внутри страны в основном побеждены и разгромлены; а это означает, что, хотя борьба и не окончена, она будет вестись ДРУГИМИ МЕТОДАМИ, что резко возрастает роль РЕВОЛЮЦИОННОЙ ЗАКОННОСТИ и СУДЕБНЫХ учреждений, призванных рассматривать дела в соответствии с определенными юридическими нормами⁴³. Сталин, вероятно, остался доволен таким выступлением «Известий» — оно вполне отвечало его планам.

Пожалуй, самым ловким маневром в политике разрядки была временная демонстрация готовности проявить терпимость к прежним уклонистам и оппозиционерам. Хотя в мае 1934 г. партийная чистка возобновилась и комиссии по чистке были созданы еще в девяти областях, она проходила по заведенному порядку, арест не был непременным следствием исключения из партии и пострадали лишь немногие представители старых большевиков. Мало того, некоторые известные бывшие оппозиционеры публично каялись в прежних заблуждениях, заявляли о своей верности Сталину и генеральной линии и подавали заявления о восстановлении в партии. Одним из таких раскаявшихся был Христиан Раковский, сосланный еще в 1928 г. Авторитет Раковского в кругах левой оппозиции уступал разве только авторитету Троцкого⁴⁴.

Даже Зиновьев и Каменев, которых восстановили в партии в 1933 г., начали потихоньку вновь заявлять о себе. Зиновьев время от времени помещал в «Правде» статьи по вопросам международного положения и внешней политики и с апреля по июль 1934 г. числился членом редакционной коллегии журнала «Большевик». Одна статья Каменева также появилась на страницах «Правды»; кроме того, он написал предисловие к вышедшему в ноябре сборнику сочинений Макиавелли. Он превозносил «Государя» как сочинение, явившее миру «величественную картину» борьбы за власть в рабовладельческом обществе, где богатое меньшинство правит большинством, которое занято тяжким трудом⁴⁵. Очень может быть, это было описание советского государства эзоповым языком. Предисловие Каменева фигурировало в качестве одной из улик против него на открытом процессе в 1936 г.

У Сталина была особая причина желать, чтобы эти люди вновь появились на сцене. Очевидно, мысленно он уже наметил их в качестве жертв будущих процессов. Их обвинят в участии в террористическом заговоре, на Зиновьева и Каменева возложат главную ответственность за убийство Кирова. Важно было, чтобы сейчас они играли заметную роль, тогда после ни у кого, в особенности у коммунистов, не будет оснований сомневаться, что они могли плести заговоры и совершать гнусные преступления. Истинный заговорщик стремился обеспечить правдоподобие будущих обвинений против тех, кому припишут его собственные преступления, и отвести всякое подозрение от себя.

Убийство в Ленинграде

Для убийства Кирова нужно было иметь в Ленинграде верного человека, поручить организационную сторону всей операции. На эту роль был выбран близкий к Ягоде сотрудник НКВД высокого ранга Иван Запорожец. Конечно, чтобы заставить Запорожца принять к исполнению столь гнусное задание, Сталину требовалась помощь Ягоды.

Кое-что об этом рассказал сам Ягода, выступая в качестве обвиняемого на публичном процессе в Москве в 1938 г. Как будет показано ниже, сталинские публичные процессы были своеобразным сочетанием фактов и вымысла. Ягода признался — несомненно, под давлением — в том, что являлся одним из главарей «правотроцкистского блока» заговорщиков-антисоветчиков, которые совершили убийство Кирова и собирались убить Сталина. На суде Ягода показал, что о намерении блока убить Кирова он узнал летом 1934 г. от одного из его лидеров — Енукидзе (который в 1934 г. был секретарем Центрального Исполнительного Комитета). Ягода заявил, что пытался возражать — ведь он отвечал за безопасность высшего руководства и в случае террористического акта его первого привлекли бы к ответственности. По словам Ягоды, на его возражения Енукидзе, конечно, не обратил никакого внимания. Он якобы настаивал на том, что террористический акт будет совершен группой троцкистов и зиновьевцев, и потребовал, чтобы Ягода им не мешал. Ягода утверждал, что ему пришлось дать указание Запорожцу не мешать совершению террористического акта против Кирова⁴⁶.

Показания Ягоды о том, что он не хотел посылать Запорожца в Ленинград для подготовки убийства Кирова, похожи на правду — ведь, в самом деле, ему как руководителю службы безопасности в случае удачного покушения не поздоровилось бы. А вот его заявление о том, что он якобы получил инструкции от Енукидзе, выглядит совершенно абсурдным — в этом случае он мог бы спасти советскую власть, Кирова, Сталина и себя самого, тут же сообщив Сталину о требовании Енукидзе⁴⁷ Если же инструкции исходили от Сталина, Ягоде некуда было деться. Так что, когда речь идет о Енукидзе, подразумевается Сталин, и в вынужденном признании Ягодой своей вины можно видеть классический пример потребности Сталина оставаться чистым, возложив преступные дела на «врагов народа».

Ленинградское управление НКВД возглавлял друг Кирова Филипп Медведь. Первым заместителем Медведя, ответственным за государственную безопасность в Ленинграде и области, был сотрудник НКВД Карпов. В конце лета 1934 г. Карпов получил новое назначение и уехал из Ленинграда, а на его место назначили Запорожца. Медведь не хотел видеть Запорожца своим первым заместителем и попросил Кирова вмешаться. Киров обратился к Сталину, но Запорожец все-таки получил назначение и мог теперь на месте подготовить почву для всего дальнейшего⁴⁸.

Исполнитель заговора нашелся в лице Леонида Николаева, тридцатилетнего ленинградца. Он был женат на латышке Мильде Драуле, работавшей в сто-

ловой Смольного. Мать Николаева также проживала в Ленинграде. Николаев рано вступил в партию, занимал разные незначительные посты и был исключен из партии, когда отказался поехать на «трудовой фронт». Следует отметить, что позже по указанию из Москвы его восстановили в партии⁴⁹. С апреля по декабрь 1934 г. Николаев был безработным и не имел постоянного источника средств к существованию. Возникает вопрос: на что, собственно, жил Николаев эти месяцы?⁵⁰ Это не праздный вопрос, так как после убийства Кирова у жены Николаева и его матери при обыске нашли по 5 тыс. руб.⁵¹ В то время это были больше деньги.

Причины, побудившие Николаева стать убийцей, объясняют по-разному. По мнению историка Роя Медведева, Николаев, считавший себя неудачником, хотел самоутвердиться в духе старых русских традиций терроризма⁵². Орлов утверждает, что Николаев рассказал приятелю, который был осведомителем «органов», что хочет убить члена местной комиссии партийного контроля, сыгравшего решающую роль в его исключении из партии. Запорожец, узнав об этом, постарался подогреть в Николаеве жажду мщения, а в качестве жертвы указал Кирова⁵⁵. Есть также мнение, что к этому делу приложил руку непосредственно Сталин. Узнав из досье НКВД на партийных работников в Ленинграде о том, что Киров был в близких отношениях с женой Николаева, Сталин устроил все так, чтобы Николаева пригласили в Москву. В разговоре он якобы выразил сочувствие Николаеву в его семейных неурядицах и тем самым возбудил в Николаеве желание отомстить Кирову. По этой версии, в Москве Николаев все рассказал своему старому другу Сорокину, сотруднику Московского управления НКВД. Арестованный в 1938 г., как и многие другие работники НКВД, Сорокин оказался в Бутырках в одной камере с Павлом Гольдштейном. В своих воспоминаниях Гольдштейн передает рассказ Сорокина, как он его запомнил⁵⁴. Очень сомнительно, что Сталин лично встречался с Николаевым, но он мог поручить кому-нибудь встретиться с Николаевым в Москве, чтобы подогреть его ревность и при этом изобразить Сталина образцом добродетели. Наконец, вся история с ухаживанием Кирова за Мильдой Драуле могла быть сфабрикована в Москве.

Каковы бы ни были мотивы его поступка, Николаев оказался послушным исполнителем. Совершить задуманное преступление, однако, было не так-то просто, даже с помощью Запорожца и его людей: Кирова окружала верная ему личная охрана. Николаев неоднократно предпринимал попытки подобраться поближе к Кирову. В дневнике, найденном у него после убийства, есть записи, свидетельствующие, что Николаев неоднократно пытался попасть на прием к Кирову. Киров через секретаря отвечал, что принять Николаева не может и ему следует изложить суть просьбы письменно. У Николаева нашли также план маршрута, по которому Киров часто ходил из Смольного в свою квартиру на Каменноостровском проспекте.

Когда Киров ходил домой пешком, охранники следовали за ним на машине, а двое шли рядом — один впереди и другой сзади. Во время одной такой прогулки подозрения охраны возбудил мужчина, который, казалось, намеренно шел по пятам за Кировым. Мужчину задержали, доставили в управление НКВД и обыскали. Задержанного, у которого нашли план с маршрутом Кирова и заряженный револьвер, допрашивал второй заместитель Медведя Ф.Т. Фомин. По указанию Запорожца, однако, Николаева (а это был именно он) отпустили и вернули ему револьвер⁵⁵ Николаев не прекратил попыток приблизиться к Кирову. Дважды он пытался подойти к нему, когда Киров садился в машину, отъезжающую из Смольного. Во второй раз, в августе 1934 г., Николаева вновь задержали, обыскали и опять нашли револьвер. И в этот раз Запорожец распорядился его отпустить, заявив, как ни абсурдно это звучало, что для ареста нет оснований⁵⁶

В последние дни ноября 1934 г. Запорожец исполнял обязанности начальника управления НКВД по Ленинграду и области. Неожиданно он взял пятидневный отпуск по семейным обстоятельствам, причем не оформил отпуск в установленном порядке, а получил разрешение от Ягоды по телефону. Исполняющим обязанности начальника на это время был назначен Фомин⁵⁷ По всей вероятности, Москва торопила, требуя исполнить задуманное к началу декабря, и Запорожец счел за благо на это время уехать из Ленинграда. Оставаясь в городе, он как и.о. начальника управления НКВД в отсутствие Медведя должен был бы понести наказание по всей строгости.

С 25 по 28 ноября 1934 г. Киров и другие высшие партийные руководители Ленинграда были в Москве на пленуме ЦК, на котором было принято решение в скором времени отменить хлебные карточки. Вечером в последний день пленума вся группа выехала «Красной стрелой» в Ленинград, куда прибыла утром 29 ноября. Через два дня после убийства Николаев сказал Фомину на допросе, что утром 29 ноября он был на платформе, когда подошла «Красная стрела», но Кирова окружили сопровождавшие его лица и стрелять не было возможности⁵⁸.

Вечером 1 декабря Кирову предстояло выступить на собрании партактива Ленинграда в Таврическом дворце, а утром 2 декабря он должен был выступить с докладом на объединенном пленуме Ленинградского горкома и обкома партии. На пленуме предполагалось обсудить и утвердить меры по выполнению принятых в Москве решений. Сразу после приезда в Ленинград 29 ноября Киров позвонил своему другу Михаилу Рослякову, возглавлявшему финансовый отдел горисполкома и облисполкома, и затребовал у него необходимые статистические данные. В тот же день Рослякову звонил второй секретарь обкома М.С. Чудов, предложивший ему прибыть в 15.00 1 декабря в Смольный на заседание комиссии по подготовке проекта решения, которое будет приниматься 2 декабря.

В субботу 1 декабря Киров дома работал над докладом, с которым ему предстояло выступить на следующий день. (В конце 70-х годов посетители квартиры-музея Кирова в Ленинграде могли видеть на столе в столовой материалы, которыми он пользовался при подготовке доклада, в том числе раскрытую работу Сталина «Вопросы ленинизма».) Когда Росляков утром позвонил Кирову по поводу затребованных статистических данных, Киров просил его послать материалы прямо ему на квартиру и обязательно быть у Чудова на заседании комиссии. В назначенный час Росляков был в приемной Чудова на третьем этаже Смольного, где уже собралась комиссия из 20-25 руководителей города и области.

Ожидая появления Кирова, между 16.00 и 17.00 они услышали два выстрела. Член комиссии А. Иваченко, который был ближе всех к двери, выбежал в коридор и тут же вернулся. Выбежавший за ним Росляков увидел Кирова, лежавшего ничком в коридоре слева от двери в приемную Чудова. Пуля попала Кирову в затылок. Позже нашли и вторую пулю, застрявшую в карнизе. Возможно, убийца направлял ее в самого себя, но промахнулся или не захотел попасть. Росляков склонился над Кировым: «Киров, Мироныч!». Нет ответа. В коридоре справа от двери в приемную Чудова он увидел человека, лежащего на спине со скрещенными руками. Росляков вырвал из его правой руки револьвер и передал его стоящему рядом секретарю горкома А.И. Угарову. В карманах лежащего они нашли записную книжку и партбилет. Угаров прочел вслух: «Леонид Николаев».

Подбежали остальные, хотели бить Николаева ногами, но Росляков и Угаров их остановили.

О дальнейшем Росляков рассказывает следующее: кто-то вызвал «Скорую помощь», кто-то позвонил в НКВД, чтобы приехал Медведь. Судорожно глотая воздух, появился Борисов, чекист из личной охраны Кирова, — что-то задержало его и он сильно отстал, оказавшись далеко от Кирова в конце коридора. Росляков и еще кто-то подняли Кирова и положили его на стол в кабинете. Прибыли лучшие ленинградские врачи с необходимой аппаратурой. Доктор Василий Добротворский первым объявил, что никакой надежды нет, но врачи не прекращали попыток вернуть Кирова к жизни. Наконец хирург Юстин Джанелидзе сказал коллегам: «Нужно писать заключение о смерти». Тут наконец появился Медведь — без фуражки, в незастегнутой шинели, с выражением полного смятения на лице⁵⁹.

Здесь рассказ очевидца, т. е. Рослякова, приходится прервать и сказать следующее: у входа в Смольный Медведя остановили охранники, которых он не знал. Это были люди из Москвы, каким-то образом они очутились там раньше Медведя. Более того, в личной преданности Борисова Кирову нет сомнений. Этот человек, зная, что Николаева задерживали, освобождали и возвращали ему оружие, не мог не встревожиться и предупреждал Кирова об опасности⁶⁰. Борисов не имел права отставать от Кирова, поэтому есть все основания предполагать, что, когда они с Кировым вошли в Смольный, Борисова задержали какой-то хитрой уловкой. Конечно, те же московские чекисты обеспечили Николаеву возможность встретить Кирова в коридоре. Как иначе мог он оказаться здесь, поджидая Кирова у входа в кабинет, где должно было состояться нигде не объявленное закрытое совещание?

Услышав от врачей, что Киров мертв, Чудов позвонил по прямому проводу в ЦК. Ответил Каганович. Услышав об убийстве Кирова, Каганович обещал тут же сообщить Сталину. Через несколько минут раздался звонок — на линии был Сталин. Чудов сообщил ему о смерти Кирова — Сталин потребовал рассказать в подробностях. Чудов сказал, что в настоящий момент врачи пишут заключение, — Сталин потребовал назвать их фамилии. Услышав, что одним из врачей был доктор Джанелидзе, он приказал передать ему трубку. Джанелидзе начал говорить со Сталиным по-русски, но тут же они перешли на грузинский, которого никто из присутствующих не понимал⁶¹. Сталин явно хотел немедленно узнать все медицинские подробности, чтобы соответственно спланировать свои дальнейшие шаги.

В сопровождении верхушки ленинградского управления НКВД приехал Фомин, выяснил ситуацию и сразу же уехал к себе в управление. Как только он вернулся, из Москвы позвонил Ягода. Выслушав донесение Фомина, Ягода начал расспрашивать, как Николаев был одет и были ли при нем какие-нибудь предметы иностранного происхождения. Примерно через час после разговора с Ягодой Фомину опять позвонили из Москвы — на этот раз звонил Сталин. Выслушав Фомина, Сталин также задал ряд вопросов. Он спросил, во что был одет Николаев, был ли на нем головной убор, нашли ли при нем что-нибудь иностранное. Услышав отрицательный ответ на последний вопрос, Сталин, после довольно продолжительной паузы, положил трубку. Анализируя впоследствии происшедшее в этот день в Ленинграде, Фомин пришел к выводу, что в ленинградской операции где-то случилась промашка⁶². Нетрудно понять, почему Сталину хотелось, чтобы у Николаева нашлось что-нибудь иностранное: появилась бы отличная возможность обвинить заграницу в подстрекательстве внутренних врагов, в участии в заговоре, который стоил Кирову жизни.

Врачу потребовалось около трех часов, чтобы привести Николаева в чувство. Его неоднократно допрашивали еще до приезда Сталина, который прибыл на следующий день и сам начал допрашивать Николаева. До этого, на допросах у Фомина, Николаев отвечал уклончиво, смущался, впадал в истерику, кричал, что его выстрел услышат во всем мире, но так и не дал вразумительного объяснения мотивов, побудивших его убить Кирова⁶³. В целом это не противоречит тому, что утверждал Хрущев, опираясь на результаты работы комиссии во главе со Шверником и более поздние сведения: Николаев сначала не хотел отвечать на вопросы, требовал переправить его в Москву для встречи с представителями центрального аппарата НКВД и утверждал, что в Москве знают, что и зачем он сделал⁶⁴. Росляков, однако, ссылаясь на ответы Николаева на первых допросах, сводит все мотивы поступка Николаева к ревности и желанию отомстить за порушенную личную жизнь⁶⁵.

Утром 2 декабря на вокзале встречали специальный поезд из Москвы — приехали Сталин, Жданов, Молотов, Ворошилов, Ежов, Ягода, Вышинский и некоторые другие. Поезд остановился, первым вышел Сталин, подошел к Медведю и ударил его по лицу, не снимая перчатки. Об обстоятельствах происшедшего коротко доложил Фомин. Сталин и все его окружение поехали сначала в больницу, где ночью было произведено вскрытие, а оттуда в Смольный. Расположились в кабинете Кирова. Привели Николаева, его жену и Медведя. Сталин грубо обругал Медведя за то, что он не контролировал ситуацию и не уберег Кирова. Потрясенная Мильда Драуле твердила, что она здесь ни при чем и ничего не знает, ничего даже не подозревала. Николаев, когда его привели, был в полубессознательном состоянии и даже не сразу узнал Сталина. Всхлипывая, он невнятно повторял: «Что я наделал, что я наделал!»⁶⁶, Хрущев утверждает, что после вопроса Сталина, почему он убил Кирова, Николаев на коленях уверял, что сделал это от имени партии и по ее поручению⁶⁷ По другой версии, не обязательно противоречащей хрущевской, Николаев пытался сказать, обращаясь к Сталину: «Вы же сами... мне...», но тут же получил удар, и его поволокли прочь⁶⁸.

Оставалось допросить начальника охраны Кирова, Борисова, но с его доставкой вышла задержка. Тем временем, по некоторым данным, Сталин вышел в приемную и сказал тем, кто там находился: «Николаева надо поддержать физически. Купите курочек, фрукты, подкормите, подлечите, и он все расскажет. Для меня и так совершенно ясно, что в Ленинграде действует хорошо организованная контрреволюционная террористическая организация и убийство Кирова — дело ее рук. Надо все тщательно расследовать»⁶⁹

Тут сообщили, что на крутом повороте с улицы Воинова по дороге в Смольный Борисов, которого везли на допрос, не удержался в открытой кабине грузовика, выпал и разбился насмерть. Рослякову позже рассказали то, что Сталин, узнав о гибели Борисова, остался недоволен работой ленинградского НКВД «Даже этого не могли сделать как следует!»⁷⁰. На самом деле (и Сталин, несомненно, это знал), Борисова убили по дороге в Смольный.

Борисов не мог выпасть из кабины грузовика, потому что его везли в закрытом кузове и с ним были двое энкавэдэшников (конечно, из Москвы). Судьба распорядилась так, что шофера не убили, и он уже при Хрущеве рассказал, как все было на самом деле. Сидевший рядом с ним в кабине сотрудник НКВД вдруг вцепился в руль и вывернул его так, что грузовик вот-вот должен был врезаться в стену дома. Шофер перехватил руль и успел выправить машину, она лишь вскользь задела дом и сильно не пострадала. Потом шоферу сказали, что начальник охраны Кирова, которого они везли, погиб в этой аварии. На XXII съезде КПСС Хрущев утверждал, что это не случайность, «это продуманное преступление... Почему он погиб, а никто из сопровождавших его лиц не пострадал? Почему позднее оба эти работника НКВД, сопровождавшие начальника охраны Кирова, сами оказались расстрелянными? Значит, кому-то надо было сделать так, чтобы они были уничтожены, чтобы замести всякие следы»⁷¹.

Второго декабря в первую смену почетного караула у гроба с телом Кирова в вестибюле Таврического дворца встали Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, ленинградские партийные руководители. В Москву Сталин и прочие вернулись только вечером 3 декабря, тем же поездом привезли Кирова в гробу. В последний день в Ленинграде Сталин долго говорил с Николаевым с глазу на глаз в тюремной камере. Об этом сообщил бывший узник ГУЛАГа Лев Разгон, который в конце 30-х годов познакомился в лагере с заключенным по фамилии Кора-бельников, бывшим работником НКВД.

Корабельников рассказал Разгону, что ночью 1 декабря его и еще нескольких работников Московского НКВД отправили специальным поездом в Ленинград, где разместили в ленинградском управлении НКВД. Корабельникова и еще одного энкавэдэшника назначили надзирать за Николаевым в камере внутренней тюрьмы ленинградского НКВД. Надзиратели, получившие приказ не спускать глаз с Николаева, менялись каждые шесть часов. Без надзирателя Николаев остался только один раз — когда к нему пришел Сталин. Разговор наедине длился не менее часа. На протяжении всего этого времени оба надзирателя и деятели из руководства НКВД стояли в коридоре у двери камеры. Конечно, никто не знает, о чем говорил Сталин с еще одной жертвой своего заговора. Можно только предположить, что Сталин сообщил Николаеву, каковы должны быть его показания на следствии и в суде, гарантировал ему жизнь и даже освобождение, если Николаев все скажет как надо, и пригрозил расстрелом в случае отказа.

Когда Сталин ушел, Корабельников вернулся в камеру, так как была его очередь сторожить Николаева. На вопрос Разгона, как вел себя в этот момент Николаев, Корабельников ответил, что тот был похож на человека, которого стукнули по голове. Он бросился на койку и пытался укрыться с головой. Следуя инструкции, Корабельников не дал ему укрыться; тогда Николаев начал метаться по камере и что-то бормотать. Наконец Николаев начал задавать надзирателю самые разные вопросы: какая погода на улице? что идет в театрах? как расстреливают приговоренных к смерти?⁷² Фамилия второго надзирателя была Кацафа. Этот человек пережил сталинское время и в 1956 г. дал письменные показания Центральному Комитету. Николаев, утверждал Кацафа, сказал ему, что убийство Кирова организовали «органы», что ему обещали сохранить жизнь в обмен на показания против ленинградских зиновьевцев. Наконец, он спрашивал, как думает Кацафа — обманут его или нет?⁷³

Хрущев, который приехал в Ленинград отдельно во главе делегации московских рабочих, также стоял в почетном карауле. Хрущев и Росляков видели, как в последнюю смену почетного караула встали Сталин и члены Политбюро. Росляков заметил некоторые признаки волнения на лицах Ворошилова и Жданова, Молотов был невозмутим. «Поразительно спокойно и непроницаемо лицо И.В. Сталина, впечатление, что он весь ушел в свои думы, сосредоточенный взор поверх пораженного пулей Кирова, руки, как часто приходилось видеть и раньше, опущены, пальцы соединены»⁷⁴. Хрущев в своих воспоминаниях также писал о громадном самообладании и непроницаемости лица Сталина в тот момент⁷⁵.

Не может быть сомнений в том, что именно этот человек, с непроницаемым лицом стоявший у гроба, нес ответственность за убийство Кирова. Хрущев, например, был уверен, что Сталин лично ничего не поручал Николаеву — «для этого Николаев слишком мал». Хрущев, однако, не сомневался, что кто-то подготовил Николаева по поручению Сталина и убийство было организовано на самом верху. Он считает, что «оно было организовано Ягодой, который мог действовать только по секретному указанию Сталина, полученному, как говорится, с глазу на глаз»⁷⁶.

Фомина отстранили от расследования убийства, а вместо Медведя начальником ленинградского управления НКВД был временно назначен приехавший со Сталиным и прочими заместитель Ягоды Я.С. Агранов. В 1935 г. Медведю, Запорожцу, Фомину и другим руководителям лениградского НКВД предъявили обвинение в преступной халатности и сослали на три года в Сибирь. Столь мягкое первоначальное наказание, вероятно, имело целью успокоить других высоких чинов НКВД, у которых теперь появились основания тревожиться за собственную судьбу. Медведя расстреляли в 1937 г., Запорожца — в 1938-м, а Фомин получил лагерный срок⁷⁷

Девятого марта 1935 г. Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством в. Ульриха рассмотрела на закрытом заседании в Ленинграде «дело о соучастниках Леонида Николаева: Мильде Драуле, Ольге Драуле и Романе Кулинере». Все трое были приговорены к расстрелу. В донесении Ульриха Сталину от 11 марта указано, что «в ночь на 10 марта приговор приведен в исполнение»⁷⁸. Концы в воду.

1 с; ‘ ’

Зловещий декабрь нд:

1 *’ Г

В трюизме о том, что убийство Кирова послужило поводом для террора в конце 30-х годов, есть небольшая неточность: террор начался уже в тот день, когда прозвучал смертельный выстрел. В этот день по инициативе Сталина было принято два директивных документа, в совокупности вполне соответствовавших гитлеровскому террористическому закону, принятому во время расправы с Ремом и его штурмовиками.

Первый документ вносил изменения в существующие уголовно-процессуальные кодексы: «следовательским отделам» предписывалось «ускорить дело обвиняемых в подготовке или проведении террористических актов»; судебным органам предписывалось «не задерживать исполнение смертных приговоров, касающихся преступлений этой категории, в порядке рассмотрения возможности помилования, так как Президиум ЦИК Союза ССР считает получение прошений подобного рода неприемлемым»; органам же комиссариата внутренних дел предписывалось «приводить в исполнение смертные приговоры преступникам упомянутой категории немедленно после вынесения этих приговоров». Хрущев сообщает, что Сталин, не потрудившись заручиться согласием Политбюро, сам вынудил секретаря Президиума ЦИКА. Енукидзе подписать этот документ вечером 1 декабря 1934 г.⁷⁹ «Правда», опубликовавшая этот документ из трех пунктов 4 декабря, утверждает, что он был принят на заседании Президиума ЦИК 1 декабря. В таком случае Сталин, который тоже был членом Президиума ЦИК, «заседал» вдвоем с Енукидзе.

Второй документ появился в «Правде» 5 декабря в виде постановления того же Президиума, подписанного Калининым как Председателем и Енукидзе как секретарем Президиума ЦИК. Постановление гласило:

«Внести следующие изменения в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик по расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти:

1. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней. 2. Обвинительное заключение вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде. 3- Дела слушать без участия сторон. 4. Кассационные обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать. 5- Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора»⁸⁰.

К моменту опубликования упомянутых документов машина государственного террора была уже запущена на полный ход. Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством услужливого Ульриха как блины пекла приговоры, столь же скорые, как и неправые. Шестого декабря «Правда» сообщила, что днем раньше Военная коллегия заслушала дела «белогвардейцев» (71 человек), недавно арестованных за подготовку террористических актов. Только пятеро получили сроки заключения, остальных приговорили к расстрелу, и приговоры уже приведены в исполнение. В момент убийства Кирова все эти люди были в тюрьме и уж в этом преступлении никак не могли быть замешаны. Их расстрел явился первым примером сталинского террористического закона в действии. Несколько дней спустя на основании того же закона в Киеве расстреляли еще 28 «белогвардейцев». По Москве ходили слухи, что все больше людей арестовывают и увозят, чаще ночью и рано утром. Многие москвичи уничтожали свои записные книжки, чтобы в случае ареста не ставить друзей под удар⁸¹.

В стране тем временем был объявлен траур по «любимцу советского народа» и «нашему Кирову». В его честь переименовали его родной город Вятку и много других городов и поселков. Опубликовали сборник его статей и речей, много было написано и сказано о его героической нелегальной работе в Сибири, работе в армии в годы Гражданской войны, работе в Ленинграде. Мозг Кирова передали в Ленинградский институт мозга для исследования. Возникает новый культ Кирова, благодаря которому и сталинский культ воссиял еще ярче. Киров стал «лучшим другом и соратником товарища Сталина». Сталин у гроба Кирова, Сталин с Кировым на старых фотографиях, Сталин отдает последний долг Кирову — такими снимками пестрели все тогдашние газеты. В «Правде» за 5 декабря о Сталине говорилось едва ли не больше, чем о Кирове. Сталин «поехал на место, где совершилось преступление против нашей страны. Враг стрелял не в Кирова лично. Нет! Он стрелял в пролетарскую революцию»⁸².

Сталин добивался, чтобы вследствие убийства Кирова официально был признан факт существования заговора. Само убийство нужно было представить лишь частью обширного плана террористический действий заговорщиков против власти. Отсюда вытекала необходимость политической карательной кампании, юридическую основу которой обеспечил сталинский закон от 1 декабря. Начало кампании положили казни «белогвардейцев». Чтобы всем стало понятно, какая опасность угрожает стране, Сталин считал совершенно необходимым срочно возложить вину на группу заговорщиков, по поручению которых действовал Николаев. Эту группу нужно было связать с другой группой главарей антисоветского заговора, т. е. высокопоставленных политических противников. Всего этого Сталин достиг в декабре, действуя пусть не очень тонко, но весьма эффективно.

В сообщении НКВД от 3 декабря говорилось, что убийство Кирова совершил бывший служащий ленинградской РКИ Николаев и следствие по делу продолжается. Сталин тоже приложил руку к следствию. В ленинградском управлении НКВД он получил документ со списком членов группы бывших комсомольских работников-зиновьевцев, которые в 1934 г. устроили обсуждение проекта книги по истории комсомола. Управление обратилось к Кирову за разрешением на арест группы. Киров отклонил запрос, не усмотрев в действиях группы ничего опасного. Теперь Сталин извлек этот список и озаглавил его: «Террористический ленинградский центр». На том же листе под заголовком «Московский центр» он написал фамилии Зиновьева, Каменева и некоторых других бывших зиновьевцев, перебравшихся в Москву. Некоторые фамилии он несколько раз переносил из колонки в колонку. Этот собственноручно написанный Сталиным документ сохранился, и комиссии Шверника представили его фотокопию⁸³

Сталин спешил — нужно было поставить режим и страну перед свершившимся фактом, добиться официального признания его ложной версии, чтобы на него самого не могла пасть и тень подозрения. Николаева нужно было возможно скорее судить вместе с членами «Ленинградского центра». Главных бывших оппозиционеров тоже требовалось безотлагательно посадить на скамью подсудимых. Уже 15 декабря Жданов, преемник Кирова в Ленинграде, знал, что покажет расследование. На собрании ленинградского партактива он заявил, что за убийство Кирова ответственность несут Зиновьев и его сторонники. На следующий день участники закрытого объединенного пленума горкома и обкома, среди которых был и упоминавшийся выше Росляков, в напряженной тишине выслушали сообщение Агранова. Агранов заявил, что убийство Кирова было организовано зиновьевцами, бывшими руководителями ленинградского комсомола И.И. Котолыновым, В.В. Румянцевым, К.Н. Шацким и некоторыми другими по наущению Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева и других видных в прошлом ленинградских оппозиционеров⁸⁴.

Зиновьева, Каменева и еще 13 человек арестовали в Москве в середине декабря. Спустя неделю стало известно, что за недостаточностью улик дела Зиновьева, Каменева и еще пять человек передали Особому совещанию НКВД для решения вопроса об административной ссылке; следствие же по отдельным делам продолжается⁸⁵. В парткомы по всей стране было разослано директивное письмо ЦК, озаглавленное «Уроки событий вокруг злодейского убийства товарища Кирова». Письмо содержало требование очистить партию от «чуждых элементов» — все бывшие сторонники Зиновьева, Каменева и Троцкого подлежали немедленному исключению. Предписывалось провести собрания во всех первичных парторганизациях, зачитать и обсудить письмо⁸⁶.

Тем временем ленинградские энкавэдэшники готовили юридическое оформление предварительной версии Сталина. Процесс требовалось провести в спешном порядке, поэтому об открытом суде не могло быть и речи — времени на обработку обвиняемых не было. Главное заключалось в том, чтобы заставить Николаева, пообещав сохранить ему жизнь и вынести мягкий приговор, дать ложные показания о том, что он якобы был связан с террористическим центром и действовал по его заданию.

Двадцать второго декабря газеты сообщили, что убийство Кирова не было террористическим актом одиночки. Сообщалось, что Николаев совершил это политическое преступление по указке группы лиц, связанных, по крайней мере идеологически, с Зиновьевым. Николаев якобы получил инструкции от Кото-лынова, входившего в подпольный «Ленинградский центр». Центр имел целью посредством террористических актов против руководителей партии и правительства изменить политику советского государства «в духе так называемой троцкистско-зиновьевской платформы».

Обвинительное заключение, подписанное заместителем прокурора страны АЯ. Вышинским, было опубликовано 27 декабря. Четырнадцать ленинградцев, включая Николаева, обвинялись в создании подпольной зиновьевской группы, деятельностью которой руководил «Ленинградский центр» в составе восьми человек. Они получали деньги от консула одного (неназванного) иностранного государства в Ленинграде и пытались через этого консула войти в контакт с Троцким, а также с антисоветской белоэмигрантской организацией, которой они предложили свои услуги по осуществлению террористических актов. Для конспирации они добились своего восстановления в партии и начали следить за Кировым, которому хотели отомстить за его борьбу против зиновьевской оппозиции. Котолынов научил Николаева стрелять, как явствовало из предварительных показаний последнего, а другой член группы показал Николаеву места, где Киров часто ходил пешком и где его можно было подкараулить.

Процесс шел за закрытыми дверями и продолжался два дня. Все 14 обвиняемых были признаны виновными и приговорены к расстрелу. Услышав смертный приговор и сообразив, что его обманули, Николаев закричал и пытался вырваться из рук конвоиров⁸⁷. В соответствии со сталинским законом от 1 декабря приговор был приведен в исполнение немедленно, т. е. 29 декабря. Стенограммы не публиковались — процесс не был показательным. Остальные обвиняемые признались только в антисталинских настроениях, но отрицали какую бы то ни было связь с Николаевым и свою причастность к убийству Кирова. Когда обвиняемым предоставили последнее слово, один из них, Владимир Левин, произнес гневную обличительную речь. Председательствующий Ульрих неоднократно прерывал Левина, который говорил о том, что крестьян довели до нищеты, рабочие живут хуже, чем при царе, идеалы революции преданы и страна поставлена на грань материальной и духовной катастрофы. Левин сказал, что ничего не знал о каких-либо террористических замыслах заговорщиков, но, во всяком случае, жизнь миллионов людей не дешевле жизни одного человека, который виновен в их горькой доле. Этот намек на Сталина оказался последней каплей — Левину не дали больше говорить и вытолкали из зала суда⁸⁸.

После обсуждения циркулярного письма ЦК по всей стране прокатилась волна партсобраний в первичных организациях, на которых члены партии демонстрировали свой благородный гнев. Тут подоспело сообщение о процессе «Ленинградского центра», так что собрания «подтвердили» сталинскую версию происшедшего. Бывших лидеров антисталинской оппозиции обвиняли в том, что если они и не руководили убийцами Кирова непосредственно, то, во всяком случае, вдохновляли их на это черное дело. Набирал силу широкий поток разоблачений. «Правда» заявила, что нельзя больше терпеть «гнилой либерализм» по отношению к троцкистам. «Больше бдительности в отношении явных и тайных врагов социализма», — требовала редакционная статья «Правды», посвященная процессу и расстрелу заговорщиков⁸⁹. Кончились сталинские жесты готовности к примирению с политическими противниками, начинался Большой террор, чистка, которая в ближайшие годы опустошит страну и неузнаваемо изменит все советское общество.

Люди, обладавшие политической проницательностью, могли распознать во всем этом грубые и неуклюжие махинации. Вероятно, многие подозревали, что убийство было провокацией, нужной Сталину для осуществления его карательных намерений. Известная писательница Вера Панова, в то время молодая журналистка, жила и работала в Ростове. В опубликованных после ее смерти воспоминаниях она рассказывает, как поздно вечером 1 декабря ей позвонил муж Борис Вахтин, редактор местной газеты (не той, где работала Панова), и сообщил, что в Ленинграде убили Кирова.

«Кто же убил его?». На этот вопрос она не получила ответа. Однако во время ночных бдений ее пронзила мысль: Кирова убили, чтобы террор обрел новый импульс. Террор против «левых», против «правых», против любого неугодного человека...⁹⁰

Так же думали и многие ленинградские партийные работники. В Томском лагере для «членов семей изменников родины» Людмила Чудова, жена М.С. Чудова, однажды сказала другой заключенной: «Зиновьеву не нужна была смерть Кирова. Приказ был сверху, от самого Хозяина. Мои товарищи, и Чудов тоже, поняли это после расстрелов»⁹¹. Даже простые ленинградские рабочие, горевавшие о своем Мироныче, шепотом напевали друг другу частушку:

^ ■].. .. Эх, огурчики да помидорчики

Сталин Кирова убил ( •

В коридорчике⁹-

ч >'.! К 1: . 111.' ■

Не потому ли вскоре прокатилась волна жестоких репрессий против ленинградского рабочего класса?

Некоторых крупных руководителей в Москве не могли не одолевать такие же подозрения, но они безропотно следили за развитием событий. Тучи между тем сгущались: Сталин будто бы представил материалы спешно сфабрикованного дела «Ленинградского центра» на заседании Политбюро, которое прошло «в крайне напряженной атмосфере». Сталин определенно заявил, что намерен продолжать курс на разрядку, но с существенной оговоркой: поскольку оппозиция не желает «разоружаться», партия должна начать проверку по выявлению троцкистов, зиновьевцев и каменевцев⁹⁵. Тогда Политбюро согласилось в спешном порядке провести процесс ленинградской террористической организации и продолжить следствие по делам арестованных московских зиновьевцев.

Есть сведения, что на заседании Политбюро во второй половине декабря (возможно, как раз на вышеупомянутом заседании) Куйбышев, выражая желание некоторых потрясенных случившимся членов Политбюро, предложил создать специальную комиссию ЦК для проведения расследования параллельно расследованию, проводимому органами НКВД⁹⁴. Предложение было отклонено, а Куйбышев неожиданно умер 25 января 1935 г. в возрасте 47 лет. По тогдашнему официальному сообщению и позднее по словам послесталинских биографов, причиной смерти Куйбышева была болезнь сердца.

Лишь Горький осмелился выразить нечто вроде протеста. Сталину хотелось заручиться публичной поддержкой столь видного общественного деятеля и знаменитого писателя, тем более что его симпатии к Каменеву ни для кого не были секретом. Через Ягоду Сталин передал Горькому свою личную просьбу написать статью, суть которой сводилась бы к осуждению индивидуального террора. Даже без упоминания имен Зиновьева и Каменева такая статья бросила бы на них тень и очень пригодилась бы Сталину в столь ответственный момент его жизни и жизни всей страны. Горький отказался и просил Ягоду передать Сталину, что он осуждает не только индивидуальный террор, но и террор государственный⁹⁵. Вскоре появилось «Открытое письмо Горькому» писателя Ф. Панферова. Письмо это, хотя в нем содержалась только критика по второстепенным литературным вопросам, было само по себе необычным явлением и очень походило на предупреждение⁹⁶.

Енукидзе также оказался в опале. В редакционной статье «Правды» от 16 января 1935 г., озаглавленной «Исправление ошибок», опровергался ранее помещенный в газете материал о руководящей роли Енукидзе в создании подпольной типографии в Баку в 1904 г. Енукидзе пришлось выступить с самокритикой: признать, что его прежние революционные заслуги были не столь уж велики и далеко не всегда он проявлял должную большевистскую стойкость⁹⁷ Вскоре после этого его назначили на второстепенный пост в Закавказье. Окончательное падение Енукидзе произошло в июне 1935 г., когда пленум ЦК вывел его из состава Центрального Комитета и исключил из партии. Выступая на этом закрытом пленуме, Ежов, который благодаря Сталину занял освободившееся после смерти Кирова кресло секретаря ЦК, сообщил о «деле Енукидзе». Он обвинил Енукидзе, который отвечал за кремлевский аппарат и технических работников, в политической слепоте и преступной халатности, благодаря которым «контрреволюционные зиновьевские-каменевские итроцкистские террористы» смогли свить гнездо в Кремле и готовить покушение на жизнь Сталина⁹⁸. Очевидно, разрыв Сталина с Енукидзе как-то был связан с убийством в Ленинграде и обвинениями, возводимыми на зиновьевцев и каменевцев по инициативе Сталина.

Вскоре после убийства Кирова, когда Зиновьев еще не был арестован, один из его молодых сторонников пришел к нему на московскую квартиру, чтобы узнать его мнение о возможных последствиях убийства. «Они обвинят нас в этом убийстве», — сказал Зиновьев. Чуть позже, выглянув в окно и увидев внизу организованную толпу жаждавших смерти для убийц Кирова, он медленно произнес: «Это начало большой трагедии»⁹⁹

(V--:

Примечания

¹ См. гл. 9. С. 504,

² №со1аеизку В. Роч/сг апё сЬе 5оу1сг ЕШе. X V, 1965. Р. 45.

^} XVII съезд ВКП(б), 26января — 10 февраля 1934 г. М., 1934, С. 561-562.

⁴ За сведения об этой встрече автор признателен профессору Арону Катценелинбойгену, эмигрировавшему из СССР в 1975 г.

⁵ «Правда». 9 июня 1934 г. Текст мог быть истолкован как относящийся не только к военнослужащим, но и любому официальному лицу.

⁶ Опубликовано в «Собрании законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства Союза советских социалистических республик». 7 марта 1935 г. № 11. С. 139-140. После смерти Сталина ОСО было упразднено.

⁷Зайончковский П.В. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880 годов. М.. 1964- С. 406; он же: Российское самодержавие в конце XIX столетия. М, 1970. С. 155-Сам Сталин ссылался на решения Особого совещания.

⁸ВгасЬегКаг!О. ТЬе Сегшап ОЮаШгяЫр ТЬе Опфпз, 5(гисшге, апб ЕГГеск оГ ЦаПопа! ЗоааЩт. Тгапз. ,1еап51етЬег§. МУ.. 1970. Р. 239-240. Автор считает, что погибло 150-200 штурмовиков Рема. По другим оценкам жертв было от 1 до 2 тыс.

⁹ Кпшику Ш(1гег С. 1п 5(аИп’5 Зесге! Зеплсе. МУ.. 1939- Р. 183.

¹⁰Бережков В. Приговор выносит время // «Неделя». Август 1989 г. № 31-Источником сведений Бережков называет Микояна. Будучи в 1934 г. кандидатом в члены Политбюро, Микоян мог утверждать, что лично помнит, как Сталин сделал это заявление. В конце 30-х годов Бережков был сотрудником советского посольства в Берлине.

¹¹Виппер Р Иван Грозный. М., 1947. С. 73,93,98, 106-108, 127-129,146,171.

¹²ЧеркасовН.К. Записки советского актера. М., 1953. С. 380-382, Сталин принял Эйзенштейна и Черкасова 24 февраля 1947 г., беседа прошла в присутствии Молотова и Жданова.

¹³ По словам И.И. Минца, с которым автор беседовал в Москве в Институте истории СССР 28 июня 1977 г.

¹⁴ I Всесоюзный съезд советских писателей, 1934. М., 1934. С, 10.

¹⁵Кобрин В. Вождь и царь // «Московские новости». 7 августа 1988 г.

¹⁶Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 229-

¹⁷ Там же. Т, 12. С. 114.

¹⁸ Там же. Т. 13. С. 370.

¹⁹ОгкюА. ТЬе5есге[ Нкюгу оГЗЫт’з Сптез. МУ., 1953 Р. 20б.

²⁰ «Историк-марксист». 1932.№ 1-2.С. 10. 'АС-

²¹ Директивы ВКП(б) и постановления советского правительства о народном образовании. М., Л., 1947.4.1. С. 159. 168.

²² Там же. С. 169-171.

²³Гуковский А.И. Как я стал историком // «История СССР». 1965. № 6. С. 97. В то время сыну Сталина Василию было около 14 лет.

²⁴ЗЫерра Когшатт Г. Ки551ап РПзюпапх апс1 [Не 5оу1е! 5[а[е, Ыел’ Вгип5У-тск, N,1., 1962. Р. 126. В 30-е годы К. Штеппа был профессором истории и работал в Киеве.

²⁵Красников С. С.М. Киров в Ленинграде. Л., 1966. С. 187-188. Последний год второй пятилетки — 1937.

²⁶МейиейеиКоуА. Бе[ №5(огу^с1е^е- Р- 158. А ■ ‘ ’ *

²⁷Красников С. Сергей Миронович Киров. Жизнь и деятельность. М., 1964. С. 196.

²⁸ А 51юп ШзЮгу оГИге Ц55К. ей. А.У ЗБезОкот. Мо.чсощ 1938. Р. 49-50. На русском языке Краткий курс истории СССР вышел в 1937 г.

²⁹МасЫаиеШ№ссо1оЛЗле Рппсе. Х'У, 1952. Р. 104-105- В 30-е годы книгу Макиавелли «Государь» читали многие советские высокопоставленные лица (см.: СШ^аА. ТЪе Кизыап Епфта, Ьопбоп, 1940, Р. 134). Покойный Б. Николаевский рассказал автору настоящей книги, что Каменев, которого Николаевский хорошо знал и который во время Первой мировой войны был в ссылке вместе со Сталиным, не раз видел, как Сталин часами сидел над шлигой «Государь».

³⁰ Ленинский кооперативный план и борьба партии за его осуществление. М., 1969 С. 129-130. Подробного освещения в прессе данного заседания ЦК не было, и текст выступления Сталина не публиковался.

³¹Мейиейеи Коу А Бес Ныогу ]иб§е... Р. 157.

³² См Тйе Напоп, 8 Мау 1935- Р 530; Сергеев А. «Новое русское слово», 21 марта 1975 г.

³³ «Правда». 20 ноября 1935 г.

³⁴ КЬгизйсйсу КететЬегз... Р. 62-63. Николай Булганин в то время был председателем Моссовета. Хрущев считал, что этот разговор имел место до XVII съезда ВКП(б), но точную дату вспомнить не мог. После съезда он стал первым секретарем московского горкома ВКП(б).

³⁵ОигагЛу 47.5от1е1 Кетнез СауКу апс1 Сагпез // «ТВе Ц.У. "Пгпез». 19 МагсБ 1934,

³⁶ Аппе О'Наге МсСоггтск. Кизз1а’5 Тгепб — ТоМат51гее1?//«'1ЪеМ.У.^РПтезМава2те». 13 РеЬгиагу 1934. Р. 20.

³⁷ЕЬгепЬиг^ Иуа. Метопе: 1921-1941, Сгапз. Тапапа 5БеЬишпа зуШл Утоппе Карр, С1еуе|ап6 апб НУ, 1964. Р 283.

³⁸ «Правда*. 19 июня 1934 г.

³⁹1 Съезд... С. 675.

МапйеЫат ЫайехШа. Норе А^аты Норе. НУ, 1970.Р.6.25, 146-147.

^Л{ РасЬег Ь. Меп апб РоНпсз: Ап АигоЫо^гарЬу. НУ, 1941. Р. 226-227, см. также: Фишер Л. в «Нейшн», 8 мая 1935 г. Будучи в течение большей части 30-х годов аккредитованным в Москве п|х>советским журналистом, Фишер имел источники информации в высших сферах. В статье в газете «За индустриализацию* за 16 мая 1934 г. говорится, что около половины инженерно-технических работников шахт в районе Прокопьевска, одного из центров добычи угля в Сибири, имели приговоры за незначительные или воображаемые упущения при исполнении служебных обязанностей.

⁴² «Большевик». 30 сентября 1934 г. № 18. С. 45. В 1937 г. Акулов пал жертвой репрессий.

⁴³ «Правда» и «Известия». 11 июля 1934 г.

⁴⁴ Заявление Раковского было опубликовано в «Правде» 18 апреля 1934 г. См. также покаянное заявление бывшего троцкиста Л. Сосновского в «Правде» от 27 февраля 1934 г.

АЬгапзкуСЬ. Катепет’з Базе Еззау // «ТЬе Це^Бей Кет^е^», Мау-Бипе 1962. № 15. Р. 40. Статьи Зиновьева появились в «Правде» 1 мая, 31 мая и 14 июля 1934 г., статья Каменева — 6 ноября.

⁴⁶ ТЬе Сгеа! Риг^е Тпа1 ес1. НоЬегС С. Тискег апс1 ЛерЬеп Р. СоЬеп. N.7, 19о5 Р. 493.

⁴⁷ См.: Сощиеч1 К ТРе Сгеас Теггог: 5[аРп’я Ригце оГ [Ре ТЫгС1е<;. [МУ., 1973 Р. 76. Конквест считает, что показания Ягоды могли соответствовать действительности.

⁴⁸Лордкипанидзе Л. Убийство Кирова: Некоторые подробности // «Аргументы и факты». 1989 №6. С. 5-6. Автор отмечает, что его отец Т.И. Лордкипанидзе, сотрудник НКВД, был лично знаком с Кировым и вполне ему предан. но: '

⁴⁹ Там же. иг--.-

⁵⁰ Выстрел в Смольном // «Советская культура». 15 августа 1989 г. мян лааз:-. ■-

⁵¹Лордкипанидзе Л. Убийство Кирова... С. 6.

⁵²МеЛиеЛеиКоуА. Ее! НгзСогу Бис^е... Р. 158.

⁵³Ог1ои А.5есге! Н15Согу...Р. 15.

⁵⁴Гольдштейн П. Точка опоры: в Бутырской и Лефортовской тюрьмах 1939 г. Иерусалим, 1978. С. 10-13. Когда в 1938 г. Гольдштейна арестовали, он был молодым школьным учителем истории. ГЪльд-штейн пережил сталинское время и впоследствии эмигрировал в Израиль, где написал и опубликовал воспоминания.

⁵⁵Лордкипанидзе Л. Убийство Кирова... С. 5-6.

⁵⁶ Выстрел в Смольном. "'‘1 а

⁵⁷Лордкипанидзе Л. Убийство Кирова... С. 5.

⁵⁸ Там же. С. 6.

⁵⁹ Выстрел в Смольном.

⁶⁰МеЫиеЫеоКоуА. 1х[ Ныогу Биф>е.. Р. 159.

⁶¹ Выстрел в Смольном.

⁶²ЛордкипанидзеЛ. Убийство Кирова... С. 6. -^м > '>'■

⁶³ Там же.

⁶⁴ХрущевН.С. Воспоминания... С. 30.

^й5 Выстрел в Смольном.

⁶⁶ Там же.

⁶¹ Хрущев Н.С. Воспоминания... С. 30.

68 рассказано автору настоящей книги Н. Киршон. Отец Киршон, адъютант Ворошилова Р. Хмельницкий, слышал об этом от Ворошилова вскоре после их возвращения со Сталиным из Ленинграда.

⁶⁹Лордкипанидзе77. Убийство Кирова... С. 5. Источником тут указывается Фомин.

⁷⁰ Выстрел в Смольном.

⁷¹ Выступление на XXII съезде КПСС 27 октября 1961 г, // «Правда». 28 октября 1961 г.

⁷²РазгонЛ. Непридуманное, М., 1989. С. 164-167

⁷³МедиеЛе!:КоуА. Ее! НЕзюгуБис^е.. Р. 163-

⁷⁴ Выстрел в Смольном.

⁷⁵Хрущев Н.С. Воспоминания... С. 30.

⁷⁶ Там же.

⁷⁷ЛордкипанидзеЛ. Убийство Кирова... С. 6.

⁷⁸ВолкогоновД. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина, «Октябрь». № 12, 1988. С. 53-Вероятно, Ольга была матерью Мильды, а Роман Кулинер — мужем матери Мильды.

⁷⁹ Доклад Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС// «Известия ЦК КПСС». № 3,1989 г.

⁸⁰ В июне 1989 г. в Москве профессор Д. Волкогонов передал автору настоящей книги факсимильную копию машинописного оригинала постановления. Документ подписан Енукидэе. Напечатана была и фамилия Калинина, но его собственноручной подписи на документе нет. Рядом с резолюцией «Для публикования* стоят инициалы Сталина. Вероятно, резолюция была наложена Сталиным 4 декабря 1934 г., сразу по возвращении из Ленинграда в Москву.

⁸¹ОеппуН. Ки551ап Аггез|з 5ргеас1т§ Теггог // «ТЬе М.У. "Пшез*. 16 ОесешЬег 1934.

⁸² «Правда». 5 декабря 1934 г.

⁸⁵ Документ Ольги Шатуновской. 5 сентября 1988 г. С. 2.

⁸⁴ Выстрел в Смольном. Росляков, как и многие другие ленинградские партийные и государственные работники ставший жертвой сталинского террора, провел многие годы в лагерях. В 1956 г. Росляков вернулся в Ленинград и в 1970 г. завершил работу над книгой воспоминаний. Умер в 1985 г.

⁸⁵ «Правда». 23 декабря 1934 г.

⁸⁶РатьосХМ. 5шо1епвк 1_)пс1ег 5слче[ Ки1е. Ы.У., 1958. Р. 222.

⁸⁷МеЫиеЫеиКоуА. Ье[ Н15югу ^<Т§е . Р. 1оЗ.

⁸⁸Вег%е>-] ЗЖр^геск о( а Сепегайоп. Ьопбоп, 1971. Р. 161-162. В московской тюрьме в 1937 г. Бергеру рассказал о процессе свидетель Дмитрий Иванов, связанный с обвиняемыми, но на скамью подсудимых в тот раз не посаженный.

⁸⁹ «Правда*. 30 декабря 1934 г.

⁹⁰ Главы из воспоминаний Веры Пановой. СССР: Внутренние противоречия». 1982. № 3- С. 279-280. Известная советская писательница Вера Панова умерла в 1973 г. Ее воспоминания «О моей жизни, книгах и читателях» были опубликованы в 1975 г. за исключением главы 28 (из которой взята данная цитата).

⁹¹ Из разговора с вдовой Бухарина Анной Михайловной Лариной в Москве в июне 1977 г.

⁹² Частушка рассказана в 1982 г, ссыльным писателем Львом Копелевым, слышавшим и запомнившим ее в 30-е годы.

⁹³ МсЫаеи&у В. Ро^ег апс1 Зситес ЕЦсе... Р. 51. Очевидно, сведения получены Николаевским от Бухарина.

⁹⁴НордЛ. Маршал М.Н. Тухачевский. Париж, 1978. С. 120.

⁹⁵Ог1оиА. Зесгес Шзсогу... Р. 276.

⁹⁶ «Правда*. 28 января 1935 г. ■ ■ ;|

⁹⁷ «Правда*. 8 июня 1935 г.

⁹⁸ТруканГ.Авсяъ Енукидзе //«Агитатор*. 1989- № 12. С. 42. В 1989 г. полная стенограмма этого пленума еще не была опубликована.

⁹⁹ Рассказано автору покойным Е.Г Лейкиным в Москве в июне 1977 г. Лейкин был тем самым молодым зиновьевцем. Арестованный в 1935 г., он провел в лагерях много лет и вернулся в Москву в хрущевское время.

ОГЛ ">

'ел Т I

>тн.т\ ■.Х')Н"тда УХнгниг.-' _; >«■

Ш ы..«

-т

Политика и общество во время террора

Тихий террор

ЧЩХ-пл-.. ;» С<*‘-

П-■'■Г¹.':"

С начала 1935-го и до лета 1936 г. сталинская метла террора прошлась по низшим эшелонам советского общества. Арестовывались и попадали в лагеря или в ссылку многие исключенные из партии и беспартийные. Широкого освещения чисток в газетах не было, хотя отдельные сообщения время от времени появлялись. Анна Ахматова назвала это время периодом «вегетарианского» террора¹ — действовали отлаженные механизмы «проверки партийных документов», затем «обмена партийных билетов», неугодных исключали из партии, но сколько-нибудь крупных партийных работников в Москве и на местах все это почти не затрагивало. Однако и этот тихий террор явился источником многих человеческих трагедий.

Сигналом к кампании репрессий стало новое циркулярное письмо ЦК всем парторганизациям, датированное 18 января 1935 г. Парторганизациям предписывалось мобилизовать все силы на борьбу с враждебными элементами и уничтожение гнезд контрреволюционеров². Необходимость усиления борьбы обосновывалась в письме новым закрытым процессом, прошедшим в Ленинграде 15-1бянваря. Зиновьев, Каменев и еще семь человек были признаны виновными в том, что создали «Московский центр». Этот «центр» якобы вдохновил на преступление молодых ленинградских оппозиционеров, «центр» которых в свою очередь, как было установлено на процессе в декабре 1934 г., направил руку убийцы Кирова. Итак, чтобы возложить вину на бывших оппозиционеров, ложь громоздилась на ложь, вымысел на вымысел.

В печати процесс не освещался, газеты опубликовали только обвинительное заключение, подписанное Вышинским, и сообщение о приговоре. В последнем, в частности, говорилось:

«Судебное следствие не установило фактов, которые дали бы основание квалифицировать преступления членов «Московского центра» в связи с убийством 1 декабря 1934 года тов. С.М. Кирова как подстрекательство к этому гнусному преступлению, однако следствие полностью подтвердило, что участники контрреволюционного «Московского центра» знали о террористических настроениях ленинградской группы и сами разжигали эти настроения. Все обвиняемые по настоящему делу полностью признали себя виновными по предъявленным обвинениям»³.

Отсюда можно заключить, что обвиняемые не признали обвинение в соучастии в убийстве, но угрозами и обещаниями их вынудили взять на себя минимальную политическую ответственность за случившееся. Обвинение выглядело явно неубедительным, а двухдневный процесс — пародией на суд. Тем не

менее процесс дал Сталину повод потребовать еще большей бдительности и развертывания репрессий — ведь «...подстегиваемая слепой ненавистью и злобой против партии и ее руководства, против товарища Сталина, гениального продолжателя дела Ленина, зиновьевская контрреволюционная шайка активно помогала врагам Советского Союза готовить против него войну. Она воспитала фашистских псов, поднявших оружие против тов. Кирова»⁴. Так зародилась легенда об антисталинском и антигосударственном заговоре, которая получила полное развитие на первом большом процессе, проведенном в августе 1936 г.

Стало ясно, что этим дело не кончится, — Сталин намерен использовать убийство Кирова как предлог для дальнейшей борьбы против политических противников. В узком кругу он этого и не скрывал. Орджоникидзе, который в январе 1935 г. отозвал Ломинадзе из Магнитогорска в Москву, сказал послед-’нему, что Сталин теперь упрекает самого себя в недостатке бдительности. Он был слишком доверчив, но теперь дело пойдет иначе. Теперь не только «щепки будут лететь», всех недовольных нужно вырубить и выкорчевать⁵. Притворное признание излишней доверчивости, конечно, было всего лишь уловкой, позволившей Сталину выразить свою непритворную ярость — чего-чего, а бдительности ему всегда хватало.

Решения Февральского (1935) пленума ЦКВКП(б) (стенограммы не публиковались) показали, что Сталин крепко держит бразды правления. Об этом говорит хотя бы назначение Ежова на пост в Секретариате ЦК, освободившийся со смертью Кирова. Места Кирова и Куйбышева в Политбюро заняли Микоян и Чубарь, а вместо них кандидатами в члены Политбюро стали Жданов и Эйхе⁶. В конце февраля Ежов возглавил КПК, что явилось еще одним подтверждением решающего слова Сталина.

На пленуме ЦК 1 февраля Сталин постарался создать впечатление, что он выполняет или по крайней мере готов выполнить свое декабрьское обещание Политбюро продолжить курс на разрядку. Он выдвинул идею демократизации советской Конституции. По инициативе Сталина ЦК решил предложить изменения в Конституции, направленные на «дальнейшую демократизацию» советской избирательной системы⁷. Таким образом, пока под закулисным руководством Сталина ширился тихий террор, на газетных страницах шла дискуссия по поводу изменения Конституции и Сталин превозносился как главный проводник демократизации.

Тем временем волна репрессий нарастала. Главной мишенью стали ленинградцы. В марте 1935 г. была осуществлена массовая высылка бывших дворян, чиновников, офицеров и торговцев из Ленинграда. Вместе с семьями их изгоняли из квартир (иногда это были подвалы их бывших собственных домов) и высылали в течение двадцати четырех часов. Есть сведения, что списки подлежащих высылке составлялись по доносам, а также путем проверки, кто из поименованных в старом справочнике «Весь Петербург» еще был жив и оставался в городе⁸. Высылали, однако, отнюдь не только по признаку классовой принадлежности — в отдаленные районы Сибири отправили от 30 до 40 тыс. ленинградских рабочих вместе с женами и детьми⁹ Тысячи людей также были арестованы под тем или иным предлогом. Американскому послу Буллитту стало известно о сообщении британского вице-консула в Ленинграде, что количество высланных из Ленинграда достигло 100 тыс. человек¹⁰. В лагерях, куда попали очень многие ленинградцы, их называли «кировским потоком» или «кировскими убийцами». Высылали и из Москвы, но тут размах был меньше.

К февралю 1935 г. набрала силу кампания бдительности — так парткомы по всей стране откликнулись на циркуляр от 19 января об искоренении враждеб-

ных элементов и уничтожении гнезд контрреволюционеров. Это было повторением охоты на ведьм, развязанной письмом Сталина в журнале «Пролетарская революция» в 1931 г., но в гораздо большем масштабе и с некоторыми отличиями. Теперь «разоблачались» как политические, так и идеологические прегрешения; репрессии затронули не только интеллигенцию. Исключение из партии чаще всего*влекло за собой не только снятие с работы, но также арест и заключение в лагерь. Среди репрессированных было много старых большевиков и лиц, активно работавших в партии в 20-е годы.

Можно привести несколько типичных примеров. Старого большевика Белоусова арестовали как контрреволюционера за то, что он не стал доносить на другого старого большевика, Тимофеева, который незадолго до XVII съезда (оба были избраны делегатами) сказал ему, что нужно поставить на голосование вопрос о смещении Сталина с поста генерального секретаря. Белоусов в ужасе отшатнулся и позже, встречаясь с Тимофеевым в Обществе старых большевиков, старался проскочить мимо. Николая Емельянова, старого рабочего и большевика, который в июле 1917 г. укрывал Ленина и Зиновьева в Разливе, арестовали и приговорили к пяти годам заключения в лагере. Арестовали его по подозрению в хранении экземпляра ленинского «завещания», а также за то, что, будучи экскурсоводом в своем домике в Разливе (где до перехода в шалаш прятались Ленин и Зиновьев), превращенном в музей, он называл посетителям фамилии людей, «оказавшихся» врагами. Один из основателей Коммунистической партии Палестины Джозеф Бергер, возглавлявший в начале 30-х годов Ближневосточное отделение Коминтерна и принявший советское гражданство, был приговорен к пяти годам заключения в лагере за «контрреволюционную троцкистскую деятельность», выразившуюся в пренебрежительных замечаниях в адрес Сталина, которые кто-то слышал и не замедлил о них донести¹ Г

А вот еще другие примеры. Молодой историк Николай Эльвов написал главу о 1905 г. для четырехтомника «История ВКП(б)» под редакцией Емельяна Ярославского. Вся книга, включая главу Эльвова, была осуждена Сталиным в его письме в редакцию журнала «Пролетарская революция». После этого Эльвов был направлен в Казань, стал профессором педагогического института и работал в редакции областной газеты «Красная Татария». Эльвов был избран членом горкома партии. После того как «Правда» назвала его «троцкистским контрабандистом», он был арестован¹². Подобная судьба ждала очень многих. «Бюллетень оппозиции» сообщал, что арестовывались и ссылались сотни людей, связанных или заподозренных в малейшей связи с оппозицией даже в далеком прошлом, равно как их родственники и друзья. Мало того, уже сосланных оппозиционеров вновь арестовывали и ссылали в еще более отдаленные места или отправляли в лагеря¹³. Типичный случай — в феврале 1935 г. на Украине арестовали молодого бывшего оппозиционера Марка Полякова, и всего через неделю его двоюродного брата Льва Копелева исключили из комсомола и из Харьковского университета «за связь с родственником — троцкистом»¹⁴.

Преследования родственников и знакомых репрессированных многократно увеличивали масштабы репрессий. Евгения Гинзбург, жена члена бюро Татарского обкома партии, работала с Эльвовым в педагогическом институте и в редакции газеты «Красная Татария», а также помогала ему готовить сборник материалов по истории Татарии. Вскоре после ареста Эльвова ей предъявили обвинения в том, что она не разоблачила этого троцкистского контрабандиста, не подвергла критике сборник и ни разу не выступила против Эльвова на собраниях. Гинзбург спросила: «А разве уже доказано, что он троцкист?». В ответ некоторые воскликнули: «Но ведь он арестован! Неужели вы думаете, что у нас кого-нибудь арестовывают, если нет точных данных?». Поток раскаяний ширился с каждым днем. Те, кто не обладал гордостью и смелостью Гинзбург, «бия себя кулаками в грудь... вопили о том, что они “проявили политическую близорукость”, “пошли на примиренчество с сомнительными элементами”, “лили воду на мельницу”, “проявляли гнилой либерализм”». Те, кто действительно имел оппозиционное прошлое, проявляли особое рвение в самокритике и разоблачении бывших единомышленников. Сама Гинзбург поначалу отделалась выговором «за притупление политической бдительности»¹⁵.

Вполне типично и то, что произошло с Борисом Вахтиным, мужем писательницы Веры Пановой. Вахтин был ответственным редактором выходившей в Ростове газеты «Молот». В феврале 1935 г. его сняли с работы и исключили из партии за «троцкизм» — на разоблачительном партсобрании, где все друг друга разоблачали, выяснилось, что, еще будучи комсомольцем, он какое-то время примыкал к оппозиции. Друг помог ему устроиться простым рабочим. Спустя непродолжительное время за Вахтиным пришли — однажды ранним утром его арестовали на квартире и произвели обыск на глазах у испуганных матери, жены и детей. Многие недели Панова носила ему передачи, выстаивала длинные очереди у тюремного окошка. Иногда передачи принимали, иногда — нет. В очередях стояли несчастные женщины, на долю которых выпала та же участь. Из Ростова Вахтина перевезли в Москву, где следствие продолжилось. В середине лета стало известно, что его и некоторых других бывших ростовских коммунистов приговорили к десяти годам заключения в лагере на Соловецких островах. Панова, конечно, тоже лишилась работы (сняли с работы и ее начальника за примиренчество, так как он из сострадания не увольнял ее целых пять дней). Семью нужно было кормить, Панова пыталась что-то писать и публиковать, уже не числясь на работе, но в местной газете появилась обличительная статья о писательнице. Ей оставалось забрать детей и скрыться в глубинке, в деревне — только благодаря этому ей удалось пережить время, когда «людей сметала проклятая метла опричнины»

Ходовым с начала 1935 г. стало слово «двурушник». Двурушники, маскировавшиеся партийными билетами, якобы вынашивали контрреволюционные замыслы и были настроены против партии. Еще их называли «враги в советских масках». Утверждалось, что Каменев и Зиновьев проявили себя самыми презренными двурушниками, когда в начале 30-х годов они отстаивали партийную линию, отрекаясь от своего прошлого оппозиционеров на XVII съезде, особенно когда они осмелились передать в «Правду» статьи о том, что смерть Кирова — невосполнимая утрата. Все это делалось только для того, чтобы скрыть свое гнусное заговорщическое нутро.

В советской стране есть двурушники, которые выглядят не только образцовыми гражданами и членами партии, но и приятными людьми, — это основная тема кинофильма «Партийный билет», снятого как раз в этот период студией «Мосфильм». Двурушник Павел устраивается работать на фабрику. Шпионской организации, с которой связан Павел, нужен партийный билет его жены Анны — без этого билета, надо полагать, дальнейшая шпионская деятельность невозможна. Павел крадет у жены партийный билет. Анну, ударницу и безупречную коммунистку, исключают из партии за утерю билета. В конце злодея Павла разоблачают и арестовывают. В «Правде» появилась хвалебная рецензия на этот фильм, в которой, помимо прочего, говорилось: «Это правдивая повесть о жизни, призыв к классовой бдительности: враг еще жив и не дремлет»¹⁷

В двурушничестве легко можно было обвинить тысячи рядовых членов партии, не говоря уже о видных бывших оппозиционерах. В 1929 г. большинство этих заблудших безоговорочно приняло генеральную линию партии и не жалело сил на фронтах пятилетки, но в старых протоколах партсобраний почти у каждого можно было найти отметку что он (или она) воздержался (или воздержалась) при голосовании по платформе оппозиции в 1923 г., а то и голосовал (голосовала) «за». Кто-то высказался вразрез с тем, что позже сказал товарищ Сталин. Тут уже дальнейшие подтверждения правоверности и успехи в работе не могли иметь никакого значения — человек становился «двурушником». А как мог он (или она) оградить себя от обвинения? Ведь, чем красноречивее человек выступал в последнее время в поддержку партийной линии, тем соответственно более он кривил душой, тем больше такой человек опасен. Неудивительно, что очень многие начали публично каяться, пытаясь хоть как-нибудь себя обезопасить.

Пусть в действительности не было контрреволюционных заговоров и никто не вынашивал планы покушения на Сталина, у него все же были основания думать о двурушниках: он не мог не понимать, что многие члены партии, громко прославляя Сталина, в душе не видели в нем подобного Ленину героического вождя, приведшего страну к социализму, каковым он сам себя считал и каковым его изображали средства массовой информации. Например, Евгения Гинзбург признается, что в начале 1935 г. у нее не было ни малейших сомнений в иравильности линии партии и за партию большевиков она не задумываясь отдала бы жизнь, но Сталина она «...не могла боготворить, как это уже входило в моду»¹⁸. Она и подобные ей оставались верны партии, но верности Сталину в их сердцах не было. Только в этом смысле они были «двурушниками», но для него этого было вполне достаточно.

В наибольшей степени такая двойственность была присуща бывшим революционерам, боровшимся с царизмом, членам Общества старых большевиков и Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Сомневаясь в том, что сложившийся к 30-м годам строй можно считать социалистическим, зная, что революционная биография Сталина отнюдь не безупречна и он вовсе не выдающийся революционер, наконец, ужасаясь фальсификации истории партии, начало которой положило его письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция», эти люди не могли считать Сталина достойным преемником Ленина¹⁹. Естественно, с точки зрения Сталина, эти общества и их отделения на местах были рассадниками двурушничества. В мае 1935 г., когда многие члены Общества старых большевиков были уже в тюрьмах и лагерях, вышло краткое постановление, подписанное просто «Центральный Комитет», о ликвидации этого общества (якобы по инициативе его членов) и создании ликвидационной комиссии, в состав которой вошли в числе прочих Ярославский, Шкирятов и Маленков. Комиссия должна была распорядиться имуществом общества и выдвинуть предложения о лучшем использовании его «печатной продукции»²⁰. Возможно, постановление вышло именно в это время потому, что Общество старых большевиков будто бы собрало подписи под обращением в Политбюро с просьбой, памятуя слова Ленина «Пусть между вами не будет крови»²¹, не выносить смертных приговоров старым большевикам, таким, как Зиновьев и Каменев. Конечно, подобное обращение могло только ускорить неизбежную ликвидацию Общества старых большевиков в условиях наступавшей большой чистки.

Туманное упоминание о «лучшем использовании» литературных и прочих материалов Общества старых большевиков обретает особый смысл, если учесть, что они, равно как и материалы Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, представляли собой сокровищницу сведений из истории партии, которая теперь переписывалась по сталинским канонам. Как показывают материалы Смоленского партархива, по всей стране прокатилась волна гонений на книги — по распоряжениям Главлита из библиотек изымались сочинения Троцкого, Каменева и Зиновьева, а также иная «троцкистско-зиновь-евская контрреволюционная литература». Так, 21 июня 1935 г. в библиотеку им. Ленина в Смоленске пришло распоряжение об изъятии книг и брошюр, написанных А. Шляпниковым, Е. Преображенским, бывшим наркомом просвещения А. Луначарским и известным историком партии в. Невским. Последнего сняли с поста директора Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина и арестовали в начале 1935 г. за то, что он отказался подчиниться письменному распоряжению Сталина об изъятии из библиотеки большого количества политической литературы, сказав при этом: «Я не багажной камерой хранения заведую. Мне партия поручила хранить все это»²². Естественно, библиотечные работники были в замешательстве; приходилось запрашивать Главлит: что делать с антологиями марксизма, которые Ленин редактировал совместно с Зиновьевым? С собраниями сочинений Ленина под редакцией Каменева? С книгой Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» (в которой в числе главных вождей революции были представлены ныне разоблаченные изменники)? Или, если Троцкий поместил свою статью в каком-нибудь номере «Коммунистического Интернационала», нужно ли его изымать? Ответы на подобные вопросы, к сожалению, нам неизвестны²³.

В сущности, многочисленные «двурушники» были виновны не в преступных деяниях, а в том, что Джордж Оруэлл в своей знаменитой книге «1984» назвал «мыслепреступлением». Обвиняли их, однако, в принадлежности к тайным заговорщическим организациям, ставившим своей целью совершение террористических актов вроде убийства Кирова. Чем можно объяснить такой подход Сталина? Во-первых, он, очевидно, считал любые антисталинские разговоры равносильными фактической заговорщической деятельности. В чем, например, заключалась деятельность «Московского центра», на который возложили ответственность за убийство Кирова? Сторонники Каменева и Зиновьева по вечерам собирались на московской квартире у того или другого и вели частные политические разговоры, при этом иногда критиковали Сталина²⁴.

Во-вторых, сталинское представление о «двурушниках» как об антипартийных заговорщиках, вероятно, проистекало из его подсознательной склонности наделять врагов всем тем, что не вязалось со сложившимся в его сознании идеализированным образом Сталина, и за это их наказывать. Ведь террористический антипартийный заговор в советской стране действительно существовал — это был заговор Сталина. Именно к Сталину можно отнести гневное обличение врагов в передовой статье «Правды», озаглавленной «Презренные двурушники». «Не имея ничего за душой кроме злобы и ненависти к партии, к советской власти, Троцкий, Зиновьев, Каменев и их прихвостни сделали террор главным методом своей подлой деятельности и поступают при этом как иезуиты»²⁵.

Сталин, исполненный злобы против партии, особенно против некоторых партийных руководителей и старых большевиков, не приемлющих сталинские методы руководства, избрал своим главным методом террор сверху и обвинил в собственном антипартийном заговоре тех самых людей, кого он намеревался уничтожить как контрреволюционеров.

В мае 1935 г. Сталин обеспечил организационную основу своему заговору, негласно назначив «комиссию по государственной безопасности» для наблюдения за ходом чистки. Он сам стал во главе этой комиссии, в которую вошли также Ежов, Жданов, Шкирятов и Маленков. Комиссией был сформирован «политический отдел» в составе Поскребышева и Маленкова от ЦК, Агранова и Серова от НКВД, Шкирятова от КПК и Вышинского (сменившего Акулова на посту Генерального прокурора) от прокуратуры, целью которого была координация текущей работы по проведению чистки. Все это стало известно благодаря полковнику НКВД, участвовавшему в организации исполнительного структурного подразделения отдела и позже ставшему невозвращенцем. Возглавляемое Серовым и насчитывавшее свыше 150 работников, не считая обслуживающего персонала, подразделение делилось на группы, ответственные за различные отрасли промышленности, торговлю, образование, печать, партийные кадры и пр., имело представителей в республиканских и областных управлениях НКВД и оперативные группы в разных регионах страны. Поначалу работа заключалась главным образом в сборе информации (из архивов органов внутренних дел и партийных архивов) о лицах, в прошлом являвшихся оппозиционерами или так или иначе с последними связанных. Той же цели послужил большой объем материалов, собранных созданными в 1933 г. комиссиями по чистке партии (которые вскоре были распущены)²⁶.

Создав партийно-полицейскую машину для проведения полномасштабного террора, Сталин на заседании Оргбюро предложил провести проверку партийных документов, чтобы «навести порядок» в партии. Предложение было принято²⁷ Закрытым письмом от 13 мая 1935 г. Центральный Комитет известил все парторганизации о том, что выявлены многочисленные случаи, когда «враги партии и рабочего класса» обманным путем получали партийные билеты и занимались подрывной деятельностью, прикрываясь этими билетами. В письме содержалось требование самым тщательным образом проверить учетные карточки и партийное прошлое всех и каждого члена партии²⁸

Проверка партийных документов была задумана как мера, направленная па осуществление заговора сверху. Одной из очевидных целей было обеспечение необходимой информации для вышеупомянутых групп, каждая из которых имела представителей НКВД на местах, работавших в контакте с секретарями райкомов и горкомов. У представителей НКВД хранилась вся документация, причем не только на рядовых членов партии, но и на секретарей парторганизаций²⁹ Таким образом собирались сведения о партаппаратчиках, многие из которых падут жертвами на новом этапе Большого террора, который начнется в середине 1936 г. На данном этапе, однако, их еще целесообразно было использовать.

Проверка партдокументов не называлась чисткой, но по сути являлась именно таковой. «Правда» не оставляет в этом никаких сомнений:

«Нельзя забывать, что наша страна живет в капиталистическом окружении. Это понятие не только географическое... Внутри страны еще немало заклятых врагов социализма, осколков разбитых вдребезги враждебных пролетариату классов. Еще есть... контрреволюционные троцкисты, белогвардейские подонки зиновьевцев... Надо понимать, что если мы хотим в кратчайший срок уничтожить всех врагов, то мы прежде всего должны преодолеть организационную распущенность в своих рядах, навести порядок в нашем собственном партийном доме»³⁰.

За период с мая по 1 декабря 1935 г. количество исключенных из партии составило около 190 тыс. человек³¹. Отчасти свет на происходившее проливает секретный документ, направленный из ЦК в обкомы в июле 1935 г. Десятки исключенных заносились в списки по категориям: «шпионы и подозреваемые в шпионаже», «белогвардейцы и кулаки» и «троцкисты и зиновьевцы» (последняя категория была самой многочисленной). Назовем лишь некоторые фамилии исключенных из партии по той или иной категории: ленинградский зиновьевец Миркин, исключенный за сокрытие своего социального происхождения (его отец был состоятельным торговцем) и «активную поддержку» некоего зиновьевца Зеликсона, впоследствии высланного; троцкист Бирбрауэр, директор фабрики в Ивановской области, поддерживавший связь с исключенной из партии активной троцкисткой Шавронской; княгиня Ильинская, работавшая под чужой фамилией в буфете в поликлинике и имевшая родственников, у которых были ценности и деньги во французском банке, некий мужчина польского происхождения, указавший в учетной карточке национальность «украинец» и поддерживавший связь с двумя братьями в Польше через третьего брата, жившего в Канаде; некий Кейл из Одессы, который бывал в посольстве Чехословакии и обращался за выездной визой в эту страну, где у него был брат-бизнесмен (Кейла отнесли к категории шпионов)³². Иметь родственников за границей становилось все опаснее для советских граждан. Первого мая 1935 г. посол Буллитт писал Рузвельту, что «почти никто не осмеливается вступать в малейший контакт с иностранцами, и это вовсе не беспочвенный страх»³³.

Могущество НКВД неуклонно возрастало — по решению органов производилось все больше арестов³⁴. На первом этапе, однако, Сталин еще в значительной мере опирался на партийный аппарат. Едва ли кто-нибудь из крупных аппаратчиков и советских работников пострадал в это время³⁵ — черед «вельмож» наступит позже, когда их обвинят, помимо прочего, в том, что под их крылом свили гнезда разоблаченные враги. Вероятно, помимо других причин, в связи с предчувствием такой возможности некоторые местные партийные функционеры не проявляли особого рвения, а то и противились массовой чистке. Более того, зачастую начальству не хотелось «вычищать» лиц с небезупречным партийным прошлым по производственным соображениям — зная за собой прошлые грехи, такие люди работали особенно усердно.

Некоторые старые большевики в руководстве на местах не предвидели грандиозного размаха репрессий в скором будущем именно благодаря скрытому характеру их подготовки и в отдельных конкретных случаях действовали, руководствуясь своей партийной совестью. Льва Копелева восстановили в Харьковском университете после того, как он поехал в Киев и рассказал свою историю отцу знакомой девушки — старому большевику, имевшему дружеские отношения с наркомом просвещения Украины Затонским и представителем НКВД на Украине Балицким³⁶. Когда Евгения Гинзбург подала апелляцию в бюро райкома, его секретарь настоял на отмене выговора — взамен ей поставили на вид «недостаточную бдительность»³⁷. В Смоленске секретарь обкома Иван Румянцев наложил на письме одной женщины резолюцию, в которой указывалось на возможность «ошибки». В письме женщина жаловалась, что ее обвиняют в преступной связи с сосланным мужем, с которым она давно развелась, и жизнь ее от этого стала просто невыносимой³⁸. Очевидно, таких случаев было немало, ибо в резолюции по докладу Ежова на пленуме ЦК 21-25 декабря 1935 г. говорилось о партийных руководителях, которые, «несмотря на неоднократные предупреждения ЦК ВКП(б)», не поняли огромного значения проверки партийных документов и даже «в ряде случаев оказали прямое сопротивление этому важнейшему мероприятию по укреплению рядов ВКП(б)»³⁹.

Как только в начале 1936 г. проверка партийных документов была завершена, началась новая кампания — по сути, снова чистка, которую назвали «обменом партийных билетов». Для наведения еще большего порядка в «партийном доме» оказалось необходимо заменить партийные билеты образца 1926 г., как пояснил журнал «Большевик», с целью обеспечить «действительно централизованный учет коммунистов». Подчеркивалось, что обмен партийных билетов не является чисто технической процедурой: «Проверка партийных документов очистила партию от врагов. Обмен партийных документов должен продолжить очищение рядов партии». Пока что ставилась задача очистить партию не столько от враждебных элементов, сколько от пассивных членов, которым недоставало «органической связи» с партией и которые не интересовались ее историей, не изучали ее политику и уклонялись от активной работы по агитации и пропаганде⁴⁰

Пассивных членов партии, которым не выдали новых партийных билетов, оказалось очень много. В большинстве своем это были просто аполитичные люди, и Сталин посчитал нужным проявить именно к ним снисходительность. На пленуме ЦК 1-4 июня 1936 г. он возражал против исключения скопом всех «пассивных элементов». Он сказал, что не стоило, например, ивановских ткачих исключать из партии за недостаточную политическую грамотность — дело парторганизаций заботиться о повышении уровня их политической подготовки⁴¹. О том же говорилось в появившейся незадолго до пленума передовой статье «Правды», не подписанной, но выдержанной в характерном для Сталина безапелляционном тоне: «Общеизвестно, что сын за отца не отвечает, а внук за деда и подавно». Почему же в таком случае исключили из партии и уволили с работы братьев Михаила и Алексея Поповых, вся вина которых заключалась в том, что их дед, умерший двадцать лет назад, имел когда-то мясную лавку? Чистка должна быть направлена не столько против пассивных членов партии, сколько против «вражеских и чуждых элементов». Истинная большевистская бдительность заключается в способности распознать и безжалостно разоблачить настоящего врага, отличить его от простого нарушителя партийной дисциплины или партийной этики⁴². Настоящими врагами были люди, подобные директору Смоленской электростанции, который однажды имел неосторожность сказать, что материальное положение рабочих ухудшается⁴³.

Зарождение показательного процесса ьш ;•••'

Все это было лишь прелюдией к массовому террору, который Сталин начнет по окончании всех приготовлений. Последние не ограничивались только проверкой партийных документов, обменом партбилетов и налаживанием механизма репрессий.

Близился следующий этап чистки, который должен был затронуть высший эшелон партийного руководства. Для его оправдания Сталину нужны были гораздо более весомые политические основания, чем материалы молниеносных процессов «Ленинградского центра» и «Московского центра», на которых лидеры бывшей оппозиции приняли на себя лишь моральную и политическую ответственность за убийство Кирова. Требовалось сенсанционное разоблачение давнего и разветвленного контрреволюционного заговора партийно-государственной верхушки, имевшего целью убийство Сталина и Кирова и уничтожение советской власти.

Для пущей убедительности главари заговора должны были публично дать показания, подтверждающие его существование. Перед Сталиным и исполнителями его замысла — Ежовым, Ягодой и его непосредственными подчиненными в НКВД — встала двоякая задача: разработать подробный сценарий и заставить Зиновьева, Каменева и пр., включая видных большевиков с троцкистским прошлым, публично признаться, что они, выполняя полученные из-за границы директивы Троцкого, действительно играли ведущую роль в большом террористическом заговоре. Таким образом будет обеспечено правдоподобное и всем понятное обоснование для массового террора, появится возможность обвинить в изменнических действиях других бывших оппозиционеров и продолжить аресты высокопоставленных партийных работников. Сталинская жажда мести будет утолена, он одержит триумфальную победу над ненавистными врагами — на суде они будут признаны виновными в ужасных преступлениях, и их имена будут навеки опозорены⁴⁴.

Склонить намеченных обвиняемых к сотрудничеству со следствием и признанию в участии в воображаемом заговоре оказалось не так-то легко — на подготовку процесса потребовалось около полутора лет. Признанные виновными на январском процессе в 1935 г. Зиновьев, Каменев и прочие осужденные были направлены в Верхнеуральский иолитизолятор. По свидетельству видевшего их там Чилиги, Зиновьеву разрешили привезти с собой связку книг о фашизме — он в то время особенно интересовался этим предметом. Летом 1935 г. Зиновьева и Каменева вернули в Москву и вновь судили закрытым судом, вменив им и еще тридцати четырем подсудимым в вину подготовку покушения на Сталина. Хотя свидетелем обвинения против Каменева выступил его брат, художник Розенфельд, Каменев категорически отверг все обвинения. В итоге вместо вынесенного Каменеву на процессе в январе 1935 г. приговора к пяти 'годам на этот раз его приговорили к десяти годам заключения. О повторном суде Чилига узнал, когда Зиновьева и Каменева вернули в Верхнеуральск⁴⁵. Однако решающий период подготовки к главному процессу был еще впереди.

В апреле 1935 г. из мест ссылки и лагерей в Москву привезли около трехсот бывших оппозиционеров. В результате обработки на Лубянке примерно пятнадцать человек вынудили дать такие показания, чтобы задуманный открытый процесс выглядел правдоподобно. О методах «убеждения», которые к ним применили на Лубянке, можно судить по хвастливому утверждению тогдашнего замнаркома внутренних дел Л.М. Заковского, в прошлом уголовника, осужденного царским судом за убийства. Заковский говорил, что у него сам Маркс сознался бы в том, что работал на Бисмарка. За месяц до начала судебного спектакля, в августе 1935 г., по инициативе Сталина следственные органы получили секретную инструкцию, разрешавшую применять любые методы допроса (т. е. пытки) в отношении «шпионов, контрреволюционеров, белогвардейцев, троцкистов и зиновьевцев». Что касается все еще упиравшегося Каменева, Сталин угрожающе сказал руководителю одной из следственных групп Миронову: «Не приходите ко мне без признания Каменева»⁴⁶.

Кроме настоящих лидеров старых большевиков, выбранных на роль подсудимых, действующими лицами спектакля стали несколько подставных обвиняемых — одни охотно, других заставили. Подставными обвиняемыми, назначение которых заключалось в даче ложных показаний, чтобы следователям легче было вменить самые гнусные преступления в вину главным фигурам на процессе, стали агент НКВД В. Ольберг, бывший начальник Главхлопкопрома И. Рейнгольд, в свое время имевший связи с Каменевым, и бывший заведующий секретариатом Зиновьева Р. Пикель. План подготовки процесса заключался в следующем: сначала построить легенду заговора на основе показаний подставных обвиняемых, затем предъявить ее главным обвиняемым и вынудить их согласиться давать соответствующие показания в ходе судебного разбирательства. Тех, кто будет сломлен раньше, следствие использует для воздействия на упирающихся⁴⁷

Сталин торопил, но главные обвиняемые долго не сдавались. Им сутками не давали спать, следователи сменяли друг друга, и непрерывный допрос на «конвейере» мог продолжаться до девяноста часов, им угрожали смертью родных и близких, убеждали, что высшие интересы партии требуют их признания и соответствующих показаний; согласившимся сотрудничать обещали сохранить жизнь и жизни их близких и единомышленников — и все же следователям потребовались месяцы, чтобы сломить обвиняемых и добиться их согласия дать нужные показания на открытом суде. Среди следователей ходила пущенная Сталиным поговорка, что нужно сесть на подследственного верхом и не слезать, пока он не даст показания⁴⁸.

Чтобы легче было заставить подсудимых оговаривать себя на готовившемся и будущих процессах, Сталин придумал особо изощренный способ моральной пытки — угрожать репрессиями в отношении их детей. В апреле 1935 г. вышел указ ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», который предусматривал уголовную ответственность с двенадцатилетнего возраста за преступления, связанные с насилием, за убийства и попытки совершить убийство «...с применением всех мер уголовного наказания» (т. е. и смертной казни). В посвященной этому указу редакционной статье «Правды» говорилось, что были случаи, когда люди использовали детей «в своих лично-преступных, контрреволюционных, антигосударственных целях», — явный намек ббвиняемым на будущих политических процессах, что от их поведения может зависеть судьба их детей⁴⁹ Этот указ использовали для давления на Каменева-, ему заявили, что, если он и дальше будет упорствовать, его младшему сыну, который якобы подстерегал автомобиль Сталина с целью покушения, несдобровать — он будет арестован и к нему будет применена высшая мера наказания⁵⁰. Сам факт появления комментариев к этому варварскому указу в передовице «Правды» должен был убедить теперешних и будущих обвиняемых в том, что своей несговорчивостью они могут создать серьезную угрозу жизни своих детей. Когда речь шла о тех, кого Сталин считал врагами, сын за отца отвечал.

Сталин не только выступил в роли главного режиссера судебного спектакля, но и приложил руку к написанию самой пьесы. Очевидно, в характере Сталина была некоторая склонность к драматургии — во всяком случае, он неоднократно вмешивался в работу драматургов. Особенно показателен в этом отношении один пример, ставший известным уже после его смерти. В 1933 г. преуспевающий молодой драматург Александр Афиногенов написал пьесу, которая называлась «Ложь». Действие происходит в фабричном городке — двое карьеристов выступают с нападками на Нину, жену заместителя директора фабрики. Конечно, им обоим хочется получить назначение на должность ее мужа. В их руки попадает ее дневник, и запись в этом дневнике зачитывается на собрании. Нина — безупречная большевичка, но она обеспокоена обстановкой в стране: «...коллективизация у нас только в деревне, а в личной жизни мы одинокими живем, друг перед другом прихорашиваемся, а на лицах у всех маски»⁵¹. Главное, однако, близость Нины с Накатовым — старым революционером, которого за участие в прошлом в оппозиции из центрального аппарата перевели в директора фабрики. Накатов тайно продолжает свою оппозиционную деятельность. В конце концов под влиянием другого старого большевика Нина говорит признавшемуся ей во всем Накатову, что она полна решимости разоблачить возглавляемую им подпольную антипартийную группу.

Афиногенов был не менее убежденным коммунистом, чем героиня его пьесы, однако в пьесе он, по-видимому, выражает свое отрицательное отношение к таким вещам, как доносы, и к тому, что люди боятся откровенно высказываться.

Отдавая себе отчет в политической значимости пьесы, Афиногенов послал ее текст Горькому и Сталину. Отзыв Горького из Сорренто был мягок на словах, но суров по существу: в лучшем случае пьесу можно было бы показать тысяче зрителей — верных ленинцев, у кого нет сомнений в правильности генеральной линии партии. Однако массу зрителей в советских театрах составляли все же «сукины дети прошлого, изгнанные из разрушенного рая мещанской жизни»⁵². Они восприняли бы пьесу в антикоммунистическом духе.

Сталин пьесу прочел, довольно резко ее раскритиковал, кое-что изменил, сделал много пометок на полях рукописи и приложил свое личное письмо Афиногенову. По его мнению, персонажи-коммунисты были обрисованы плохо, за исключением Накатова, который по крайней мере действовал последовательно («двурушничество» — пометка Сталина). Ремарку Афиногенова, которой автор хотел подчеркнуть, что персонаж всего лишь заблуждался, Сталин пометил: «Что за чепуха». «К чему эта унылая и нудная тарабарщина?» — сталинская пометка к монологу Нины о том, что газеты пишут неправду, а люди на собраниях говорят одно, но дома — совершенно другое. Некоторые сцены и монологи он не поленился переписать полностью, дополнял авторские ремарки, а некоторые зачеркивал и заменял своими. В результате злодеи стали явными злодеями (но «двуличными» — это слово нравилось Сталину, и он его несколько раз вставил в текст), вообще пьеса получалась черно-белой. Афиногенов принял к сведению сталинские указания и соответственно переработал пьесу. Премьера с успехом прошла в Харькове в ноябре 1933 г., на начало декабря была назначена премьера во МХАТе. Однако она не состоялась — Сталин забраковал и переработанный текст: «Пьесу во втором варианте считаю неудачной»⁵⁵. Даже отредактированная в соответствии с его собственными указаниями, «Ложь» оказалась слишком правдивой для Сталина.

Этот эпизод, как и некоторые другие, свидетельствует о склонности Сталина к художественному творчеству на политические темы и о том, что он считал себя вправе «улучшать» произведения профессиональных литераторов. Творческих способностей, однако, ему недоставало. Тем не менее была такая сфера, в которой он в полной мере проявил свои способности к самостоятельному творчеству, — будучи по натуре человеком скрытным и подозрительным, он имел богатое воображение во всем, что касалось заговоров и измены.

Этого рода дарования Сталина сослужили ему хорошую службу в 1935-1936 гг., когда он готовил свой заговор сверху — выступив в роли драматурга, автора первой политической драмы из серии поставленных НКВД, Вышинским и Ульрихом судебных спектаклей. Основная идея этого сценария зародилась у него еще в кризисное время конца 1932 г., когда в стране нарастало широкое недовольство сложившимся положением, а в партии раздавались оппозиционные разговоры о чрезмерных издержках сталинского «экономического Октября». Считая себя подобным Ленину гением революционной политики и будучи неспособным хоть в какой-то мере пересмотреть такую самооценку, Сталин мог реагировать на критику только так: любой критикующий, каким бы верным партии и государству он ни казался, являлся врагом и заговорщиком, замышлявшим лишить его власти и тем самым погубить дело революции.

Сталинское творческое начало явно просматривается в самой эволюции легенды о заговоре от выдвинутой в январе 1935 г. версии убийства Кирова к сценарию показательного процесса в августе 1936 г. Во-первых, сговор кучки злоумышленников превратился в крупномасштабный заговор блока виднейших зиновьевцев и троцкистов, действовавших по инструкциям Троцкого из-за границы. Во-вторых, оказалось, что заговорщический «объединенный центр» сформировался уже к концу 1932 г. В-третьих, обнаружилось, что заговор был направлен главным образом против Сталина — конечной целью заговорщиков якобы было убийство Сталина для устранения его с политической сцены, а убийство Кирова, таким образом, отходило на второй план и становилось всего лишь единичным успехом в осуществлении плана убийства Сталина и его ближайших соратников. В-четвертых, раскрылись связи между заговорщиками и гестапо. Наконец, выяснилось, что мотивами, побудившими заговорщиков действовать столь злодейским образом, было не что иное, как успехи строительства социализма в СССР, достигнутые под руководством Сталина. Будто бы эти успехи воочию показывали полное политическое и идеологическое банкротство оппозиционеров, которые, естественно, стремились отомстить за свой политический провал и прибегли к индивидуальному террору.

гг-

Новая служилая знать т •:_>/^л

Как политическую акцию террор конца 30-х годов можно как-то понять при рассмотрении в широком контексте революции сверху в том виде, как ее задумал и пытался проводить в жизнь Сталин. Следуя примеру Ивана Грозного, он создавал опричнину из высокопоставленных работников партии и госбезопасности, «особый суд», ответственный только перед ним и выполняющий задачу искоренения измены, которая мерещилась ему повсюду.

Однако в XVI в. опричнина, по крайней мере как ее изображает сталинская БСЭ (конец 30-х годов), была не только орудием террора. Прежние историки ошибочно считали, утверждает БСЭ, что опричнина — «..лишь кровавая эпопея бессмысленных убийств, безумная причуда мнительного тирана царя, стремившегося отделаться от ненадежных, в его глазах, бояр, угрожавших его власти». Неточно было и определение Ключевского, считавшего опричников просто полицейской силой, призванной бороться с боярской изменой. Единственно правильной, оказывается, была точка зрения Платонова и Виппера, по мнению которых опричнина явилась «крупной реформой» преобладавшей в то время аграрной системы. Она имела «громадное политическое значение» как орудие борьбы не только против отдельных лиц, но и против некоторых политических институтов. Опричнина представляла собой целый комплекс политических мер Ивана Грозного, направленных на укрепление централизованного Московского государства и его военной мощи посредством уничтожения старой наследственной земельной аристократии⁵⁴.

Сталин тоже занимался коренным преобразованием в стране помимо коллективизации и индустриализации. Его комплекс политических мер также имел целью укрепление централизованной власти в новом Московском государстве и укрепление военной мощи этого государства. Боярами-изменниками была партийная аристократия, в большинстве своем старые большевики-вельможи. Очищая от них советскую землю, Сталин, однако, должен был кого-то ставить на место «вычищенных». Всякая революция, будь то революция сверху или снизу, представляет собой коренную перестройку общественно-политического порядка и как таковая предполагает не только разрушение старого, но и строительство нового. В частности, просто заменить правящую прослойку недостаточно, нужно поставить новых людей, отвечающих иным требованиям.

Сознавая это, Сталин уделял большое внимание кадровой политике, появлению нового поколения, которое в недалеком будущем сможет восполнить поредевшие ряды правящего слоя после чистки. Эта сторона его деятельности в сфере государственного строительства наметилась еще в середине 20-х годов, когда он начал проявлять благосклонность к молодым выдвиженцам и неприязнь к крупным большевистским сановникам вроде Покровского и Луначарского. На совещании хозяйственников в 1931 г. Сталин сказал, что не нужно бояться выдвигать способных «беспартийных товарищей» на руководящие посты в промышленности, так как «наша политика состоит вовсе не в том, чтобы превратить партию в замкнутую касту». В 1933 г. на совещании колхозников-удар-ников он заявил, что члены партии не должны замыкаться в своей партийной скорлупе, не должны кичиться членством в партии, ибо все они, даже старые большевики с двадцатилетним и тридцатилетним партийным стажем, когда-то были беспартийными⁵⁵.

Как только начался Большой террор, Сталин открыто заявил о своей решимости проводить политику привлечения в партию широких масс трудящихся. Обращаясь к рабочим-металлистам, собравшимся в Кремле 26 декабря 1934 г., он вспомнил партийный лозунг пятилетки «Техника решает все» и заявил, что теперь главное — это люди, которые работают с техникой. Затем этот садовод-любитель сказал следующее: «Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованное садовое дерево»⁵⁶. В мае 1935 г., выступая с речью в Кремле на выпускном вечере командиров Красной Армии, Сталин вновь затронул тему бережного отношения к людям. Он подчеркнул, что руководители должны с величайшей заботливостью относиться ко всем работникам на всех уровнях, неустанно растить кадры, помогать им, когда они нуждаются в помощи, и отмечать их успехи. Свою мысль о недопустимости равнодушного отношения к людям Сталин подкрепил экскурсом в свое прошлое ссыльнопоселенца в Сибири:

«Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили: “Остался там" На мой вопрос: “Как же так, остался?” — они с тем же равнодушием ответили: “Чего же там спрашивать, утонул, стало быть” И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что “надо бы кобылу напоить” На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: “Что ж нам жалеть их, людей-то; людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу... попробуй-ка сделать кобылу...”.

Так вот, товарищи... — резюмировал Сталин, — мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему общему делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры. Надо понять, что при наших нынешних условиях кадры решают все»⁵⁷

С достойным Макиавелли двуличием Сталин рассуждал о людях как о ценнейшем капитале и как о деревьях, которые нужно заботливо выращивать, в то время как уже тогда в рамках его политики множество достойных граждан, верных делу социализма, исчезало в лагерях. Но, кроме двуличия, это также отражало его стратегию в революции сверху. Эти все решающие кадры, бесценный капитал, любовно выращиваемые деревья были теми маленькими людьми, которым предстояло занять место правящей элиты. Сталин придумал для них и новое название. Выступая в Кремле на приеме для участников первомайского парада в 1935 г., он обратился к присутствующим военным, назвав их «партийными и непартийными большевиками» и сказал, что «можно быть большевиком, и не являясь членом партии». Надо полагать, что Ленин, услышав эти слова, онемел бы от изумления. В конце мая «Правда» процитировала следующие слова из провозглашенного Сталиным тоста:

«Большевик — это тот, кто предан до конца делу пролетарской революции. Таких много среди непартийных. Они или не успели вступить в ряды партии, или они так высоко ценят партию, видят в ней такую святыню, что хотят подготовиться еще и еще к вступлению в партийные ряды. Часто такие люди, такие товарищи, такие бойцы стоят даже выше многих членов партии. Они верны ей до гроба»⁵⁸.

Такими «непартийными большевиками», отмечала «Правда», были, например, герои-летчики, спасшие челюскинцев, — они вступили в партию уже после этой героической эпопеи.

Другим беспартийным большевиком, прогремевшим на всю страну, был забойщик одной из шахт в Донбассе Алексей Стаханов. В ночь с 30 на 31 августа 1935 г. он дал на-гора рекордную добычу угля — 102 т (при норме 7,3 т за шестичасовую смену). Впрочем, рекорд был установлен с применением «новаторского» разделения труда — Стаханов только вырубал уголь, а крепления за ним ставили другие рабочие. Устанавливая свой рекорд, Стаханов был беспартийным и вступил в партию позднее. Печать и радио трубили о рекорде как о примере для подражания, у Стаханова появились последователи в разных отраслях народного хозяйства — так возникло «стахановское движение» за повышение производительности труда путем его интенсификации и рационализации. Сталин, обращаясь к 3 тыс. стахановцев, собравшихся в Кремлевском дворце, назвал их движение «революцией» в промышленности, происшедшей почти стихийно и в какой-то мере вопреки желанию руководства. Он сказал, что стахановское движение показало, во-первых, что нужно увеличить нормы выработки, а во-вторых, что «мы, руководители партии и правительства, должны не только учить рабочих, но и учиться у них»⁵⁹. Газеты нарекли эту встречу «съездом партийных и непартийных большевиков».

Трудовые подвиги оплачивались по сдельным расценкам, поэтому стахановцы неплохо зарабатывали, и газеты вовсю трубили о благосостоянии героев труда вроде самого Стаханова или машиниста Петра Кривоноса, который нашел способ водить товарные поезда со скоростью пассажирского поезда. Возникновение стахановского движения в немалой мере было обусловлено материальным стимулированием — в 1935-1936 гг. с отменой карточной системы, ростом предложения потребительских товаров и укреплением рубля появился смысл ударно трудиться. В одной из речей Сталин дал понять, почему движение возникло именно в то время: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее. А когда весело живется — работа спорится. Отсюда высокие нормы выработки»⁶⁰.

Стремясь заручиться поддержкой средних слоев дворянства, Иван Грозный набирал опричников главным образом из дворян невысокого происхождения и вознаграждал их за цареву службу отобранными у бояр землями. Примерно так же поступал и Сталин (очень может быть, вполне сознательно): он создавал новое, советское служилое дворянство, причем рабочая аристократия в лице стахановцев составляла лишь небольшую его часть. Помимо материальных благ, он щедро раздавал ордена отличившимся партийным и беспартийным большевикам. Ордена в России ввел Петр Великий, и с тех пор они были характерным элементом монархической культуры в Российской империи⁶¹. При Сталине новые ордена стали элементом культуры советского национал-большевизма. гт.'. 'Т. И1л-"Ы

В Советской России военный орден Красного Знамени был учрежден в 1918 г., позже появился орден Трудового Красного Знамени, но полного расцвета система орденов и связанных с ними привилегий достигла только в 30-е годы. В 1930 г. были учреждены орден Ленина и орден Красной Звезды, которыми награждали соответственно за «особые заслуги в социалистическом строительстве» и «особые военные заслуги». Позже, в 1936 г., был учрежден орден «Знак Почета». Орденоносцы имели ряд привилегий: пожизненные ежемесячные денежные выплаты (например, 25 руб. в месяц награжденным орденом Ленина), льготную оплату жилья, бесплатный проезд на трамвае, раз в год бесплатный железнодорожный билет в оба конца, льготные условия поступления детей орденоносцев в учебные заведения⁶². В 1935 г. партийным и беспартийным большевикам, признанным достойными награды, щедро раздавались ордена, причем Сталин позаботился, чтобы ни у кого не было сомнений в том, что инициатива награждений исходит от него лично. Принимая в Кремле героинь-колхозниц, он объявил о решении наградить ударниц, возглавлявших делегации, орденами Ленина, а остальным дать ордена Трудового Красного Знамени. Позднее, обращаясь к стахановцам, он закончил свою речь следующими словами: «И вот мы пришли к такому решению, что человек 100-120 из вас придется представить к высшей награде». Спустя месяц Молотов, принимая в Кремле представителей Армении по поводу пятнадцатой годовщины присоединения этой республики к СССР, объявил, что по предложению товарища Сталина советское правительство решило наградить всех присутствующих орденами⁶³. Награждения широко освещались в прессе. В это время на первых страницах центральных газет начали печатать длинные списки награжденных орденами ударников самых разных профессий. Таким образом Сталин добивался преданности очень многих из тех, кого он вывел из безвестности и поставил в привилегированное положение.

Новое служилое дворянство получало не только ордена, но также чины и звания. В первый период террора потоком пошли указы, вводящие новые звания и чины. В сентябре 1935 г. во всех родах войск были восстановлены офицерские звания и введены соответствующие знаки различия (высшим военным было присвоено звание «маршал»), а штаб РККА был переименован в Генеральный штаб в соответствии со старой российской традицией⁶⁴. Офицерские звания были введены также в войсках НКВД, а для Главного управления госбезопасности была установлена особая система званий: сержант — младший лейтенант — лейтенант — старший лейтенант — капитан — майор — старший майор — комиссар государственной безопасности третьего ранга — комиссар государственной безопасности второго ранга — комиссар государственной безопасности первого ранга⁶⁵. Для выдающихся артистов было введено звание «народный артист» — первыми его получили основатели и режиссеры Московского Художественного академического театра КС. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко, а также знаменитые актеры В.И. Качалов и И.М. Москвин⁶⁶.

В конце 1935 г. Сталин и Молотов подписали постановление об изменениях в области школьного образования. В постановлении подчеркивалась необходимость соблюдения в школах дисциплины. Восстанавливалась традиционная пятибалльная система оценок успеваемости учащихся и школьная форма для учеников. Учащиеся носили форму до 1917 г., теперь она вновь вводилась (в больших городах уже начиная с 1936 г.). В скором времени была введена градация и для учителей — «учитель начальной школы», «учитель средней школы» и «заслуженный учитель школы»; школьную администрацию вновь возглавили «директора»⁶⁷. Иерархической лестнице чинов и званий соответствовали определенные оклады и привилегии. В середине 30-х годов было установлено семь категорий окладов для государственных служащих — от 500 руб. в месяц (7-я категория — наркомы и другие служащие высшего ранга) до 250 руб. в месяц (1-я категория, например секретари и зав. отделами районных советов)⁶⁸. Кроме окладов, некоторые высокопоставленные служащие стали получать в конвертах дополнительные суммы ежемесячно в знак признания их особых заслуг. Эта практика не афишировалась, но знали о ней многие⁶⁹

Менее чем за двадцать лет до начала Большого террора в конце 1934 г. в России уже существовало высшее общество людей титулованных и в высоких чинах, многие об этом хорошо помнили. В советском обществе видное место занял один из таких «бывших» — писатель и верный слуга Сталина Алексей Толстой. Выступая на съезде Советов в 1936 г., Молотов сказал,- «Передо мной выступал всем известный писатель А.Н. Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой. А теперь? Один из лучших и один из самых популярных писателей земли советской — товарищ Алексей Николаевич Толстой»⁷⁰. Речь шла о превращении графа в товарища, но из подтекста сообразительный товарищ должен был понять, что и он может сделаться графом.

В развитие традиции обязательной государственной службы дворянства в Московском государстве Петр Великий ввел Табель о рангах. Личное дворянство давали чины низших классов, а чин восьмого класса давал потомственное дворянство. В 1917 г. Табель о рангах был упразднен, но в сталинской России в середине 30-х годов мало-помалу начало возрождаться нечто подобное. Едва ли можно сказать, что народ требовал возрождения системы чинов и рангов, хотя, вероятно, многие приняли ее с удовлетворением. Возрождение такой системы явилось продуманным актом государственного деятеля, одним из точно рассчитанных шагов Сталина на пути к преобразованию общества сверху. Сталин шел по стопам царей-реформаторов, которых, наряду с Лениным, он считал своими предшественниками в роли верховного правителя России.

В XVIII в. принцип доступности чинов и рангов в зависимости от способностей и рвения служащего независимо от его происхождения, положенный в основу Табели о рангах, практически был сведен на нет рядом классовых ограничений⁷¹. Напротив, в середине 30-х годов путь наверх был открыт для всех, кроме заключенных.

Сталин знал, что большинство людей, а не только большинство зрителей в театре были в душе, как писал Горький Афиногенову, «сукиными детьми прошлого». Приверженность старым русским традициям была еще сильна, особенно среди крестьянства — класса, из которого Сталин собирался черпать пополнение новой советской элиты, занимавшей освобождаемые арестованными посты. Следовательно, по мысли Сталина, в эпоху террора требуется проводить политику выборочного восстановления этих традиций.

Пропаганда советского патриотизма приобрела размах в 1934 г. Слово «родина» вновь получило права гражданства в Уголовном кодексе, обнародованном 9 июня 1934 г. Государственная измена именовалась в кодексе «изменой родине». С тех пор слово «родина» прочно вошло в советский лексикон. Уже в июле Радек поместил в «Известиях» статью «Моя Родина», в которой он поведал читателям, как такой большевик, как он, по его собственному описанию онемеченный польский еврей, преклоняется пред алтарем советского патриотизма⁷².

Страну, которой советским патриотам настоятельно рекомендовалось гордиться, называли Советской Россией, ведомой к победам Сталиным. Это определение дал Давид Заславский, журналист с антибольшевистским прошлым, поставивший свое бойкое перо на службу генсеку. Заславский писал, что старая Россия не могла быть достойным объектом поклонения для истинного патриота, но Советская Россия — совсем другое дело. Он процитировал проникнутые мистическим национализмом строки из «Мертвых душ» Гоголя, в которых Россия предстает в образе «бойкой тройки», мчащейся неведомо куда: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». Однако на самом деле, утверждал Заславский, другие народы и государства не сторонились и не давали России дорогу — напротив, они смотрели на отсталую Русь с усмешкой, били ее нещадно и систематически. Теперь — дело другое, теперь народ по праву может гордиться своей страной⁷³.

В воскрешении слова «родина», когда на юридическом языке государственную измену стали именовать изменой родине, было нечто большее, чем просто словесное совпадение, — между политикой чисток и репрессий и политикой популистского традиционализма существовала тесная взаимосвязь. В 1935 г. литератор Борис Левин хорошо это понял, дав своей пьесе название «Родина». На заданный ему однажды вопрос, о чем пьеса, Левин ответил, что пьеса, во-первых, о нором смысле слова «патриотизм» и, во-вторых, о необходимости быть на страже и разоблачать происки врагов. Сюжет пьесы сводился к конфликту между подлинными патриотами советской страны и русскими эмигрантами-шпионами, которые, конечно, никоим образом не могли быть патриотами⁷⁴. Так бдительность и готовность помочь сталинскому режиму уничтожить врагов превратились в важнейшие элементы советского патриотизма.

С 1935 г. в советских газетах одна за другой начали появляться памятные статьи о видных деятелях дореволюционной России, таких, как литераторы-радикалы Чернышевский, Белинский и Добролюбов, ученый Ломоносов, драматург Островский, художник Репин. В том же году была создана Всесоюзная Пушкинская комиссия из 48 членов во главе с Горьким. Перед комиссией была поставлена задача популяризации сочинений Пушкина и подготовки к празднованию в 1937 г. столетней годовщины его смерти. Вскоре после Октября Маяковский писал.- «Мы расстреливаем старых генералов! Почему бы и Пушкина не расстрелять?». Теперь номер «Правды», в котором сообщалось о предстоящем торжестве, вышел с передовицей, озаглавленной «Великий русский поэт»⁷⁵.

На сцену вернулись русские народные песни и танцы. Сталин посетил генеральную репетицию концерта, подготовленного Краснознаменным ансамблем песни и пляски РККА для выступления перед участниками VII Съезда Советов в 1935 г. Сталин особо выделил русскую народную песню «Калинка» в исполнении четырех матросов и предложил включить ее в постоянный репертуар⁷⁶. В том же году партийная элита почтила своим присутствием концерт в Большом театре. Сталин, в большевистской душе которого, оказывается, тоже гнездился «сукин сын прошлого», с удовольствием аплодировал самодеятельному ансамблю, исполнившему «Камаринскую» под аккомпанемент оркестра народных инструментов. На следующий день «Правда» откликнулась редакционной статьей, в которой, в частности, говорилось: «Все возрастающий интерес к народному танцу и народной песне — явление здоровое и жизненное. Это правильный путь и для всего советского музыкального искусства»⁷⁷

Сталин охотно демонстрировал свою приверженность народным традициям. В 1935 г. в Красной Армии были восстановлены казачьи части с их традиционной формой. В борьбе с революционным движением царизм использовал казаков как карательную силу, в Гражданскую войну они составили костяк бе-

лых армий, после войны большевики распустили казачьи части. На торжестве в Большом театре 6 ноября 1936 г. в присутствии Сталина Краснознаменный ансамбль начал концерт исполнением «Дубинушки», затем на сцене появились донские и кубанские казаки и спели песню о Сталине. После этого исполнялись старинные казачьи песни, и в заключение казаки приветствовали Сталина многократным «ура!» и подбрасыванием фуражек⁷⁸. Многие старые большевики, на чьих лицах остались шрамы от казачьих шашек, едва ли могли расценить это представление иначе, чем кощунство⁷⁹.

Возрождая некоторые русские традиции, Сталин несколько умерил антирелигиозный пыл партийных безбожников. Советская культура противопоставила традиционным религиям новую и единственно правильную — марксизм-ленинизм. Школа и комсомол неустанно вели антирелигиозную пропаганду, активно действовал Союз воинствующих безбожников во главе с Ярославским. В годы пятилетки церкви повсеместно закрывались, духовенство подвергалось преследованиям, но полностью вытравить религиозные чувства, особенно в деревне, не удалось. В 1937 г. вышла брошюра Ярославского, в которой говорилось, что верующие все еще составляют около двух третей населения⁸⁰. Одной из причин живучести «религиозных предрассудков» было то обстоятельство, что в пятилетку индустриализации сотни тысяч молодых матерей стали работницами фабрик и заводов, а их дети, дети революции рожденные в 20-е годы, попали под влияние бабушек и дедушек, которые упорно хранили Бога в душе и иконы в доме, молились и тайком крестили детей в церкви. В таких условиях не каждый ребенок мог с легкостью вернуться домой из школы и заявить, что «Бога нет».

В 1934 г. накал антирелигиозной кампании значительно снизился. Мало-помалу сходила на нет активность Союза воинствующих безбожников — перестала выходить его газета «Безбожник», а количество членов общества резко сократилось. Перед Пасхой в 1935 г. власти разрешили продавать на рынках, а затем и в государственных магазинах все, что нужно для выпечки традиционных пасхальных куличей⁸¹. На Новый год, несомненно с ведома и одобрения Сталина, народу милостиво разрешили ставить дома елки — правда, не рождественские, а «новогодние». Поскольку по календарю русской православной церкви Рождество приходится на 7 января, верующих вполне устраивала елка на Новый год. Сталину хотелось, чтобы народ связал ослабление гонений на религию с его именем. В апреле 1936 г. в Москве состоялся X съезд ВЛКСМ. Один из докладчиков, ЕЛ. Файнберг, в своем выступлении сообщил делегатам, что при обсуждении проекта нового Устава Сталин отклонил статью, обязывающую комсомольцев «решительно и беспощадно» бороться с религией. Вместо такой борьбы им предписывалось «терпеливо... разъяснять вред религиозных предрассудков»⁸².

Вскоре, выступая на VIII Съезде Советов по вопросу о проекте новой Конституции, Сталин высказал возражения против двух предложенных антирелигиозных поправок. Поправку, предусматривающую полный запрет на отправления религиозных культов, он отверг «как не соответствующую духу нашей Конституции». Вторая поправка лишала прав избирать или быть избранными не только бывших белогвардейцев и прочих «бывших», не занятых общественно-полезным трудом, но также и духовенство. Возражая против обоих вариантов, Сталин заявил, что настало время пересмотреть давно действующий закон о лишении нетрудовых и эксплуататорских элементов права участвовать в выборах. «Во-первых, — сказал он, — не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти»⁸^. Эта речь, одна из наиболее широко освещавшихся, цитируемых и комментируемых речей Сталина, была произнесена в ноябре 1936 г., когда тысячами гибли большевики (и не только большевики), когда уже разворачивался новый этап безудержного террора.

и :т н

Народный вождь

Ни царь-плотник, ни его предшественники — родовитые князья не отгораживались от народа блеском и великолепием своего царственного величия. Платонов рисовал Московского государя монархом, понимавшим «высокое значение народного вождя», опиравшимся «на всю народную массу» и ведшим ее «не только к национальному единству, но и к международному главенству во всем православии»⁸⁴. Иван Грозный в изображении Виппера также был вождем, воюющим с изменнической боярской аристократией в единстве с русским народом и на благо России. Подобно своим царственным предшественникам, Сталин теперь взял на себя роль народного вождя, царя, но с популистской аурой. Созывая в конце 1936 г. Съезд Советов для принятия новой конституции, Сталин мог бы по праву сравнить себя с Иваном Грозным, созвавшим первый Земский собор во время тогдашнего террора.

Играя роль русского царя, Сталин пользовался традиционной склонностью народа видеть в правящем монархе строгого, но справедливого и заботливого «царя-батюшку». Есть сведения, что, играя в бильярд с братом своей первой жены Александром Сванидзе примерно в 1934 г., Сталин сказал партнеру, что русский народ без царя не может, «ему нужен царь»⁸⁵.

Вфеврале 1935 г.наН Всесоюзном съезде колхозников сталинский популизм принял прокрестьян скую окраску. Участвуя в обсуждении проекта нового типового колхозного устава по вопросу о приусадебных участках колхозников, Сталин занял позицию, прямо противоположную его негласной позиции в конце 1929 г., когда он начинал свой Октябрь на селе. Возражая против предложения ограничить максимальную площадь участка 0,1 га, он настаивал на том, что необходимо считаться с личными интересами колхозников. «Некоторые думают, что корову нельзя давать, другие думают, что свиноматку нельзя давать. И вообще вы хотите зажать колхозника. Это дело не выйдет. Это неправильно... Коль скоро имеется семья, дети, личные потребности и личные вкусы, то с этим нельзя не считаться»⁸⁶, — так сказал Сталин, и крестьянам, осчастливленным столь высоким покровительством, новый колхозный устав позволил иметь участки площадью от четверти до половины гектара, а в некоторых районах даже до одного гектара. Что касается живности, в каждом крестьянском хозяйстве разрешалось иметь по меньшей мере одну корову, двух телят, свинью с поросятами, до десяти овец или коз, неограниченное количество птицы и кроликов и до десяти пчелиных ульев. Более того, новый устав сельхозартели превозносили как документ, свидетельствующий о торжестве колхозной демократии, — ведь по новому уставу общее собрание колхозников получило право принимать решения по целому ряду вопросов, в том числе касающихся производственных планов и норм выработки, которые прежде решались правлением колхоза или единолично председателем⁸⁷.

На встрече с комбайнерами в Кремле в декабре 1935 г. Сталин вновь выступил в роли покровителя сельских тружеников. Один из комбайнеров пожаловался, что местные власти не хотели посылать его в Москву, так как он сын кулака. Именно тогда Сталин изрек свое знаменитое: «Сын за отца не отвечает». Вскоре на первой странице «Правды» появилась суровая отповедь в адрес некоего заместителя директора МТС по политической части, который отказался разрешить молодой колхознице учиться на трактористку под тем предлогом, что ее отец был высланным кулаком. В передовой статье того же номера газеты отмечалось, что после вышеупомянутого заявления Сталина правительственным постановлением от 29 декабря 1935 г. отменены ограничения на прием в высшие и профессиональные учебные заведения, связанные с социальным происхождением абитуриентов или поражением в правах их родителей. Указывалось, что независимо от социального происхождения все граждане имеют равное право на образование⁸⁸.

Склонный к уединению и не расположенный к общению с широкими народными массами, Сталин тем не менее именно в это время на удивление часто выступает на разнообразных форумах и собраниях. В сопровождении Молотова, Кагановича и Орджоникидзе он осмотрел только что построенное московское метро и прокатился «в вагоне с пассажирами — московскими рабочими»⁸⁹. С Кагановичем, Орджоникидзе и Ягодой он любовался работой одного из шлюзов на канале Москва-Волга. Шлюзовались два прогулочных теплохода, один из них назывался «Память Кирова». Когда пассажиры увидели Сталина, оркестр на палубе заиграл «Интернационал», все зааплодировали, начали махать платками и выкрикивать: «Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь!»⁹⁰.

Газеты и радио неутомимо славили Сталина и «сталинских соколов», как стали называть советских летчиков, подвиги которых в середине 30-х годов начались спасением челюскинцев. «Сталинские соколы» не остановились на достигнутом, и в 1937 г. Чкалов, Байдуков и Беляков совершили свой беспрецедентный беспосадочный перелет из России в Северную Америку через Северный полюс на одномоторном моноплане, скромно названном «Сталинский путь». Портреты и фотографии не сходили с газетных страниц: добродушный сталинский профиль с дымящейся трубкой, Сталин с соратниками проходит по территории Кремля, Сталин сжимает в объятиях вернувшегося героя-летчика, Сталин в окружении юных пионеров, Сталин на лоне природы положил руку на плечо десятилетней дочери Светлане и т. п. Во время празднеств на Красной площади девчушкам-школьницам позволяли взбежать на трибуну Мавзолея, чтобы вручить любимому Сталину букеты цветов. Снимки Сталина с этими детьми на руках помещали все газеты рядом с описанием незабываемого события, озаглавленным «Как я познакомилась с товарищем Сталиным» или что-нибудь в том же духе. Будучи не только заботливым отцом, но и ласковым сыном, он нашел время, чтобы съездить в Тифлис навестить престарелую больную мать (об этой поездке много писали). Цель своего приезда он шутливо объяснил матери приказанием Светланы съездить и привезти банку бабушкиного орехового варенья. Когда мать заметила седину в его волосах, он успокоил ее, заверив, что чувствует себя отлично. Много позже Сталин рассказал дочери Светлане, что мать тогда сказала ему: «А жаль, что ты так и не стал священником»⁹¹.

Обычной формой явления Сталина народу были его встречи в Большом Кремлевском дворце с избранными представителями той или иной отрасли народного хозяйства. Встречаясь с железнодорожниками, работниками цветной металлургии, колхозниками из Средней Азии, женами красных командиров или директоров предприятий тяжелой промышленности, Сталин, естественно, всегда был в центре внимания. Обычно он обращался к присутствующим с краткой речью, а затем предлагал сидящим рядом соратникам по Политбюро наградить некоторых, а то и всех участников встречи орденами. Соратники, конечно, всегда изъявляли безоговорочное согласие. Иногда он вел себя как маг и волшебник, по мановению руки которого сбываются любые мечтания. На встрече с ударницами-колхозницами, например, он спросил знаменитую звеньевую свекловодов Марию Демченко, хочет ли она учиться. «Так хочу, что и рассказать не умен». Тут Сталин повернулся к соратникам и заявил: «А знаете, товарищи, Демченко на учебу идет. Агрономом будет»⁹².

Культ народного вождя к тому времени возрос неимоверно, его имя стало талисманом. На парадах истребители строем пролетали над Красной площадью, образуя громадные буквы СТАЛИН; студенты-физкультурники маршировали, образуя своими колоннами все то же магическое слово; с самолета сфотографировали группу из 51 альпиниста — они взобрались чуть ли не на вершину Казбека и расположились на склоне так, что можно было прочесть: СТАЛИН⁹³. Сталина воспевали поэты, его имя было прославлено даже казахским акыном-импровизатором Джамбулом Джабаевым: «Когда мне было больше семидесяти лет — Ленин и Сталин дали мне свет». Решением Центрального Комитета ВКП(б) Институт Маркса—Энгельса—Ленина получил указание издать избранные сочинения Сталина. По инициативе Сталина открыли Центральный музей Ленина. Главной темой экспозиции была совместная деятельность «двух титанов» русской революции⁹⁴.

Пока что обожествляли обоих, но Сталин все больше выходил на первый план. Писатель А. Авдеенко не жалеет красок, живописуя открытие VII Съезда Советов в Кремлевском дворце 28 января 1935 г. Когда в зале появился Сталин в сопровождении членов Политбюро, все 2000 делегатов вскочили со своих мест, зааплодировали, все улыбались, зазвучали приветственные возгласы. «Я оглянулся — и на всех лицах, во всех глазах я увидел то же чувство любви, преданности, самоотверженности». Работница фабрики, сидевшая рядом с писателем, сжав его руку, прошептала: «Какой он простой и скромный. А смеется как — весело очень: самой хочется». «Родней родного», — сказал со слезами на глазах рабочий, сидевший неподалеку. И когда сам Авдеенко, будучи делегатом, взошел на трибуну, он закончил свою речь следующими словами: «Когда моя любимая женщина родит мне ребенка, первое слово, которому я его выучу, будет: Сталин!»⁹⁵.

Можно верить или не верить Авдеенко — ведь он писал в то время. Обратимся к вышедшим после смерти Сталина воспоминаниям Ильи Эренбурга. В 1935 г. Эренбург, работавший тогда корреспондентом «Известий» в Париже, приехал в Москву и присутствовал на заседании съезда стахановцев. Когда в зале появился Сталин, все встали и аплодировали не менее десяти-пятнадцати минут. Сталин тоже аплодировал. Когда наконец все уселись, раздался пронзительный женский крик: «Сталину слава!». Три тысячи делегатов вновь поднялись, и аплодисменты возобновились. До самого конца все, в том числе и Эренбург, не сводили глаз со Сталина. Эренбург по дороге домой чувствовал какую-то странную неловкость, но в конце концов пришел к выводу, что просто не понимает психологии масс и смотрит на вещи как типичный интеллигент. Очевидно, решил Эренбург, многие не могут выразить свои чувства иначе и выражают преданность вот так — неистовой овацией и выкриками⁹⁶.

Возможно, так оно и было. Официальных проявлений культа личности Сталина — великое множество, но простые люди, особенно заслуженные ударники, которых принимали в Кремле, зачастую боготворили его вполне искренне. Макиавелли советовал государям добиваться любви народа как гарантии от возможных заговоров. Сталин более или менее преуспел в этом, поэтому была доля правды в резолюции ЦК КПСС от 30 июня 1956 г., где было сказано, почему никто из высшего руководства не пытался убрать Сталина и положить тем самым конец террору: «...каждый, кто бы выступил в этой обстановке против Сталина, не получил бы поддержки в народе»⁹⁷.

Да, Сталин хотел обезопасить себя от возможного контрзаговора, но великим руководителем и объектом поклонения он стал не только по этой причине — в силу своего характера он нуждался во всеобщем признании и обожествлении. Новое служилое дворянство и народ должны были питать искренние верноподданнические чувства прежде всего к нему лично. Не только оппозиционно настроенные старые большевики, но и очень многие сторонники Сталина в 20-е годы, занявшие в период первой пятилетки более или менее значительные посты, понимали, что Сталин как руководитель допустил немало промахов, и знали некоторые факты из истории партии, которые Сталину необходимо было скрыть. Другое дело новые кадры из «партийных и непартийных большевиков», выращиваемые этим политическим садовником на народной почве, — зачастую благодаря своей молодости, а большей частью из-за скромного крестьянского происхождения они могли иметь лишь смутные подозрения, а чаще вовсе не имели никакого представления о чем-то таком, что могло бы как-то скомпрометировать гениального вождя. Такие кадры могли видеть в Сталине безупречного «настоящего большевика» в духе той характеристики, какая содержалась в сталинском письме от 1931 г. в редакцию журнала «Пролетарская революция», могли видеть в нем равного Ленину титана большевизма, могли даже в силу исторически сложившихся склонностей «русской души» видеть в нем народного царя, ведущего Россию к возрождению в условиях советской власти. Сталин имел возможность убедиться в этом, благосклонно взирая на овацию, устроенную ему экскурсантами на канале Москва-Волга, или глядя в сияющие глаза простых тружеников на приемах в Кремлевском дворце.

Недоставало малого — солидной исторической научной работы или биографии (или того и другого), в которой он предстал бы равным Ленину титаном революции. Такой книги пока не было, хотя в письме в «Пролетарскую революцию» он еще несколько лет назад дал понять, что она была бы очень кстати. В написанной Н. Поповым истории партии роль Сталина была отражена весьма скупо — даже в последнем издании (1935) его имя упоминалось всего несколько раз на двухстах с лишним страницах, посвященных периоду вплоть до образования самостоятельной партии большевиков в 1912 г.

Не многим лучше выглядело и переработанное издание первого тома книги по истории партии Ярославского (1934), несмотря на все потуги редактора изобразить Сталина одним из вождей партии в период ее становления. Широко распространенная «Краткая история ВКП(б)» В. Кнорина также не удовлетворяла Сталина — в ней было всего пять упоминаний о его революционной деятельности до 1912 г.⁹⁸ Шел уже 1935 год, а историки все еще (и справедливо) отводили ему довольно скромное место среди зачинателей большевизма.

Благородную миссию исправить положение взял на себя Лаврентий Берия, этот непревзойденный льстец и доверенное лицо Сталина. Нисколько не смущаясь своей полной некомпетентностью как историка, даже если говорить только о революционном движении в Закавказье, он рьяно взялся за дело, используя все возможности, которые открывал перед ним пост первого секретаря Заккрайкома ВКП(б). В январе 1934 г. он заявил в Тифлисе делегатам съезда КП(б) Грузии, что все ранее написанное по истории революционного движения в Закавказье никуда не годится, так как не отражает «подлинную, реальную роль товарища Сталина, который многие годы фактически руководил борьбой большевиков на Кавказе». Чтобы поправить дело, было решено учредить в Тифлисе Институт Сталина и возложить на него задачу сбора соответствующих материалов, которые позволят показать подлинную картину «гигантской роли товарища Сталина в нашем революционном движении».

Берии не нужен был институт, чтобы знать, что покажут эти материалы. В своем пространном выступлении на съезде в Тифлисе он без обиняков заявил: «Товарищ Сталин является основоположником большевистского движения в Грузии и Закавказье*⁹⁹. Доклад Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», зачитанный в июле 1935 г. на собрании актива парторганизации столицы Грузии, вышел отдельной книжкой подтем же названием с именем Берии как автора, а настоящие его авторы вскоре были расстреляны¹⁰⁰. Русский текст доклада был опубликован в восьми номерах «Правды» за июль-август 1935 г., затем также вышел отдельной брошюрой.

Прежде признанными историками революционного движения в Закавказье были Филипп Махарадзе, Мамия Орахелашвили и Авель Енукидзе. Роли Сталина в первое десятилетие его революционной деятельности (1898-1908) даже в позднейших их работах едва ли уделялось больше внимания, чем она того заслуживала. Теперь их труды расценивались как ошибка, а то и фальсификация истории, ибо «вся история закавказских большевистских организаций, все революционное движение Закавказья и Грузии с первых дней его зарождения неразрывно связаны с работой и именем товарища Сталина»¹⁰¹.

Лишь в последней главе, отразившей великорусский национализм Сталина, когда он боролся в начале 20-х годов против «национального уклонизма» большевистского руководства Грузии, легенда уступила место более или менее правдивому изложению событий. Во всем остальном книга явилась важным шагом к написанию новой и в корне фальсифицированной истории большевизма, к видению прошлого глазами Сталина в соответствии с его оценками собственной роли и места в истории. Берия пошел по пути, намеченному Сталиным его письмом в редакцию «Пролетарской революции». Поставив книгу Берии в пример в своей передовой статье, «Правда» недвусмысленно предложила всем историкам партии идти по его стопам¹⁰². Вскоре после появления книги Берии печать начала усиленно раздувать культ молодого Сталина как закавказского Ленина, публикуя многочисленные воспоминания старых рабочих о его свершениях в бытность основателем и вождем большевистских организаций в Закавказье.

При всем значении подобной литературы для дальнейшего роста культа личности Сталина нужна была еще и должным образом написанная его биография. Первоначально предполагалось, что при создании столь необходимой книги не обойтись без писательского таланта Горького, тем более что его небольшая книжка воспоминаний о Ленине приобрела широкую известность. Направив Горькому необходимые материалы для биографии Сталина, председатель правления и заведующий ОГИЗ (Объединение государственных издательств) АБ. Халатов в январе 1932 г. письменно справлялся, не нужно ли послать еще что-нибудь. Вернувшись на постоянное жительство в Москву, Горький поддался нажиму и в течение нескольких месяцев по утрам закрывался в своем кабинете, разбирая присланные со специальным курьером документы из Центрального Комитета. В конце концов он прекратил работу, сославшись на неспособность ее выполнить на требуемом высоком уровне¹⁰⁵.

Решено было привлечь к написанию биографии одного из трех известных зарубежных писателей — Лиона Фейхтвангера, Андре Жида или Анри Барбю-са. В конце концов за дело взялся последний, член коммунистической партии Франции¹⁰⁴. Однако он заболел и умер в Москве в августе 1935 г. вскоре после VII Конгресса Коминтерна, в котором принял участие. К тому времени книга «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир» была уже закончена и вышла из печати во Франции. Седьмого ноября «Правда» напечатала в переводе на русский язык авторское предисловие к книге. Восхищаясь скромностью этого великого человека, Барбюс поведал читателю, что Сталин стремя детьми занимал четырехкомнатную квартиру в небольшом доме, в котором прежде размещался обслуживающий персонал Кремля, и жил на небольшую зарплату — в пересчете на фунты стерлингов от 20 до 40 фунтов. Вся книга была немедленно переведена на русский язык, и уже в начале 1936 г. вышло в свет первое издание тиражом 300 тыс. экземпляров. Книга стоила всего один рубль, так что практически каждый мог позволить себе ее купить. Отзывы о книге в советской печати, конечно, были самые восторженные — ведь это была долгожданная биография великого Сталина.

«Сталин — это Ленин сегодня» — эта фраза в конце книги была ее лейтмотивом. Первая глава, написанная в духе бериевского творчества, знакомила читателя с Кобой — молодым закавказским революционером. Вторую главу, названную «Гигант», автор формально посвятил Ленину, а по сути — Ленину — Сталину, так как главной ее темой было зарождение и укрепление боевого содружества двух гиган?пов в дореволюционные годы, во время Октября и первые годы после Октябрьской революции. В одном месте Барбюс утверждает, что Ленин необыкновенно высоко ценил труды Сталина, в другом — что он ни одного дня не мог прожить, не посоветовавшись со Сталиным, в третьем — что слишком мало известно о той решающей роли, которую Сталин сыграл в заключении Брестского мира¹⁰⁵. Мало того, что Сталин был «Лениным сегодня», — он был человеком, без которого Ленин не мог обойтись вчера. И далее героизация политической биографии сопровождалась гуманизацией героя. Как и Ленин, Сталин любит от души посмеяться. Сталин необыкновенно трудолюбив и работоспособен — он редко ложится спать раньше четырех часов утра. Он не держит, подобно господину Ллойд Джорджу, тридцати двух секретарей — ему достаточно одного Поскребышева. Сталин не подписывает то, что перед ним кладут, а пишет бумаги сам. Что производит на тех, кто его знает лично, наибольшее впечатление? «Его доброта, мягкость», — утверждает Варвара Джапаридзе, которая была его соратницей еще по революционной борьбе в Грузии. «Его веселый нрав, он смеется как ребенок» — таково мнение Орахелашвили¹⁰⁶.

«Новая Россия боготворит Сталина», — написал Барбюс в заключительном разделе книги, и ее выход в свет способствовал тому, что это утверждение стало соответствовать истине. Внес свою лепту и сам Сталин, утверждая, что Ленин — «наш вождь и учитель»¹⁰⁷ Если это так, то по логике двойственного культа Сталин становился вождем и учителем сегодня, объектом безудержного всеобщего поклонения. Прославленному французскому писателю Андре Жиду пришлось в этом убедиться, когда он посетил СССР в 1936 г.

Сообщение о приезде писателя появилось в «Правде» 19 июня, причем в заметке говорилось, что он родился в 18б9 г. «в аристократической семье фран-цузов-протестантов». Упоминание вероисповедания зарубежного гостя было необычным явлением. Очевидно, «Правда» считала необходимым разъяснить читателям, что Жид не был «жидом».

Выдающегося французского деятеля культуры, известного своими симпатиями к СССР, с почестями встретили в Москве, его принял Сталин. В программу поездки Жида по стране входило посещение родины Сталина. Берия уже успел к тому времени устроить в Гори музей Сталина, там же как святыню сохраняли домик, в котором в 1879 г. родился Сосо Джугашвили.

В книге «Возвращение из СССР», из-за которой Жид стал считаться в Москве антисоветчиком, он, в частности, рассказывает о том, как он попросил остановить машину у горийской почты, чтобы телеграммой в Москву выразить благодарность за оказываемое ему повсюду гостеприимство. Переводчик прочел-. «Проезжая через Гори по маршруту нашего чудесного путешествия, чувствую потребность выразить Вам свою самую сердечную...». Тут он запнулся и после паузы сказал, что не может допустить, чтобы в Москву ушел такой текст, — поскольку телеграмма адресуется Сталину, не годится писать просто «Вам». Посовещавшись, сопровождающие лица предложили Жиду написать «Вам, руководителю рабочих...» или «Вам, вождю народов...». Протесты ни к чему не привели, и Жиду пришлось уступить¹⁰⁸.

Его опекуны знали то, чего не знал знаменитый француз протестантского вероисповедания: в России не принято говорить царям просто «Вы». Нужно обращаться «Ваше Величество» или «Вы, Государь...».

' * Примечания .С./ . *

¹МапЛеШат N. Норс А^аты Норе... Р. 99-

² Письмо упоминается и частично цитируется в секретном циркуляре от 29 июля 1936 г. Смоленский архив в Национальном архиве, ЖТСР 499 (ТВ/53).

³ «Правда». 18 января 1935 г. Девять членов якобы существовавшего «Московского центра» и носемь других подсудимых, якобы связанных с ними, были приговорены к лишению свободы сроком от пяти до десяти лет. Семьдесят шесть человек, якобы имевшие связи с группой, были напранлены ОСО в лагеря или в ссылку.

⁴ «Правда», передовица. 17 января 1935 г.

⁵Вег^ег], ЯЫр’А'геск оГ а СепегаНоп... Р. 1 <57. Рассказано Бергеру в Мариинском лагере в 1935 г. близким другом Ломииадзе и его заместителем в Магнитогорске, арестованным вскоре после возвращения Ломинадзе из Москвы. Примерно в то же время сам Ломинадзе кончил жизнь самоубийством, получив вызов явиться с докладом в Челябинск. Он понимал, что вызов означал его собственный арест (Там же. С. 1б8).

⁶ «Правда». 2 февраля 1935 г. ~

⁷ См. выступление Молотова в «Правде» от 7 февраля 1935 г, где говорится о сталинской инициативе.

⁸Краснов-Левитин А. Лихие годы. Париж, 1977. С. 269. В «Правде* сообщалось (20 марта 1935 г), что из Ленинграда было выслано 1074 «бывших», но эта цифра явно занижена. Достоверно известно, что в феврале 1935 г. только в Астрахань выслали из Ленинграда 4000 семей «бывших». Астрахань, однако, была отнюдь не единственным местом высылки ленинградцев. См. УаЫг Р А СЬНсШооА 1п Рпбоп.Ы.У, 1973. Р. 29.

⁹СйщаА ТБе Ки55|ап Египта.БопАоп, 1940.Р.71.

¹⁰ВиШпОпЯНеН„ есА, Рог !Ье Ргемс1еп1. Вомоп, 1972.Р. 151.

¹¹ Бергера арестовали в конце января 1935 г., двух других — в феврале. См.: Вег%егу. ЗШр^геск... Р. 8, 56-57, 74-75. По словам Бергера, Емельянов получал письма и посылки от сестры Ленина Марии Ильиничны и Н.К. Крупской. Последняя писала, что им хотелось бы сделать для него больше, но они не в состоянии. Это было в середине 1935 г.

¹² «Правда». 5 февраля 1935 г. О его деятельности в Казани см.: Гинзбург Е.С. Крутой маршрут. М., 1990. С.7-10.

¹⁵ Бюллетень оппозиции. №43, апрель 1935. С. 15.

¹⁴Копелев Л. Хранить вечно. Анн Арбор, 1975. С. 264, 277-278.

¹⁵ШнзбургЕ Крутой маршрут... С. 11. П ,.■;<*'■

¹⁶ Главы из воспоминаний Веры Пановой. «СССР: внутренние противоречия».

¹⁷ «Правда». 14 марта 1936 г. Снятый в 1935 г., фильм вышел на экраны в начале 1936 г.

¹⁸Влнзбург Е. Крутой маршрут... С. 20.

¹⁹ Об отношении членов Общества старых большевиков к фальсификации истории партии и о том, что многие считали Сталина «предателем революции», см.: Ог1оиА. ТЬе Бесгег Нкюгу Р. 32-33

²⁰ «Правда», 25 мая 1935 г. Вскоре вышло сходное постановление о ликвидации Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Ежова назначили членом ликвидационной комиссии.

²¹ШсоШеизку Воп51. «Беиего! ап 01с1 ВоЫтеу1к», Ро^гег апс1 Пае 5оу1ег ЕШе. МУ., 1965. Р. 56.

²²МейиейеиКоуА. Бе! Нв;1огу.1ис18е... Р 167

²⁵ршпзойМ. БпкЯепзк... Р 374-375.

²⁴№со1аеи5ку Вопя I. Роауег... Р. 54-

²⁵ «Правда». 13 августа 1936 г.

²⁶ На службе у Сталина (исповедь чекиста). Ред. А. Тихомиров (неоп. рукопись), Архив Колумбийского университета. С. 57-60. Состав вышеупомянутой комиссии по ликвидации Общества старых большевиков позволяет предположить, что личные дела его членов также требовались как источник информации о вероятных жертвах чистки. Это обстоятельство отмечает Леонард Шапиро. См.: ЗЬарггоЬ. ТЬе Соттишз! Раг1у оГ Пае 5оУ1е1Цшоп. Ц.У., 1959. Р. 404.

²⁷ О том, что инициатива исходила от Сталина, стало известно из выступления Хрущева, напечатанного в «Правде» (20 января 1936 г.), он же привел процитированные слова Сталина на заседании Оргбюро. Проверка партийных документов планировалась еще в сентябре 1934 г., когда Каганович, говоря о задачах созданных отделов руководящих парторганов в ЦК, республиканских и областных комитетах, отмечал беспорядок в партийной до1сументации. См.: «Партийное строительство», ноябрь 1934 г. № 23. С. 2, 7

²⁸ Циркуляр не публиковался, см.: Смоленский архив (ХСКР 499).

²⁹Тихоми{ювА. На службе... С. 61.

⁵⁰ Передовая статья, 26 мая 1935 г.

³¹Аг)П51гопц$оЪпА. ТЪеРо1ШС5оГТо1а1Капапьт. Г4.У., 1961. Р. 30.

³² Донесение (хранится в смоленском архиве) подписано Ежовым и Маленковым, в то время соответственно начальником и заместителем начальника отдела руководящих партийных органов ЦК.

³³ВиМШ ОпяЧе Н. Рог Иге Ргез1с1еп1... Р. 16. Он также отмечает, что «боятся все москвичи — от простых людей до самых крупных деятелей».

³⁴ Например, по свидетельству Бергера в Магнитогорске в начале 1935 г. органы НКВД производили аресты по своему усмотрению без согласования с секретарем местного партийного комитета (Вегрег]. ЗЫритеск... Р. 168).

³⁵РаииоЫМ. 5шо1еп5к... Р. 2Ъ0\Мес1иес1еч КоуА. Ье1 Н151огу.1ис18е... Р. 167. Репрессии в отношении Енукид-эе и Ломинадэе явились исключением.

³⁶КопелевЛ. Не сотвори себе кумира. Анн Арбор, 1978. С. 330.

³⁷Гинзбург Е. Крутой маршрут... С. 12. Гинзбург пишет, что когда ее выговор поступил по апелляции на бюро райкома, секретарь удивился: «За что же ей выговор? Ведь Эльвова знали все. Ему доверяли обком и горком. Или за то, что по одной улице с ним ходила?».

³⁸РтхиоЫМ. 5то1еп!;к... Р. 225-229.

³⁵ «Правда». 26 декабря 1935 г. Такое сопротивление могло объясняться понятными опасениями местных партийных руководителей пострадать самим, если в их районе, городе или области окажется слишком много долго маскировавшихся «врагов*.

⁴⁰ «Большевик». 15 февраля 1936 г. № 4. С. 5, 6.

⁴¹ «Большевик». I июля 1936 г. № 13. С. 9, 10.

⁴² «Правда». 1 5 марта 1936 г.

⁴³РаинойМ. 5то1еп!;к... Р. 233.

⁴⁴ О неоднократных высказываниях Сталина во время подготовки процесса, полных ненависти к обвиняемым, см.: Ог1ои. ЗесгеГ Нвюгу... Р. 117

⁴⁵СШ%аА.Тпс Кизыап Ешдта. Р. 282-283; «Бюллетеньоппозиции».Январь 1936 г. № 47 С. 3.

⁴⁶ Амбарцумов Е. Ядовитый туман рассеивается // «Московские новости». 19 июня 1988 г.

⁴⁷ Орлов (ОНоиА. Бесге! РШгогу... Р. 157) сообщает, что пятеро подсудимых (трое упомянутых, Фриц Давид и К. Берман-Юрин) сотрудничали с НКВД. В главе 4 он поясняет стратегию использования их показаний против главных подсудимых. В период подготовки августовского процесса Орлов был в Москве и присутствовал в зале на судебных заседаниях. Приведенное здесь описание подготовки процесса сопостанлялось с тем, что он сообщил Б, Николаевскому в неопубликованной рукописи на 68 страницах «Тайны сталинской нласти» (в настоящее время в архиве Института Гувера, Стэнфорд, Фонд № 227, ящик 3).

⁴⁸ Там же. С, 74, По свидетельству Орлова, Сталин впервые так сказал в 1931 году, инструктируя сотрудника НКВД, задачей которого было заставить Суханова дать некие показания на готовившемся тогда процессе меньшевиков,

⁴⁹ «Правда». 9 апреля 1935 г. Текст был опубликован днем ранее. ■;

⁵⁰Мои А. Зесгег НЫогу... Р, 38-41, 118,121-122. Орлов добавляет:«... от каждого следователя НКВД требовали во время допроса арестованных большевиков иметь на письменном столе текст закона о применении смертной казни к детям с 12-летнего возраста», У Каменева, которому в то время было 52 года, было три сына. Один из сыновей был еще подростком-пионером (Там же, С. 166).

⁵¹Караганов А. Жизнь драматурга. Творческий путь Александра Афиногенова. М., 1964. С, 282.

⁵² Там же. С. 287.

⁵³ Там же. С. 295-305, 334-335. Автор имел возможность цитировать по фотокопии текста пьесы с собственноручными замечаниями и правкой Сталина (хранится в ЦГАЛИ).

⁵⁴ Статья об опричнине в БСЭ. М., 1939, Т. 40. С. 226-228.

⁵⁵Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 69, 250-251.

⁵⁶ Там же. Т. 14(1).С, 49.

⁵⁷ Там же. С. 62-64. Сталин выступил 4 мая 1935 г.

⁵⁸ Там же. С. 65-66; передовая статья в «Правде» 30 мая 1935 г.

⁵⁹Сталин И.В. Соч.Т. 14 (1). С. 80,86-87,95,100 Встреча состоялась в ноябре 1935 г.

⁶⁰ Там же. С. 89.

⁶¹ В начале XX в. в России награждали восемью орденами: св. Станислава, св. Анны, кн. Владимира, св. Георгия, Белого Орла, кн. Александра Невского, св. Екатерины, св. Андрея // Павленкоо Ф. Энциклопедический словарь. Санкт-Петербург, 1913-С. 1665.

⁶² Собрание законов и распоряжений. 19 мая 1930. № 26. С. 286-289; «Правда». 16 марта 1936 г.

⁶³Сталин И.В. Соч. Т. 14 (I). С. 76-77, 101; «Правда», 31 декабря 1935 г.

⁶⁴ Там же. 23 сентября 1935 г.

⁶⁵ Там же. 8 октября 1935 г. Ягода, имевший звание «генеральный комиссар госбезопасности», подписал приказ о форме одежды и знаках различия офицеров НКВД («Правда». 5 января 1936 г.). Офицерам предписывалось носить форменные брюки синего цвета (как брюки жандармских офицеров в царской России).

⁶⁶ «Правда*. 7 сентября 1936 г. Звание «Заслуженный мастер спорта» было учреждено в 1934 году.

⁶⁷ «Правда». 4 сентября 1935 г. и 11 апреля 1936 г.

⁶⁸ Собрание законов и распоряжений. 28 февраля 1934 г. № 10. С. 135-137

⁶⁹ Например, по свидетельству Н. Мандельштам (Мапс/еЫат N. Норе АдатЫ Норе. Р. 231) выплаты в конвертах практиковались уже в середине 30-х годов, если не ранее.

⁷⁰МалотовВ.М. Статьи и речи, 1935-1936 гг. М., 1937. С. 225.

⁷¹НааеН/ ТЬе 1тр1етепгагюп оГ Изе Ки.чыап ТаЫе оГ Капка Оипп8 Пае Е^КГеепПа Сешигу. «Пае 51ау|С

КеУ|ет-’.>,)ипе 1970, по. 2. Р. 286-287. К!Ж1;»1р ?•

⁷² «Известия». 6 июля 1934 г.

⁷³ «Правда». 7 ноября 1935 г. В «Бюллетене оппозиции» (№ 43, апрель 1935 г.. С. 10-1 1) Троцкий назвал Заславского «совершенным типом наемного буржуазного клеветника», который в Гражданскую войну печатался в белогвардейских изданиях в Киеве, а в 1923 г. оказался на платформе советской власти. Троцкий напомнил, что в написанных в 1917 г. статьях Ленин неоднократно упоминал «Заславского и подобных ему подлецов*.

⁷⁴ «Правда». 7 мая 1935 г. *.:/

⁷⁵ Там же. 17 декабря 1935 г О высказывании Маяковского см Гпй'Ле;^М Ки.-,мап С'1 л.чысч ш ЗОУ1С11аск-е(5. N53-1», 19б2. Р. 12.

⁷⁶ Воспоминания руководителя ансамбля А. Александрова в «Правде» (16 января 1939 г.).

⁷⁷ Там же. 10 ноября 1935 г.

⁷⁸ Там же. 10 ноября 1936 г.

⁷⁹СУНоиА. Бесге! Н|5Гогу... Р. 35-36. _______—-----------

⁸⁰СигБзз]оЬп 5Ь. ТЬе Кизмап СКигсК апй (Не 5оу1с( 51асе. С1оисемег, Мал*, 1965. Р 250-267; ПтасЬе^ИД. Ке11§1ол |п 5оУ|е( Кияыа, 1917-1942. N33, 1942. Р 38-45. Оценка Ярославским количества верующих приведена Тимашевым по публикации Ярославского «Об антирелигиозной пропаганде» (М., 1937).

⁸¹ТШазЬеД'Ы.З. КеП§юп 1п 5оу1е! Кима. Р. 46.

⁸² «Правда». 22 апреля 1936 г.

⁸⁵ «Правда». 26 ноября 1936 г. Следует, однако, заметить, что статья 124 «сталинской Конституции» гарантировала гражданам свободу отправления религиозных культов и свободу антирелигиозной пропаганды. Очевидный отказ к праве религиозной пропаганды явился ущемлением прав по сравнению с советской Конституцией 1918 г., гарантировавшей «свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды». См.: История советской Конституции (в документах) 1917-1956. М., 1957.С. 145,174-

⁸⁴Платонов С.Ф. Смутное время. Пг, 1923. С. 15.

⁸⁵АШопои-Оихеу'епко А. ТЪе "Пте о{ 5га1т: Ропгая о( а Тугаппу. N.33, 1981. Р. 223. Р. Медведев утверждает, что в 1926 году Сталин сказал в узком кругу: «Не забывайте, что мы живем в России, которой правили цари. Русским нравится, когда во главе государства стоит один человек» (МеЫиеЫеи Ксу А. Ье1 Н15(огу 1ис1§;е... Р. 435).

⁸⁹ Выступление 15 февраля 1935 г. (сообщение в «Правде» 13 марта 1935 г.), см. таюке. Сталин И В. Соч. Т. 14(1). С. 53-54.

⁸⁷ О колхозной демократии // «Правда*. 2 апреля 1935 г.

⁸⁸ «Правда». 30 марта 1936 г. Категорический тон как решения, подписанного просто «Центральный Комитет», так и редакционной статьи свидетельствует о личном вмешательстве Сталина.

⁸⁹ «Правда». 23 апреля 1935 г.

⁹⁰ Там же. 25 июня 1935 г. Участие в поездке Ягоды можно объяснить тем, что канал строился заключенными, и за строительство отвечал НКВД.

⁹¹ «Правда». 27 октября 1935 т:,Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 121. ^

⁹²Демченко Мария. Я была со Сталиным // «Правда». 11 ноября 1935 г.

⁹³ Там же. 1 июля, 7 июля и 5 октября 1935 г.

⁹⁴ Там же. 29 апреля 1936 г. О решении опубликовать избранные сочинения Сталина см. там же.

⁹⁵ «Правда». 29 января и 1 февраля 1935 г.

⁹⁶ЕЬгенЬигц 1 Метод* 1921 -1941- С1еуе1апс1,1964.Р. 323-324.

⁹⁷ Резолюция ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. «О преодолении культа личиости и его последствий». Справочник партийного работника. М., 1957 С. 330.

⁹⁸ «Историк-марксист», 1935- № 10(50). С. 140.

⁹⁹ «Правда». 14 и 20 января 1934 г.

ю° Микоян С. Слуга // «Комсомольская правда». 21 февраля 1988 г. По данным другого источника (Яо-повБ. иОтюковВ. Бериевщина // «Труд». 26августа 1989г.) некий Бедия, подлинный автор, был уничтожен.

¹⁰¹ «Правда». 29 июля 1935 г. В дальнейшем все цитаты из статьи Берия приводятся по тексту, напечатанному в «Правде» 29 июля — 5 августа 1935 г. В 1939 г. статья, озаглавленная «К истории большевистских организаций на Закавказье», вышла отдельной брошюрой четвертым изданием с изменениями.

¹⁰² «Правда». 10 августа 1935 г. ^И

¹⁰³ Политический дневник, 11, 1965-1970. Амстердам, 1975. С. 217; цит.: М. Горький и советская печать. Архив Горького. X. Кн. 1. С. 260. См. также: Костиков В. Иллюзион счастья // «Огонек*. 30 декабря — 6 января 1990 г. № 1. С. 14.

¹⁰⁴Мес/сеАеиКоуА. Ые^ Ра§е5 Ггот ;Ье РоНпса! Вюдгарйу оГ5та1т 1п ЗГаНгпзт; Еяяауя т Ныопса! ЕпГег-ргеганоп» / Ей. КоЬегГ С. Тискег. N.33, 1977. Р. 207 п.

¹⁰⁵ВагЬи&еН. 5(аПп: А№^у''Х^,огк15еепТ11гои811 Опе Мап. 1гап* Ууууап НоПапб. N.33, 1935. Р 45,60.

^,0Й 1ЫЛ Р. 277, 278.

¹⁰⁷ «Правда». 5 декабря 1935 г. Сказано наконференции колхозников 4 декабря. V'"^{1 1}

¹⁰⁸СШеА. КеГигп Ггот Ше Ш5К, 1гапз. ОогсчЬу Вивзу. N.33, 1937. Р. 45-46. ' ‘ ¹'*

Сталин и фашизм

Политика Народного фронта

Победа фашизма в Германии служила целям внешней политики Сталина, но дальнейшее распространение фашизма никоим образом не отвечало его политическим замыслам. Появление новых фашистских режимов в Европе могло не только нарушить ее деление на два противостоящих лагеря, которое было ему на руку, но и поставить СССР перед лицом смертельной опасности нападения коалиции фашистских государств. Во что бы то ни стало нужно было организовать отпор агрессивным устремлениям гитлеровцев и не допустить падения демократических правительств в европейских странах, прежде всего во Франции, традиционно игравшей главенствующую роль в антигерманских союзах. Настало время отказаться от левацкой политики, расчистившей Гитлеру путь к власти. Теперь Сталин решил через Коминтерн сориентировать коммунистов других европейских стран на то, чего он не позволил немецким коммунистам, — выступить единым фронтом с другими рабочими партиями против фашизма за сохранение демократии.

Круто меняя позицию Коминтерна, Сталин нашел ценного помощника в лице болгарского коммуниста Георгия Димитрова. В 1933 г., когда был подожжен рейхстаг, Димитров находился в Берлине. Нацисты обвинили его в поджоге, арестовали и судили в Лейпциге. На процессе Димитров держался стойко, отверг все обвинения и из обвиняемого превратился чугъ ли не в обвинителя. Поведение Димитрова на суде снискало ему международную славу. Советское правительство предоставило ему гражданство СССР, немцы выпустили его из тюрьмы, и в конце февраля 1934 г. Димитров приехал в Москву, убежденный в необходимости изменения политики мирового коммунистического движения. В середине марта Димитрова принял Сталин, в продолжительной беседе участвовал также его представитель в Коминтерне Мануильский. После встречи Мануильский доверительно сказал Димитрову: «Ваша встреча со Сталиным будет иметь историческое значение» *. Димитрова ввели в состав Политической комиссии Исполкома Коминтерна, где он включился в работу по определению новой тактики и привлечению зарубежных коммунистов к подготовке предстоящего VII конгресса Коминтерна².

С разгромом немецких коммунистов на первый план среди компартий европейских государств выдвинулась Французская коммунистическая партия. Естественно, деятельности французских коммунистов и положению дел во Франции, самом влиятельном из свободных от фашизма европейских государств, придавалось особое значение, тем более что после антидемократической вылазки правых экстремистов в Париже 6 февраля 1934 г. многие французы осознали опасность усиления фашизма у себя дома. В мае 1934 г. пропаганду за создание объединенного антифашистского фронта повела «Правда». В редакционной статье прозвучал призыв, с одобрения лидера ФКП Мориса Тореза, к объединению всех антифашистских сил. Был помещен антифашистский манифест Горького «Пролетарский гуманизм»³. В июне конференция ФКП в Иври утвердила линию на объединение с другими левыми партиями на антифашистской основе. В июле ФКП подписала соглашение о блоке с Французской социалистической партией — это было первое из многочисленных подобных соглашений между коммунистами европейских стран и другими левыми партиями.

Незадолго до кантональных выборов во Франции в октябре 1934 г. Торез сделал еще один значительный шаг к расширению коалиции антифашистских сил, выступив с призывом к социалистам-радикалам (партии среднего класса и зажиточного крестьянства) присоединиться к блоку двух левых партий. С социалистами коммунисты блокировались еще в 1921-1923 гг., но создание единого блока с «буржуазной» партией было отходом от ленинской теории и практики, ставшим возможным только потому, что своей политикой Народного фронта Сталин не преследовал революционные цели, а стремился поставить барьер на пути фашизма. В личном разговоре с Торезом в 1933 г. Сталин целиком и полностью одобрил его политику, назвав ее исключительно смелой и отвечающей духу ленинизма. Он выразил свое одобрение Торезу, который, по его словам, подобрал «новый ключ» к будущему⁴. На самом деле этот новый ключ подобрал сам Сталин.

Официально политика Народного фронта была принята VII конгрессом Коминтерна, состоявшимся в июле-августе 1935 г. в Москве. Около 500 делегатов представляли 65 коммунистических партий. По вопросу о новой линии Коминтерна выступил Димитров, избранный генеральным секретарем. В своем выступлении он подчеркнул огромную разницу между буржуазно-демократической формой правления и фашизмом, «открытой террористической диктатурой самых реакционных, самых шовинистических, самых империалистических элементов финансового капитала». Тем самым с социал-демократии в какой-то степени снималось прежнее сталинское клеймо (подразумевалось, что фашизм и социал-демократия — «близнецы, а не антиподы» и социал-демократия «объективно является умеренным крылом фашизма»)⁵. Теперь задача коммунистических партий состояла в защите демократической формы правления в европейских странах от угрозы фашизма на путях объединения усилий с социал-демократическими партиями и создании по мере возможности широких антифашистских народных фронтов. Коммунисты должны были поддерживать правительства единых или народных фронтов, а возможно, и входить в состав таких правительств. На конгрессе много говорили о патриотизме, но, по мнению некоторых исследователей, это был самый «русоцентристский» из всех конгрессов Коминтерна, поскольку в конечном счете получалось, что главная задача зарубежных коммунистов — обеспечить безопасность СССР даже в тех договорах, которые он мог впоследствии заключить с империалистическими колониальными державами⁶. Этот конгресс оказался также и наиболее подготовленным по нужному сценарию. Один делегат от финской компартии, отмечая отсутствие настоящего обсуждения и дебатов, впоследствии писал, как ораторы зачитывали заранее проверенные тексты своих выступлений, полных дифирамбов Сталину. Финский коммунист писал, что, наблюдая все это, он невольно вспоминал III конгресс Коминтерна — тогда, в 1921 г., в зале кипели жаркие споры, никто не читал речей по бумажке⁷

Сталин дал установку для этого конгресса, удостоил его своим присутствием и был избран в президиум. От выступления он, однако, воздержался. Ни в ходе конгресса, ни после него он не высказал публично своего отношения к новой политике Коминтерна, что больше походило на молчаливое согласие, чем на активную поддержку⁸. Помимо стремления затушевать отказ от прежнего сектантского курса, сдержанность Сталина объяснялась его нежеланием подчеркивать свою личную заинтересованность в проведении новой политической линии — это может повредить его закулисной дипломатии, которую он готовился проводить по отношению к Берлину.

Поскольку главной темой конгресса было объединение коммунистов с другими антифашистскими силами, официальная задача этой организации (развитие коммунистического движения во всем мире и содействие мировой революции) отошла на второй план. Тем не менее Димитров в своем выступлении заявил, что, хотя коммунисты готовы оказать поддержку парламентарным демократическим правительствам единого фронта, «окончательное спасение» может обеспечить только советская власть. Этого заявления, а также участия американских делегатов в работе конгресса оказалось достаточно, чтобы США предъявили Москве официальный протест, обвиняя ее в нарушении данного Литвиновым от имени СССР обязательства не вмешиваться во внутренние дела США. (В свое время США пошли на дипломатическое признание СССР при условии гарантий невмешательства последнего в их внутренние дела⁹). В противоположном политическом лагере Троцкий с негодованием обрушился на конгресс, назвав его «ликвидационным конгрессом III Интернационала», а политику Народного фронта — «политикой прострации»¹⁰. Вскоре Сталин невольно подтвердил это заявление Троцкого, заявив в беседе с Роем Говардом, что Советский Союз никогда не вынашивал замыслов добиться мировой революции¹¹.

Политика СССР в 1936 г., когда в Испании и Франции пришли к власти правительства Народного фронта, казалось, вполне соответствовала этому сталинскому высказыванию. По результатам выборов в феврале 1936 г. в Испании было сформировано пользовавшееся поддержкой коммунистов правительство Народного фронта из либералов и социалистов во главе с Мануэлем Азаной, на майских выборах 1936 г. во Франции при поддержке коммунистов победили социалисты и радикалы, сформировавшие правительство Народного фронта во главе с социалистом Леоном Блюмом. Еще до того, как он сел в кресло премьера, по стране прокатилась беспрецедентная по размаху и характеру (рабочие отказывались покидать территорию предприятий) волна забастовок. С точки зрения Сталина, желавшего видеть Францию сильным и политически стабильным государством, эта волна представляла немалую угрозу. В интервью корреспонденту «Пти паризьен» Литвинов заявил, что Франции ни в коем случае не следует допускать ослабления своей военной мощи, и выразил надежду, что стране удастся избежать дальнейших внутренних потрясений, которые благоприятствуют Германии в ее агрессивных устремлениях¹². Когда число забастовщиков достигло двух миллионов, Торез, несомненно выполняя волю Сталина, дал указание парижским коммунистам прекратить забастовку. ФКП выдвинула лозунг «Народный фронт — не революция», и массовая забастовка сошла на нет благодаря усилиям коммунистов.

:¹ чу- а-ОТ*Ъ>

Двойная дипломатия

Сталинская политика Народного фронта проводилась параллельно с переориентацией внешнеполитического курса — теперь усилия дипломатов были направлены на обеспечение коллективной безопасности. Поворотным пунктом стало вступление СССР в Лигу Наций (сентябрь 1934 г.). Таким образом, Москва объединила усилия с державами, подписавшими соглашение в Версале, — членами той самой организации, которую Малая Советская Энциклопедия именовала «опасным инструментом, направленным своим острием против страны диктатуры пролетариата». Вступление в Лигу Наций позволило СССР активизировать усилия по сколачиванию антигерманских группировок европейских государств.

Изменить дипломатический курс Сталина побудили не только опасения дальнейшего распространения фашизма, но и действия самих немцев. На первых порах Гйтлер проявлял сдержанность во внешнеполитических вопросах, но, утвердив свою власть в Германии, он повел себя на международной арене достаточно вызывающе и бесцеремонно. В начале 1934 г. антисоветская направленность внешней политики Германии проявилась, в частности, в характере германо-польских отношений. В 1933 г. фактический диктатор Польши маршал Пилсудский по неофициальным каналам изъявил желание достичь взаимопонимания с Москвой, а также пытался зондировать отношение Франции и Великобритании к перспективе превентивной войны против гитлеровской Германии, пока она еще не накопила достаточных сил для эффективного ответного удара. Двадцать шестого января 1934 г., убедившись, что положительного ответа не будет, он заключил с Гитлером пакт о ненападении. Хотя Пилсудский немедленно направил своего министра иностранных дел в Москву с заверениями в отсутствии у Польши каких-либо враждебных намерений в отношении СССР, Сталин едва ли мог сомневаться в том, что по крайней мере со стороны Гитлера этот шаг имел антисоветскую направленность¹³. В марте 1934 г. в Москву прибыли представители концерна «Крупп» и расторгли пятилетний контракт, предусматривавший обучение советских специалистов и поставки машин и стали. В конце марта с целью выяснить, насколько серьезны происходящие перемены, Москва предложила Берлину выступить с совместным заявлением по вопросу о независимости Прибалтийских государств. В середине апреля Берлин ответил отказом. Неслучайно именно в апреле СССР всерьез повел переговоры с Францией о заключении договора о дружбе и взаимопомощи.

Тем не менее Сталин не отказался от идеи нового широкомасштабного Бреста — дипломатии сталкивания лбами империалистических держав в новой европейской войне, с тем чтобы Москва, сохраняя нейтралитет в ожидании полного истощения сил воюющих сторон, могла в удобный момент вмешаться и создать «социалистическое окружение». Об этом свидетельствует его письмо в Политбюро от 19 июля 1934 г., в котором он возражает против предложения ответственного редактора журнала «Большевик» Адоратского поместить в специальном выпуске журнала, посвященном двадцатой годовщине начала Первой мировой войны, статью Энгельса «Внешняя политика русского царизма», написанную в 1890 г. Анализируя тогдашний процесс образования враждебных группировок европейских государств, Энгельс предсказал, что противостояние должно закончиться большой войной. Что касается России, Энгельс утверждал, что ее история еще со времен царствования Екатерины II — это история беспрерывных притязаний на мировое господство иностранцев-авантюристов, в разное время фактически правивших империей, людей одаренных, но неразборчивых в средствах, которых он назвал «новым иезуитским орденом» и «тайным обществом».

В написанном в 1934 г. письме (впервые опубликованном в «Большевике» в мае 1941 г.) Сталин утверждал, что Энгельс ошибочно объяснял экспансионизм России скорее амбициями кучки авантюристов, чем ее стремлением добиться более благоприятного стратегического положения и получить выход к морям для развития внешней торговли. Энгельс, продолжал Сталин, преувеличивал роль России, когда утверждал, что уничтожением царизма можно было бы предотвратить войну. По Энгельсу выходило, что война буржуазной Германии против царской России была бы войной освободительной — а как же политика Ленина? Ведь когда началась Первая мировая война, Ленин не выступил с поддержкой ни одной из воюющих сторон, он боролся за то, чтобы война между соперничающими блоками империалистических держав положила начало революционным гражданским войнам в воюющих странах. Ссылаясь в середине 30-х годов на позицию Ленина во времена Первой мировой войны, Сталин подразумевал, что Москва должна придерживаться политики неучастия в грядущей второй империалистической войне, причем эта война, дабы Москва могла извлечь из нее какую-то пользу должна быть затяжной, а для этого обе стороны должны быть достаточно сильными.

Начавшиеся в апреле 1934 г. советско-французские переговоры сопровождались попытками создать «восточное Локарно» — восточно-европейскую систему коллективной безопасности, связывающую гарантиями взаимопомощи СССР, Польшу, Чехословакию, Финляндию, государства Балтии, а также Францию и Германию. Все усилия оказались бесплодными из-за противодействия сначала Германии, а затем и Польши. Тем не менее 2 мая 1935 г. Москва и Париж подписали двусторонний договор, а спустя две недели подобный договор о взаимопомощи был подписан СССР и Чехословакией. По договору СССР принимал на себя обязательство в случае нападения на Чехословакию какой-либо страны оказать Чехословакии помощь, после того как соответствующая помощь будет оказана Францией. В мае 1935 г. в Москву прибыл министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. В коммюнике переговоров отмечалось, что Сталин выразил «полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности»¹⁴. Поскольку давней традицией коммунистов было отказывать в парламентской поддержке правительствам буржуазных государств в их военных приготовлениях, сталинское заявление стало сенсацией. Французские коммунисты прекратили кампанию протестов против намерения правительства увеличить срок действительной военной службы с года до двух лет. От Литвинова, читавшего «Майн кампф», Сталин знал о давнем замысле Гитлера завоевать сначала Францию, а затем выступить против России. Сталин хотел видеть Францию сильным в военном отношении государством: если Гитлер действительно, как надеяся Сталин, начнет с Франции, желательно, чтобы у нее было достаточно сил для длительного сопротивления.

Примерно теми же соображениями Сталин руководствовался в своей политике в отношении Великобритании. В конце марта 1935 г. в Москву прибыл Антони Иден, тогдашний лорд-хранитель печати. Иден, незадолго до того посетивший Берлин вместе с министром иностранных дел Джоном Саймоном, оказался первым западным государственным деятелем высокого ранга, удостоенным личной встречи со Сталиным. Проинформировав Литвинова о только что имевшей место встрече между ними и Гйтлером, Иден был приглашен в Кремль, где его принял Сталин в присутствии Молотова, Литвинова и советского посла в Великобритании Майского. У Идена сложилось мнение о Сталине как о человеке, хорошо информированном, спокойном («после д-ра Салазара самый спокойный диктатор из всех, с кем мне когда-либо приходилось говорить»), склонном машинально что-то рисовать, внимательно слушал собеседника. Сталин произвел на Идена впечдтление прагматика, личность которого без всяких видимых усилий с его стороны завораживала собеседника. Его острый ум, пишет Иден, внушал уважение, а внешняя любезность «не могла скрыть неумолимую безжалостность»¹⁵.

Сталин начал с того, что спросил Идена, не считает ли он, что в Европе сложилась ситуация «не менее, а может быть, и более тревожная, чем в 1913 г.». Когда Иден ответил, что, на его взгляд, положение в Европе скорее «неспокойное», чем «тревожное», Сталин заметил, что, по его мнению, дело обстоит гораздо хуже: в 1913 г. имелся только один потенциальный агрессор, т. е. Германия, тогда как теперь налицо два агрессивных государства — Германия и Япония. Немцев Сталин охарактеризовал как великий и способный народ, который, естественно, не может смириться с унизительной Версальской системой. У Идена создалось впечатление, что Сталин, «возможно, лучше понимает точку зрения Германии, чем Литвинов, так как он не столь щепетилен и не питает к нацистам той ненависти, которую, будучи евреем, несомненно, должен питать Литвинов». Сталин заявил, что нужна некая «система пактов», чтобы сдерживать агрессивность немцев. Подойдя к стенной карте, он «дружеским тоном сделал несколько замечаний по поводу мощи и влияния столь небольшого островного государства, как Великобритания». Таким образом он дал понять, что положительно расценивает сам факт существования Британской империи и важность ее сохранения. Как бы советуя Идену не принимать за чистую монету антибольшевизм Гитлера, Сталин заговорил о двойственности германской политики. В подтверждение Сталин, во-первых, упомянул о германском кредите в 200 млн марок, предложенном советскому правительству, и о выраженном немцами пожелании заключить крупные контракты на поставки военного снаряжения, и, во-вторых, сказал, что немцы пустили в ход версию, будто замнаркома обороны Тухачевскиий встретился с Герингом и предложил ему предпринять кое-какие меры против Франции¹⁶.

Упоминание Сталиным Тухачевского в пронацистском контексте изумило и озадачило Идена — ведь 31 марта, когда британский визитер еще находился в Москве, в «Правде» появилась резкая антинацистская статья Тухачевского. Ссылаясь на «Майн кампф», автор утверждал, что нацисты ставят перед собой цель территориальных завоеваний в России и сопредельных с ней странах, а демонстративные антисоветские шаги Гйтлера называл удобной ширмой, за которой тот развивает свои реваншистские планы в отношении Запада и Юга. По подсчетам Тухачевского, численность германской армии летом 1935 г. должна была составить 849 тыс. солдат и офицеров — на 40% больше, чем во французской армии, и немногим меньше, чем в Красной Армии (949 тыс. человек). Сам тон статьи усиливал ее зловещий смысл, что, вероятно, было направлено (с ведома Сталина) на то, чтобы убедить Идена в необходимости системы коллективной безопасности. Статья не должна была остаться незамеченной, поэтому на следующий день ее перепечатали «Известия» и «Красная звезда». В германском посольстве статья вызвала настоящий переполох — сменивший Надоль-ного на посту посла граф фон Шуленбург переслал статью в Берлин и выразил свое возмущение тем, что государственный и военный деятель столь высокого ранга «позволил себе называть дутые цифры в целях антигерманской пропаганды». Следует отметить, что Сталин лично отредактировал первоначальный текст статьи и несколько смягчил особенно резкие выражения¹⁷

Уверенный в том, что грядущая война будет войной моторов, Тухачевский представлял ее как последовательный ряд наступательных операций силами крупных танковых и моторизованных соединений. Он не сомневался, что именно так будет действовать Гитлер, и настаивал на скорейшем техническом перевооружении Красной Армии и усилении ее моторизованных войск. Тухачевский считал, что Гитлер хочет успокоить Францию, чтобы она не наращивала свою военную мощь. Он был уверен, что Гйтлер лелеет планы реванша на Западе и замышляет агрессию против СССР. В 1936 г. Тухачевского и Литвинова направили в Лондон для участия в похоронах короля Георга V. Советский маршал произвел весьма благоприятное впечатление на британских военных и государственных деятелей. Им импонировало не только его знание иностранных языков и умение держаться тактично и с достоинством, но и его компетентность в военных вопросах. «..Дружественные беседы, которые Тухачевский вел с рядом влиятельных лиц, могут, возможно, рассматриваться как знаменующие новый период в отношениях между Англией и СССР», — отмечала «Манчестер гардиан» 1 февраля 1936 г.¹⁸ Возвращаясь в СССР, Тухачевский встретился в Париже с генералом Гамеленом и посетил ряд военных объектов. Вскоре по возвращении в Москву Тухачевский стал первым заместителем наркома обороны.

В сентябре 1936 г. начальник Управления внешних сношений Наркомата обороны М. Геккер в беседе с сотрудником посольства Великобритании, командиром авиационного крыла королевских ВВС Коллиером назвал Францию нестабильной страной и сказал, что обеспечить мир в Европе можно только заключением англо-советского союза¹⁹ Также в сентябре Ворошилов в беседе с генерал-майором А.П. Уэвеллом, главой группы британских военных наблюдателей на маневрах РККА, заявил, что в скором времени Германия начнет войну и Великобритании следует ускорить приготовления, «особенно что касается армии». Германия, продолжал Ворошилов, уже несколько лет назад могла напасть на СССР, и тогда у нее были некоторые шансы на успех. Теперь же СССР готов к отпору, «и, когда Германия это поймет, она может обратить оружие против менее подготовленных Франции и Англии»²⁰.

Избранная Сталиным дипломатия коллективной безопасности и коминтер-новская тактика Народного фронта способствовали такому ходу событий, который вел к войне в Европе. Главной целью оставалось сохранение хороших отношений с Германией. Сталин по-прежнему надеялся, что в войне, которая станет своего рода повторением Первой мировой войны, Германия и демократические государства Запада будут сражаться до взаимного истощения всех сил. СССР, сохраняя нейтралитет, будет тем временем накапливать силы и, дождавшись удобного момента, вступит в войну, что позволит распространить советскую власть далеко на Запад. Для успеха всего замысла необходимо, чтобы война была затяжной. Будучи хорошо информированным о росте военной мощи гитлеровской Германии, Сталин поэтому хотел, чтобы Великобритания и Франция также были сильными в военном отношении государствами. Этим объясняются его советы западным государственным деятелям не медлить с переоснащением вооруженных сил и указания французским коммунистам содействовать росту военной мощи Франции²¹.

Взяв на вооружение дипломатию коллективной безопасности, Сталин сознательно преследовал цель добиться образования в Европе сильной военно-политической коалиции, главную роль в которой играли бы Франция и Великобритания. Однако, как будет видно из дальнейшего, он не хотел участия СССР в этой коалиции, когда война наконец начнется.

Нарком иностранных дел Литвинов был отличным исполнителем сталинского замысла. Будучи «западником», он искренне верил в дипломатию коллективной безопасности и поэтому одинаково убедительно выступал как на переговорах, так и на крупных международных форумах, таких, как заседания Лиги Наций в Женеве. После Второй мировой войны Я.З. Суриц, советский полпред в Германии в середине 30-х годов, рассказал Эренбургу, как в 1936 г. его вызвали в Москву на совещание. Докладывал Литвинов. Выслушав Литвинова, Сталин положил ему руку на плечо и сказал: «Вот видите, мы можем прийти к соглашению», на что Литвинов ответил: «Ненадолго»²².

Гитлер своей дипломатией разыгрывал карту антибольшевизма в стремлении угодить западным державам, дабы они молча взирали на возрождение военного потенциала Германии. Так, в марте 1935 г., вскоре после того как стало известно, что в Германии восстановлены военно-воздушные силы и идет призыв на военную службу с целью формирования 36 дивизий, Гитлер принял прибывших с визитом Саймона и Идена. В ходе двухдневных переговоров он настаивал на правомочности военных приготовлений, неоднократно обрушивался с нападками на СССР и предлагал Великобритании свою поддержку в обмен на возврат бывших германских колоний²³. Тогда же он публично заявил, что Германия не имеет претензий к Франции и вообще не строит никаких агрессивных планов в отношении западных соседей. Таким образом, у Сталина были основания рассуждать так: если Гитлер не останавливается перед использованием антибольшевизма в своих целях, почему бы Сталину не добиваться своего с помощью антифашизма?

Тем временем во французской и особенно в британской дипломатии все более явственно просматривалась тенденция к улучшению отношений с Германией, которую Гйтлер, естественно, поощрял. Создание антигерманской коалиции стало для Сталина задачей первостепенной важности. На подписание франко-советского договора Гитлер ответил речью 21 мая 1935 г., в которой заверил всех соседей Германии в отсутствии у нее агрессивных намерений (кроме Литвы, так как в Мемеле якобы притесняли немцев), обрушился с нападками на Советскую Россию как на государство, где господствует диаметрально противоположное национал-социализму учение, и в заключение заявил, что Германия предлагает Франции руку мира и дружбы. Летом и осенью 1935 г, Лаваль предпринял ряд шагов, направленных на сближение с Германией. В июне 1935 г, британское правительство без каких-либо консультаций с другими державами заключило двустороннее военно-морское соглашение с Германией, по которому в нарушение Версальского договора последней разрешалось иметь военный флот в размере 35% британского²⁴. В январе 1936 г. военный атташе германского посольства в Лондоне намекал в военном министерстве генералу Диллу, что если не будет достигнуто взаимопонимание между Великобританией и Германией, то возможно германо-советское сближение²⁵. В то время британское правительство и само подумывало о достижении взаимопонимания с Германией; было даже принято решение создать при кабинете специальную комиссию «для изучения возможностей общего взаимопонимания с Германией». Государственному секретарю по военным вопросам Даффу Куперу было рекомендовано отклонить переданное полпредом Майским приглашение советского правительства посетить СССР с официальным визитом²⁶.

Влиятельные круги во Франции и особенно в Великобритании зондировали возможность направить официальную дипломатию в русло сближения с Германией. Гитлер нашел британского друга в лице лорда Лотиана, который посетил Германию и, вернувшись, поместил в «Лондон тайме» статью, в которой утверждал, что новая Германия желает не войны, а лишь «подлинного равенства». Германии нет нужды завоевывать другие страны и народы, писал автор статьи в «Лондон тайме», именно в силу ее приверженности идее расового превосходства немцев²⁷. Цель лорда Лотиана и многих других была ясна: склонить Гитлера к походу на Восток. Самнер Уэллс, заместитель государственного секретаря в 1937 г., впоследствии писал: «В предвоенные годы многие представители промышленного и финансового капитала в демократических странах Запада и в США были убеждены, что война между СССР и гитлеровской Германией, если она начнется, будет отвечать их интересам. Они были уверены в поражении Советской России, которое приведет к общему краху коммунизма. Что касается Германии, они считали, что она выйдет из войны настолько ослабленной, что еще долгие годы не сможет реально угрожать остальному миру»²⁸.

Седьмого марта 1936 г. Гитлер решился на рискованный шаг — ввел войска в Рейнскую демилитаризованную зону. В то время вермахт еще не имел достаточно сил, чтобы противостоять французской армии. Озабоченное перспективой кардинального нарушения равновесия сил, французское правительство поставило вопрос о вооруженном противодействии, но Лондон отговорил французов от вмешательства²⁹. Таким образом, стремление Великобритании к взаимопониманию с гитлеровской Германией привело к попустительству Гитлеру в столь критический момент.

В Москве внимательно следили за ходом событий. Западные державы проводили двойственный внешнеполитический курс — так же поступал Гитлер, да и Сталин не отставал. Последний возобновил свой курс на сближение с Германией еще до вышеупомянутых событий и проводил его параллельно политике создания антигерманской коалиции коллективной безопасности. Зная о намерении Гитлера разделаться с Францией до похода на Восток, Сталин не мог не понимать, что у него на руках козырная карта в дипломатической игре: возможность убедить Германию в нейтралитете СССР в случае ее войны против западных держав. Назначением нового германского посла фон Шуленбурга Москва тут же воспользовалась для зондажа отношения Берлина в плане улучшения отношений между СССР и Германией. На церемонии вручения верительных грамот 3 октября 1934 г. Калинин выразил надежду на нормализацию отношений между обеими странами и добавил, что не стоит придавать слишком большое значение газетной шумихе. Народы обеих стран, заявил Калинин, «во многом зависят друг от друга» и смогут найти пути к восстановлению дружественных отношений³⁰. В ноябре новый полпред СССР в Германии Я.З. Суриц заявил чиновнику МИДа Германии, что «недоверие Советского Союза к Германии может рассеяться и общая атмосфера может стать более спокойной, но только лишь на реалистичной основе...»³¹.

Восьмого мая 1933 г., т. е. через шесть дней после подписания франко-советского пакта, Литвинов в беседе с Шуленбургом выразил надежду, что за этим пактом последует «общий пакт» с участием Германии. Этот общий паст, сказал Литвинов, «приведет к улучшению отношений с Германией, которое советское правительство считает теперь возможным и желательным»³². В конце весны 1935 г. советник германского посольства Густав Хильгер, родившийся в России, приехал в Киев, где германский консул дал прием в его честь. Среди приглашенных был председатель исполкома Киевского облсовета Василенко. Многие рабочие, сообщил Василенко Хильгеру, недоумевают, почему партия проводит теперь такую политику по отношению к Германии, которая всего лишь стремится сбросить цепи Версаля. Им непонятно, почему советское правительство вместо оказания помощи Германии заключает договоры с ее притеснителями. «Одним словом, — продолжал Василенко, — политика Литвинова для масс неубедительна, и история скоро расставит все по местам. Ведь глупо Советской России вступать в союз с таким загнивающим государством, как Франция! Только дружба с Германией может обеспечить мир. Кому какое дело до расовой теории национал-социализма?»³³. Столь сведущий в советских делах человек, как

Хильгер, не мог, конечно, не понимать, что подобные высказывания советского официального лица исходили вовсе не от «масс».

Ключевую роль в сталинской дипломатии играло советское торгпредство в Берлине, обеспечивавшее канал связи между Москвой и Берлином помимо Наркомата иностранных дел и Литвинова. Глава торгпредства в период 1936-1937 гг. Давид Канделаки не скрывал, что имеет прямую связь со Сталиным и пользуется его доверием. Вскоре после назначения Канделаки главой торгпредства германо-советские переговоры о торговле, тянувшиеся еще с середины 1934 г., успешно завершились, и 9 апреля 1933 г. Канделаки и рейхсминистр экономики Яльмар Шахт подписали новое торговое соглашение. По соглашению Москва обязалась выплатить половину полученного кредита в 200 млн марок золотом и иностранной валютой, а вторую половину — товарами. В соглашении также оговаривалось, что Москва разместит дополнительные заказы на сумму в пределах 200 млн марок и оплата германским фирмам будет осуществляться на основе нового пятилетнего кредита от консорциума германских банков³⁴.

Дело приняло иной оборот, когда в июне 1935 г. (именно в июне Германия заключила военно-морское соглашение с Великобританией) Шахт заявил о возможности увеличения советско-германского товарооборота посредством кредита в 500 млн марок на десять лет. Канделаки незамедлительно отправился с этой новостью в Москву. Сталин истолковал предложение как политически значимый шаг, заявив на заседании Политбюро: «Вот видите, разве Гитлер может думать о войне с нами, если предлагает такие займы? Не может этого быть»-⁴⁵. Вернувшись в Берлин, 15 июля Канделаки явился к Шахту, чтобы передать ему ответ из Москвы. Теперь акции Канделаки возросли еще больше, ведь только что он получил в Москве орден Ленина «за выдающиеся заслуги, энергию и инициативу в области внешней торговли»³⁶. Он сообщил Шахзу, что изложил его предложение Сталину, Молотову и наркому внешней торговли Розенголь-цу. Принципиальных возражений нет, но было высказано пожелание повременить до завершения уже выполняемой торговой программы. Шахт позднее докладывал: «После некоторого замешательства Канделаки выразил надежду, что, может быть, есть возможность улучшить советско-германские политические отношения». Шахт ответил, что по таким вопросам советскому правительству следует обращаться в МИД через своего полпреда³⁷

Несмотря на это, Сталин продолжал демонстрировать готовность к налаживанию дружественных отношений с Германией. Немцам дали понять, что столь известные их недоброжалатели, как Литвинов и Тухачевский, мешать не будут. В конце октября 1935 г., к удивлению отбывающего на родину советника германского посольства фон Твардовски, на прощальном приеме появился Тухачевский (несомненно, с ведома Сталина). В разговоре с военным атташе генералом Кёстригом, продолжавшемся около часа, Тухачевский высоко оценил германскую армию и сказал, что, как коммунист и военный, далекий от политики, он надеется на будущее сотрудничество СССР и Германии. В донесении начальству об этом разговоре фон Твардовски отметил, что Тухачевский считается самым влиятельным военачальником в РККА после Ворошилова и «известен своими профранцузскими настроениями»³⁸. Вскоре после этого на банкете по поводу празднования 7 ноября Литвинов предложил тост за германского посла и выпил «за возрождение нашей дружбы»³⁹.

Затем, как бы в ответ на предложение Шахта, с дружественными инициативами выступило посольство СССР в Берлине. В беседе с чиновником германского МИДа 2 декабря 1935 г. советник посольства Сергей Бессонов завел речь о целесообразности уменьшения напряженности отношений между Германией и СССР и сказал, что расширение торгово-экономических связей могло бы дать толчок процессу нормализации отношений. Неделей позже он поинтересовался мнением фон Твардовски о возможных путях к такой нормализации⁴⁰. Суриц заговорил с фон Твардовски о том же, когда последний явился к нему с визитом вежливости. Советский полпред спросил, что можно сделать для улучшения советско-германских отношений, какой политический эффект могло бы иметь расширение и укрепление торгово-экономических связей между СССР и Германией, есть ли возможности развития культурных связей и не следует ли ему лично активизировать свою деятельность в Берлине. Суриц также подчеркнул, что Литвинова не следует считать противником улучшения советско-германских отношений⁴¹. В беседе с представителем германского МИДа 20 декабря Бессонов выразил оптимизм в отношении советско-германских переговоров о торгово-экономических связях и затронул тему советско-германского пакта о ненападении, которая, по его словам, уже обсуждалась неофициально в начале 1935 г.⁴² В конце ноября — начале декабря такого рода попытай зондажа неоднократно делались через германское посольство в Москве и генеральное консульство в Тифлисе, где с консулом беседовал на эту тему сотрудник Нарко-миндел Георгий Астахов⁴³.

Гитлер счел все эти жесты доброй воли преждевременными и никак не реагировал на сталинский зондаж. Об улучшении отношений с СССР, тем более о заключении пакта о ненападении, не могло быть и речи, пока он не разыграл до конца свою антибольшевистскую карту. Ввод войск в Рейнскую зону усилил позиции Германии и расчистил путь для дальнейших шагов — аннексии Австрии и оккупации Чехословакии. Только осуществив эти шаги, он будет готов к войне против Запада — вот тогда настанет время пойти навстречу мирным инициативам Востока. Несомненно, Сталин все это понял и принял к сведению. Его действия, однако, свидетельствовали о том, что Москва не заставит долго себя ждать, когда Берлин будет готов к сближению.

Чтобы исключить всякие сомнения на этот счет, Сталин публично разъяснил свою позицию устами Молотова, который дал интервью французскому журналисту, интересовавшемуся отношением советского правительства к занятию Рейнской зоны немецкими войсками. На вопрос француза о том, наблюдаются ли в СССР тенденции к сближению с Германией, советский премьер ответил, что «в определенных кругах советского общества есть тенденция к непримиримому отношению к теперешним правителям Германии, которые беспрестанно выступают с речами, исполненными враждебности к Советскому Союзу. Однако главная тенденция, определяющая политику советского правительства, основывается на признании возможности улучшения советско-германских отношений»⁴⁴. I .м>. « :.Ч9 *«Н'Л

•Яр С) «••>!

-Я -чк

Поддержна республиканцев в Испании ^:Ф

В Испании, где расслоение общества на богатых и бедных было особенно явным, победа Народного фронта на выборах привела к резкому обострению социальной напряженности. В июле 1936 г. группа генералов расквартированных в Марокко войск во главе с Франсиско Франко подняла мятеж, положивший начало трехлетней Гражданской войне.

Мятежников можно было бы смять довольно быстро, если бы они не получали помощь от Италии, Германии и Португалии. Республиканцы иностранной помощи не получали и остро нуждались в оружии и обученных военных кадрах. Премьер-министр Франции Блюм был не в состоянии помочь испанским республиканцам оружием, так как против таких поставок возражали англичане, да и во французском кабинете министров не было единства по этому вопросу. Ему оставалось только предложить политику всеобщего невмешательства, которое якобы приведет к прекращению военных действий, когда у противоборствующих сторон истощатся запасы оружия и боеприпасов⁴⁵. Германия и Италия присоединились к образованному в Лондоне комитету, призванному проводить в жизнь политику невмешательства, но не прекратили военную помощь мятежникам. Естественно, такая политика оказалась неэффективной.

Советский Союз не мог не реагировать на сложившееся положение. Новая тактика Коминтерна предусматривала поддержку именно таких «буржуазных демократий», каким было правительство Народного фронта Испании. Сталин понимал, что, если с немецкой и итальянской помощью мятежные генералы захватят власть в этой стране, позиции Франции как основного государства в свободной от фашизма части Европы существенно ослабнут, зато усилится тяготение к Германии небольших европейских государств, и без того возросшее в связи с безнаказанным вводом германских войск в Рейнскую зону. Помимо прочего, безучастно взирая, как немцы и итальянцы расправляются с республиканской Испанией, Москва едва ли могла рассчитывать, что в дальнейшем Гитлер будет считаться с СССР как с сильной державой.

Нужно было действовать, но действовать так, чтобы не вызвать отрицательной реакции Франции и Великобритании. Более того, следовало побудить эти страны оказать военную помощь испанским республиканцам. На первых порах Сталин ограничился гневным осуждением мятежа в советских газетах, которые клеймили позором Франко и его фашистских пособников. Заявлено было о поддержке политики невмешательства, в Испанию пошла помощь от советских общественных организаций в виде продовольствия и медикаментов. Когда стало ясно, что Италия, Германия и Португалия игнорируют политику невмешательства и мятежники явно одерживают верх, Сталин решился на более действенную помощь республиканцам. На специальном заседании Политбюро в конце августа 1936 г. он предложил план «осмотрительной интервенции». Через два дня в Нидерландах Кривицкий получил через специального курьера указание задействовать всю агентуру и все наличные ресурсы для закупки и доставки оружия в Испанию. Во избежание обвинений в прямом участии в испанских событиях Сталин отдал приказ всем советским гражданам в Испании держаться «вне досягаемости артиллерийского огня»⁴⁶.

Уже в середине октября в Испанию были тайно переправлены самолеты, другое вооружение и военнослужащие, которые прибыли как раз вовремя, чтобы помочь изнемогавшим республиканцам удержать Мадрид. В оплату советской военной помощи в Россию отправился золотой запас Испании — 7800 ящиков с золотом на сумму 518 млн долл.⁴⁷ Присланные из СССР примерно 500 иностранных коммунистов образовали ядро добровольческой интербригады, общая численность которой колебалась от 30 до 50 тыс. бойцов — французов, немцев, итальянцев, поляков, американцев, англичан, бельгийцев, славян из балканских государств⁴⁸. Интербригаду возглавил Эмиль Клебер, якобы натурализованный канадец. Его настоящая фамилия — Штерн. Он родился в Буковине, имел советское гражданство. Штерн был сотрудником военной разведки, работал также инструктором в военных училищах Коминтерна⁴⁹.

Советским посланником в Испанию Сталин направил Марселя Розенберга, но вся ответственность за испанскую операцию была возложена на Артура Ста-шсвского, поляка по происхождению и бывшего советского военного, официально исполнявшего обязанности торгового представителя в Барселоне. Вся деятельность Коминтерна контролировалась НКВД, главным резидентом которого в Испании был Никольский, он же Швед, он же Лёва, он же Орлов⁵⁰. Советскими военнослужащими в Испании, которых было 500-600 человек, включая участвовавших в боях летчиков и танкистов, командовал генерал Ян Берзин (Кюзис Петерис) — бывший начальник Разведуправления РККА. Доминирующее влияние Москвы в делах испанских республиканцев объяснялось не числом советских граждан, принимавших непосредственное участие в событиях, а тем, что Москва была главным источником военных поставок и имела своего агента в лице испанской коммунистической партии⁵ *.

В середине октября 1936 г. Сталин направил приветственную телеграмму главе испанских коммунистов Хосе Диасу, в которой говорилось, что трудящиеся Советской России считают своим долгом помогать «революционным массам» Испании. Действительно, то, что происходило в контролируемой республиканцами части страны, особенно в Каталонии, где большим влиянием пользовались анархисты-синдикалисты и партия коммунистического толка, называвшая себя «Партидо обреро де унификасьон марксиста», можно было назвать социальной революцией. Своим лозунгом «Война и революция неразделимы» они утверждали, что такие революционные меры, как рабочий контроль над производством, наилучшим образом воодушевляют людей сражаться до победного конца. Подобная установка отнюдь не отвечала политическим планам Сталина, связанным с дипломатией создания антигерманской коалиции в Западной Европе.

О желании Сталина видеть Испанию Народного фронта «буржуазным государством» говорит письмо от 21 декабря 1936 г., подписанное Сталиным, Молотовым и Ворошиловым. Московские менторы советовали премьеру Ларго Кабальеро не пренебрегать экономическими интересами испанских крестьян, воздерживаться от конфискации имущества мелкой и средней буржуазии, привлекать на сторону правительства представителей нелевых республиканских партий и не допускать посягательств на имущественные интересы иностранцев⁵². Что касается испанских коммунистов, им Москвой предписывалось оставить мысли о революции, «пока не выиграна война»⁵³. Полная победа, однако, едва ли отвечала целям дипломатии Сталина— скорее ему нужно было предупредить или хотя бы оттянуть падение республиканского правительства Испании⁵⁴.

Маска антифашизма

Для Сталина было характерно стремление убивать двух зайцев одним ударом. Так и теперь его внешняя антифашистская дипломатия пригодилась для внутренней политики чисток. В частности, Сталин решил, что обвиняемые на готовившемся процессе должны оказаться прислужниками нацистской Германии, а весь заговор — троцкистско-фашистским. Следователи НКВД получили указание заставить Зиновьева, Каменева и других подследственных признаться в связях с гестапо.

Причину, побудившую Сталина принять такое решение, нетрудно понять — предстоял ряд открытых процессов, в которых обвиняемыми будут хорошо известные за рубежом революционеры. Если удастся представить виднейших обвиняемых фашистскими наймитами и в дальнейшем ставить на множество репрессируемых клеймо фашистов, террор примет вид политической антифашистской акции профилактического характера — его эффект на общественные круги, включая влиятельных либералов и левых заграницей, будет не таким шоковым.

Следуя такой тактике, Сталин, усиленно стремился придать советскому государству видимость оплота демократии, гуманизма и культуры в противоположность нацистской Германии. Когда зарождался Народный фронт, он позаботился о том, чтобы ораторы на I съезде советских писателей в 1934 г. говорили об СССР как о твердыне гуманизма и надежном защитнике культуры от нацистского варварства. То же самое на разные лады твердили представители СССР и иностранные коммунисты на Международном конгрессе писателей в защиту культуры, состоявшемся в Париже в июне 1935 г.

Среди делегатов были такие знаменитости, как Андре Жид, Генрих Манн, Андре Мальро и Олдос Хаксли. Членами советской делегации, которую возглавлял быстро идущий в гору сталинский выдвиженец Александр Щербаков, были Илья Эренбург (один из организаторов конгресса), Алексей Толстой, Михаил Кольцов, Владимир Киршон и некоторые другие литераторы. В то время как в СССР изымали из библиотек книги, советские писатели присоединяли свой голос к требованиям иностранных поборников сохранения культурного наследия. В то время как люди без шума исчезали в тюрьмах и лагерях, становясь жертвами тихого террора, проводимого под видом проверки партийных документов, посланцы Москвы противопоставляли «социалистический гуманизм» Советского Союза государственному терроризму нацистской Германии. И в то время как в Берлине Канделаки и другие советские дипломаты прощупывали нацистских бонз на предмет заключения с ними политической сделки, маститые советские литераторы обличали фашизм в Париже. Впрочем, они могли лишь смутно сознавать ту роль, в которой они выступают в этой темной политической игре Сталина.

Главной уловкой Сталина, призванной замаскировать террор, стала новая Конституция. В феврале 1935 г. Сталин выдвинул идею перемен в сторону демократизации, и вскоре была назначена конституционная комиссия под его председательством. На первом заседании комиссии в июле было образовано двенадцать подкомиссий, из них две во главе со Сталиным: подкомиссия по общим вопросам и подкомиссия по подготовке проекта Конституции⁵⁵. Проект, написанный Я.А. Яковлевым, А.И. Стецким и Б.М. Талем с учетом поступивших предложений, обсуждался в середине апреля 1936 г. в течение четырех дней с участием Сталина и Молотова. Сталину не понравилась формулировка статьи 125, согласно которой СССР — это «государство свободных трудящихся города и деревни». Ему хотелось подчеркнуть факт построения социализма, поэтому записали, что СССР — «социалистическое государство рабочих и крестьян». Сталинский популизм выразился в добавлении двух положений: во-первых, крестьянам-единоличникам (которых было еще около миллиона) и ремесленникам-кустарям дозволялось заниматься сельским хозяйством и ремеслами; во-вторых, гарантировалось право личной собственности и наследования доходов, сбережений, личных домов, приусадебных участков и личных вещей⁵⁶. С другой стороны, Сталин забраковал положения о праве законодательной инициативы и свободе научного эксперимента⁵⁷. В конце апреля подкомиссия по подготовке проекта в составе Сталина, других членов Политбюро, Вышинского, Литвинова и Бухарина собралась для подведения итогов проделанной работы. Проект, одобренный ими, был рассмотрен на совместном заседании Политбюро и конституционной комиссии в полном составе 15 мая, одобрен пленумом ЦК в начале июня и опубликован для всенародного обсуждения 12 июня 1936 г.

В беседе с Роем Говардом в марте 1936 г. Сталин заявил, что новая Конституция будет «самой демократической Конституцией из всех существующих в мире». Она будет предусматривать всеобщее равное и прямое избирательное право при тайном голосовании. Кандидаты будут выдвигаться не только от коммунистической партии, но и от всевозможных непартийных общественных организаций, а живая избирательная процедура и борьба на выборах станут «хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти»⁵⁸. Как только проект был опубликован, печать окрестила его «Сталинской Конституцией» и взахлеб трубила о том, что сталинская Конституция — «самая демократическая» в мире. Всенародное обсуждение проекта Конституции дало трубадурам культа великого кормчего новую тему для славословий. Радек, например, писал, что «зодчий социалистического общества стал строителем социалистической демократии»⁵⁹. Конституция была принята съездом Советов 23 ноября 1936 г. В тот день «Правда» поместила на первой странице изображение даровавшего народу Конституцию вождя в виде возвышающегося над всей советской страной колосса.

Согласно прежней Конституции, принятой в 1924 г., рабочие получили больше голосов, чем крестьяне (в отношении 5:1), причем тайного голосования не было — голосовали поднятием руки. Такая «советская демократия» официально ставилась выше «буржуазной» парламентской демократии, так как выгодно отличалась от последней своим открытым классовым пролетарским характером. С точки зрения классического большевизма всеобщее равное и прямое избирательное право при тайном голосовании было шагом назад, и Троцкий, конечно, не замедлил бичевать новую Конституцию и даровавшего ее вождя. Он писал, что сталинское государство уже не имеет права называться «советским», ибо в нем нет больше диктатуры пролетариата. Растворяя рабочих в общей массе населения, новая Конституция упраздняет Советы с целью замены «прогнившей» советской власти «бонапартизмом на плебисцитарной основе», — заявил Троцкий и едко добавил, что плебисцитаризм прошел длинный путь развития — от Наполеона III до Геббельса⁶⁰.

Такова была оценка Троцкого. В России, однако, когда в 1935 г. Сталин объявил о своих планах демократизации и обновления Основного закона, если и не было подлинного ликования, как утверждает Л. Фишер, то, во всяком случае, у очень многих появилась какая-то надежда на перемены⁶¹. Сообщением о намерениях пойти по пути демократизации и привлечения к подготовке проекта новой Конституции таких людей, как Бухарин и Радек, Сталину удалось, по крайней мере на первых порах, многих убедить в том, что теперь, когда угроза со стороны гитлеровской Германии становится все более очевидной, он всерьез решил принять меры к некоторой демократизации общества. Во всяком случае, когда в 1935 г. в СССР приехал выдающийся французский писатель Ромен Роллан, Горький с большим оптимизмом говорил ему о том, что в СССР скоро будет новая, демократическая Конституция⁶².

Однако окончательный текст Конституции никак не подтверждал сталинского прогноза борьбы на выборах между якобы соревнующимися кандидатами в члены Верховного Совета (так теперь называли Съезд Советов). Статья 126 впервые узаконивала монополию одной партии на руководящую роль, ибо, согласно этой статье, ВКП(б) — «руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Тем самым утверждалось, что парторганизация в любом государственном учреждении или общественной организации может и должна контролировать деятельность данного учреждения или организации. Получалось, что выдвинутые, скажем, заводом, колхозом или больницей кандидаты предварительно должны быть одобрены парторганизацией, которую партийная дисциплина обязывала выполнять указания вышестоящих партийных органов. Таким образом, за последними было решающее слово — сколько кандидатов требуется по тому или иному району и кого именно нужно выдвинуть в кандидаты.

Особое внимание привлекли положения о гражданских правах, автором которых считается Бухарин. Статья 125, нечто новое в Конституции, гарантировала гражданам свободу слова, печати, собраний, уличных шествий и демонстраций, но лишь «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». В журнале «Большевик» это уточнение подчеркивалось особо и отмечалось, что статья 125 «имеет своей целью дальнейшее укрепление диктатуры рабочего класса»⁶³. Подобным образом сводились на нет гарантии и других гражданских прав и свобод. В статье 112, явившейся вкладом Вышинского, говорилось о независимости судей, которые «подчиняются только закону». Но суд был государственным институтом, и судьи обязаны были выполнять указания соответствующих партийных органов. Казалось бы, статья 127, согласно которой никто не мог быть арестован иначе как по решению суда или с санкции прокурора, гарантирует неприкосновенность личности, однако предшествующая статья о всеобъемлющем партийном контроле превращала эту гарантию в фикцию.

Как бы то ни было, Сталину удалось мобилизовать усилия десятков тысяч первичных парторганизаций по всей стране и таким образом вовлечь народные массы в организованное обсуждение проекта Конституции. С момента его обнародования 12 июня и до принятия окончательного текста 5 декабря 1936 г.на заводах, в колхозах, организациях и учреждениях было проведено 458 441 собрание по обсуждению проекта Конституции. В собраниях приняли участие почти 40 млн граждан, предложивших 83 571 изменение и дополнение⁶⁴. Выступая на съезде Советов 25 ноября, Сталин отклонил некоторые предложения о поправках как носящие преходящий характер или касающиеся отдельных действующих законов, а не Основного закона страны. Еще часть предложений он отклонил как ошибочные или незначительные по смыслу. Например, ссылаясь на то, что интеллигенция является не классом, а «прослойкой», Сталин отклонил предложение об упоминании интеллигенции как третьего класса в статье 1, согласно которой СССР определялся как двухклассовое «социалистическое государство рабочих и крестьян». Были приняты, однако, предложения об образовании Наркомата оборонной промышленности, о прямых выборах не только в Совет Союза Верховного Совета, но и в Совет Национальностей и еще ряд предложений такой же или меньшей значимости⁶⁵.

Двадцать шестого мая, в разгар всенародного обсуждения проекта Конституции, был опубликован для «широкого обсуждения» проект законодательства о семье. По новому семейному законодательству запрещались аборты (кроме случаев, когда рождение ребенка представляло опасность для жизни или здоровья матери), устанавливались государственные пособия для многодетных матерей (для имеющих семерых детей — ежегодное пособие в размере

2 тыс. руб. в течение пяти лет за каждого следующего ребенка, а для имеющих одиннадцать детей или более — единовременное пособие в размере 5 тыс. руб. при рождении каждого следующего ребенка и ежегодное пособие в размере

3 тыс. руб. в течение четырех лет), предусматривались меры по расширению сети родильных домов, яслей и детских садов и увеличивалась госпошлина за оформление развода. Все это очень напоминало семейное законодательство нацистской Германии и фашистской Италии⁶⁶. Новое законодательство затрагивало одну из важнейших сфер человеческой жизни; к тому же вся атмосфера всенародного обсуждения Конституции побуждала людей высказывать свое мнение, поэтому в газеты потоком пошли письма. В большинстве городов по-прежнему остро стояла жилищная проблема, противозачаточные средства были ненадежны, или их вовсе не было — неудивительно поэтому, что очень многие критически высказывались насчет предполагаемого запрещения абортов. «Категорическое запрещение абортов поставит перед молодежью дилемму: либо абсолютное половое воздержание, либо риск погубить учебу, сломать жизнь>>, — писала замужняя женщина-инженер, мать пятилетнего сына. «Очень часто мотивом аборта является именно отсутствие квартиры. Если бы в проекте постановления был пункт о предоставлении комнаты чете, ожидающей ребенка, вопрос ставился бы иначе», — писала студентка, подписавшаяся К.Б. Возражая К.Б., некая Г.Ф., учащаяся Института красной профессуры, писала, что «...она подходит к вопросу о рождении ребенка как к частному вопросу». В письме одной колхозницы говорилось, что забеременевшей кормящей матери нужно разрешить сделать аборт. Другая женщина, мать пятерых детей, писала, что государственные пособия должны выдаваться уже начиная с пятого ребенка, так как «вырастить пятерых — нелегкая работа»⁶⁷

Обсуждение проекта постановления о семье оказалось более живым и демократичным, чем обсуждение проекта Конституции, — речь шла о насущных жизненных интересах почти каждой семьи, высказывались мнения и «за», и «против». Конечно, дискуссию умело направляли в требуемое русло. Из огромного потока писем в «Правду» и «Известия» печатались лишь немногие, и создавалось впечатление, что мнение сторонников запрещения абортов явно перевешивает. Естественно, в редакционных комментариях также приводились доводы в пользу нового законодательства. Некоторые письма в поддержку проекта нового законодательства были подписаны государственными деятелями, но в основном шли от колхозного крестьянства, тогда как авторами писем «против» были главным образом служащие, студенты и рабочие. Побывавшей в редакциях московских газет жене Луиса Фишера разрешили ознакомиться с подборками писем — оказалось, что корреспонденций в поддержку проекта постановления было так мало, что ее публиковали практически всю, зато ненапечатанными оставались сотни писем «против», и это были письма не только от студенток, балерин, фабричных работниц и домохозяек, но даже от неграмотных крестьянок, диктовавших письма своим детям, школьникам⁶⁸.

Обсуждение прикрыли уже через месяц, и постановлением от 27 июня 1936 г. новое законодательство о семье вступило в силу; причем в проект было внесено лишь одно небольшое изменение: пособия назначались с рождением шестого и десятого ребенка, а не седьмого и одиннадцатого. Таким образом людей лишили одной из немаловажных свобод, данных им Октябрем, и каждому сколько-нибудь интеллигентному человеку становилось ясно, сколь мало значили все официальные разговоры о социалистической демократии. Некоторые выражали свое негодование — конечно, только в кругу родных и друзей. Многие женщины, лишившись возможности избавиться от нежелательной беременности, кончали жизнь самоубийством. По словам Мориса Хиндуса, который в момент вступления в силу нового законодательства был в Тифлисе, из книжных магазинов и киосков неожиданно исчезла литература о контроле за рождаемостью. На яростные нападки Луиса Фишера на новый закон в разговоре с наркомом здравоохранения Г.Н. Каминским последний ответил просто: «Хозяин говорит, что нам нужно больше детей»⁶⁹

Тем временем проект новой Конституции уже нарекли «Конституцией социалистического гуманизма». В подтверждение газеты ссылались на конституционно закрепленные права на труд, отдых, образование, медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение по старости, а также равенство полов. Подчеркивалось, что в отличие от фашистских государств новая советская Конституция провозглашает равенство всех граждан независимо от расы и национальности. Тем не менее в печати звучали и националистические нотки. «Русская культура», — писала «Правда» в редакционной статье, сыграла громадную роль в развитии многочисленных народов, освобожденных Октябрьской революцией. «И русские рабочие, русские трудящиеся могут лишь гордиться тем, что именно на их долю выпала честь помочь трудящимся других национальностей стать подлинно свободными членами социалистического содружества народов — СССР»⁷⁰.

Эта редакционная статья появилась спустя несколько дней после опубликования критических замечаний Сталина, подписанных также Ждановым и Кировым, по поводу подготовки новых учебников истории. Замечания стали краеугольным камнем сталинской школы национализма в русской историографии. Почти тут же сталинская школа заявила о своем великорусском шовинизме, обрушившись на ответственного редактора «Известий» Бухарина, который якобы непатриотично отозвался о русском народе в статье, напечатанной 21 января 1936 г. и посвященной годовщине смерти Ленина. Бухарин писал о заслугах Ленина как основателя и Сталина как практического строителя нового высокоорганизованного общества смелых, энергичных и замечательно быстро работающих стахановцев — общества, разительно отличающегося от старой России с ее безалаберностью, азиатчиной и всеобщей леностью (обломовщиной — «страна Обломовых»). Спустя несколько дней в редакционной статье «Известий» было сказано, что русский народ — первый среди равных в Советском Союзе, что он связан братскими узами с нерусскими народами СССР, для которых в прошлом само слово «русский» означало жандарма, попа, жадного торговца, ассоциировалось с политикой, результатом которой были голод, болезни, вымирание, упадок национальной культуры⁷¹.

«Правда» гневно осудила «гнилой» взгляд Бухарина на старую Россию как на «страну Обломовых». Разве такая страна могла бы дать миру самый революционный отряд пролетариата — русских рабочих и самую революционную партию — большевиков? Могли ли в ней появиться такие гиганты, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев, Белинский и Чернышевский, Герцен и Добролюбов, Толстой и Горький, Сеченов и Павлов? А где же «русский революционный размах», который Сталин назвал основой большевистского стиля работы, где ленинизм, названный Сталиным «величайшим достижением русской культуры»? И для азербайджанцев, грузин, армян и рабочих других национальностей, плечом к плечу с русскими боровшихся за дело революции, слово «русский» означало вовсе не только лишь, как утверждали «Известия», жандарма, попа или торговца⁷².

Вполне возможно, что именно в связи с этой статьей в «Правде» и критическими замечаниями Сталина, Жданова и Кирова по поводу новых учебников истории сотрудника советского полпредства Андрея Смирнова спросили в германском МИДе, что означает рост националистических тенденций в Советской России⁷³. Естественно, нацистов должен был беспокоить рост подобных тенденций в стране, которую они считали будущим противником, — ведь по собственному опыту нацисты знали, какой мощной силой может стать национализм в его крайних проявлениях. Летом и осенью 1936 г. тенденции к росту русского национализма в СССР стали еще более заметными.

Усиливающийся террор в стране больше, чем что-либо другое, указывал на фальшь сталинской позы антифашиста. В заключение своего выступления 2 5 ноября Сталин заявил, что новая советская Конституция явится «обвинительным актом» фашизму. Он говорил о непобедимости социализма и демократии и о том, что Конституция будет иметь огромное моральное значение для всех, кто борется против «фашистского варварства», — это было сказано тогда, когда огромные территории от Урала до Восточной Сибири и от Крайнего Севера до карагандинских шахт в Казахстане уже покрылись густой сетью концлагерей, политизоляторов и поселений ссыльных, когда репрессии набирали размах и сталинский режим все больше становился (как и германский фашизм) террористическим режимом во главе с фюрером — Сталиным. В «Бюллетене оппозиции» депортированный из СССР в конце 1935 г. югославский коммунист Антон Силига писал о том, о чем знал не понаслышке: о ленинградцах, которых эшелонами увозили в Сибирь после убийства Кирова, о томившихся в изоляторах старых большевиках, а также о югославских и венгерских коммунистах, политзаключенных, автоматически получавших новые сроки заключения по окончании старых, о женщинах, которых заставляли становиться лагерными проститутками, и о многом другом⁷⁴.

В следующем номере того же журнала было напечатано открытое письмо Андре Жиду бельгийского писателя и революционера Виктора Сержа, которого после трех лет тюрьмы и ссылки выпустили из СССР в апреле 1936 г., после того как в 1935 г. съезд писателей в Париже потребовал его освобождения и Ромен Роллан обратился к Сталину с соответствующей личной просьбой⁷⁵. Серж писал о массовой высылке ленинградцев в начале 1935 г., об арестах многих тысяч коммунистов с большим партийным стажем, о переполненных концлагерях, о регламентации литературы сверху и литературном «мандаринате», пользующемся всеми благами жизни, в то время когда в тюрьмах и лагерях томятся такие выдающиеся представители культуры, как автор «Истории русской общественной мысли» критик и публицист Иванов-Разумник, поэт-символист Владимир Пяст, специалист по итальянскому фашизму Герман Сандомирский, инициатор подготовки первой Советской Энциклопедии Даниил Новомирс-кий, исследователь истории Гражданской войны Анышев, специалисты в области истории литературы Горбачев, Лелевич и Вардин, ленинградский профессор агрономии Федор Дингельштедт и социолог Григорий Яковин. «Мы боремся с фашизмом, — писал Серж в заключение. — Но как бороться с фашизмом, когда в тылу у нас столько концентрационных лагерей?»⁷^.

Бухарин, по всей вероятности, принял активное участие в подготовке проекта Конституции в надежде, что заложенные в ней демократические принципы, которые сейчас едва ли можно реализовать на практике, все же наметят демократический курс развития советской системы в существующей сейчас ситуации, когда необходима антифашистская внешняя политика, ориентированная на совместную борьбу с европейскими демократическими странами. От этой надежды он еще не вполне отказался и в феврале 1936 г., когда по инициативе Сталина решением Политбюро его направили в Париж во главе делегации из трех человек для переговоров с немецкими социал-демократами о приобретении некоторых документов из архивов Маркса и Энгельса, вывезенных из Германии с приходом гитлеровцев к власти⁷⁷. В Париже с Бухариным неоднократно беседовали меньшевики Федор Дан и Борис Николаевский — последний помог организовать вывоз документов из Германии и взял на себя заботу об их сохранности в Париже.

Как ответственный редактор «Известий» Бухарин просил Илью Эренбурга, с которым давно был в дружеских отношениях, стать собственным корреспондентом газеты в Париже. Много позже Эренбург вспоминал свои встречи с Бухариным во время пребывания последнего в Париже. Бухарин говорил Эренбургу, что, «может быть, это ловушка»⁷⁸. И действительно, когда судили Бухарина на процессе 1938 г., Сталин не преминул поставить ему в вину контакты с меньшевиками. В разговорах с ними Бухарин временами высказывал самые мрачные прогнозы-. Сталина он называл сатаной, говорил, что «он со всеми нами разделается» и «мы все обречены»⁷⁹. Все же, вероятно, он не терял надежду, что самого худшего удастся избежать. Бухарин все-таки надеялся на Конституцию, о которой он подолгу беседовал с Николаевским. В частности, он упомянул, что конституционной комиссией обсуждался вопрос о проведении выборов на состязательной основе, и говорил о «гуманистической» политике как о противоядии против фашизма. С теорией последнего он ознакомился, изучив брошюры, прихваченные во время однодневной остановки в Берлине на пути в Париж.

Вернувшись в Москву в конце апреля 1936 г., Бухарин не мог не осознать всю иллюзорность своих надежд и реальность наихудших опасений. Еще в марте стало известно, что не менее 300 тыс. человек были исключены из партии в ходе проверки партийных документов, а теперь шел обмен партбилетов. Даже в редакционных статьях о новой Конституции звучали зловещие нотки, как, например, в статье, опубликованной в журнале «Большевик»: «Нельзя думать, что проверка и обмен партийных документов окончательно очистили партию от врагов. Еще остались в партии законспирированные, затаившиеся, заклятые враги, еще не все двурушники разоблачены»⁸⁰. В это время Бухарин все еще продолжал вращаться в высших эшелонах власти благодаря своей работе в конституционной комиссии, оставаясь членом ЦК и ответственным редактором «Известий». Проживая в Кремле и постоянно общаясь с представителями советской элиты, он, возможно, прослышал о предстоящем судебном процессе, равно как и о советском зондаже в Берлине о возможном соглашении с нацистами.

Теперь Бухарин видел со всей определенностью, как за дымовой завесой всенародного обсуждения «самой демократической» Конституции Сталин коварно превращал советскую власть в некое подобие фашистского режима. В начале своей статьи, посвященной только что обнародованному проекту Конституции, Бухарин пояснил, что, говоря о фашизме, он подразумевает «террористическую диктатуру»⁸¹. Вскоре он предпринял смелую попытку сообщить читателям о происходящем в советской стране. Конечно, для этого ему пришлось привлечь все свое умение говорить эзоповым языком — подобно многим другим революционерам навыки иносказательной речи он приобрел еще при царизме. Шестого июля 1936 г. в «Известиях» появилась статья, озаглавленная «Маршруты истории», с подзаголовком «Мысли вслух». Эта статья — последняя из вышедших за подписью Бухарина.

Статья начиналась с восхваления сталинской Конституции, но затем речь шла о том, что «реальная история» идет сегодня не теми путями, которые предсказывались прежде. Некоторые «лжепророки» (автор тонко намекал, что главным среди них был Сталин) не смогли предугадать, что фашизм станет важнейшей международной проблемой. «Парадокс истории» заключается в том, что фашистские идеологи считают народные массы недочеловеками, но правителям, чтобы удержать власть, приходится обманывать народ, создавая иллюзию, что они едины с народом и действуют в его интересах. В действительности, в то время как социализм возвеличивает массы, обогащает содержание личности и повышает интеллектуальные функции, фашизм «создает обезличенную массу, со слепой дисциплиной, с культом иезуитского послушания, с подавлением интеллектуальных функций». Суть и основа фашизма — обман: «Сложная сеть декоративного обмана (и в словах и в действиях) составляет чрезвычайно существенную черту фашистских режимов всех марок и всех оттенков». В то время как лживая фашистская элита позволяет народу владеть средствами производства только лишь «духовно», для себя она предполагает владение «пушками», «аэропланами» и «землями на востоке Европы» не только в «духовном», но и в материальном смысле. Обман, однако, рано или поздно выплывет наружу: «Его воители думают получить себе историческую отсрочку, направив все в зиящую пропасть войны. Однако это и есть игра ва-банк, где они проиграют все».

Смысл этой написанной эзоповым языком антисталинской статьи, по сути, сводился к следующему: не следует принимать сталинскую Конституцию и ее демократическую фразеологию всерьез — это всего лишь декоративный фасад политического обмана, за которым Сталин, применяя методы широкомасштабных кровавых репрессий, ведет дело к установлению режима на манер фашистского, который не будет иметь ничего общего с марксистскими идеалами большевистской революции. Это будет всецело деспотический режим, основанный на полицейском терроре и подавлении интеллигенции («интеллектуальных функций»). Таким образом, Сталин стремится проложить путь к союзу с германскими фашистами. Такой союз разожжет Вторую мировую войну, в которой, по расчетам Сталина, СССР некоторое время участвовать не будет, продолжая, однако, производить пушки и самолеты и приобретая благодаря сговору с фашистами территории в Восточной Европе. Подобный план в конечном счете может привести только к катастрофе.

Вскоре появилась еще одна редакционная статья, объяснявшая, почему, по мнению Бухарина, сталинский план должен провалиться. Статья не была подписана, но некоторые ее особенности, например характерное цитирование из «Маскарада анархии» Шелли, выдавали авторство Бухарина. «Но было бы непростительной слепотой, — говорилось в статье, — не видеть, что именно страна Советов вызывает наиболее лютую ненависть разнузданных авантюристов». Другими словами, наивно было бы надеяться, что Гитлера можно будет долго удерживать от нападения на СССР. Автор обращался к правящим кругам Англии с призывом твердо держаться антинацистских позиций. Упрекая, в частности, лордов Лотиана и Лондондерри в раболепстве перед Гитлером, он вопрошал: «Каково спится сынам Англии на полях Фландрии?». Озаглавленная «Война и мир», эта редакционная статья появилась в «Известиях» 1 августа 1936 г. В том же месяце начался процесс, на котором прозвучали обвинения и в адрес Бухарина⁸².

Смерть Максима Горького

я

Горький умер 18 июня 1936 г. Поскольку никак нельзя было ожидать, что он присоединит свой голос к хору тех, кто поносил Каменева, с которым он был в дружеских отношениях, и к обвинениям в адрес других старых большевиков, суд над которыми вскоре должен был начаться, а его молчание в такой момент также поставило бы организаторов процесса в крайне неловкое положение, смерть Горького именно сейчас оказалась очень кстати для Сталина, о :• в .

Горький был потрясен убийством Кирова. В письме к писателю Константину Федину он, в частности, писал: «Очень я любил и уважал этого человека»⁸³. Когда произошло это злодеяние, Горький находился на лечении в Крыму. Поздно вечером 1 декабря 1934 г. к дому, где остановились Горький и его близкие, подкатил автомобиль с вооруженными охранниками. Все были удивлены. Никакой необходимости в охране Горького не было, поэтому напрашивалась мысль: «Хозяин охраняет не его от кого-то, а себя от него. Не дай бог старик возьмет да и отколет какой-нибудь номер... Поедет куда-то, выступит где-нибудь, скажет не то, что нужно хозяину»⁸⁴.

По возвращении в Москву надзор за Горьким усилился. Однажды к нему домой пришел известный писатель старшего поколения М. Пришвин, но секретарь Горького Крючков, которого многие считали человеком Ягоды, отказался его впустить. Оттолкнув Крючкова, Пришвин прошел в кабинет Горького и сообщил хозяину, что его не пускали. «Да ты разве не понимаешь, что я под домашним арестом?» — спросил Горький⁸⁵ Тем не менее он по-прежнему живо интересовался материалами, помещаемыми в трех основанных им журналах («Колхозник», «Наши достижения», «СССР на стройке»). Под предлогом плохого здоровья его ограничили в передвижении: он мог жить только дома в Москве, на подмосковной даче и время от времени в Крыму. Естественно, интересуясь новостями, он читал «Правду». Однако ему доставляли специально для него отпечатанные номера, в которых сообщения об арестах заменялись заметками об уловах крабов или о чем-нибудь в этом духе⁸⁶.

Состояние его здоровья требовало, чтобы зимой он находился в местности с теплым климатом. Есть сведения, что Горький обращался за визой, чтобы провести зиму 1933/36 г. в Сорренто, и получил отказ. Вместо Сорренто пришлось поехать в Крым. Незадолго до отъезда он жаловался Илье Шкапе, другу-журна-листу, через которого он держал связь с редакцией «Наших достижений»: «Окружили... Обложили... ни взад ни вперед! Непривычно сие!»⁸⁷ Вместе с Горьким в Крым отправился знакомый писательницы Галины Серебряковой, который позже рассказывал ей об этом отдыхе. По распоряжению врачей дверь комнаты Горького на ночь запиралась, чтобы он не выходил и не простужался. Однажды Горькому удалось перехитрить врачей: он вылез через окно в полночь и пошел гулять в сад. Знакомый Серебряковой видел, как Горький посмотрел в небо, подошел к дереву, обнял его и заплакал⁸⁸.

В Москву Горький вернулся 27 мая 1936 г. и занялся незавершенными произведениями. Первого июня он заболел гриппом. Начиная с 6 июня в газетах помещались ежедневные бюллетени о состоянии его здоровья — обычно такие публикации появлялись, когда в смертельном исходе не было сомнений. Восьмого июня больного навестили Сталин, Ворошилов и Молотов. К этому времени он был в состоянии написать на бумаге лишь несколько слов. Будучи уже неспособным и писать, он нашел в себе силы, чтобы произнести последние слова: «Конец романа — конец героя — конец автора»⁸⁹. Смерть наступила 18 июня, за два месяца до начала процесса Зиновьева-Каменева.

По официальному медицинскому заключению, Горький умер от остановки сердца, происшедшей вследствие продолжительной болезни легких. Заключение подписали семь врачей, в том числе двое видных специалистов из Кремлевской больницы — доктора Лев Левин и Дмитрий Плетнев. На показательном процессе в марте 1938 г. врачи заявили, что, являясь участниками антисоветского заговора, руководимого Бухариным и Рыковым, и действуя в соответствии с указаниями Ягоды, они умертвили Горького, назначая ему те лекарства, которые нужно, но в чрезмерных дозах. Левина приговорили к смертной казни, а

Плетнева — к 25 годам заключения как соучастника. Его расстреляли в 1941 г. Оба были посмертно реабилитированы.

О том, как умирал Горький, можно лишь гадать. Судя по опубликованным воспоминаниям свидетелей его последних дней, он умер естественной смертью. Однако, комментируя эти воспоминания, хранитель архива Горького в Московском институте мировой литературы им. М. Горького писал, что пока еще рано говорить о полной ясности в отношении его смерти⁹⁰.

Незадолго до смерти Горький просил своего друга Луи Арагона, французского писателя-коммуниста, срочно приехать в Москву, так как он хочет передать ему нечто важное⁹¹. Арагон прибыл в Москву 15 июня 1936 г., но за три последних дня жизни его друга он так и не смог его увидеть. Можно предположить, что хотел передать ему Горький: группой писателей, которым поручили разобрать архив Горького, был обнаружен его тайный дневник. Поспешно перелистав его, они замерли в молчании.

В дневнике якобы было написано, что ежели обыкновенную мерзкую блоху увеличить в столько-то тысяч раз, то получится самый страшный зверь на земле, с которым никто уже не в силах был бы совладать. Невероятные гримасы истории создают иногда и в реальном мире подобных чудовищ. Сталин является такой блохой, которую большевистская пропаганда и гипноз страха увеличили до невероятных размеров⁹².

Василий Бобрищев, редактор «Наших достижений», возглавлявший эту группу писателей, тут же позвонил в НКВД. Очень скоро оттуда приехали и забрали дневник, конечно взяв со всех присутствующих подписку о неразглашении. Хотя Горький перед смертью сообщил властям о своем желании, чтобы три основанных им журнала выходили по-прежнему и состав их редколлегии не менялся, не прошло и двух недель после его смерти, как журналы закрыли, а членов редколлегии и других близких к Горькому литераторов арестовали. Ягода, прочитав о выросшей до невообразимых размеров блохе, выругался и сказал: «Как волка ни корми, он все в лес глядит»⁹³.

Горького похоронили с почестями как великого советского писателя, а его дружба со Сталиным стала одной из советских легенд.

Примечания

¹Мего1]. Отнсгоу, ип гето1ийоппапе йе попе [етря. Рапз, 1972. Р. 184-187.

² См. документы о его деятельности: Новый документ Г. Димитрова // «Известия ЦК КПСС». 1989. № 3: ШириняКК. Из истории подготовки VII конгресса Коммунистического интернационала // «Вопросы истории КПСС». 1975. № 8. С. 50-61.

³ «Правда*. 23 мая 1934 г. О закулисной подготовке к перемене линии см.: Уаззал СеШ апс1 А1ЬеЛ. ТЪе

Мозсоу/ Опдтз оГ 1Ъе РгепсЪ «Рори1аг Ргоп!» //ТЪе Соппгкегп Н15(опса1 ЖвЪИвЪсз., ОгасЪкоУкЬ М.М. апйЬагКсЪ В., (ей). 51ап(огй, 1966; ВгошегОате1 К. ТЪе Неа^асоЬтя: ТЪе РгепсЪ Соттишм Рану апй 1Ъе Рори1аг Ргот. ЪЪаса, 19б8.СЪар.2. 4;. .^:-

⁴ ТЬогехМ. РИь йи реир1е. Рапз, 1960. Р. 102.

⁵ В статье, написанной в сентябре 1924 г. (см.: Сталин И.В. Соч. Т. 6. С. 282), определение фашизма Димитровым было приписано Сталину. См.:ЛейбзонБ.М., ШириняКК. Поворот в политике Коминтерна. М, 1965. С. 123.

⁶ОаисИпР. ТЪе Согппштз! МоуететГгогп Сопптегп ю СоттГогт. МУ, Ьопйоп, 1975,1, с. 189-191. ¹

⁷ТиоттепА. ТЪе Ве||5 оГ сЪе КгетНп: Ап Ехрепепсе т СоттипЬт. [гапз. Шу Ьето, ей. РИШ Негякапеп, Напоуег апй Ьопйоп, 1982. Р. 141, 142.

⁸Лейбзон Б.М., Шириня КК. Поворот... С. 308. Авторы также отмечают, что стенограмма заседаний конгресса не была опубликована.

⁹ ЦпИес! 51а(ез, 5(а(е Церагстепг Роге^п КеЫюпз оГ (Ье Цпией 5[а(ез, Шр1отайс Рарегз: ТКе 5оу|е1 Цпюп, 1933-1939. У7аз1пп{;1оп, 1952. Р. 218ГГ. Далее — 115 Роге^п Ке1апопз.

¹⁰ «Бюллетень оппозиции*. № 46, декабрь 1935 г. С. 5,7.

" «Правда», б марта 1936 г.

¹²СШисИпр. Соттитз! Моуетеш... Р. 201-203- ^у ■ДАГ.

¹³МгеЫатШ В. ТПе Коай (О Мозсозу // Кикига Еззауз / Е<± БеороИ Тугтапс!, МУ., 1970; РясЬег!.. Кизз1а’з Коас1 Ггот Реасе юУ7аг. Ы.У, 1969. Р- 234.

14

«Правда». 1бмая 1935 г.

¹⁵ЕЫепА Раст§[ТеШс[аСОГ5:ТПеМето1гзоГАшЬопу ЕОеп. Возсоп, 1962.Р. 170-171.

¹⁶ 1ЫЛ Р. 171-174. Опубликованные в последнее время немецкие документы свидетельствуют, что фактически нацистское руководство установило новые ограничения на торговлю с СССР в феврале 1935 г. Цпцес! 5[а1ез, 5;а(е Оераг1теп[, Эоситепсз оп Сегтап Роге1вп РоИсу, 1918-1945, 5ег. С, II, ^азЫпвюп Ц.С., 1959- Р 935-940,960-961. Далее - БОЕР.

¹⁷ Накануне войны (документы 1935-1940 гг.) // «Известия ЦК КПСС». 1990. № 1. С. 161-169.

¹⁸НитдлинЛ. Тухачевский. Биографический очерк. М., 1964. С. 179, 186. Автор замечает: «Естественно, эти беседы встревожили нацистское посольство в Лондоне и гитлеровскую разведку, которые видели в Тухачевском одаренного военного теоретика, а в будущем и командующего особо важным фронтом*. О деятельности Тухачевского в Лондоне см. также воспоминания И М. Майского в кн.: Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей и соратников. М., 1965. С. 227-230.

¹⁹ Сгеас Вппап, рогещп ОГПсе, Эоситетз оГ ВгтзИ Роге^п РоИсу/Киз5|а Соггеьропйепсе, донесение Д. Мак-Киллопа из Москвы в Форин Оффис (19сентября 1936 г).Далее — ЭВРР.

²⁰ 1Ы<± Донесение Мак-Киллопа Идену от 21 сентября 1936 г.

²¹ В книге «1п БшПп’з 5есге[ Бетсе» (МУ, 1939 Р- 20-21) в. Кривицкий, возглавлявший советскую военную разведку в Западной Европе в середине 30-х годов и впоследствии ставший невозвращенцем, утверждает (и автор настоящей книги присоединяется к этому утверждению), что Сталин проводил политику дипломатии коллективной безопасности и одновременно стремился к соглашению с Гйт-лером. Кривицкий считает, что якобы направленные на обеспечение коллективной безопасности действия Сталина в действительности имели целью лишь «произвести впечатление на Гитлера* и обеспечить успех тайных маневров, направленных исключительно на дальнейшее сближение с Германией. Конечно, желание «произвести впечатление на Гитлера» вполне могло быть одним из мотивов, которыми руководствовался Сталин, однако главным, по мнению автора настоящей книги, было стремление сколотить антигерманскую группировку западноевропейских государств.

²²ЕЪгепЬиг5 /. РоМ-УС^аг Уеагз, 1945-1954 / Тгапз. Тайапа БИепитпа, С1еуе1апс1 апй N. У, 1967. Р. 273- О взглядах Литвинова на внешнюю политику см.:ДеникеЮ. Литвинов и сталинская внешняя политика // «Социалистический вестник». Май 1952 г. № 5 (653). С. 84-87.

²³Ес1епА. РасЫд [Ие Октаюгз... Р. 148-153.

²⁴ ТПе БреесПез оГ Ас1о1Г Ни1ег / Е<1 №гтап Н. Ваупез, Ьопйоп, 1942, II. Р 1218-1247; ЧУетЪег# СегЪаЫЬ ТПе Роге)^п РоИсу о( НШеГз Сегтапу: О1р1отайс Кетокшоп 1п Еигоре, 1933-1936. СЫса^о апй Боп-Йоп, 1970. Р. 214-215, 219-

²⁵ ОВРР/Кизз1а Соггезропйспсе, письмо из Форин Оффис послу Чилстону от 24 января 1936 г.

²⁶ 1Ь1<± Письмо ДЕ. Сарджента государственному секретарю от 19 февраля 1936 г. Сарджент добавил, что бывший несколько дней назад проездом в Лондоне посол Буллитт сказал лорду Лотиану, что больше всего «парням из Кремля» хочется, чтобы европейские государства продолжали ссориться. Тогда, если повезет, будет европейская война и общий хаос, которые приведут к полной победе коммунизма. Сходное мнение Буллитт высказал в донесении, отправленном 19 июля 1935 г.: «Политика Советской России в Европе сводится к тому, чтобы поддерживать рознь между европейскими государствами и в то же время оттягивать войну, которая несомненно все-таки начнется, если в Европе не будет единства* // Б15 Роге1§п Ке1аиопз. Р. 226.

²⁷ «Бопйоп Тнпез». 31 января и I февраля, 1935.

²⁸'№е11е$ 5. ТВе Т|те Гог Оеалюп. N.V., 1944. Р. 321.

²⁹Кеппап Сеоще Р Кил5|а апс1 !Ье 'Х'ел! 11пс1егБепт апс! 5(а1т. М.У, 1960. Р. 286. Определенную роль сыграла и нерешиительность французского правительства (см.: УУетЬе>%. Роге^п РоИсу... Р. 254 ).

³⁰ ЭСЕР, 5ег. С. III. Р. 4 55- - -*-.**.

³¹ 1ЫД Р. 683.

³² ЭСЕР, 5ег. С, IV. Р. 138. Шуленбург писал: «Я слушал молча, без комментариев».

³³Нйууг С., МеуегА1/геВС. ТВе 1псотрайЫе АШел. N 3'., 1953. Р. 269

³⁴ 1Ы<± Р. 28-29 О немецких сведениях относительно прямого контакта Канделаки со Сталиным см. донесение Шуленбурга н Берлин от 20 февраля 1937 г. (Национальный архив. Ролик 282. Серия 397 Кадр 212218).

³⁵КпоИзк)' // ЗиНп’з 5есге[ Зетсе... Р. 15.0 высказывании Сталина Кривицкий узнал из сообщения одного из высоких чинов НКВД во время одного из своих приездов в Москву.

³⁶ «Правда». 12 июля 1935 г. Тем же указом, кроме Канделаки, пятеро сотрудников торгпредства были награждены орденами Трудового Красного Знамени.

³⁷ ЭСЕР, Зег. С. IV. Р. 453-454.

³⁸1Ы9.Р. 782-783. '• ли-V, „ЮД;

³⁹ 1Ы9. Р. 813. I 41 :а . Я

⁴⁰ 1Ы<± Р 870-871,897-898. т. гй м.-тдп.

⁴¹ 1ЫЙ.Р 898-899. .л.;--- ь.<-в-*»--

⁴² 1Ы6.Р. 931-933.

⁴³ Вайнберг (уРегпЬегц. Роге^п РоИсу. Р. 222, 222п) ссылается на сохранившиеся немецкие документы относительно этих контактов.

⁴⁴ Заявление от 19 марта 1936 г. .и

⁴⁵]аск$оп С. ТВе ЗрашзЬ КериЬНс ап9 Иге Ст1 ^аг, 1931-1939. Рппсеюп, 1965 Р 251—252.

⁴⁶Кпшяк)’ // ЗшБп’з 5есге[ Зетсе... Р. 80-81.

⁴⁷Войогеп В. ТЬе ЗратзБ КеУо1и[юП: ТРс ЬеП апс! [Пе 5!гищ;1е Гог Россе г Оиппд Иге С!\М ХХ'аг. СЬаре1 НШ, 1979. Р 144.

⁴⁸ВгоиёР, ТётгтеЕ. ТКе Кеуо1ибоп апс! !Ье САМ ХХ'аг 1п Зрат, [гап.ч. Топу 'Х'Ьке. СатЬпйце, Малз., 1979.

Р 376-377 ф|=.. ...>а.-;- ь

⁴⁹КпшКку'М. //ЗшШУзЗесге! Зетсе... Р. 97-98.

⁵⁽¹1Ь1<± Р. 82-83, Опасаясь репрессий, Александр Орлов остался за границей в 1938 г., жил под чужой фамилией в Северной Америке и раскрыл многое из того, что он узнал, будучи старшим офицером НКВД.

⁵¹Войогеп В. ЗрашзБ Кето1шюп... Р. 154.

⁵² «ТВе М.У. Т1те.ч», 4 июня 1939 г. Письмо было обнародовано бывшим послом республиканцев во Франции Луисом Араквистеном. Об антирсволюционном характере сталинской политики в отношении Испании см.: Са11е11 Оа/лВ Т. Соттитлт апб !Ье ЗратзЬ САМ №аг. Вегке1еу апс! Ьол Ап8е1ел, 1955. Р 211-212; С1аи9т Моуетепг.. I. Р. 239-242;Во11о1епВ. ЗрапАЬ КесоМюп... ранл I, И-,ОеШзсЬег1. ЗсаИп. МУ., 1966. Р. 424—425; ТгоИкуЕ ТБе ЗрапьлЬ Кеуо1иЦоп (1931-1939). 14.У, 1973. Р. 250 апб рал-

51 т.

⁵³ОпиеЦ С. Нотаде ю Са[а1оп1а. N.У., 1972. Р. 67.

⁵⁴ Хью Томас (ТЪотазН. ТВе ЗратлЬ Ст1 ХХ'аг 14.У., 1961. Р. 613) считает, что «Сталин проводил политику, сходную с политикой Гитлера: ие допускать поражения покровительствуемых стран, но и не обеспечивать нх победы».

⁵⁵ «Правда*. 8 июля 1935 г. Другие подкомиссии возглавляли: хозяйственную — Молотов, финансовую — Чубарь, правовую — Бухарин, по избирательной системе — Радек, по органам суда и прокуратуры — Вышинский, по центральным и местным государственным органам — Акулов, по образованию — Жданов, по труду — Каганович, оборонную — Ворошилов, иностранных дел — Литвинов. СИ. Якубовская («Советская историография образования СССР»//«Вопросы истории» 19б2№ 12. С. 16) отмечает, что в подготовке проекта конституции участвовало более ста человек, в том числе нарком просвещения Бубнов, нарком юстиции Крыленко, военные — маршал Тухачевский и Гамарник.

⁵⁶Берхин И.Б. К истории разработки Конституции СССР 1936 г. // «Строительство советского государства», Сб. статей к 70-летию Е.Б. Генкиной. М., 1972. С. 7.

⁵⁷Якубовская С.И. Советская историография... С. 16.

⁵⁸ «Правда». 5 марта 1936 г.

⁵⁹ Там же. 7 июля 1936 г.

⁶⁰ «Бюллетень оппозиции». Май 1936 г. № 50. С 6; ТгоХзЬуБ. ТПе Ке\'о1и(юп ВеИауеР. М У, 1945. СНар. 10. Говоря о методах Геббельса, он имел в виду действия нацистов в связи с плебисцитом по вопросу о Саарской области в 1935 г.

⁶¹НзсЬегЬ. Меп апР РоНнсз... Р. 333.

⁸² Отзыв Р. Роллана о проекте Конституции был напечатан в «Правде» 13 июля 1936 г.

«Большевик». 15 июля 1936 г., № 14, С. 4.

⁶⁴Берхин И.Б. К истории... С. 76.

⁶⁵ «Правда», 26 ноября 1936 г.

⁶⁶ Об отношении нацистов к вопросам семьи и брака см.-. СгипЬег}>ег К. ТПе 12-Уеаг Кеисй. А 5ос1а1 №5-[огуоГ№г! Сегтапу, 1933-1945. 14.У., 1971. СЬар. 1б. Помимо прочего, и нацистской Германии предусматривались пособия семьям, а аборт считался одним из тягчайших преступлений (Р. 238).

⁸⁷ См. текст писем в «Известиях» от 29 и 30 мая и 2 июня 1936 г.

⁶⁰РгзсЬегМ. Му 1луез т 5ое1еС Кизз1а. К.У, 1944- Р 1.36-137

РгзсЬегБ. Меп апс1 РоНРся... Р 347. О возмущении и самоубийствах см.: РгзсЬегМ. Му Ыуез... Р. 138. О многочисленных самоубийствах сообщает также Морис Хиндус (ШгШизМ. Ноизе УРиЬош а КооГ: Кизз1а АДег Рору-ТНгее УеагзоГКеуо1ипоп. СагРеп Ску, N.У., 1961. Р. 143-144).

⁷⁰ «Правда». 1 февраля 1936 г.

⁷¹ «Известия». 2 февраля 1936 г. Статья была напечатана без подписи, но вскоре она упоминалась в «Правде» как написанная Бухариным.

⁷² «Правда». 10 февраля 1936 г.

⁷⁵Нтйиз М. Ноизе и5[1юи[ а КооГ... Р. 164. Смирнов рассказал об этом Хиндусу в 1942 г. в Тегеране, когда Хиндус проездом был в Тегеране по пути в Россию, куда он направлялся в качестве корреспондента для освещения событий на советско-германском фронте.

⁷⁴ «Бюллетень оппозиции». Январь 1936 г. №47. С. 1-4.

⁷⁵5ет%е V. МешонзоГа Кеуо1и(юпагу. ЬопРоп, 1963. Р. 316-319-

⁷⁶ «Бюллетень оппозиции*. Июль-август 1936 г. № 51. С. 9-11. По сведениям Сержа, Пяст в сссылке кончил жизнь самоубийством.

⁷⁷МеВиеВеиРоуА. М1ко1а| ВикЬапп... Р. 112.

⁷⁸ 1Ы9. Р. 115- Эренбург рассказал об этом Медведеву в 60-е годы.

⁷⁹ «Интервью с Борисом Николаевским» в кн._: №ко1аеиз)гу Нопз I. Ро'х'ег апс1Пае 5оу|е[ ЕШе. N.У._> 1965. Р. 15-17.

⁸⁰ «Большевик». 15 июня 1936 г. № 12. С. 24.

⁸¹ «Известия». 14 июня 1936 г.

⁸² Последние три абзаца взяты автором дословно из его эссе «5[аНп, ВикЬапп апР Шзюгу аз Сопяр1гасу», первоначально послужившего вступлением к кн.: «Тре Сгеа[ Риг^е Тпа|» / Ес1. КоЬеп С. Тискег апР 5[ерПеп Е Сореп, N.35, 1965.

⁸⁵Баранов В. Да и нет Максима Горького // «Советская культура». 1 апреля 1989 г.

⁸⁴ Там же.

⁸⁵ «Горький и Сталин» // «Политический дневник». III. Октябрь 1967 г. № 37. С. 58. Рассказ В. Сержа о его попытке встретиться с Горьким (помешал Крючков) см.: 5ег%е V. Мешо1гз... Р. 69.

⁸⁶Баранов В. Да и нет...

⁸⁷Шкапа И. Семь лет с Горьким. Воспоминания. М., 1966. С. 383-384 Спустя несколько дней Шкапу арестовали, и он провел в заключении 20 лет.

⁸⁸Серебрякова Г. О других и о себе. М., 1968. С. 198.

^8УБаранов В. Да п нет...

⁹⁰Барахов В С. А.М. Горький. Последние дни жизни — свидетельства очевидцев и недоказанные версии // «Литературная газета¹⁴. 12 июля 1989 г. В статье содержатся упомянутые здесь рассказы очевидцев.

⁹¹Агадрп 1.1л гтзе а топ. Раге,1965. Р. 41.0 приезде Арагона в Москву утром 15 июня 1936 г. см.: «Правда¹⁴. 16 июня 1936 г. Автор признателен покойному ЕА. Гнедину, который обратил его внимание на этот эпизод.

⁹²ГлинкаГ. Дневник Горького //«Социалистический вестник». Январь 1954г.№ I (667). С. 19-20.

⁹³ Там же. С. 20.

1'

.Я’ >1

|?У.

I

Ч.

V •л}Гч^;«г. г¹

И.

’0‘. ■«'

■ ,оЬ- и ¹.йЧл^Л¹⁴

.Т VI" " ^г Л ЬОсГГ^Л ¹⁴

Апогей самовластия (I)

М''

■1ГТЧГ.ЛоО

Суд над старыми большевиками < ’

К середине лета 1936 г. подготовка к процессу была практически завершена. Постоянным давлением и бесчеловечным отношением главных обвиняемых удалось заставить принять требования Сталина. Зиновьев, однако, поставил условием личное обещание Сталина сохранить жизнь им и их соратникам, а Каменев настаивал на том, чтобы гарантии были даны в присутствии Политбюро. Эти условия были приняты.

В Кремль Зиновьева и Каменева отвез Г.А. Молчанов, глава секретно-политического отдела НКВД. Вместо Политбюро за столом сидела его «комиссия», как выразился Сталин, — сам Сталин, Ворошилов и Ежов, который еще не был членом Политбюро. Сталин не обратил внимания на слова Зиновьева, что суд опозорит не только обвиняемых, но и всю партию. В заключение своего ответа Зиновьеву Сталин сказал, что «мы не хотим проливать кровь наших старых товарищей по партии, какие бы тяжелые ошибки они ни совершали». Тут бывшие триумвиры переглянулись, и Каменев сказал, что они выйдут на суд, если получат гарантии в том, что не казнят никого из подсудимых — старых большевиков, члены их семей не подвергнутся преследованиям и никого из бывших оппозиционеров не расстреляют за прошлую оппозиционную деятельность. «Это само собой разумеется», — ответил Сталин. Когда Ягоде и другим руководителям НКВД стало известно, что расстрелов не будет, они испытали большое облегчение¹.

Вернувшись из Кремля в тюрьму, Зиновьев и Каменев пробыли там до суда чуть ли не в санаторных условиях. Перед судом была проведена генеральная репетиция под руководством Вышинского, который должен был выступить в роли обвинителя. Готовился не судебный процесс с элементами спектакля, а спектакль с элементами судебного процесса. )

Поскольку все приготовления велись тайно, для подготовки страны к предстоящему событию были приняты особые меры. В парторганизации на местах было разослано закрытое циркулярное письмо от 29 июля. Общественное мнение было соответствующим образом подготовлено. Пятнадцатого августа объявили, что в 1936 г. НКВД раскрыл троцкистско-зиновьевский заговор — заговорщики убили Кирова и планировали убийство Сталина и других руководителей партии и правительства. Сообщалось, что дело будет слушаться Военной коллегией Верховного суда СССР — первое открытое судебное заседание состоится 19 августа. Пятнадцатого августа «Правда» вышла с редакционной статьей, озаглавленной «Враги народа пойманы с поличным». О чудовищном заговоре в передовице говорилось как о не вызывающем никаких сомнений факте-, более того, статья не ставила под сомнение и расправу — за такое преступление может быть «только одно наказание». В редакционной статье следующего номера речь шла о том, что проверка партийных документов и обмен партбилетов показали, что бдительность не везде еще на должной высоте: «Немало у нас в партии и либералов, играющих в демократию там, где требуется железная рука революционера». Теперь газеты были полны сообщений о массовых митингах по всей стране, на которых трудящиеся требовали уничтожить «гнусных агентов проклятого фашизма*.

Слушание дела началось в полдень 19 августа. Местом был выбран не Колонный зал Дома Союзов, где слушалось Шахтинское дело, а другой, наверху⁷, меньший по размерам Октябрьский зал. В этом зале, в котором когда-то гремела музыка дворянских балов, могло поместиться не более 350 человек — отличный предлог, чтобы не пустить не только членов семей обвиняемых, но и многих деятелей партии и правительства, лично знакомых с обвиняемыми. В зале сидели главным образом переодетые в гражданское сотрудники НКВД². Присутствовали иностранные корреспонденты и дипломаты. За сценой на галерее, где когда-то располагались оркестранты, за занавешенными кисеей темными окнами, было место для еще одного зрителя. Судя по кольцам дыма и огоньку раскуриваемой трубки, которые можно было время от времени заметить за кисеей, зрителем этим был не кто иной, как Сталин⁵. Все происходившее в зале транслировалось также в его кремлевский кабинет. Во время процесса Сталин находился в Москве и, несомненно, иногда присутствовал на этом спектакле. Ведь это он был его драматургом⁴.

На возвышении восседали трое судей — Ульрих, Матулевич и Никитенко, Спереди и слева от зрителей располагался Государственный обвинитель Вышинский со своим секретарем. Напротив на скамье подсудимых сидели шестнадцать человек под охраной конвоиров НКВД с примкнутыми штыками. За спинами подсудимых виднелась дверь в коридор, в одной из комнат которого Ягода и его ближайшие сотрудники слушали трансляцию заседаний⁵.

Крупнейшими фигурами среди подсудимых были старые большевики — Зиновьев и Каменев. Судили также бывшего зиновьевца, некогда члена ЦК и председателя Ленсовета Г.Е. Евдокимова; бывшего зиновьевца, героя Гражданской войны и главу ленинградской ЧК И.Ф. Бакаева; бывшего троцкиста и командующего 3-й армией, разбившей Колчака, а впоследствии главного партийного работника в Сибири И.Н. Смирнова; бывшего троцкиста и героя Гражданской войны С.В. Мрачковского; бывшего троцкиста и редактора ежемесячника «Под знаменем марксизма» В.А. Тер-Ваганяна. Были и менее значительные фигуры — Е.С. Гольцман и Е.А. Дрейцер, в прошлом связанные с оппозиционерами. Несколько человек, являясь подсудимыми, играли роль свидетелей: Валентин Ольберг, специалист НКВД по германским делам; бывший глава секретариата Зиновьева Ричард Пикель; бывший начальник Главхлопкопрома и знакомый Каменева Исаак Рейнгольд. Среди псевдоподсудимых также были трое советских граждан, выполнявших задания НКВД в аппарате германской компартии, — И.И. Фриц Давид (Илья Круглянский), Александр Эмель (Моисей Лурье) и КБ. Берман-Юрин. Фигурировал и некий доктор Натан Лурье — человек, связанный с германскими делами. Главными подсудимыми, конечно, были архизаговорщик Троцкий и его сын Лев Седов — их судили заочно. В сообщении о первом дне процесса корреспондент «Нью-Йорк тайме» отметил, что седовласый Каменев выглядел, как всегда, солидно, а вот прежде тучный Зиновьев исхудал, выглядел подавленным и апатичным⁶.

Процесс длился шесть дней. Сфабриковано было все: обвинительное заключение, свидетельские показания, заключительная речь Вышинского и, конечно, приговор⁷ Итак, осенью 1932 г., выполняя указания Троцкого из-за границы, подпольная троцкистская организация в СССР объединила усилия с подпольной зиновьевской организацией. Образовался «объединенный центр», в котором троцкисты были представлены Смирновым, Мрачковским и Тер-Ваганя-ном. а зиновьевцы — Каменевым, Евдокимовым и Бакаевым во главе с самим Зиновьевым. Конечная цель — захват власти. Под руководством Сталина СССР успешно строил социализм, поэтому заговорщики не могли рассчитывать на поддержку народа. Следовательно, оставалось только одно — пойти по пути террора и убить Сталина и других вождей партии и правительства. Ну и конечно, заговорщиками двигала личная ненависть к Сталину, успешно справлявшимся с трудностями в стране.

Все началось в марте 1932 г., когда Троцкий в открытом письме (экземпляр которого нашелся между двойными стенками чемодана Гольцмана) выступил с призывом убрать Сталина, т. е. убить его. Троцкий из Норвегии заправлял всем заговором, руководителями в СССР были Зиновьев и Каменев (неважно, что в 1932-1933 гг. они отбывали ссылку, а в 1933-1936 гг. находились под арестом), а Смирнов, хоть и был в заключении еще с 1 января 1933 г., умудрялся поддерживать связь, передавая шифрованные донесения троцкистам за рубежом. Непосредственных исполнителей террористических актов центр планировал впоследствии убрать, чтобы скрыть таким образом следы преступлений.

Центр дал команду группе Николаева-Котолынова убить Кирова в Ленинграде. Планировалось еще много покушений, но каждый раз выходила осечка. Выполняя указание Смирнова, осенью 1932 г. Гольцман якобы встретился с Седовым в Берлине, а потом еще встречался с Седовым и самим Троцким в копенгагенском отеле «Бристоль». Тут-то Троцкий и сказал, что Сталина необходимо убить («убрать»), В 1934 г. Бакаев, Рейнгольд и Дрейцер дважды пытались выполнить эту установку, но безуспешно. В 1935 г. Берман-Юрин и Фриц Давид хотели убить Сталина на VII конгрессе Коминтерна, но у них ничего не вышло: первого просто не пустили в здание, а второй хотя и прошел со своим браунингом, но не мог подойти на расстояние выстрела. Повинуясь переданному Седовым приказу Троцкого, Ольберг хотел застрелить Сталина на первомайских торжествах 1936 г., но не смог, так как был арестован до Первомая. Натану Лурье не удалось выполнить задание — убить Кагановича и Орджоникидзе, когда они приехали в Челябинск. Потом он не застрелил Жданова на первомайской демонстрации в Ленинграде в 1936 г. только потому, что оказался слишком далеко от него. Готовились покушения на Ворошилова, Косиора и Постышева, но все попытки провалились.

Злоумышленникам, конечно, помогало гестапо: например, Ольберг получил фальшивый гондурасский паспорт. Всем исполнителям, готовившим террористические акты, якобы было обещано убежище в Германии. Некий германский фашист Франц Вейц, человек Гиммлера, организовал группу во главе с агентом Троцкого Моисеем Лурье. Группа была заслана в СССР с целью убийства Сталина и других руководителей. Когда Лурье в разговоре с Зиновьевым усомнился в возможности использовать этих заговорщиков, так как они связаны с гестапо, Зиновьев, оправдывая сотрудничество с нацистами в антисоветских целях, сослался на Лассаля, желавшего использовать Бисмарка в интересах революции в 1Ърмании.

Главные подсудимые предстали страшными двурушниками. В мае 1933 г., когда вовсю шла подготовка террористических актов, Зиновьев письменно заверял ЦК в своей верности партии и просил дать ему возможность вернуться в ее ряды. Он и Каменев помещали в «Правде» покаянные статьи. В 1934 г. Каменев показал свое истинное политическое лицо, назвав Макиавелли «мастером политического афоризма и блестящим диалектиком» в предисловии к книге «Государь», выпущенной издательством «Асаёегша» (в то время он возглавлял это издательство). После убийства Кирова террористическим центром вероломство Зиновьева дошло до того, что он направил в «Правду» письмо со словами отчаяния в связи с закатом этой «путеводной звезды». Когда арестовали Бакаева и Евдокимова, Зиновьев в письме к Ягоде просил его вызвать, чтобы он мог доказать свою полную непричастность к этому убийству. На процессе в январе 1935 г. он отрицал существование зиновьевского центра после 1926-1927 гг., а Каменев заявил: «Я дожил до пятидесяти лет и не видел этого центра, активным участником которого я, оказывается, являлся... Я был не против разговоров. Я сам участвовал в разных разговорах».

В своей обвинительной речи Вышинский заявил, что в данном случае налицо яркий исторический пример, когда слово «маска» обретает свой истинный смысл. Макиавелли был просто «щенком» и «деревенщиной» по сравнению с теми, кто сидел сейчас на скамье подсудимых. Он назвал их «лгунами и шутами», «ничтожными пигмеями», «моськами и шавками, взъярившимися на слона». Нет слов, говорил Вышинский, чтобы описать все вероломство, двуличие и кощунство поступка Зиновьева, написавшего некролог, посвященный убитому им Кирову руками, красными от его крови. Свою речь Вышинский закончил гневным восклицанием: «Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!». За окнами Октябрьского зала бушевали негодующие массы трудящихся, а газеты пестрели заголовками передовиц вроде правдинских: «Раздавить гадину!», «Могуч и грозен гнев народный», «Троцкий-Зиновьев-Каменев-Гес-тапо», «Взбесившихся собак надо расстрелять» и другими в том же духе. Репортаж Заславского из зала суда был просто потоком брани по адресу подсудимых. Демьян Бедный откликнулся на столь важное событие, как происходивший судебный спектакль, стихотворением «Пощады нет!», заодно пропев аллилуйю главному режиссеру:

л.р (..;

о Мы Сталина уберегли.

Не уберечь его не можем!

Мы бережем его, как голову свою, л. ;л >•

Как сердце собственное наше!

Поймали мы змею, и не одну змею.

Зиновьев!Каменев!На первую скамью!

Вам первым честь - припасть губами к смертной чаше@

В своем последнем слове подсудимые будто старались превзойти друг друга чистосердечными признаниями вины (за исключением Смирнова, который и на следствии, и на суде отрицал свою заговорщицкую деятельность после ареста). Мрачковский заявил, что уходит из жизни как предатель своей партии, которого следует расстрелять. По словам Евдокимова, сравнение подсудимых с фашистами покрывает их позором. Рейнгольд, повторяя слова Вышинского, заявил, что всех их нужно расстрелять «как бешеных собак». Пикель утверждал, что подсудимые были не чем иным, как отрядом международного фашизма. Каменев, признав свою вину в служении фашизму и контрреволюции, закончил речь трогательным обращением к трем своим сыновьям (один из которых был военным летчиком). Он призвал сыновей посвятить всю жизнь служению делу Сталина. Впрочем, это обращение могли оценить только присутствовавшие в зале, так как в опубликованные материалы процесса оно не вошло, Сталина Каменев назвал великим вождем, благодаря которому мечта о социализме стала реальностью. Силы оставили Каменева, когда он закончил выступление, и конвоиру пришлось помочь ему выйти из зала⁹. Зиновьев в последнем слове особо подчеркнул родство заговорщиков с фашизмом. Он сказал, что его порочный большевизм превратился в антибольшевизм и через троцкизм он пришел к фашизму. «Троцкизм есть разновидность фашизма, — заявил Зиновьев, — а зино-вьевизм — разновидность троцкизма».

Интересно отметить, что в ходе судебных заседаний Ульрих дважды прервал нападки подсудимых на нацистских лидеров (в опубликованных материалах это не нашло отражения)¹⁰. Сталин явно хотел заклеймить подсудимых как пособников фашизма и подчеркнуть тем самым антифашистский характер процесса и массового террора после процесса, но таким образом, чтобы не раздражать лишний раз Берлин, с которым он по-прежнему был в контакте и надеялся прийти к соглашению. Если в Берлине следили за процессом, там не могли не заметить, что из шестнадцати подсудимых одиннадцать были евреями (или тринадцать из восемнадцати, если включить в число подсудимых Троцкого и Седова)¹¹. Более того, немцы должны были понять, что в лице трех главных подсудимых (Троцкий, Зиновьев и Каменев) Сталин преследовал людей, в наибольшей степени олицетворявших то, что в нацистской книге «Большевизм и евреи» было названо «еврейским элементом большевистского руководства»¹².

Более семи часов пришлось подсудимым ждать того момента, когда удалившиеся на совещание судьи наконец вернулись в зал и был зачитан приговор. Все шестнадцать подсудимых были приговорены к расстрелу. Утром 25 августа газеты сообщили, что приговор приведен в исполнение после того, как Президиум ЦИК СССР отклонил просьбы о помиловании пятнадцати осужденных (в списке подавших просьбы о помиловании не было Гольцмана). В передовице «Правды» говорилось, что миллионы трудящихся начинают свой рабочий день с радостным чувством, так как проклятые гады наконец раздавлены. Упомянутые просьбы о помиловании, поданные несмотря на закон от 1 декабря 1934 г., являются дополнительным свидетельством заключенной сделки — сохранение подсудимым жизни в обмен на хорошее исполнение ролей в судебном спектакле¹³. Подсудимые, за исключением строптивого Смирнова, сделали все, что от них требовалось по условиям сделки, но Сталин своего слова не сдержал.

С юридической точки зрения шестидневный судебный спектакль в Октябрьском зале нельзя назвать иначе как издевательством над правосудием. Единственным представленным суду вещественным доказательством, если не считать признаний самих подсудимых, был фальшивый гондурасский паспорт Ольбер-га. Единственной свидетельницей выступила бывшая жена Смирнова Сафонова, которая сама была под следствием по обвинению в участии в заговоре. Мало того, фальсификаторы из НКВД допустили совершенно непростительную оплошность. На следствии и на суде Гольцман показал, что в 1932 г. он встретился с Седовым в Копенгагене в отеле «Бристоль», где Седов передал ему инструкции Троцкого. Выяснилось, однако, что единственная в Копенгагене гостиница с таким названием была снесена еще в 1917 г. В довершение всего Троцкий представил комиссии Дьюи, заседавшей в Мексике в начале 1937 г., документы, неопровержимо доказывающие невозможность пребывания его сына Седова в Дании в 1932 г.¹⁴ Генеральный план террористических действий — письмо Троцкого от 1932 г. с требованием «убрать» Сталина посредством его убийства оказалось всего лишь «открытым письмом», написанным Троцким в марте 1932 г. и напечатанным в «Бюллетене оппозиции». В письме Троцкий, отвечая на вышедший в феврале указ о лишении его и членов его семьи советского гражданства, обвинял Сталина в том, что его курс заводит партию и страну в тупик, и в заключение писал: «Нужно наконец выполнить последний настоятельный завет Ленина — убрать Сталина». Таким образом, как писал «Бюллетень» в конце 1936 г., Ленин оказался «первым террористом». Однако на мнимом тождестве слов «убрать» и «убить» строилось все обвинение. Реальность заключалась в том, что осенью 1932 г., когда благодаря сталинскому «хозяйственному Октябрю» в стране наступил глубокий кризис, многие коммунисты, в том числе и некоторые из только что осужденных, вели разговоры об отстранении Сталина от власти.

При всей своей юридической несостоятельности процесс дал Сталину именно то, что ему было нужно. Во-первых, раз и навсегда было отменено табу на физическое уничтожение старых большевиков, некогда занимавших высокие посты, что позволило в дальнейшем осуществлять задуманное Сталиным преобразование правящей элиты методами террора и репрессий. Во-вторых, ужасное наказание понесли и еще понесут многие, кто словом или делом, пусть неосознанно и без особых последствий, поставил под сомнение идеализированный образ великого Сталина. Пусть в юридическом отношении процесс был просто фарсом, как его справедливо охарактеризовал в разговоре с американским коллегой один осведомленный норвежский министр в Москве¹⁵, за рубежом нашлось немало простаков, в силу тех или иных причин принявших его всерьез. Бывший корреспондент в Москве Уолтер Дюранта писал в Париже, что невозможно представить, что власти провели бы открытый процесс над столь крупными партийными деятелями, не имея неопровержимых доказательств их вины¹⁶, а присутствовавший на судебных заседаниях английский юрист Д.Н. Притт поместил в «Ныос кроникл» статью, озаглавленную «Суд в Москве был справедливым судом». «Правда» тут же воспроизвела этот заголовок жирным шрифтом.

Казнь Зиновьева и Каменева в нарушение обещания сохранить им жизнь явилась вершиной места и триумфа Сталина над поверженными врагами. Он не только унизил их, использовал в своих интересах и физически уничтожил, но и заставил их умереть с сознанием того, что они опозорили себя и многих других, взяв на себя вину за совершенное им убийство Кирова и за его террористический заговор против партии и государства.

Спустя годы после смерти Сталина от Анастаса Микояна стало известно, что Сталин послал Ворошилова на Лубянку, чтобы проследить за исполнением приговора и убедиться в смерти казненных. Выполнив поручение, Ворошилов рассказал (хотя сомнительно, что он сообщил эти подробности Сталину), что, когда за приговоренными пришли исполнители приговора, Зиновьев крикнул: «Это фашистский переворот!». «Оставь, Гриша, — сказал Каменев. — Замолчи. Уйдем достойно». «Нет! — продолжал кричать Зиновьев. — Муссолини сделал точно так же. Он уничтожил всех соратников по социалистической партии и захватал власть в Италии. Я должен перед смертью сказать, что и у нас совершился фашистский переворот!»¹⁷. т ап

Первый судебный спектакль называют «процессом шестнадцати», однако на судебных заседаниях звучали имена не только тех, кто сидел на скамье подсудимых и Троцкого с сыном. Подсудимые назвали в числе сообщников имена тех, кто проходил по делу Зиновьева-Каменева в январе 1935 г., но сейчас не сидел в зале. Были названы, несомненно по указанию Сталина, многие видные большевики, якобы связанные с «центром», в том числе Радек, Пятаков, Рыков, Томский, Бухарин, Угланов, Шляпников, Ломинадзе, Окуджава, Серебряков, Сокольников, Рютин, Слепков, Стэн, Шацкин, Путна. Особенно зловещим предзнаменованием прозвучало упоминание в числе сообщников бывших лидеров правых и Путны, видного военачальника. Рейнгольд показал, что Зиновьев и Каменев «нашли общую почву» с Томским и Рыковым в 1932 г., а связь с Бухариным осуществлялась через Карева, зиновьевца, связанного с «террористическими группами» Эйсмонта и Слепкова. Каменев заявил, что заговорщики «рассчитывали на группу правых — Рыкова, Бухарина и Томского» и на случай провала центр предусмотрел «резервную» террористическую группу в составе Радека, Сокольникова и Серебрякова. Зиновьев утверждал, что Томский «выразил полную солидарность с нами». Дрейцер назвал советского военного атташе в Лондоне комкора Витовта Путну «одним из активных участников террористической работы». В августе Путна был отозван из Лондона и арестован. О якобы имевшей место вовлеченности в заговор крупных военных свидетельствовали дальнейшие аресты — комдива Дмитрия Шмидта в Киеве в июле, заместителя командующего Ленинградским военным округом комкора Виталия Примакова вскоре после августовского процесса и двух военных высокого ранга на Украине.

В посвященном августовскому процессу 1936 г. специальном выпуске «Бюллетеня оппозиции» говорится, что так или иначе замешанными в заговоре оказались 139 человек, включая тех, кто сидел на скамье подсудимых. За немногим исключением, эти люди были самыми видными большевиками. Пятеро (Каменев, Рыков, Томский, Троцкий, Зиновьев) в 1923 г. являлись членами ленинского Политбюро (с Лениным и Сталиным — семь человек), Бухарин был тогда кандидатом в члены Политбюро. Восемнадцать человек были в прошлом членами ЦК, из них двое (Бухарин и Рыков) остались членами ЦК и в 1936 г. Бросалось в глаза то обстоятельство, что негодяями и заговорщиками оказались пятеро из шести лиц, которых Ленин в письме-завещании назвал своими возможными преемниками (Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Пятаков), только Сталин остался жив и на вершине власти¹⁸. За исключением менее известных большевиков и подставных обвиняемых, те, кого обвинили в измене или связях с изменниками, могли бы войти в большевистскую книгу-справочник «Кто есть кто», которой скоро предстояло стать справочником «Кто был кем». Не без оснований «Бюллетень оппозиции» назвал августовский процесс в Москве «процессом над Октябрем».

В конце вечернего заседания 21 августа Вышинский сообщил, что показания подсудимых, компрометирующие Томского, Бухарина, Рыкова, Угланова, Радека и Пятакова, будут изучены дополнительно, а в отношении Сокольникова и Серебрякова, уличенных в контрреволюционной деятельности, возбуждены дела. На следующий день Томский покончил жизнь самоубийством. Спустя годы от сына Томского Юрия, пережившего сталинскую эпоху, стало известно, что Томский застрелился после того, как Сталин явился к нему домой с бутылкой вина. После разговора в кабинете за закрытой дверью хозяин выставил гостя вон. Пока разъяренный Сталин шел к выходу, унося под мышкой свою бутылку, Томский осыпал его ругательствами и называл убийцей¹⁹. Дальнейшая история СССР, Европы и всего мира могла бы пойти во многом по-другому, если бы Томский, вместо того чтобы стреляться, застрелил своего гостя или его, а потом себя. Однако убийство лидера как средство решения государственных и политических проблем было чуждо мировоззрению и политической культуре Томского, равно как оно было чуждо взглядам и культуре Зиновьева, Каменева,

Троцкого и многих других²⁰. Единственным видным старым большевиком, для которого индивидуальный террор являлся приемлемым методом политической борьбы, был Сталин.

Теперь перед ним встала дилемма. Свой первый судебный спектакль он задумал как первый шаг на пути к преобразованию режима посредством террора, тогда как, по мнению руководства НКВД и некоторых других высокопоставленных лиц, это было всего лишь сведение счетов с группой оппозиционеров, после которого политический курс и вообще жизнь в стране вернутся к прежним нормам. Многие из тех, чьи имена прозвучали на процессе, еще не были арестованы, и арестовывать их было пока что рано — пусть уже сейчас его личная власть была огромна, но все же еще не настолько безусловна и неуязвима, чтобы можно было одним махом нанести удар по всем тем, кого он мысленно занес в черные списки. Нельзя было исключить, что кое-кто из запятнанных на процессе покончит с собой и тем самым нарушит его планы дальнейших процессов и репрессий. Очень может быть, что именно такие опасения привели Сталина к Томскому — ободрить его, успокоить, а то и извлечь кое-какую пользу. Можно было, например, уговорить его выступить с гневной обличительной статьей по адресу подсудимых. Очевидно, Сталин считал, что время расправы с некоторыми будущими жертвами еще не пришло, а пока надо дать им успокоиться. Если это так, понятно, почему номера «Известий», помещавшие компрометирующие Бухарина отчеты о процессе, выходили за подписью Бухарина как ответственного редактора. Понятно также, почему Радеку, Преображенскому, Пятакову, Раковскому и другим видным бывшим оппозиционерам разрешали помещать в газетах филиппики против «взбесившихся собак» (а то и поощряли их к этому, намекая, что подобные выступления в печати улучшат их положение)²¹. Такие статьи были вдвойне полезны: всем известные большевики подтверждали справедливость обвинений в адрес других крупных большевиков, причем таких обвинений, в которые многим трудно было поверить, а позже эти статьи очень пригодились как свидетельство гнусного двурушничества самих авторов.

Рыков, когда Томский застрелился, тоже был на грани самоубийства, но члены семьи его отговорили (о чем впоследствии горько пожалели)²². В Бухарина Сталин время от времени вселял надежду, чтобы тот до ареста не вздумал покончить с собой. Во время процесса Бухарин был в отпуске на Памире в Средней Азии. Узнав о процессе из газет, он вылетел в Москву. У него не было уверенности, что его не арестуют тут же, у трапа самолета. Опасения не оправдались — его встретила молодая жена Анна Ларина, и шофер благополучно довез супругов до кремлевской квартиры. Бухарин хотел немедленно встретиться со Сталиным, но последний сразу по окончании процесса отбыл на отдых в Сочи²³. Некоторое облегчение наступило 10 сентября, когда было опубликовано сообщение Прокуратуры СССР: «Следствием не установлено юридических данных для привлечения Н.И. Бухарина и АН. Рыкова к судебной ответственности, в силу чего настоящее дело производством прекращено». О Томском ничего не говорилось — самоубийство явилось как бы подтверждением его преступной деятельности. По всей вероятности, Сталин приказал Вышинскому выступить с этим сообщением, чтобы двое главных действующих лиц следующего судебного спектакля не кончили жизнь самоубийством и не уклонились таким образом от исполнения уготованных им ролей²⁴. В другой раз Сталин сделал ободряющий жест, когда 7 ноября 1936 г. Бухарин прошел на Красную площадь по редакционному пропуску и занял место с женой на гостевой трибуне. Вдруг к ним направился красноармеец, отдал честь и сказал: «Товарищ Бухарин, товарищ Сталин послал меня сказать, что вы не там стоите. Он просит вас занять свое место на Мавзолее»²⁵.

В сообщении Прокуратуры СССР от 10 сентября ничего не говорилось о Ра-деке. В смятении он просил Бухарина заступиться за него перед Сталиным. Ра-дек хотел, чтобы не Ягода, а сам Сталин занялся его делом. Он просил напомнить Сталину о той лояльности, которую он выказал в 1929 г., передав Сталину через Ягоду невскрытое письмо от Троцкого, привезенное Блюмкиным. Через несколько дней Радека арестовали. Когда его уводили, он сказал дочери: «Что бы про меня ни говорили — не верь»²⁶. После ареста Радека Бухарин написал Сталину и передал то, что тот просил, но письмо заканчивалось такой фразой: «И все же, кто его знает?»²⁷

Власть Сталина в то время была огромной, но еще не безграничной. Высшим партийным органом все еще считался Центральный Комитет, избранный XVII съездом ВКП(б). Многие видные партийные работники, которых Сталин намеревался уничтожить, не только оставались на свободе, но и занимали высокие должности в Москве и на местах. Главное, у Сталина еще не было полной уверенности в абсолютном контроле над армией и НКВД. После августовского процесса он занялся сначала НКВД, первым делом заменив Ягоду Ежовым.

Между Ягодой и его преемником было существенное различие. Не будучи прославленным революционером, Ягода все же вступил в партию, вероятно, в 1907 г. Он и другие высшие руководители НКВД представляли когорту старых чекистов, пусть не особенно разборчивых в средствах, но принадлежавших к поколению старых большевиков, которое по замыслу Сталина должно было уйти в небытие²⁸. Не проявляя особого рвения, Ягода все же помогал готовить убийство Кирова; во время подготовки августовского процесса он возглавлял НКВД.

Ягода всячески старался угодить Сталину. Например, в январе 1935 г. он выдвинул предложение, касавшееся высланных в отдаленные районы бывших «кулаков». По указу от 27 мая 1934 г. (изданному в духе тогдашней «разрядки») «кулаки», высланные в отдаленные районы на срок от трех до пяти лет и работавшие на золотых или платиновых приисках, по окончании срока восстанавливались в гражданских правах, если представители ОПТУ на местах удостоверяли их хорошую работу и лояльность к советской власти. Теперь, 17 января 1935 г., Ягода направил Сталину служебную записку на бланке НКВД, в которой говорилось, что многим восстановленным в правах по окончании срока местные власти разрешают уезжать из «малонаселенных» районов в ущерб дальнейшему освоению таких районов. Он предложил дополнить указ 1934 г. пунктом, согласно которому восстановление в правах не предусматривает права выезда из районов поселения. Двадцать пятого мая 1935 г. Сталин собственноручно начертал на записке Ягоды: «Правильно», — и поставил свои инициалы. В тот же день вышло соответствующее постановление ЦИК, подписанное Калининым и Енукидзе²⁹

Ягода хорошо послужил Сталину. С другой стороны, в прошлом он был связан с лидерами правого уклона и посвящен в кое-какие темные дела Сталина. Он был евреем (и удостоился упоминания в нацистской книге «Большевизм и евреи»), так что замена Ягоды неевреем явилась бы в глазах нацистов свидетельством уменьшена «еврейского компонента» советской власти. Наконец, своим режиссерским глазом Сталин, несомненно, уже видел Ягоду в роли козла отпущения на будущем судебном спектакле, где он признается в разного рода злодействах, тех самых, которые Сталин хотел «перевалить» со своих плеч на плечи Ягоды.

В период максимального подъема волны террора подлинным руководителем карательных органов мог быть только сам Сталин, однако в роли формального главы НКВД ему нужен был человек, способный, не задавая вопросов, безоговорочно исполнять его желания. В идеале такой человек выглядел понятливым, опытным и всегда готовым к услугам, политическим нулем без претензий на реальное влияние, но тем не менее производящим впечатление влиятельной фигуры. Такой человек нашелся в лице Николая Ежова. Он родился в Петербурге в 1895 г., рано осиротел, в четырнадцатилетием возрасте стал фабричным рабочим, вступил в партию большевиков в 1917 или 1918 г., участвовал в Гражданской войне, а затем вел партийную работу на местах (в Казахстане). В 1929-1930 гг. Ежов был назначен заместителем наркома земледелия, затем вошел в аппарат ЦК. Человек карликового роста и заурядной внешности, он вовсе не казался жестоким. «С первого момента встречи со Сталиным он подпал под абсолютное, почти гипнотическое влияние Генсека»³⁰.

Работая сначала заместителем председателя, а затем председателем Комиссии партийного контроля, Ежов набрался необходимого опыта и вполне созрел для роли главного подручного Сталина по репрессиям — пора было ставить его во главе НКВД. Таким образом, благодаря коварству Сталина и всеобщему непониманию ситуации, сложившейся на вершине власти, наступавшая волна тотального террора, т. е. сталинщины, станет известна как «ежовщина».

В датированной 25 сентября 1936 г. телеграмме из Сочи, адресованной Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро, говорилось: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского'блока. ОПТУ опоздал в этом деле на 4 года»*Телеграмма была подписана Сталиным и Ждановым, но скорее всего ждановская подпись была поставлена для того, чтобы телеграмма не выглядела единоличным указанием Сталина. Однако сам факт критики в адрес Ягоды и упоминание четырехлетнего отставания ОГЛУ не позволяет сомневаться в авторстве Сталина, и никого другого.

Политбюро, конечно, тут же выполнило указание. Уже 27 сентября были обнародованы правительственные постановления о назначении Ежова наркомом внутренних дел и Ягоды — наркомом связи. Вскоре Г.Е. Прокофьева, одного из заместителей Ягоды в НКВД, назначили его первым заместителем в Наркомате связи. Впрочем, немедленно убирать людей Ягоды из руководства НКВД Ежов не стал. Сохранили свои посты Л.М. Заковский, свояк Сталина СЛ. Реденс и А.А. Слуцкий. Последнего, надо полагать, оставили на посту начальника иностранного отдела НКВД потому, что его немедленное смещение могло бы насторожить многих работников НКВД за границей, и они могли бы стать невозвращенцами³². Начальника секретно-политического отдела Молчанова, однако, вскоре сменил бывший командующий пограничными войсками М.П. Фриновский, пользовавшийся особым расположением Сталина. К началу 1937 г. Молчанов был арестован. Арестовали и подчиненного Ягоде начальника Беломорстроя Фирина, которого нацистская «Штюрмер» причисляла к группе «еврейских большевистских плутократов»³³.

Первым и главным следствием сталинско-ежовского овладения НКВД явилось назначение трехсот человек из аппарата ЦК (т.е. сталинского) по делам чистки в помощники (а по сути в ученики) к начальникам управлений НКВД в Москве и на местах, которых они и сменили в начале 1937 г. Эти люди составили, по словам Кривицкого, «параллельное ОГПУ, ответственное только лично перед Сталиным»³⁴. От старых чекистов они отличались отсутствием прежних большевистских заслуг и большей готовностью применять пытки при допросах.

Именно в 1937 г., по утверждению Хрущева, пытки стали обыденным делом в следственной практике³⁵. Когда на смену Ягоде пришел Ежов, Молчанов собрал руководителей подразделений и ответственных сотрудников НКВД на встречу с новым наркомом. Свое выступление Ежов закончил словами: «Товарищ Сталин — первый чекист»³⁶. Едва ли ему когда-либо доводилось говорить более справедливые слова.

Имея в лице Ежова своего человека на посту наркома внутренних дел, Сталин был лучше подготовлен, чтобы решить более трудную задачу — подмять под себя армию.

Заговор против военных

В силу ряда причин Сталин хотел сокрушить костяк Красной Армии, невзирая на неизбежное падение боевого духа и ослабление обороноспособности страны.

Виднейшим из командиров РККА в возрасте от сорока до пятидесяти лет был Михаил Тухачевский. Не все эти люди могли считаться старыми большевиками (в Первую мировую войну Тухачевский был офицером царской армии), но это были большевики, принадлежавшие к поколению, выигравшему Гражданскую войну. Они помнили службу под началом военкомиссара Троцкого, не забыли своих симпатий к группе Киров— Куйбышев— Орджоникидзе, в свое время многие из них не одобряли коллективизацию по-сталински³⁷. Они были верны советской власти, но многие, особенно Тухачевский, проявляли независимость характера и суждений и могли отстаивать свое мнение в высших сферах. Уважая военное искусство немцев, эти профессионалы-военные демонстрировали резко враждебное отношение к нацизму; к тому же трое виднейших военачальников — Якир, Гамарник и Фельдман — были евреями, и Сталин знал, что не может рассчитывать на их одобрение задуманного им соглашения с Гитлером. К Тухачевскому он питал личную неприязнь еще с 1920 г., с неудачной польской кампании (неудача, которая произошла частично по вине самого Сталина)³⁸. Считая себя военным гением, он, по всей вероятности, не сомневался в своей способности обеспечить стратегическое руководство вооруженными силами СССР, даже если чистка лишит армию ее лучших командных кадров. Наконец, армия в тогдашнем ее виде под руководством таких военачальников, как Тухачевский, самим своим существованием являла препятствие режиму единовластия, которого добивался Сталин³⁹. И более того, армия могла бы стать угрозой ему лично, не оставаясь безучастным наблюдателем начавшейся летом и осенью 1936 г. новой волны тотального террора.

Обвинения в адрес Путны, прозвучавшие на процессе Зиновьева и Каменева, тем более арест Примакова и Шмидта, могли насторожить крупных военных, но Сталин позаботился о том, чтобы по возможное™ их успокоить. Семнадцатого августа, т. е. за два дня до начала процесса, в газетах было обнародовано постановление о награждении орденами полутора тысяч военных — раньше никогда не появлялось сразу столько новых орденоносцев. После окончания вышеупомянутого процесса Якир, не подозревая, что на Лубянке уже занимаются его делом, возглавил группу наблюдателей РККА на военных маневрах во Франции. Тем временем в глубокой тайне Сталин готовил чистку армии. Собственный заговор против руководства РККА он осуществил, сфабриковав дело о несуществующей «военной антисоветской троцкистской организации» во главе с Тухачевским.

Летом 1936 г., еще не став формально наркомом, Ежов под непосредственным руководством Сталина взялся за создание «военно-троцкистской организации» в армии. Ежов давал указания следственной группе и сам принимал участие в допросах, проводимых «недопустимыми» методами, т. е. с применением различных средств давления на подследственных и пыток. Из арестованных выбивали ложные показания против ряда высших военачальников и некоторых военных пониже рангом. Особое значение имели показания Примакова и Путны, арестованных соответственно 14 и 20 августа 1936 г., в отличие от большинства других крупных военных они в 20-е годы примыкали к левой оппозиции⁴⁰.

К ним применили те же варварские методы допроса. Путна, на первых порах признавшийся только в участии в левой оппозиции в 1926-1927 гг. и утверждавший, что позже он с оппозицией порвал, уже 31 августа дал показания о существовании разных «центров» в «троцкистско-зиновьевском блоке» и признался, что вместе с Примаковым входил в «военную антисоветскую троцкистскую организацию». Сломить Примакова оказалось труднее. Из тюрьмы он посылал Сталину письма с уверениями в своей невиновности. Но и этот смелый человек не мог бесконечно терпеть пытки и избиения, которые к нему применяли в Лефортове. Восьмого мая 1937 г. он написал Ежову, что в течение девяти месяцев «запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации» и в своем запирательстве «дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину». Сталин, говорилось далее в письме к Ежову, сказал, что «Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость». Действительно, продолжал Примаков, «с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полные показания». Благодаря этому документу, обнаруженному в личном архиве Сталина, стало известно, что Сталин не только руководил работой Ежова, но и лично участвовал в фабрикации дела о заговоре, оказывая давление на Примакова. Последний на допросе 14 мая 1937 г. назвал Якира в числе заговорщиков и сказал, что троцкистская организация сочла Якира самым подходящим кандидатом, чтобы сменить Ворошилова на посту наркома⁴¹.

О том, что Якиру отводилась важная роль в сфабрикованном заговоре, свидетельствует «обработка» комдива Шмидта, арестованного 5 июля 1936 г. Этого грубовато-прямолинейного кавалериста и героя Гражданской войны, участника боев за Царицын, Сталин возненавидел еще в 1927 г. на XV съезде. Шмидт тогда поддержал левую оппозицию, но, главное, после дискуссии, когда Сталин шел по территории Кремля, Шмидт подошел к нему и грубовато, по-армейски стал осыпать его казарменными ругательствами, а затем, как бы шутя, взялся за шашку, этим жестом давая понять, что обрежет ему уши⁴². Позже Шмидт командовал танковой бригадой у Якира. Иону Якира, командующего Киевским военным округом, знали и высоко ценили в Берлине, даже называли его «советским Мольтке». Арест Шмидта не мог не встревожить командный состав округа. Глубоко обеспокоенный Якир отправился в Москву, чтобы заступиться за Шмидта перед Сталиным, но разговаривать ему пришлось с Ежовым. Последний угрожающе потрясал документами, якобы доказывавшими намерение Шмидта, о котором говорил Вышинский на августовском процессе, убить наркома Ворошилова во время учений войск Киевского военного округа⁴³.

Тем не менее Ягсиру позволили встретиться со Шмидтом и Кузьмичевым — еще одним из арестованных на Украине командиров. Шмидт исхудал, говорил медленно, выглядел подавленным и вообще, как потом Якир рассказывал своей семье, «был похож на марсианина». В присутствии Якира он отказался от своего признания в том, что хотел убить Ворошилова. Мало того, несмотря на запрет следователя что-либо добавлять к отрицанию своей вины, Шмидт письменно засвидетельствовал отказ от прежних показаний. Якир передал этот листок бумаги Ворошилову и вернулся в Киев несколько успокоенный. Вскоре ему позвонил Ворошилов и сообщил, что на дальнейших допросах Шмидт вновь подтвердил свои прежние показания и признался, что, отказываясь от них, он хотел обмануть и Ворошилова, и Якира⁴⁴. Нетрудно догадаться, что этот смелый отказ от ложного признания стоил Шмидту дополнительных истязаний. Вскоре его расстреляли.

Якир не знал весьма существенной детали: на Лубянке Шмидта обвинили в намерении убить Ворошилова в Киеве для того, чтобы Якир мог занять его пост. Единственным вещественным доказательством оказался график поездок Ворошилова в войска (который был роздан всем командирам всех принимавших участие в учениях подразделений на Украине). Когда Шмидт отверг это обвинение, ему предъявили другое — перед отъездом в 1934 г. на лечение в Вену Якир якобы приказал ему подготовить к антисоветскому восстанию танковую бригаду, которой он, Шмидт, командовал⁴⁵.

В событиях, непосредственно предшествовавших большой чистке армии, нашлось место и для интриги с участием нацистов. Впрочем, едва ли можно сомневаться в том, что подлинным ее организатором был сам Сталин. В декабре 1936 г. белоэмигрант, один из руководителей Российского общевоинского союза с центром в Париже, генерал Н.В. Скоблин, сообщил шефу политической полиции Германии Рейнхарду Гейдриху о том, что Тухачевский и некоторые другие высшие советские военачальники совместно с чинами германского генерального штаба составили заговор с целью уничтожения власти Сталина. Свое решение передать политической полиции столь важную информацию он объяснил желанием отомстить Тухачевскому, своему бывшему товарищу по службе в царской армии, за то, что, несмотря на дворянское происхождение, тот перешел на сторону революции⁴⁶. Любопытно, что для сведения счетов с бывшим товарищем Скоблин выбрал именно декабрь 1936 г. Мало того, сообщая о заговоре, пусть руководимом его личным врагом, Скоблин не мог не понимать, что служит той самой советской власти, против которой он, как белоэмигрант, должен был бороться.

Некоторые источники не исключают возможности того, что немцы сами придумали способ обезглавить Красную Армию, опорочив Тухачевского и других высших военачальников⁴⁷ По другим источникам, замысел исходил от Сталина. Бывший советский майор генштаба Дапишев считает, что исполнителем подлога было гестапо, но идею дал Сталин, внушив ее немцам посредством Скоблина⁴⁸. Автор антифашистских книг «Гитлер над Европой?» и «Гитлер над Россией?», вышедших на многих языках, и в том числе на русском в СССР в 1935 и 1937 гг., советский гражданин Эрнст Генри (С.Н. Ростовский), который в предвоенные годы жил за границей, также считает, что «подлинным инициатором подлога был сам Сталин, воспользовавшийся через Скоблина услугами гестапо»⁴⁹. Более чем вероятно, что Скоблин был двойным агентом. Теперь же стало известно, что Скоблин действительно был советским агентом и содействовал похищению главы РОВСа генерала Миллера. Так как РОВС случайно узнал об этом факте, высокопоставленные энкавэдэшники устроили его побег из Парижа, во время которого он был ликвидирован⁵⁰. *> чч ■

Скоблин появился в Берлине в декабре 1936 г. Опытный офицер разведки Янке предупредил Гейдриха, что Скоблин, вероятно, действует по указаниям Сталина, которому желательно с помощью немцев уничтожить группу Тухачевского и заодно ослабить германский генеральный штаб. Гейдрих, однако, уже предвкушал триумф возглавляемой им — сравнительно недавно образованной — политической полиции. Мало того, открывалась отличная возможность насолить высшему офицерству (до прихода к руководству полицией Гейдрих был уволен со службы во флоте за недостойное офицера поведение), поэтому он с готовностью проглотил наживку. Полученную от Скоблина информацию он доложил своему непосредственному начальнику рейхсфюреру СС Гиммлеру и самому Гитлеру. Последний после некоторого колебания согласился воспользоваться шансом уничтожить верхушку Красной Армии⁵'.

Заручившись согласием высшего руководства рейха, Гейдрих поручил генералу СД Беренсу добыть хранившиеся в архиве немецкой разведки Абвер подписанные Тухачевским подлинные документы. Начальник Абвера вице-адмирал Канарис под разными предлогами отказывался их выдать, поэтому документы пришлось похитить из архива. Подпись Тухачевского стояла на секретном советско-германском соглашении о военном сотрудничестве от 1926 г., подписанном за Германию генералом фон Сектом. В итоге было сфабриковано пухлое досье, состоявшее из подлинных документов периода секретного советско-германского сотрудничества в 20-е годы и подлинных писем (за период более года), в которых германские генералы обещали Тухачевскому и его единомышленникам содействие в организации и осуществлении путча против Сталина. Поскольку Гейдрих, как утверждалось, принял помощь советского агента, предложившего свои услуги по изготовлению документов, Беренс пришел к выводу, что компрометация Тухачевского — затея НКВД, а Гейдрих попался на удочку Москвы⁵². Неизвестно, каким именно способом досье было переправлено в Москву (если оно вообще туда попало).

На секретных переговорах в январе-феврале 1937 г. в Берлине германский участник переговоров граф Траутманнсдорф сообщил послу Чехословакии Войтеху Маетны, что Гитлер получил из СССР информацию о готовившемся там перевороте с целью убрать Сталина и Литвинова и установить в стране военную диктатуру. В опубликованных в Праге в 1947 г. мемуарах президент Чехословакии Бенеш утверждал, что он немедленно передал в Москву сообщение Траутманнсдорфа, однако никаких подтверждений тому в архиве МИДа не обнаружено⁵³. Впрочем, в марте 1937 г. советский полпред в Париже Владимир Потемкин известил Москву о своей беседе с Эдуардом Даладье, в то время французским министром обороны, который утверждал, что от «русских эмигрантских кругов» министерству стало известно о перевороте, готовившемся в СССР группой высших военных, настроенных против советской власти. Этими «кругами» был генерал Скоблин⁵⁴.

Фалин, заведующий Международным отделом ЦК КПСС в 1989 г., утверждал, что видел (надо полагать, в Москве) подготовленные Шелленбергом документы, касающиеся Тухачевского и некоторых других военачальников⁵⁵. В личном архиве Сталина были обнаружены документы, «подтверждающие стремление германских разведывательных кругов подсунуть ему дезинформацию о М.Н. Тухачевском»⁵⁶.

Как бы то ни было, не досье являлось причиной катастрофы начального периода войны, когда обезглавленная Красная Армия оказалась неспособной должным образом защитить страну. Вина целиком и полностью лежит на кремлевском заговорщике и его подручных. Сталин задумал и начал осуществлять

свой заговор за много месяцевдо появления Скоблина в Берлине в конце 1936 г. В то трудное время, когда повсюду на просторах огромной страны разоблачали ни в чем не повинных бесчисленных «врагов народа», настоящим врагом народа, стоявшим в центре политических событий и подрывавшим обороноспособность страны, был Сталин. н

;• ■ :к-.

{

Террор нарастает

Когда Сталин отправил секретную телеграмму из Сочи, в которой по сути известил Политбюро о своем намерении и дальше усиливать террор, террористическая кампания уже около двух месяцев шла по нарастающей. Еще не кончился августовский процесс, а «Правда» уже писала, что троцкистско-зи-новьевский заговор — отнюдь не эпизод из прошлого, а средоточие коварной антисоветской деятельности врагов, которая не прекратилась по всей стране. Первый залп выпустил Берия. Он объявил о разоблачении в Армении «троцкистско-националистической группы» во главе с бывшим республиканским наркомом просвещения Нерсиком Степаняном, свившей гнездо под крылом первого секретаря КП(б) Армении Агаси Ханджяна (в июле в Ереване сообщили о самоубийстве Ханджяна)⁵⁷

Как только закончился августовский процесс, старый чекист и друг Сталина, а ныне секретарь Северокавказского обкома Г. Евдокимов выступил с разоблачением террористическо-вредительской деятельности ряда групп замаскировавшихся врагов народа в руководимой им области. Можно ли было предположить, что подобных групп не было в других областях?⁵⁸ Уже на следующий день «Правда» откликнулась передовой статьей «Гнилые либералы — пособники врагов». В статье говорилось, ч то 16 руководителей заговора уничтожены, но было бы «величайшим преступлением» думать, что со всеми врагами покончено и теперь можно спать спокойно. Процесс показал, что далеко не все подлые двурушники разоблачены, нет, враг прятался под маской и проявлял необыкновенную изворотливость. К сожалению, в партии оказалось немало гнилых либералов, только болтавших там, где требовалось проявить подлинную бдительность. Так случилось в Днепропетровске, где либеральные простаки, в том числе председатель облсовета, приняли на работу вернувшегося из ссылки троцкиста Кацнельсона. Благодаря их же ротозейству вновь получили партийные билеты враги партии Каплан и Вайсберг. Статья заканчивалась призывом Ло-сталински разоблачать гнилых либералов, всех, у кого притупилось революционное чутье и отсутствует большевистская бдительность». По сути это было указание партийным работникам и государственным служащим никоим образом не препятствовать нарастающему процессу репрессий. Газета недвусмысленно предупреждала, что всякий, кто воспротивится террору, сам падет его жертвой.

Еще не кончился августовский процесс, но страх уже воцарился в советских издательствах, да и в друтих учреждениях. То тут, то там в издательствах Объединения государственных книжно-журнальных издательств (до самоубийства ОГИЗом руководил Томский) обнаруживались «троцкистские гнезда». В Государственном издательстве общественно-экономической литературы окопались враги, которые якшались с «фашистскими псами» Фрицем Давидом и Берманом-Юриным. Снятый с работы начальник иностранного отдела не сообщил парторганизации, что троцкист Домрачев просил его посоветовать, где лучше прятать сочинения Троцкого. С иностранным отделом были связаны не-

кий Панков, в 1934 г. приходивший к Зиновьеву на квартиру, и секретарь Радека Тивель, арестованный теперь как враг народа⁵⁹.

Начались разоблачения и в Союзе писателей. Обнаружилось, что членом Союза был Пикель, но его вовремя не разоблачили. Секретаря парткома Союза Ивана Марченко уволили и арестовали за содействие, оказанное им Галине Серебряковой, Тарасову-Родионову и другим писателям, «связанным с классовыми врагами»⁶⁰ Что касается Серебряковой, она оказалась «связанной с врагами» узами брака. Уже одиннадцать лет она была женой видного старого большевика Г.Я. Сокольникова, примыкавшего к левой оппозиции в 1925-1926 гг., впоследствии работавшего советским полпредом в Лондоне, замнаркомом иностранных дел, замнаркомом лесной промышленности и избранного кандидатом в члены ЦК на XVII съезде ВКП(б). До брака с Сокольниковым она была замужем за Л.П. Серебряковым. На августовском процессе Вышинский назвал и первого и второго мужа Серебряковой в числе лиц, с которыми еще предстоит разобраться органам НКВД.

Все случившееся с Серебряковой — одна из бесчисленных трагедий родственников жертв сталинского террора. День 26 июля 1936 г. Серебрякова с матерью и двумя дочерьми провела на подмосковной даче. Сокольников с работы не вернулся. Незадолго до полуночи появились десять сотрудников НКВД, молча произвели обыск и удалились. Стало ясно, что муж арестован. Однако августовский процесс тогда еще не начался, и она не могла знать, что по замыслу «главного режиссера» Сокольников должен будет произносить покаянные речи на втором судебном спектакле. Серебрякова знала мужа только как активного проводника линии партии. На следующий день она пришла к Марченко в Союз писателей и все ему рассказала. Марченко поступил как типичный гнилой либерал, заявив, что знает Серебрякову и не сомневается в ее верности партии. Иначе повели себя другие друзья и знакомые — звонки по домашнему телефону разом прекратились. НКВД установил за квартирой постоянное наблюдение. Пятого августа в райкоме партии Серебрякова узнала, что с мужем, который на двадцать лет старше, ее связывает вовсе не любовь, а общность контрреволюционного образа мыслей и совместная подпольная антисоветская работа. Бюро райкома исключило Серебрякову из ВКП(б) за «потерю бдительности и связь с врагом народа». Вскоре новый секретарь парторганизации Союза писателей Владимир Ставский уже ставил Марченко в вину, помимо других грехов, высокую оценку творчества Серебряковой. Действительно, когда о связи Серебряковой с врагом народа ничего еще не было известно, Марченко называл ее «литературной стахановкой». Ну, можно ли удивляться справедливому ^ негодованию Ставского-. «Какая же это бдительность?! Это утрата бдительности и гнилой либерализм!»⁶¹.

Вскоре после августовского процесса, на котором Вышинский назвал Сокольникова в числе новых подследственных, Серебряковой позвонил заместитель Ягоды Агранов. В тот же день ее привезли на Лубянку, и после пятичасового ожидания она оказалась в большом ярко освещенном кабинете, где сидели Агранов и Ягода. Вскоре появился Ежов и произвел на Серебрякову жуткое впечатление своим крошечным ростом и «лицом старого карлика». Ягода тогда еще не знал, что оказывает одну из своих последних услуг Сталину на посту наркома внутренних дел. На этом допросе, первом в длинном ряду продолжавшихся целыми ночами допросов, Агранов заявил, что Серебрякова может избавить себя и свою семью от ужасной участи, но для этого нужно «заслужить наше доверие». Чтобы заслужить доверие, требовалось дать подробные показания о том, что 10 декабря 1934 г. она стояла у двери в кабинет мужа и слышала, как

муж и ее отец обсуждают детали подготовки террористического акта против Сталина. Серебрякова с негодованием отказалась и заявила, что, требуя от нее такую фальшивку, руководство НКВД само выступает в роли заговорщиков, желающих обмануть Сталина и Центральный Комитет. Агранов дал ей один день на размышления. В этот день Серебрякова думала о самоубийстве, но все кончилось нервным расстройством. Впрочем, благодаря хорошему больничному уходу она в скором времени поправилась.

Из больницы Серебрякову отправили в Бутырскую тюрьму. Там ее раздели донага и втолкнули в холодное темное помещение с обитыми резиной стенами. Спустя некоторое время дверь открылась, снаружи проник свет, она почувствовала, как кто-то дотронулся до ее спины носком сапога, и услышала мужской голос: «Ничего не скажешь, умеют эти враги народа себе баб выбирать». В другой раз открылась дверь, ее ослепили лучом фонарика. Серебрякова услышала, как вскрикнул мужчина, и ей показалось, что это голос мужа. Когда ее выпустили и отправили домой, она узнала, что ее мать недавно вызвали на Лубянку и приказали написать Сокольникову, что Галина на свободе, здорова и ее произведения печатаются (хотя на самом деле их уже не печатали)⁶². Отчасти благодаря такому приему удалось убедить Сокольникова отлично исполнить уготованную ему роль во втором судебном спектакле — ему показали, что ждет его молодую жену, если он откажется сотрудничать, а за полное и убедительное признание пообещали сохранить жизнь.

Очевидно, потребовалось такое же обещание, чтобы склонить Радека к публичному признанию участия в заговоре с Троцким, Сокольниковым, Пятаковым, Серебряковым и другими обвиняемыми, которые якобы поставили перед собой цель добиться свержения советской власти. Не отличаясь особо сильной волей⁶³, некоторое время после ареста он все же не поддавался нажиму НКВД. Поведение Радека резко изменилось после продолжительной беседы с приехавшим на Лубянку Сталиным — теперь он всячески демонстрировал полную готовность сотрудничать со следствием⁶''. Будучи одаренным литератором и обладая богатым воображением, умея следовать странным поворотам сталинской мысли, Радек согласился написать политическую пьесу (конечно, выполняя установки, полученные от Сталина во время их беседы), в которой ему самому была отведена одна из главных отрицательных ролей. К тому же он считался лучшим специалистом по Германии — естественно, с подачи Сталина, в сценарий вошла и сюжетная линия изменнических связей его самого, Троцкого и других с нацистами.

Исполнителем еще одной ведущей роли Сталин выбрал ЮЛ. Пятакова, названного среди заговорщиков на августовском процессе и вскоре арестованного. Пятаков стал большевиком в 1910 г., был председателем Временного рабоче-крестьянского правительства Украины, за принадлежность к троцкизму его исключили из партии в 1927 г., но уже на следующий год он был восстановлен. В 1928 г. Пятаков — торгпред во Франции, зампред правления Госбанка, затем председатель правления Госбанка СССР, зампред Госплана и заместитель Орджоникидзе в Наркомате тяжелой промышленности, где на него легла основная тяжесть забот по осуществлению планов пятилетки индустриализации. Ленин в своем письме-завещании упоминал в числе возможных преемников Бухарина и Пятакова (о последнем он писал: «...Пятаков — человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе»). Он был одним из тех старых большевиков, для которых построение социализма было тесно связано с мерами по улучшению жизни трудящихся и движением к бесклассовому обществу⁶⁵, и все же он всецело отдавал себя работе по претворению в жизнь сталинских планов индустриализации.

Орджоникидзе был потрясен арестом Пятакова. Он питал к Пятакову личную симпатию, а главное — слабо разбираясь в технических вопросах — он не мог себе представить дальнейшую работу без своего заместителя. На протест Орджоникидзе Сталин, вероятно, ответил, что не исключает возможности смягчения участи Пятакова, а пока Орджоникидзе следовало бы помочь склонить Пятакова к сотрудничеству с обвинением на предстоящем открытом процессе, пообещав, что в будущем ему позволят вернуться к хозяйственной работе⁶⁶. По свидетельству Орлова, Пятакову также пообещали, что ни его жену, ни помощника Николая Москалева, которого он очень высоко ценил, не тронут и не вызовут в качестве свидетелей. В конце октября 1936 г. в газетах появились официальные поздравления Орджоникидзе по случаю его пятидесятилетия. Одновременно Сталин оказал на него давление, позволив Берии без лишнего шума арестовать в Грузии брата Орджоникидзе Папулию⁶⁷. Орджоникидзе и Берия давно питали взаимную неприязнь, и Берии, конечно, было приятно арестовать брата Орджоникидзе, но он никогда бы не решился на это без указания Сталина.

На первом показательном процессе речь шла главным образом о планах покушений на жизнь Сталина и других вождей и о связях террористов с гестапо. На втором процессе к террору добавилась тема саботажа и «вредительства» в промышленности и других отраслях народного хозяйства. Советским хозяйственникам предъявили примерно такие же обвинения, какие были предъявлены «буржуазным специалистам» на процессе по Шахтинскому делу и других подобных процессах в начале 30-х годов. Сталину это было важно, так как по его замыслу данный процесс должен был явиться обоснованием массовых репрессий по всей стране — нелепо было бы утверждать, что страна кишит сотнями тысяч террористов, намеревающихся убить Сталина и еще нескольких вождей, зато обвинения руководителей производства в повсеместном вредительстве выглядели достаточно правдоподобными, тем более что повсюду было столько несчастных случаев и аварий. Все эти несчастные случаи и аварии, причины которых сводились главным образом к бестолковому планированию без учета реальных возможностей и лихорадочному стремлению устанавливать все новые и новые стахановские рекорды, можно было представить плодами вредительской деятельности врагов, прикрывавшихся партийными билетами. Следовательно, если в организации саботажа и вредительства сознаются такие крупные хозяйственники, как Пятаков и замнаркома путей сообщения Лившиц, то тысячи их Подчиненных по всей стране можно будет арестовать как соучастников⁶⁸.

В рамках подготовки к пока еще не объявленному второму большому показательному процессу 19-23 ноября 1936 г. в Новосибирске состоялся суд над группой местных «вредителей», который широко освещался центральной печатью. Выбор Сибири в качестве места действия объяснялся главным образом тем, что двое из обвиненных в исполнении функций связных для передачи инструкций вредительской группе, орудовавшей на шахтах в Кемерове в Кузнецком бассейне, а именно Я.Н. Дробнис и М.И. Муралов, были в прошлом видными деятелями левой оппозиции, и им предстояло сесть на скамью подсудимых в январе 1937 г. Заявив о своем разрыве с оппозицией в 1929-1930 гг., они получили назначения на административно-хозяйственную работу в Сибири. Хотя советская печать называла суд в Новосибирске «открытым», в зале суда не было иностранных дипломатов и журналистов.

За вредительскую деятельность на угольных шахтах в Кемерове в 1935-1936 гг. судили девять администраторов и инженеров, причем один из инженеров, Э.И. Штриклинг, имел германское гражданство. Вредительство заключалось в умышленной дезорганизации угледобычи путем поджогов и иных средств, сдерживании роста добычи и нарушении требований безопасности. Загазованность штреков привела к гибели двух шахтеров в декабре 1935 г., еще десять шахтеров погибли при взрыве 23 сентября 1936 г. Трое подсудимых, а именно И. Носков, И. Шубин и М. Куров, были названы главарями местной вредительской группы и троцкистами; И.А. Пешехонов, бывший главный инженер шахты в Кемерове, был осужден еще по Шахтинскому делу в 1928 г. Всей подпольной вредительской работой якобы руководил гестаповский прислужник Троцкий, передававший местным вредителям инструкции через Пятакова, Дробниса и Муралова. Зачитаны были показания этой тройки, содержавшейся под стражей в Москве. Конечно, Пятаков оказался подлым двурушником, выступившим со статьей, обличавшей подсудимых на августовском процессе 1936 г., «чтобы скрыть свое личное участие в преступном антинародном троцкистском заговоре, чтобы сохранить в лице своей персоны тот корень, из которого впоследствии могло бы вырасти древо нового заговора»⁶⁹.

На процессе в Новосибирске судили главным образом за вредительство, но не забыт был и политический терроризм. Сибирским вредителям, которые якобы стремились нанести ущерб народному хозяйству и вызвать недовольство трудящихся, предъявили также обвинение в подготовке покушения на жизнь члена Политбюро, первого секретаря Западносибирского обкома Эйхе. Как бы желая возместить Молотову отсутствие его имени в списке намеченных жертв «объединенного центра», его теперь назвали объектом неудачного покушения, якобы совершенного осенью 1934 г., когда Молотов приезжал в город Прокопьевск в Западной Сибири. Пятаков якобы приказал администратору шахтуп-равления Шестову организовать убийство Молотова. Шестов дал соответствующее поручение главарю прокопьевских троцкистов Черепухину, а тот приказал некоему В.В. Арнольду, который должен был сесть за руль машины Молотова в Прокопьевске, пожертвовать собой и свалить машину в овраг. Попытка, однако, не удалась из-за трусости Арнольда⁷⁰. Правду об этой «попытке покушения» сообщил сорок пять лет спустя в своем выступлении 24 октября 1962 г. на XXII съезде КПСС член Политбюро и председатель КПК ЦК КПСС Н.М. Шверник, объяснив, что Арнольд хоть и повернул руль, но вел машину слишком медленно, и она лишь съехала правыми колесами в придорожный кювет. Никто из пассажиров не пострадал. «Этот эпизод, — по словам Шверника, — впоследс-_т твии послужил основанием версии о “покушении” на жизнь Молотова, и группа ни в чем не повинных людей была за это осуждена»⁷ ’.

Пятаков, Шестов и многие другие советские хозяйственники в первой половине 30-х годов неоднократно выезжали в командировки в Германию для наблюдения за отправкой в СССР закупленного немецкого оборудования для новых индустриальных центров, в том числе и в Кузнецком бассейне. В советской промышленности работало по контракту немало немецких рабочих и инженеров, например тот же Штриклинг, поэтому специалистам по заговорам из НКВД не составило особого труда создать видимость причастности нацистов к планам заговорщиков — достаточно было заставить обвиняемых дать соответствующие показания. Освещая процесс, советская пресса много писала о связях вредителей и заговорщиков с немецкими фашистами. Например, вот что было сказано в одном из декабрьских номеров «Правды» за 1936 г.: * *

«В Берлине под крылышком гестапо совещались троцкистские убийцы — Пятаков, Седов, Смирнов. Из Германии прилетела в Кузбасс заморская птица — фашист Штриклинг, один из главных участников Кемеровского преступления. Из Германии шли директивы об организации в Кузбассе фашистской ячейки... Штриклинг систематически докладывал иностранной разведке о своих вредительских фашистских действиях, когда ездил в отпуск за границу»⁷².

Сталин, однако, проводил в то время тайную дипломатию в отношении Германии, и ему не хотелось без особой нужды вызывать антагонизм между нацистскими бонзами. Когда процесс закончился вынесением смертного приговора всем девяти осужденным, тогдашний посол Германии в Лондоне Иоахим фон Риббентроп обратился к премьер-министру Стенли Болдуину с просьбой довести до сведения Москвы, что приведение в исполнение смертного приговора Штриклингу неминуемо повлечет за собой разрыв дипломатических отношений между Германией и СССР. В результате смертные приговоры Штриклингу и двум советским осужденным (которые оказались скорее «белогвардейцами», чем «троцкистами») были заменены на десятилетние сроки заключения⁷³.

В конце 1936 г. волна арестов несколько спала в связи с всенародными торжествами по поводу вступления в силу новой Конституции и в связи с переменами в руководстве НКВД⁷⁴. Тем не менее каждый большевик по-прежнему должен был доказывать верность партии, проявляя бдительность и рвение в разоблачении врагов, как бы они ни маскировались, — доносы шли все более полноводным потоком, как анонимные, так и подписанные.

Один киевский журналист в октябре 1936 г. записал в своем дневнике, что в редакцию приходят письма с обвинениями во вредительстве, которым якобы занимаются районные и областные работники. «Кто-то потворствует подозрительности, — пишет журналист. — Растет поток доносов на руководителей — партийных работников, хозяйственников, научных деятелей». В это же время появляется тип сверхэнергичного доносчика-добровольца. Среди ноябрьских записей 1936 г. в дневнике есть упоминание об одной такой энтузиастке, некоей Николенко, которая в письмах сообщила о пособниках врага в ЦККП(б) Украины, Киевских областной и городской парторганизациях, где окопались троцкисты и зиновьевцы, которым «по блату» были обменены партийные билеты. В том же дневнике говорится, что проведенное Киевским горкомом расследование закончилось исключением Николенко из партии в назидание всем клеветникам⁷⁵. Партийных работников на местах явно начинал тревожить поток разоблачений снизу, инспирированный циркулярным письмом ЦК от 29 июля 1936 г., — ведь опасность грозила им самим.

Нет сомнений в том, что Николенко была исключена из партии с одобрения, а может быть, и по инициативе Павла Постышева, в то время кандидата в члены Политбюро и первого секретаря Киевского обкома. Это дорого ему обошлось. Очень скоро «Правда» в редакционной статье обрушилась на некоторые парторганизации, в том числе киевскую и ростовскую, за то, что в них нашли приют враги народа. Оказалось, что их разоблачению там всячески мешали, а в Ростове руководители парторганизации сами были «ловко замаскировавшимися троцкистами». В Киеве, продолжала «Правда», троцкистско-зиновьевские двурушники пролезли на высокие должности в партийном аппарате и изощренно проводили вредительскую и террористическую деятельность. Подбор кадров осуществлялся там совершенно неудовлетворительно⁷⁶.

В январе 1937 г. в Киев был направлен Каганович с порученим положить конец сопротивлению росту репрессий. На собравшемся по его указанию пленуме Киевского обкома Николенко называли «героиней» и «разоблачительницей врагов», а Киевскую парторганизацию обвинили в утрате бдительности и укрывательстве врагов. Постышева освободили от обязанностей первого секретаря обкома под липовым предлогом невозможности исполнять их одновременно с обязанностями второго секретаря республиканской парторганизации (прежде он почему-то справлялся с теми и другими). Второго секретаря обкома Илина сняли с туманной формулировкой «за политические ошибки». Запись в журналистском дневнике за 25 января 1937 г. заканчивается словами: «Неужели Сталин не исправит этой ошибки?»⁷⁷

Искреннее недоумение автора записи в дневнике показывает, как далеки были даже искушенные в политике люди от понимания истинной сути происходившего в стране, оттого, кому все это было нужно и в силу каких причин.

■ Т: Примечания •>:

¹Ог1оиА. ТВе Зесгег Н1ягогу... Р. 125-129. Орлову стало известно о встрече в Кремле от Молчанова.

² 1Ы6. Р. 148. Одним из присутствовавших старших офицеров был сам Орлов.

⁵Гнедин Е.А. Катастрофа и второе рождение. Мемуарные записки. Амстердам, 1977 С. 282. В 1937-1938 гг. Гнедин заведовал отделом печати НКИД и в силу своего служебного положения присутствовал на судебных заседаниях процессов 1937 и 1938 гг.

⁴Медведев Р.А. Николай Бухарин Нью-Йорк, 1980. С. 124 (о пребывании Сталина в Москве во время процесса) и с. 153 (о том, что Сталин мог слушать происходившее в зале суда, находясь в своем кремлевском кабинете).

⁵ОНоиА. ТВе 5есге( Налогу Р 159-160.

⁶ «ТВе Хегс-Уогк Т1тез >/ 20 августа 1936 г., ст. Г Денни (Наго1б Эсппу), Орлов также пишет, что настоящие подсудимые резко отличались худобой и изможденным видом от пышущих здоровьем подставных подсудимых (Ог/осА ТВе Зесгег Налогу.. Р. 160).

⁷ Судебный отчет по делу троцкистско-эиноньенского террористического центра. М., 1936.

⁸ «Правда». 21 августа 1936г. ■'

⁹ «ТВе Негу-Уогк Т1тея». 24 ангуста 1936 г., ст. Г Денни (Н. Оеллу).

¹⁰ 1Ы6.

¹¹ Цлкеб Згагея, 5га(е Цераптелг, Роге1(>п Ке1аЦопя (Х7а.чЫп(>10п, 1952). Р. 302. Далее — Ц5 Роге1(>п Неаполя.

¹²См.-.РеШИ. ВоЬсНеимзтш ипс! ]ис1епгит: Оая (йсИзсЬе Е1етеп[ т бег РйВгегясВаГг без Во1ясВе\е1ятия. ВегПп апс! Ье1рг1е, 1934, в которой на видном месте помещены фотоснимки Троцкого, Зиновьева и Каменева.

■3 В. Кривицкий (КлиИ^ку УГаИегС. 1п БгаИл’я Зесгег 5етсе. N.У., 1939 Р 207-208)иА. Бармин (ВаптиеА. Опе ’&'Во Бигущеб. ГУ.У., 1945. Р. 285, 194-295) сообщают, что еще до процесса вышло постановление о восстановлении права на кассацию. Автор не нашел текста такого постановления ни в кодексе, ни в газетах того времени. Возможно, постановление было подготовлено и показано обвиняемым как доказательство серьезности обещания сохранить им жизнь.

¹⁴ ТЪе Сазе оГ Беоп Тгогяку: Кероп оГНеапп&ч оп сВе СВаг(>ея Мабе А^атяг Шт т гНе Мо.ясояу Тпа1я. N.У., 1937 Р. 146, 148,149. 167-168.

¹⁵ Ц5 Роге^л Ке1апол5. Р. 302.

¹⁶ «ТВе 1Уеяу-Уогк Ттея». 17августа 1936г. '.»(■>'

¹⁷Апюпог-С)<епк’0.4 ТЬс Т/тс о.УЫаПг, \.У, 1981. Р. 145-146.

¹⁸ «Бюллетень оппозиции». Октябрь 1936 г. № 52-53. С. 19-20.

¹⁹МеЫиеЫеиКоу А. Хеи’ Ра^ея (тот (Не Ро1Шса1 Вю^гарВу оГ5(аИп // 5(аМп15т / Еб КоЬегс С. Тискег. Ц.У., 1977. Р. 213.

²⁰ О том, насколько чужда была такого рода «политика револьвера» старым большевикам, свидетельствуют слова Ломинадэе, сказанные им другу незадолго до самоубийства в 1935 г.: «Если сто тысяч

видных партийцев покончат с собой, Сталин, может быть, призадумается». Иосиф Бергер (Вшус»г/. БЫритеск оГ а Оепегапоп. Ьолскэп, 1971. Р. 168) сообщает, что это рассказал ему тот самый друг Ло-минадэе, в 1935 г. сидевший с Бергером в Мариинском лагере.

²¹РадекК. Троцкистско-зиновьевская фашистская банда и ее гетман Троцкий // «•Известия», 21 августа 1936 г,- Пятаков Г Безжалостно уничтожить презренных убийц и предателей // «-Правда». 21 августа 1936 г.; Раковский X. Никакой пощады // «Правда». 21 августа 1936 г., Преображенский Е. Высшей мере предательства и злодейства — высшую меру наказания // «Правда». 24 августа 1936 г.

²²МеЫчеЫеч Коу А. Не™ Радел. . Р. 213.

²⁵МеЫиес!еиКоуА. ВикВапп... Р. 123-125.

²⁴ Некоторые западные исследователи, например Леонард Шапиро (ЗЬартЬ. ТВе Соттилыс Рапу оГ сВе 5оУ1е! Цлюп. N.7., 1959. Р 409), Роберт Конквест (Сопс/ие$< К. ТВе Сгеа! Теггог. М.У., 1973- Р. 215) и Роберт Такер (ТискегК. ТВе Бснче! Ро1Шса1 Мтс1, геу. е<±, Гч'.У., 1971. Р. 60) восприняли заявление прокуратуры от 10 сентября как свидетельство закулисного противодействия высших партийных кругов задуманным Сталиным репрессиям в отношении бывших правых. Впоследствии автор настоящей книги изменил свое мнение.

²⁵Мебчебеч Коу А. ВикВапп... Р 129.

²⁶Гусейнов Е„ Сироткин В. Лицо и маски Карла Радека // «Московская правда». 14 мая 1989 г.

²⁷МеЫчеЫечКоуА. ВикВапп. Р. 126-127.

²⁸ Орлов (Ог1очА. ТВе Бесгес Налогу... Р 255-256) утверждает, что Ягода фальсифицировал свою политическую биографию, приписав себе дореволюционный партийный стаж, а Сталин, узнав об этом, хранил компромат как средство держать Ягоду в руках. Роберт Слассер (КоЬеп М. 5|шлег), напротив, в частном письме от 20 марта 1980 г. уверяет, что, судя по официальным материалам послесталинского времени, Ягода стал большевиком в 1907 г. (в возрасте 17 лет). О Ягоде см. также: Шз/ш5., 51и$$ег К.М. ТВе Босчес Бесгес РоИсе. МУ, 1957. Р. 43-46; СощиеНК Сгеас ТЬггог... Р. 217

²¹² Автор признателен профессоруД. Волкогонову за предоставленную им фотокопию машинописного оригинала служебной записки Ягоды Сталину. Тексты упомянутых постановлений 1934 и 1935 гг. см.: Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР 4 июля 1934 г. N2 33- С. 465-466 и 11 февраля 1935 г. N9 7. С. 60.

⁵⁰Мес1чес1еч Коу А. Ме™ Радея... Р. 213.

³¹ Выступление Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС.

³²Ог1оч А ТВе Бесгес Налогу... Р 223. В 1937 г. остались за границей И. Рейсс (Порецкий), труп которого вскоре был обнаружен в Швейцарии, и В. Кривицкий. Спустя некоторое время невозвращенцем

► стал и сам А. Орлов. Многих других отозвали в СССР, где они были репрессированы.

³³Роге1$к)< ЕЧгаЬегЪ К. Оиг О суп Реор|е: А Меток оГ «Тдпасе КеЦя» апс1 НЫ РпепсК БолРол, 1969. Р. 178, 200-201.

³⁴КптЪку Ц7 1п БсаИп’я Бесгес Бсплсе Р. 146; ОНочА. ТВе Бесгес Налогу... Р. 208, 213.

³⁵ Выступление Хрущева на закрытом заседании XX съезда КПСС.

³⁽¹Поздняков В. Как Ежов принимал НКВД // «Народная правда». 1989. N9 5. С. 21. Рассказ представлен как свидетельство очевидца.

³⁷ О протестах против методов, которыми проводилась коллективизация, см.: Аппз(гопр]оЬп А. ТВе РоЦпся оПЪгаКСапатят, М.У., 1961. Р. 62; КНч1с$1гу ЧГ. 1п БсаЦп'я Бесге! Бепчсе... Р. 224.

³⁸ См. выше: С. 140,

³⁹ «...Командование Красной Армии — независимое от Сталина и равное, по крайней мере в своих собственных глазах, своему политическому хозяину — было безнадежно и неизбежно виновно в том, что было последней преградой на его пути к абсолютной власти». Епскзон]. ТВе Бстес ШдВ СотталВ: А МНлагу-РоШюа! Налогу, 1918-1941. БолВоп, 1962. Р. 4 27-428.

⁴⁰ Дело о так называемой «Антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии. «Известия ЦК КПСС».1989. N9 4. С. 43-45 (отчет о расследовании, проведенном комиссией Политбюро по дальнейшему изучению репрессий в 30-40-е годы и в начале 50-х годов и основанном на документах из архивов ЦК КПСС, КГБ. прокуратуры и ИМЛ ЦК КПСС).

⁴¹ Там же. С. 47-48.

⁴² ВагтгпеА. Опе 'ОС'Но Зигущей. Р. 90. «Сталин слушал, не говоря ни слова, — продолжает Бармин, — он только смертельно побледнел и плотно сжал губы».

^4Ь Д)'бинский И. Наперекор ветрам. М., 1964. С. 243, 248, 249. Сообщение об отношении кЯкиру в Берлине приписывается генералу французского генштаба Гамелену (С. 260).

⁴⁴ Якир П.И. Будь настоящим, сын! // «Командарм Якир. Воспоминания друзей и соратников». М., 1963-С. 224-225.

⁴^ Дуби некий И Наперекор... С. 261 (курсив Р. Такера).

⁴⁶ Сергеев Ф. «Дело» Тухачевского // «Неделя». 1989- № 7. С. 10. Отец Тухачевского был дворянином, но мать его была крестьянкой из крепостных. О происхождении Тухачевского см.: Котлова -Бычкова А. Рядом с маршалом // «Вечерняя Москва». 5 апреля 1989 г.

⁴¹ См. например:Рге/'з С. ТВе МапЗХТю 51агГей [Не ЗУаг. Бопйоп, 19(50. Р. 77-78: Сергеев Ф. «Дело» Тухачевского.

⁴⁸ Заседание секции истории ВОВ Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС 18 февраля 1966 г. по вопросу о книге А.М. Некрича «22 июня 1941 г.». Стенограмма обсуждения опубликована в «Посеве» 13 января 1967 г.

⁴⁹ Генри Э. Открытое письмо писателю И.Эренбургу//<Трани».63, 1967 С. 195. См. о биографии Генри в Литературной энциклопедии, Т. 9, М., 1978. С. 224-225-

^,0Петров Никита, Геворкян Наталья. Конец агента «1.3» // «Московские новости». 17-24 декабря, 1995 г. С. 9.

⁵¹НоеШе 43 ТНе Зесгес РгоптТЬеЗЮгу оГИа21 Ро1Шса1 Е5рюпа(>е. Бопйоп, 1953. Р. 78-81,20-21 \5сЬеЧеп-Ье/1> ИЗ НШег’ч 5есге[ Зеглчсе М.У., 1956. Р. 41-42.

⁵²НоеШе ИЗ ТНе 5есге[ Ргош... Р. 81-83; ЗсЬеЦепЬещ из. НШег’.ч Зесгег Зеглчсе. Р. 43.

⁵⁵Абрамов Н. «Дело Тухачевского»: новая версия. Рассекреченные документы из Архива внешней политики СССР // «Новое время». 1989. № 13. С. 38; Ковалев Ф.Н. Страницы истории. Документа полпредства СССР в Праге, относящиеся к «делу Тухачевского» // «Вестник Министерства иностранных дел СССР». I мая 1989 г. № 8 (42). С. 43; МетойчоГОг. Ейиагй Велез: Ргот МишсН ю ЦелчМЗаг апй Целч Уюгогу /Тгапч. СойГгеу Пая, Бопйоп, 1954. Р. 12-20.

⁵⁴Абрамов Н. Новая версия... С. 38.

⁵⁵Фалин В. Два разных договора // «Аргументы и факты». 19-25 августа 1989 г. № 33.

^5Й Дело о так называемой... С. 61.

⁵⁷ «Правда». 19 августа 1936 г. Степанлн, лидер армянских большевиков-противников Берии, тайно написал книгу «Действительная история закавказских большевиков», в которой опровергались бериевские хвалебные измышления о роли Сталина, и безуспешно пытался опубликовать ее в армянской прессе. Поддерживавшего Степаняна первого секретаря КП (б) Армении Ханджяна 9 июля 1936 г. на бюро крайкома обвинили в связях с националистами и потере бдительности. Ханджян отнюдь не кончил жизнь самоубийством — его застрелил лично Берия (Аганян Ц.П. Не-рсик Степанян. Ереван, 1967. С. 50-53; МаЮвДап Ма>у К. ТЬе 1шрас1 оГ Зои1е1 РоИшеч т Аппеп1а. Бе1с1еп, 1962. Р. 129-131). То, что Берия убил Ханджяна в своем кабинете, подтвердил на XXII съезде КПСС А.Н. Шелепин (см.: XXII съезд КПСС. 17-31 октября 1961 г. М-, 1962, II. С-404. Далее — XXII съезд...).

⁵⁸ «Правда». 26 августа 1936 г.

⁵⁹ Там же.

⁶⁰ Статья И. Лежнева в «Правде» от 27 августа 1936 г.

^Й1 «Литературная газета». 15 октября 1936 г.

^й2Серебрякова Г. Смерч (в раэн. местах). Есть сведения, что воспоминания Г. Серебряковой готовились к выходу в свет в Москве в 1964 г., но после снятия Хрущева рукопись в печать не пошла и частично была утеряна. Сохранившаяся часть опубликована в «Новом русском слове», в номерах за 8-30 декабря 1967 г.

⁶⁵ «Собственно говоря, выдающимися качествами Радека являются его импульсивность, неуравновешенность, ненадежность, склонность впадать в панику при первых признаках опасности и проявлять крайнюю беспечность, когда все вроде бы в порядке. Благодаря этим качествам, Радек — первоклассный журналистский Фигаро, неоценимый гид для иностранных корреспондентов и туристов, но совершенно непригоден для роли заговорщика» («ТЬе Саве оГБеоп ТгоСчку»... Р. 523).

⁶⁴ОНо1> А. ТЬе Зесгег Нвлогу... Р. 198-199- Об отказе Радека от сопротивления и сотрудничестве со следствием см. также: МЫиеЫеи К. ВикЬапп... Р, 133. «Возможно, именно благодаря вынужденному содействию Радека процесс 1937 г, был подготовлен так быстро и прошел столь гладко», — добавляет Медведев.

⁶⁵Ве^ег]. ЗЫрчшеск... Р 88.

⁶⁶ О заступничестве Орджоникидзе за Пятакова см.: УРежЬегдА. ТЬе Ассичеб / Тгапч. ЕсКуагб Рк2(>ега1с1. БопЬол, 1951. Р 56,0 посещении Орджоникидзе Пятакова в тюрьме, когда Орджоникидзе сказал: «Я дал за тебя бой и не перестану за тебя драться, Я говорил о тебе с ним», см.: Ог1оиА. ТЬе Зесгес НиВогу... Р, 180-181,

⁶⁷МеЫиеЫеиКоуА. ВикЬапп... Р, 128,

⁶⁸У7е13$Ьег)>А. ТЬе Ассическ. Р, 9,

⁶9 «Правда». 23 ноября 1936 г.

⁷⁰ Там же, 22 ноября 1936 г. На январском процессе 1937 г. и Шестов, и Арнольд были среди подсудимых,

⁷¹ XXII с-ьезд КП СС. С, 216,

⁷² «Правда», 23 ноября 1936 г.

⁷⁵АЬгатоиНсЬ КарЬае1 К. ТЬе 5оУ1ег КеУо1шюп, 1917-1939. N. V., 1962. Р. 400, Автору не удалось найти в книге Абрамовича документальных свидетельств, подтверждающих факт обращения Риббентропа к Болдуину.

⁷⁴МеЫиеЫеа Коу А. ЬеГ Н1ЧЮгу^с1§е, N. V., 1971. Р. 171.

⁷⁵Марягин Т Постышев. М., 1965. С. 291.

⁷⁶ «Правда», 4 января 1937 г.

⁷⁷Марягин Т. Постышев,,, С. 294.

I

лпТ

.о- М ;

.1, Я.п

|.Ч'.

Я; ¹⁵

Апогей самовластия (II)

ЩГ.¹⁵( » ”-П

^г'

Тихий террор 1934-1936 гг. непосредственно затронул лишь немногих влиятельных деятелей. И только теперь некоторые принадлежавшие к этой группе лица, остававшиеся пока на свободе, стали испытывать чувство нарастающей тревоги за собственную судьбу.

Евгения Гинзбург, вспоминая встречу Нового года в Астафьеве, подмосковном дачном поселке для привилегированной элиты, куда она приехала вместе с сыном, и о выпавших на ее долю в последующую четверть века муках, описывает этот вечер как парад масок «красной смерти». Сюда, в Астафьево, отправил их ее муж, в то время член бюро обкома в Казани, желая избавить свою семью от ужасной гнетущей атмосферы, в какой они находились дома. В своих воспоминаниях Е. Гинзбург пишет, что большинство высокопоставленных участников вечера, жены которых были одеты роскошно, а дети, гордившиеся отцовскими «линкольнами» и «бьюиками», смотрели свысока на отпрысков тех, кто, подобно ее мужу, должен был удовлетворяться «фордами», через несколько месяцев сменят свои удобные апартаменты на нары Бутырской тюрьмы¹

Газета «Правда», певшая с голоса Сталина, в новогодней статье намекала на надвигавшийся политический шторм. «Советский корабль хорошо оснащен и хорошо вооружен, — писала в заключение этой статьи “Правда” — Ему не страшны и штормы. Он идет по своему курсу. Его корпус сооружен гениальным строителем для борьбы с враждебной стихией в эпоху войн и пролетарских революций. Его ведет гениальный кормчий Сталин».

В начале 1937 г. Москву посетил находившийся в изгнании немецкий писатель, еврей по национальности, Лион Фейхтвангер. Он был хорошо известен (подобно А. Жиду до его визита в 1936 г.) как друг Советского Союза. Фейхтвангера принял Сталин². Стенограмма этой беседы опубликована не была. Но находившаяся в то время в Москве Элизабет Порецки узнала от своего близкого друга — австрийца, работавшего в Коминтерне и военной разведке и участвовавшего во встрече Сталина и Фейхтвангера в качестве переводчика, что разговор между ними был не из легких.

Фейхтвангер неодобрительно отозвался о повсеместном поклонении Сталину (в опубликованной им книге «Москва 1937» он вспоминал, что рассказал Сталину о его бюсте, увиденном им на выставке, посвященной Рембрандту). Это явно рассердило Сталина, который закончил беседу, сказав, что он не несет ответственности за чувства, которые испытывает к нему народ³. Два дня спустя в своем интервью Московскому радио Фейхтвангер намекнул на имевший место резкий обмен мнениями, заметив: «Он не слишком вежлив, но, с другой стороны, не обижается, если собеседник его критикует»⁴.

Сразу же после этого была сочинена частушка:

Я оказался у дверей С каким-то странным видом,

О, как бы этот вот еврей Не оказался жидам>

Однако в заключение интервью Фейхтвангер высказался о Сталине в положительном духе — как о выдающемся государственном деятеле, и его вторая встреча со Сталиным прошла гладко.

Радей по Сталину и Сталин по Радену

О нарастающем террористическом разгуле возвестило сообщение о новом процессе по делу о государственной измене, который должен был открыться в Москве 23 января. В сообщении указывалось, что, действуя по указаниям Троцкого, Пятаков, Радек, Сокольников и Серебряков создали в 1933 г. «параллельный центр». Он формировал диверсионные и террористические группы, действия которых были нацелены на организацию аварий на ряде предприятий, прежде всего на военных заводах, готовил террористические акты против лидеров, проводил шпионаж в пользу иностранных государств. Задача «параллельного центра» состояла в подрыве советской военной мощи, ускорении военного нападения на страну, оказании помощи иностранным агрессорам в захвате территорий Советского Союза и его расчленении, а также в ликвидации советского режима и реставрации капитализма⁶. Кроме названных выше хорошо известных старых большевиков и бывших участников левой оппозиции (всего к суду привлекалось семнадцать человек), трое других обвиняемых (Н.И. Муралов, Я.Н. Дробнис и М.С. Богуславский) в прошлом также примыкали к левой оппозиции. Некоторые подсудимые были на руководящей работе в сфере экономики. По делу «параллельного центра» проходил осужденный на процессе в Новосибирске как вредитель А.А. Шестов. Назывался также В.В. Арнольд, незадачливый шофер Молотова, сидевший за рулем как раз в тот день, когда машина последнего застряла в кювете. Два подставных обвиняемых — А.А. Шестов и И.Я. Храще — в прошлом были секретными агентами НКВД в промышленности, а на процессе своими свидетельствами подде-^ рживали государственное обвинение⁷

В назначенный день, 23 января 1937 г., в Октябрьском зале Дома Союзов начался мрачный спектакль. Вышинский зачитал обвинительное заключение, а затем суд приступил к допросу Пятакова. Присутствовавший на процессе заведующий отделом печати Наркоминдел Евгений Гнедин (в его обязанности входило подвергать цензуре сообщения иностранных корреспондентов) вспоминает, как выглядел этот некогда волевой организатор индустрии — «мужественное лицо» его превратилось теперь в «маску смерти». Первые пять рядов, пишет Гнедин, занимали «странные, неприятные субъекты, одни с массивными квадратными физиономиями, другие — востроносые, злые»⁸. Это были следователи, наблюдавшие за поведением своих подопечных и самим своим присутствием предупреждавшие подсудимых, каким невыносимым пыткам подвергнутся они, если только отклонятся от предписанного им сценария.

Судя по ответам Пятакова на вопросы Вышинского, история замышлявшегося заговора выглядела следующим образом. В 1931 г. Пятаков, посетивший по поручению советского правительства Берлин, дважды встретился с сыном

Троцкого — Седовым. В том же году он получил через Шестова в Москве письмо Троцкого, в котором говорилось о необходимости устранить насильственным путем Сталина и его ближайших соратников и осуществить несколько вредительских акций в промышленности. Осенью 1932 г. Пятакова посетил в Москве Каменев, информировавший его о создании «объединенного центра». Каменев также рассказал Пятакову, что он установил тесные связи с правыми в целях свержения Сталина и отказа от строительства социализма. «Параллельный центр» активизировался в 1933 г., когда Лифшиц и другие создали вредительские группы на Украине, Шестов с сообщниками — в Западной Сибири, а Серебряков — в Закавказье. Вредительская деятельность осуществлялась методом преднамеренно ошибочного планирования, замедления темпов строительства, организации поджогов и взрывов, сдачи в эксплуатацию незавершенных коксовых печей, разбазаривания ресурсов, закупки ненужных материалов и умышленного снижения уровня жизни трудящихся с намерением вызвать их недовольство. Главная цель всех подобных акций — дискредитация сталинского руководства.

Пятаков показал, что руководил подрывной деятельностью из-за границы сам Троцкий. С середины 1935 г. (к этому времени «объединенный центр» распался) и до начала 1936 г. «параллельный центр» стал действовать самостоятельно как головная организация, стремившаяся — прежде всего через Томского — установить связи с правыми. Директивы Троцкого поступали к Пятакову через Радека, который в конце 1935 г. получил от Троцкого пространное письмо. В нем высказывалась мысль, что «центр» может прийти к власти либо до войны посредством террористических актов против Сталина и его подручных, либо (что более вероятно) в ходе войны с Германией и, возможно, Японией. На этот случай следовало заручиться поддержкой правительств названных стран, заключив с ними тайные соглашения.

Будучи в конце 1935 г. в служебной поездке в Берлине, Пятаков связался там с собственным корреспондентом «Известий» троцкистом Д. Бухарцевым. Бухарцев организовал полет Пятакова на один день в Норвегию для встречи с Троцким. Примерно 12 декабря 1935 г., рассказал Пятаков, он с немецким паспортом вылетел специальным самолетом с берлинского аэродрома Темпель-хоф и приземлился в Осло. Оттуда его доставили на машине в пригород, где жил Троцкий. Там и состоялся их двухчасовой разговор.

В ходе беседы Троцкий утверждал, что социализм в одной, отдельно взятой стране построен быть не может, что война неизбежна и что она начнется в 1937 г. Поэтому заговорщикам, продолжал он, следует заняться вредительством, с тем чтобы стать могильщиками сталинского государства, помешать ему упрочить свои позиции на тот случай, если советская экономика будет развиваться успешно и новые, молодые кадры, считающие сталинское государство истинно социалистическим, поддержат этот советский режим.

Делая ставку на государственный переворот, который мог бы привести к власти троцкистское правительство, утверждал, по словам Пятакова, Троцкий, необходимо учитывать реальные силы, действующие на мировой арене, прежде всего фашистов, и установить с ними контакт в интересах подготовки к захвату власти либо до войны, либо после поражения Советского Союза в войне. Троцкий сказал, что у него состоялись переговоры с заместителем председателя нацистской партии Гессом. Они пришли к соглашению, в соответствии с которым троцкистско-зиновьевский блок обязался, если он захватит власть до войны, отблагодарить нацистов за их поддержку, позволив им создать свой протекторат на Украине, начав, таким образом, расчленение СССР. Внутри страны блок реставрирует капитализм. Пятаков воспринял программу, изложенную Троцким, как директиву.

Первый день процесса завершился допросом Бухарцева, подробно описавшего, как он через эмиссара Троцкого организовал полет Пятакова в Осло. Этим эмиссаром был, по словам Бухарцева, некий таинственный незнакомец по имени 1устав Штирнер. Пятаков подтвердил эти показания⁹. Однако замешательство вызвало заявление официальных норвежских кругов, вскоре сообщивших, что в декабре 1935 г. на аэродроме в Осло не приземлялся ни один самолет.

В депеше, направленной в Лондон в связи с процессом, британский посол в Москве заметил, что арестованные «сознаются в совершении гнуснейших преступлений, не обнаруживая при этом ни колебаний, ни эмоций, напоминая хорошо подготовленных учеников на устном экзамене по знакомому и не очень интересному для них предмету»¹⁰. Пятаков с лицом, напоминающим посмертную маску, исполнял свою роль на процессе машинально. Однако с допрошенным на второй день суда Радеком дело обстояло несколько по-иному. То ли в силу обещанного ему более мягкого приговора, то ли благодаря своему неукротимому характеру интеллектуального актера случилось так, что в своих показаниях хозяином положения выглядел он, а не Вышинский. Радек давал показания в форме исповеди осужденного политика, исповеди, отмеченной его авторством, прибегая, как это становится очевидным при внимательном прочтении показаний, к эзоповым методам защиты. Такое впечатление от показаний Радека совпадает и с воспоминаниями тогдашнего секретаря посольства США в Москве Джорджа Ф. Кеннана, который присутствовал на процессе в качестве переводчика нового американского посла Джозефа Дэвиса. Кеннан пишет, что, давая показания, Радек выглядел совершенно естественно, говорил с известным апломба^, временами отхлебывая чай из чашки, которую держал в руке¹ ‘.

«В феврале-марте» 1932 г., утверждал Радек, отклоняя попытку Вышинского заставить его сказать «в феврале», он получил от Троцкого письмо, которое заканчивалось требованием: «Мы должны поставить вопрос о том, чтобы “убрать” руководство». Это письмо было передано Радеку корреспондентом «Известий» Владимиром Роммом, с которым он встретился весной того же года во время поездки в Женеву. Упоминание Радеком «марта» намекало на открытое антисталинское письмо Троцкого, опубликованное в марте 1932 г. в «Бюллетене оппозиции». Такой вывод позволяет сделать сразу же последовавшая реплика Радека: «Слова “террор” не было брошено, но, когда я прочел “убрать” руководство, то мне стало ясно, о чем Троцкий думает»¹².

Продолжая давать показания, Радек признал, что он окончательно присоединился к заговору осенью 1932 г. Как это следует из его дальнейшего рассказа, в конце октября или начале ноября он беседовал с Мрачковским, который спросил его: «Вы получили письмо от старика?». («Стариком» обычно называли Троцкого, пояснил Радек.) Под письмом, о котором идет речь, по-видимому, подразумевалось все то же открытое письмо в мартовском выпуске «Бюллетеня оппозиции».

В ходе дальнейших показаний Радек под нажимом Вышинского, порой ссылавшегося на его заявления на предварительном следствии, назвал конкретные «террористические группы», возглавляемые Дрейцером и Закс-Гладниевым в Москве, Пригожиным в Ленинграде, Белобородовым в Ростове, Дилятевой в Туле, Юлиным на Урале, Мураловым в Западной Сибири, Мдивани в Грузии. Радек также рассказал об «исторической или истерической» группе под руководством Фридлянда (историка школы Покровского, оказавшегося под огнем критики после опубликования в журнале «Пролетарская революция» письма

Сталина). Радек признал, что эти «-террористические группы» готовили покушение на партийных и правительственных лидеров¹³.

Наблюдая за процессом, Джордж Кеннан, сопровождавший посла Дэвиса, пришел к выводу, что и обвиняемые, и сам прокурор «говорили условными символами, что многие неоднократно использовавшиеся ими выражения... имели для них совсем иное, чем для зрителей, значение, что, другими словами, эти выражения напоминали алгебраические формулы, за которыми скрывался истинный смысл сказанного». В меморандуме по поводу процесса Кеннан подтвердил свой вывод, сославшись на обмен репликами, в ходе которого Пятаков отрицал, что он давал Ратайчаку конкретное задание установить контакт с немецкими агентами: «Я дал задание в более алгебраической форме», на что Вышинский ответил: «Я знаю, что вы имеете в виду, говоря об алгебре, но я сейчас имею дело не с алгеброй, а с фактами»¹⁴.

Дабы раскрыть, что стоит за этими, да и другими, «алгебраическими формулами» на показательных процессах, следует вспомнить, что начало 30-х годов было периодом глубокого разочарования в Сталине и его руководстве; что в то время в партии формировались оппозиционные группы типа рютинской, стоявшие на антисталинских платформах; что и бывшие правые, и бывшие левые, хотя и отказавшись от открытой оппозиции, тем не менее в узком кругу отзывались о Сталине критически; что против Сталина и его политики решительно выступал издаваемый Троцким в Париже «Бюллетень оппозиции», экземпляры которого или информация о котором проникали в Россию, в частности, благодаря тому, что советнику Сталина и комментатору «Известий» Радеку было поручено знакомиться со всеми зарубежными откликами на советские дела.

Основной «алгебраической формулой» было отождествление всякой критики Сталина с «троцкизмом». Антисталинские статьи в «Бюллетене оппозиции» именовались «письмами Троцкого». Дружеские встречи, на которых высказывались антисталинские политические оценки, приравнивались к «конспиративной борьбе». Разговоры о желательности устранения Сталина считались «террористической деятельностью», а люди, которые вели их, причислялись к «террористическим группам» (в данном случае ставился знак равенства между «убрать» и «убить»). Таким образом, показания Радека на процессе относительно «террористической деятельности», в которую он был вовлечен в конце 1932 г., имели своей фактической основой антисталинские внутрипартийные дискуссии того времени.

Далее, существовало два типа террористической (т. е. антисталинской) борьбы — «партизанский» индивидуальный террор, который Радек, как он показал на процессе, не поддерживал, и предпочитаемая им «систематическая регулярная групповая борьба» (т. е. длительная политическая оппозиция).

После убийства Кирова Радек отправил находившемуся в Кривом Роге Дрей-церу открытку, в которой в «завуалированной форме» писал, что теперь, после «катастрофы с отцом», нужно решить, что делать дальше (т. е. существует ли возможность остановить Сталина на избранном им пути?). И далее, как бы случайно, Радек показал, что в поисках контакта с Дрейцером он обратился за помощью к Путне, «который посетил [его] с некоей просьбой от Тухачевского»¹⁵. Это не являлось обвинением Тухачевского, но указывало на связь с замешанным в этом деле и уже арестованным его подчиненным.

Отправным положением этой «судебной системы» служило то, что все участвующие в заговоре террористы (иными словами, партийцы, критически относящиеся к Сталину и его руководству) независимо от своих прежних политических связей и несмотря на то, что они были разбросаны по всей стране, были членами единого сообщества, руководимого извне Троцким. В свою очередь Троцкий изображался главой этого чудовищного заговора, отдававшим всю свою энергию и все свое время одной цели — уничтожению Сталина и его государства. Поскольку же на самом деле не существовало никакой единой разветвленной антисталинской заговорщической сети, мы можем назвать ее «псевдосообществом убийц»¹⁶. Все осужденные или обвиненные на процессах эпохи Большого террора, проведенных в Москве, и на аналогичных местных процессах, организованных по типу московских, а также масса жертв, арестованных, допрошенных, а затем казненных или отправленных в лагеря в годы террора, не прошедших через формальные суды, и составляли сталинское «псевдосообщество убийц».

В очень многих показаниях, данных на процессах, излагались фактически имевшие место события, но пропущенные через «алгебраические формулы». В то же время некоторые из них были либо полностью, либо частично сфабрикованы. Например, когда Вышинский затронул вопрос об отношениях между «блоком», т. е. «псевдосообществом», и нацистами, а также японцами (предупредив, что в открытом судебном заседании называть официальные иностранные учреждения или имена должностных лиц не разрешается), Радек сказал, что в апреле 1934-го, в декабре 1935-го и в январе 1936 г. он получал письма Троцкого. В первом из них говорилось, что с приходом фашистов к власти в Германии война стала неизбежной и что ее результатом будет разгром Советского Союза, а это создаст для «блока» благоприятные возможности взять бразды правления в свои руки.

Затем Радек показал, что на дипломатическом приеме в Москве осенью 1934 г. он разговаривал с дипломатом из «центральноевропейской страны», который, выразив сожаление, что обе страны в своих газетах обливают друг друга грязью, сказал, что «наш лидер» знает о «стремлении господина Троцкого добиться сближения с Германией» и «хотел бы понять, что означает эта идея господина Троцкого». Радек показал также, что он понял, что этот человек информирован о связях Троцкого с немцами, поскольку он, Радек, читал все написанное Троцким и ему известно, что официально в печати Троцкий никогда не поддерживал идею сближения с Германией. Радек сказал своему иностранному собеседнику, что не следует обращать внимание на эти газетные споры и что «реалистические политики в СССР понимают значимость советско-германского сближения и готовы пойти на необходимые уступки». Он уведомил собеседника, что говорит от имени «блока».

Как мы уже знаем, примерно в это время Радек был неофициальным посредником между Сталиным и немецкими представителями в Москве. В своих мемуарах Гнедин отмечает, что, когда Радек давал вышеприведенные показания, люди осведомленные хорошо понимали, что встреча действительно происходила, но состоялась она по поручению Сталина или Молотова, а вовсе не в связи с тайными планами «заговорщиков»¹⁷ Надо полагать, что в этом контексте «реалистические политики» и «блок» означают Сталина и Молотова. И уж коль скоро Вышинский вынудил Радека признать, что его беседа с немецким дипломатом была актом измены, то действительным изменником следует считать Сталина.

Далее Радек рассказал, что в следующем письме, которое он получил от Троцкого в начале декабря 1935 г., последний изложил программу сторонников поражения СССР конкретнее: Украина должна была отойти к Германии, Амурская область и Приморский край — к Японии, заводы переданы в частное владение, колхозы распущены, капитализм реставрирован. Социальная структура Советского Союза была бы приведена в соответствие со структурой победоносных фашистских государств, а советская власть была бы заменена тем, что Троцкий назвал «бонапартистским правительством», представлявшим собой «фашизм, не располагающий собственным финансовым капиталом»¹⁸.

Следует отметить, что в апрельском выпуске «Бюллетеня оппозиции» за 1935 г. Троцкий опубликовал важную пространную статью, в которой утверждал, что «термидор» в Советской России (который он некогда считал не больше чем угрозой или происходящим процессом) уже завершился и «нынешний политический режим Советов чрезвычайно напоминает режим первого консула, притом к концу консульства, когда оно приближалось к империи. Если Сталину не хватает блеска побед, то режимом организованного пресмыкательства он во всяком случае превосходит первого Бонапарта... Нынешний политический режим в СССР есть режим «советского» (или антисоветского) бонапартизма, по типу своему ближе к империи, чем к консульству». Подтверждение своего тезиса Троцкий видел в том, что сталинский режим широко использовал прежних ан-тибольшевиков: экс-меньшевик Майский был послом в Лондоне, экс-меньшевик Трояновский — послом в Вашингтоне, экс-меньшевики Кинчук и Суриц — один бывшим, другой нынешним послом в Берлине, экс-буржуазный историк профессор Потемкин — послом в Париже, бывший правый эсер Гринько занимал пост наркома финансов, а бывший правый бундовец Заславский подвизался на поприще грязной журналистики. Троцкий, наконец, допускал возможность того, Аю сталинизм станет прелюдией к «фашистско-капиталистической контрреволюции» в России¹⁹ И именно в этом Сталин через Радека обвинял теперь самого Троцкого, предлагавшего на случай войны пораженческую стратегию.

Из статьи Троцкого Радек знал, что в его показаниях Троцкий представал зеркальным отражением Сталина, каким его видел Троцкий. Эта статья вполне могла быть «алгебраической формулой» для второго «письма» Троцкого. Так или иначе Радек превращал Троцкого в носителя советского бонапартизма, приписывая ему именно то, в чем он, Троцкий, обвинял Сталина.

Далее Вышинский поднял вопрос о содержавшейся в «письме» Троцкого директиве развернуть вредительскую деятельность. Радек отрицал, что в нем содержались какие-либо «конкретные инструкции по этому поводу». Он, однако, приписал Троцкому утверждение, что в интересах серьезного к себе отношения «заинтересованных государств» «блок» должен продемонстрировать свою силу, организуя террористические акты, вредительство и действия, направленные на подрыв морального духа и дисциплины в армии. Особо важными объектами, учитывая их значение во время войны, следовало считать оборонную промышленность и железнодорожный транспорт. Допрошенные в качестве свидетелей Пятаков, Серебряков и Лифшиц подтвердили, что они получили директиву Троцкого и действовали в соответствии с содержавшимися в ней инструкциями.

Завершая показания, Радек в свое оправдание заявил, что ориентированная на поражение программа Троцкого, казавшаяся ему в 1933-1934 гг. разумной, в 1935 г. уже не представлялась таковой, ибо к этому времени советская экономика значительно окрепла. Вот почему он, хотя и колеблясь, стал обдумывать возможность созыва конференции руководителей «блока», на которой можно было бы убедить их в необходимости отвергнуть директивы, переданные Троцким в декабре 1935 г.²⁰ Когда Вышинский поставил под сомнение правдивость его показаний по этому вопросу, отметив, что на протяжении примерно трех месяцев после ареста Радек лживо отвергал все обвинения, предъявляемые ему следователями, последний сказал: «Да, если вы не обращаете внимания на тот факт, что только от меня узнали о программе и инструкциях Троцкого, то, конечно, это бросает тень на мои показания»²¹.

На протяжении пяти последующих дней подсудимые с ужасающими подробностями признавались во вредительстве и диверсиях в промышленности и на транспорте, цель которых состояла в том, чтобы вызвать в народе недовольство Сталиным и его правительством, подорвать военный потенциал и боеготовность государства. Они показали, что совершали эти преступления по указке «параллельного центра» и представителей иностранных правительств. В числе таких преступлений назывались взрывы на угольных шахтах, пожары и аварии на химических заводах, а также многочисленные железнодорожные крушения (особенно воинских эшелонов и товарных поездов), сопровождавшиеся многочисленными жертвами. Поскольку ряд признавших свою вину важных заговорщиков из числа бывших троцкистов уже отбывали ссылку в Сибири, она и стала главным регионом, где совершались диверсии, а под «военнофашистским государством», по инструкциям которого действовал «параллельный центр», явно подразумевалась Япония.

Судебная «алгебра» использовалась и при обвинениях во вредительстве. Исходным «алгебраическим принципом» этого и других процессов эпохи террора было утверждение, что случайностей не бывает и что события, выглядевшие несчастным стечением обстоятельств, на самом деле результат всеохватывающего заговора. Лорд Чилстон по этому поводу заметил: «Если вспомнить, что, как я уже сообщал, было время, когда аварии на советских железных дорогах случались каждые пять минут, то следует признать, что эта группа, лишь семнадцать членов которой предстали перед судом, была воистину вездесущей»²².

Это наблюдение стало пророческим, ибо в момент, когда оно было сделано, лорд еще не мог знать всех обстоятельств. Ведь каждый представший перед судом руководитель — а большинство обвиняемых занимали ответственные посты, вплоть до заместителя наркома — имел у себя под началом других чиновников и администраторов. Те в свою очередь командовали мастерами на шахтах, паровозными машинистами и другими специалистами. Поскольку начальник железной дороги, скажем Князев, не мог лично устроить крушение поезда, он должен был искать соучастников из подчиненных ниже его по должности, а те — привлекать своих подчиненных и т. д. и т. п. Указывалось, например, что приказ убить Молотова, организовав автомобильную катастрофу, Арнольд получил от Шестова, а Шестовым руководило другое, более высокопоставленное лицо. Согласно правилам судебной «алгебры», прием на работу того или иного человека «разоблаченным» впоследствии ответственным лицом был равнозначен «вербовке» этого человека в «псевдосообщество»²^. В итоге вредительство действительно стало «вездесущим». После этого процесса началась волна арестов, и, по мере того как в последующие месяцы устранялось все больше и больше намеченных Сталиным жертв, репрессии прокатились через все слои общества; ограниченный по масштабам террор двух последних лет перерос в кровавый кошмар 1937-1939 гг. Неудивительно, что, когда судебный процесс достиг кульминации, Сталин выразил свое одобрение Ежову, присвоив ему звание генерального комиссара государственной безопасности, звание, которое до тех пор имел только Ягода. Сообщение в прессе о присвоении звания маленькому генеральному комиссару сопровождалось его большой фотографией²⁴. Таким образом, Сталин давал народу понять, что наступила не «сталинщина», а «ежовщина».

Двадцать восьмого января Вышинский больше часа зачитывал обвинительное заключение. Чуть ли не с самого начала оно превратилось в поток брани, которая могла бы вдохновить описанные Джорджем Оруэллом в романе «1984» ежедневные «двухминутки ненависти», направленные против «голд-стейнизма».

В унисон Вышинскому пела «Правда», озаглавившая свою передовицу, опубликованную в этот день, «Троцкист—вредитель—диверсант—шпион». На следующих страницах газета сообщала о проникнутых коллективной ненавистью резолюциях, принятых на заводских собраниях, в школах, колхозах — словом, повсюду. Газетные заголовки гласили: «Раздавить гадину!», «Смерть изменникам Родины!», «Развеять в прах банду Иуды Троцкого!».

Стремясь доказать наличие реальных оснований для фантастических обвинений, выдвинутых против подсудимых, Вышинский прибегнул к судебной «алгебре». Сначала он процитировал статью, опубликованную в «Бюллетене оппозиции» в апреле 1930 г, в которой, как утверждал Вышинский, Троцкий заявил о неизбежности «отступления» и призвал прекратить проводившуюся коллективизацию и «скачки с препятствиями» в области индустриализации, а также политику экономической автаркии. Это Вышинский представил как скрытую программу реставрации капитализма.

Затем, дабы подтвердить курс Троцкого на поражение в войне, Вышинский сослался на замечание Троцкого по поводу Клемансо в одном из партийных документов 1927 г. во время завершающей схватки между господствовавшей сталинской фракцией и объединенной оппозицией. В речи на состоявшемся в этом же году XV съезде партии Сталин обвинил Троцкого в пораженчестве. Если бы враг оказался в восьмидесяти километрах от Москвы, сказал тогда Сталин, Троцкий, полагая, что советский режим разваливается, использовал бы ситуацию для установления нового режима по Клемансо, т. е. по Троцкому. Теперь, продолжал Вышинский, Троцкий и его сообщники приступили к настоящей подготовке в союзе с иностранными разведывательными службами поражения СССР в войне. Троцкий и ему подобные выродились в фашистский авангард, в штурмовой батальон фашизма. Они все заслужили расстрела²⁵!

Выступая позже в том же, 1937 г. с показаниями в «комиссии Дьюи», Троцкий без труда опроверг аргумент, связанный с Клемансо. Он, Троцкий, в 1927 г. действительно ссылался на политику Клемансо, но Клемансо пытался в 1917 г. сменить правительство, чтобы предотвратить поражение Франции, а не ускорить его, и в конечном счете вошел во французскую историю как «отец победы». Троцкий же в 1927 г. сослался на Клемансо, парируя тезис, будто наличие военной опасности исключает возможность свободы критики политики партии, на чем настаивала оппозиция. Что же касается обвинений в пораженчестве, то он в то время недвусмысленно высказывался за оборону Советского Союза и, несмотря ни на что, выступает за это и теперь²⁶.

Последнее слово всех подсудимых — за исключением одного — было коротким и формальным. Примером может послужить выступление Пятакова, в котором он униженно признал, что «очутился в итоге всей своей предшествующей преступной подпольной борьбы в самой гуще, в самом центре контрреволюции». Исключение составил Радек. Он воспользовался этим последним, как ему было ясно, шансом, чтобы, оставаясь в центре общественного внимания, изложить свою позицию. Собрав в кулак все еще огромную мощь своего интеллекта, Радек придал речи политическую значимость. Прежде всего, он попытался выступить так, чтобы политические цели Сталина получили успешное оправдание. Далее, Радек старался использовать свое последнее слово для самозащиты, с тем чтобы Сталину было труднее нарушить данное им до процесса обещание более мягкого приговора — обещание, которому Радек, несомненно, не придавал никакого значения. В-третьих, Радек изложил некоторые свои мысли эзоповым языком.

Последнее слово Радека приобрело столь яркий характер политического заявления, что один раз он, якобы забыв, что находится под судом за государственную измену, обратился к членам трибунала со словами-. «Товарищи судьи>>. Но затем спокойно поправился, когда Ульрих прервал его, приказав говорить: «Граждане судьи». Своим пафосом последнее слово Радека напоминало опубликованную им в 1934 г. статью под заголовком «Зодчий социалистического общества». Выступая, Радек опирался на специально подобранные факты. Он обрисовал такую картину, которая, по его мнению, должна была удовлетворить сталинское стремление возвеличить себя и одержать исполненную мести победу над своими врагами, в том числе и над самим Радеком. С этой целью последний изобразил себя не уголовником, а ошибавшимся политиком, который за тридцать пять лет партийной карьеры допустил огромную ошибку, связав себя с Троцким и троцкизмом, что в конце концов и привело его, Радека, к преступному соучастию в зловещих деяниях «параллельного центра»²⁷ Заключительная часть последнего слова Радека казалась предназначенной для Сталина. «Старые троцкисты», заметил он, считали невозможным построение социализма в одной стране. Однако позже, вопреки всему, социализм был построен. И поэтому Троцкий сделал ставку на Гитлера и уничтожение социализма в одной стране. А теперь Радек, дескать, хотел предупредить всех, кто был связан с нами: правительство будет рассматривать любую антигосударственную, террористическую деятельность как троцкистскую. Многие, кто был связан и помогал нам, не зная, что мы представляли террористическую организацию, являются, таким образом, наполовину троцкистами, на одну четверть троцкистами, на одну восьмую троцкистами. И если они не полностью разделяют линию партии, хоть немного отклоняются о нее, их следует искоренить.

Это был заключительный пропагандистский аккорд во славу сталинского режима и одновременно коленопреклонение перед самим «архитектором». Часть присутствовавших на процессе или читавших его протоколы отнеслась с отвращением к предложению Радека искоренить даже тех, кто был троцкистом «на одну восьмую», — им был недоступен эзопов язык Радека.

Бытует легенда, будто бы «Правда» опубликовала завершающую часть речи Радека в ином варианте, чем она была внесена в стенографический отчет. Вот она: «Все старые большевики по существу были троцкистами, а если не были ими полностью, то хотя бы наполовину а если не наполовину, то по крайней мере на четверть или на одну восьмую»²⁸. Однако это не так: «правдинский» текст речи Радека совпадает с протокольным. Но, как это случается с легендами, несоответствие их фактам не уничтожает скрытого в них смысла. Смысл слов Радека по крайней мере до части старых большевиков дошел. Его замечание о некоторых все еще находившихся на свободе на четверть или даже на восьмую часть троцкистах выражало факт, который он постиг благодаря опыту, обретенному им на Лубянке в период между арестом в сентябре и появлением на процессе в январе. Теперь он понял, что Сталин приступил к радикальному истреблению всей большевистской партии, поскольку она, особенно если говорить о старых большевиках, оставалась партией ленинской.

В этом суть анализируемого нами пассажа, если иметь в виду определение Радеком «троцкизма» как неверия в возможность построения социалистического общества в отдельно взятой стране. Ибо в этом неверии Троцкий был единодушен с Лениным, который завещал партии такой вывод в качестве части своего теоретического наследия. Под этим углом зрения Ленин остался «троцкистом»

до конца своей жизни и Сталин — до мая 1924 г., когда он в своей работе «Об основах ленинизма» повторил, что невозможно «добиться окончательной победы социализма в одной стране без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран». Лишь позже, в том же 1924 г., Сталин в рамках своего варианта национал-большевизма действительно пересмотрел эту позицию, снял приведенную фразу из «Основ ленинизма» и, следовательно, дезавуировал до тех пор общепринятый большевистский догмат о невозможности победы социализма в одной отдельно взятой стране²⁹

Таким образом Радек, прибегая к эзопову языку, хотел дать понять, что, переходя на новый этап, осуществляемая сверху сталинская революция ставила целью уничтожить семь восьмых (или около того) ленинской большевистской партии — особенно старых большевиков, т. е. тех партийцев, которые неполностью принимали сталинский вариант русского национал-большевизма и сопутствующее ему преклонение перед Сталиным. Будь Ленин жив, он бы, по логике вещей, вошел в число обреченных семи восьмых членов партии. Новые аресты, которые, как полагали некоторые присутствовавшие на процессе, были спровоцированы рассуждениями Радека о «троцкистах»-''⁰ на «четверть» или «одну восьмую», на самом деле — и это понимал Радек — уже неизбежно приближались независимо от его слов.

Двадцать девятого января в 19-15 суд удалился на совещание, а на следующий день в три часа утра его заседание возобновилось для оглашения приговора. Все подсудимые были признаны виновными. Тринадцать из них суд приговорил к расстрелу, а четырех — к тюремному заключению. Радек и Сокольников, которые хотя и входили в «параллельный центр», но в непосредственном участии в проведении террористических и других подобных акциях не обвинялись, получили по десять лет тюрьмы. Арнольд тоже был приговорен к десятилетнему, а Строилов — к восьмилетнему заключению. Выходя в сопровождении конвоира из зала суда, Радек оглянулся на зрителей с жалкой улыбкой³¹. Во время предоставленного ему после процесса свидания с женой он на ее недоуменные вопросы ответил: «Так надо было»³². И Радеку, и Сокольникову суждено было прожить лишь по два года из тех десяти, к которым их приговорили. В открытых после смерти Сталина архивах зафиксировано, что они скончались в 1939 г. Радека убили специально посланные для этого в лагерь уголовники³³. Жена Сокольникова, Серебрякова, исполнив предписанную организаторами процесса роль, была сослана в далекий Казахстан.

На другой день после окончания процесса «Правда» писала: «Страна приветствует справедливый приговор». И, как бы вдохновляя на создание картины публичной ненависти к Голдстейну и его «изму», описанной Оруэллом в «1984», газета сообщала о массовых митингах Москвы, Ленинграда, других городов, на которых трудящиеся приветствовали осуждение троцкистской банды убийц, шпионов, диверсантов и предателей, обрушивали проклятия на врага народа Троцкого, заочный смертный приговор которому в передовой статье «Правды» прозвучал так: «Пусть знает подлейший из подлых, неистовый враг трудящихся всего мира, яростный поджигатель новой войны иуда Троцкий, что и его не минует гнев народа»³⁴, В Москве на Красную площадь и прилегающие к ней улицы собрали более двухсот тысяч человек, которые при 27-градусном морозе должны были продемонстрировать, что, как гласил один плакат, «приговор суда — это приговор народа». К собравшимся обратился 42-летний секретарь Московского комитета партии Никита Хрущев. Обрушив на иуду Троцкого и его банду поток брани, он заявил: «Подымая руку против товарища Сталина, они подымали ее против всего лучшего, что имеет человечество, потому что

ч

Сталин — это надежда... Сталин — это наше знамя! Сталин — это наша воля! Сталин — это наша победа!»³⁵. Сам Сталин народу не показался.

Среди иностранных наблюдателей, присутствовавших на процессе, был и Фейхтвангер. В интервью «Правде», которое он дал в последний день процесса, писатель заявил, что суд полностью доказал виновность подсудимых, что теперь троцкизм в Советском Союзе и за рубежом сокрушен и что процесс стал важным вкладом в антифашистское движение³⁶. Возможно, что это было сказано Фейхтвангером после второй, более сердечной встречи со Сталиным. В написанной им позже книге «Москва 1937» Фейхтвангер описывает Сталина как «самого скромного» из известных ему государственных деятелей и далее пишет: «На мое замечание о безвкусном, преувеличенном преклонении перед его личностью он пожал плечами. Он извинил своих крестьян и рабочих тем, что они были слишком заняты другими делами и не могли развить в себе хороший вкус, и слегка пошутил по поводу сотен тысяч увеличенных до чудовищных размеров портретов человека с усами — портретов, которые во время демонстраций пляшут перед глазами»³⁷ Книга была издана в Москве большим тиражом на русском языке. Сталин, должно быть, был доволен, что «этот еврей» не стал «жидом».

Иностранные послы в Москве могли присутствовать на процессе в сопровождении переводчиков. Германский и японский послы в зале не появлялись. Создается впечатление, что главные проблемы, занимавшие умы наблюдателей из иностранных представительств, основные темы их бесед не касались причин, подтолкнувших Сталина на инсценировку судебного спектакля. Иностранцы скорее задумывались над тем, можно ли доверять прозвучавшим на процессе обвинениям и признаниям; большинство из них отвечали на этот вопрос отрицательно. Исключение составил посол США Дэвис. В беседе с зарубежными корреспондентами в перерыве судебного заседания он, по словам присутствовавшего при разговоре Кеннана, сказал: «Они виновны. Я был окружным прокурором, и у меня наметанный глаз»³⁸. Эти слова предвосхитили выводы, изложенные им в письме президенту Рузвельту от 4 февраля 1937 г. Дэвис писал, что процесс «выявил существование определенного политического заговора, направленного на свержение нынешнего правительства»³⁹ Однако большинство членов дипломатического корпуса оказались политически проницательнее Дэвиса. В письме в Лондон посол Чилстон указал: «Невозможно принять это дело за чистую монету». К этому он добавил, что ни один иностранный представитель, с которым ему довелось беседовать, не верит в то, что суд не был инсценирован. Большинство сходится в том, что и «факты можно с уверенностью объяснить только в том случае, если допустить, что к заключенным применяются недозволенные методы»⁴⁰.

Но каково значение процесса как политического события? Если допустить, что заговор имел место, то смысл процесса действительно в разоблачении и наказании виновных. Однако для дипломатических наблюдателей в Москве, не веривших в реальность заговора, значение процесса как политического события представлялось загадочным. Быть свидетелем хода истории, даже находясь в самом Октябрьском зале Дома Союзов, еще не значит понимать происходящее. По мнению посла Чилстона, главный мотив, определявший действия Сталина, сводился к желанию полностью дискредитировать Троцкого и его приверженцев, представив их носителями угрозы миру во всем мире. Но это поверхностный взгляд. Чилстон проигнорировал, посчитав надуманным, неофициальное замечание Бориса Стейгера — советского чиновника аристократического происхождения, которому было поручено поддерживать светские контакты с членами дипломатического корпуса. Стейгер заметил, что стоило бы вспомнить участь «бояр во времена Ивана Грозного»⁴¹.

Независимо от степени своей проницательности находившиеся в то время в Москве дипломаты не были склонны анализировать текущие события в рамках русской истории. Они не смогли воспринять намек Стейгера, в прошлом гвардейца и барона, желавшего дать понять, что в сталинской России большевистская партия-государство постепенно вытесняется новым, основанным на опричнине государством во главе с правителем, подобным царю Ивану Грозному. Процесс, свидетелями которого они стали, как бы утверждал Стейгер, — спланированная акция, направленная на достижение именно этой цели. Иностранные наблюдатели на суде не поняли, что прозвучавшая на нем тема терроризма предвосхищала новую мощную волну государственного террора против всех «врагов народа», которых обвинят в причастности к только что разоблаченному колоссальному заговору. Не поняли они и значения этого процесса как средства достижения Сталиным его внешнеполитических целей. Правда, посол Чилстон сослался на высказанную не названными им коллегами мысль, что «Сталин, возможно, подготавливает радикальный поворот в политике, против которого решительно возражали бы немногие еще оставшиеся в живых старые большевики, если только их не уничтожить»⁴². Чилстон даже не догадывался, насколько он был прав.

щ и.: ТП

Сталин ищет сближения с Гитлером ан

.а.:.^-

Когда процесс еще только готовился и даже когда находившиеся на скамье подсудимых обвиняемые под давлением признавались в мифических попытках Троцкого и других заговорщиков договориться с нацистами, сам Сталин методично действовал за кулисами, добиваясь именно этой цели.

Переговоры между Канделаки и Шахтом завершились 29 апреля 1936 г. подписанием взаимовыгодного экономического соглашения на 1936 г. В мае чиновник германского министерства экономики Герберт Л.В. Геринг организовал Канделаки и его помощнику по торговой миссии, сотруднику НКВД Льву Фрид-рихсону аудиенцию у своего двоюродного брата, министра-президента Германа Геринга. Сообщая об этой беседе, Герберт Геринг писал:

«Их визит к генерал-полковнику проходил в приятной, почти дружеской атмосфере. И Канделаки и Фридрихсон были во всех отношениях восхищены обаятельными манерами генерал-полковника... Геринг предложил русским обращаться к нему непосредственно всякий раз, когда они будут сталкиваться с какими-то затруднениями. Он всегда готов им помочь и словом и делом. Уже одно это было, естественно, успехом для русских джентльменов. Я слышал, что Канделаки вчера отбыл в Москву, чтобы, между прочим, доложить и об удовлетворившем его приеме Герингом». На полях документа другой чиновник написал, что на самом деле на следующий день отъезд Канделаки не состоялся. Вместо этого он посетил Шахта, который «разбавил вино водой». Но тем не менее «русские джентльмены» могли быть «удовлетворены» замечаниями Геринга, особенно его словами о том (как отмечает в записи беседы двоюродный брат министра-президента), что новый договор «ускорит движение по пути дальнейшего политического взаимопонимания между двумя великими державами».

Русские, однако, не знали, что несколько дней спустя Г. Геринг, беседуя с немецкими промышленниками и подчеркнув важность развития деловых связей с Россией, сообщил о своем намерении «обсудить, когда для этого представится возможность, данный вопрос с фюрером, позиция которого, как можно предположить, не столь благожелательна»⁴¹.

Сталин, однако, мог считать, что взгляды Геринга совпадают со взглядами Литлера. Когда 22 мая 1936 г. советский посол Суриц перед отъездом в отпуск в Карлсбад нанес прощальный визит министру иностранных дел Германии Ней-рату, он выразил удовлетворение результатами экономических переговоров и спросил, «можно ли ожидать в ближайшем будущем перемен и в политической сфере». Нейрат ответил, что пока он не видит предпосылок для этого, но надеется на возвращение политических отношений в нормальное русло⁴⁴.

Несколько недель спустя советское посольство в Берлине, вероятно, получило инструкции прозондировать возможность заключения советско-германского пакта о ненападении. В меморандуме, датированном 3 июля 1936 г., чиновник германского МИДа Хенке сообщил, что советник посольства СССР Бессонов поднял вопрос о пакте, выдвинув три варианта подхода к этой проблеме: 1) не имея общей границы с Советским Союзом, Германия не нуждается в таком пакте; 2) Германия может отвергнуть эту идею, учитывая наличие договоров Советского Союза с Францией и Чехословакией; 3) Германия могла бы согласиться дополнить Берлинский договор 1926 г. статьей о ненападении. Хенке ответил, что он не может выразить своего отношения к высказанным предположениям, что, действительно, пакты о ненападении годятся лишь для сопредельных государств, но что отсутствие у Германии желания напасть на Советский Союз не вызывает сомнений⁴⁵.

Сталин, конечно, не мог знать, что дипломатические любезности Геринга, Нейрата и Хенке никак не соответствовали неизменно враждебной позиции Гйтлера. Примерно в это время Гйтлер решил разработать для Германии «четырехлетний план», поручив возглавить эту работу Герингу, о чем он и подготовил в августе 1936 г. соответствующий меморандум. В нем проводилась мысль о необходимости войны. Гитлер не оставлял сомнений, против кого будет эта война и какие формы она приобретет. Мир, указывалось в меморандуме, с нарастающей скоростью приближается к конфликту с большевизмом, сущность и цель которого «состоит единственно в ликвидации тех слоев человечества, которые до сих пор возглавляли развитие, и в замене их всемирным еврейством». В настоящее время, подчеркивалось в меморандуме, в Европе существуют лишь два государства, решительно выступающих против большевизма, — Германия и Италия. Учитывая быстрые темпы роста мощи Красной Армии, можно предположить, какую угрозу она будет представлять через десять, пятнадцать или двадцать лет. Стоя перед лицом такой опасности, вермахт должен быть в кратчайший срок превращен в первую армию мира. Окончательное решение проблемы — расширение перенаселенного жизненного пространства Германии и/или источников сырья и продовольствия. Меморандум завершался требованием: армия и экономика должны быть подготовлены к войне через четыре года⁴⁶.

Не зная о скрытом намерении Гитлера начать через четыре года войну против России, Сталин продолжал свои попытки установить с Германией более тесные отношения. В сентябре 1936 г. Канделаки и Фридрихсон попросили аудиенции у Германа Геринга для продолжения экономических переговоров. Их просьба удовлетворена не была⁴⁷ Нисколько не смутившись этим, Сталин дал указание своим представителям использовать обычный канал — контакт с Шахтом. Откликнувшись на просьбу Канделаки, Шахт в конце 1936 г. принял этих двух чиновников.

Канделаки предложил обсудить как экономические, так и политические отношения. Шахт ответил на это, что естественным каналом для ведения политических дискуссий является установление контакта между советским послом и германским МИДом. Что же касается экономических отношений, то он, Шахт, допускает быстрое развитие торговли, если русское правительство сделает политический жест, прекратив коммунистическую пропаганду за рубежом. «Господин Канделаки дал понять, — писал Шахт, — что он разделяет мою точку зрения». Затем Канделаки вернулся в Москву для доклада Сталину⁴⁸. В том же месяце, т. е. в декабре 1936 г., Кривицкий получил приказ «приглушить» советскую разведывательную деятельность в Германии⁴⁹

Начавшийся месяц спустя процесс над участниками «параллельного центра», с прозвучавшими на нем обвинениями и признаниями в сговоре антисталинской оппозиции с нацистским руководством, не мог не осложнить советско-германские отношения. Раздражение германской стороны могло усилиться после упоминания в советской печати о беседе Радека на дипломатическом приеме с «пресс-атташе» германского посольства — беседе, которая могла быть расценена как государственная измена. Двадцать пятого января 1937 г. «Правда» в редакционной статье утверждала, что Радек одобрил сговор Троцкого с германским фашизмом. Это было, дескать, сделано в Москве в личных беседах Радека с фашистским «военным атташе» (прозрачный намек на генерала Кёстринга!).

И все же Сталин прилагал максимальные усилия для того, чтобы смягчить негативную реакцию Берлина. Переведенный в отдел печати Наркоминдела Георгий Астахов пригласил на завтрак московского представителя германского информационного бюро Шуле. В меморандуме германского посольства, сообщавшем об этой беседе, подчеркивалось, что приглашение было спонтанным. Однако на такой шаг Астахов мог пойти лишь по указанию самых высоких инстанций. Астахов заверял Шуле, что процесс не направлен против Германии и что никаких оснований для дальнейшего ухудшения и без того сложных советско-германских отношений нет. Шуле ответил, что процесс вызывает у него удивление, упомянув, в частности, соглашение, которое, как показал Пятаков, заключено между Троцким и Гессом. На это Астахов заметил: «Учтите, пожалуйста, что в разговоре с Пятаковым Троцкий мог и солгать»⁵⁰. Этот робкий намек на возможность того, что выдвинутое в ходе процесса ключевое обвинение может и не соответствовать действительности, свидетельствует о желании Сталина не позволить судебному процессу сорвать его попытки договориться с Гитлером.

Руководствуясь причинами личного характера и в надежде сохранить нормальные германо-советские отношения, посол Шуленбург предпринял усилия смягчить реакцию нацистской верхушки на процесс. В телеграмме в Берлин от 28 января 1937 г. он назвал этот процесс «чистейшим театральным спектаклем» и рекомендовал не воспринимать его излишне серьезно⁵¹. Согласно точке зрения, изложенной в ноте посольства по поводу беседы Астахова и Шуле, значение процесса могло состоять в том, что Сталин хотел нанести удар по недовольным внутри страны, а также по всем тем, кто в свое время подписал платформу троцкистской оппозиции. К антигерманским обвинениям, указывалось в ноте, всерьез относиться не следует, ибо «никто не может поверить, будто Германия нападет на Советский Союз, чтобы привести к власти Бронштейна и Зобельзона».

Тридцатого января 1937 г. в речи в рейхстаге Геринг заявил, что судебные процессы расцениваются «всего лишь как спектакль» и что никаких подозрений в отношении упомянутых в их ходе немцев — особенно рейхсминистра Гесса — у германского руководства не возникло. В телеграмме от 4 февраля 1937 г. Шуленбург сослался на это заявление как на подтверждение его рекомендации не протестовать против обвинений, выдвинутых в отношении германских государственных деятелей⁵². Третьего февраля нацистский партийный орган «Фёлькишер беобахтер» в передовой статье писал: «Если Сталин прав, то это значит, что русскую революцию совершила банда отвратительных преступников, в которую входило только два честных человека — Ленин и Сталин. Однако эта пара годами управляла Россией, сотрудничая с подонками». Если прошлые процессы, продолжала газета, преследовали цель найти козлов отпущения, то нынешний должен, кроме того, возложить вину на Германию и Японию. «Более интересным, однако, — подчеркивалось в редакционной статье, — представляется число евреев среди жертв нынешнего процесса. Фактически первоначально находившаяся у власти еврейская банда уже в значительной степени истреблена, и ей на смену пришли кавказцы». Среди жертв — самый ядовитый из всех советских евреев Радек, а также Сокольников-Бриллиант. Хотя возглавляемая Литвиновым и Кагановичем еврейская группа и сохранилась, однако теперь ясно, что Сталин «превратился в восточного деспота по образцу Чингисхана или Тамерлана».

Особенно примечательна следующая попытка Сталина улучшить отношения с Гйтлером. Возвратившись из Москвы в Берлин, Канделаки добился еще одной встречи с Шахтом. Она состоялась 29 января 1937 г., т. е. на следующий день после заключительного заседания московского процесса. Канделаки — его сопровождал Фридрихсон — сказал Шахту, что в Москве он беседовал со Сталиным (своим старым «школьным товарищем»), а также с Молотовым и Литвиновым. Затем, говоря по подготовленному тексту, Канделаки от имени Сталина и Молотова заявил, что русское правительство никогда не отклоняло идею переговоров с немцами по политическим проблемам. Далее Канделаки заметил, что русское правительство не собирается строить свою политику в ущерб интересам Германии, оно готово вступить в переговоры с правительством рейха ради улучшения отношений и упрочения всеобщего мира. Переговоры могли бы вестись по дипломатическим каналам, и русское правительство готово придать всем беседам и контактам конфиденциальный характер. Шахт напомнил Канделаки свое декабрьское заявление о том, что подобные предложения необходимо делать по дипломатическим каналам. Канделаки с этим согласился, однако попросил Шахта прозондировать почву. Информируя об этой встрече Нейрата, Шахт предложил уведомить Канделаки, что условие для переговоров, в которых заинтересована Москва, — прекращение «коминтерновской агитации»⁵³.

Не вызывает сомнений, что Сталин сознательно приурочил обращение к Берлину ко времени московского процесса. Он знал, что нацистским лидерам известно, сколь беспочвенны обвинения Троцкого в сделке с германским правительством. Для Сталина, с его хитрым и коварным политическим мышлением, было естественно рассчитывать, что, делая авансы нацистским лидерам во время судебного процесса, он тем самым призывает их не принимать всерьез прозвучавшую в Октябрьском зале антифашистскую риторику. На самом деле он, Сталин, не только не против соглашения с ними, но, наоборот, заинтересован в таковом, если только оно будет отвечать интересам России, а не наносить им ущерба, к чему якобы стремились осужденные. Таким образом, зондаж, предпринятый Сталиным через Канделаки, в сочетании с процессом по делу о государственной измене поставили на повестку дня вопрос о советско-нацистском соглашении.

Поскольку зондаж носил конфиденциальный характер, намек Сталина на фальсифицированный характер процесса предназначался только для нацистов. В глазах других стран мира суд оставался антифашистской акцией и свидетельством того, что нарастающая новая кампания сталинского террора — лишь профилактика против антисталинской оппозиции, которая опустилась до сговора с фашистскими державами. Антифашистская тональность суда должна была прежде всего помочь Сталину смягчить отрицательную реакцию, которую должен был породить за рубежом и внутри страны террор. Далее, процесс преподносился советской общественности, всегда боявшейся войны, особенно с Германией, как аргумент в пользу того, что враги Сталина внутри страны стремятся к войне с Германией и Японией. А из этого следовало, что, борясь с ними, сталинский режим способствует упрочению мира.

Наконец, судебный антифашистский маскарад был выгоден советской дипломатии, добивавшейся создания коалиций на принципах коллективной безопасности. Правда, могла зародиться мысль, что такое государство, как Россия, вплоть и кровь которого вошло предательство, может оказаться слабым партнером. (Кстати, посол Дэвис так не думал.) Но при всем этом официальная Россия представала на процессе приверженной антифашизму страной, которую можно было считать потенциальным союзником. Для дипломатической игры Сталина в Европе важнее был, вероятно, расчет на то, что яркая антифашистская тональность, придаваемая процессу по делу о государственной измене, могла на фоне буйного гитлеровского антибольшевизма привести западных политических лидеров к мысли о непреодолимой идеологической пропасти, лежащей между Россией и Германией, умерить их активность и, следовательно, сделать их менее опасными конкурентами в деле сближения с Германией.

Последний по счету зондаж, предпринятый Сталиным через Канделаки, оказался безрезультатным. Получив сообщение о нем, Нейрат несколько дней спустя передал Гитлеру, что заявил Канделаки от имени Сталина и Молотова. Реакция Гитлера была отрицательной. В настоящее время, сказал он Нейрату, переговоры с русскими были бы использованы ими для установления более тесного военного союза с Францией и улучшения отношений с Великобританией. Обещание же русских отмежеваться от коминтерновской пропаганды не имело никакого практического значения. «Дело обстояло бы несколько по-иному, — добавил Гйтлер (об этом Нейрат сообщил в письме Шахту), — если бы ситуация в России развивалась в направлении абсолютного деспотизма, опирающегося на поддержку военных кругов. Случись это, мы, конечно, не должны были бы упустить подходящий момент для возобновления наших сношений с Россией»⁵⁴. Далее Нейрат уведомил Шахта, что, отвечая на запрос Канделаки, он должен указать на невозможность любых политических переговоров в настоящий момент — иными словами, «пока Коминтерн тесно связан с русским правительством».

Но даже такую реакцию можно было не считать полным отказом, и она не заставила Сталина изменить свою главную политическую ориентацию. Сталин дал Гитлеру предельно ясно понять, что он заинтересован в достижении политического согласия с Германией и надеется на положительный отклик Гитлера в будущем. А пока Сталин попытался успокоить немцев, отказавшись от отзыва генерала Кёстринга из Москвы. Благополучное окончание дела Кёстринга следует расценивать как важный жест со стороны Сталина, особенно если учесть очень хорошие отношения Кёстринга с высшим руководством Красной Армии⁵⁵.

После выполнения порученной ему Сталиным миссии Канделаки в апреле 1937 г. был переведен в Москву. Здесь он получил личную аудиенцию у Сталина, который в знак признания заслуг назначил его заместителем наркома внешней торговли⁵⁶. Находившийся в то время в Москве Кривицкий беседовал о положении в Германии с Ежовым. ГИтлер, сказал ему Ежов, превратил Германию в самую мощную европейскую державу и с этим нельзя не считаться. Далее он

заметил, что у Советской России остается лишь один курс, и сослался на слова Сталина: «Мы должны договариваться» с такой «могущественной» державой, как нацистская Германия⁵⁷. ъ,-„.

г,

После процесса

После окончания январского процесса 1937 г. репрессии усилились, и по всей стране среди членов партии воцарилась атмосфера страха. На этот раз жертвами стали многие ранее арестованные, но получившие относительно мягкие приговоры. Их осудили заново и карали более сурово. Аресту подверглись и те, кто ранее уже был намечен как потенциальная жертва, но еще находился на свободе.

Довольно типичным можно считать дело Евгении Гинзбург. Седьмого февраля 1937 г. ее вызвали в райком партии в Казани и отобрали партийный билет. Хотя ее муж Аксенов, будучи секретарем обкома партии, номинально оставался влиятельной фигурой, он оказался бессильным: теперь всем заправлял НКВД. Гинзбург вспоминала, что они провели не одну бессонную ночь в мучительном ожидании того, что на этот раз один из разъезжающих по городу черных воронов остановится у их дома. Они уничтожили часть своей домашней библиотеки, предав огню книги Бухарина, Радека и других авторов. Пятнадцатого февраля Гйнзбург вызвали по телефону в местное отделение НКВД и там арестовали. Группа следователей допрашивала ее на «конвейере», семь дней подряд не давая спать. Ее вынуждали сознаться в том, что она принадлежит к тайной террористической организации, действовавшей в редакции газеты «Красная Татария», редактором которой был Эльвов. Гйнзбург, протестуя, заявила: «Здесь Советское учреждение. Здесь никто не имеет права издеваться над человеком». На это следователь ей ответил: «А враги народа для нас не люди. С ними все позволено. Тоже мне люди!»⁵⁸.

Теперь «Правда» в своих публикациях давала понять, что обвинениям во вредительстве следует придать массовый характер. Так, в одной из ее статей говорилось, что руководители производства обязаны «выявлять врага в сфере техники и науки». В Запорожье, которое статья приводила в качестве примера, местные инженеры-коммунисты объясняли аварии и поломки на производстве «плохой работой». Однако расследования показали, писала газета, что они были организованы «грязными руками вредителей». Подобная потеря большевистской бдительности вынудила рассмотреть вопрос о работе горкома партии (секретарь — товарищ В. Струп) и деятельности парторганизаций на важнейших предприятиях Запорожья⁵⁹.

В опубликованной на следующий день редакционной статье резко осуждался подхалимаж к местным партийным руководителям. Так, начальник Южно-Уральской железной дороги, на которой занимался вредительской деятельностью шпион Князев, публично восхвалял секретаря Челябинского обкома партии товарища Рындина. Назывались имена многих работников, которые не пресекали подхалимаж со стороны своих подчиненных⁶⁰. Две вышеупомянутые статьи служили предупреждением высокопоставленным партийным чиновникам не защищать своих протеже, не уклоняться от «выявления среди них врагов», если только они не хотят, чтобы их самих не разоблачили как врагов. Но могли ли эти высокопоставленные партаппаратчики, даже выдав своих подчиненных «на милость» НКВД, быть уверены, что эти несчастные не назовут их своими соучастниками? Такой вопрос вставал теперь перед многими. Волны «великой чистки» подкатились наконец и к ногам партийных бонз. Упоминавшийся Рындин, например, был членом избранного XVII съездом Центрального Комитета.

Наступил момент, когда перед Сталиным возникла необходимость созвать пленум Центрального Комитета, с тем чтобы заручиться одобрением со стороны высшего партийного органа тех шагов, которые он, Сталин, предпринял единолично, без решения ЦК, а также всех последующих своих действий. Протоколы процесса «параллельного центра» дали ему в руки материал, необходимый для получения согласия Центрального Комитета на развертывание кампании террора и превращения таким образом ЦК в своего соучастника. Гарантией успеха задуманного Сталиным плана могло бы послужить то, что Центральный Комитет, многие члены которого уже были им заочно осуждены, сам достаточно запуган, а потому и санкционирует распространение чистки на всю страну. Выбирая средства запугивания, Сталин проявил всю свою изощренную хитрость. Примерно в то время, когда НКВД возглавлял Ежов, Сталин ввел в практику рассылку всем членам ЦК под грифом «Секретно» копий показаний арестованных высокопоставленных лиц (например, Пятакова)⁶¹. В результате все члены высшего партийного органа заранее узнавали об обвинениях, выдвигаемых против некоторых деятелей из их же среды, например, против Рыкова и Бухарина. Они поэтому могли представить, какой ужасной была обработка, вынуждавшая арестованных подписать подобную ложь. После этого остававшимся на свободе оставалось лишь гадать, появятся ли их имена в чьих-либо показаниях, а если появятся, то когда.

А на Лубянке действительно творилось нечто жуткое. За несколько месяцев до этого в Лубянскую тюрьму по этапу были доставлены из отдаленных мест бывшие члены правой оппозиции. Следователи, к которым они попали, уже теоретически разработали схему их показаний. В ее основе лежало утверждение, что лидеры правой оппозиции давно втайне лелеяли террористические планы и вступили в заговор с «троцкистско-зиновьевским блоком», поставив целью уничтожение советского строя. Именно таков был лейтмотив неопубликованной работы Ежова «От фракционности к открытой контрреволюции», над которой он начал работать в 1935 г., вскоре после убийства Кирова. Когда Ежов закончил эту работу, Сталин тщательно ее отредактировал, внеся некоторые поправки⁶².

Задача следователей сводилась к тому, чтобы выбить ложные показания, укладывающиеся в эту фантастическую схему. Они использовали целую гамму средств — от обещаний сохранить жизнь и призывов послужить «интересам партии», с одной стороны, до угроз, шантажа и применения физического насилия и пыток — с другой. Сталин внимательно наблюдал за ходом следствия. Ежов регулярно направлял ему протоколы допросов и показаний. Так, 7 октября 1936 г. Сталин получил протокол допроса И. Станкина, бывшего личного секретаря Томского. В нем было зафиксировано, что преступная группа, в которую он входил, намеревалась совершить террористический акт против Сталина 6 ноября 1936 г. в Большом театре, где намечалось провести торжественное заседание, посвященное годовщине Октябрьской революции. Между сентябрем 1936-го и февралем 1937 г. Сталин получил 60 таких протоколов⁶^.

Жертвами зверских методов следствия стали Рютин и А.Н. Слепков, один из видных бывших последователей Бухарина. И тот и другой прибегли к голодовке, пытались покончить жизнь самоубийством. Один раз Рютина вынули из петли. В протесте, написанном Рютиным в ноябре 1936 г. и обнаруженном в архивах десятилетия спустя, Рютин указал, что следователи интерпретируют как призыв к террору некоторые формулировки из подготовленных им нелегальных «документов* (под последними имелись в виду «Платформа» и «Обращение»), Рютин выдержал до конца оказываемое на него нечеловеческое давление и позже был расстрелян. Другие не обладали подобной железной волей. Сломленный безжалостными допросами, Н.В. Астров, в прошлом ученик Бухарина, превратился в безвольное орудие в руках своих истязателей. Он был готов согласиться дать любые требовавшиеся от него признания. (Сталин проявил в отношении него редкое для себя милосердие: Астрова освободили, он вернулся домой и в 1989 г. был еще жив.) Фальшивые показания как его, так и других Ежов направлял Сталину, а тот рассылал эти документы всем 139 членам и кандидатам в члены Центрального Комитета, избранного XVII партсъездом. Девяноста восьми из них было суждено погибнуть.

К началу декабря 1936 г. в распоряжении Сталина оказалось достаточно показаний, для того чтобы созвать пленум Центрального Комитета. Протоколы его заседаний опубликованы не были. Сталин, по-видимому, намеревался использовать пленум для того, чтобы получить согласие высшего партийного органа на исключение из партии на следующем пленуме (он намечался на начало 1937 г.) Бухарина и Рыкова. Докладчиком выступал Ежов. Пространно цитируя сфабрикованные показания, Ежов обвинил Бухарина и Рыкова в том, что они главари еще не ликвидированного «центра» большого заговора. Выступая на пленуме, Бухарин решительно отклонил наветы и отрицал самое существование правого «центра». Он даже пошел настолько далеко, что заявил: «Я вас заверяю, что бы вы ни признали, что бы вы ни постановили, поверили или не поверили, я всегда, до самой последней минуты своей жизни, всегда буду стоять за нашу партию, за наше руководство, за Сталина». Там же Рыков назвал выдвинутые против него в показаниях обвинения «ложью от начала до конца». В перерыве заседаний пленума Бухарину и Рыкову устроили очные ставки с арестованными. Последние полностью повторили выбитые из них на Лубянке показания. Сталин активно участвовал в этом кошмарном действе, время от времени выдвигая собственные обвинения⁶⁴.

Проведя секретное заседание пленума ЦК, Сталин сумел запугать членов этого высшего партийного органа. Теперь он мог рассчитывать на одобрение предстоявшим новым пленумом изгнания Бухарина и Рыкова. В решающий час истории Советской России членами ЦК должно было двигать прежде всего чувство страха за себя и своих близких, решись они открыто выступить против набиравшего силу тирана. Единственным путем к спасению могло стать тираноубийство, совершенное каким-либо смельчаком прямо в зале заседаний, который, несомненно, находился под неусыпным наблюдением охранников Сталина.

Первоначально назначенный на 19 февраля новый пленум (о дате его открытия было уже объявлено) отложили на десять дней из-за смерти Орджоникидзе. Он скончался 18 февраля. Его гибель была отнюдь не случайной. После кончины Кирова и Куйбышева Орджоникидзе занял в партии вторую после Сталина позицию. И если кто-либо искал защиты от усиливающегося террора, взор его неизбежно обращался именно к нему. Сталин мог обманывать Орджоникидзе и манипулировать им. Но сломить дух Серго — в отличие от других деятелей из своего окружения (таких, например, как Молотов или Ворошилов) — он был не в силах. Благодаря многолетней близости со Сталиным, общему с ним грузинскому происхождению, своей склонности приходить в столь сильный гнев, что он забывал о соображениях осторожности и о лояльности, Орджоникидзе оставался единственным видным лидером, который на предстоявшем пленуме мог бы вступить в открытое противоборство со Сталиным, стать ключевой фигурой сопротивления не на жизнь, а на смерть разгулу террора, развязанному генсеком. Сталину нужно было любой ценой отвести такую угрозу.

Январский процесс и последовавшие за ним события обострили отношения между Сталиным и Орджоникидзе. Если, как это можно предположить, Сталин обманным путем использовал Орджоникидзе для того, чтобы тот уговорил Пятакова к «сотрудничеству» в зале суда, намекнув Орджоникидзе, будто он, Орджоникидзе, мог бы, уговорив Пятакова, спасти жизнь своего ближайшего помощника по наркомату, то смертный приговор Пятакова стал для него последним доказательством сталинского вероломства. Когда же в начале февраля в промышленности началась «охота на ведьм», Орджоникидзе понял, что рушится все созданное им в годы пятилеток.

Реакция Сталина на протесты Орджоникидзе против арестов ведущих руководителей тяжелой промышленности была следующей: он предложил Орджоникидзе доложить на предстоявшем пленуме о вредительстве в руководимой им отрасли⁶⁵ Это создало бы для Орджоникидзе нестерпимую ситуацию: он стал бы соучастником Сталина в массовом уничтожении ценных кадров в его собственной империи. А тем временем Орджоникидзе прислали из Грузии протоколы сфабрикованных показаний, которые под пытками дал его старший брат Папулия. Кроме того, он получил точно таким же образом выбитые из арестованных работников его наркомата показания, в которых они обвиняли своего руководителя. К протоколам была приложена записка Сталина: «Товарищ Серго, почитай, что они пишут о тебе»⁶⁶. Но и это еще не все. К смертной казни был приговорен старый друг Орджоникидзе, Александр Сванидзе, брат первой жены Сталина⁶⁷ Наконец, Сталин приказал провести обыск в кремлевской квартире Орджоникидзе. После продолжавшихся всю ночь бесплодных попыток переговорить со Сталиным Орджоникидзе все же удалось связаться с ним по телефону. «Это такой орган, что и у меня может сделать обыск. Ничего особенного», — таков был ответ Сталина⁶⁸.

Утром 17 февраля у Орджоникидзе состоялся долгий разговор со Сталиным. Допущенный к архивам автор написанной уже после смерти Сталина биографии Орджоникидзе рассказывает:

«Несколько часов с глазу на глаз. Второй разговор по телефону, после возвращения Серго домой. Безудержно гневный, со взаимными оскорблениями русской и грузинской бранью. Уже ни любви, ни веры. Все разрушено... Разделять ответственность за то, что никак не в состоянии предотвратить, Серго не мог. Подличать не хотел, это значило бы перечеркнуть всю прошлую жизнь... Оставалось уйти!»⁶⁹.

Орджоникидзе думал о самоубийстве. За несколько дней до описываемых событий он прогуливался по Кремлю с Микояном, которому сказал, что больше не может терпеть то, как Сталин поступает с партией, а потому не хочет жить⁷⁰ Восемнадцатого февраля Орджоникидзе провел весь день в спальне, не ел и что-то писал — вероятнее всего, это было последнее письмо, обвинявшее Сталина в кошмаре, обрушившемся на партию и страну. Вечером, в половине шестого, прозвучал выстрел. Вбежав в спальню, жена Орджоникидзе, Зинаида, увидела его лежавшим мертвым на постели. Быстро вошедшая вслед за ней ее сестра Вера схватила бумаги, которые Орджоникидзе оставил на столе. Сталин, которому Зинаида сообщила о случившемся по телефону, пришел немедленно и в ответ на ее пронзительный крик: «Вы не защитили Серго ни ради меня, ни ради партии!» — сказал: «Заткнись, идиотка!». Увидев зажатые в руке у Веры бумаги, Сталин вырвал их у нее. Когда тут же пришли Молотов и

Жданов (а также Берия, который вскоре после того, как Зинаида, обозвав его негодяем, хотела дать ему пощечину, исчез), Сталин сказал, что в сообщении о смерти Орджоникидзе ее причиной следует назвать сердечный приступ. Придя в квартиру Орджоникидзе, его секретарь Маховер воскликнул: «Они убили его, негодяи!». Дикую сцену устроил Семушкин, давний секретарь Орджоникидзе по наркомату. Впоследствии, как и многие ближайшие сотрудники Орджоникидзе, он был вместе с женой арестован. Несколькими днями спустя в ежовский кабинет был вызван заместитель Орджоникидзе Ванников. Ему было приказано написать докладную о «вредительских» директивах, полученных им от Орджоникидзе⁷¹.

Девятнадцатого февраля Центральный Комитет «с глубоким прискорбием» сообщил, что внезапно скончался «пламенный, бесстрашный большевик-ленинец, выдающийся руководитель хозяйственного строительства нашей страны». В опубликованном одновременно медицинском заключении указывалось, что смерть наступила в результате сердечного приступа. Оно было подписано наркомом здравоохранения Г.Н. Каминским и тремя врачами кремлевской больницы. Одним из них был злополучный доктор Левин. Пятнадцатого марта Каминский был без объяснения причин освобожден от обязанностей наркома здравоохранения. Возможно, он протестовал против злоупотребления его именем в медицинском заключении.

Орджоникидзе похоронили со всеми почестями, и урна с его прахом была замурована в Кремлевскую стену. В стране объявили на несколько дней траур. Северо-Кавказский край был переименован в Орджоникидзевский.

Падение Центрального Комитета

Теперь Сталин мог собирать пленум. Он открылся 25 февраля в Кремле без сообщения в печати. В официальном коммюнике, опубликованном 6 марта, говорилось лишь о том, что пленум обсудил задачи партийных организаций в связи с предстоящими выборами в Верховный Совет на основе новой Конституции и принял соответствующее постановление. Были также рассмотрены, указывалось в коммюнике, и другие вопросы, в том числе антипартийная деятельность Бухарина и Рыкова, которых пленум исключил из партии. В редакционной статье «Правды» пленум характеризовался, однако, как одна из важнейших страниц истории партии. Да, собственно, так оно и было.

Первый или один из первых дней заседаний был посвящен как будто бы обычному вопросу. Двадцать шестого февраля Жданов сделал доклад о значении для партии основанных на новой Конституции предстоящих всеобщих выборов. Он предсказывал напряженную предвыборную борьбу.

Если партия хочет руководить выборами, продолжал Жданов, партийные организации должны внедрять в жизнь предусмотренную Уставом внутрипартийную демократию. Между тем в партии широко распространены нарушения Устава, например включение различных руководящих работников в составы пленумов местных парткомов путем кооптации, а не избрания. Секретарями парткомов работают люди, которые не были избраны в эти органы. Широко практикуются назначения секретарей парткомов без предварительного обсуждения их кандидатур членами партии. Пора покончить, сказал Жданов, с избранием в партийные органы «списками» и открытым голосованием. Выборы должны быть тайными, и голоса следует подавать за каждого кандидата в отдельности, а за членами партии надо сохранить право на критику и отвод кандидатов⁷². гг^-

На следующий день пленум после прений принял резолюцию, одобряющую тезисы доклада Жданова. В ней указывалось, что все партийные органы должны избираться тайным голосованием. Выборы в партийные органы назначались на 20 мая. Какова же связь между партийной реформой и «чисткой», поясним ниже.

Следующим шагом Сталина стало изгнание Рыкова и Бухарина сначала из Центрального Комитета, а затем из партии, что было формальным условием, делающим возможным их арест. Перемежая поток сигналов о надвигающейся катастрофе дающими надежды намеками, Сталин удерживал Бухарина от самоубийства. Этот последний, страшный период неопределенности Бухарин провел в своей кремлевской квартире. Он обычно сидел в кабинете, сжимая в руках револьвер, на рукоятке которого была золотая пластинка с надписью.- «Одному из лидеров Пролетарской Революции Н.И. Бухарину от Клима Ворошилова». Но заставить себя спустить курок Бухарин был не в состоянии⁷³.

А тем временем на квартиры к нему и Рыкову доставляли все новые протоколы с добытыми под нажимом ложными показаниями. В прессе появились клеветнические статьи, подобные, например, опубликованной в «Правде», в которой Бухарин был назван «агентом гестапо». В письмах в Политбюро и Сталину Бухарин опроверг показания арестованных и заявил, что в знак протеста против них и кампании в печати намерен объявить голодовку. Накануне открытия пленума он так и поступил⁷⁴.

Поставленный на пленуме вопрос об исключении Бухарина и Рыкова большой дискуссии не вызвал, поскольку политическим линчеванием теперь откровенно руководил Сталин. Выступивший с докладом Ежов повторил обвинения, которые были выдвинуты на недавнем, проведенном без огласки пленуме. Бухарин и Рыков, сказал Ежов, вместо того чтобы, как это они обещали в 1929 г., прекратить оппозиционную деятельность, сохранили свою «подпольную организацию», превратив ее в центр законспирированных действий, предпринимаемых в союзе с троцкистами и другими элементами в целях свержения государства и захвата власти насильственным путем. В аналогичном духе выступил с фактическим содокладом Микоян. Он сказал, что письма Бухарина Центральному Комитету представляют собой попытку «запугать» его⁷⁵.

Усилия обоих обвиняемых защитить себя оказались тщетны. По указке Сталина запуганные участники пленума подвергли Бухарина и Рыкова жестокой травле. Их оправдания объявлялись двуличием и гнусным стремлением дискредитировать НКВД. О происходившем позволяет судить опубликованный фрагмент протокола.

«БУХАРИН. В чрезвычайно, исключительно трудное время — я о нем и писал (в письмах в Центральный Комитет. — Авт.). И поэтому здесь не было никакого элемента запугивания, ни ультиматума...

СТАЛИН. А голодовка?

БУХАРИН. А голодовка, я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за нее схватился, написал узкому кругу, потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не мог выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете. (Смех.)

ГОЛОСА. Шантаж!

ВОРОШИЛОВ. Подлость. Типун тебе па язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.

БУХАРИН. Но поймите, что мне тяжело жить.

СТАЛИН. А нам легко?»

На следующий день пленум после прений принял резолюцию, одобряющую тезисы доклада Жданова. В ней указывалось, что все партийные органы должны избираться тайным голосованием. Выборы в партийные органы назначались на 20 мая. Какова же связь между партийной реформой и «чисткой», поясним ниже.

Следующим шагом Сталина стало изгнание Рыкова и Бухарина сначала из Центрального Комитета, а затем из партии, что было формальным условием, делающим возможным их арест. Перемежая поток сигналов о надвигающейся катастрофе дающими надежды намеками, Сталин удерживал Бухарина от самоубийства. Этот последний, страшный период неопределенности Бухарин провел в своей кремлевской квартире. Он обычно сидел в кабинете, сжимая в руках револьвер, на рукоятке которого была золотая пластинка с надписью.- «Одному из лидеров Пролетарской Революции Н.И. Бухарину от Клима Ворошилова». Но заставить себя спустить курок Бухарин был не в состоянии⁷⁵.

А тем временем на квартиры к нему и Рыкову доставляли все новые протоколы с добытыми под нажимом ложными показаниями. В прессе появились клеветнические статьи, подобные, например, опубликованной в «Правде», в которой Бухарин был назван «агентом гестапо». В письмах в Политбюро и Сталину Бухарин опроверг показания арестованных и заявил, что в знак протеста против них и кампании в печати намерен объявить голодовку. Накануне открытия пленума он так и поступил⁷⁴.

Поставленный на пленуме вопрос об исключении Бухарина и Рыкова большой дискуссии не вызвал, поскольку политическим линчеванием теперь откровенно руководил Сталин. Выступивший с докладом Ежов повторил обвинения, которые были выдвинуты на недавнем, проведенном без огласки пленуме. Бухарин и Рыков, сказал Ежов, вместо того чтобы, как это они обещали в 1929 г., прекратить оппозиционную деятельность, сохранили свою «подпольную организацию», превратив ее в центр законспирированных действий, предпринимаемых в союзе с троцкистами и другими элементами в целях свержения государства и захвата власти насильственным путем. В аналогичном духе выступил с фактическим содокладом Микоян. Он сказал, что письма Бухарина Центральному Комитету представляют собой попытку «запугать» его⁷⁵.

Усилия обоих обвиняемых защитить себя оказались тщетны. По указке Сталина запуганные участники пленума подвергли Бухарина и Рыкова жестокой травле. Их оправдания объявлялись двуличием и гнусным стремлением дискредитировать НКВД. О происходившем позволяет судить опубликованный фрагмент протокола.

«БУХАРИН. В чрезвычайно, исключительно трудное время — я о нем и писал (в письмах в Центральный Комитет. —Авт.'). И поэтому здесь не было никакого элемента запугивания, ни ультиматума...

СТАЛИН. А голодовка?

БУХАРИН. А голодовка, я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за нее схватился, написал узкому кругу, потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не мог выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете. (Смех?)

ГОЛОСА. Шантаж!

ВОРОШИЛОВ. Подлость. Типун тебе на язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.

БУХАРИН. Но поймите, что мне тяжело жить.

СТАЛИН. А нам легко?»

Для изучения дела была создана комиссия под председательством Микояна, а затем объявлен двухдневный перерыв. Возможно, в качестве акта личной мести Сталин включил в комиссию Крупскую и сестру Ленина Марию Ильиничну, а также большую группу лиц, на которых он, Сталин, мог, как он знал, положиться.

Против исключения Бухарина и Рыкова из Центрального Комитета и партии никто из членов комиссии не возразил. Голосуя, некоторые добавляли: «Предать суду и расстрелять». Другие: «Предать суду без применения расстрела». Сталин в момент голосования сказал: «Суду не предавать, а направить дело Бухарина-Рыкова в НКВД». (Это, конечно, означало, что Сталин уготовил на долю двух этих людей участь исполнителей главных ролей в предстоявшем третьем большом показательном процессе.) Крупская и Ульянова — должно быть, с тяжелым сердцем — присоединились к остальным, проголосовав «за предложение т. Сталина», и оно было принято⁷⁶.

Во время небольшого перерыва в заседании пленума Бухарин набросал короткое письмо, озаглавленное: «Будущему поколению партийных руководителей», заставил свою жену выучить его наизусть, а затем сжег. Покидая дом в последний раз, Бухарин поцеловал девятимесячного сына и попросил прощения у жены. К зданию, где проходил пленум, он и Рыков подошли вместе. Им не дали возможности выслушать приговор, который был уже предрешен. Восемь человек перехватили их у входа и доставили прямо на Лубянку⁷⁷

Итак, Центральный Комитет уступил нажиму Сталина, определив тем самым на ближайшие четверть века будущее партии-государства, а также судьбу самих своих членов, большинству которых была уготована недолгая жизнь после пленума. Венцом уступчивости высшего партийного органа явилось то, что он одобрил сталинской план проведения кампании террора.

Оказывалось ли в тот момент сколько-нибудь значительное противодействие? Судя по имеющимся данным, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Как указал в докладе на XX съезде КПСС Хрущев, «в выступлениях ряда членов ЦК, по существу, высказывались сомнения в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии», и их сомнения наиболее ярко выразил Павел Постышев⁷⁸. Но все дело в том, что, кроме Постышева, никто из участников пленума о таких сомнениях, которые, надо полагать, были широко распространены среди них, вслух не заявил⁷⁹

Постышеву, несомненно, потребовалось незаурядное мужество, чтобы вообще заговорить об этом. По словам Хрущева, Постышев выступил в защиту члена ЦК Компартии Украины Карпова. Он не поставил под сомнение чистку или принесение в жертву Бухарина и Рыкова. Упомянув о тяжелых годах коллективизации и индустриализации, когда кое-кто «перешел во вражеский лагерь», а «здоровые элементы» боролись за партию, Постышев заявил: «Я никак не предполагал, что пройдя этот крутой период, Карпов и ему подобные попадут в лагерь врага... А вот по показаниям якобы Карпов с 1934 года был завербован троцкистами. Я лично думаю, что в 1934 году здоровому члену партии, который прошел длительный путь ожесточенной борьбы с врагами за дело партии, за социализм, попасть в стан врагов невероятно трудно. Я этому не верю... Я себе не представляю, как можно пройти тяжелые годы с партией и потом в 1934 году пойти к троцкистам. Странно это...»⁸⁰.

В этот момент Сталин прервал его и спросил: «Кто вы такой?» — и Постышев ответил: «Большевик я, товарищ Сталин, большевик!»⁸¹. После пленума, на котором критиковалась его работа на Украине, Постышева перевели на пост секретаря Куйбышевского обкома, и Куйбышев стал его последней станцией на пути к гибели.

Основной доклад о вредительстве в промышленности сделал Молотов. Он объявил главным организатором вредительства в тяжелой промышленности Пятакова. Поскольку последний занимал столь высокий пост, сказал Молотов, вредители и шпионы обладали всеми возможностями для внедрения своих людей в главки, тресты, на предприятия. Нарисовав картину экономики, пораженной вредительством, которое организовали «японо-иемецко-троцкистские агенты», Молотов отверг утверждения некоторых хозяйственников, будто выполнение и перевыполнение планов доказывают, что вредительство не представляет собой сколько-нибудь серьезной опасности. Действительно, сказал он, возглавлявшийся Ратайчаком отдел химической промышленности Нарком-тяжпрома перевыполнил планы 1935 и 1936 гг., но это лишь доказывает, что «и вредители не могут заниматься только вредительством, потому что тогда они не уцелеют». Главная ответственность за разоблачение вредителей лежит на НКВД. Но и сами хозяйственники обязаны заниматься этим. Они должны воспитывать в себе умение выявлять врагов в своей среде⁸².

Кульминацией пленума стала большая речь, произнесенная Сталиным 3 марта. Однако, прежде чем проанализировать ее, рассмотрим проблему, которая возникла перед Сталиным в этот момент. Чистка, начавшаяся после убийства Кирова, вылилась в два крупных процесса. Многие считали, что они позволили мстительному Сталину свести счеты со своими старыми врагами — бывшими оппозиционерами, число которых составляло несколько тысяч человек. Но значение этих процессов вышло далеко за рамки такого сведения счетов. Они должны были служить оправданием предстоящей огромной волны репрессий. Этого люди не ожидали. Они не предвидели, что будут арестованы сотни тысяч подозреваемых в заговорах, скрытно настроенных антисоветских «двуличных» граждан, что их заставят сознаться в двурушничестве и преступлениях, что они будут расстреляны или сосланы. Перед Сталиным теперь возникла задача создать у членов Центрального Комитета представление об СССР как обществе, кишевшем врагами, носившими маску лояльности к партии и советской власти. Но слова Сталина были обращены не только к тем 130 высокопоставленным коммунистам, которые участвовали в закрытом заседании в Кремле. Его речи предстояло появиться на страницах «Правды». Слушателями Сталина были и страна, и внешний мир. Таким образом, речь должна была оправдать развертывавшуюся кампанию террора, и Сталин очень старался придать ей убедительность.

Он начал с характеристики ситуации, изображая ее такой, какой, по его замыслу, должен был представить ее себе народ. Иностранные агенты, утверждал Сталин, проникли во все или почти во все хозяйственные, государственные и партийные органы. Они заняли там и руководящие, и рядовые должности. А некоторые руководители как на местах, так и в столице, проявив беспечность, благодушие и наивность, не сумели выявить вредителей, шпионов и убийц. Как это могло произойти? — поставил вопрос Сталин. И ответил: не из-за отсутствия предупредительных сигналов. Такие сигналы поступали. Сперва убийство Кирова, которое продемонстрировало двуличие врагов, скрывающихся за масками большевиков; потом закрытое письмо Центрального Комитета от 18 января 1935 г., в котором мнение, будто по мере прогресса страны враг становится слабее, объявлялось «отрыжкой правого уклона»; затем закрытое письмо от 19 июля 1936 г., потребовавшее от парторганизаций максимальной бдительности. Однако эти предупреждения не покончили с беспечностью, благодушием и политической слепотой партийных товарищей. «с-ц шыгог

Для объяснения такой ситуации Сталин выдвинул несколько причин. Во-первых, заметил он, товарищи «забыли» о капиталистическом окружении, агенты которого вознамерились активизировать внутри Советского Союза вредителей, шпионов и убийц. Во-вторых, товарищи «проглядели», что современный троцкизм перестал быть политическим течением в движении рабочего класса, каким он был семь-восемь лет назад, и выродился в банду вредителей, шпионов и убийц — разбойников с большой дороги, способных на любое преступление, включая шпионаж и прямую государственную измену. Наконец, в-третьих, товарищи «проглядели» важное различие между современными вредителями и вредителями времен Шахтинского дела. В отличие от последних, относившихся откровенно враждебно к советской системе, современные троцкистские вредители — это в большинстве случаев люди с партийными билетами, которые восхваляют своих начальников и подыгрывают им ради того, чтобы втереться к ним в доверие.

Решению этих проблем, сказал Сталин, может помочь «политическое просвещение», способное научить членов партии распознавать то, к чему они до сих пор оставались слепы. Партийных и беспартийных большевиков следовало знакомить с целями и методами организуемых иностранными разведками вредительства и шпионажа. Их нужно заставить осознать, что для борьбы с современным троцкизмом прежние «методы дискуссии» не подходят, на смену призыву «овладеть техникой» должен прийти призыв «овладеть большевизмом», «покончить с нашей политической доверчивостью», а вместе с тем и с некоторыми «гнилыми» теориями.

Во-первых, с теорией затухания классовой борьбы по мере упрочения социалистического общества, поскольку его успехи лишь усиливают озлобленность врагов и подталкивают их на крайние меры для ослабления советского государства, чему охотно помогают из-за рубежа. Во-вторых, с мнением, будто вредители никогда не проявляют усердия в работе. На самом деле «настоящий вредитель» обязан порой хорошо трудиться, с тем чтобы сохранить работу и пользоваться доверием, обеспечив себе таким образом возможность заниматься вредительством. В-третьих, с представлением, будто с вредительством можно покончить путем систематического выполнения плановых заданий. Нынешние задания, заметил Сталин, слишком малы и не позволяют реализовывать огромные резервы, существующие в экономике. Кроме того, вредители намерены развернуть свою подрывную деятельность не в мирное время, а накануне или во время войны, и поэтому их надо выкорчевать загодя. В-четвертых, с надеждой, что с вредительством можно покончить, развертывая стахановское движение. В-пятых, с предположением, что троцкисты истощили свои резервы: две трети троцкистов IV Интернационала (группа Шефло в Норвегии, группа Суварина во Франции, сторонники Рут Фишер в Германии и Макса Истмена в Америке) — шпионы и диверсанты. В-шестых, с порочной концепцией, будто вредительство не создает серьезной проблемы, поскольку большевики опираются на поддержку миллионов, а троцкистские вредители по своей численности — лишь небольшая кучка людей. Для того чтобы, например, построить Днепровскую плотину, нужны миллионы рабочих, а взорвать ее способны несколько десятков человек. Несколько шпионов в штабе армии или даже дивизии могут выдать врагу военные планы.

Таким образом, поучал Сталин, суть проблемы состоит прежде всего в обучении партийных кадров умению подходить к оценке внутренней и внешней политики с позиции зрелых ленинцев. Предсстоит повысить идеологическую подготовку руководящего слоя: 3-4 тыс. лидеров высокого ранга (партийный «генералитет»), 30-40 тыс. лидеров среднего ранга (партийное «офицерство») и 100-150 тыс. человек низшего командного состава (партийное «унтер-офицерство»).

Все партийные руководители — от секретарей республиканских и областных парторганизаций до секретарей партячеек — должны были отобрать по два человека, которые «могли бы стать их действительными заместителями». Секретарей партячеек и их заместителей предстояло направить в областные центры на четырехмесячные «партийные курсы». Первые секретари райкомов и их заместители должны были обучаться на восьмимесячных «ленинских курсах» в одном из девяти создаваемых центров; первые или вторые секретари городских парторганизаций и наиболее способные коммунисты — на шестимесячных «курсах по истории и политике партии»; секретари обкомов и республиканских центральных комитетов — на шестимесячном «совещании по вопросам внутренней и международной политики». Из этих товарищей предстояло сформировать несколько смен, могущих «заменить руководителей Центрального Комитета нашей партии»⁸³.

Сталин, таким образом, стремился «обучить» партию смотреть на мир его глазами. Если бы он выступал перед форумом свободных политиков, то получил бы сокрушительный отпор. Его аргументация была натянутой, крайне слабой, не подкрепленной фактами. Только что расстрелянный главный вредитель в промышленности, бывший троцкист Пятаков, был на самом деле чрезвычайно способным, энергичным и преданным делу организатором советской индустриализации. Троцкий и другие лидеры — бывшие оппозиционеры — не вступали ни в какой тайный сговор с нацистами. В советском обществе оппозиционеры-троцкисты составляли лишь незначительную горстку людей. Многочисленные аварии, действительно случавшиеся в промышленности, весьма редко были делом рук сознательных вредителей. В начале 30-х годов классовая борьба шла на убыль. Никто не замышлял убийства Сталина, а Кирова убили совсем не те, кого в этом обвинили. Поскольку видение ситуации, которое пытался навязать Сталин, было фальшивым, ему не удалось бы убедить в своей правоте слушателей, если бы он выступил перед товарищами по партийному руководству, способными высказать свое мнение, поставить под вопрос сталинские утверждения, потребовать весомых доказательств и настоять на расследовании странных вещей, творящихся на Лубянке за спиной партии.

Но Сталин выступал не перед такой аудиторией. Хотя в зале и сидели высшие сановники партии-государства, в том числе пять профессиональных командующих вооруженными силами (Тухачевский, Якир, Гамарник, Блюхер и Егоров), запуганный Центральный Комитет промолчал. О степени страха, внушенного его членам, можно судить по той свободе, с которой Сталин смог раскрыть перед ними чудовищные масштабы задуманной им чистки, когда сказал всем партийным секретарям — будь то высокого или низкого ранга, — что они должны подобрать по два человека, которые могли бы стать их «действительными заместителями». Это же подтверждало и его указание создать «несколько смен», т.е. замены для самих руководителей Центрального Комитета. Вряд ли Сталин мог еще откровеннее дать понять, сколь недолго осталось пребывать в своей должности очень многим из находившихся в зале. Итог же происшедшего подвел Хрущев в 1956 г.: «Из 139 членов и кандидатов в члены Центрального Комитета партии, избранных на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным образом в 1937-1938 гг.) 98 человек, т. е. 70%»⁸⁴.

Участники пленума были настолько далеки от того, чтобы оказать сопротивление, что, поднявшись двумя днями позже на трибуну для заключительного слова, Сталин сказал: «Прения показали, что у нас имеется теперь полная ясность, имеется понимание задач и есть готовность ликвидировать недостатки нашей работы». Некоторые из присутствующих в зале превзошли самих себя, требуя наказаний для всех тех, кто имел когда-либо хоть какое-то соприкосновение с троцкистами или троцкизмом. В этом нас убеждает тот факт, что Сталин предостерег от раздавшихся на пленуме требований покарать не только «истинных троцкистов», но даже тех людей, которые некогда склонялись на сторону троцкизма, но затем отошли от него, и даже тех, кому случалось «идти по той же улице, что и троцкист»⁸⁵.

Далее Сталин перешел к кадровым вопросам, сформулировав критерии, исходя из которых руководителям следует подбирать себе сотрудников. Таких критериев он назвал два: 1) политическая благонадежность и 2) практическая квалификация. Однако, заметил Сталин, часто бывает так, что вместо этого на работу подбирают «знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов». Так возникают «семейки», члены которых стараются жить мирно, восхвалять и не обижать друг друга. Сталин привел два примера: товарищ Мирзоян, секретарь обкома партии в Казахстане, и его коллега из Ярославской области товарищ Вайнов. Первый привез с собой из Азербайджана и с Урала, где он раньше работал, тридцать-сорок «своих людей», а за вторым потянулся «хвост» с десяток человек из Донбасса.

Такой взгляд на советское политическое общество, пронизанное отношениями, построенными по принципу патрон —клиент, показывает, перед какой серьезной проблемой оказался Сталин, приступая к Большой чистке. Во-первых, он уже давно сформировал собственный «хвост». Начиная с 20-х годов Сталин создал собственную «семейную группу», в которую входили такие старые партийные товарищи, как Молотов и Ворошилов, земляки из Закавказья, подобные Орджоникидзе и Микояну, восхищающиеся протеже (Жданов и Хрущев), «специалисты по восхвалению» патрона (Каганович и Берия) и абсолютно надежные прислужники (Ежов, Поскребышев, Мехлис), которые были и преданы ему, и зависели от него. Собственная политическая карьера Сталина была сверхтипичным примером феномена, который он столь ярко описал и осудил.

Ясно, однако, почему теперь Сталин критиковал это явление. Связи взаимной солидарности между партийными и другими чиновниками стали помехой в проведении кампании террора на ее новой стадии. Патроны не стремились бы «выявлять» врагов в рядах своих клиентов, а клиенты не хотели бы доносить на своих патронов. Тот факт, что Сталин в качестве примера сослался на руководителей на местах, свидетельствует об особых трудностях, с которыми он мог столкнуться вне столицы, т. е. там, где местные партийные бонзы были всесильны и, возможно, имели «своих людей» даже в местных органах НКВД.

Сталин предупредил партийных чиновников, что при переезде из одного региона в другой они не должны тащить за собой «хвост». Как явствует из этого, московское руководство было способно сделать так, чтобы переведенный в другой район чиновник не прихватывал с собой своих людей. Но поскольку очень многие должностные лица как на периферии, так и в центре оставались на старых местах, сохраняя в неприкосновенности свои «семейные группы», этот метод, по существу, имел весьма малую ценность. Сталин дал осторожно понять, каким образом он собирается решить эту проблему. Он намеревался внести в свою революцию сверху некоторые демократические принципы. Поняли ли его члены Центрального Комитета, а затем и вся страна — это уже другой вопрос.

Как следует определять, спросил Сталин, эффективность деятельности должностных лиц? Некоторые полагают, заметил он, что руководители должны проверять своих подчиненных «сверху». Но это только часть ответа. Другой, притом жизненно важный элемент — это проверка «снизу», когда массы контролируют своих руководителей, критически отмечая их ошибки и намечая пути их исправления. Большевики, как говорил Ленин, должны обладать смелостью признавать и устранять собственные ошибки. Иллюстрируя свою мысль, Сталин привел показательный пример. Он сослался на ошибку, совершенную «нашими партийными товарищами» в 1930 г., когда они, создавая колхозы, забыли о принципе добровольности (при котором коллективизация заняла бы несколько лет) и попытались, используя «административный нажим», коллективизировать крестьянство за три-четыре месяца. Центральному Комитету, сказал Сталин, пришлось сдержать таких сверхретивых товарищей, страдавших головокружением от успехов.

Только имея перед собой терроризированных людей, Сталин мог так извратить события, которые все еще были свежи в памяти многих большевиков, события, свидетельствовавшие о его собственных ошибках в деле коллективизации. Сперва он сам прибег к террору при ее осуществлении, а потом свалил ответственность за «ошибки» на проводивший ее по его указке низший эшелон работников. Многих участников пленума это должно было возмутить, но никто из них не осмелился подать голос.

Развивая популистскую тему, Сталин сказал, что непозволительно разрывать связи с массами. Следует внимательно прислушиваться к рядовым партийцам, «маленьким людям». Их точка зрения «снизу» — необходимое дополнение к взглядам руководителей «сверху». Это было доказано, заметил Сталин, несколько лет назад, когда члены Центрального Комитета провели с рядовыми рабочими беседы, оказавшиеся полезными для решения проблемы повышения угледобычи в Донбассе, в которой не могли разобраться сотрудники Нар-комтяжпрома. Вслед за этим Сталин привел более актуальный пример внимательного отношения к «простым людям». Речь шла о деле Николенко (Сталин назвал ее «Николаенко»), ярой доносчицы из Киева. Сначала ее в назидание клеветникам исключили из партии, а затем, после визита в Киев Кагановича, с почестями, как «героиню», восстановили. Кто такая, спросил Сталин, Николаенко? Обыкновенный «маленький человек», который в течение целого года подавал сигналы о неблагополучии в киевской партийной организации, разоблачал «семейственность» и засилье троцкистских вредителей. Но вместо того, чтобы прислушаться к ней, от нее отмахивались как от назойливой мухи и наконец исключили из партии. Только вмешательство Центрального Комитета, сказал Сталин, установило правоту Николаенко и ошибочность позиции парторганизации Киева.

Сталин подчеркнул важность связи с народом, напомнив греческий миф о великане Антее, сыне бога моря Посейдона и богини земли Геи. Тайна могущества Антея заключалась в том, что в трудные минуты он прикасался к своей матери, земле, и обретал новые силы, но Антей был побежден Гераклом, который, подняв его в воздух, оторвал от матери-земли. Подобно Антею, сказал Сталин, большевики сильны связями со своей матерью — трудящимися массами.

Николаенко, указал Сталин, не составляла исключения, поскольку можно привести десятки и сотни подобных примеров. Его, Сталина, революция сверху теперь вовлекает «простых людей снизу», «николаенков», к помощи которых он теперь обращается ради осуждения как врагов народа руководящих лиц из среды большевиков, а также их «семейных групп»⁸⁶.

У Сталина был еще один план борьбы с «семейственностью». В первом докладе, который был сделан на пленуме, Жданов говорил о возрождении внутрипартийной демократии на путях восстановления подлинной выборности партийных комитетов посредством тайного голосования. Сталин вернулся к этой теме в своем заключительном слове, добавив, что непременным условием обеспечения контроля масс над руководителями является безусловная выборность партийных органов, право выдвигать и отводить кандидатов, свобода критики и самокритики.

Постановление пленума по докладу Жданова назначило внутрипартийные выборы на 20 мая. Сообщая об итогах выборов, «Правда» утверждала, что они «еще более улучшили состав руководящих кадров партии». В Москве, например, 40% членов парткомов первичных парторганизаций были избраны впервые⁸⁷ Трудно сказать, способствовало ли это улучшению кадрового состава, но так или иначе, он претерпел большие изменения: 40% прежних членов парткомов переизбраны не были.

Выборы были проведены и в партийные органы более высокого уровня. Делегаты Московской партийной конференции тайным голосованием избрали городской и областной комитеты партии. Много лет спустя Хрущев, занимавший в 1937 г. посты первого секретаря московских обкома и горкома, рассказал о том, как проходили эти тайные выборы. «Последнее слово» в оценке деятельности того или иного кандидата на высшие руководящие посты принадлежало НКВД, и только НКВД⁸⁸.

Таким образом, сталинская внутрипартийная демократия была лишь дымовой завесой. Тайна выборов, а также показной демократизм при выдвижении кандидатов стали механизмом, предназначенным лишить «руководящие кадры партии», значительная часть которых была обречена на уничтожение, контроля над результатами выборов и передать все дело в руки НКВД.

Сталин завершил речь пассажем, в котором представил себя другом простых людей, вождем, сочувствующим им, выступающим против бюрократов из партийного аппарата, которым ничего не стоит исключить из партии «тысячи и десятки тысяч» человек всего лишь за «пассивность» и незнание партийной программы. Сталин имел при этом в виду (хотя и не уточнил) случаи исключения из партии во время проведенной в 1935-1936 гг. кампании по проверке и обмену партийных документов. Он назвал безобразным фактом то, что в результате бездушной политики из партии на таких основаниях оказались изгнанными замечательные рабочие и прекрасные стахановцы, в отношении которых можно было бы ограничиться выговором или предупреждением. К тому же зафиксированная в Уставе партии ленинская формула требовала от членов партии не полного интеллектуального овладения Программой, а лишь ее признания. Иначе это была бы партия «только интеллигентов и вообще людей ученых».

Сталин заявил, что массовые исключения из партии — дело «антипартийное», поскольку может озлобить некоторую часть партии. Двуличные троцкисты, предупредил он, подхватывали таких озлобленных товарищей и затягивали их в трясину троцкистского вредительства. Во время последней партийной дискуссии, проведенной в 1927 г., сообщал Сталин, из 854 тыс. членов партии за троцкистов проголосовало только 4 тыс. человек, 2,6 тыс. воздержались и 123 тыс. в голосовании не участвовали (многие из них находились в отъезде). Таким образом, подвел итог Сталин, троцкизму в то время симпатизировало не более 12 тысяч членов партии, многие из которых с ним впоследствии порвали. «И если, несмотря на это, — сказал Сталин, — троцкистские вредители все еще имеют кое-какие резервы около нашей партии, то это потому, что неправильная политика некоторых наших товарищей по вопросу об исключении из партии и восстановлении исключенных, бездушное отношение некоторых наших товарищей к судьбе отдельных членов партии и отдельных работников искусственно плодят количество недовольных и озлобленных и создают, таким образом, троцкистам эти резервы»⁸⁹.

Итак, уже взяв на прицел партийное руководство, Сталин в то же время выдавал себя за сторонника умеренности в чистке, за сторонника простых людей в борьбе против партийных вельмож. Он также дал понять, что враги многочисленны, хотя его статистика показывала, как мало на самом деле было врагов в партии. Подобно тому как он переложил собственную ответственность за трагедию коллективизации на ее низовых организаторов, так и теперь Сталин возложил собственную ответственность за чистку последних лет на «некоторых товарищей», которые на самом деле во время кампании по проверке и обмену партийных документов в 1935-1936 гг. выполняли его указания. Теперь он их обвинил в том, что они своей деятельностью способствовали троцкистским вредителям.

Покидая Кремль после произнесенного Сталиным 5 марта заключительного слова, некоторые из многих уже обреченных на гибель членов Центрального Комитета, может быть, поняли, что они были зрителями спектакля, поставленного одним из величайших в истории мастеров коварства, человеком, обладавшим безграничной способностью творить зло.

к!} ГГ’ М-;' ! «у.

"■У

Буря разразилась

Буря террора разразилась чуть ли не в день окончания пленума. «Бдительность, бдительность и еще раз бдительность — вот чего требует от нас Центральный Комитет. Партийные организации не сделали всех выводов, как этого требовал ЦК тотчас после злодейского убийства С.М. Кирова троцкистско-зиновьевски-ми негодяями»⁹⁰. Так писала «Правда» в редакционной статье, сопровождавшей опубликование основного доклада Сталина на пленуме. К тому времени Центральный Комитет перестал существовать как коллективная политическая сила. Он стал личным аппаратом Сталина, действующим от его имени.

В городах и районах, в наркоматах и других учреждениях — вплоть до заводов, колхозов и воинских частей — итоги пленума были обсуждены на собраниях партийного актива. В наркоматах собрания актива, в которых участвовало по нескольку сот человек, в том числе «беспартийные большевики», обычно продолжались три дня. Они открывались докладом наркома о пленуме и его значении для наркомата. В прениях выступало несколько десятков человек. Остальные же представляли в письменном виде заявления о «недостатках в работе», говоря иными словами, — доносы. Собрания завершались принятием резолюций, одобрявших итоги пленума и обязывавших действовать в духе его решений. Так, резолюция, принятая в Наркомате тяжелой промышленности, который теперь возглавлял В.И. Межлаук, призывала рабочих тяжелой промышленности «до конца разоблачать врагов народа»⁹'. Позже сам Межлаук стал жертвой террора.

10 марта Каганович открыл трехдневное собрание актива Наркомата железнодорожного транспорта речью, в которой заявил: «Я не могу назвать ни одной дороги, ни одной сети, где не было бы вредительства троцкистско-японского. И мало того, нет ни одной отрасли железнодорожного транспорта, где не оказалось бы таких вредителей». На основании представленных в НКВД списков были арестованы его заместители по наркомату, почти все начальники дорог, начальники политотделов дорог, другие руководители железнодорожного транспорта⁹².

Буря террора обрушилась и на сам Наркомат внутренних дел. Существует две версии того, каким образом вслед за пленумом Ежов провел чистку НКВД. Но, может быть, и та и другая имели под собой основание и тесно переплетались. Как пишет Орлов, вечером одного мартовского дня (точную дату он не называет) Ежов собрал начальников главных управлений НКВД и сказал им, что они направляются в различные районы для проверки политической благонадежности местных партийных кадров. В числе немногих не получивших такого задания были Слуцкий и Реденс. Те же, кто такое задание получил, отправились поездами на периферию и в пути были арестованы. Аналогичным образом оказались арестованы и их заместители, направленные в командировки двумя днями позже, т. е. еще до того, как в Москве получили информацию о судьбе их шефов⁹³. Согласно другой версии — она изложена Кривицким, — Ежов 18 марта собрал в клубе на Лубянке старших должностных лиц Наркомата внутренних дел и произнес речь, в которой обвинил Ягоду в том, что он шпион, работавший до революции на охранку, а затем на немцев. Присутствовавшие на собрании сотрудники времен Ягоды, которые многие годы работали под началом шпиона и жили рядом с ним, теперь сами оказались под подозрением, и тут начались взаимные обвинения⁹⁴. Если справедливы обе версии, то тогда совещание, о котором сообщает Кривицкий, должно быть, состоялось уже после событий, описанных Орловым.

Оставив на своих постах лишь немногих сотрудников, служивших во времена Ягоды, Ежов начал арестовывать следователей, участвовавших в подготовке двух первых московских процессов. Предпочтя быструю смерть уготованной им худшей участи, некоторые избежали ареста, покончив жизнь самоубийством — застрелившись или выбросившись из окон Лубянки или своих квартир. Одним из самоубийц был особенно жестокий следователь Черток, который вел дело Каменева. Он выбросился с балкона своей расположенной на 12-м этаже квартиры. Из Москвы чистка этих структур распространилась на местные органы НКВД. Подсчитано, что в 1937 г. ее жертвами стало более 3 тыс. оперативных работников⁹⁵.

После завершения чистки НКВД Сталин смог, опираясь на поддержку руководимого Ежовым ведомства, приступить к самой деликатной операции — обезглавливанию Красной Армии и последовавшей затем крупномасштабной чистке в военных кругах.

Ворошилов собрал для обсуждения итогов пленума совещание актива Наркомата обороны и выступил на нем. На совещании присутствовало 2 тыс. человек. Однако никакими указаниями на то, что на нем прозвучали нападки на Тухачевского и других военных руководителей, мы не располагаем⁹⁶. Слухи об аресте Тухачевского, которые тем не менее распространились среди иностранцев, были официально опровергнуты. В апреле 1937 г. Тухачевский присутствовал на обеде, который дал в честь офицеров Красной Армии посол Дэвис. В том же месяце было объявлено, что Тухачевский входит в состав советской делегации, которой предстояло в мае принять участие в торжествах по случаю коронации британского короля Георга VI⁹⁷ Сталин, по-видимому, хотел успокоить Тухачевского, а через него косвенно и его сослуживцев по армии. Четвертого мая 1937 г., когда приблизилось время отъезда Тухачевского в Лондон, британское посольство было информировано, что по болезни его визит отменяется. Тухачевского же, который на самом деле был здоров, неофициально уведомили, что в Варшаве на него, дескать, готовится покушение⁹⁸.

После этого ход событий ускорился. Одиннадцатого мая в советской печати было объявлено о перемещениях ключевых фигур в армии. Тухачевский был назначен командующим Волжским военным округом. Начальник Генерального штаба маршал А.И. Егоров занял принадлежавший до этого Тухачевскому пост первого заместителя наркома обороны. Начальником Генерального штаба стал командарм Б.М. Шапошников. Якира перевели с командования Киевским военным округом на должность командующего Ленинградским военным округом. Одновременно сообщалось о реорганизации управления вооруженными силами. Были созданы военные советы, а во всех частях и учреждениях восстановлен существовавший во время Гражданской войны институт политических комиссаров. В опубликованном позже указе предписывалось во всех армейских и военно-морских округах сформировать военные советы, в которые должны были входить командующий округом, его начальник штаба, а также не названный по должности третий член военного совета" В порядке подготовки в вооруженных силах массовой чистки в них под предлогом восстановления партийного контроля в формах, существовавших в период Гражданской войны, создавался полицейский режим.

Обреченных военных руководителей арестовывали поодиночке и тайно. В последние дни на свободе Тухачевский вел себя со свойственным ему достоинством. Когда преданный Тухачевскому шофер Иван Кудрявцев посоветовал ему написать Сталину, Тухачевский ответил, что он уже это сделал и что Сталин его письмо получил. В середине мая Тухачевский в сопровождении жены и дочери выехал поездом в Куйбышев, чтобы вступить в новую должность. Когда поезд прибыл в Куйбышев, он, оставив жену и дочь в вагоне-ресторане, отправился в обком партии, чтобы доложить о своем прибытии секретарю обкома Постышеву. Он был арестован в приемной Постышева¹⁰⁰. Его жена и дочь вернулись в Москву, где жену через два дня арестовали вместе с матерью Тухачевского, его сестрами и братьями — Николаем и Александром. Впоследствии жена Тухачевского и оба его брата были по приказу Сталина расстреляны. Его младшую дочь Светлану поместили в детдом для детей «врагов народа», а по достижении семнадцатилетнего возраста сослали в лагерь. Мать и сестра Тухачевского умерли в ссылке¹⁰¹.

Путна и Примаков уже находились в заключении. Шестью другими военными руководителями, которых вскоре обвинили в участии в якобы имевшем место заговоре, были начальник политуправления Красной Армии Ян Гамарник, начальник Военной академии им. Фрунзе А.И. Корк, начальник управления Административного штаба Б.М. Фельдман, председатель Осоавиахима Роберт Эйдеман, командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич, а также Якир. Все они были взяты под стражу в мае, за исключением Гамарника, который 31 мая застрелился в своей квартире, когда сотрудники НКВД пришли его арестовывать.

Впервые опубликованные в 1989 г. архивные материалы пролили свет на последовавшие затем события. Под нажимом и пытками военачальники признали, что были вовлечены в заговор, имевший целью свержение советского строя. Пытавшие их следователи прибегли к уже знакомому приему: они обещали сохранить им и их родным жизнь, если только обвиняемые поведут себя на процессе согласно сценарию, построенному на существовании заговора. Спачала отрицавший свою вину Тухачевский сдался после того, как были «приняты все меры для того, чтобы сломить его сопротивление». Сколь жестоки были эти «меры», стало очевидно, когда выяснилось, что коричневые пятна на страницах протоколов его допросов — следы крови, конфигурация которых указывала на то, что они оставлены человеком, находившимся в движении. Иными словами, подписывая свои «признания», Тухачевский шатался от ударов

по голове или туловищу. Такому же зверскому обращению подверглись и другие военные, первоначально не признававшие своей вины.

Сталин неустанно следил за ходом следствия. Ему направлялись протоколы допросов, и он ежедневно, а иногда и дважды в день встречался с Ежовым. Двадцать первого и двадцать восьмого мая Сталин принял заместителя Ежова — М.П. Фри-новского. В конце мая он разослал членам и кандидатам в члены ЦК в качестве документа Политбюро письмо. В нем сообщалось, что Центральным Комитетом получены материалы, разоблачающие члена ЦК Рудзутака и кандидата в члены ЦК Тухачевского как участников антисоветского правотроцкистского заговора и шпионов, действующих против СССР в пользу фашистской Германии. В письме членам и кандидатам в члены ЦК предлагалось проголосовать за исключение из ЦК и партии этих двух лиц и передачу их дел на рассмотрение НКВД. Члены и кандидаты в члены ЦК проголосовали, и содержащееся в письме предложение было ими, естественно, одобрено. Несколькими днями спустя Сталин разослал еще и другие письма аналогичного содержания. Они касались Якира, Уборевича, Гамарника (до его самоубийства) и некоторых других лиц¹⁰².

Первого-четвертого июня за закрытыми дверями было проведено расширенное заседание военного совета Наркомата обороны. Кроме его членов (20 из них к 1 июня уже были арестованы как заговорщики), в этом заседании участвовало 116 офицеров центрального аппарата Комиссариата обороны и с периферии. Выступая на заседании, нарком обороны Ворошилов сообщил, что органы НКВД раскрыли на уровне армейского руководства уже давно действующую, глубоко законспирированную контрреволюционную фашистскую организацию. Свои утверждения оп подкреплял уже полученными от арестованных сфабрикованными показаниями.

На следующий день, 2 июня, слово взял Сталин и, опять-таки сославшись на лжепризиания, заявил, что в Советском Союзе существовал «военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами». Заговор возглавляли, как утверждал Сталин, Троцкий, Рыков, Бухарин, Рудзутак, Карахан (бывший советский посол в Турции), Енукидзе и Ягода, а также находившиеся под арестом военные. Руководство заговора, продолжал Сталин, поддерживало постоянные контакты с немецкими фашистами (особенно с рейсхвером) и «приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов». Говоря о Тухачевском, Сталин заявил: «Он оперативный план наш, оперативный план — наше святая святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидания с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион*. Аналогичные обвинения Сталин выдвинул против Якира, Уборевича, Корка и Карахана. Все они, по его словам, шпионы и участники заговора, цель которого — продать Советскую Россию фашистской Германии.

Далее Сталин обвинил в шпионаже других военных и завершил свою тираду так:

«Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, и они это дело готовили... Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка».

Далее Сталин сообщил, что уже арестовано 300-4 00 военных, а затем обвинил советские разведывательные органы в преступной расхлябанности, заявив, что в них самих разоблачена группа, работавшая на Германию, Японию и Польшу. Он выразил неудовольствие отсутствием предупреждений с мест о подобных лицах и потребовал, чтобы такие предупреждения (иными словами, доносы) были сделаны: «Если будет правды хотя бы на 5%, то и это хлеб». В заключение совещания члены военного совета осудили «заговорщиков» и заверили партию и правительство в своей безграничной преданности. И тем не менее 34 человека (из 42 участвовавших в обсуждении доклада Ворошилова) были вскоре сами арестованы как заговорщики¹⁰³. Общественность узнала о совещании 13 июня, когда был опубликован приказ Ворошилова. В нем он назвал совещание «расширенным» и сообщил о присутствии на нем «членов правительства». Однако об участии Сталина в приказе не упоминалось.

Суд над Тухачевским, Якиром, Корком, Уборевичем, Эйдеманом, Фельдманом, Примаковым и Путной проходил за закрытыми дверями. Рассматривал дело специальный трибунал, членов которого отобрал лично Сталин. Он был назван «специальным судебным заседанием Верховного суда СССР». Кроме Ульриха, членами «заседания» Сталин определил таких видных военных, как Я.И. Алк-снис, В.К. Блюхер, С.М. Буденный, В.М. Шапошников, И.П. Белов, П.В. Дыбенко и НД Каширин. Сталин остановился именно на этих военных для выполнения предназначенной им роли судей потому, что на заседании военного совета они в его присутствии резко осудили Тухачевского и других арестованных военных деятелей как «заговорщиков»¹⁰⁴. (Вскоре после этого Белов, Блюхер, Алкснис, Каширин и Дыбенко были сами обвинены в участии в вымышленном заговоре и заплатили за это своими жизнями.)

Сталин лично наблюдал за каждым шагом подготовки специального судебного заседания. Пятого июня он в присутствии Молотова, Кагановича и Ворошилова принял Ежова и Вышинского и ознакомился с окончательным вариантом обвинительного заключения. Девятого июня Вышинский коротко допросил обвиняемых, поскольку в качестве прокурора должен был подтвердить подлинность их показаний. Дабы все прошло без сучка без задоринки, на этом допросе присутствовали их следователи (вероятно, для напоминания о том, что может случиться с каждым из них, кто попытается отказаться от своих признаний). В тот день Сталин принял Вышинского дважды, и Вышинский подписал обвинительное заключение. В нем говорилось, что в 1932-1933 гг. обвиняемые создали по указанию германского Генерального штаба и Троцкого военно-троцкистскую организацию. Она занималась вредительством, диверсиями, террором и готовила свержение правительства и реставрацию капитализма. Поздно ночью 9 июня Сталин, Молотов и Ежов приняли главного редактора «Правды» Мехлиса и дали указание 11 июня опубликовать официальное заявление о раскрытии заговора¹⁰⁵.

Суд начался 11 июня. До этого обвиняемым предложили обратиться к Сталину и Ежову с заявлением о раскаянии и просьбой о помиловании. Это было сделано для того, чтобы создать у них иллюзию возможности сохранения жизни, если только они будут полностью сотрудничать с обвинителями на псевдопроцессе. На заявлении Якира, в котором он клялся в своей преданности Сталину, партии и стране, были резолюции Сталина, Молотова, Ворошилова и Кагановича. Сталин написал: «Подлец и проститутка. И.Ст.». Молотов и Ворошилов: «Совершенно точное определение». Резолюция Кагановича: «Мерзавцу сволочи и б... одна кара — смертная казнь»¹⁰⁶. Разослав материалы следствия своим приближенным, Сталин предоставил им возможность купить благополучие для себя и своих семей соучастием в его деяниях. И они заплатили запрошенную цену, позволив еще более согнуть себя.

Заключительный акт трагедии, претендовавшей на суд, продолжался лишь один день. Следователи сопровождали свои жертвы на специальное судебное заседание и оставались с ними в комнате ожидания, а также в зале заседания трибунала. После оглашения обвинительного заключения подсудимые покорно признали себя виновными и во время последовавшего перекрестного допроса подтвердили в основных частях свои показания, однако на конкретные вопросы членов трибунала подсудимые пытались отвечать в ни к чему не обязывающей форме или отрицали, что им было что-либо точно известно по данному вопросу. Так, когда Блюхер спросил Тухачевского, может ли он подтвердить, что его шпионская деятельность началась еще до 1932-1933 гг., последний ответил относительно своих контактов с рейхсвером в 20-е годы следующее: «Я не знаю, можно ли было считать ее (деятельность —Р,Т.) шпионской». Подобные вопросы заставили Тухачевского заметить: «Мне кажется, что все происходит во сне»¹⁰⁷ В ходе процесса немецкие дезинформирующие материалы использованы не были, хотя много позже они были обнаружены в личном архиве Сталина¹⁰⁸,

По личному приказу Сталина, отданному еще до начала процесса, все обвиняемые были приговорены к смертной казни и 12 июня казнены. Но уже 11 июня, когда трибунал еще заседал, Сталин направил всем руководителям республик и областей письмо: «В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Яки ром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры наказания. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра». В течение девяти дней после процесса было арестовано за участие в якобы имевшем место военном заговоре 980 офицеров и высокопоставленных армейских политработников. Их тоже пытали, заставляя давать ложные показания, что в свою очередь привело к арестам множества невиновных¹⁰⁰ Началось массовое уничтожение военных кадров.

Смертельный удар, нанесенный Сталиным по военному руководству, стал кульминацией осуществляемого сверху заговора. Он высветил — пусть даже на короткое время, — что же происходило в то время. Это был затяжной, замаскированный захват всей власти человеком, вознамерившимся стать абсолютным самодержцем.

Теперь шлюзы для кампании террора широко открылись. Нет никаких доказательств сколько-нибудь организованного сопротивления со стороны подвергавшейся разгрому партии. Заставив страну заплатить невероятную цену, Сталин сумел свергнуть унаследованный от Ленина коллективный партийный режим; причем не было каких-либо внешних признаков того, что происходило на самом деле.

Публикуемые время от времени сообщения о пленарных заседаниях Центрального Комитета, обсуждавшего тот или иной вопрос, поддерживали ложное впечатление о сохранении власти суверенного партийного органа. Так, 30 июня 1937 г. «Правда» объявила о состоявшемся за несколько дней до этого очередном пленуме ЦК, который рассмотрел вопросы сельского хозяйства (решения были опубликованы) и одобрил проект закона о выборах в Верховный Совет. Однако «Правда» не сообщила о том, что на этом пленуме члены Центрального Комитета занимались разоблачениями в атмосфере истерии, стараясь выполнить требование Сталина развивать «критику и самокритику». Об этом стало известно лишь после смерти Сталина. Таким образом, запуганные члены Центрального Комитета теперь соперничали друг с другом, добиваясь благосклонности своего хозяина-суверена — самодержца Сталина. Большинству сделать этого не удалось.

Так закончил свое существование партийный режим, созданный большевистской революцией в 1917 г. Он был подорван изнутри и низвергнут собственным генеральным секретарем. Подходящей эпитафией для него могут служить слова маршала Тухачевского, сказанные им на заседании трибунала, приговорившего его 11 июня 1937 г. к смертной казни: «Так что, граждане судьи, и вы, Ульрих, и вы, Шапошников, и вы, Блюхер, и вы, Буденный, хочу, чтобы вы знали, что и вы, и мы здесь на скамье подсудимых кругом виноваты. Смотреть на все это и молчать — преступление. А мы все эти годы смотрели и молчали. И за это нас и вас всех надо расстрелять»¹¹⁰.

Примечания

¹Гинзбург Е. С. Крутой маршрут... С. 27.

² «Правда». 9 января 1937 г. Рядом с сообщением о состоявшейся днем раньше беседе газета поместила большую фотографию Сталина и Фейхтвангера в кремлевском кабинете Сталина.

³РогеСзк)' ЕНгаЬегЬ К. Оиг 0»п Реор1е... Р. 177. РеисЫюащегГ Мозгов 1937; Му Увчг Ое^спЬсс! Рог Му РпепсЬ, Ц.У, 1937 Р. 77.

⁴ «Правда». 13 января 1936 г.

⁵Роге1$ку ЕИгаЬе1Ь К. Оиг Ошп Реор1е... Р. 177, где частушка приводится по-русски.

⁶ «Правда». 20 января 1937 г

⁷ ОНоиАТЪе 5есге( НЩогу... Р. 173.

⁸Гнедин Е.А. Катастрофа и второе рождение. Амстердам, 1977 С. 281.

⁹ Отчет о судебных заседаниях по делу антисоветского троцкистского центра. М., 1937 С. 46-80. Далее — Отчет о процессе Пятакова-Радека.

¹⁰ Депеша № 53 от 6 февраля 1937 г. Сгеаг ВгШап, Рогадп ОШсе, Цосишепи; оГ ВгКЫт Рогещп РоПсу. Далее — ЦВРР.

¹¹ О поведении Радека на процессе Кеннан рассказал автору в интервью 1974 г

¹² Отчет о процессе Пятакова-Радека. С. 87.

¹³ Там же. С. 86-95.

^ы О замечаниях Кеннана в его меморандуме от ПЗфевраля 1937 г см:. Ы5, Рогадп КеЫюпй. Р. Зб4; см. также диалог Пятакова и Вышинского в Отчете о процессе Пятакова-Радека (С. 188-189).

¹⁵ Там же. С. 99-105.

¹⁶ Данный термин использован Норманом А. Камероном в главе о параноидных реакциях в учебнике психиатрии (Сатегоп ЫоппапА. СотргеВепыче ТехШоок оГ РяусЫаПу / Еск. Ргеейтап А.М., Кар1ап Н.1.. Кар1ап Н.5., ВаШтоге, 19б7. Р. 670. В другой книге этот психиатр говорит о «параноидальном псевдосообществе» и характеризует его как «воображаемую организацию реальных и воображаемых лиц, которых пациент представляет группой, объединившейся с целью причинения ему вреда» и «объединенную группу, вынашивавшую заговор, жертвой которого должен явиться пациент» (Атепсап Напсйюок оГРзусЫаГгу, Ц.У. Р. 519).

¹' Гнедин А. Катастрофа... С. 279-

¹⁸ Отчет о процессе Пятакова-Радека.

¹⁹ Рабочее государство, термидор и бонапартизм // «Бюллетень оппозиции». №43, апрель 1935 г. С. 9-13.

²⁰ Любопытно, что ни Радек, ни Вышинский в дальнейшем не упоминали письма, которое, как показал Радек (Отчет о процессе Пятакова-Радека), он получил от Троцкого в январе 1936 г. Радек упомянул только о встрече с Пятаковым в январе 1936 г. по возвращении последнего из Норвегии, куда он якобы летал для встречи с Троцким.

²¹ Отчет о процессе Пятакова-Радека.

²² Депеша № 53-6 февраля 1937 г. (ОВРР. Р. 148).

²³ О «вербовке» см. содержательную статью Дэвида Даллина о процессе Пятакова-Радека в кн.-. «От чистки к сосуществованию. Эссе о сталинской и хрущевской России» {ОаШп БатЫ]. Ргот Риг$>е ю Соех1!>1;епсе: Еххаух оп 51аНп'х апс! КЬгихЬсЬеу’х Кизыа. (Писало, 19б4- Р. 85). Даллин пишет: «Если оказавшийся троцкистом народный комиссар назначил в свое время десять или пятьдесят человек на разные посты, то эти люди — его протеже, друзья и сообщники. Поскольку он «террорист», эти люди были назначены с определенным намерением, они тоже являются заговорщиками и членами

«террористической организации». Д! ¹7-: Н.Гн

²⁴ «Правда». 28 января 1937 г. ■'ПЧ'Чог-

²⁵ Отчет о процессе Пятакова-Радека; Сталин И.В. Соч. Т. 10. С. 342.

²⁶ «Т1ге Сахе о! Ьеоп Тгогхку: Керогс оГ Неапп§.х оп Ше С1ааг§ех Майе А§а1п.хс Ншз ш сйе Мохсоху Тпа1.х». N.7., 1937 Р. 283-288, 575-577.

²⁷ Отчет о процессе Пятакова-Радека.

²⁸ Антон Антонов-Овсеенко сообщает об этом как о действительном факте (АпЮпои-Ои$е)^:епко А. Тйе ■ПтеоСБЫт... Р. 141).

²⁹Сталин И.В. Соч. Т. 8. С. б 1.

⁵⁰ГнединЕ.А. Катастрофа... С. 282.

³¹ Там же. С. 281; РеисЫтап^ег. Мохсош 1937... Р 127

⁵²Гусейнов Е., Сироткин В. Пни? и маски Карла Радека // «Московская правда». 14 мая 1989 г.

³⁵ Там же^ЬетегХР. Каг1 Кас1ек:Т11е Бах! [псегпаиопаИхгБщпСогй, 1970. Р. 170—171 -

³⁴ «Правда». 31 января 1937 г.

³⁵ Там же.

³⁶ «Правда». 30 января 1937 г.

³⁷ЕеисЫи/ап^ег Г Мохсоч/ 1937... Р. 76-77 ; О '¹-'

³⁸ Рассказано в интервью автору Дж. Кеннаном.

³⁹Оа01е$]о$ерЪ Е. М1.ХХЮП ю Мохсоч/. Сагйеп Ску, 194.3. Р. 30.

⁴⁰ Депеша № 52 от б февраля 1937 г. ОВРР.

⁴¹ 1Ый. Стайгер был расстрелян в декабре 1937 г.

⁴² 1Ы<±

⁴³ Цтсей Згасех, 31аГе Оераг1тет, Ооситетх оп Сегтап Рогещп РоМсу, 1918-1945-Зег. С, V. Р. 571-572. Далее ссылки на ОСРР.

⁴⁴ ОСРР. Р. 574.

⁴⁵ Вги§е(/. 47, сотр. ЗгаПп апс! НК1ег: Рак! §е§еп Еигора. \йеппа, 1973. Р- 38.

⁴⁶ «Метогапйит Ьу Ас1о1Г НШег оп Изе Тахкх о Г а Роиг-Уеаг Р1ап», ОСРР, Зег. С, V. Р 853-862.

⁴⁷ ОСРР. Зег. С,У.Р989.

⁴⁸ Письмо Шахта Нейрату, датированное 6 февраля 1937 г. Нац. архив США, документы о внешней политике Германии, 1918-194 5. ролик 282, сер. 393-

⁴⁹ 1п ЗГаИп’х Зесге! Зетсе. №У., 1939- Р 21. ч .--па

⁵⁰ Нота германского посольства в Москве наркоминделу, датированная 31 января 1937 г. Пятаков-Ра-дек (процесс Троцкого) (январь 1937 г.), 1. Политический архив министерства иностранных дел, Бонн, ФРГ.

⁵¹ 1Ы<±

⁵² 1ЫД.

⁵³ Письмо Шахта Нейрату, датированное 6 ((зевраля 1937 г. Германский министр иностранных дел направил запрос послу Шуленбургу относительно достоверности утверждений Канделаки, что он и Сталин были школьными товарищами. Шуленбург ответил, что н силу разницы в возрасте (Сталин был старше) они не могли учиться вместе, но Канделаки часто говорил сотрудникам германского посольства о своем тесном контакте со Сталиным, и не было оснований сомневаться в том, что Канделаки действительно пользовался доверием Сталина.

⁵⁴ Письмо Шахта Нейрату, датированное 11 февраля 1937 г. Национальный архив США, документы о внешней политике Германии.

⁵⁵ 1ппеге РоПИк, Раг1атеп(5 - ипс1 Рапетезеп, II. Политический архив МИД ФРГ, Бонн.

^5й «■Правда». 3 апреля 1937 г. В конце 1937 г. Канделаки исчез — он оказался одним из многих, поплатившихся жизнью за осведомленность в сталинских секретах.

⁵⁷КпчПзку и/. 1п ЗтИп’з 5есге( Зеплсс Р. 21 -22.

⁵⁸ГинзбургЕ.С. Крутой маршрут... С. 66.

⁵⁹ «Правда». 8 февраля 1937 г.

⁶⁰ Там же. 9 февраля 1937 г.

⁶¹МеФ’еЫеиКоуА. ВикЬапп... Р. 128.

⁶² О партийности лиц, проходивших по делу так называемого антисоветского правотроцкистского блока, см.: «Известия ЦК КПСС», май 1989 г. № 5. С. 72-73.

⁶³ Там же. С. 73-74, 77.

⁶⁴ Там же. С. 75-76.

⁶⁵ МеЫчеЫеч Яоу А. Бе1 Н1Ыогу]ис1ве...Р. 193.

⁶⁶ 1Ы9.

⁶⁷ По словам Хрущева (XXII съезд КПСС, 17-31 октября 1961 г. М., 1962, II. С. 587), Сванидзе сказали, что Сталин пощадит его, если он попросит прощения. «За что я должен просить прощения, — ответил Сванидзе, — ведь я не совершил никакого преступления».

⁶⁸Д) ’бинекий -Мила дзе И. Орджоникидзе. М., 1963. С б.

⁶⁹ Там же. С. 6-7.

⁷⁰ КЬгизЬсЬеу КететЬегз... Р. 85. Микоян рассказал об этом Хрущеву только после смерти Сталина.

⁷¹МеЫиеЫеи Коу А. Ье1 Щзюгу^йве... Р. 194-196.

⁷² Доклад Жданова на пленуме ЦК ВКП(б) 26 февраля 1937 г. // «Большевик». № 5-6. 15 марта 1937 г.

С 8, 10, II, 15, 19- .!•

⁷³МеЫчеЫечКоуА. ВикЬапп... Р. 129-135.

¹⁴О партийности лиц... С. 77.

⁷⁵ Там же. С. 77-78.

⁷⁶ Там же. С. 79-81.

⁷⁷МеЫиеЫеиЯоуА. ВикЬапп... Р. 136-137.

⁷⁸ КЬгизЬсЬеу КететЬегз... Р. 577

⁷⁹Апизпоч-Очзеуепко А. Типе оГ ЗшПп... Р. 121. Антонов-Овсеенко пишет, что заступиться за Бухарина и Рыкова пытались Рудэутак, Эйхе и Чубарь. Медведев утверждает (ВикЬапп... Р. 135), что только в выступлении Постышева прозвучали сомнения в целесообразности ареста соратника, никогда не занимавшегося оппозиционной деятельностью.

⁸⁰ КЬгизЬсЬеУ КететЬегз... Р. 577.

⁸¹ 1Ыа.Р.б13-б14.

⁸²МолотовВ.М. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов // ♦Большевик». 15 апреля 1937 г. № 8, С. 12-45.

⁸³ «Правда*. 29 марта 1937 г.

⁸⁴ КЬгизЬсЬеу КететЬегз. . Р. 572.

⁸⁵ Медведев пишет, что именно в то время, когда Сталин выступал на пленуме, «таких людей арестовывали тысячами».

⁸⁶ В «Очерках истории коммунистической партии Украины (2-е изд„ Киев, 1964. С. 466) подтверждается, что упомянутые в главе 15 Николенко и Николаенко, о которых говорил Сталин, были одним и

тем же лицом.

⁸⁷ «Правда». 17 мая 1937 г. гн ю

⁸⁸ ЮтшЬсЬеу НететЬега-Р. 81. зиля-ЛН

⁸⁹ «Правда». 1 апреля 1937 г.

⁹⁰ «Правда». 29 марта 1937 г.

⁹¹ Там же. 18 марта 1937 г.

⁹² Выступление Н.М. Шверника на XXII съезде КПСС 24 октября 1961 г.//XXII съезд... II. С. 215-

⁹⁵Ог1ои А. ТЬе Зесгет Ныогу... Р. 214. Будучи в то время в Испании, Орлов поддерживал регулярную связь с приезжавшими из Москвы энкавэдистами и получал от них информацию.

⁹⁴Кпь'Пьку 47.1п51а1т'$5есге1 Зсплсе... Р. 145-151. Кривицкий в то время был в Москве.

⁹⁵ОЛоиАЛТге 5есге1 НкЛогу... Р. 215, 21 <5, 219.

⁹⁸ «Известия». 18 марта 1937 г.

⁹⁷ О слухах см.: Вав$есЪе$N. ЗгаНп. Ьопс1оп апс! И.У., 1952. Р. 302; Об обеде и сообщении о предстоящей поездке Тухачевского в Лондон см.-.Оаыез. Мжяоп го Мозсото.. Р 121.

⁹⁸НикулинЛ. Тухачевский. М., 1964.С. 190. *

⁹⁹ Текст был опубликован в «Правде» 17 мая 1937 г.

¹⁰⁰Котлова-Бычкова А. Рядом с маршалом // «Вечерняя Москва». 5 апреля 1989 г.

¹⁰¹НикулинЛ.Последние дни маршала // «Огонек». № 13- 1963. С. 26; НикулинЛ. Тухачевский... С. 191; Шат-^’новскаяЛ. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982. С. 97.

¹⁰² Дело о так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» в Красной Армии // «Известия ЦК КПСС». 1989. № 4. С. 50-52.

¹⁰⁵ Там же. С. 52-54.

^|04Тамже. М I 1АС ^:1л

¹⁰⁵ Там же. С. 54-56.

¹⁰⁶ Там же. С. 56.

¹⁰⁷ Там же. С. 56-57,617 , -

¹⁰⁸НикулинЛ.Тухачевский... С. 191.

¹⁰⁹ Дело... С. 57-58.

¹¹⁰Гольдштейн П. Точка опоры. В Бутырской и Лефортовской тюрьмах 1939 г. Иерусалим, 1978. С. 64. То, что сказал Тухачевский в своем последнем слове, Гольдштейн узнал от одного из присутствовавших на заседании 11 июня старших офицеров Ильи Павловича Кит-Войтенко, с которым он сидел в одной камере.

-■'иазппУ ;п,И

Большой террор

]

Теперь Сталину ничто не мешало развязать Большой террор. Опираясь на запуганный Центральный Комитет, на руководимый Ежовым и его людьми НКВД, расстреляв военачальников, создав механизм для проведения чистки и получив в свое распоряжение документы на огромное число жертв, утвердив с помощью показательных процессов как неоспоримую догму наличие разветвленного антигосударственного заговора, он приступил к радикальной трансформации советской элиты.

С марта-апреля 1937-го вплоть до 1939 г, над верхними и средними слоями общества бушевал огненный шторм репрессий, Затем он пошел на убыль. Статистические данные о понесенных жертвах — они все еще изучаются и обсуждаются — будут рассмотрены ниже, Пока же достаточно сказать, что ни одна большая страна никогда не страдала от столь жестокого государственного террора так, как в те годы Россия. Арестованные и казненные, отправленные в лагеря рабского труда исчислялись миллионами, а обрушившиеся на их близких несчастья и невзгоды не поддаются описанию. Невероятно огромен был моральный, духовный, экономический, военный и культурный урон, нанесенный советскому государству.

В мемуарах тех, кто выжил, рассказывается, что к жаркому лету 1937 г. у них создалось впечатление, что вся страна обезумела, Относительное спокойствие сохранялось лишь в рабочих поселках, расположенных за чертой города¹. Возможно, было спокойно и в некоторых сельских районах. В самый разгар террора Сталин пошел на некоторые уступки крестьянству. Согласно указу от 21 марта 1937 г., была аннулирована задолженность колхозов и единоличников по поставкам зерна государству в 1936 г. Крестьянам разрешили продавать излишки зерна еще до того, как они сдадут государству все реквизированное зерно. Подобные выгодные крестьянам меры в сочетании с благоприятными погодными условиями, позволившими собрать в 1937 г. небывалый урожай (в отличие от 1936 г. с его охватившей многие районы затяжной засухой), способствовали возникновению в деревне атмосферы умиротворенности. Многие могли с мрачным удовлетворением рассуждать о том, что те самые коммунисты, которые совсем недавно подвергли их суровым испытаниям коллективизации и голода, получили по заслугам. Когда жертвой террора стал член Политбюро Косиор, который был секретарем ЦК Компартии Украины во время свирепствовавшего там голода, молодой тогда офицер крестьянского происхождения Петр Григоренко посчитал это «справедливым возмездием за его антинародную деятельность»².

Для верхнего же и среднего слоев городского населения наступила пора страшных страданий. Аресты приняли характер эпидемии. «Людей не арестовывают. Они просто исчезают, — рассказывал на страницах издававшегося за рубежом “Бюллетеня оппозиции” очевидец. — Идет, например, заседание; человек выходит в уборную и не возвращается. Так незаметнее. Куда он девался, никто, конечно, не спрашивает»³.

Очень часто арестовывали прямо на квартирах. Ночами по улицам проносились автомобили НКВД, прозванные «черными воронами». Для многих, особенно для занимавших сколько-нибудь ответственные посты, ночные часы (главным образом между одиннадцатью и двумя) проходили в мучительном ожидании. Однажды вернувшаяся поздно домой с вечеринки девушка, обнаружив, что забыла ключи, позвонила в дверь. Ей пришлось долго ждать, а после второго звонка ей открыл мертвенно-бледный, полностью одетый отец. Он долго смотрел на нее, а потом, вместо того чтобы облегченно вздохнуть, дал выход своей напряженности, ударив ни в чем неповинную дочь по лицу⁴. Начиная с 1937 г. Литвинов оставлял перед сном на своей тумбочке револьвер. Нарком иностранных дел решил, что, если придут его арестовывать, он лучше покончит с собой, но не дастся живым в руки⁵.

Кое-кто из пожилых людей оказался достаточно благоразумным и, уйдя на пенсию, жил уединенно. В большей опасности оказались те, кто работал в коллективах, где проводились посвященные чистке собрания. Некоторые уезжали в отдаленные районы, чтобы исчезнуть из поля зрения. Немногим из тех, у кого шансы выжить были невелики, помог спастись счастливый случай. Скажем, кто-то в НКВД забыл внести опальное имя в список подлежащих аресту⁶. Многие пытались заглушить свои страхи алкоголем, и веселые застолья предшествовавших лет переросли в 30-е годы в широко распространившееся пьянство от отчаяния⁷. Оживленные политические дискуссии, которые в прошлом велись в квартирах коммунистов-интеллигентов, сменились беседами шепотом между близкими друзьями на одну-единственную, вызывавшую жгучий интерес тему-, в чем причины террора?⁸

Роль Сталина

Будучи большим специалистом в тактике обмана, Сталин теперь пытался не привлекать к себе внимания. После февральско-мартовского пленума 1973 г. он в течение двух лет не выступил ни с одной большой речью. В 1937 г. было опубликовано лишь два его выступления, а в 1938-м — только одно. В них он лишь намекнул на кампанию террора. Ежегодные доклады и обращения по случаю годовщин Октябрьской революции Сталин в 1937 и 1938 гг. (хотя первая из этих дат пришлась на ее двадцатилетие) поручил Молотову. На Микояна была возложена задача произнести в конце 1937 г. речь, прославлявшую НКВД, по случаю двадцатилетия ЧК Сталина не было на опубликованном в печати групповом снимке высшего партийного руководства, присутствовавшего на этом мероприятии; он появился лишь на состоявшемся после него концерте в Большом театре. Он перенес свой рабочий кабинет со Старой площади в Кремль, куда перевел и основную часть Секретариата Центрального Комитета⁵¹. И до того избегавший непосредственного общения с народом, обитатель Кремля стал вести теперь еще более замкнутую жизнь.

Тем самым Сталин исподволь внушил народу, что к террору он, дескать, отношения не имеет и что осуществлявшие его люди, возможно, даже не информируют его об этом, Эренбург, приехавший в начале 1938 г, в Москву в отпуск из Испании, где он был военным корреспондентом, много позже вспоминал слова выдающегося театрального режиссера Мейерхольда: «От Сталина скрывают., .». Пастернак, которого однажды ночью встретил среди сугробов Лаврушинского переулка выгуливавший собаку Эренбург, размахивая руками, сказал: «Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!..». Они оба, быть может, понимали больше, чем позволили себе произнести вслух. Друг жены Ежова, писатель Бабель, пришел как-то к ней, желая «разгадать загадку». Позже он утверждал: «Дело не в Ежове. Конечно, Ежов старается, но дело не в нем». И тем не менее Эренбург утверждает, что Бабель был склонен приписать ответственность Ежову: «Мы думали (вероятно, потому, что нам хотелось так думать), что Сталин не знает о бессмысленной расправе с коммунистами, с советской интеллигенцией»^,0.

Согласно другой версии, вина за террор, а также за то, что Сталин оставался в неведении, лежала на неких таинственных антикоммунистических силах, занимавших высокие посты. В опубликованных после смерти Сталина мемуарах человек, командовавший в те дни военным округом, вспоминает о разговоре с комиссаром стрелковой дивизии, который сказал: «Что творится?.. Я не верю, что в партии столько врагов. Не верю. Может быть, в каком-то высоком звене партии, в органах безопасности сидят не наши люди? Похоже, что партийные кадры уничтожают сознательно. Я даю голову на отсечение, что Иосиф Виссарионович не знает об этом. Сигналы, жалобы, протесты перехватываются и до него не доходят. Надо добиться, чтобы Сталин узнал об этом. Иначе — гибель. Завтра возьмут тебя, а за тобой и меня. Молчать нельзя»¹ Г

С этой концепцией тайной контрреволюции соглашались некоторые заключенные в лагерях. Они утверждали, что к рычагам власти пробрались фашисты¹². Ставшие теперь известными факты свидетельствуют, что подобного рода взгляды были результатом хитросплетений Сталина, а также нежелания многих людей примириться с мыслью, что движущей силой кампании, все явственней принимавшей форму уничтожения ленинского режима, был именно он.

Генеральным режиссером кампании террора был притаившийся за кулисами Сталин. Его кремлевский кабинет превратился в ее командный пункт. Те же, кто, подобно Вышинскому или Ульриху, исполняли на публике ведущие роли, были лишь сталинскими марионетками. Ежов, который в 1937 г. получил ранг кандидата в члены Политбюро, человек, давший свое имя этой эпохе, оставался на всем ее протяжении подчиненной Сталину мелкой пешкой. Он ежедневно являлся к Сталину с толстой папкой документов, совещался с ним по три-четыре часа, получал от него указания¹³.

Ежов передавал Сталину на утверждение списки будущих жертв с предложениями о приговорах, которые им следовало вынести. На протяжении 1937 и 1938 гг. Сталин одобрил 383 таких списка на 44 тыс. партийных, комсомольских, военных и других ответственных работников, а также деятелей культуры¹⁴.

Сталин активно руководил кампанией террора, подготовкой к третьему московскому процессу, отдавал по собственной инициативе приказы об арестах, вникал в детали ведущегося следствия, порой определял, каким пыткам подвергнуть ту или иную партийную жертву, выговаривал сотрудникам НКВД, если они не могли получить необходимые признания, и даже проводил в своем кабинете очные ставки между обвиненными руководителями и теми, кого под пытками сделали их обвинителями¹⁵. После уничтожения группы Тухачевского Сталин лично вмешался и организовал в вооруженных силах кровавую бойню,-в августе 1937 г. он присутствовал на секретном совещании политработников и потребовал искоренить врагов, якобы действующих в армейской среде. Когда один участник совещания спросил: «Можем ли мы говорить полным голосом о врагах народа?», ответ Сталина был утвердительным¹⁶. После совещания Ворошилов и Ежов подписали приказ, в котором утверждалось, что в вооруженных силах действует разветвленная шпионская сеть, и потребовали разоблачения причастных к ней, после чего в конце 1937 г. НКВД организовал в Красной Армии массовые репрессии¹⁷.

Послушному Ежову и другим прислужникам было трудно выполнять ничем не ограниченные требования Сталина. На протокол с признаниями одного арестованного Сталин наложил резолюцию: «Т. Ежову. Лиц, отмеченных мною в тексте буквами «ар», следует арестовать, если они уже не арестованы». На представленном Ежовым документе со списками лиц, уже арестованных, и данными на тех, кто «проверяется» для ареста, Сталин написал: «Не проверять, а арестовать нужно»¹⁸.

И это были не единичные случаи, Во время посещения канцелярии Мехлиса, который в то время был начальником Главного политуправления вооруженных сил, сотруднику «Правды» журналисту Кольцову показали толстую папку, содержавшую признания недавно арестованного редактора «Известий» Таля, На папке было написанное красным карандашом лаконичное указание Сталина Мехлису и Ежову арестовать всех упоминающихся в документе лиц¹⁹. Желания Сталина не мог порой предугадать даже его доверенный помощник по проведению чистки, заместитель Ежова Шкирятов. Когда Сталин поручил ему разобраться с обвинениями, выдвинутыми комсомольским функционером Ольгой Мишаковой против тогдашнего руководителя комсомола А.В. Косарева, Шкирятов предложил ограничиться вынесением ему выговора. Он добавил, что если в этом предложении что-то неверно, то Сталин его поправит²⁰. И Сталин «поправил» Шкирятова. В результате Косарев был арестован, а все руководство комсомола уничтожено. В редких случаях, исходя из личных соображений, Сталин даровал жизнь. Так, обсуждая с Ежовым вопрос о судьбе Лили Брик, он сказал, что не следует трогать «жену Маяковского»²¹. По неподтвержденным слухам, в списке заранее им приговоренных Сталин рядом с именем Пастернака написал резолюцию: «Не трогать этого небожителя».

Как удалось Сталину подвергнуть террору 1б5-миллионную страну? Ему помогли в этом воспитанная историей пассивность народа перед лицом господствующей власти, а также присущая членам партии дисциплина. Большую роль сыграло тщательное планирование заговора. Еще один фактор — непонимание того, что же происходит, Кольцов, ставший знаменитым благодаря своим репортажам из Испании, которые публиковались в «Правде», и «Испанским дневникам», часто встречался со Сталиным. Однажды, меряя шагами комнату своего брата, он заметил:

«Думаю, думаю... И ничего не могу понять. Что происходит? Каким образом у нас вдруг оказалось столько врагов? Ведь это же люди, которых мы знали годами, с которыми мы жили рядом. Командармы, герои гражданской войны, старые партийцы! А почему-то, едва попав за решетку, они мгновенно признаются в том, что они враги народа, агенты иностранных разведок... В чем дело?.. Я чувствую, что схожу с ума»²².

Даже для хорошо осведомленных людей образ мыслей и мотивы, а следовательно, и поступки Сталина оставались тайной за семью печатями. Не понимая его натуру, они не могли осознать и значения развязанного им террора. Это также играло на руку Сталину. пщ.-К’о и

Заслуживают внимания и те величайшие хитрость и двуличие, которыми характеризовалось отношение Сталина к людям, мысленно уже приговоренным им к уничтожению. Он убедительно заверял их в том, что им нечего беспокоиться. Так, Сталин провозгласил тост за вскоре арестованного героя Гражданской войны Д.Ф. Сердича и предложил ему выпить на брудершафт. Он принял и успокоил историка Юрия Стеклова, который, опасаясь ареста, добивался с ним встречи. Стеклов был арестован в ту же ночь. Сталин тепло беседовал с маршалом Блюхером за несколько дней до того, как он был взят под стражу. Заместитель наркома тяжелой промышленности А. Серебровский был арестован в больнице через два дня после того, как Сталин позвонил его жене и, выразив обеспокоенность тем, что она вынуждена ходить пешком, пообещал выделить ей кремлевский автомобиль²³.

Столь же двуличными были и помощники Сталина. Однажды, находясь в кабинете Кольцова в редакции «Правды», Мехлис предупредил его, что пользующийся доверием давний сотрудник газеты Август — замаскировавшийся враг. Кольцов ответил, что Август — честнейший большевик, старый политкаторжанин. На это Мехлис заметил, что царская охранка вербовала провокаторов именно из числа таких «честнейших» людей, Тут вошел в кабинет Август, который принес Кольцову на подпись газетные полосы. Мехлис преобразился. «А-а!.. Товарищ Август! Рад вас видеть! Как поживаете, дорогой? Как здоровье?» — воскликнул он. Не догадывавшийся, что он уже приговорен, Август был глубоко тронут заботой Мехлиса²⁴.

Примерно в это же время у Кольцова состоялась трехчасовая беседа со Сталиным. Сталин расспрашивал его об Испании, вежливо обращаясь к нему: «дон Мигель». Во время этого разговора произошел один странный эпизод. Когда Кольцов уже направлялся к двери, Сталин окликнул его и спросил: «У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?». Удивленный Кольцов ответил утвердительно. Тогда Сталин задал еще один вопрос: «Но вы не собираетесь из него застрелиться?». Получив заверения Кольцова, что у него таких намерений нет, Сталин сказал: «Ну вот и отлично! Еще раз спасибо, тов. Кольцов. До свидания, дон Мигель!»²⁵, Вскоре после этого разговора Кольцов был арестован.

Сталин, конечно, не смог бы организовать чудовищные массовые репрессии 1937-1938 гг., если бы не опирался на армию приспешников — от членов Политбюро и других высших руководителей до тысяч следователей в разбросанных по всему Советскому Союзу тюрьмах, надзирателей и охранников в разбухавших от непрерывного притока заключенных лагерях, сотрудников НКВД в спецотделах, секретных осведомителей во всех сферах общества, журналистов, поносивших «врагов народа», а также рядовых партийцев и «беспартийных большевиков», вносивших свою лепту в кампанию разоблачений.

Как же Сталину удалось мобилизовать всю эту армию? Частично ответ кроется в том, что он превращал окружавших его людей в соучастников террора. Те же, кого он не смог принудить к этому, или опасался, что не сможет, Сталин уничтожал. Так, кандидат в члены Политбюро, член Центрального Комитета Рудзутак был арестован в мае 1937 г. на своей подмосковной даче, когда он принимал там гостей, а затем казнен²⁶. К этому времени Сталин уже игнорировал положение, согласно которому для ареста члена Центрального Комитета требовалась санкция пленума ЦК. Жертвами пали члены и кандидаты в члены Политбюро Косиор, Чубарь и Постышев. Г.И. Петровский, после того как арестовали и расстреляли его сына, превратился в немощного старика. После устранения Кирова, Куйбышева и Орджоникидзе из пятнадцати членов и кандидатов в члены Политбюро, избранных после XVII съезда, в живых остались только

Андреев, Каганович, Ворошилов, Микоян. К ним присоединился Ежов, а после его исчезновения в конце 1938 г. — Берия и Шверник. Они все выжили благодаря тому, что стали активными сообщниками Сталина.

Каким-то исключением из правил был Калинин, занимавший лишенный всякого значения пост Председателя Президиума Верховного Совета. Когда в 1937 г. был арестован Иван Акулов, работавший под его началом в руководящем парламентском органе, слабый, но движимый добрыми намерениями Калинин попытался вступиться за этого видного старого большевика, своего очень близкого друга. Сталин прекратил беседу на эту тему, заметив: «Ты, Михаил Иванович, всегда был либералом». И дабы убедить Калинина в бесплодности новых подобных попыток, была арестована и долгие годы провела в заключении его жена Екатерина²⁷.

Все это время номинальный советский президент заседал в Политбюро бок о бок со Сталиным, без приказа которого никто бы не посмел арестовать его жену. Она была освобождена в 1946 г., незадолго до смерти уже очень больного Калинина, но затем, вскоре после его смерти, опять сослана. Другим помощником Сталина, с которым он обошелся аналогичным образом, был Отто Куусинен, видный деятель Коминтерна, жена и сын которого были арестованы. Когда Сталин спросил Куусинена, почему он не пытается добиться освобождения сына, последний смиренно ответил: «По-видимому, для ареста были серьезные причины». После этого Сталин приказал освободить его сына, но не жену²⁸.

Бывали случаи, когда Сталин утверждал смертные приговоры совместно с конкретным сообщником. Один из подобных документов, поступивших от Ежова, содержал четыре списка лиц, дела которых передавались в Военную коллегию, автоматически штамповавшую приказы Сталина: общий список, список военных, список сотрудников НКВД и список «жен врагов народа». «Прошу санкции осудить всех, — писал Ежов, — по первой категории». («Первая категория» означала смертный приговор.) Под каждым списком под словом «за» стояла подпись Сталина, а ниже — «В. Молотов»²⁹.

Сталин держал своих сообщников в узде и тем, что на всякий случай на них заводились досье. Когда с января 1938 г. Хрущева направили в Киев, где он должен был возглавить Компартию Украины, он намеревался взять с собой компетентного сотрудника, некоего Лукашева, пригласив его занять пост руководителя республиканского Наркомата внешней торговли, Лукашев, однако, был арестован. После своего освобождения он рассказал Хрущеву, как его пытали, добиваясь показаний об участии последнего в заговоре³⁰.

Рассказывая о 1937-1938 гг., Надежда Мандельштам пишет: «Мы все пошли на мировую: молчали, надеясь, что убыот не нас, а соседа»³¹. В целом такое обобщение правильно, хотя известны и исключения. Действуя в одиночку и часто расплачиваясь за такие поступки жизнью, некоторые люди имели, однако, храбрость противостоять террору или сопротивляться ему. В 1937 г. в прокуратуре помощником Вышинского работал Арон Сольц, видный старый большевик, известный в среде своих друзей, революционеров, как «совесть партии». В 1912 г. он после побега Сталина из сибирской ссылки делил с ним ночлег в Петербурге. Сольц стал добиваться доказательства вины арестованных «врагов». Он имел нелицеприятный разговор с Вышинским по поводу ареста старого большевика и ветерана Гражданской войны Валентина Трифонова, потребовал, чтобы ему дали материалы по делу, и заявил, что не верит во вражескую деятельность Трифонова. Вышинский сказал ему: «Если органы взяли, значит, враг». — «Врешь! — воскликнул Сольц. — Я знаю Трифонова тридцать лет, а тебя знаю как меньшевика!». Будучи переведенным в Свердловск, Сольц в октябре

1937 г. с трибуны партийного собрания предложил создать комиссию для расследования деятельности Вышинского. Его прогнали с трибуны, выставили из прокуратуры, не дали возможности встретиться со Сталиным, на чем он настаивал. Сольц объявил голодовку. Его поместили в психиатрическую лечебницу, откуда он был выписан в состоянии помешательства и умер в годы Второй мировой войны³².

Еще одним протестовавшим был И.М. Варейкис, большевик с 1913 г., с 1937 г. член Центрального Комитета и первый секретарь Дальневосточного крайкома партии. В 1937 г. он позвонил из Хабаровска Сталину и спросил о причинах арестов ряда коммунистов. На вопрос жены: «Что ответил Сталин?» — Варейкис сказал: «Страшно даже сказать. Я вначале подумал, что у телефона не Сталин, а кто-то другой. Но это был он. Да, он. Сталин крикнул: “Не твоего ума дело. Не вмешивайся, куда не следует, НКВД знает, что делает”. Потом он заявил, что защищать Тухачевского и других может только враг Советской власти, и бросил трубку». Несколькими днями позже Варейкиса срочно вызвали в Москву. Девятого октября на маленькой железнодорожной станции по дороге в Москву его арестовали. Четырьмя днями спустя была арестована и его жена, мать троих детей, сама член партии с 1919 г. Варейкиса расстреляли в 1939 г. Его участь разделила и жена³³.

Известны случаи сопротивления и среди военных. После казни Якира в Киевском военном округе были арестованы старшие командиры и политработники. В августе 1937 г. служившего в этом округе комдива А.В. Горбатова вызвали на совещание, где было заявлено, что его бывший начальник комкор Петр Григорьев, в то время уже арестованный, «оказался» «врагом народа». Когда Горбатова попросили высказаться, он заявил, что знает Григорьева более четырнадцати лет, что тот никогда не отклонялся от линии партии и был одним из лучших командиров во всей армии. Начальник политотдела обвинил Горбатова в «либерализме». Его вскоре исключили из партии за «связи с врагами народа», перевели в другой округ, а в 1938 г. арестовали³⁴. Известно, что со смелым письмом к Сталину об опасной ситуации, сложившейся на Дальнем Востоке в результате уничтожения офицерского корпуса, обратился комкор Георгий Штерн, направленный на Дальний Восток после ареста маршала Блюхера и сыгравший в

1938 г. выдающуюся роль в командовании частями Красной Армии в сражении против японцев на реке Халхин-Гол. По дороге в Москву, куда он был переведен на новое место службы после нападения Гитлера на Россию в 1941 г., Штерна, еврея по национальности, арестовали, а затем расстреляли как «немецкого шпиона»³⁵.

Отказывались участвовать в резне даже некоторые энкавэдэшники. Был арестован и расстрелян — по слухам, за противодействие массовым репрессиям против партийных и государственных должностных лиц — Т. Д. Дерибас, в 1937 г. возглавлявший дальневосточное управление НКВД, За отказ применять «новые методы» (иными словами, пытки) арестовали и расстреляли наркома внутренних дел Белоруссии И.М. Леплевского. Не пожелав выполнять приказы, покончили самоубийством начальник НКВД Горьковской области М.С. Погре-бинский и несколько других старых чекистов. Один из них, Михаил Летвин, в предсмертной записке написал, что больше не может принимать участие в массовых убийствах невинных людей и фабрикации заведомо ложных дел³⁶.

Работавший при Дзержинском и Менжинском А.К. Артузов был арестован после того, как в 1939 г. на собрании протестовал против «фельдфебельского» стиля руководства, укоренившегося после смерти Менжинского. На стене камеры он перед расстрелом написал: «Долг честного человека — убить Сталина»³⁷

Тщетность попыток Крупской вступиться за отдельных жертв символизировала бесплодность сопротивления политике террора на этой его заключительной стадии. Самым отважным поступком Крупской можно считать ее речь на пленуме Центрального Комитета в июне 1937 г. в защиту члена ЦК И.А. Пятницкого, большевика с 1898 г., близкого соратника Ленина, бывшего секретаря Исполкома Коминтерна. Накануне пленума он с несколькими другими старыми большевиками обсуждал на частной квартире за чашкой чая зловещую ситуацию в партии и шаги, которые можно было бы в связи с этим предпринять. Один из присутствовавших при беседе оказался осведомителем. На пленуме Пятницкого обвинили в том, что он был старым агентом царской охранки³⁸. Вмешательство Крупской не спасло его от немедленного ареста, а затем — ужасных пыток и казни в 1939 г,

Когда в январе 1937 г. во время ежегодного заседания, посвященного памяти Ленина, Крупская спросила Ежова о судьбе некоторых арестованных старых большевиков, тот просто-напросто отвернулся от нее. Она не смогла предотвратить арест и казнь наркома просвещения Андрея Бубнова и других известных деятелей в этой области, В разгар террора Крупская получала ежедневно более 400 писем, многие из которых были, несомненно, от людей, просивших заступиться за арестованных родственников или друзей³⁹. Известен лишь один случай, когда ей удалось добиться успеха: из тюрьмы был освобожден некий И.Д. Чегурин, вручивший Ленину в 1917 г. партийный билет. Все это время, как мы увидим позже, Крупская оставалась объектом затаенной враждебности Сталина.

1 .. .НДС Г П Г* »-.ч. ”ПГ'м рГ;.!

Доносительство ,. *,п ^ о*,, <

--(Г >Г.ч\'Г7.'. П'>ЧЛ (■". чО

Традиции передавать информацию о людях, и особенно доносительства на них какна предателей, уходят в глубь российской истории. Совершенствуя практику, возникшую при первых правителях Московии, Иван Грозный требовал от своих опричников клятвы, что они будут доносить ему обо всем таком увиденном и услышанном ими, что может «нанести царю зло». Деятельность осведомителей продолжалась при преемниках Грозного, и к середине XVII столетия «москови-тяне любого ранга и положения были обязаны по закону быть политическими информаторами друг о друге, сообщать все, что они узнают или услышат о нелояльных поступках или даже мыслях своих сограждан, — шпионить или умереть»'¹⁰, В XIX столетии эту функцию стала выполнять созданная Николаем I жандармерия, офицеры которой действовали по всей стране, сообщая непосредственно царю обо всем, что, по их мнению, ему следовало знать. В результате «опрометчивое слово или глупая шутка в адрес правительства слишком часто преувеличивались, приобретая характер государственной измены»⁴¹.

С доносительством не было покончено и в первые годы большевистского правления. Ленин был настолько обеспокоен ложными доносами, что в декабре 1918г. подготовил проект постановления, в соответствии с которым ложный донос карался расстрелом, Его предложение, однако, принято не было⁴². В годы нэпа Совнарком издал за подписью Ленина указ, предусматривающий, что преднамеренно ложный донос или ложные показания в суде влекли за собой осуждение на год тюрьмы. К двухлетнему заключению приговаривали в тех случаях, когда донос был связан с обвинением в серьезном преступлении, сделан из своекорыстных побуждений или основывался на сфабрикованных доказательствах⁴³. ^

В сталинские 30-е годы в России вернулись к старой традиции доносительства и осведомительства по принуждению. Поощрение правительством доносительства — будь то обоснованного или нет — особенно усилилось во время коллективизации. Крестьянам предлагали сообщать о «кулаках» и «подкулачниках», отказывавшихся выполнять обязательства по государственным поставкам. За доносительство официально прославили мальчика Павлика Морозова. Проведенные позже биографические исследования выявили, что реальный Павлик родился в 1918 г. в уральской деревне Герасимовка, что его отец Трофим Морозов — бедный крестьянин, ставший после революции председателем сельсовета. В 1932 г. Трофим попал под суд по обвинению во взяточничестве, а Павлик выступил в суде свидетелем и подтвердил, что его отец присвоил конфискованную у кулаков собственность. Взбешенные дед Павлика Сергей и двоюродный брат Данила зарезали Павлика и его маленького брата в лесу⁴⁴. Однако во времена Сталина дело излагалось так, что отец Павлика тайно продавал кулакам фальшивые документы, а Павлик донес на него в суд как на предателя, что позже он изобличил деревенских кулаков в том, что те скрывали и гноили зерно, а они устроили на него засаду в лесу и убили. За это их приговорили к смертной казни. Такова была легенда, рассказываемая в сталинские времена. Доносительство Павлика внедрялось в сознание детей и взрослых как достойный подражания пример.

Доносительство превратилось в один из основных механизмов кампании террора, чем и можно объяснить ее колоссальный размах. Директивным стало закрытое письмо сталинского Центрального Комитета от 29 июля 193бг., в котором неотъемлемым качеством большевика в современных условиях провозглашалось умение распознать врагов партии, как бы они ни маскировались. Распознавать и разоблачать замаскировавшегося врага — эти кодовые слова, означающие призыв считать доносительство своим долгом, стали постоянным рефреном. Так, «Правда», обращаясь к своей охватывающей всю страну аудитории, декларировала, что «преступление против партии, преступление против народа совершает тот коммунист, который вовремя не разглядел врага, кто не разоблачил его, хотя бы в малом, ибо за малым может скрываться и более крупное вражеское действие»⁴⁵.

Однако обязанность следить за другими и доносить на них возлагалась не только на коммунистов. Этого требовали и от «беспартийных большевиков». «Правда» назвала их людьми, преданными делу защиты Отечества, и констатировала: «Защищать Родину и значит быть бдительным! Защищает Родину тот, кто умеет вовремя и до конца разоблачить врага, как бы он ни маскировался»⁴⁶. А затем партийный орган объявлял подобные разоблачения «священным долгом каждого большевика, партийного и беспартийного»⁴⁷ Возглавил эту кампанию лично Сталин, похвалив доносчицу Николенко и многих других подобных ей «маленьких людей», которых он назвал героями и героинями бдительности.

Овладение большевизмом, к чему Сталин призвал на февральско-мартовском пленуме, по сути означало овладение умением следить за другими людьми и разоблачать замаскировавшихся врагов. Два первых показательных процесса стали уроками по теме такого «партийного просвещения», поскольку продемонстрировали множество примеров того, как могут действовать замаскировавшиеся враги. Ради конкретизации уроков в конце 1937 г. были проведены меньшие по масштабам показательные процессы в республиках, областях и районах, материалы которых публиковались в местной прессе. На скамье подсудимых оказались местные партийные и государственные должностные лица⁴⁸.

Во второй половине 1937 г. на страну обрушился поток литературы с описанием методов, используемых врагами внутри Союза ССР и за его рубежами. Большой вклад в эту кампанию внес Вышинский своей пространной статьей «Методы вредительско-диверсионной работы троцкистско-фашистских разведчиков», выпущенной как брошюра массовым тиражом. Фактически это был комментарий к двум речам, произнесенным Сталиным на пленуме. Аналогичное руководство, написанное неким С. Урановым, было опубликовано в «Правде» под заголовком «О некоторых коварных приемах вербовки иностранными разведывательными службами», а затем издано в форме брошюры тиражом 650 тыс. экземпляров. Известный своей жестокостью начальник ленинградского НКВД Леонид Заковский в 1937 г. опубликовал в газете «Ленинградская правда» статью, где давались советы, как должен вести себя «советский человек». Так, если, например, он заметит, что его сосед живет не по средствам, то должен сообщить об этом в органы НКВД. Заковский сослался на случай, когда работавшая бухгалтером дочь священника «оказалась врагом» и выяснилось это после сигнала заподозрившего ее рабочего. Отсутствие фактических доказательств, писал Заковский, не должно мешать сообщению о подобных подозрениях: органы найдут способы проверить их основательность⁴⁹.

Искусству присматриваться к людям и разоблачать их учили и другие статьи. Обращалось внимание на то, что любые вражеские козни можно выдать за обычные должностные проступки. Так, сигнал, полученный от беспартийного бухгалтера Сельскохозяйственного банка, помог разоблачить некоего К, который имел задание перерасходовать государственные фонды, а затем как член террористического центра использовать эти средства для финансирования контрреволюционной деятельности. Отсюда следовала мораль: «Люди, бесшабашно расходующие и разбазаривающие государственные средства, обычно либо оказываются врагами, либо их явными пособниками»⁵⁰. Согласно такой концепции, лица, осужденные по закону от 7 августа 1932 г., относившему хищение государственной собственности к тягчайшим преступлениям, не только приговаривались к положенному десятилетнему тюремному заключению, но в отдельных случаях признавались «врагами народа». Так, проходившая стажировку в Московской прокуратуре молодая женщина столкнулась с фактом, что в эту категорию было включено несколько работниц кондитерской фабрики «Большевичка», которые ради того, чтобы накормить своих голодных детей, украли на фабрике печенье⁵¹.

В журнале «Большевик» описывались вражеские методы, к которым прибегали в прессе и издательском деле. Например, в учебнике по стилистике профессора Бархина, изданном в 1936 г., содержалось практическое задание написать сочинение, начинающееся словами: «Завод, на котором работает мой отец (брат, мать)», а затем ответить на такие вопросы, как местонахождение завода, его размеры, тип и мощность изготавливаемых станков, используемое топливо, численность рабочей силы, а также куда поставляется его продукция. Подобные упражнения, указывал партийный журнал, позволяют любому внедрившемуся в школу шпиону собирать нужную для буржуазных разведок информацию. Статья также предупреждала об опасности опечаток, используя которые враги могут при отсутствии бдительности у наборщиков назвать, например, «теоретический уровень» «террористическим уровнем», «Брестский мир» — «братским миром» и вместо «подобная программа вредительства» напечатать «победная программа вредительства». Отсюда делался вывод: «Вредительство в этой области (нередко не без участия враждебных лиц из редакций) весьма разнообразно»⁵².

Приведенные примеры показывают, как инструкции о методах разоблачения вражеской деятельности служили созданию своего рода искусственной политической паранойи. Для параноиков характерно в зловещем свете интерпретировать события, которые на самом деле ничего зловещего не содержат, а также усматривать враждебность в действиях, которые могут быть и не связаны с враждебными намерениями. В своих рассуждениях параноики исходят из того, что случайностей не бывает, и придумывают изощренные объяснения, дабы убедить и себя и других в том, что поступки, кажущиеся случайными, совершены со злым умыслом в стремлении нанести ущерб. Теперь такой образ мышления формировался литературой, издаваемой Центральным Комитетом. Она учила народ, как распознавать зловещие, контрреволюционные мотивы, лежащие в основе повседневной жизни. В ней случаи растраты государственных средств, воровства печенья, допущенные в книгах опечатки и учебники с описанными выше текстами представлялись уловками шпионов. Поскольку именно Сталин на февральско-мартовском пленуме призвал «обучаться» разоблачению коварных вражеских методов, едва ли можно сомневаться в том, что он и был главным источником параноидального мышления, усвоить которое должен был народ.

К весне 1937 г. страну затопил мутный поток доносов. Первоначально с ними стали выступать на партийных собраниях, на которых обсуждались материалы февральско-мартовского пленума, особенно речи Сталина.

Для коммунистов опасность стать объектом обвинений была более вероятной, чем для беспартийных, а над высокопоставленными лицами нависла большая угроза, чем над людьми, находившимися на низших ступенях социальной лестницы. Но, как показывают приведенные примеры, чувствовать себя в безопасности не мог никто. Вопреки мрачному юмору тех лет (в одном анекдоте некий человек, отвечая на ночной стук в дверь, говорит находящемуся за ней милиционеру: «Вы ошиблись, коммунисты живут выше») отсутствие партийного билета от ареста и осуждения не защищало. Жертвами пали множество людей, не имеющих никакого отношение к политике. Многие были родственниками арестованных, студентами арестованных профессоров, секретарями арестованных чиновников, подчиненными арестованных офицеров и т. д. и т. п. Таких лиц обвиняли в «контактах» или «семейных связях» с «врагами народа». Так, рабочего завода или служащего учреждения, руководитель и должностные лица которых оказались арестованными как члены вредительской организации, могли обвинить в принадлежности к ней. Обвинения, связанные со служебными связями, помогают объяснить кампании доносов и десятикратное увеличение числа арестов в 1936-1937 гг., о чем сообщил в секретном докладе на XX съезде Хрущев.

На основании п. 10 ст. 58 Уголовного кодекса «пропаганда и агитация» с целью низвержения или подрыва режима, под чем понималось распространение и даже просто хранение литературы подобного содержания, считались преступлением и карались заключением в лагерь на срок от пяти до восьми лет. Многие из-за доносов были обвинены по этой статье, например, за хранение такого «подрывного документа», как завещание Ленина, официально объявленное фальшивкой. По ст. 5, п. 10 за неосторожные высказывания было осуждено много крестьян и рабочих, продавцов, которых товарищи по заключению называли «болтунами»⁵³. Так, в 1937 г. кто-то донес на одного крестьянина, что он когда-то сказал, что до коллективизации, дескать, жил лучше⁵⁴. На уборщицу в одном правительственном учреждении донесли, что она, подойдя к висевшему на стене портрету Сталина с пыльной тряпкой в руке, сказала: «А теперь, мой дорогой рябенький, я вытру тебе лицо»⁵⁵. _:и. . -г, айг»г-цг«' и.. !

На судьбе человека мог роковым образом сказаться самый невинный поступок в прошлом или настоящем. Так, на одного человека донесли, что он снимал комнату на даче, принадлежавшей арестованному историку⁵⁶. Крестьянина, бросившего топор, который случайно попал в лежавший рядом портрет Сталина, арестовали как террориста (п. 8 ст. 58 Уголовного кодекса) и приговорили к восьмилетнему заключению⁵⁷. На молодого актера, служившего статистом в театре им. Вахтангова и подрабатывавшего себе на жизнь малярными работами в заводском клубе, директор последнего написал донос, в котором обвинил его в неуважении к Сталину, когда тот, крася стену, перевесил портрет Сталина в другое место, поместив его рядом с репинской картиной «Бурлаки». За это он и был арестован⁵⁸. Вагоновожатая трамвая в Харькове была уволена за то, что ее бывший муж за десять лет до этого подписал письмо оппозиционеров⁵⁹

На коммунистку Клару Ангилович, которая вела в одном из ленинградских институтов курс теории литературы, студенты донесли, что она троцкистка, поскольку, оценивая диссертацию, посвященную троцкистской школе литературоведения, заметила, что в ней приведено «мало троцкистской литературы»⁶⁰. Даже на шестидесятилетнюю колхозницу из Подмосковья донесли, что она «троцкистка». Она же была настолько далека от политики и неграмотна, что спутала слово «троцкистка» со словом «трактористка» и в разговоре с сокамерницами заметила: «Да старух и не ставют на трахтор-то...». Будучи приговоренной к десятилетнему тюремному заключению как участница террористической организации, она спросила свою сотоварку (ею оказалась Евгения Гйнзбург): «А что, доченька, слышь-ка, ты тоже, стало быть, трахтистка?»⁶¹. Некая Мария Ивановна, жившая уроками семидесятилетняя учительница, задала выучить наизусть стихи из принадлежавшей ей книги издания 1923 г., в которой была помещена не замеченная ею фотография Троцкого. Ее ученик обнаружил этот снимок и показал его классному руководителю, а тот передал книгу в НКВД. Два дня спустя Мария Ивановна навсегда исчезла: ее арестовали за «контрреволюционную троцкистскую деятельность»⁶².

Описанный случай показывает, как в армию доносчиков вовлекали детей. Прославленный в песнях и литературе Павлик Морозов после своей смерти завоевал место в истории. Его донос преподносился детям в качестве героического примера того, как ценой собственной жизни можно доказать, что преданность государству и Сталину выше сыновнего долга. В изданных за рубежом воспоминаниях певица Галина Вишневская пишет о том, как на пионерских сборах и комсомольских собраниях детям внушали, что, следуя примеру Павлика Морозова, они должны доносить о любых подозрительных событиях: «Дескать, вот, детки, если вы будете паиньками и донесете на папу и маму, то и про вас песенки будут петь»⁶³.

Доносительство снизу инициировалось сверху. Начнем с того, что понятия «сверху» и «снизу» относительны. Республиканские, областные, городские и районные партийные руководители были «выше» народа на их административной территории, но «ниже» Сталина. Закрытое письмо от 29 июля 1936 г., требовавшее распознавать и разоблачать, оказывало на них сильное воздействие, поощряя к большему рвению в деле доносительства. Отклик на это требование можно, в частности, найти в материалах смоленского партархива, где хранится письмо секретаря Козельского райкома партии Петра Деменюка, с которым, как явствует из архивных документов, Сталин поддерживал (как и с секретарями других районов) постоянный контакт через Поскребышева и Особый отдел. Вскоре после получения закрытого письма Деменюк стал писать доносы направо и налево, 1 управляя одни из них в обком партии, а другие — в райотдел

НКВД. Четвертого августа 1936 г. участники расширенного заседания пленума Козельского райкома соревновались друг с другом в изобличении врагов⁶⁴.

Февральско-мартовский пленум усилил нажим на промежуточные звенья власти, потребовав от них развернуть кампанию доносительства. Тон требований становился все более угрожающим. В опубликованной в «Правде» корреспонденции из Сталинграда обком партии осуждался за то, что в областной комсомольской организации чистка не развертывается, а ее секретарь уже давно покрывает врагов. Отсутствие у областных партийных руководителей рвения при выполнении этих требований вполне понятно. Подчинившись им, они тем самым попали бы под подозрение в длительном покрывательстве врагов.

В других случаях центральный орган партии газета «Правда», играя роль рупора Сталина, критиковала областное партийное руководство, тем самым подталкивая на доносы против него. Так, «Правда» призвала омских коммунистов «во весь голос» высказаться против своих областных рукводителей, возглавляемых товарищем Булатовым, за то, что они защищали троцкистско-бухаринских шпионов, занимавших различные областные посты⁶⁵. Отсюда становится ясно, почему Жданов (читай — Сталин) высказался на февральско-мартовском пленуме за «внутрипартийную демократию». Под последней понималось не только тайное голосование при выборах в партийные органы, но и наделение рядовых членов партии правом критики своих партийных руководителей на партсобраниях. О подобной возможности они до этого никогда и не помышляли. Прежде партиец не поднимал голоса против маленького Сталина в Омске — товарища Булатова или маленького Сталина в Смоленске — товарища Румянцева. Теперь же, призывая членов партии всерьез воспринимать «внутрипартийную демократию», их мобилизовывали именно на это, т.е. на критику, например, Булатова и других омских руководителей за то, что они не ловят врагов, а сталинградских руководителей —за отсутствие настойчивости в чистке комсомола.

Уничтожение бюрократической элиты в Иванове — пример именно подобного использования «внутрипартийной демократии». Вслед за визитом в Иваново в июне 1937 г. Кагановича и последовавшим одобрением Сталиным его вывода о «зараженности» всей местной партийной и государственной бюрократии журнал «Партийное строительство», редактором которого в то время был Маленков, упрекнул руководителей Ивановского обкома партии за то, что они исключили слишком многих за «пассивность». (Позиция этих партийных чиновников определялась инструкцией Центрального Комитета об обмене в первой половине 1936 г. партийных документов, которая обязывала уделить «главное внимание исключению пассивных лиц, не оправдывающих высокого звания члена партии и проникших в ряды ВКП(б) случайно»⁶⁶.) Исключенные за «пассивность» члены партии, указывал журнал, оказались стахановцами, которые лишь временно ослабили свое участие в партийной жизни или имели задолженность по партийным взносам. Изгоняя из партии таких честных людей, верных делу Ленина —Сталина, продолжало «Партийное строительство», областной и многие районные партийные комитеты, однако, не разоблачили замаскировавшихся троцкистско-бухаринских диверсантов и шпионов⁶⁷

Обвинив местных руководителей в исключении «пассивных» и потере бдительности в отношении реальных врагов, журнал приглашал осудить ивановскую верхушку «снизу». Это придало чистке видимость использования рядовыми членами партии своего права на критику в соответствии с принципами «внутрипартийной демократии».

Избрав для подобных показательных, преданных широкой огласке осуждений руководителей ряда регионов, центральная пресса давала всем другим понять, что неспособность обеспечить в находящихся под их управлением районах достаточное число доносов создаст угрозу им самим. Многие, по-видимому, отреагировали на это именно так, как и рассчитывал Сталин. Местные партийные секретари жили, прикусив язык. Оказавшись сами за решеткой, они, как это парадоксально ни звучит, обнаружили, что в некоторых тюремных камерах существовала свобода слова. Теперь они имели возможность рассказать о том, как, будучи еще на свободе, они обязаны были спрашивать рядовых партработников, на какое количество врагов ими были написаны доносы. Тем же, кто в ответ утверждал, что ни о каких врагах он ничего не знает, говорилось: «Если хочешь остаться членом партии, то обязан доносить о ее врагах» .

С другой стороны, сам успех кампании доносительства, на котором настаивала Москва, мог в конце концов привести к тому, что их самих обвинили бы в укрывательстве на местах замаскировавшихся врагов. Для большинства из них не оставалось никакого выхода. Несомненно, это также входило в расчеты Сталина.

Реакция на требование «распознавать и разоблачать» была весьма различна. С одной стороны, многие простые люди, а также некоторые руководители, которые пережили это время, не написав ни одного доноса. Но с другой стороны, существовали и рьяные доносители, подобные одной киевлянке, которая на партийном собрании, указав на работника здравоохранения Медведева, заявила: «Я не знаю этого человека, но, судя по выражению его глаз, могу утверждать, что он враг народа». Медведев тут же парировал: «А я по выражению ее глаз могу утверждать, что она б,.,». Он смог спасти себя, лишь перейдя в контратаку⁶⁹ Была ли это та женщина, о которой в 1956 г. Хрущев рассказал югославскому послу, что киевляне, увидев ее идущей навстречу из-за страха переходили на другую сторону улицы? Он не назвал ее имени, но сказал, что она «очень больной человек» и что «те, кто использовал ее», ответственны за гибель не менее восьми тысяч человек⁷⁰. А может быть, это была та самая Ни-коленко, которую Сталин считал достойной подражания? Мы не знаем, да это и не суть важно. Были и другие люди, доносившие списками. Некоторые предлагали установить норму в сто заявлений, лишь выполнив которую можно было подтвердить свою политическую бдительность⁷'. В 1937 г. делегат Московской партийной конференции похвалялся тем, что за четыре месяца он разоблачил более ста врагов⁷².

Но таких рьяных доносчиков было немного — значительно больше людей доносили не в столь широких масштабах. Они оказались движимы весьма различными мотивами. Одни доносили из страха, что на них самих будет подано заявление, если они не выдадут человека, рассказавшего в компании политический анекдот. Другие доносили на людей из неприязни к ним. Третьи рассчитывали получить комнату или квартиру человека, на которого доносили, поскольку после его ареста семья подлежала выселению. Некоторые хотели устранить соперника в борьбе за спортивную славу или ради достижения иных целей. Было немало и таких, кто из карьеристских соображений доносил на людей, стоявших ступенькой выше на служебной лестнице и мешавших их карьере.

Бек и Годин отмечают рвение, с которым многие студенты доносили на своих профессоров, младшие сотрудники на старших, рядовые партийцы на ответственных работников, и считают такой порожденный амбициями «бунт подчиненных» наиболее характерной чертой того времени⁷³. Евгений Гнедин вспоминает, как честолюбивые молодые люди, включая таких новичков в советской дипломатии, как Малик, Царапкин, Подцероб, встречались в расположенной по соседству с НКИД пивной и намечали жертвы из числа своих шефов, а затем на собраниях парторганизации Наркоминдел обличали этих людей в «связях с врагами народа» (например, со своими арестованными коллегами)⁷⁴-

Да не подумает читатель, что революция сверху перерастала в революцию снизу Ибо никакой «бунт подчиненных» не был бы возможен без поощрения доносительства Сталиным и его сообщниками. Более того, имеются свидетельства, что некоторые доносы инспирировались сверху. Когда профессора древней истории из Киевского университета Година (Штеппу) обвинили на партийном собрании в «троцкизме» (при этом упоминалось его социальное происхождение: он, дескать, сын священника), то выяснилось, что главный доносчик — некто Ефроменко, ассистент на кафедре Година и его любимый аспирант, — действовал согласно соответствующим указаниям. Иными словами, студентам поручали критиковать своих преподавателей, имея в виду, что впоследствии они займут их места⁷⁵

НКВД был осведомлен о жизни миллионов людей через спецотделы, существовавшие на всех предприятиях и во всех учреждениях. Царапкины, малики и их коллеги могли получать материал для своих доносов в спецотделах тех учреждений, где они работали, и в них же получать подтверждение того, что объекты для клеветы выбраны ими удачно.

Неиссякаемым источником организованного доносительства снизу был легион секретных осведомителей — самых разных людей, принуждаемых НКВД стать его внештатными помощниками. Оставаясь работать на своих прежних местах, они продолжали быть в курсе содержания бесед своих сослуживцев, разговоров дома и т. д. Теперь же их просили распознавать и разоблачать козни замаскировавшихся врагов. Осведомителям было трудно справляться с даваемыми им поручениями: ведь никаких козней не существовало и в помине, и единственное, что они могли услышать, так это голоса недовольных, критикующих, скажем, закон, запрещающий аборты, или рассказывающих политический анекдот. Наставники из НКВД обучали осведомителей искусству «интерпретации» подслушанного ими, распознавания скрытого смысла высказываний, которые в действительности не содержали ничего предосудительного. Так, осведомителя учили видеть в жалобе иностранцу на плохие жилищные условия свидетельства «шпионажа». Позволившие себе шутки в адрес Сталина превращались в «подстрекателей террора», а товарищеские компании, основанные на личной дружбе, — в «антисоветские организации»⁷⁶. В итоге секретные осведомители оказались втянутыми в мир искусственной паранойи.

Пэ:

Маневр нопьеносца ыт л

В последние месяцы 1937 г. все новые жертвы террора исчезали по ночам, а днем общественная жизнь сосредоточилась на торжественных приготовлениях к выборам в Верховный Совет, которые проводились по новой Конституции. Избирательная кампания подчеркнуто обыгрывала популистскую политику Сталина, делая упор на роль беспартийных. Все внесенные в списки кандидаты в депутаты причислялись к «блоку коммунистов и беспартийных». В избирательном округе в Москве, где баллотировался Сталин, на первом же собрании по выдвижению кандидата выступила беспартийная избирательница, обратившаяся к нему с просьбой: «Товарищ Сталин, не откажи, будь нашим депутатом в Верховном Совете»⁷⁷. _г;

К

Официальное утверждение, что предстоящие выборы будут подлинно демократическими, увенчанными тайным голосованием, породило известные ожидания. Тем более что в печати был опубликован образец избирательного бюллетеня, в котором, судя по инструкции, при голосовании нужно было оставить только одно имя. Из этого следовало, что, как на это намекнул в 1936 г. Сталин в беседе с Роем Говардом, будет выдвинуто по нескольку кандидатов на одно место.

Такому впечатлению способствовало и то, что, за немногими исключениями, во всех 1143 избирательных округах Сталин, как и другие его коллеги по Политбюро, фигурировал вместе с местным (предварительно отобранным властями) кандидатом. Однако накануне выборов каждый член Политбюро согласился на регистрацию только в одном округе. В результате, когда 12 декабря 91 млн избирателей отправились голосовать, в бюллетенях значилось лишь по одному кандидату в каждую из двух палат Верховного Совета. Хотя в бюллетенях и была напечатана инструкция оставить лишь одну кандидатуру, а остальные вычеркнуть, потребность заходить в кабину для тайного голосования возникала только у тех, кто намеревался вычеркнуть эту единственную кандидатуру. Неудивительно, что кандидаты «блока» собрали почти 90 млн голосов. Больше голосовать было не за кого.

Одиннадцатого декабря Сталин произнес речь, в которой дал согласие баллотироваться в одном из московских избирательных округов. «Предстоящие выборы, — сказал он, — это не просто выборы, товарищи. Это действительно всенародный праздник наших рабочих, наших крестьян, нашей интеллигенции. Никогда в мире еще не бывало таких действительно свободных и действительно демократических выборов, никогда!».

Вскоре после выборной кампании «Правда» опубликовала необычную статью с критикой огульного доносительства. Ее автором был тот самый Кольцов, который в нацистской книге «Большевизм и евреи» был назван «Фридляндом-Коль-цовым», одним из самых видных в области журналистики «евреев в окружении Сталина». В статье Кольцов писал о студенте одного московского института, который был исключен из партии, а затем и из учебного заведения по доносу, обвинившему его в двурушничестве, карьеризме и подхалимстве. Вместо того чтобы проверить обвинения — а, как утверждал Кольцов, они не имели под собой никаких оснований, — секретарь институтской партийной организации спровоцировал его исключение из партии как «врага народа». Люди, подобные этому партийному руководителю, заявил Кольцов, готовы оболгать, опорочить, исключить и уволить ни в чем не повинных, лишь бы защитить себя. Но партия, правительство, суд и общественность вырвут когти у тех, кто клеветой и бессердечностью нарушает права граждан, омрачает их спокойную трудовую жизнь⁷⁸.

Месяцем позже последовала статья Кольцова о людях, писавших ложные доносы. Он разделил их на три группы: копьеносцев, готовых наносить удары своими клеветническими копьями направо и налево, только бы предстать политически благонадежными людьми, отвлечь внимание от собственных темных делишек и своего прошлого; карьеристов, доносящих ради своего продвижения по службе; бездушных бюрократов, которые в целях самозащиты принимают экстренные меры, получив клочок бумажки от любого копьеносца. НКВД, писал в заключение Кольцов, найдет пути, чтобы безошибочно выявить всех подобных клеветников, которых этот орган справедливо считает людьми, ненавидящими советский строй⁷⁹

Поскольку к этому времени сформировались легионы доносчиков, действовавших под нажимом сверху, статьи Кольцова могли появиться на страницах газеты только в том случае, если они были заказаны ее редактором по указанию свыше. Кольцов, несомненно, был счастлив выполнить подобное задание, надеясь, что его материалы предназначены возвестить о близком конце кампании террора, которая так его озадачивала и беспокоила. Два дня спустя после опубликования второй статьи в прессе появилось пространное постановление Центрального Комитета, увертюрой к которому они, должно быть, были. Постановление предварял заголовок-. «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков».

Постановление было принято на очередном пленуме Центрального Комитета, имевшем место несколько дней назад. Сообщалось также о выводе Пос-тышева из состава кандидатов в члены Политбюро и об избрании кандидатом в члены Политбюро Хрущева. Информации о том, кто выступил на пленуме, не было.

Приведя факты, аналогичные тем, о которых писал Кольцов, постановление резко осуждало не названных по имени руководителей ряда местных партийных комитетов за автоматическое одобрение массовых исключений из партии коммунистов, не совершивших никаких проступков. В нем приводились некоторые примеры. Так, на Украине была уволена с работы преподавательница биологии после того, как местная газета опубликовала впоследствии оказавшуюся клеветнической заметку, утверждавшую, что ее брат — националист. Организуя повальные репрессии, карьеристы в рядах партии, отмечалось в постановлении, хотели отличиться и обеспечить себе продвижение по служебной лестнице, обезопасить себя от обвинений в недостаточной бдительности. Они были готовы исключить из партии десятки коммунистов, лишь бы продемонстрировать свое усердие. Некоторые из них, говорилось в постановлении, оказались замаскировавшимися врагами, пытавшимися скрыть свою враждебность криками о бдительности. Одним из таких впоследствии разоблаченных врагов был секретарь Киевского обкома партии Кудрявцев, который, придя на собрание, мог задать вопрос: «А вы написали хоть на кого-нибудь донос?». В итоге около половины членов киевской городской партийной организации стали жертвами доносов, которые в большинстве случаев оказались лживыми. Настало время, призывало постановление, сорвать маски с подобных Кудрявцеву двуличных людей и таким образом покончить с бездушно-бюрократическим отношением к апелляциям исключенных из партии, а также ликвидировать остатки замаскировавшихся врагов в рядах партии⁰⁰.

Возникает вопрос: означало ли это постановление, как высказывалось предположение, оборонительную кампанию, предпринятую партийным чиновничеством для того, чтобы отвлечь Сталина от репрессий?⁰¹ Отнюдь нет. Это был маневр, задуманный Сталиным ради того, чтобы снять с себя ответственность за массовые репрессии, которым он и его помощники придали умопомрачительный характер. Все осужденные постановлением явления приписывались карьеристам, бездушным бюрократам, а также замаскировавшимся врагам, хотя на самом деле они были реакцией на исходящие сверху требования писать доносы. Теперь в этом обвинялись местные власти⁰².

Приняв постановление, Сталин не только снял ответственность с себя. Он использовал этот документ для уничтожения ряда высокопоставленных должностных лиц в провинции, которые служили ему рычагами для проведения кампании террора. Вернувшись домой с февральско-мартовского пленума 1937 г., многие из них, по-видимому, полагали, что его решение о развертывании чистки подталкивало их на расширение кампании по разоблачению врагов народа. Они, несомненно, нажали на своих подчиненных в областных и районных органах, подталкивая их на соответствующие действия. Уступая требованию коварного диктатора доказать свои способности как организаторов чистки, они, вполне понятно, не обратили внимания на слова, сказанные им в заключительном слове на пленуме, о необходимости тщательно изучать каждое дело об исключении, его предупреждение о недопустимости «бездушия». Принятое постановление показало, как они ошиблись. Они оказались беззащитными перед выдвинутыми в нем обвинениями в бездушной огульной чистке.

Главной мишенью сталинского постановления был Постышев. После его неудачных попыток остановить патологическую доносчицу киевлянку Николен-ко, а затем выступления на февральско-мартовском пленуме в защиту своего сотрудника, ставшего жертвой чистки, судьба Постышева была предрешена. Через две недели после окончания пленума он был освобожден от должности второго секретаря ЦК Компартии Украины и назначен секретарем Куйбышевского обкома партии. Постышеву также объявили негласныг^выговор за защиту врагов народа⁸⁵ (вполне возможно, что в их число входили люди, на которых доносила Николенко). Заняв новый пост, Постышев испытал на себе нажим и был вынужден проводить чистку столь сурово, что Куйбышевскую область упомянули в январском постановлении как вопиющий пример области, в которой людей огульно изгоняли из партии без всяких на то оснований⁸⁴. В постановлении указывалось, что органы НКВД не находили каких-либо оснований для ареста исключенных из партии в Куйбышевской области. Поскольку инквизиторские методы, к которым прибегали органы НКВД по всей стране, фабриковали «основания» для арестов бесчисленного множества совершенно неповинных людей, можно с уверенностью утверждать, что неспособность куйбышевского НКВД найти такие «причины» предписывалась инструкциями из Москвы.

Заключительный акт политического падения Постышева был разыгран на январском пленуме 1938 г. Пленум состоялся в дни, когда члены Центрального Комитета собрались в Москве для участия в открытии первой сессии избранного в декабре 1937 г. Верховного Совета. К этому времени чистка выкосила уже многих членов ЦК. На его «очередном пленуме» присутствовало лишь 28 человек, пятнадцать из которых, включая Постышева, были членами или кандидатами в члены Политбюро. С докладом об ошибках, допущенных при исключениях из партии, выступил Маленков. И хотя в то время он не был даже членом Центрального Комитета, а лишь возглавлял отдел руководящих партийных органов, Маленков во всем, что касалось организации террора, фактически являлся правой рукой Сталина. А то, что он не входил в состав ЦК, и объясняло, почему в сообщении о пленуме его имя в качестве докладчика названо не было.

После информации о числе ошибочно исключенных из партии в Куйбышевской области Постышев был подвергнут допросу с пристрастием. Разве в руководстве Куйбышева нет «честных» людей, спросил его Николай Булганин, в то время кандидат в члены ЦК. Вряд ли найдешь хотя бы одного, ответил Постышев и добавил: «А что же вы удивляетесь?». В словах Постышева прозвучал явный намек на то, что, одобряя массовые исключения, он лишь следовал сложившейся практике. Молотов обвинил Постышева в преувеличениях. Берия спросил его, сколько членов Куйбышевского обкома партии осталось невычищенными. Постышев ответил: двадцать пять из шестидесяти одного. Маленков завершил дискуссию обвинением Постышева в том, что он не признает свои ошибки, «как это записано в решении Политбюро, где ваши действия признаны по всем последствиям явно провокационными»⁸⁵ Допрос Постышева и окон-нательное решение были заранее предопределены. Вскоре после пленума он был арестован, а затем расстрелян.

Январское постановление было делом рук Сталина — не чем иным, как маневром копьеносца. Вслед за кратким затишьем в кампании исключений, за потоком статей, опубликованных в прессе на темы постановления, и восстановлением в партии ряда исключенных из нее лиц, входивших в нижние эшелоны власти, террор возобновился с прежней силой. Сообщение же о начинающемся в Москве 2 марта 1938 г. новом открытом процессе положило конец теплившейся надежде на скорое прекращение массовых репрессий.

Инквизиция

Поток доносов нарастал, а с ним множились и аресты. Тюрьмы — и в больших городах, и в провинции — были до предела забиты. В некоторые камеры, первоначально предназначенные для содержания двадцати заключенных, втискивали по сто и более арестантов. Для размещения новых заключенных возводили временные бараки. Под тюрьмы переоборудовались самые различные здания — от монастырей до бань. Восковые фигуры, выставленные в некоторых превращенных в музеи тюрьмах, в том числе в старинной Лефортовской в Москве, заменялись живыми людьми, как только эти здания начинали использовать по их прежнему назначению⁸⁶.

Каждую камеру снабжали парашей, которую ежедневно мыли, но зловоние в камере не исчезало. Вновь прибывших размещали рядом с парашей, и они перемещались все дальше от нее по мере того, как прежние обитатели камеры покидали ее с окончанием следствия. Если заключенного вызывали из камеры «с вещами», это означало его перевод в другую тюрьму или отправку в лагерь. Вызов «без вещей» был страшным предзнаменованием предстоящего расстрела.

Оставшиеся на воле имели очень смутное представление о том, что творилось в тюрьмах, за стенами которых исчезали их родственники, друзья, сослуживцы, соседи. Лишь о немногом частично можно было догадаться по ужасающему виду выпущенных из тюрем — а таких приходилось по одному на тысячи арестованных. Из официальных данных, опубликованных в послесталинскую эпоху, и по воспоминаниям выживших жертв чистки стало известно, что же происходило в тюрьмах на самом деле. После того как «замаскировавшихся врагов» арестовывали, их одного за другим «разоблачали» в ходе допросов. Подследственных вынуждали, во-первых, сознаваться в двурушничестве и подрывной деятельности против режима, а во-вторых, назвать соучастников своих преступлений.

Эта процедура, через которую проходили заключенные, напоминала средневековую инквизицию. «Вымогательство признания являлось основным звеном инквизиционной судебной процедуры», — пишет один советский историк. И далее: «Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать себя виновным в предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлинных или воображаемых сообщников»⁸⁷

Задача привести юридическую теорию в соответствие с инквизиционной практикой легла на плечи Вышинского, который к тому времени в дополнение к своим прочим обязанностям стал главным советником Сталина в области юриспруденции, а также гонителем прежних советских юристов-теоретиков и ярым критиком их концепций. В марте 1937 г., выступая на собрании пар-тайного актива прокуратуры, Вышинский высказал мнение, что в делах о государственных преступлениях главным и решающим доказательством вины подследственного является его признание. В обоснование такой позиции он заявил: «Надо помнить указание т. Сталина, что бывают такие периоды, такие моменты в жизни общества, и в жизни нашей в частности, когда законы оказываются устаревшими и их надо отложить в сторону»⁸⁸.

В течение месяца после февральско-мартовского пленума, а быть может, несколько дольше методы для вымогательства признаний, катами бы они ни были жестокими, пыток в прямом смысле слова, т. е. причинения физических страданий избиениями или иными способами, тем не менее не включали. Все сводилось к словесным оскорблениям, угрозам, в том числе и в отношении родственников подследственного, а также к допросам на «конвейере». Наиболее сильные и стойкие жертвы — такие, например, как Евгения Гинзбург, — все еще могли уклоняться от признания своей «вины». Будучи арестованной в середине февраля 1937 г., Гинзбург была обвинена в организации террористической группы из числа членов секции татарских писателей, в которой состояла. Ей угрожали, ее уговаривали. Семь бессонных суток ее допрашивали на «конвейере» сменявшие друг друга следователи. Решительно отказавшись признать свою вину, Гйнзбург позже считала, что ей повезло, поскольку следствие по ее делу закончилось до того, как в апреле начали прибегать к физическим пыткам⁸⁹

Мы располагаем свидетельством самого Сталина, что пытать начали в 1937 г. В шифрованной телеграмме, разосланной им 20 января 1939 г. партийным властям и органам НКВД по всей стране, Сталин указал, что «метод физического воздействия» стал применяться в 1937 г. по разрешению Центрального Комитета, что подобные методы используются «буржуазными разведками» и нет никаких причин требовать большего гуманизма от «социалистической разведки», что «метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающих-ся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод»⁹⁰. К 1937 г. слова «Центральный Комитет» в таком документе означали, что речь идет о самом Сталине.

В середине июля 1937 г. Гйнзбург, после пребывания в течение некоторого времени в пересыльной тюрьме в Казани, была переведена в московскую Бутырскую тюрьму, где в первый же день подружилась с двумя молодыми немка-ми-коммунистками — Гретой и Кларой, — содержавшимися с ней в одной камере. Они рассказали Гинзбург о пытках. Клара легла, подняла юбку и показала ужасные рубцы на бедрах и ягодицах. «Это — гестапо», — сказала она. Потом, выставив перед собой посиневшие и распухшие руки, промолвила: «Это — НКВД». Всю ночь через открытые окна камеры они слышали вопли пытаемых, ругань и крики палачей. И это повторялось из ночи в ночь с одиннадцати часов вечера до трех утра.

Первого августа Гйнзбург доставили в Лефортово, где заседала военная коллегия Верховного суда. После продолжавшегося семь минут «процесса», две минуты которого ушли на частный разговор, она была приговорена за участие в террористической группе к десяти годам одиночного заключения. Во многих других случаях приговоры выносились особыми совещаниями НКВД заочно⁹¹.

В то время действовало положение 1922 г., согласно которому максимальный срок отбытия наказания составлял десять лет тюремного заключения. Однако в конце 1937 г. указ, подписанный сломленным Сталиным советским президентом Калининым, увеличил максимальный срок до двадцати пяти лет⁹². Фактически это был завуалированный смертный приговор, м уц

Вполне вероятно, что в шифрограмме, разосланной Сталиным в 1939 г., повторялись основные формулировки приказа, отданного «Центральным Комитетом» в 1937-м. Если так, то последний делал обязательным применение пыток к «явным и неразоружающимся врагам народа». Итак, все арестованные как «враги народа» были «явными», а «неразоружающимися» оказывались те из них, кто отказывался в этом сознаться. Следовательно, готовность признать свою вину обычно помогала жертве избежать пыток — за исключением тех особых случаев, когда Сталин приказывал все равно прибегать к ним.

Такой вывод подтверждается информацией из различных источников, согласно которым следователи сперва пытались убедить заключенных повиниться. Многие — особенно простые рабочие и крестьяне, которых в тюрьмах называли «болтунами», — сознавались, скажем, в том, что жаловались на дефицит товаров. Их приговаривали за «контрреволюционную агитацию» к заключению в лагерях на срок от трех до семи лет. *

Известны также случаи, когда высокопоставленные жертвы, например знаменитый авиаконструктор А.Н. Туполев, узнав от заключенных о пытках, которым они подвергались, тут же сознавались, желая избежать подобной участи⁹³. Пытали — обычно избивали (кулаками, ножками от стульев, резиновыми дубинками) — тех, кто упорствовал и не поддавался угрозам в отношении себя или своих близких. Многие заключенные решали признаться, слыша ужасные крики пытаемых.

С самого начала следствия арестованного считали виновным. Как говорили сотрудники НКВД, «НКВД некогда не ошибается». Любые заявления о невиновности рассматривались как политическое выступление против режима. Оставалось лишь определить степень вины заключенного и его готовность признать эту вину формально, подписав письменный протокол, фиксирующий детали преступления. От подследственного требовалось помочь облечь мифическое преступление в плоть фактов. Если НКВД располагал своим вариантом, то с ним заключенного знакомили позже, а иногда и вообще этого не делали⁹⁴. Следователь начинал с того, что излагал характер обвинения, а затем вымогал относящиеся к делу подробности. Так, следователь, допрашивавший арестованного молодого школьного преподавателя истории Павла Гольдштейна, сперва назвал имена Нана и Лева (речь шла о двух молодых русских, реэмигрировавших из Маньчжурии после продажи в 1935 г. Советским Союзом Китайско-Восточной железной дороги и обучавшихся соответственно у отца Гольдштейна по классу скрипки и у его мачехи — по классу фортепиано). Затем следователь приказал Павлу Гольдштейну рассказать, как отец познакомил его с «агентами японской разведки» и как они «завербовали» его. Дело, следовательно, сводилось к тому, что Нана и Лева были японскими шпионами, а старший Гольдштейн и его сын Павел вступили в их шпионскую банду⁹⁵.

Заставляя заключенных сотрудничать со следователями, стряпая дела на самих себя, на них оказывали нажим, а в случае необходимости пытали. Некоторые подследственные, включившись в игру, старались заручиться советами сокамерников и получали их. А дабы облегчить задачу тем, кто не обладал достаточной фантазией, необходимой для сочинения признаний, таким на помощь из камеры в камеру переводили «консультантов»⁹⁶. Творческое воображение направлялось на придумывание зловещих заговорщических мотивов для совершения арестованным преступлений. Таким образом, описывая механизм фабрикации признаний, мы вновь встречаемся с параноидальным образом мышления. Так, НКВД состряпал дело против одного молодого человека, его звали Василий Константинович. Он занимал первое место среди филателис-

* 715

тов северокавказского города Холодногорск. Обвинение строилось на том, что в его коллекции была немецкая марка с портретом Гитлера, а британская марка с изображением королевы Виктории стоила дороже советской марки с портретом Ленина. Следователь упрекал Василия за то, что «королева наших классовых врагов» оценивается им дороже Ленина, а Гитлер стоит еще больше. Его вынудили сознаться в том, что он возглавлял занимающуюся преступной антисоветской агитацией контрреволюционную организацию, хитроумно замаскировав ее под «общество филателистов»⁹⁷. В 1937 г. в России был положен конец всей филателии.

Другой пример можно почерпнуть из тюремного опыта сына Якира в Астрахани. Он сообщает, что все священники в Астрахани и Сталинграде, числом около сорока человек, были объявлены участниками антисоветской организации «гелиодорцев» на том основании, что архимандрит Царицына Гелиодор прислал некоторым из них письма из-за границы, куда он бежал во время Гражданской войны. В другом случае человек, которому неквгда довелось жить со своими родителями в Польше, был обвинен в шпионаже на том основании, что он, отправляясь на Волгу якобы ловить рыбу, на самом деле будто бы подсчитывал проплывающие по реке пароходы, а добытые данные передавал польской разведке⁹⁸.

Заключенные — а многие из них были высокообразованными и сообразительными людьми — приходили к выводу, что содержание сфабрикованных обвинений определялось «объективными данными» обвиняемых, как, например, статус ответственного партийного чиновника, или старшего офицера, или бывшего красного партизана времен революции и Гражданской войны⁹⁹. Другими факторами могли стать иностранное происхождение или связи с заграницей. Именно это обстоятельство становилось основанием для того, чтобы заставлять человека признаваться в том, что он шпион. Так, арестованного в 1937 г. свояка Сталина, латыша по национальности, Реденса, занимавшего высокий пост в московском НКВД, вынудили признать, что он шпионил в пользу Латвии¹⁰⁰. В конечном счете отдельные заключенные наловчились настолько, что, узнав некоторые данные о том или ином новом заключенном, могли тут же предсказать, по какому разделу ст. 58 он будет обвинен. Когда, например, заведующий кафедрой биологии и заместитель директора Московского зоопарка профессор Кальмансон рассказал своим сокамерникам — а среди них был Иванов-Разумник, — что родился в Болгарии в семье эмигрантов, обучался в немецких университетах, приехал в Москву в 1930 г. с женой-немкой и переписывался с родственниками за рубежом, они тут же зачислили его в категорию «шпионов». Арестанты, однако, онемели от изумления, когда, вернувшись с первого допроса, Кальмансон сказал, что его обвинили во «вредительстве»: в минувшем году в зоопарке погибло 16% обезьян, за рацион которых он отвечал. (Причиной для обвинения была, по-видимому, опубликованная накануне статья Кальмансона, в которой он критиковал поддерживавшего связи с НКВД директора зоопарка.)

Когда Кальмансон разъяснил, что причиной падежа была погода и что за тот же срок в Лондонском зоопарке пало от туберкулеза 22% обезьян, следователь не задумываясь тут же парировал: «А это значит, что и в Англии есть вредители». Затем, поразмыслив, добавил: «Мы не можем брать пример с Англии». На следующем допросе следователь лишь вскользь упомянул обвинение во вредительстве, заявив: «Ну а теперь займемся главным — вашей шпионской деятельностью в пользу Германии»¹⁰¹.

Когда требовались признания, то находились кровожадные специалисты по пыткам, которые были готовы сделать все, лишь бы сломить волю жертв и за-

ставить их сознаться. Один из таких людей, Родос, долго пытал Косиора и Чу-баря. На XX съезде партии Хрущев о нем сказал: «Это — никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок»¹⁰². Подобные черты были, несомненно, присущи многим «выдвиженцам» в органах безопасности. Безусловно, аналогичная кампания по самопродвижению, в ходе которой карьеристы доносили на своих коллег и начальников, имела место и среди молодых следователей. Для продвижения по службе р НКВД нужно было проявить изобретательность в измышлении заговоров и прослыть экспертом в деле убеждения заключенных признать свою вину или же уметь пытками вырвать у них такие признания.

Вряд ли кто-нибудь из арестованных был способен вынести пытки, которым подвергались упорствующие. Одним из таких немногих был комдив Горбатов. Когда его на четвертый день пребывания в Лубянской тюрьме вызвали на допрос, следователь, дав ему ручку и бумагу, сказал: «Опишите все совершенные вами преступления». Молодой офицер ответил: «Мне нечего писать». Эти же слова он повторил другому следователю. Сокамерники Горбатова, в том числе комбриг и ответственный сотрудник Наркомата торговли, рассказали ему, что они написали абсурдные признания своей вины, и о том, какие ужасные пытки пришлось им перенести.

Когда стало ясно, что Горбатова сломить нелегко, его перевели во внушавшую ужас московскую Лефортовскую тюрьму. Там его пять раз допрашивали под пытками. Всякий раз Горбатова приносили в камеру окровавленным. Вскоре началась еще одна серия пятикратного допроса, во время которого Горбатова «обрабатывали» три мускулистых палача. Когда наступил третий раунд, он испытал страстное желание умереть. Наконец следователи сдались и, приговорив Горбатова к пятнадцатилетнему заключению, отправили его в Бутырки.

Из всех находящихся в камере заключенных Горбатов оказался единственным, кто не подписал сфабрикованных показаний. В 1941 г., когда началась война, Горбатова доставили из Колымских лагерей в Москву и после того, как он дал подписку о неразглашении, освободили и восстановили в звании. Горбатова принял маршал С.К. Тимошенко, которому он доложил, что вернулся с «длительного и опасного задания»¹⁰³.

Среди тысячи с лишним дел, с которыми Иванов-Разумник лично познакомился, находясь во время кампании террора в тюрьме, он встретил не более дюжины случаев успешного сопротивления подследственных инквизиторским допросам под пытками. Их набор был весьма широк — от «пытки стоянием» и жаждой до таких унизительных, как питье из плевательницы, и таких ужасных по жестокости, как раздавливание пальцев между створками двери, прижигание лица и тела папиросами, удары резиновой дубинкой по половым органам¹⁰⁴.

Вряд ли менее мучительными были угрозы подвергнуть пыткам близких людей, что в ряде случаев фактически имело место. Для Павла Гольдштейна самый тяжелый момент наступил, когда он, отказавшись сознаться в Бутырках и избитый до крови в Лефортове, услышал через стенку комнаты, где его допрашивали, измученный женский голос: «На коленях молю вас, не бейте меня». Вслед за этим следователи сказали Гольдштейну, что это может случиться и с его матерью, и пообещали доложить начальнику отделения, который прикажет доставить ее на другой день в тюрьму¹⁰⁵. Но юноша не сдавался. Дело происходило в начале 1939 г., когда волна террора пошла на спад, и он отделался пятилетним тюремным заключением......

717

Насилия сексуального характера случались редко, хотя их отдельные случаи зарегистрированы. В северокавказском городе Пятигорске управдом донес на обладавшего художественным талантом двенадцатилетнего Женю, которого он заставлял подделывать десятирублевки. Те небольшие деньги, которые он получал за это, Женя тратил на молоко для больной матери (отец мальчика умер). Для того чтобы вынудить Женю сознаться в этом, пытки не понадобились. Однажды он вернулся после допроса в камеру в слезах и рассказал, что его следователь, некий лейтенант Крылов, надел на него наручники и изнасиловал. Сокамерники Жени заявили дежурному протест, после чего на допрос к Крылову его больше не водили. А затем поздней ночью Женю вызвали из камеры «без вещей», т. е. на расстрел¹⁰⁶. Примерно в это же время — в 1937 г. — «Правда» опубликовала снимок «лучшего друга детей»: Сталин нежно обнимал свою двенадцатилетнюю дочь Светлану.

Но и после того, как жертвы под нажимом сознавались в совершении фантастических преступлений, их мучения не кончались. Наступал новый, для некоторых из них еще более ужасный этап. Вслед за признанием заключенным своей вины от него требовали выдать сообщников. И хотя эти преступления были вымышленными, назвать надо было реально существующих людей. Задавались шаблонные вопросы: «кто тебя завербовал» и «кого завербовал ты?». Подследственному нужно было упомянуть хотя бы одного человека, который вовлек его в заговор, и возможно больше людей, которых завербовал он¹⁰⁷. В некоторых тюрьмах НКВД была установлена «норма» для подобных доносов. Так, если был арестован второй секретарь обкома, то он должен был выдать не менее двадцати человек, если первый секретарь обкома — не менее сорока, а рядовому заключенному полагалось донести на полдюжины невинных¹⁰⁸.

На такие требования заключенные реагировали по-разному. Некоторые пытались выполнить пожелания следователя, не причинив при этом никому вреда. Так, например, поступил один армянский священник, назвавший имена всех тех, кого он похоронил за последние три года. Другие доносили на людей, о которых было известно, что они уже находятся за решеткой. Правда, в таком случае донос мог привести к организации очной ставки в кабинете следователя с оклеветанным, а это могло быть использовано для того, чтобы сломить человека, отказавшегося сознаться. Одна циничная женщина была готова оклеветать столько людей, сколько того пожелали следователи, лишь бы обеспечить себе сносные условия содержания в тюрьме. Другого подследственного НКВД вынудил обманным путем донести на всех, входивших в некую группу, о которой, дескать, «точно известно», что она совершила ужасные преступления^1ОД.

Однако не всех, на кого доносили заключенные, арестовывали. НКВД был заинтересован в создании досье на некоторых лиц, остававшихся на свободе, включая членов Политбюро и видных представителей интеллигенции. Таким образом создавался задел на тот случай, если Сталин захотел бы обрушиться и на них, что могло случиться в любой момент. Так, опираясь на показания арестованных, НКВД составил досье на проходившего по делу Промпартии Тарле (к этому времени он уже стал академиком), которого Сталин высоко ценил как историка. В этом досье Тарле фигурировал как участвующий в заговоре контрреволюционер^{1 10}

Число доносов, выбитых из заключенных во время допросов, вероятно, превышало — притом многократно — количество доносов, полученных описанными выше способами вне стен тюрьмы. В разных концах страны заключенные пришли независимо друг от друга к мысли, что доносительство в крупных масштабах — это единственный способ положить конец шабашу ведьм, который тем самым следует раздуть до столь гротескных крайностей, что общество рухнет, если только эту кампанию не остановят.

Именно поэтому в ответ на требование назвать завербованных ими или своих сообщников заключенные начинали доносить «оптом». Один арестованный врач из Харькова немедленно признал свою вину, а затем перечислил в письменном виде как завербованных им врагов несколько сот харьковских врачей, т. е. всех тех, кого он знал хотя бы по фамилии. Когда же его следователь отказался принять такой список, поскольку Харьков мог остаться без врачей, подследственный написал шефу местных органов НКВД, что этот следователь, движимый, возможно, собственными контрреволюционными настроениями, пытается укрыть членов контрреволюционной организации, и потребовал вмешательства со стороны начальства, к которому он обращался. Этот врач прибег к подобной тактике, вспомнив, как в средневековой Германии во времена инквизиции арестованный молодой теолог сознался в своей вине, а затем назвал своими сообщниками всех членов инквизиционного суда, включая самого Великого инквизитора, после чего местная инквизиция была распущена¹¹ ’. К подобному приему могли прибегнуть и другие заключенные, обходясь и без познаний в истории. Однако те, кто, будучи доведен до отчаяния, решался на такую уловку, лишь способствовали развертыванию кампании террора. Раздуваемая доносами как в тюрьме, так и на воле, она распространялась подобно степному пожару.

Осенью 1937-го и в 1938 г. (за исключением короткой паузы в начале 1938 г.) колоссальная карательная операция все шире охватывала общество. Существует предположение, что к концу 1938 г. досье были заведены практически на все взрослое население страны¹¹². Аналогично тому, как во время коллективизации сознательно инициированный Сталиным процесс вышел из-под контроля и приобрел катастрофический характер, когда возмущенные крестьяне стали резать свой скот, так и теперь спланированный им террор стихийно получил собственный импульс, последствия которого Сталин, вероятно, не сумел предусмотреть.

Точное число арестов — а они почти неизменно завершались вынужденными признаниями и осуждениями — неизвестно. Как считает получивший доступ к архивным источникам историк Дмитрий Волкогонов, в 1937-1938 гг. в тюрьмах содержалось от четырех до пяти с половиной миллионов человек, из которых 800-900 тыс. были приговорены к смертной казни. Почти все остальные были отправлены в тюрьмы или трудовые лагеря, в которых удалось выжить лишь небольшой части заключенных. Волкогонов полагает, что в тот период в лагерях и тюрьмах в каждый данный момент содержалось от трех до четырех миллионов человек¹¹³.

Для большинства тех, чьи страдания не обрывала в тюрьме пуля, террор продолжался в широко разветвленной сети концентрационных лагерей, куда их доставляли ужасными, длящимися месяцами этапами в тюремных вагонах, маркировавшихся словами «Специальное оборудование». В конце 1937 г. в тюрьмах распространился слух, будто на июньском пленуме Центрального Комитета Сталин потребовал ужесточить условия содержания в заключении^{1 и}. Это подтвердилось. Учитывая непрерывное поступление в лагеря все новых крупных партий заключенных, лагерный режим призван был обеспечить быстрый оборот отбывающих заключение. При рационе, состоявшем из 500 граммов хлеба или жидкой каши в день, при 10-12-часовом рабочем дне в шахтах или на лесоповале продолжительность жизни заключенного, использовавшегося

на «общих работах», составляла примерно шесть месяцев, а сотрудники НКВД к тому же ускоряли «оборот» массовыми расстрелами, эвфемистически именуемыми «расчисткой»¹¹⁵.

Места заключения превращались только что не по названию в лагеря смерти. Заслуживает внимания информация, подтверждающая, личную ответственность Сталина за этот кошмар. В конце 1937 г. некий К.А. Павлов заменил Е.П. Берзина на посту начальника известных до тех пор своими относительно гуманными порядками Колымских лагерей в Северо-Восточной Сибири, где занимаются золотодобычей. Вскоре после этого несколько местных должностных лиц направили Сталину телеграмму, в которой критиковали установленный Павловым кровавый порядок. На это Сталин ответил письмом, опубликованном 17 января 1938 г. в газете «Советская Колыма». Он отверг протест, назвав его «демагогическим и необоснованным»^11б.

О .ц-

чп-под:

«« ■

Зачем нужно было выбивать признания?

Причины, побудившие придать террору инквизиторский характер, остаются неясными. Но почему людей, отобранных для исполнения ролей в связанных с чисткой процессах, вынуждали признавать свою вину, никакой тайны нет: это диктовалось самим характером процессов как полшических инсценировок. Другой вопрос, зачем вынуждали сознаваться миллионы других арестованных ценой не только их неописуемых страданий, но и бесчисленных часов, которые затрачивали на принуждение и пытки следователи? Подписанные арестованными протоколы гласности никогда не предавались. Они отправлялись в архивы НКВД с грифом «Хранить вечно». Для какой цели? Признания, как мы только что видели, были одним из основных механизмов процесса террора. Выбиваемые из арестованных, они приводили к еще более многочисленным арестам. Но это не является исчерпывающим ответом на наш вопрос и не объясняет, почему такие признания требовались от высокопоставленных лиц, с которыми Сталин или сам лично был знаком, или знал о них. Зачем нужны были эти признания?

Ответ следует искать в самом Сталине. К середине 1937 г. он стал абсолютным воплощением режима. В стране больше не осталось никакой влиятельной группы или инстанции, которая могла бы ограничить его власть или противостоять его диктату. Тех немногих, кто пытался поднять свой голос против террора или опротестовывать конкретные аресты, уничтожали, а порой, как это было в случае с Крупской, принуждали к молчанию.

Наиболее вероятной причиной, вынуждавшей выбивать признания, были настоятельные требования Сталина. Но тогда возникает вопрос: зачем они были нужны ему? Он нуждался в них, это совершенно очевидно. Сталин не просто внимательно следил за допросами арестованных видных деятелей. Если кто-нибудь из них отказывался подписать протокол допроса, Сталин, казалось, обнаруживал беспокойство, терял сон. Одно из таких дел было связано с арестованным, но отказавшимся сознаться свояком Сталина Реденсом. Сталин организовал жене Реденса, Анне Аллилуевой, свидание с ним в Лефортове, пообещав освободить Реденса и обеспечить безопасность его жене и троим детям, если только он признает себя виновным в контрреволюционной деятельности. Попытавшись убедить Аллилуеву в том, что Сталину ни в чем доверять нельзя, Реденс попросил дежурного офицера увести ее¹¹⁷

Сталин верил, что и партия, и общество наводнены людьми, враждебными революции и ему — ее вождю, но что они скрывают свою враждебность под внешней лояльностью к советской власти и коммунистической партии и преданностью ему, Сталину, лично. Говоря о Сталине в ту пору его жизни, Хрущев заметил: «Везде и всюду он видел “врагов”, “двурушников”, “шпионов”»¹¹⁸.

Сталин располагал достаточно убедительными свидетельствами своей непопулярности в большевистских кругах — особенно среди старых большевиков, и не только среди них. Более того, люди, пренебрежительно относившиеся к нему и его трудам, полагали себя хорошими большевиками и благонамеренными советскими гражданами. Вынести этого Сталин не мог, поскольку он непоколебимо верил в себя как в блестящего революционного вождя и мыслителя. Жить, зная о таких антисталинских настроениях, Сталин мог лишь в одном случае: он должен был подозревать, что, декларируя свою лояльность к большевикам и советской власти, эти люди на самом деле плетут заговор против дела партии. Именно поэтому они выступают против него как против гениального вождя. Они против него из-за того вклада эпохальной значимости, который он уже сделал и сделает еще, обеспечивая прогресс Советской России внутри страны и развитие революции за рубежом.

Но быть абсолютно уверенным в антипартийных, антисоветских и контрреволюционных мотивациях антисталинцев, утверждавших, что они преданы и ему, и партии (а многие из них были действительно преданы ему), Сталин мог, лишь добившись от них признаний в двуличии, контрреволюционной враждебности, которые скрывались за маской веры в революцию. Он смог бы прослыть Великим Сталиным лишь в том случае, если они с самого начала были двурушниками. Их признания нужны были Сталину для упрочения существовавшего в его глубоком сознании культа своей личности. Такие признания позволяли ему спокойно жить, даже сознавая свою непопулярность у некоторых представителей собственного политического класса. С точки зрения Сталина, они служили подтверждением того, что всеми теми, кто преуменьшает его заслуги и относится к нему враждебно, двигает ненависть к революционному строю и народу, для которого он стал подлинным вождем. Подтверждение «Хранить вечно нужно было ради пользы любых сомневающихся, которые могли бы появиться в будущем».

Сталин вряд ли мог рассчитывать на поклонение себе как идолу со стороны раскулаченных крестьян, трудившихся на холодных просторах Севера, или со стороны выживших представителей старого режима, которые могли оказаться полезными советскому государству, будучи русскими патриотами. Не мог он рассчитывать и на преклонение перед собой зарубежных государственных деятелей, с которыми имел дело и которые считали его прежде всего лишенным фантазии человеком, «реалистом», что его мало волновало. Не надеясь на восхищение с их стороны, он не нуждался в том, чтобы подозревать их в каком-либо ином двуличии, чем сознательное, прагматическое двуличие, сопутствующее государственной деятельности.

По собственному определению Сталина — а оно теперь стало официальным, — партия сторонников была партией Ленина — Сталина. Он считал, что обладает правом требовать от членов такой партии безоговорочной верности и благоговейного уважения. Именно в силу всего этого над ними и нависла величайшая опасность быть обвиненными в двурушничестве.

На этом этапе нашего путешествия по сталинской России 30-х годов уместно вспомнить роман Джозефа Конрада «Сердце тьмы», главный герой которого, капитан Марло, поднимаясь вверх по великой реке, ведущей в глубь Африки, пришел к выводу, что истинное сердце тьмы находится в груди злодея.

¹ См., например: Отрадин Н. Попутные заметки // «Новое русское слово». 11 октября 1975 г. В конце 30-х годов Отрадин работал на заводе в одном небольшом райцентре в верхнем Поволжье. Он вспоминает, что «террор шел наверху», а внизу только распространялись слухи — и ни на заводе, ни в поселке никто не пострадал.

²СпургепкоРеСго С. Метопя. РТУ., 1982. Р. 37. у,, .

³ В ГПУ — «Бюллетень оппозиции». № бО-б 1. Декабрь 1937 г. С. 20.

'Н4‘Н'

⁴КаминскаяД. Записки адвоката. Нью-Йорк, 1984. С. 14.

⁵ЕЬгепЬиг&1. Рояс-УГагУеагя, 1945-1954. С1еуе1апс1 апс1 Ы.У., 19б7 Р. 277

⁶ШатуновскаяЛ.Жизнь в Кремле... С. 109-111.

⁷Палетика Н.П. Виденное и пережитое. Иерусалим, 1982. С. 416.

■ :и:г *

⁸ЕЫсЪегМ. Му Бщея т Кияя1а... Р. 205. ,у

⁹АпЮпои-ОихеуепкоА.ТЪеТипе о! 5са1т... N.4., 1981. Р. 115.

¹⁰ЕЬгепЬищ I. Метоця: 1921-1941-С1еуе1апс1, 19б4. Р. 426-427; МеЫоеЫеи Роу А. Бес Нысогу _[ис1§е. 1971. Р. 290-291. Когда поезд, в котором Эренбург с женой ехали в 1938 г. в Западную Европу, пересек границу, он обнял жену и сказал: «Ну, теперь мы спасены». Эренбург рассказал об этом группе молодых писателей в 1961 г. Среди писателей был впоследствии эмигрировавший А. Гладилин, который поместил рассказ об этом эпизоде в «Новом русском слове* (2б ноября 1980 г.).

¹¹ВеденинА.Я. Годы и люди. М., 19б4. С. 5$.

¹²ВескЕ., СосИп 'V. Кияя|ап Риг^е апб СЬе ЕхсгасПоп оГ СопГеяяюп. НУ, 1951. Р 223. Годин — псевдоним арестованного в 1938 г. профессора Киевского университета К.Ф. Штеппы; Бек — псевдоним немецкого ученого, с которым Штеппа сидел в одной камере. Оба были отправлены в лагеря.

¹³Мес/иеВев Роу А. Бес ШяСогу )|ис18е... Р. 296. В данном случае источник информации — переживший заключение в лагере П. Шабалкин. Шабалкину рассказал об этом в лагере другой заключенный, бывший сотрудник личной охраны Сталина, который часто видел приходившего к Сталину и уходившего Ежова.

¹⁴ Доклад на XX съезде КПСС. ЮггиясЬеу КететЪегя... Р. 584; Мес1иес1еи Роу А. Бес Шясогу _1ис18е... Р. 295-296.

¹⁵ Там же.. Р. МейиеЫеиКоуА. Бес Н1ясогу_[ис1§е.. Р. 295-296.

¹⁶Петров Ю.П. Партийное строительство в Советской армии и флоте. Деятельность КПСС по созда

нию и укреплению политорганов, партийных и комсомольских организаций в вооруженных силах (1918-1961). М„ 1964. С. 300. Гы-Н^-

¹⁷МеВиеЫеиРоуА. Бес Нсяюгу^Вве... Р. 210.

¹⁸Миронов Н.Р. Восстановление и развитие ленинских принципов социалистической законности (1953-1963) // «Вопросы истории КПСС». 1964. №2. С. 19.

гин

¹⁹ Михаил Кольцов, каким он был. М., 1965. С. 71. О документе и пометках стало известно от брата Кольцова художника-карикатурисга Бориса Ефимова, которому Кольцов все рассказал.

²⁰МеЫоеЫеи Роу А. Бес Нсясогу^с^е... Р. 292.

еи.

ГК

Примечания

1 ' Л

²¹ «Двадцатый век». 1977. № 2. С. 75.

²² Михаил Кольцов... С. 71

²³Мес1иес1еи Роу А. Бес БИ5Согу_[ис1§е.. Р. 291 -

²⁴ Михаил Кольцов... С. 70.

²⁵ Там же. С. 66.

²⁶ 7]флсак.Г.АЯн Рудзутак. М., 1963-С. 94-95.

²⁷Толмачев А. Калинин. М, 1963. С. 226-227-.Блинов А. Иван Акулов. М., 1967 С. 76-77.

²⁸МеЫоеЫеи Роу А. Бес НсяСогу^Взе... Р. 309.

²⁹ Выступление 3. Сердюка. XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза, 17-31 октября 1961 г.М, 1962. III. С. 152.

³⁰ КЬгиясЬеу КететЪегя... Р. 108. Когда Хрущев сообщил об этом Сталину, тот заметил: «Они и против меня собирают материалы».

³¹Надежда Мандельштам. Воспоминания. №У, 1970. С. 115. и-'1

³²ТрифоновЮ. Отблеск костра. М., 1966. С. 25-27. 52. Покойный автор был сыном Валентина Трифонова.

³³ЛаппоД. Верный сын партии // «Правда», 18 сентября 1964 г.

³⁴ Уеагя ОН Му Ше. Тйе Метою;; оГ Оепега1 оГ 1Пе 8оу|е| Агшу А.У. СогЬаюу. М.У., 1964. Р. 104-109-

³⁵Спрогенко Р Метоп,¹) , Р 115-116.

³⁶Мейиейеи Коу А. Бес Н1зСогу.|ис18^с- Е 215-216.

³⁷НикулинЛ. Мертвая зыбь. М., 1966. С. 368.

³⁸Мейиейеи Коу А. Бес НКсогу_)ис1{;е. Р 199 кг'!

³⁹МсЫеа1 ЯоЬеП Н Впс1е оГ (Не Кеуо1иСюп: Кгирзкауа апОБешп. Апп АгЬог, 1972. Р. 287.

⁴⁰К1ехто1а А.М. ТЬе Бису ю Оепоипсе 1п Мизсоуйс Кизыа // «ТЬе 51аУ1с Кеу1еш». ОесешЬег 1972. № 4. Р. 771,799-

^4:№а11асе 5хг йогхаШ МасКепххе. Кизыа. БопОоп, 1912. Р. 384-385.

⁴² Статья В.М. Шапко в журнале «Вопросы истории КПСС». Январь 1963. № 1. С. 74.

⁴³ О наказаниях за ложные доносы. «Собрание узаконений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства». № 77. 24 декабря 1921 г. С. 787

⁴⁴Кононенко В. Павлик Морозов. Правда и вымысел // «Комсомольская правда». 5 апреля 1989 г.

⁴⁵ «Презренные двурушники» //«Правда». 15 августа 193бг.

⁴⁶ «Партийные и непартийные большевики» // «Правда». 9 сентября 1936 г.

⁴⁷ Передовая статья в журнале «Партийное строительство». 15 января 1937 г. № 2. С. 15. Курсив мой

(Р. Такер). •

⁴⁸Мейиейеи Коу А. БеС Нисогу^бве... Р. 236.

⁴⁹Краснов-ЛевитинА.Лхлхне годы. Париж, 1977. С. 315, Т11еМето1г5оГ1уапоУ-Ка2ишп|к. Бопбоп, 1965-Р. 209 Статья Вышинского была опубликована в журнале «Большевик», 15 мая 1937 г. № 10.

⁵⁰Р)'бенов Р. Формы маскировки троцкистских и иных двурушников // «Партийное строительство». 1 августа 1937 г. № 15. С. 27

⁵¹КаминскаяД. Записки адвоката... С. 17.

⁵²Винок)'ров П. Некоторые методы вражеской работы в печати и наши задачи // «Большевик». 15 августа 1937 г. № 16 (в разных местах).

⁵³Гинзбург Е. Крутой маршрут... С. 110-115.

⁵⁴№оИп5., 51и$$ег КоЬеп 5.ТЬсЗоуссс Зесгес РоИсе. И.У., 1957. Р. 185.

⁵⁵Белинкова Н. Холодный смех // «Новое русское слово». 29 мая 1979 г.

⁵⁶КптШг)’ЧРаНег С. 1п8са11п’5 Зесгес Зепчсе. И.У, 1957. Р. 185.

⁵⁷Веек В., Сойхн\Х'.КиьыяпРис^е...Р. 42. V-

⁵⁸Елагин Ю. Укрощение искусств. Нью-Йорк, 1952. С. 164. ":■( г..

⁵⁹ «Бюллетень оппозиции»... Декабрь 1937 г. № 60-61. С. 20.

⁶⁰Краснов-Левитин А. Лихие годы... С. 319-320. .-Зш-

⁶¹ГинзбургЕ. Крутой маршрут... С. 115- •■■•к-.ч'.-Л

⁶²Краснов-Левитин А. Лихие годы.. С. 317. .-.лиг

^йз СаНпа. А Нийыап Зсогу. 5ап 01е{;о, №У, Бопбоп, 1984. Р 23.

⁶⁴Вахтой М. 8то1еп5к... Р. 234-236.

⁶⁵ ГоринскийМ. Пора омским большевикам заговорить полным голосом // «Правда». 29 сентября 1937 г.

⁶⁶ ВахтойМ. Зто1еп5к... Р. 2 32.

⁶⁷ «Партийное строительство». 15 июля 1937 г. N9 14. С. 55-56.

⁶⁸ ТЪе Ассияес). БопОоп, 1951 Р. 213. х т-’- '. нт*], 1Б„юЛ

⁶⁹ КЬгазсПеУ КететЬегв... Р. 114-115.

⁷⁰Мхсипоихс V. Мойсоу.' 01агу. Сагбеп Спу, 1ЧУ., 1980. Р. 28-29. «Если бы вы Только видели, каким стал Сталин, когда я ему это рассказал», — добавил Хрущев.

⁷¹Веек В, Сайт IV Киймап Ригуе Р 23 *

⁷²АиЮгкЬапои А. ЗсаПп ап<3 (Не ЗосчсС СоттишйС Рапу. МУ, 1959- Р. 221.

⁷³Веек В., Сойхп №. Ки5$1ап Риг^е... Р. 24.

¹⁴ В Наркоминделе, 1922-1939- Интервью с ЕА. Гнединым, «Память. Исторический сборник». М., 1981. № 5; Париж, 1982. С. 380. В кн.: «Катастрофа и второе рождение¹⁶ (Амстердам, 1977- С. 248-259) Гнедин пишет, что молодые карьеристы шли напролом, особенно добиваясь постов за границей.

⁷⁵Штеппа КФ. Волна массовых арестов в Советском Союзе (по личным воспоминаниям), гп5. по. 203, Вопб I. №со1аеУ5ку СоПесПоп, ТЪе Нооуег 1п5НгиГюп, 5гапГогс1, СаИГопна. Р. 4-5.

⁷⁶ВескР., СосНп МР Кизыап Рищс... Р. 206.

⁷⁷Вишневский В. У всех на устах — Сталин // «Правда». 23 октября 1937 г.

⁷⁸ «Правда». 19 декабря 1937 г.

⁷⁹ Там же. 17 января 1938 г.

⁸⁰ Там же. 19 января 1938 г.

⁸¹МсИеа1 КоЬеП И. ТЪе ЦеаБЮпв оГ 1Ье СР51Л апс1!Ье Сгеа! Риг^е // «5оу1е! ЗШсЦе.ч». ОсЮЬег 1971. № 2. Р. 184-185; Шет. 51а1т: Мап апё Ки1ег. 1ЧУ, 1988. Р. 210-211.

⁸² «Этим постановлением Сталин и его подручные стремились снять с себя вину за массовые репрессии и переложить ее на местные организации» // Очерки истории Коммунистической партии Азербайджана. Ред. М. Искандеров, Баку, 1963. С. 542.

⁸³Марягин Т. Постышев, М., 1965. С. 298.

⁸⁴ КуманевГ Но истина дороже //«Огонек». № 33- 15-21 августа 1989 г. С. 21. Давление заключалось в том, что в августе 1937 г. в Куйбышев послали члена Политбюро Андреева, чтобы тот дал Постыше-ву команду принять меры против «врагов».

⁸⁵ К падению Постышева. Из стенограмм»! пленума ЦК ВКП(б) // «Память», № 3-М., 1978; Париж, 1980. С. 403-405; см. также выше.- Куманев Г. Но истина дороже...

⁸⁶МейиейеиРоуА. Ье! ШаЮгуЗий^е... Р. 238-239-

⁸⁷Григулевич И.Р. История инквизиции, Х111-Х1Х вв. М., 1970. С. 117, 128. Возможно, некоторые приемы пыток эикавэдэшники почерпнули из вышедшего в Москве в 1936 г, переведенного с английского языка двухтомника Дж. Ллоренте (англ. изд. 1823) «Критическая история испанской инквизиции».

⁸⁸Миронов Н.Р. Воспоминание... С, 19- Очевидно, Сталин сделал это заявление в устной форме — его нет среди речей и выступлений, опубликованных при жизни Сталина.

⁸⁹Гинзбург Е. Крутой маршрут... С. 59- Еще до апреля практиковался также такой метод пыточного следствия, как водворение в «стоячий карцер». Человека запирали в боксе столь узком, что он мог только стоять, вытянув руки по швам. Гйнзбург рассказывает, что в таком карцере в Казани держали заключенного из соседней камеры.

⁹⁰ Доклад на XX съезде КПСС.

⁹¹Гинзбург Е. Крутой маршрут... С. 111; см. также; Веек Р., СосНп И7 Ки.тмап Ригус... Р. 40.

⁹² «Правда». 3 оетпбря 1937 г. Обычно заключенные отбывали срок в лагерях, а не в тюрьме.

⁹⁵ ТЪе МетоцеБ оПуапоу-Кагитшк... Р. 246, 153; Веек Г., СосНп И7 Ки.<,мап Рищс.. Р. 44-

⁹⁴ Иванова-Разумника арестовали 29 сентября 1937 г. Обвинение ему предъявили только 2 ноября после продолжительных допросов (77)с МетоНез о/1иапои-Кс<2иттк. Р. 273).

⁹⁵Гольдштейн П. Точка опоры... С. 58-59.

⁹⁶ВескР., СосНп ЦР Ки551ап Рище... Р 45- Подробнее Штеппа (Годин) пишет об этом в «Волне массовых арестов», гл, 6. С. 11. Штеппа лично сталкивался с такими «советчиками» в киевских тюрьмах. Специалист по истории церковной инквизиции отмечает, что «специально обученных провокаторов» помещали в камеры, где они уговаривали узников сознаваться (Григулевич И. История инквизиции... С. 122).

⁹⁷БойковМ. Люди советской тюрьмы. Буэнос-Айрес, 1957 11. С. 178, 221-225.

⁹⁸УаШгР. А СЫ1с1Ъоос1 т Рпвоп. ИУ, 1973- Р. 36,38,40. -‘У¹⁶

⁹⁹ВескР., СосНп Иу Ки551ап Риг^е... Р. 56.

^,00ТЬе Метойея оПуапоу-Кагиттк.. Р. 266-267. 4^г " ^5; ' ^г-

^10,1Ыё.Р. 305-306. '^Уи'

¹⁰² КЪги$ЬсЬеу КететЬегз... Р 582-583. .» ')1¹⁶. • пщ.-»¹⁶

¹⁰³СогЬаЮиА. Уеаг.чоГМу Ше... Р. 110-119, 151-152,

¹⁰⁴ ТЪеМетснгеБ оПуапоу-Кагитшк... Р, 248-251; СпцргепкоР. Метснгз... Р 99. О «-вольных ударах галошей» по мужским половым органам, которые практиковал в Лефортово полковник Сидоров, см.: Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ М., 1990. Т. 1. С. 120.

¹⁰⁵Гольдштейн П. Точка опоры... II. С. 48-49-

¹⁰⁶БойковМ. Люди... I. С. 173-188.

¹⁰⁷Веек Г., СосИп ХГ. Ки551ап Риг^е... Р. 122.

^10Н Мес&еЫео Коу'А, ЬеС ШзЮгу^с^е... Р 340; ХГегззЬещА. ТЬе Ассиьеё... Р. 313-

¹⁰⁹ Об армянском священнике см. Веек Г. стй СосИп ХГ Кияыап Риг§е... Р. 46, О том, как сообщникам называли уже арестованных лиц, см. также/«един Д. Катастрофа... С. 132—133-

¹¹⁰ ТЪе Мегткнгез оПуапоу-Кагитшк... Р. 284-286. «В НКВД имелись досье на всех сколько-нибудь значительных лиц, изобличавшие их как контрреволюционеров, шпионов и предателей» {Веек, СосИп. Ки551ап Риг^е... Р. 47).

¹¹¹ХГегззЬег^А. ТЬе Ассизеё... Р. 314-317; см. также: А Уеаг$ОГШу1лГе... Р- 1Ю.МеНиеИеиКоуА. Ье! Н15Югу]ис18е... Р. 340.

¹¹²Вескр_ш> СосИп X/. Ки551ап Риг§е... Р. 47,

¹¹³ВолкогоновД.В. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. Т. 1. М., 1989- С. 239-240.

¹¹⁴ Гинзбург Е. Крутой маршрут- С. 110-120.

¹¹⁵Краснов-Левитин А. Лихие годы.., С. 326.0 массовых расстрелах троцкистов в лагерях зимой 1937— 1938 г. см.: Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ Т. 2, М., 1990, С, 356-361.

^1,6МейиесГео Коу А. Ьег ШзюгуЗийде... р. 297 ,у

¹¹⁷АШопои-ОизеуепкоА. Т1теоГ$1аЦп... Р. 118. Как отмечалось выше, Реденс был расстрелян,

¹¹⁸ Доклад на XX съезде КПСС.

<‘уг-

Ш%ГГ‘

I,;-'

&|.-5

' У.:

.«ЛОЛ

*УД.4

Тоил; г :1’ Ши

> -и.-ятЛ' - ‘«*г-

«лл.хог.лд '.'V

'*Т^> •

,Г ::„ПГнъ

АЛ* **•«"'.А-

ОТМГ' ля.

,.д

т г*» :Г» I ;Г' <П'

л-лс; сЗгу лЬ ,?*-яглг">г Ни •**; .У' ¹⁷

Террор, шовинизм и внешняя политика

’

между Гитлером и Сталиным».

.1

,№х".г1.-

Ч ПЯ1 »мЯ

^; * Н. Мандельштам«Воспоминания»

■ГТ>:’

Приближалось 7 ноября 1937 г., и Россия готовилась отпраздновать двадцатую годовщину революции. Институт Маркса-Энгельса-Ленина опубликовал тезисы, в которых революция представала двадцатилетней эпической борьбой, завершающейся победой социализма, одержанной под руководством Сталина. Двадцать девятого октября на приеме в Кремле руководителей металлургической и угледобывающей отраслей промышленности Сталин упомянул о необходимости понимания собравшимися важности доверия народа. «Руководители приходят и уходят, а народ остается, — сказал он. — Только народ бессмертен. Все остальное — преходяще»¹⁷, Поскольку к тому времени действительно «ушло» немало руководителей, этот намек на террор не остался не замеченным некоторыми читателями «Правды».

Празднование годовщины состоялось в Большом театре вечером б ноября. На торжественном заседании присутствовали Сталин и члены Политбюро, а также избранная советская публика, лидеры зарубежных компартий и дипломатический корпус. За минувшие три года Сталин заметно постарел; лицо избороздили глубокие морщины, волосы поседели. Через несколько недель ему исполнялось пятьдесят восемь лет. Молотов произнес длинную речь, посвященную истории революции. В заключительной части он приветствовал Сталина, назвав его символом побед социализма. После перерыва был показан специально снятый к годовщине звуковой фильм «Ленин в Октябре».

Точнее было бы назвать ленту «Ленин-Сталин в Октябре», Так, в эпизоде в поезде, на котором в апреле 1917 г. Ленин возвращался из Финляндии в Петроград, он дает указание своему телохранителю, рабочему Василию, организовать встречу со Сталиным, а затем, как бы спохватившись, просит сообщить о своем приезде Крупской. На следующий день Ленин четыре часа беседует со Сталиным о положении в России. Они расстаются ночью, на прощание заключив друг друга в объятия. Если судить по фильму, то Сталин полностью контролирует революционную ситуацию. На состоявшемся 10-11 октября заседании Центрального Комитета Ленин в присутствии Сталина, Дзержинского, Свердлова и Урицкого (за исключением Сталина ни одного из них в 1937 г. в живых уже не было) страстно обличает Троцкого, Зиновьева и Каменева, назвав их штрейкбрехерами революции, а их поведение — «полной изменой». Когда Временное правительство замышляет обезглавить революцию, уничтожив ее вождей, то, если верить фильму, оно в качестве жертв намечает Ленина, Сталина, Дзержинского, Свердлова и Урицкого. Вызывающий отвращение наемный убийца, которому описывают внешность Ленина, спрашивает: «Еврей?». Ответ; «Нет». Быть может, зрителям подобным приемом напомнили национальность «штрейкбрехеров».

Ленин изображен в фильме суетливым человеком, своего рода профессором от революции, которому для достижения цели нужен гений-практик Истинным руководителем революции становится, согласно фильму, правая рука Ленина — Сталин. К концу фильма Ленин приходит в Смольный и садится на скамью, Лицо его прикрыто повязкой. Так он и сидит, пока за ним не заходит Сталин и не ведет его в неказистую комнату. Расхаживая по ней взад и вперед, Ленин и Сталин обсуждают планы. Троцкий не появляется. В момент начала восстания Сталин — на голову выше Ленина — стоит у карты, комментируя события. В финальной сцене, в которой Ленин появляется перед толпой в Смольном, чтобы объявить о победе, Сталин почтительно встает сзади, слева от него, без всякого сомнения являя собой вышедшего на первый план преемника Ильича — сильного, молчаливого человека, совершившего революцию ради Ленина, ради большевиков, ради истории,

Фильм был чистой фантазией об Октябре, каким хотел его видеть Сталин, Все добропорядочные советские граждане должны были, вспоминая это событие, видеть героями революции Сталина и Ленина, а Троцкого, Зиновьева и Каменева — ее злостными врагами, Судя по блестящим отзывам прессы, можно заключить, что фильм Сталину понравился. Единственным намеком на возможность того, что полностью он его все-таки не удовлетворил, можно считать указание Комитету по кинематорграфии улучшить фильм, включив в него эпизод захвата Зимнего дворца и ареста Временного правительства.

Второй темой, звучавшей в дни празднования годовщины, была история России. Она была изложена в новом школьном учебнике «Краткий курс истории СССР» (под редакцией А,В. Шестакова), появившемся в начале октября (тираж первого издания — пять миллионов экземпляров), Проиллюстрированная главным образом портретами вождей — от князя Олега, основавшего в X в. Киевскую Русь, до Сталина, возглавившего строительство социализма в ХХ-м, — книга характеризовала период с 1917 по 1937 г. как завершающий этап долгого похода обороняющейся от врагов России по историческому пути, ведущему от униженности к мировому лидерству и величию, обретенных под руководством Ленина-Сталина. Подспудно внушалась мысль, что, несмотря на революцию 1917 г., новая Советская Россия была органичным продолжением исторического пути России.

Треть 21б-страничной книги посвящалась первым векам истории России. В ней рассказывалось о подъеме Московии в XIV в. во времена Ивана Калиты и последующих «собирателей» русских земель, В одной из глав описывалось, как при Иване 111 Московия освободилась от татарского ига, объединила под своим началом соседние княжества, вопреки попыткам удельных князей пойти на союз с татарами и Литвой, как, наконец, покорила Новгород. Продолжение объединения и расширение государства «царем-самодержцем» Иваном Грозным стало темой другой главы. Вслед за Виппером Шестаков изображал Ивана Грозного героем русской истории, После первых поражений в войне с поляками и литовцами за побережье Балтики Грозный осознал, что крупные боярские роды повинны в предательстве, поступили на службу к врагам, и создал опричнину с целью разбить этих «царьков» и укрепить свое положение самодержца. Этим он «как бы заканчивал начатое Иваном Калитой собирание разрозненных отдельных княжеств в одно сильное государство»².

Заметное место в последней части учебника Шестакова заняла поднятая в фильме «Ленин в Октябре» тема «Ленина-Сталина». Когда Ленин после революции 1905 г. выехал за границу, указывалось в учебнике, Сталин остался в России.

Сначала, излагалось в учебнике, Ленин-Сталин, возглавив большевиков, привели их к победе в 1917 г., затем Ленин умер, пришел к руководству Сталин, коллективизация сопровождалась яростным сопротивлением кулачества, которое поддерживала клика предателей во главе с Бухариным и Рыковым, а выполнение пятилетнего плана обеспечило победу социализма. В страну внедрились фашистские шпионы, нашедшие активных помощников в лице Троцкого, Рыкова и их последователей, целью которых было реставрировать капитализм, отдать Украину немцам и Дальний Восток японцам и готовить поражение Советского Союза в случае войны-,

"Т.Т А-, ' он

Иосиф Грозный -

Учебник Шестакова вышел в свет в канун годовщины Октября. Сталин, несомненно, прочитал его, так как учебник был результатом им самим организованного конкурса. В учебнике прослеживалась параллель между противоборством Грозного с предателями, желавшими запродать Россию иностранным государствам, и якобы аналогичной политикой Сталина, Создается впечатление, что о грозном царе Сталин думал как о модели при проведении кампании террора. Косвенное подтверждение этого можно обнаружить в его неофициальной беседе 8 ноября в Кремле с членами Политбюро и несколькими другими лицами, в том числе с руководителем Коминтерна Димитровым. Импровизированная речь Сталина и его диалог с Димитровым опубликованы не были. Существует, однако, их запись, сделанная получившим на то разрешение одним человеком, который присутствовал во время беседы. Позже копия этой записи попала за рубеж⁴. Вот ее основное содержание.

Сегодня праздник, и у всех праздничное настроение, начал Сталин. Но он собирается говорить не о празднике, а о двадцатилетием существовании советской власти. На протяжении столетий Русь создавалась как государство для царя и землевладельцев, и в ней было много дурного, Но что такое государство? Цельный, единый территориально и экономически тесно связанный между собой организм. Самодержавное государство не обладало такой интеграцией, Владивосток был связан с центром не очень часто ходившими поездами. Теперь вся страна объединена, и не существует заброшенных окраин. Это колоссальное государство, тесно связанное экономически и политически, Оно способно запугать врага и держать его в страхе. Это государство для народа, Среди его равноправных наций самая советская и самая революционная — русская. Всякого, кто осмелится ослабить мощь СССР, мы будем считать врагом народа и уничтожим его.

Сталин продолжал: Троцкий, Радек, Бухарин, Рыков, Зиновьев, Каменев, Пятаков и другие были готовы прийти к власти любой ценой и договорились уступить Украину немцам; Ленинград, Баку, Закавказье и Кавказ, Туркменистан и Узбекистан — англичанам; Дальний Восток и Приморье — японцам; Крым, Черное море и Донбасс — французам. Их цель состояла в том, чтобы сохранить маленькое, экономически ослабленное государство в центре, а остальное отдать под протекторат названных иностранных государств. Сила народов СССР — в их экономическом и политическом единстве. Вот почему любого человека, даже бывшего вождя, члена партии, даже старого большевика, если он попытается на деле или даже в мыслях кусочек оторвать от СССР и этот кусочек подчинить какому-нибудь протекторату, мы будем уничтожать вместе с его родом физически, заметил Сталин.

Затем Сталин заговорил о себе и Ленине как о руководителях, которые никогда не закрывали дороги к власти способным и честным партийцам. Государственный аппарат и управление народами — это не дело философских кружков, изучающих Платона и Аристотеля, продолжал он. Сталин предложил тост за строителей нового советского государства, закончив его словами: «За уничтожение изменников и их подлого рода!».

Отвечая на тост, Димитров вспомнил, что он осознал величие Ленина, когда сидел в немецкой тюрьме. После смерти Ленина имя товарища Сталина неразрывно связано с Лениным, Сталин сменил Ленина, и это на благо борьбы человечества за светлое будущее. Затем он предложил тост за здоровье Сталина.

Товарищ Димитров, ответил Сталин, неправ даже в маркистской методологии, Личности всегда появляются, если дело, которое их выдвинуло, не гиблое. Личности появляются и уходят, но народ остается всегда.

Продолжая, Сталин спросил: в чем состояла главная ошибка оппозиционеров? Она заключалась в том, что они все вопросы пытались решать не так, как этого хочет середняцкая масса — костяк партии, а путем получения большинства голосов в ЦК. После смерти Ленина Каменев, Зиновьев и Бухарин объединили силы, Троцкий был известен, но большевиком он не был, он пришел к большевикам со своей программой перманентной революции. Многие говорили, что республика — это Ленин и Троцкий, Он, Троцкий, был хорошим оратором. Затем все знаменитые личности — Троцкий, Бухарин, Рыков, Томский, Зиновьев, Пятаков и Бог знает еще кто — объединили силы; прибавьте к этому и Надежду Константиновну, всегда поддерживавшую этих «левых» коммунистов, Что касается меня, Сталина, то они знали меня, но не так, как Троцкого, — будьте мужественными и не приписывайте того, чего не было. Есть люди трусливые в политике, что нельзя смешивать с физической трусостью, Бывают люди тщедушные, боятся снарядов, ползают по земле, но они храбры в политике. Не бойтесь смотреть правде в глаза. Кто был известен — это Троцкий, Каменев, Зиновьев, Томский, Бухарин, Рыков. А кто у нас был? Ну, я вел в Центральном Комитете организационную работу. Ну, что я был в сравнении с Ильичем? Замухрышка. Были товарищи Молотов, Калинин, Каганович, Ворошилов — все это были люди неизвестные. Ленин был орлом, а это были цыплята — дунет на них орел, и цыплята разбегутся,

Какими же путями мы победили эту группу людей? Это получилось потому, что этого хотела сама партия, и она сама сделала этот выбор. Товарищ Димитров, мы с вами друзья, и я не хочу вас обидеть, но вы неправы, говоря так обо мне. Дело в том, что оппозиционеры не считались с партией, особенно с ее середняцкой массой, это костяк партии, и он умеет ценить людей за дело, а эти знаменитые личности умели только произносить речи. По сравнению с их ораторскими талантами я плохой оратор. Очевидно, у нас в партии есть люди, которые голосуют практически, не как бараны, и нутром своим чувствуют и проводят своих молодых лидеров, которые в ходе работы развертывают свои таланты и уменье. И в этот-то момент эти вновь выдвинутые лидеры напрягают все свои силы, чтобы оправдать то доверие, которое оказали им партия, народ, Их доверие нельзя обмануть. Боязнь подвести многих из нас заставляла работать по-другому, учиться работать у массы, у середняков, И мы доверие массы оправдали.

Когда есть у людей накопленный опыт, когда армия и страна имеют хорошо подготовленные офицерские кадры, они дают хорошие результаты в своей работе, Если генералы, которые ими руководят, плохи и армия несет потери, то офицеры сбрасывают генералов. Личности в истории появляются и уходят, народ остается, и он никогда не ошибается. Если бы у нас не было костяка в партии, этой основы основ, то эти «известные» фигуры могли бы победить. Не в личности дело. Очень трудно сказать, кто меня воспитал? Вы меня или я вас? Вы скажете: я — выдающийся человек, но это неверно. Страх благородный, не провалиться в оказанном тебе массами и народом доверии, в борьбе с такими фигурами — вот что решало, боязнь провалиться, и мы вышли в лидеры. Товарищи Молотов, Ворошилов, Калинин, Каганович, Микоян и другие работали напряженно. Выпьем же за середняка, за офицерский состав хозяйственного, партийного, военного дела, за те массы людей, которые несут опыт в себе и выдвигают на работу даже замухрышек! Умейте видеть и ценить середняков офицерского состава.

Троцкий считал, что вопросы войны и победы решает не середняк, а отборные генштабисты. Но они ушли к Каледину, Деникину, Врангелю и Колчаку, а у нас остались унтер-офицерские кадры и прапорщики, которые имеют громадный опыт хозяйственного и военного строительства. Выпьем за партию, которая является сосудом мудрости, за здоровье середняка во всех областях народного хозяйства и военного дела!

Тут в беседу вступил Димитров, Он сказал, что теперь ему стало ясно, что без костяка дело не выйдет. Но этот костяк не создался бы за столь короткое время, если бы товарищ Сталин не работал над этим вопросом, Сталин ответил, что в 1927 г. за линию Центрального Комитета проголосовало 720 тыс. партийцев. Они составили тот основной костяк, который проголосовал за нас — замухрышек, От четырех до шести тысяч человек проголосовало за Троцкого и 20 тыс, воздержалось. Партийное офицерство создается только тогда, когда по-настоящему им руководишь, воспитываешь, обобщаешь опыт,

В заключение Сталин сказал, что Плеханов был замечательным человеком. Его труды Ленин знал назубок. Он — талант, ученый. Ленин учился на его трудах и считался его учеником. Если нет партийных кадров, партийного офицерства — ничего не сделаешь, какие бы идеальные предложения ни делали бы генералы; даже на войне, если нет хорошо подготовленных кадров, на которые можно опереться, ничего не выйдет. Костяк партии, народные массы сами сделают правильный выбор. Но имейте в виду, что середняк у нас все еще не отмечен, его еще мы по-настоящему не знаем. Всякий руководитель должен иметь благородный страх не провалиться на работе, тогда будет сохранено доверие, оказанное тебе народом.

Так кончился монолог единственного человека в России, который обладал реальной свободой слова. Сам стиль монолога (а я попытался его сохранить. —Р.Т.) высвечивал внутренний мир Сталина. Он был обеспокоен своим собственным, далеко не блестящим «середняцким» партийным прошлым, с которым он мог примириться только изображая свои отношения с Лениным наподобие отношений самого Ленина с «генералом» Плехановым, т. е. как отношения деятеля, сумевшего осуществить на практике то, что у Ленина было задумано как цель. (К этому, естественно, сводилась идея фильма «Ленин в Октябре»,)

Подобный ход рассуждений доказывал, что Сталин, а не знаменитые ораторы был избран в качестве лидера середняцкой массой партии и как таковой стал законным победителем в борьбе за место Ленина. Для этого он, однако, должен был вытравить из памяти, что в 1927 г, 720-тысячный «костяк» партии проголосовал за руководящую группу, в которую, кроме Сталина, входили его враги — Рыков, Бухарин и Томский, и что большинство партийцев, составившие эти 720 тыс. (или многие из них), уже стали (или вскоре должны были стать) жертвами террора.

Изображая себя вождем костяка, Сталин устанавливал связь между своей ролью преемника Ленина в истории партии и современным Иваном Грозным в истории России. Прославившиеся своим ораторским искусством знаменитые большевики уподоблялись знатным боярам прошлого. И они, как и те, стали предателями, вступив в сговор с иностранными врагами России. Подобно Грозному, Сталин выступил вместе со средними и низшими слоями против предательства бояр.

В этом отношении весьма показателен неоднократно повторявшийся Сталиным рефрен об истреблении предателей «как рода». В политическом словаре большевизма понятия «род» не существовало. Но из книг Сталин знал, что Иван Грозный, расправляясь с боярином, которого он посчитал своим врагом, обычно уничтожал всю его семью и челядь, иными словами, его род. Вот почему, когда жертвой террора оказывался высокопоставленный большевик, его участь делили и его семья, и его политическое окружение, Жен таких чиновников если не расстреливали, то ссылали в специальные концлагеря «для членов семей изменников родины», а маленьких детей отправляли в особые детские дома, а оттуда — когда они взрослели — в лагеря.

В тот вечер произносил монолог Иосиф Грозный. Из его слов следовало, что он, замухрышка, стал лидером по праву, поскольку завоевал доверие костяка партии, а потерпевшие во внутрипартийной борьбе поражение знаменитые ораторы пытались распродать по частям Советскую Россию иностранным державам. Подобно Грозному из учебника Шестакова, Сталин сохранил Россию как единый государственный организм, защищая ее от происков высокопоставленных предателей, вступивших в сговор с враждебными зарубежными правительствами. В разгар развязанного им террора, зная о чудовищных преступлениях, творимых по его приказам приближенными к нему людьми, Сталин, должно быть, чувствовал себя героем истории революции и истории России, и эти два понятия сливались в его сознании.

.. <.А. !. с: ■

Террор в республиках

В своей импровизированной речи 8 ноября Сталин назвал русских самым советским, самым революционным народом страны. Этим заявлением (да и всей своей речью) он, по-видимому, хотел подчеркнуть факт превращения Советского Союза в единую и неделимую Россию, неуязвимую для враждебного внешнего мира, сокрушающую всех изменников и их политические кланы.

Новая сталинская Конституция заложила юридические основы для формирования в высшей степени централизованной структуры. Она лишила союзные республики права иметь собственные гражданские и уголовные кодексы, свое юридическое законодательство. Она предоставила союзным наркоматам юрисдикцию над внешней политикой, обороной, внешней торговлей, железнодорожным и водным транспортом, связью, а также над тяжелой и оборонной отраслями промышленности во всей стране, Гибридные образования — «союзно-республиканские» наркоматы, в которых республиканские компоненты были не чем иным, как представительствами находящихся в Москве соответствующих союзных наркоматов, — руководили пищевой, легкой, лесной промышленностью, сельским хозяйством, совхозами, юстицией, финансами, внутренней торговлей и внутренними делами, здравоохранением, В ведении автономных республиканских наркоматов оставались лишь просвещение, местная промышленность, коммунальное хозяйство и социальное обеспечение. Хотя в этом отношении Российская Федерация оказалась не в лучшем положении, чем Украина, Белоруссия, три закавказские и пять среднеазиатских республик, но все-таки ее столицей была Москва. Таким образом, во всем, кроме названия, центральное правительство было имперским правительством.

Когда 8 ноября 1937 г. Сталин неофициально беседовал в Кремле, чистке подвергалось национальное руководство отдаленных республик под аккомпанемент необоснованных обвинений в заговорах, направленных на отрыв этих республик от Союза, в «буржуазном национализме» и «националистическо-террористической» деятельности. Очень часто места репрессированных нерусских занимали этнические русские.

Две самые западные союзные республики — Украина и Белоруссия — лишились не только своей столичной и провинциальной политической элиты, но также многих ученых, писателей и художников, не говоря уже о рядовых гражданах. В середине 1937 г. после перевода Постышева в Куйбышев, террор на Украине набрал полную силу. Только одних членов Компартии Украины было арестовано в 1937 г. более 150 тыс.⁵ Первый секретарь украинской компартии, поляк по национальности, Косиор был перед арестом переведен на высокий правительственный пост в Москву. В вихре террора в середине 1937 г. исчезли все члены Политбюро — С. Косиор, Н. Гйкало, П. Любченко, В. Затонский, С. Кудрявцев, М. Хатаевич, Н. Попов. Уцелел лишь Петровский, назначенный директором московского Музея революции.

В промежуток между поездкой Молотова по делам чистки в Киев, предпринятой в августе 1937 г., и приездом зуда Хрущева в январе 1938 г. в качестве первого секретаря республики, украинская элита была почти уничтожена. Украинский коммунистический лидер Влас Чубарь, ставший в середине 30-х годов членом Политбюро, был в 1938 г., незадолго до ареста и гибели, переведен на незначительный пост в провинцию. Он был подавлен, поскольку не мог поверить, что его лучшие друзья — шпионы и предатели⁶.

Не менее жестоким был террор в Белоруссии. Во время проводившейся в 1935-1936 гг. кампании по проверке и обмену партийных документов из партии была исключена половина белорусских коммунистов на основании обвинений, выдвинутых Маленковым и Ежовым, которые утверждали, что в республике действует разветвленное антисоветское подполье. Когда в 1937 г. на пленуме Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии премьер Белоруссии Николай Голодед усомнился в подобных обвинениях, то был арестован. После состоявшейся в это время поездки в Минск Маленкова исчезли секретари Центрального Комитета, наркомы, руководители местных партийных и государственных органов, многие представители творческой интеллигенции⁷ Первый секретарь республиканской партийной организации Василий Шарангович руководил кампанией террора, пока в середине 1937 г. не был сам арестован, а затем проходил как обвиняемый на третьем московском процессе. В 1937 г. покончил самоубийством председатель ЦИК БССР А.Г. Червяков, а все те, кто активно участвовал в 20-е годы в создании республики, были арестованы. На смену всем им пришли главным образом русские, в том числе назначенный председателем СНК БССР В.В. Киселев и возглавивший республиканское НКВД А.А. Наседкин⁸.

Перед тем как расстрелять или отправить в лагерь — а такова была судьба почти всех арестованных белорусов, — их заставляли (если это требовалось, то и под пытками) подписать ложные признания в предательстве. Так, старого большевика Любовича, заместителя председателя СНК и руководителя белорусского Госплана (в 1917 г. он был заместителем наркома связи в правительстве Ленина), кто-то видел в 1938 г. в минской Центральной тюрьме лежавшим на полу и кричавшим «Мама!» под ударами избивавших его резиновыми дубинками сотрудников НКВД⁹.

Большой чисткой в Закавказье руководил действовавший по указанию Сталина Берия. В период тихого террора 1935-1936 гг. в Грузии было изгнано из партии около 13 тыс. человек, т, е. четверть партийной организации республики. В 1937-1938 гг. наступил черед грузинской высшей номенклатуры. Сколь велики были понесенные ею потери, можно судить хотя бы по тому, что из 644 делегатов состоявшегося в мае 1937 г. республиканского партсъезда впоследствии было арестовано, а затем расстреляно или отправлено в лагеря 425 человек. В их числе оказалось 19 из 27 грузинских делегатов злосчастного XVII партсъезда в Москве¹⁰.

Из многих ставших жертвами грузинских большевиков назовем Енукидзе (о его казни было сообщено в конце 1937 г.); бывшего секретаря ЦК Компартии Грузии и основателя республики Орахелашвили; давнего грузинского оппонента Сталина Буду Мдивани; брата первой жены-грузинки Сталина Алексея Сванидзе, обвиненного в том, что он — агент германской разведки; брата Орджоникидзе Папулия. Одним из выживших, несмотря на усилия Берии покончить с ним, обвинив его в своей незадолго до этого выпущенной книге о первом этапе закавказского большевизма в неуважении к Сталину, оказался Филипп Махарадзе, занимавший пост председателя ЦИК республики¹¹. По каким-то причинам Сталин пощадил его,

Нигде жертвы не подвергались более жестокому обращению, чем в Грузии. Орахелашвили в присутствии жены, которую заставили смотреть на это, выдавили глаза и прорвали барабанные перепонки. По указанию Берии Нестор Ла-коба, пользовавшийся популярностью партийный руководитель Абхазии, был в 1936 г, отравлен и с почестями похоронен. Но в 1937 г. его труп эксгумировали и посмертно казнили как врага народа. Затем замучили до смерти его вдову. Пытками, порой в присутствии 14-летнего сына, ее пытались вынудить опорочить Нестора, подписав письмо о том, «как Лакоба продал Абхазию Турции». Ей сказали, что, откажись она сделать это, убьют ее сына. Его и трех его друзей сослали в лагерь. Когда же позже они написали Берии письмо с просьбой освободить их для продолжения учебы, то он приказал вернуть их всех в Тбилиси и расстрелять¹².

В Армении пик террора пришелся на сентябрь 1937 г,, когда в Ереван прибыли Маленков, Берия и Микоян в сопровождении отряда сотрудников НКВД. Они должны были участвовать в работе пленума Центрального Комитета Армении. Месяцем позже только в одном Ереване было арестовано более тысячи человек¹³.

Некоторых видных армянских коммунистов, в том числе Ханчияна и председателя СНК Армянской ССР Тер-Габриэляна (его после допроса под пытками выбросили из окна, и он погиб), обвинили в создании подпольной организации, имевшей целью установить в Армении буржуазно-националистический режим. Среди многих тысяч жертв оказались армянские старые большевики и занимавшие руководящие посты партийцы второго поколения, Армянские тюрьмы были настолько переполнены, что под места заключения пришлось использовать подвалы правительственных зданий. Из девяти членов бюро Компартии Армении на свободе осталось двое. В апреле 1938 г. в состав горкома партии в Ереване не вошел ни один из его 56 членов, избранных в начале 1937 г. Девять новых членов горкома были русскими. Позже русский сменил армянина на посту начальника республиканского НКВД¹⁴,

В Баку, столице Советского Азербайджана, пост первого секретаря партии занимал давний сообщник Берии Мир Джафар Багиров, некогда возглавлявший закавказское ЧК. Свою роль уполномоченного Сталина по чистке в этой в основном мусульманской республике он выполнял с чрезвычайной жестокостью, применял для выколачивания признаний страшные пытки и пользовался любой возможностью, как и Берия, для уничтожения в ходе террора своих личных врагов. Он и его помощники спровоцировали поток клеветнических заявлений, число которых достигло многих тысяч. В одном районе Баку в партком поступило 600 таких доносов, в результате чего здесь вряд ли остался хотя бы один неоклеветанный коммунист. Редакторы газет на совещаниях спрашивали своих сотрудников: «У кого есть разоблачительные материалы? Газета не может выйти без них». Люди, руководившие Советским Азербайджаном в первые годы после революции, были арестованы по сфабрикованным обвинениям в буржуазном национализме, шпионаже в пользу Турции и желании отторгнуть Азербайджан от Советской России. Врагами народа были объявлены уже скончавшиеся первый глава правительства Советского Азербайджана Нариман Нариманов и первый председатель ЦИК республики Агамали-оглы, имена которых до этого высоко чтились. Вместе с тысячами других погибло большинство национальных руководителей — старых большевиков и партийцев второго поколения¹⁵.

Шквал террора обрушился и на Среднюю Азию. В одной из республик этого региона — Узбекистане — список жертв возглавили две хорошо известные фигуры — первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Акмаль Икрамов и узбекский председатель СНК Файзула Ходжаев. Оба были еще относительно молоды (в 1937 г. Икрамову должно было исполниться сорок, а Ходжаев только что перешагнул этот рубеж), оба принадлежали к ленинской формации представителей малых народов. Оба они поднялись на высокие посты при Сталине в начале 30-х годов. Подобно многим своим современникам, Икрамов и Ходжаев были противниками местного национализма, в разжигании которого их теперь обвинили. Будучи арестованным по личному приказу Сталина после того, как он выступил со своего рода протестом против набиравшей силу чистки (это выступление опубликовано не было)¹⁶, Икрамов в 1938 г. был заменен новым деятелем по фамилии Юсупов. Аналогичным образом складывалась обстановка в Таджикистане, Туркмении, Киргизии и Казахстане. Руководителей — уроженцев здешних мест — арестовывали по обвинениям в том, что они буржуазнонационалистические шпионы, вступившие в заговор с целью отторжения этих республик от Советского Союза и превращения их в колонии иностранных государств. Арест каждого руководителя сопровождался задержанием большого числа менее ответственных работников.

В 20-е годы многие районы, входившие в состав союзных республик и населенные небольшими по численности национальными меньшинствами, получили статус автономных областей и республик, в которых изучали, наряду с русским, местные языки и пользовались ими. Теперь и их элиты пали жертвой обвинений в шпионаже и вредительстве, замешанных на буржуазном национализме. Так, руководители Карельской автономной республики, расположенной вдоль границы РСФСР с Финляндией, якобы хотели уступить Карелию «финским фашистам». Другой пример — основанная в начале 30-х годов Еврейская автономная область (Биробиджан). Расположена она в суровом регионе советского Дальнего Востока на границе с Маньчжурией. В 1936 г. в ней проживало 64 тыс. человек, в том числе 19 тыс. евреев. Официальным языком вместе с русским был идиш. В 1937 г. в ряду многих жертвами террора стали председатель облисполкома Йозеф Либерберг и секретарь областной партийной организации М. Хавкин. Их обвинили в том, что они или «замаскировавшиеся троцкистские националисты», или «японские шпионы». В числе рядовых жертв оказались многие из тех 1400 евреев, которые приехали из-за рубежа, чтобы помочь освоить отвергнувшую сионизм родину советских евреев¹⁷.

По давнему определению Сталина, культуры советских народов были пролетарскими или социалистическими по содержанию и национальными по форме¹⁸. Главным элементом «национальной по форме» культуры было право национальных меньшинств пользоваться в школах, судах и других учреждениях своим родным языком. Теперь насаждаемый Сталиным централизм поставил на повестку дня культурную и языковую русификацию. Украинских «националистов» обвинили в опубликовании в 1937 г. нового русско-украинского словаря, в котором предпринималась попытка «очистить» украинский язык от широко бытовавших в стране русских терминов. «Буржуазно-националистических врагов» таджикского народа обвиняли в отрыве таджикских детей при обучении в школе от русской культуры и русского языка¹⁹ Якобы желавшие уступить Карелию финским фашистам карельские руководители, как сообщалось, ввели в школах изучение финского языка и игнорировали русский — «язык социалистической революции»²⁰.

Русификация распространилась и на отсталые народности, которые в 20-е годы обрели письменность, основанную на латинице. В 1937 г. их алфавиты были заменены на кириллицу. В учебнике истории Шестакова, изданном для школ на языках национальных меньшинств, история России стала национальным прошлым всех советских детей. В результате советская идентичность стала советско-русской.

В период, предшествовавший революции 1917 г., одним из слагаемых элементов великорусского национализма в имперской России был антисемитизм. Теперь, с возрождением первого, возродился и второй. Они совмещались в мышлении Сталина, самоидентификация которого как русского сочеталась с антисемитизмом. Это проявилось, например, в его резко отрицательном отношении к женитьбе сына Якова в 1936 г. на еврейке²¹. До этого многие евреи воспользовались возможностями ассимиляции и продвижения по социальной лестнице, которые открыла для них революция 1917 г. Они делали карьеру в партии и правительстве, в свободных профессиях. Этим и объясняется довольно значительное число евреев среди жертв чистки. Есть мнение о том, что евреи сильно пострадали не как особо выделенная для репрессий категория. Дескать, евреев было непропорционально много среди групп населения, испытавших на себе особенно тяжкие удары. То есть среди интеллигенции и в партийно-государственном аппарате; внутри того слоя — среди членов партии, а в последней категории — среди членов партии с большим стажем²².

Подобной аргументации, однако, не противоречит тот факт, что антисемитизм обрел новое дыхание именно во время Большой чистки и благодаря ей. В Советском Союзе 1937 г. Морис Хиндус уловил нарастание враждебности к евреям. Он объяснил это чрезмерно большим числом коммунистов-евреев среди жертв чистки²³. Еврейская культура оказалась под ударом в 1936-1938 гг., когда закрылись школы с преподаванием на идиш, а также отделы идиш в академических учреждениях в Белоруссии и на Украине, т. е. в тех республиках, где концентрация еврейского населения была особенно велика и отдельные районы которых в царской России входили в черту оседлости.

В Белоруссии, где евреи составляли 41% городского населения и были широко представлены в партийном и государственном руководстве, террор выкосил их всех подчистую. В реорганизованном после 1938 г. белорусском руководстве не осталось ни одного еврея, а в избранном в 1938 г. Верховном Совете Украины из 304 депутатов евреев было только два²⁴. Несколько евреев сохранили посты на всесоюзном уровне: прежде всего Каганович и его брат — нарком оборонной промышленности М.М. Каганович, главный редактор «Правды» Мехлис и нарком иностранных дел Литвинов. Но дни последнего в этой должности были сочтены, равно как и других лиц, чьи фотографии были опубликованы в 1938 г. в нацистской книге, сообщавшей о большом числе евреев в советском руководстве²⁵. К моменту появления в свет эта книга устарела — сказались результаты чистки, — а вскоре и другие названные в ней большевики-евреи стали жертвами новых репрессий.

Террор, конечно, не щадил и этнических русских. Однако, насколько известно, никого из них не обвинили в русском национализме. В 1923 г. Сталин на XII партсъезде под сильным нажимом со стороны больного Ленина заявил, что, хотя местный национализм и представляет собой серьезную опасность, еще более опасно возрождение великорусского шовинизма, старающегося «стереть все нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить нерусское»²⁶. Теперь, далеко выйдя за рамки уклона, такой великорусский шовинизм прочно укрепился во главе с царем-самодержцем Иосифом Грозным.

Кульминационный процесс

Этот процесс назвали делом «антисоветского право-троцкистского блока»²⁷ Список из двадцати одного обвиняемого возглавляли Бухарин и Рыков. В числе других были: некогда видный левый оппозиционер Раковский; советский посол в Германии с 1921 по 1930 г. и заместитель наркома иностранных дел в

1930- 1937 гг. Крестинский, который был членом возглавлявшегося Лениным Политбюро, в 1919-1920 гг. — секретарем Центрального Комитета, в начале 20-х годов сторонник Троцкого; советник советского посольства в Берлине в

1931- 1937 гг. Бессонов-, недавний нарком внутренних дел Ягода; наркомы внешней торговли — Розенгольц, финансов — Гринько, сельского хозяйства — Чернов и лесной промышленности — Иванов; руководитель потребительской кооперации Зеленский; узбекские лидеры Ходжаев и Икрамов; первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Шарангович; врачи Кремлевской больницы Левин, Плетнев и Казаков; личный секретарь Ягоды Буланов; секретарь Горького Крючков; секретарь Куйбышева Максимов-Диковский; сельскохозяйственный чиновник среднего ранга Зубарев. Девять обвиняемых из 29 — Бухарин, Рыков, Чернов, Иванов, Зеленский, Гринько, Розенгольц, Икрамов и Ягода — на XVII партсъезде были избраны членами Центрального Комитета.

Это был лишь формально «процесс 21-го». В обвинительном заключении и показаниях, данных в суде, множество раз назывались имена осужденных на двух предыдущих московских процессах, а также, к примеру, Мдивани и Окуджава, которых судили в Грузии, покойный Томский, группа Тухачевского, упомянутая теперь в открытом судебном процессе (уже после того, как все ее члены были расстреляны) в качестве «военной конспиративной организации», которая якобы была связана с более широким заговорщическим «блоком», и т. д. Включение в один «блок» лидеров правой оппозиции и представителей левой означало значительное расширение круга обвиняемых, к которым теперь можно было присовокупить кого угодно, даже членов бывшей сталинской фракции, работавших в советском правительстве, возглавляемом до 1930 г. Рыковым.

Все это позволило Троцкому заявить в Мексике, что под судом в качестве «централизованного аппарата государственной измены» оказалось все советское государство — члены Политбюро первых составов — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и Рудзутак, председатель СНКСССР Рыков, большинство наркомов, высокопоставленные дипломаты, такие хозяйственники, как Пятаков, военные руководители, главы российской и всех прочих советских республик, а также руководители ОГПУ прошлого десятилетия во главе с Ягодой²⁸. И действительно, состав обвиняемых вряд ли был бы иным, если бы суд над советским режимом учинил контрреволюционный монархический режим. Среди них, быть может, дополнительно оказались бы лишь Сталин и те, кому он позволил выжить как своим подручным или мнимым старым большевикам, символизирующим политическую преемственность.

Спектакль, разыгранный со 2 по 13 марта в Октябрьском зале Дома Союзов, стал главным в серии сталинских показательных процессов. Труппа обвиняемых на этот раз была значительно больше, начало вымышленного заговора было отодвинуто в еще более далекое прошлое. В ходе процесса доказывалось, что руководимая Лениным и Сталиным революция с первых своих шагов стала жертвой сговора врагов, занимавших видные партийные и государственные посты вплоть до тех пор, пока они не были разоблачены как люди, которые, по словам Вышинского, «всю свою жизнь носили маски».

Выступив в 1918г. против Брестского мира, Бухарин и возглавляемые им левые коммунисты, утверждалось на процессе, вступили в антиленинский заговор с левыми эсерами и Троцким. Бухарин предлагал арестовать советское правительство, прежде всего Ленина и Сталина. В августе 1918 г. Фанни Каплан, действуя якобы по указаниям не только левых эсеров, но и Бухарина, совершила покушение на Ленина. «Иудушка-Троцкий» был с 1921 г. агентом немецкой разведки, а с 1926-го— агентом британских разведслужб. С иностранными разведками были связаны также Бухарин и Рыков, а Крестинский, Розенгольц и Раковский стали иностранными агентами еще в начале 20-х годов. Ни левые, ни правые, гласило обвинение, никогда не были оппозицией в истинном смысле слова. Они, дескать, представляли собой подрывные движения, прикрывавшиеся оппозиционной деятельностью.

В 1932-1933 гг., согласно обвинительному заключению, когда стала очевидной тщетность открытой оппозиционной деятельности, эти две подрывние группы сформировали, по указке иностранных разведывательных служб, конспиративный центр — «блок». Заместитель наркома иностранных дел Крестинский приказал Бессонову, которому предстояло в 1933 г. вернуться на пост советника посольства в Берлин, выполнять роль связного Троцкого в его сделках с нацистами, а также использовать свое пребывание в Берлине для того, чтобы затруднить, а если это будет возможно, то вообще сорвать нормализацию дипломатических отношений между Советским Союзом и Германией.

Троцкий якобы пришел с нацистами к соглашению, предусматривавшему поражение СССР в предстоящей войне. Задача группы Тухачевского состояла в том, чтобы открыть фронт немцам. Участвовал в переговорах с немцами и советский дипломат Лев Карахан (к этому времени уже казненный). Он добивался помощи «блоку» в подготовке свержения советского режима. За это немцы получили бы Украину. В январе 1934 г., реализуя выдвинутую Томским идею, действовавшая в Кремле под руководством Енукидзе (тоже уже казенного) военная заговорщицкая организация подготовила переворот. Его предстояло осуществить путем ареста делегатов XVII партсъезда. План этот не был реализован лишь потому, что, благодаря широкой популярности правительства в стране, он был заведомо обречен на провал.

Как указывалось далее на процессе, в 1936 г. Бухарин во время своих встреч в Париже с Николаевским установил от имени «блока» контакты с меньшевиками и Вторым Интернационалом. В марте 1937 г. Тухачевский доверительно инфор-мировая Розенгольца и Крестинского, что он намеревается осуществить в начале мая военный переворот, захватить Кремль и убить членов правительства. Из этого следовало, что группа Тухачевского была арестована как раз вовремя.

Мы пока еще не обладаем полной информацией, каким образом обвиняемых принуждали исполнять в судебных заседаниях предписанные им роли. Создается впечатление, что Шарангович был агентом НКВД, выступавшим под личиной обвиняемого. Бессонов — один из трех обвиняемых, приговоренных к тюремному заключению, а не к расстрелу (двумя другими были Раковский и доктор Плетнев), — рассказывал своему другу, с которым встретился в 1938 г. в камере Бутырской тюрьмы, что его держали на конвейере, лишив сна и пищи, а затем методически избивали, дабы сломить волю к сопротивлению²⁹.

В своем заключительном слове в суде Бухарин сказал, что в течение трех месяцев после ареста он отказывался признаться. Есть основания полагать, что одним из использованных в то время средств принуждения была угроза расправиться с его женой и младенцем-сыном. Первое время жена Бухарина по-прежнему жила в кремлевской квартире. Примерно через месяц после ареста Бухарина она получила от него записку с просьбой прислать книги. В записке Бухарин сообщал, что он начал писать книгу «Деградация культуры при фашизме». Затем НКВД заставило ее написать в тюрьму, что она живет, как и раньше, в Кремле и получает паек³⁰. После того как Бухарин стал сотрудничать со следствием, ее выслали в Астрахань, а потом в сибирский лагерь для «членов семей изменников родины».

Как сломили Рыкова, неизвестно. Британским наблюдателям, присутствовавшим на процессе, он показался существом, утратившим человеческий облик, — внешне опустившийся, делающий бессвязные заявления, бессмысленно хихикающий³¹.

Крестинский избрал такой образ поведения, который, как он не мог не понимать, должен был завершиться смертью под пытками. На предварительном следствии он дал требуемые показания, а затем, когда его попросили подтвердить их, на первом же заседании суда создал серьезные трудности, отказавшись от своих слов. Когда Вышинский предъявил ему показания Бессонова, признавшего, что в 1933 г. Крестинский поручил ему, используя свой пост в Берлине, поддерживать связь с Троцким и препятствовать нормализации советско-германских отношений, он, Крестинский, громким голосом заявил, что Бессонов ошибается, что он порвал с Троцким и троцкизмом еще в ноябре 1927 г., что в разговоре с Бессоновым в мае 1933 г. перед тем, как последний должен был вернуться из Москвы в Берлин, он проинструктировал его действовать в интересах нормализации отношений СССР с Германией. Крестинский сказал, что, вопреки своей воле, он подписал ложные показания. Словом, он избрал единственный способ для того, чтобы получить возможность заявить о своей невиновности в открытом судебном заседании. Этот обмен репликами не вошел в стенографический отчет о первом заседании суда, опубликованный 3 марта, и поэтому о нем узнали лишь присутствовавшие в Октябрьском зале, читатели газет за рубежом, а также те немногие советские граждане, которые внимательно ознакомились с 800-страничным отчетом о процессе, изданном в виде книги в 1938 г. Следует отметить, что 3 марта женщина-врач в Лефортовской тюрьме видела зверски избитого и окровавленного Крестинского. Для тех же, кто был в зале суда и лично его знал, вновь появившийся на скамье подсудимых Крестинский выглядел совсем другим человеком — он покорно признавал свою вину, говорил механическим голосом. Возможно, это был его двойник³².

Полицейские режиссеры этого шоу явно выполняли приказ любыми способами инсценировать подтверждение намерения заговорщиков расчленить Советский Союз, о чем говорилось в неопубликованной беседе Сталина 8 ноября 1937 г. Утверждалось, что они ставили целью подорвать революционную мощь центральной России, отколов от нее окраинные территории. Гринько сознался, что он, действуя по заданию украинских националистов, подготавливал передачу Украины немцам. Иванов, который в начале 30-х годов работал секретарем крайкома партии на Севере, составлял заговор, имевший целью в случае войны отрезать Архангельск, позволив тем самым англичанам захватить его и прилегающие к нему леса для удовлетворения интересов британской лесной промышленности. Шарангович признал, что он готовил заговор о передаче Белоруссии Польше. Ходжаев и Икрамов замышляли отдать Узбекистан и остальную Среднюю Азию под британский протекторат. За помощь «блоку» в свержении советского режима Япония должна была получить Приморский край. Руководителями же плана расчленения России изображались Бухарин и Рыков.

Материалы процесса показывали, что кровожадное сообщество, расширяя свои границы, превратилось в «блок». «Блок» замышлял совершение убийств в чудовищных масштабах и якобы некоторые свои планы сумел осуществить. Он нес ответственность за провалившиеся террористические покушения на жизнь Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Ежова. В последнем случае речь шла об отравлении воздуха в ежовском кабинете парами растворенной в кислоте ртути. Главным убийцей, действующим в интересах «блока», был Ягода. Он сознался, что в 1931-1932 гг. создал из высокопоставленных сотрудников ОГПУ правую группу. Летом 1934 г. Енукидзе ему сообщил, что троцкистско-зиновьев-ская группа планирует убийство Кирова, что «блок» одобрил эту акцию и что он, Ягода, должен приказать Запорожцу никоим образом ей не препятствовать.

Ягода далее показал, что он заставил докторов Левина, Плетнева и Казакова укоротить жизнь высокопоставленных деятелей, названных «блоком», а именно Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына — Максима Пешкова. По неясной причине Ягода отказался подтвердить в суде свои показания на предварительном следствии, в которых он брал на себя ответственность за убийство медицинскими средствами своего предшественника — Менжинского. Что произошло за кулисами трибунала, мы не знаем, но, когда через несколько часов Ягода вернулся в зал суда, он выглядел постаревшим на десяток лет и с готовностью подтвердил все свои показания на предварительном следствии. Ягода рассказал, что, желая отделаться от Горького, он завербовал его секретаря Крючкова. Последний пытался ухудшить состояние здоровья Горького, разжигая костры вдоль дороги, по которой писатель зимой 1935/36 г., находясь в Крыму, совершал длительные прогулки. Затем, в мае 1936 г., Крючков, по указанию Ягоды, убедил Горького вернуться из теплого Крыма в холодную Москву, где после посещения грипповавших внучек Горький слег с воспалением легких, был госпитализирован и стал жертвой убийства при помощи медицинских средств: доктора Левин и Плетнев прописали ему дигиталин. Но зачем «блоку» нужна была смерть Горького? Дело в том, как разъяснил Ягоде Енукидзе, Горький был последовательным сторонником сталинского руководства и поэтому был опасен.

Лидеров «блока» обвинили в том, что они, стремясь восстановить народ против советской власти и подготовить поражение СССР в войне, подталкивали своих сообщников на многочисленные акты диверсий и шпионажа или сами совершали их. Вредительство пронизало всю экономику. В подобного рода обвинениях нынешний процесс превзошел два предыдущих. Приведем лишь несколько примеров якобы совершенных вредительских акций. Утверждалось, например, что Гринько подрывал советский рубль и сознательно возбуждал недовольство населения, вынуждая вкладчиков терять массу времени в сберкассах и подвергаться бесконечным оскорблениям со стороны их работников. В сельском хозяйстве Чернов, занимавший в период коллективизации пост наркома торговли Украины, пытался, по указанию Рыкова, вызвать раздражение середняков, распространив на них репрессивные меры, применявшиеся к кулакам. Став наркомом земледелия, он сорвал подготовку семенного фонда, чинил препятствия правильному проведению севооборота, организовал заражение скота различными бактериями, а свиней — чумкой. К тому же Чернов, пытаясь ослабить Красную Армию, способствовал уничтожению 25 тыс. лошадей. Зеленский, будучи руководителем потребительской кооперации, подмешивал в сливочное масло гвозди и осколки стекла, а своими показаниями в суде он поверг в ужас москвичей, заполнивших зал заседаний, когда сознался в том, что подстроил уничтожение пятидесяти вагонов предназначенных для столицы яиц. Шарангович подорвал белорусское свиноводство, а также организовал убой 30 тыс. лошадей. Иванов на посту наркома лесной промышленности дезорганизовал лесосплав и разрушал целлюлозно-бумажные комбинаты.

Делая выводы из подобных признаний, Вышинский сказал-. «Теперь ясно, почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники>>.

На процессе особое внимание обращалось на еще один вид преступлений — на службу в царской полиции до 1917 г. Трое обвиняемых — Иванов, Зеленский и Зубарев — признали себя виновными в этом. Они заявили, что были завербованы царской охранкой в качестве секретных агентов для слежки за революционерами. Зубарев сознался, что был привлечен как осведомитель в 1908 г. местным полицейским инспектором Васильевым, который дважды заплатил ему за службу по тридцать рублей. (Эти «тридцать серебреников», прервал его Вышинский, «в два раза превышали то, что получил Иуда».) Показания Зубарева подтвердили и вызванный в суд Васильев, которому к тому времени исполнилось 68 лет. Он рассказал, что, арестовав молодого Зубарева, добился от него обещания работать на царскую полицию под псевдонимом Василий.

В заключительной речи Вышинский обрушил на обвиняемых — как на тех, что сидели на скамье подсудимых, так и на их сотоварищей по заговору и сообщников по более широкому «блоку» — поток брани. «Это зловонная куча человеческих отбросов». Теперь маски с них сорваны, сказал он. Их «звериный облик» обнажен. В частности Бухарина. Он «лицемерная, лживая натура». Сколько раз он прикасался к великому учителю с «лобзанием Иуды-предателя!». В конце речи Вышинский сказал: «Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом. А мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге, во главе с нашим любимым вождем и учителем — великим Сталиным — вперед и вперед, к коммунизму!»

Перед тем как суд вынес приговоры, каждый обвиняемый получил право выступить с последним словом. Все они, за исключением одного, смирились со своей судьбой. Этим одним был Бухарин. В заключительной речи Вышинский предсказал, что в последнем слове Бухарин воспользуется возможностью для «цирковой акробатики». И он оказался прав.

Еще во время процесса, хотя он и вынужден был говорить, дабы удовлетворить своих обвинителей, в соответствии с заранее подготовленным сценарием, Бухарин вел непрерывную борьбу. Он признал себя ответственным за всю совокупность преступлений, совершенных «право-троцкистским» блоком», но затем заявил, что не участвовал в осуществлении каких-либо конкретных акций. Он утверждал, что находящиеся на скамье подсудимых «не группа в строго юридическом смысле этого слова». Он отверг обвинение в том, что ему было известно о его якобы имевших место контактах с нацистами; отбросил обвинение в заговоре организовать убийства Ленина, Сталина и Свердлова в 1918 г.; категорически отрицал всякую связь с иностранными разведслужбами, а также участие в убийствах Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына.

Во время заключительной речи Вышинского Бухарин, как отметили наблюдатели, делал лихорадочные записи в блокноте. Его последнее слово столь мало соответствовало пожеланиям Сталина, что на следующий день оно было опубликовано в печати с большими купюрами. Боевой дух Бухарина произвел большое впечатление на иностранцев, находившихся в зале суда. Представлявший британское посольство Фитцрой Маклин, описывая Бухарина в момент произнесения им последнего слова, отметил, что тот был «ослабевшим и непокорным». Признав в принципе справедливость предъявленных ему обвинений, Бухарин затем, указывал Маклин, «разбивал их вдребезги, а лишенный возможности вмешаться встревоженный Вышинский выглядел смущенным и притворно зевал»³³.

Цель Бухарина состояла не в том, чтобы защитить себя. Он хотел осудить своего обвинителя. Бухарин уже давно осознал, что Сталин — головотяп, который ведет Советскую Россию к гибели ради удовлетворения его чудовищной жажды личной власти. Еще до ареста он в своих эзоповских статьях представлял Сталина как человека, превращающего советский коммунизм в некое подобие фашизма. То, что Бухарин задумал использовать свое последнее слово как обвинительный акт против Сталина, в значительной степени соответствует традициям русского революционного движения, когда судебные процессы становились контрпроцессами. Главный смысл такого маневра состоял в том, чтобы, представ перед судом, революционер поменялся бы местами с обвинителями и предал бы их суду общественного мнения и истории. Для достижения этого надо было произнести не оправдательную, а революционную речь, публично осудить своих обвинителей, разоблачить их мотивы, их политику и отстаиваемый ими общественный строй.

Произнести такую речь Бухарин не мог. Он тем не менее нашел путь к достижению поставленной им цели. Для этого надо было, во-первых, предстать перед судом. В любом случае он был принужден сделать это. Во-вторых, следовало придерживаться определенной тактики. Сталин настаивал, что главным обвиняемым на данном процессе был Бухарин. Ну и прекрасно. Бухарин примет это и попытается спасти свою семью, подчинившись такому не допускавшему возражений требованию. Но он сделает это на свой лад: выступая по сценарию Сталина и Вышинского, он найдет возможность изложить свою точку зрения. Сталин не мог не понимать, что Бухарин поступит именно так. И он посчитал это, по-видимому, приемлемой ценой за тот огромный успех, который принесет ему признание Бухарина в участии в контрреволюционном заговоре.

Итак, на процессе Бухарин преследовал двойную цель: пойти навстречу пожеланию Сталина, признав свою вину, с одной стороны; нанести поражение своему противнику его же оружием — с другой. Бухарин пытался трансформировать суд в два одновременно проходивших процесса. Он сам сказал об этом эзоповым языком в своем последнем слове. Говоря о недоумении, испытываемом зарубежной интеллигенцией в связи с московскими процессами и особенно со звучащими на них признаниями, Бухарин подчеркнул, что он сохраняет ясность ума и отвергает фантастические объяснения таких признаний воздействием гипноза или особенностями «славянской души» («Гате 51ауе»), Далее, Бухарин призвал «прежде всего понять», что у него, как и у любого другого подобного ему человека (т. е. «врага»), «раздвоенное, двойственное сознание».

Что имел в виду Бухарин под этим, стало понятно немного позже. Здесь следует лишь отметить, что изложить ход своих мыслей в каком-то одном месте речи он мог лишь с риском полностью раскрыть свой план. Вот почему последовательность его эзоповой аргументации следует искать в ряде пассажей, каждый из которых содержит только один довод.

Процесс, сказал Бухарин, заключает в себе аспект признания вины, но не в этом суть проблемы: «Признания обвиняемых необязательны. Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип». Тем самым Бухарин между строк намекает на то, что в известном смысле этот процесс представляет собой «охоту на ведьм» и что к признаниям обвиняемых всерьез относиться нельзя, поскольку на подобных процессах «ведьм» принуждают сознаваться. А другой аспект? Бухарин формулирует его, заметив, что Фейхтвангер в книге «Москва 1937», которую ему показали в тюрьме, не дошел до самой сути дела, «а на самом деле все ясно, мировая история есть мировое судилище». Ключевое содержание такой констатации — в ее совпадении с гегелевским афоризмом, утверждавшим, что мировая история есть мировой суд. Ставя вопрос таким образом, Бухарин хотел сказать, что этот процесс проводится перед лицом суда истории.

Если, с одной стороны, это был суд над Бухариным, то с другой — под судом оказался Сталин, который оскверняет память Ленина, предает дело революции, уничтожает старую, большевистскую партию. Бухарин был вправе отдать Сталина под суд за все эти прегрешения благодаря его собственному, Бухарина, положению. Он сам был символом. Если кто-либо из оставшихся к тому времени в живых большевиков обладал правом считаться носителем большевистского наследия, так это был Бухарин. Вот почему он мог своим самопожертвованием на судебном шоу драматично продемонстрировать, что делает Сталин с партией. Претерпев муки оклеветанного, каким его подверг Вышинский, Бухарин оказался в состоянии не только вынести приговор Сталину за то, что тот устроил судилище над ленинским режимом, но и поймать его на месте преступления (а речь, действительно, шла о преступлении) и продемонстрировать это всему миру. (Другое дело, насколько мир это понял.) Казалось, именно это Бухарин пытался донести до слушателей, когда в своем последнем слове сказал, что, оказавшись перед лицом абсолютно черной пустоты, он хотел бы знать, что умирает не зря.

Утверждение, что Бухарин не пытался защитить себя, быть может, внешне противоречит отрицанию им виновности в различных уголовных преступлениях. Но такая позиция казалась защитой лишь на первый взгляд. Бухарин отвергал уголовные обвинения не потому, что хотел заявить о своей невиновности, а лишь стремясь показать, в чем же состоит его истинная вина, лежавшая в сфере политики. Именно потому он должен был доказывать, что неповинен в преступлениях определенного характера. Таким образом, отказ Бухарина сознаться в совершении уголовных преступлений органично вписывался в стратегию контрпроцесса. Только в том случае, если общественность или история, как считал Бухарин, будут видеть в нем политика, только тогда станет понятным, что выступающий в роли обвинителя Сталин на самом деле уничтожает целое политическое течение.

Поэтому для достижения той цели, которую ставил перед собой на контрпроцессе Бухарин, было жизненно важно показать, что он — большевистский

оппозиционер, противостоящий Сталину, а не уголовный преступник, долгие годы маскировавшийся под революционера, как это утверждал Вышинский.

Бухарин, которому в то время исполнилось сорок девять лет, был столь жизнелюбив, что, не прося публично о милосердии, он тем не менее после вынесения 13 марта ему и семнадцати другим обвиняемым смертного приговора написал Сталину записку. Она начиналась так: «Коба, почему ты хочешь моей смерти?». Эта записка вместе с письмом Ленина от 1923 г., в котором он угрожал разорвать отношения со Сталиным из-за грубости, допущенной последним в отношении Крупской, были обнаружены после смерти Сталина в 1953 г. в ящике его письменного стола. Бухарин и остальные приговоренные были казнены 15 марта.

Процесс превратился в фантасмагорию, в которой переплелись факты фальсифицированной истории с полностью вымышленными эпизодами, такими, например, как шпионаж в пользу иностранных держав или планы заговорщиков свергнуть советский режим и расчленить СССР. Многое из того, о чем упоминалось на процессе, действительно имело место. Так, Бухарин возражал против Брестского мира, а Крестинский, будучи послом в Берлине, несомненно вел переговоры с немецкими военными. В начале 30-х годов вспыхивали крестьянские бунты, а поголовье скота сокращалось. Накануне XVII партсъезда — действительно в тайне — предпринималась завершившаяся неудачей попытка устранить Сталина с поста генсека, а после съезда Киров был убит при участии в этом преступлении Ягоды и Запорожца. Жизнь Горького, вероятно, укоротили, дабы предотвратить его попытку вмешаться в подготавливаемое крупное политическое событие — суд над Зиновьевым и Каменевым. В стране существовал во многих областях товарный дефицит, который, конечно же, порождал большое недовольство. Однако все это никоим образом не представляло собой отдельных элементов заговора «право-троцкистского блока». Ни такого «блока», ни такого заговора и в помине не было.

В разыгранной в суде драме перед Сталиным предстала советская история в том ее варианте, который его устраивал и в котором все заслуги приписывались ему, а носителями всего зла и всех несчастий, в которых фактически был повинен он, объявлялись замаскировавшиеся враги революции. Пользуясь тем, что я назвал «судебной системой» с присущими ей алгебраическими формулами, вражескому заговору приписывались все деяния и преступления того другого, презираемого Сталина, который не вписывался в вымышленный им идеализированный образ самого себя, и поэтому для Сталина эта инсценировка выполнила функцию катарсиса, очищения. На людей, которых он ненавидел, был перенесен образ того Сталина, который конфликтовал с Лениным, завалил коллективизацию, вызвав ужасный голод, настоял на индустриализации в формах, породивших всякого рода срывы и дефициты. Этот Сталин навлек на себя в начале 30-х годов широко распространившуюся в партии критику. Именно его хотели на XVII съезде отстранить от власти. Он мечтал о соглашении с нацистами, организовал мерзкий заговор сверху, использовал свои секретные службы для убийства Кирова и, должно быть, других деятелей.

Все то, от чего Сталин жаждал очистить свой образ, все то, что он хотел вычеркнуть из своей биографии революционера и политического вождя, все это теперь оказалось делом рук, как это они сами признали, его врагов. Это было гораздо больше, чем простое переписывание истории. Речь шла о том, что на его глазах мнимые злодеи сами разыграли пьесу об отвратительном злодействе. Они рассказывали об этих событиях так, как, по его задумке, их следовало запомнить. Принимая на себя вину Сталина, эти люди оправдывали его и тем самым

косвенно подтверждали сталинское выдающееся мастерство, сталинскую незапятнанную гениальность вождя, идущего по стопам Ленина. Сталин, вероятно, испытал чувство величайшего мстительного триумфа, когда ненавистные ему люди принимали на себя перед лицом советской и мировой общественности вину за все то, что он должен был подавить в самом себе и вычеркнуть из своего прошлого, объясняя при этом, почему они совершили те самые преступления, вина за которые лежала на нем. А в заключение они предстали перед Сталиным униженными, подобно Ягоде, который свое последнее слово завершил обращением: «Товарищи чекисты, товарищ Сталин, если можете, простите»³⁴.

Этот кульминационный процесс был, однако, не просто драматургическим воплощением устремлений сталинской души. Он был связан с политическим расчетом. Подключение правой оппозиции к вымышленному заговору и признания обвиняемых в том, что они создавали террористические группы в различных наркоматах, обосновывали подъем новой волны арестов, и по числу жертв 1938 г. сравнялся с 1937-м, а быть может, и превзошел его.

И подобно предыдущим процессам, у этого процесса был и внешнеполитический аспект. Хотя громче всего на нем звучала антифашистская тема, тем не менее в обвинениях в шпионаже и утверждении, будто «блок» намеревался уступить территории в будущем расчлененного СССР Великобритании, прозвучала и антибританская тональность. По своему содержанию процесс не был последовательно антинацистским. Он открылся признанием Бессонова в том, что, действуя в интересах заговорщиков, по инструкциям и приказам Крестин-ского, он пытался сорвать нормализацию советско-германских отношений после прихода к власти в 1933 г. нацистов. Таким образом, антисталинская коммунистическая оппозиция изображалась силой, мешавшей плодотворным советско-нацистским отношениям. Некоторые обвиняемые на процессе (прежде всего Бухарин и Тухачевский) были хорошо известны как решительные коммунисты-антифашисты, и точно так же, как и на прошлых процессах, на этом в числе обвиняемых были евреи.

Более того, по замыслу Сталина, этот процесс, как и предыдущие, должен был в будущем послужить оправданием замышлявшегося им соглашения с Гитлером. Такие видные коммунисты-антифашисты, как Троцкий и Бухарин, представлялись не только людьми, идущими на сделки с нацистами, но и профашистами. Такое очернение подсудимых как людей фашистского менталитета, склонных к сотрудничеству с нацистами, подготавливало сотрудничество с нацистами самого Сталина, ибо подрывало мнение, будто коммунисты поддерживают антифашизм, и заранее опровергало мысль, что другие старые большевики, в отличие от Сталина будучи верными антифашистским принципам, не пошли бы на заключение советско-нацистского пакта.

Суммируя, можно сказать, что в ходе процесса выявилась тенденция если не придать заблаговременно политическую респектабельность намерению Сталина пойти на сделку с Гйтлером, то по меньшей мере смягчить отрицательную оценку такого шага. Рассматривая процесс под таким углом зрения, можно прийти к выводу, что смысл его (как и предыдущих процессов) сводился к следующему: если даже антисталински настроенные коммунисты готовы, преследуя антисоветские цели, заключить сделку с нацистами, то что может быть дурного в подобных сделках, коль скоро они станут служить советским интересам, позволят расширить территорию СССР, удержат его в стороне от войны, в которой столкнутся между собой Запад и Германия?

Дошли ли такие тонкие намеки до официальных кругов Германии, это другой вопрос. При всем том, что посол Шуленбург и его сотрудники были в общем сторонниками сближения России и Германии, тем не менее процессы вызвали у немецкого посла столь сильное негодование, что он запретил работникам посольства посещать суд.

Шуленбурга потрясло, что его американский коллега, посол Дэвис, присутствовавший на процессах, посчитал позицию прокурора заслуживающей доверия³⁵. В послании, направленном британским послом Чилстоном в Лондон по окончании процесса, говорилось об «отвратительной пародии на правосудие, которую советские власти удостоили названия “процесс»” Отвечая на заданный в палате общин вопрос, британский премьер-министр заявил, что процесс с его беспочвенными обвинениями в адрес Великобритании «нанес чрезвычайный ущерб англо-советским отношениям». Французская некоммунистическая печать осудила всю эту инсценировку.

Однако в Италии процесс встретил понимание. Еще в то время, когда он шел, фашистская газета «Пополо д’Италиа» в номере от 5 марта 1938 г. вопрошала: «Не может ли статься, что перед лицом краха ленинской системы Сталин тайно стал фашистом?». «В любом случае, — продолжала она, — Сталин оказывает фашизму большую услугу, подчистую выкашивая своих врагов, полностью обескровливая их». Автором этой статьи был бывший социалист, который, играя на итальянском национализме, основал фашистское движение. Его мнение имело немалый вес: звали его — Муссолини.

Террор против иностранцев

Время от времени Сталин поучал советских людей, предупреждая их о смертельной опасности капиталистического окружения. Показательные процессы как бы проиллюстрировали это утверждение. Они нарисовали картину активности зарубежных врагов, исходящих ненавистью к России, замышляющих свержение советского строя и расчленение СССР, вербующих себе на службу шпионов и вредителей как внутри страны, так и из числа граждан, совершающих зарубежные поездки. В разряд подозреваемых попадали проживающие в России иностранцы, вернувшиеся на Родину русские, советские граждане, поддерживающие связи с иностранцами.

В конце 30-х годов возродилась еще одна присущая культуре древней Московии черта: ксенофобия. Возвратившись в Москву, чтобы после трехлетнего перерыва возобновить работу в американском посольстве, Чарльз Болэн, отметил, что рядовые люди «с улицы», которые в 1934 г. вели себя открыто и по-дружески, теперь избегали каких-либо контактов с иностранцами. Когда, например, его жена стала в очередь в московском магазине, советские женщины буквально «испарились», как только по ее пальто заподозрили в ней иностранку³⁶.

Множество невинных пострадало из-за своего иностранного происхождения, пребывания в прошлом за рубежом или из-за связей с заграницей. Были арестованы некоторые из тех, кто приехал в Россию из Восточной Польши и Прибалтики в качестве туристов или нелегально перешел границу в поисках лучшей жизни при строе, который они считали социализмом. Их вынудили сознаться в связях с иностранными разведслужбами и сослали в лагеря³⁷

Эмигрировавшая в Англию еще до 1917 г. российская еврейка в 1933 г., будучи уже вдовой, вернулась с четырьмя детьми, рассчитывая жить со своими родственниками. Вскоре она исчезла. Ее старшая восемнадцатилетняя дочь, Флора Лейпман, была в 1937 г. арестована, подверглась многомесячным допросам по подозрению в шпионаже в пользу Великобритании, сослана в сибирский лагерь в 1939 г., освобождена в 1941 -м, после чего осталась жить в ссылке³⁸. В 1938 г. маленькую больную дочь в то время единственного британского корреспондента в Москве устроили жить для укрепления здоровья в крестьянской семье в Подмосковье. Через несколько дней половина членов этой семьи и несколько проживавших в деревне их родственников были арестованы.

Массовым арестам по обвинению в шпионаже в пользу японской и маньчжурской разведок подверглись русские эмигранты, которые работали на Китайско-Восточной железной дороге в Маньчжурии вплоть до ее продажи в 1935 г., а затем движимые патриотическими чувствами вернулись в Россию. Террор поглотил даже Устрялова, родоначальника эмигрантского национал-большевизма, который, возвратившись на Родину, написал статью, прославлявшую сталинскую Конституцию³⁹.

В течение одного дня в Астрахани была проведена облава на всех граждан иранского происхождения. Тех из них, кто жил здесь до революции, отправили в лагеря, а бежавших в Россию в 1929 г., после восстания против шаха, насильно выдворили в Иран, где многим из них угрожала смертная казнь⁴⁰ В 1937 г. было арестовано более трехсот членов армянской общины в Харькове. Здесь же бросили за решетку как агентов соответствующих иностранных правительств латышей, немцев, поляков, финнов, эстонцев, китайцев, представителей других этнических групп⁴¹. Такая же участь постигла лиц иностранного происхождения и в других районах страны.

Направленный против иностранцев террор обернулся смертью для многих советских граждан как на высоких, так и на нижних ступенях социальной лестницы, в официальные обязанности которых входили контакты с иностранцами. Хотя Сталин и пощадил Литвинова и нескольких его подчиненных — они пока еще были нужны Сталину для проведения курса на создание в Европе антифашистской коалиции, — однако нарком иностранных дел оказался беспомощным, когда возникла необходимость предотвратить преследование фактически целой плеяды высокообразованных, талантливых и опытных должностных лиц в его наркомате и на внешнеполитической службе в целом.

В декабре 1937 г. было объявлено о казни Льва Карахана и Бориса Штейгера. Последний отвечал за поддержание неофициальных контактов с членами московского дипломатического корпуса. Их обвинили в шпионаже в пользу иностранных держав. Тщательное изучение урона, причиненного террором советской дипломатии, выявило, что в 1937-1938 гг. жертвами стало по меньшей мере 62% высокопоставленных служащих Наркоминдела, работавших там с 20-х годов. Еще 14% за эти два года умерло или дезертировало. В числе жертв, кроме заместителей наркома Крестинского и Сокольникова, оказались советские послы в Финляндии, Венгрии, Латвии, Польше, Норвегии, Еермании, Турции, Румынии, Испании, Афганистане, Монголии и Дании. Список следует дополнить именами многих начальников управлений, а также менее значительных сотрудников советских миссий за рубежом. НКВД устанавливало все больший контроль над Наркоминделом, особенно после назначения в 1939 г. заместителем наркома иностранных дел энкавэдэшника ВТ. Деканозова. Если до начала кампании террора русские составляли 43% ветеранов советской внешнеполитической службы, то в числе дипломатов нового поколения, выдвинутых в годы террора, их было уже 80%⁴².

Два высокопоставленных дипломата — поверенный в делах в Афинах Александр Бармин и революционер, герой Еражданской войны, посол в Болгарии Ф.Ф. Раскольников — бежали, когда их вызвали, как они знали, на верную смерть в Москву. Поселившись в Париже, Раскольников написал Сталину открытое гневное письмо, в котором заявил, что Сталин уничтожил старых большевиков, пошел на массовое уничтожение партийных и государственных работников, выросших в годы Гражданской войны и пятилеток, вырезал комсомол, инсценировал процессы, которые по абсурдности выдвигавшихся обвинений превзошли средневековые суды над ведьмами, оклеветал и расстрелял старых соратников Ленина и разрушает Красную Армию на пороге войны. В сентябре 1939 г., вскоре после того как его письмо появилось в иностранной печати, Раскольников скончался при таинственных обстоятельствах. При Хрущеве честь Раскольникова была посмертно восстановлена, а письмо получило высокую оценку⁴⁵. При Горбачеве оно было предано гласности.

Во время Большого террора ни одна категория не подверглась столь массовой расправе, как иностранные коммунисты, искавшие убежища в России или просто приехавшие туда для работы или учебы. Эпизод, происшедший на Лубянке в 1936 г., раскрывает тяжелое положение, в котором они оказались, и показывает, как некоторые из них оценивали происходящее. Молодая итальянка, лежавшая на полу переполненной женской камеры, сказала: «У вас произошел фашистский переворот». На возражения русских женщин она ответила: «А что же это может быть, если арестовывают коммунистов?». Сокамерницы-русские ответили: «Что вы говорите? Ведь коммунистическая партия пока еще у власти». «Зачем вы меня пытаетесь обмануть? — возразила она. — Я знаю, что такое фашистский переворот»⁴⁴. Позже ее расстреляли.

Жертвами пали иностранные коммунисты многих национальностей. Показателен в этом отношении Коммунистический университет нацменьшинств им. Мархлевского (Москва). В нем было 20 отделений, обучалось около 700 студентов. Существовали польское, немецкое, венгерское, болгарское, югославское и еврейское отделения. В 1932 г. на еврейском отделении учился Леопольд Треппер, коммунист из Палестины. Его преподавателем был профессор Димен-штейн, который в 20-е годы занимал пост заместителя наркомнаца Сталина, знал хорошо Ленина и любил цитировать его высказывание, что антисемитизм — это контрреволюция⁴⁵. Однажды ночью в конце 30-х годов НКВД арестовал всех преподавателей университета — за исключением одного, который в то время был в отъезде. Их жен отправили в лагеря, детей поместили в детские дома НКВД, а университет закрыли⁴⁶. Можно не сомневаться, что арестовывали и многих студентов.

Многие иностранные коммунисты таинственно исчезали из гостиницы «Люкс», а также из других мест жительства в Москве (например, из жилищного кооператива «Велт Октобер», в котором в 1937—1938 гг. арестовывали по ночам по принципу профессии или национальности, например «всех» венгров, или «всех» эстонцев, или «всех» поляков). Жены арестованных лишались квартир и работы. Жен, которые были членами партии, исключали из ее рядов и запрещали въезд в Москву. Немало было арестовано и брошено в лагеря за принадлежность к «семье врага народа». Многих иностранцев, ожидавших своей участи, переселяли в ветхое строение позади «Люкса», предназначенное для семей арестованных коммунистов⁴⁷

Большую общину в Москве составляли немцы, слывшие наиболее стойкими антифашистами-иностранцами. В большинстве своем они стали жертвами террора. В августе 1936 г. одной из первых была арестована Карола Неер, исполнявшая в «Трехгрошовой опере» Брехта и Вайля роль Полли. Будучи приговоренной к десятилетнему заключению, она отвергла попытки НКВД завербовать ее и впоследствии была расстреляна⁴⁸. По подсчетам немецкого представителя в Исполкоме Коминтерна, к апрелю 1938 г. за решеткой оказалось 842 немецких антифашиста⁴⁹. Среди немцев жертвами террора стали Гуго Эберлайн, делегат учредительного конгресса Коминтерна; Вернер Хирш, близкий соратник Эрнста Тельмана; Лео Флиг, секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Германии; член Политбюро КПГ Герман Ремелле; члены Центрального Комитета КПГ Гайнц Нойман и Герман Шуберт; главный редактор газеты «Роте фане» Генрих Зусскинд; известный немецкий антифашист писатель Георг Борн; немецкий еврей композитор Ганс В. Давид; актер Александр Гранах; почти все сотрудники немецкой коммунистической газеты «Дойче централ-цайтунг». В 1938 г. исчез знаменитый швейцарский революционер Фриц Платтен, который спас Ленина от убийц⁵⁰.

Трагедия постигла немецкую школу, которую в Москве открыли в 1934 г. для детей венских рабочих, оказавших сопротивление австрийским правительственным войскам, обстрелявшим их дома. В 1938 г. школу закрыли. Многие связанные с ней семьи были арестованы и депортированы в Австрию, где их ждала ужасная судьба. После того как однажды ночью был арестован молодой немец — преподаватель географии по имени Курт, его жену Изольду вынудили вернуться в Германию, где, как она знала, ей грозил концлагерь⁵¹.

Не менее трагичной была судьба беженцев из других соседних с Россией стран. По данным тогдашнего генерального секретаря ЦК Компартии Финляндии, который в 30-е годы вплоть до переезда в 1938 г. в Стокгольм жил в Москве, в советские концентрационные лагеря было сослано до 20 тыс. финнов. Беда обрушилась на столь же большое число коммунистов из пограничных Советскому Союзу иностранных государств. По его оценке, еще больше было арестовано латышей и литовцев. Поляки — жертвы сталинского террора — исчислялись многими тысячами⁵².

Не меньший по силе удар, чем обрушившийся на рядовых иностранных коммунистов, их сторонников и членов семей, испытали на себе почти все иностранные коммунисты, работавшие в московском отделении Коминтерна, а также проживавшие в Москве замкнутой группой лидеры зарубежных партий. Террор против иностранных коммунистов в сталинской России в 1937-1938 гг. принял такой размах, что шансы выжить были значительно выше у коммунистов, арестованных в любой некоммунистической стране (за исключением Германии), чем в Советском Союзе. Так, Матьяш Ракоши выжил в венгерской тюрьме при хортистском режиме и после Второй мировой войны стал сталинским марионеточным руководителем Венгрии. Сохранила жизнь в королевской Румынии «Красная Анна» Паукер, с тем чтобы позже вновь всплыть на поверхность. Да и у финских коммунистов низшего ранга было больше возможностей выжить в годы «белого террора» в Финляндии, как характеризовали тот период советские издания, чем у их руководителей в Москве⁵⁵.

Еще одной жертвой, по которой прозвонил кремлевский колокол, стал самый прославленный из живших в то время коммунистов Бела Кун, возглавивший в 1919 г. недолговечную венгерскую коммунистическую революцию. В 1936 г. он попросил аудиенцию у Сталина для обсуждения своей дальнейшей деятельности. Во время беседы Сталин предложил Куну продолжить работу в Коминтерне, на что он ответил отказом, поскольку не мог сотрудничать с Мануильским. (Мануильский в качестве члена Секретариата и Президиума Исполкома Коминтерна осуществлял связь Сталина с этой организацией.) Мануильский, сказал Кун, это лицемер, который сегодня говорит одно, а завтра другое. Когда Сталин спросил, какую работу он хотел бы получить, Кун ответил, что хотел бы возглавить Политическое управление Красной Армии, где мог бы помочь подготовить ее к войне против фашистов,

так как «Гитлер рано или поздно нападет на нас». Присутствовавший на беседе Молотов возражал против того, чтобы Политуправление Красной Армиии возглавил человек со столь «взрывчатым именем». После первого московского показательного процесса Куну позвонил по телефону возглавлявший в то время НКВД Ежов и вызвал его к себе. Ежов предложил Куну написать брошюру «против врагов народа». Кун отказался сделать это и просил назначить его секретарем какого-нибудь областного или районного парткома⁵⁴. В конце июня 1937 г. произошло падение Куна.

Дело происходило на заседании Президиума Исполкома Коминтерна, которое проводилось под председательством Димитрова. В роли прокурора выступил Мануильский. Куна обвинили в том, что в брошюре, написанной им для коммунистов, работающих в Венгрии, он высказал мнение, что советская коммунистическая партия слабо представлена в Коминтерне. На заявление Ма-нульского, что эта критика направлена против Сталина (Сталин был членом Президиума Исполкома Коминтерна, но в его заседаниях не участвовал), Кун запальчиво сказал, что он критикует самого Мануильского, который «вообще никакой не большевик». Вслед за этим Мануильский обвинил Куна в связях с румынской тайной полицией и в том, что в 1919 г. он, создав видимость, что возглавил венгерскую революцию, на самом деле предал ее. Сотрудники НКВД ждали Куна в приемной и, когда он вышел после заседания, арестовали его. Смерть настигла Куна в 1939 г. В течение нескольких дней после его ареста за решетку были брошены почти все проживавшие в Москве члены Центрального Комитета Компартии Венгрии. Лишь немногим из них удалось выжить в лагерях или ссылке, где оказались те, кого не приговорили к смертной казни. Были арестованы и отправлены в лагеря сотни других венгров⁵⁵.

Вскоре после этого на таком же заседании Президиума Исполкома Коминтерна прозвонил колокол по польской компартии. При всей своей малочисленности — в 1934 г. польская компартия насчитывала от 9 до 10 тыс. членов, одну четверть или одну пятую которых составляли евреи⁵⁶, — польский отряд играл в коммунистическом движении важную роль. Некоторые его лидеры были прославленными старыми революционерами еще с ленинских времен, а многие поляки поселились в России и поднялись на высокие ступени советского аппарата. Полякам принадлежало заметное место в Коминтерне и его филиалах.

Два польских коммунистических лидера — Ленский и Бронковский — входили в Президиум Исполкома Коминтерна. Однако на его заседании, осудившем польское руководство, они не присутствовали, поскольку уже находились под арестом. Обвинителем вновь выступил Мануильский. Он поведал фантастическую историю. По его словам, в 1920 г. во время советско-польской войны капитулировал польский полк, насчитывавший 700 человек, которые затем поселились в России. Многие бывшие военнослужащие этого полка достигли здесь высоких постов в военной и политической областях и превратились, как сообщил Мануильский, в армию хорошо подготовленных польских шпионов, семнадцать лет работавших против советского государства. Последствием такого заявления стал арест всего высшего руководства польской партии⁵⁷.

Шел погром обосновавшихся в России польских коммунистов. Тем, кому выпала судьба занять важные посты в послевоенную пору, в том числе Беруту и Гомулке, очень повезло: в то время они томились в польских тюрьмах. Арестованный в 40-е годы сотрудник НКВД рассказывал своему товарищу по лагерю, который позже очутился на Западе, что ранее в Москве расстреляли 10 тыс. поляков. Гораздо большее число эмигрантов из Польши и обрусевших поляков (возможно, 50 тыс. человек) было арестовано и брошено в лагеря⁵⁸.

»

Летом 1938 г. Компартия Польши была распущена — несомненно, по указанию Сталина. Были распущены компартии Западной Украины и Западной Белоруссии. (Это были автономные организации в составе Компартии Польши, они представляли восточные польские провинции в границах до 1939 г.) Население этих районов включало значительное число этнических украинцев и белорусов. Никакого официального сообщения о роспуске трех названных партий не было сделано. Но со второй половины 1938 г. в коминтерновских изданиях Компартия Польши не упоминалась⁵⁹.

Хотя остальные компартии и не были формально распущены⁶⁰, некоторые из них были раздавлены путем уничтожения их лидеров и активистов, которые либо находились в России, либо оказались затянуты в страну под любым предлогом. Террор был особенно опасен для коммунистов соседних стран. Был распущен Центральный Комитет Компартии Латвии, а многие из его лидеров арестованы. Компартия Латвии подверглась массовой чистке, масштабы которой оказались столь велики, что работавший в послесталинскую эпоху советский историк писал о «фактическом роспуске»⁶¹ партии. Аналогичным образом было ликвидировано руководство литовской и эстонской компартий. Их подрубили под корень основательно; когда в 1940 г. в оккупированных Советским Союзом прибалтийских государствах формировались коммунистические правительства, то в них пришлось включить бывших социал-демократов, буржуазных профессоров и других деятелей: прибалтийские коммунисты довоенного призыва нашли свою смерть в России⁶². Еще одной жертвой жестоких репрессий стала Коммунистическая партия Бессарабии — пограничной территории, принадлежавшей до Второй мировой войны Румынии.

Наряду с польскими и немецкими коммунистами, особенно тяжелые удары антикоминтерновского террора испытали коммунистические партии Финляндии, Румынии, Болгарии, Греции и Югославии. Тито (в коммунистическом движении его знали под именем Вальтер) приехал в Москву в 1935 г. Ему повезло — советская сторона не одобрила его избрания в члены Исполкома Коминтерна. Тито уехал из России в 1936 г. Когда же он в 1938 г. вернулся в Москву, то к этому времени югославское руководство настолько «выкосили», что Тито назначили «временным» генеральным секретарем того нового Центрального Комитета Компартии Югославии, который еще предстояло создать, а из бесед с Димитровым он узнал о возможности роспуска КПЮ⁶⁵.

Лидеров болгарской компартии уберегло то обстоятельство, что Димитров находился в Москве в качестве официального главы Коминтерна. Тем не менее среди многочисленных жертв-болгар оказались даже товарищи Димитрова по Лейпцигскому процессу — Благой Попов и Басил Танев. Червенкову, мужу сестры Димитрова, удалось избежать неминуемого ареста, лишь укрывшись в квартире Димитрова и благодаря заступничеству последнего. Итальянская компартия, немало руководителей которой исчезло (Тольятти эта участь не постигла), смогла избежать неимоверного числа жертв благодаря тому, что большинство ее лидеров и активистов поселились не в России, а во Франции. И только лидерам легальных компартий из демократических стран — и то не всем — удалось пережить террор. Они были в известной мере защищены, будучи гражданами этих стран и обладая правом свободного выезда из России⁶⁴.

Террор против иностранцев развернулся не только на советской территории, но и за ее пределами — в Испании. Дело в том, что за 2 тыс. советских летчиков, офицеров-танкистов, штабных командиров, инженеров и техников, которые принимали участие в боевых действиях в Испании, внимательно наблюдало множество сотрудников НКВД. Под руководством офицера НКВД

Александра Орлова, впоследствии ставшего невозвращенцем, они расправлялись с теми, кто сражался на стороне республиканцев, если они относились критически к Сталину или просто независимо мыслили. Операции по «чистке» заканчивались после принуждения к признанию немедленно приводимыми в исполнение расстрелами. От террора пострадали некоторые бойцы Интернациональной бригады (несоветские иностранные коммунисты и другие добровольцы), которой командовал советский военный по имени Штерн, известный в Испании как генерал Эмиль Клебер. В соответствии с политическими целями Сталина, испанских коммунистов настраивали против анархистов, синдикалистов и социалистов, располагавших большим влиянием в Каталонии. Подобные действия наносили такой ущерб военным усилиям, что бывший начальник советской военной разведки генерал Ян Берзин, командированный в Испанию для сплочения испанцев на войну не на жизнь, а на смерть, вынужден был пожаловаться Ворошилову.

Поддерживавший связи с советскими военными лидерами, Берзин вскоре после их уничтожения в июне 1937 г. был отозван в Москву и исчез, равно как и Артур Сташевский, советский коммунист, уроженец Польши, занимавший пост советского торгового представителя в Барселоне. Он, как и Берзин, критически относился к действиям НКВД в Республиканской Испании⁶⁵.

Почему же нацеленная на иностранцев кампания террора нанесла особенно сильные удары по компартиям соседних стран и Германии? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к единственному за весь 1938 г. публичному высказыванию Сталина по внешнеполитическим вопросам. Это ответ на письмо Ивана Филипповича Иванова, скромного штатного комсомольского пропагандиста в деревне в центральной России. Два комсомольских чиновника обвинили его в троцкистской ереси: на пропагандистском семинаре Иванов, сославшись на ранние сталинские труды, заявил, что победу социализма в Советском Союзе пока нельзя считать окончательной. Шефы Иванова, в том числе первый секретарь Курского обкома комсомола, приказали ему закрыть том работ Сталина, из которого он зачитывал соответствующую цитату, и заявили: «Тов. Сталин говорил это в 1926 г., а мы уже имеем 1938 г., и нам теперь думать об интервенции и реставрации никак не следует; мы теперь имеем окончательную победу социализма и имеем полную гарантию от интервенции и реставрации капитализма».

Иванов просил Сталина стать арбитром в споре. Сталин в своем ответном письме решительно занял сторону Иванова. Он сослался на полностью сохраняющий силу аргумент, приведенный им в «Вопросах ленинизма» (1926), суть которого в том, что непременным условием окончательной победы социализма в СССР и полной гарантии от попыток интервенции и капиталистической реставрации является победа революции «хотя бы в нескольких странах». И далее: эта «проблема пока не разрешена, и ее придется еще разрешить». Она может быть разрешена лишь на путях «соединения серьезных усилий международного пролетариата с еще более серьезными усилиями всего нашего советского народа»⁶⁶.

Нарочито туманная фразеология Сталина могла быть понята лишь теми, чьи мысли звучали в унисон с присущим ему мышлением, в котором отождествлялись большевизм и русский национализм. (Подобный образ мышления отнюдь не был понятен дипломатическому корпусу в Москве.) Сталин вновь подтвердил правомерность своего прежнего утверждения, что обеспечить безопасность русской революции можно, лишь распространив ее на «несколько стран». Как уже отмечалось, он имел в виду соседние страны. Его русский национал-боль-

»

шевизм ставил знак равенства между распространением коммунистической революции и ростом могущества Советской России на международной арене.

Сталин мог представить себе два варианта для реализации таких планов. Первый он обрисовал в тогда все еще засекреченной речи, которую произнес в январе 1925 г. Согласно этому сценарию, Советский Союз сохраняет нейтралитет в схватке, обескровливающей, как это было во время Первой мировой войны, обе коалиции противоборствующих европейских держав. А затем, выбрав удобный для достижения своих целей момент, Советский Союз вмешается в конфликт.

Второй вариант, в известной мере совпадавший с первым, предусматривал соглашение с гитлеровским режимом, которое развязало бы Сталину руки для экспансии в Восточной Европе, а Гитлеру — возможность вести войну на Западе. Такая экспансия означала бы возвращение СССР территорий, которые прежде входили в Российскую империю и были потеряны в ходе революции, т. е. Восточной Польши, прибалтийских государств, Финляндии и Бессарабии. Сталин, должно быть, отдавал предпочтение второму варианту. Если этот вариант будет иметь место в ближайшем будущем, он сулит перспективу легкого, возможно, бескровного продвижения на Запад как раз в ситуации, когда вооруженные силы Сталина — пусть даже большая чистка к тому времени прекратится — будут все еще далеки от преодоления последствий опустошения, причиненных этой чисткой, и не смогут добиться успеха в крупномасштабной войне. Позже, однако, за время длительной войны на Западе в советские вооруженные силы придет хорошо обученный новый офицерский корпус, и сталинский режим будет полностью готов вторгнуться в остальную часть Польши, на Балканы, а возможно, и в глубь Европы.

Именно в таком контексте становится понятным политический смысл решений Сталина, относящихся к Коминтерну, и особенно к коммунистическим партиям и их руководству в соседних странах. Новый раздел Польши — на этот раз между сталинской Россией и гитлеровской Германией — не мог бы быть приемлем для польской компартии, мышление руководства, которое было сформировано еще в эпоху Ленина. Отсюда и решительные меры по роспуску этой партии при одновременной ликвидации компартий Западной Украины и Западной Белоруссии.

Что касается компартий в государствах Прибалтики, то их руководство, состоящее из коммунистов старой закалки, обладавших независимым мышлением и способностью к самостоятельным суждениям, было неподходящим орудием для того Сталина, который замышлял включить эти страны в расширяющуюся Советскую Россию. В качестве руководителей партий на расположенных в пределах досягаемости России территориях гораздо предпочтительней было видеть покорных функционеров без заметных коммунистических заслуг.

С другой стороны, политический смысл обретала масштабная чистка проживавших в России финнов в сочетании с сохранением партии как таковой и разрешением ее генеральному секретарю Туоминену обосноваться начиная с 1938 г. в Стокгольме, а советскому коммунисту финского происхождения Куусинену остаться в Москве для наблюдения за финскими делами. Таким образом, имея членов и в самой Финляндии, такая партия могла быть мобилизована в случае столкновения СССР с Финляндией в недалеком будущем. И наконец, лишь в контексте замышляемого договора с гитлеровской Германией становится политически понятным уничтожение Сталиным находившихся в России лидеров и активистов немецкого коммунистического движения⁶⁷

Несмотря на отсутствие со стороны Гитлера обнадеживающей реакции на недавно предпринятые через Канделаки шаги, Сталин сохранял готовность к возможному сотрудничеству с Берлином. Он знал, что у него на руках козырная карта: Гитлеру нужно было обеспечить мир на Востоке, что позволило бы ему приступить к осуществлению давно задуманной стратегии нанесения первого удара по Франции. Но путь к соглашению был тернист. Он пролегал через Мюнхен.

1 '.>:■;Ц^-?! >V11ПОГ

Москва и Мюнхен

После германской аннексии Австрии в марте 1938 г. первое место в военных планах Гитлера заняла Чехословакия. Теперь третий рейх окружал более трети чехословацкой территории, включая ее надежно укрепленный гористый район, населенный судето-немецким меньшинством, чьи претензии Гитлер использовал через свою марионетку — судетского лидера Генлейна в качестве предлога для угроз Праге. Однако, как это оценила «Правда», боеспособная чехословацкая армия, численность которой в случае всеобщей мобилизации достигла бы полутора миллионов человек, была отлично вооружена благодаря первоклассной военной промышленности. В отличие от Австрии, Чехословакия не была полностью изолирована, а ее народ был готов сражаться за независимость страны⁶⁸.

Эта тогдашняя советская оценка совпадает с послевоенной оценкой, данной Черчиллем, сообщавшим, что группа немецких генералов, тщетно добивавшихся 26 сентября 1938 г. аудиенции у Гитлера, передала ему меморандум, выражавший крайний пессимизм в отношении войны и предсказывавший в приложении, что, даже сражаясь в одиночку, чехословацкая армия оказалась бы способной сдерживать тогдашние немецкие вооруженные силы в течение трех месяцев, а военные действия за это время вряд ли бы сохранили изолированный характер. (По чешским же оценкам, которые были сообщены русским, этот срок равнялся четырем месяцам⁶⁹.)

Немецкие генералы были настолько встревожены возможностью втягивания Германии в потенциально крупномасштабную войну, к которой их страна была еще не подготовлена, что, как писал об этом значительно позже тогдашний начальник генерального штаба Германии генерал Франц Гальдер (он выжил во время Второй мировой войны), они замыслили насильственное устранение Гитлера и других немецких руководителей. От своего плана генералы отказались лишь после полета английского премьер-министра Невилла Чемберлена в Берхтесгаден 12 сентября 1938 г. и его встречи днем позже с Гитлером, когда начало складываться впечатление, что Гитлер добьется своего без войны, к которой он стремился и которой они боялись⁷⁰.

По мере развития чехословацкого кризиса в центре внимания оказался Литвинов, ставший олицетворением советской политики коллективной безопасности. Еще 17 марта 1938 г., т. е. несколькими днями позднее после аннексии Австрии Гитлером, Литвинов в газетном интервью предупредил, сколь опасна международная пассивность перед лицом агрессии, и заявил, что Советский Союз по-прежнему готов участвовать в коллективных акциях, предпринятых по согласованному с ним решению в рамках Лиги Наций или вне ее⁷¹. Несомненно, что лично Литвинов был решительным сторонником такой политики. Но он действовал как человек Сталина. Свидетельством его полной подчиненности воле последнего может служить то, что в примыкавшей к его наркомин-дедовскому кабинету комнате был установлен специальный телефон, связывавший его с работавшим в Кремле Сталиным. В тех случаях, когда наносивший визит Литвинову тот или иной иностранный представитель поднимал какой-либо вопрос, требующий принятия политического решения, Литвинов, прежде чем ответить, связывался со Сталиным⁷². Сам он никаких серьезных решений не принимал.

Ясно, что Сталина обрадовало бы втягивание западных держав в затяжную войну с Германией. Но он не думал, что они начнут ее из-за Чехословакии. Если бы они все-таки пошли на это, то оказался бы реализованным первый из двух рассмотренных нами выше вариантов сценария войны. Можно назвать по меньшей мере две причины, которые для Сталина делали выгодной европейскую войну из-за Чехословакии. Во-первых, вооруженные силы Германии и ее западные укрепленные районы еще не достигли намеченных масштабов. Во-вторых, уступка Чехословакии Гитлеру без сопротивления отрицательно сказалась бы на балансе сил в Европе и открыла бы путь для агрессивных акций Германии на Балканах.

Как писала «Правда», если только Чехословакия уступит под нажимом Франции и Великобритании Судетскую область немцам, то это будет означать потерю ею независимости и откроет дорогу к установлению гегемонии Германии в Центральной и Юго-Восточной Европе, позволит Германии активизировать свое вмешательство в Испании, обеспечит ей надежный тыл и источники сырья и лишит Францию последних сильных позиций в Европе⁷³.

Вопрос в том, на что был готов Сталин помимо того, чтобы уговорить Прагу упорно держаться, Францию — выполнить свои договорные обязательства защитить Чехословакию в случае нападения на нее, а Великобританию — решительно выступить против немецкой агрессии? Во всяком случае, что бы он ни хотел предпринять, его возможности были ограничены. Советское общество (и особенно советские вооруженные силы) испытывало на себе, как и в 1937 г., а быть может, еще сильнее удары террора. С 27 февраля 1937-го по 12 ноября 1938 г. были приговорены к расстрелу более 3 тыс. командиров ВМФ и 38 679 армейских офицеров⁷⁴. Из 101 человека, принадлежавшего к высшему военному командованию, был арестован 91 ■ Из них расстреляно более 80 человек. Семь из десяти оставшихся на воле военачальников были в подчинении у Сталина во времена Царицына, в том числе Ворошилов, Буденный, Кулик и Тимошенко. Среди 91 репрессированного были три из пяти маршалов, три из четырех командармов, один армейский комиссар 1-го ранга, все 15 командармов 2-го ранга, два адмирала флота 1-го ранга, 51 из 57 комкоров. В числе жертв среди нижестоящих командиров оказалось по меньшей мере 140 (из 186) комдивов, более 200 командиров стрелковых корпусов, командиров стрелковых дивизий и бригад. Арестованный в то время комкор А.И. Тодорский (он провел 17 лет в лагерях и все же выжил) рассказывает о том, что слышал, как на военном совещании осенью 1938 г. Сталин спросил у Ворошилова: «Клим, у тебя еще остались лейтенанты, которые могли бы командовать дивизиями?»⁷⁵. Вот к какому развалу привел Сталин свои вооруженные силы к моменту Мюнхена.

Если бы Сталин был готов рискнуть и вовлечь Советский Союз в конфликт из-за Чехословакии, то он должен был бы положить конец кампании террора еще в марте, когда пала Австрия, а не активизировать ее как раз в это время вслед за большим показательным процессом в начале марта 1938 г. Далее, Советская Россия оказалась перед серьезной опасностью на Дальнем Востоке. Захватив во второй половине 1937 г. в ходе войны с Китаем Пекин, Шанхай и Нанкин, японцы продолжали проверять на прочность советские границы, организовав вдоль них ряд схваток, кульминацией которых стало крупное столкновение на озере Хасан в начале августа 1938 г. Для отражения этих нападений потребовалось привлечь значительные силы Красной Армии. Даже если бы Сталин склонялся к серьезному участию в коалиционной войне против Германии, он был лишен такого варианта из-за своего твердого намерения довести Большой террор до конца. Да и имеющиеся в нашем распоряжении факты не подтверждают готовность Советского Союза выполнить свои договорные обязательства вступить в войну ради защиты осажденной Чехословакии, если это сделает Франция.

Иностранные дипломаты в СССР наблюдали, как многие их соотечественники, проживающие там, исчезали, а их консульства в разных советских городах закрывались и как в то же время Наркоминдел лишался профессиональных чиновников, с которыми они давно сотрудничали. В свете всего этого им казалось, что Россия времен Большого террора вступает в полосу международной изоляции.

Туго во время террора пришлось не только посольствам «демократических стран». В аналогичном положении оказалось и представительство Германии. Встречались с придирками некоторые немецкие граждане, посещавшие Россию по делам. Были в значительной степени нарушены контакты посольства Германии с Наркоминделом и советскими людьми. И тем не менее немецкое посольство испытало меньше трудностей, чем можно было ожидать. Советские власти все же делали небольшие различия при проведении курса на закрытие иностранных консульств, притом в пользу Германии. Хотя ее консульства в Советском Союзе испытывали трудности в своей деятельности и на них оказывался нажим с целью добиться их закрытия, тем не менее не все они прервали свою работу. Некоторые функционировали до самого кануна войны 1941 г.⁷⁶ Немецким дипломатам разрешали посещать отдаленные районы России. После краткого перерыва в начале 1938 г. нормальные торговые отношения между Германией и Россией были восстановлены, когда 1 марта возобновилось действие до конца 1938 г. торгового и платежного соглашения, подписанного 24 декабря 1936 г.⁷⁷

То, что в это время Сталин не желал без нужды раздражать Берлин, становится ясно из ставшего теперь известным эпизода. Летом 1938 г. Демьян Бедный написал и отправил в «Правду» резко антинацистскую статью, озаглавленную: «Преисподняя». Принадлежавшая якобы перу немецкого рабочего, именем которого она была подписана, эта статья сравнивала гитлеровскую Германию с Дантовым адом. На следующий день в два часа утра Бедного вызвали к редактору «Правды» Мехлису, который показал ему рукопись статьи с резолюцией Сталина: «Передайте этому новоявленному “Данте”, что он может перестать писать». После этого, вспоминает сын Бедного, которому поэт рассказал эту историю, доступ Бедному на страницы печати был закрыт⁷⁸.

Несмотря на возникший из-за Чехословакии кризис, Сталин не свернул дела с Германией. Согласно информации, полученной в июне 1938 г. американским посольством в Москве из немецкого посольства, в апреле в Берлине состоялась беседа с руководителем советской торговой делегации. Немцы проявили интерес к получению марганцевой руды, а русские добивались поставок современного военного снаряжения.

Перед отъездом в Берлин новый советский посол в Германии А.Ф. Мерекалов сказал послу Шуленбургу, что Москва заинтересована в развитии с Германией торговых отношений. Еще дальше пошел В.П. Потемкин, сменивший Крестин-ского на посту заместителя наркома иностранных дел. Он заявил Шуленбургу: «А несчастью, единственный позитивный элемент в советско-германских отношениях в настоящее время — развитие торговых отношений»⁷⁹ В начале лета 1938 г. в европейских столицах распространились упорные слухи, будто намечается советско-германское сближение.

Пятого июня 1938 г. состоялась неожиданная встреча покидавшего Россию посла Соединенных Штатов Дэвиса со Сталиным, первая встреча советского лидера с иностранным послом. Дэвис прибыл в Кремль к председателю СНК Молотову с визитом вежливости. Не успел он переступить порог его кабинета, как через ту же дверь вошел Сталин, что позволило послу увидеть его близко. Сталин оказался ниже ростом, чем ожидал Дэвис. «В его осанке было что-то от пожилого человека, — замечает посол. — Он держит себя доброжелательно, а его манеры чуть ли не обескураживающе просты. Дают о себе знать его индивидуальность, скрытая сила и уравновешенность».

На первые, полные восхищения слова Дэвиса, выразившего убеждение, что Сталин войдет в историю «более великим созидателем, чем Петр Первый и Екатерина», благодаря достигнутым под его руководством успехам в индустриализации страны, Сталин ответил, что все заслуги принадлежат Ленину, а также трем тысячам способных плановиков и «русскому народу». Особое внимание в беседе было уделено двум проблемам, на которых сконцентрировал внимание Сталин, понимая возможности Дэвиса как канала связи с президентом Рузвельтом. Речь шла, во-первых, о предполагаемом контракте с американской фирмой на постройку для Советского Союза линкора и, во-вторых, об американских кредитах Москве, за счет которых можно было бы погасить все еще не оплаченные долги правительства Керенского Соединенным Штатам.

Дэвис не упустил возможности прозондировать почву в отношении европейской ситуации, которая в мае приобрела зловещий оборот. Сталин весьма пессимистично оценил перспективы сохранения мира в Европе. Однако показательно, что британскую политику он критиковал острее, чем Гитлера. Не упомянув о коллективной безопасности, необходимости помешать Гитлеру захватить Чехословакию, обязательствах Франции и России защитить эту страну, Сталин сказал, что правительство Чемберлена стремится усилить Германию, а тем самым зависимость Франции от Великобритании и укрепить позиции Германии в ее противостоянии России. Советский Союз, однако, уверен, заметил он, что сумеет защитить себя⁸⁰. Следует отметить, что Дэвис расценил особый интерес Сталина к приобретению линкора, постройка которого заняла бы три-четыре года, как свидетельство того, что советское участие в большой войне отнюдь не вопрос ближайшего будущего⁸¹.

В июле Шуленбург сообщил в Берлин о позиции советского правительства во время разразившегося в конце мая немецко-чехословацкого кризиса. Посол отметил, что в статьях, опубликованных в то время в советской прессе, не упоминались советские договорные обязательства, что в Париже, Лондоне и Праге советские дипломаты, несомненно, рекомендовали проявить твердость в отношении Германии и что Литвинов постоянно напоминал, что выполнение Советским Союзом договорных обязательств зависит от выполнения аналогичных обязательств другими державами. Шуленбург высказал мнение, что в силу ситуации внутри страны, а также страха перед войной на два фронта советское правительство будет держаться в стороне от военных акций и вряд ли допустит, чтобы Красная Армия выступила в защиту буржуазного правительства, хотя и попытается подтолкнуть к этому другие державы⁸².

В конце июля 1938 г. личный секретарь Шуленбурга Херварт получил разрешение совершить поездку на автомобиле, с просьбой о которой он обратился еще в мае. В сопровождении шофера Херварт на машине проехал по Украине и достиг Одессы. По дороге он не обнаружил каких-либо признаков передвижения советских войск. На это стоит обратить особое внимание, поскольку, покидая Москву, Херварт предупредил ехавших у него «на хвосте» сотрудников НКВД о своем желании сделать по пути в память о поездке туристские фотоснимки. А так как он, Херварт, не хочет ставить их в затруднительное положение, сказал он, то был бы благодарен им, если бы они сигналили ему двумя гудками всякий раз при въезде в район военного значения, дабы он мог воздержаться от фотографирования, а затем давали бы знать, что съемки разрешаются⁸³. Они согласились выполнить его просьбу.

Нет никаких оснований заподозрить проявивших готовность помочь ему сотрудников контрразведки НКВД в чрезмерной глупости. Можно поэтому сделать вывод, что высокие московские инстанции хотели, чтобы немецкое посольство само убедилось бы, и иноформировало об этом Берлин, в отсутствии переброски советских войск в направлении Чехословакии в момент, когда наступил решающий этап. Херварт сообщает, что в немецком посольстве никто тогда не допускал мысли, что Россия вступит в войну из-за Чехословакии или что она в состоянии предпринять такой шаг.

Берлин бомбардировал свое посольство в Москве запросами насчет внушавшего опасение укрепления Советским Союзом военно-воздушных сил Чехословакии. Генерал Кестринг, однако, полагал что все ограничится переброской туда нескольких учебных самолетов⁸⁴. В конце августа Херварт переслал в Берлин доклад итальянского посольства, в котором сообщалось о перелете через Польшу в Чехословакию на большой высоте 40 советских самолетов⁸⁵. Согласно доступной информации, летом 1938 г. русские перебросили в Чехословакию небольшое число средних бомбардировщиков, чтобы частично расплатиться за заказанное Москвой в январе-июле 1938 г. чехословацкое специальное пехотное оружие и тяжелую артиллерию, а также за обучение нескольких десятков советских инженеров на оружейных заводах фирмы «Шкода» в Пильзене⁸⁶.

Когда в конце августа и сентябре кризис вступил в заключительную фазу, заинтересованные правительства проявили лихорадочную деятельность. Англичане, французы и немцы попытались выяснить позицию советского правительства. Оно же от ответа уклонялось.

Двадцать второго августа Шуленбург беседовал с Литвиновым. Тот высказал мнение, что Германия стремится уничтожить Чехословакию. Если Берлин, добиваясь этого, развяжет войну, то Франция, сказал он, объявит мобилизацию, Великобритания перестанет отступать, а Советский Союз выполнит свои обещания и поможет Чехословакии. Несмотря на неоднократные попытки Шу-ленбурга выяснить, какие формы примет такая поддержка, Литвинов ответить отказался.

Обсудив проблему со своими военными и военно-морскими атташе, Шуленбург информировал Берлин, что, по его мнению, Москва пытается нажать на Францию и Великобританию для того, чтобы они выступили с инициативой, направленной против Германии. Сам же Советский Союз проявит сдержанность, сделав, однако, все возможное для поставки Чехословакии оружия, особенно самолетов. Перебросить туда свои войска ему будет трудно, хотя специалистов направить он сможет. В дипломатическом корпусе в Москве, указал в заключение Шуленбург, господствует мнение, что, коль скоро дело дойдет до вооруженного столкновения с Чехословакией, Франция выступит против Германии, Великобритания окажется на стороне Парижа, а Советский Союз приложит «по возможности минимум усилий, желая иметь в конце войны в своем распоряжении незадействованную армию»⁸⁷.

Семнадцатого августа британский министр иностранных дел лорд Галифакс пригласил к себе советского посла в Лондоне Майского. Он поинтересовался мнением посла о положении в Центральной Европе. Майский сказал, что судьба Чехословакии зависит прежде всего от того, займут ли Великобритания и Франция в этот критический час твердую позицию против агрессии. Двадцать девятого августа главный советник британского правительства Роберт Вансит-тарт пригласил Майского на неофициальный завтрак, во время которого подчеркнул, что Чехословакия — «ключ ко всему будущему Европы», что в случае ее падения сложится ситуация, в одинаковой степени опасная как для Великобритании, так и для России, и что поэтому наступила пора действовать. Однако Советский Союз хранит молчание, и ни Лондон, ни Париж не знают, что он намерен предпринять в Центральной Европе. Майский отвечал уклончиво. Он сказал, что было бы трудно заранее определить, какие шаги предпримет Советский Союз, если произойдет предполагаемое событие, о котором говорит Ванситгарт. Но Советский Союз, заметил посол, выполнит принятые на себя обязательства. Разве Лондон и Париж, спросил он, информируют Москву о своих намерениях и акциях⁸⁸ в Центральной Европе? Почему же Москва должна поступать по-иному?

Два дня спустя Майский обедал у Черчилля, который в то время хотя и не входил в правительство, но играл тем не менее важную политическую роль. Майский сообщал, что Черчилль был весьма возбужден. Он не исключал возможности начала в ближайшие недели войны. Если немцы нападут на Чехословакию, то, как был уверен Черчилль, чехи станут сражаться, и это создаст на Западе такую ситуацию, в которой Франция им поможет, а Великобритания — пусть даже не с самого начала — проявит активность. За последние десять дней, заметил Черчилль, в позиции Великобритании произошел сдвиг в пользу Чехословакии. Если в Центральной Европе заговорят пушки, то дело может принять такой оборот, что Великобритания вступит в войну.

План Черчилля сводился к следующему: в тот момент, когда попытки прийти с Германией к компромиссу провалятся и Гитлер начнет размахивать мечом, Великобритания, Франция и Советский Союз должны направить ему совместную ноту протеста против немецких угроз Чехословакии. Содержание ноты само по себе было бы менее важно, чем факт коллективной акции трех держав, который запугал бы Гйтлера и мог бы снять угрозу нависшей агрессии. Черчилль сказал, что изложил свой план в письменном виде Галифаксу, который должен был доложить его Чемберлену. Он, Черчилль, рассчитывает на поддержку Ван-ситтарта, который вновь обретает заметное влияние.

Черчилль поинтересовался советской реакцией на свой план. Майский сказал, что он ничего не может сказать от имени советского правительства, и сослался на публичное заявление Литвинова от 17 марта. Срочная телеграмма Майского, отправленная в Москву, заканчивалась сообщением, что Черчилль говорил о Германии со жгучей ненавистью и даже сформулировал новый лозунг: «Пролетарии и свободномыслящие всех стран, объединяйтесь против фашистских тиранов»⁸⁹ Если бы три правительства приняли план Черчилля и реализовали его, Гйтлера, вероятно, это бы не остановило, но оппозиционеры среди немецких военных могли бы предпринять задуманные ими действия против него и его нацистских соратников, и Вторая мировая война была бы предотвращена.

Второго сентября поверенный в делах Франции в Москве Пайар нанес визит Литвинову. Он действовал по указанию французского министра иностранных дел Жоржа Боне, который поручил ему выяснить, на какую помощь Советско-

го Союза могла бы рассчитывать Чехословакия. Литвинов начал с напоминания Пайару о том, что Франция обязалась помочь Чехословакии независимо от советской помощи. С другой стороны, поддержка Чехословакии Советским Союзм обусловлена оказанием ей помощи Парижем. Затем он сказал, что если Франция выступит на помощь, то СССР исполнен решимости выполнить все свои обязательства по советско-чехословацкому договору, «используя все доступные нам для этого пути» (последнее предполагало наличие определенных условий). Если же Польша и Румыния создадут трудности, то их позиция — особенно Румынии — может быть изменена принятием Лигой Наций резолюции об агрессии. Поскольку же механизм Лиги Наций традиционно работает в замедленном режиме, необходимые шаги могут быть предприняты уже теперь на основании статьи 11 Устава Лиги Наций, предусматривающей возникновение угрозы войны.

Возражая Пайару, усомнившемуся в возможности добиться единогласного решения Лиги Наций, Литвинов заметил, что огромное моральное значение имело бы решение, принятое даже большинством голосов, особенно если с ним согласится Румыния. Что касается конкретной помощи, то для предварительного обсуждения практических шагов военными экспертами следовало бы провести совещание представителей советских, французских и чехословацких вооруженных сил. Наконец, нужно было бы провести встречу заинтересованных в поддержании мира государств. Если бы она состоялась в настоящий момент с участием Великобритании, Франции и Советского Союза и если бы она приняла декларацию общего характера, то шансы удержать Гитлера от военных авантюр возросли бы⁹⁰. Беседа Пайара с Литвиновым не породила, как того хотел Париж, уверенности, что в случае нападения Гитлера на Чехословакию Москва готова выполнить свои договорные обязательства. Предположения Литвинова означали лишь задержку с принятием решений и, как заметил ему Пайар, расчет на далеко не гарантированную поддержку в Лиге Наций.

И действительно, к тому времени события стали развиваться слишком стремительно для того, чтобы предложенная Литвиновым процедура имела практическое значение. Более того, провозглашенная Советским Союзом готовность помочь Чехословакии, если это сделает и Франция, зависела от решения проблемы переброски советских войск. В силу известной напряженности в отношениях Москвы с Польшей и притязаний польского правительства на Те-шинский район Чехословакии такое решение зависело главным образом от позиции Румынии. Будучи членом Малой Антанты и оказавшись перед угрозой немецких планов в отношении ее нефти и зерна, Румыния склонялась к сотрудничеству, направленному против Германии, несмотря даже на сохраняющиеся притязания Москвы на румынскую провинцию Бессарабия.

Работавшему в Праге в момент мюнхенских переговоров Джорджу Кенна-ну немецкий военный атташе в Чехословакии сказал, что даже в случае согласия Румынии на переброску через ее территорию советских войск, учитывая состояние румынской железнодорожной сети в том районе, где она должна была осуществляться, для доставки в Словакию одной русской дивизии потребовалось бы около трех месяцев⁹¹. Но, так или иначе, Франция стремилась выяснить ситуацию как в отношении советского намерения использовать сухопутный маршрут в Чехословакию через Румынию, так и готовность Румынии разрешить советским войскам пересечь ее территорию.

В первые дни сентября, уже после беседы Пайара с Литвиновым, в Москву вернулся французский посол Кулондр. Он беседовал со своими коллегами по дипломатическому корпусу. Хотя болгарский посланник Антонов и был убеж-

«

ден, что Советы перебросят войска, для него все же оставалось неясным, как Сталин может вмешаться в решение чехословацкой проблемы, не скомпрометировав свой режим. Сославшись на всеобщую порожденную кампанией террора дезорганизацию, Антонов заметил: «Это больше чем беспорядок. Это — начало паралича». Оценку ситуации, данную Антоновым, разделял лорд Чилстон. Насколько ему было известно, русские к тому времени для обеспечения своей боеготовности ничего не предприняли. Литовский посланник Балтрушайтис был поражен царившими в высших сферах Москвы антибританскими настроениями. Они питались подозрениями, будто Великобритания натравливает Германию на Россию. Румынский .посланник Дианоу пытался создать впечатление, что Румыния склоняется на сторону союзников. Однако первые контакты румынского дипломата с Литвиновым его не обнадежили. В ходе беседы, состоявшейся за несколько дней до отъезда Литвинова в Женеву, советский нарком лишь походя упомянул об опасности войны и ни словом не обмолвился о том, чего ждет Советский Союз от Румынии.

Одиннадцатого сентября Кулондра принял Потемкин (Литвинова в то время в Москве не было). Французский посол сказал Потемкину, что реакция Литвинова на слова Пайара недостаточна для того, чтобы внушить французскому правительству уверенность, на которой должны покоиться согласованные действия держав, призванных оказать сопротивление вооруженным акциям Гитлера. Когда дом горит, то проводить официальную конференцию уже поздно. Вопрос состоит в том, чтобы выяснить, готова ли каждая из трех заинтересованных в сохранении мира держав противодействовать агрессии против Чехословакии, поставив все свои вооруженные силы на службу общему делу. Фактически Кулондр настойчиво добивался от советской стороны ясного заявления о ее позиции. Однако эта попытка встретила «полное молчание со стороны моего собеседника», сообщал посол⁹².

Свидетельствами того, как Сталин интерпретировал британский и французский зондаж, мы не располагаем. Если основываться на том, как он оценил британскую политику в разговоре с Дэвисом, а также учитывая его склонность приписывать свой образ мышления другим, Сталин, по-видимому, усмотрел в авансах западных держав Москве желание втянуть Советскую Россию в войну с Германией из-за Чехословакии, а самим остаться на заднем плане, и уж если участвовать в совместных акциях, то в самой малой степени. Если наше предположение правильно, то подобный вывод мог лишь упрочить решимость Сталина не позволить в такой дипломатической ситуации провести себя. Он хотел провести других.

Между 9 и 13 сентября Литвинов встретился в Женеве с румынским министром иностранных дел Комнене по инициативе последнего. Комнене дал понять, что румыны могли бы согласиться на проход советских войск и без решения на то Лиги Наций, и даже не требуя от Советского Союза недвусмысленных гарантий территориальной целостности страны. В написанных позже воспоминаниях Комнене дал понять, что Литвинов проявил к его словам мало интереса. О своих беседах с румынским министром иностранных дел Литвинов не проинформировал Бонн⁹³. В этот решающий час Сталин держал Литвинова «на коротком поводке», и нарком не был вправе следовать дипломатическому курсу на коллективную безопасность, что он сделал бы весьма энергично, будь ему это позволено.

События развивались быстрым темпом. После встречи Чемберлена с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября британское и французское правительства разработали план, предусматривавший передачу Германии тех пограничных районов Чехословакии, в которых немцы составляли более половины населения, а также предоставление Праге новых международных гарантий безопасности остальной части страны от неспровоцированной агрессии. Девятнадцатого сентября они потребовали от Праги принять этот план как плату за сохранение мира.

Оказавшись перед лицом столь страшного выбора, президент Чехословакии Бенеш вызвал к себе советского посла С.С. Александровского и попросил его срочно получить из Москвы ответ на два вопроса: как поступит СССР, если Франция выполнит свои договорные обязательства, и какова будет советская позиция, если Франция этого не сделает, а Чехословакия будет держаться до конца? Александровский сообщил ответы Бенешу лишь 21 сентября — уже после того, как на своем ночном заседании пражское правительство решило уступить англо-французскому нажиму. Ответ Москвы на первый вопрос был утвердительным (иными словами, Москва подтвердила, что в таком случае выполнит свои обязательства). Что касается второго вопроса, то Советский Союз предусматривал обращение в Лигу Наций, что вынудило Бенеша заявить: «Это было бы для нас недостаточно»⁹⁴.

Сталин сбросил Чехословакию со счетов. Именно это дала понять «Правда» в своей передовице от 21 сентября, последний абзац которой гласил: «Советский Союз спокойно относится к вопросу о том, какой империалистический хищник распоряжается в той или иной колонии, в том или ином зависимом государстве, ибо он не видит разницы между немецкими или английскими хищниками». В передовой статье следующего номера газеты указывалось, что «тучи второй империалистической войны как никогда сгустились над миром». Само определение «империалистическая война» означало, что Россия в ней участвовать не будет.

В тот день, 22 сентября, Чемберлен вторично встретился с Гитлером, на этот раз в Бад-Годесберге. Во время встречи Гитлер увеличил свои территориальные притязания. Общественное мнение в Великобритании и Франции ужесточило свою позицию, и обе страны приступили к мобилизации. Мобилизация в Чехословакии произошла 2 3 сентября. Как позже писал Бенеш, чехословацкая армия в это время была одной из лучших в Европе с точки зрения боеготовности в отношении как морального духа, так и вооружений, а страна была готова к войне⁹⁵.

Генерал Гамелен информировал Ворошилова о французских военных приготовлениях, а Ворошилов через советского военного атташе в Париже сообщил о выходе на боевые позиции вдоль западных границ СССР тридцати пехотных дивизий, моторизованных дивизий и военно-воздушных сил. Однако послание Ворошилова опровергалось сообщениями немецких и польских источников, доносивших об отсутствии каких-либо свидетельств военных приготовлений Советского Союза, который не осуществил даже таких предмобилизационных мер, какие предприняли Бельгия, Нидерланды и Швейцария.

Москва не информировала ни Прагу, ни Париж о полученной 24 сентября румынской ноте, содержавшей официальное согласие Бухареста на переброску через территорию Румынии советских войск и на масштабные перелеты в ее воздушном пространстве. Да и на саму ноту СССР не ответил. Не отреагировала Москва и на просьбу Чехословакии срочно оказать советскую поддержку с воздуха. Эта просьба была направлена в Москву как раз перед ожидавшимся 27 сентября немецким вторжением⁹⁶. «Они тоже ведут собственную игру, — сказал в то время Бенеш о русских своему личному секретарю Прокопу Дртине и добавил: — Если они нас в это втянут, то тут же и бросят»⁹⁷.

Все остальное — прискорбная история. Кратковременная военная активность Запада сошла на нет, как только британский и французский лидеры решили отправиться в Мюнхен, где 30 сентября было подписано соглашение на выдвинутых Гитлером условиях. Хотя в Мюнхене за столом переговоров рядом с Гитлером и Муссолини сидели Чемберлен и Даладье, отсрочившие мировую войну политикой умиротворения, помог Гйтлеру разделаться с Чехословакией и Сталин. Даже когда на следующее утро Бенеш вызвал к себе посла Александровского, спросил его, окажет ли Советский Союз Чехословакии полномасштабную военную помощь, если она отвергнет мюнхенский диктат, и сказал, что должен получить ответ к полудню, Александровский задержал свой телеграфный запрос в Москву до 11.20. Кремль ответил утвердительно, но уже после того, как немцы 2 октября вошли в Судетскую область, не встретив никакого сопротивления⁹⁸.

Сталинская дипломатия, как она тайно и явно складывалась в предшествовавшие Мюнхену месяцы, стала заключительным актом стратегии Сталина по созданию коалиции на Западе. Нет никаких оснований верить, но зато множество оснований сомневаться, что Сталин был когда-либо готов использовать русскую военную мощь (какой бы она ни была в то время) для того, чтобы в совместных с Францией и Чехословакией военных действиях не дать Гйтлеру стереть последнюю с лица земли. Цель Сталина состояла в том, чтобы поощрять затяжную войну, столкнув Чехословакию и западные демократии с Германией, (в которую Советский Союз не был бы вовлечен, а если бы и был вовлечен, то в самой малой степени), а тем временем прийти в себя от опустошений, причиненных его террором, и создать возможности для вступления в войну в такой момент, когда он мог бы распространить свой контроль на Восточную Европу и Балканы.

Учитывая сказанное выше, весьма сомнительно, чтобы Сталин когда-либо всерьез допускал возможность выполнения Францией с опорой на поддержку Великобритании своих договорных обязательств защитить Чехословакию. В любом случае теперь, после падения Чехословакии, сохранилась альтернатива (и к ней Сталин всегда склонялся) войны на Западе, которой предшествовало бы и которую развязало бы соглашение между Москвой и Берлином. Сразу после Мюнхена дипломатия Сталина приняла этот курс. Даже когда в октябре немцы захватывали отторгнутые от Чехословакии пограничные районы, Литвинов и Шуленбург пришли к устному соглашению (о нем впервые намекнул Шуленберг летом 1938 г.) приглушить взаимную критику в прессе и по радио, а также личные нападки на Гитлера и Сталина. В декабре 1938 г. было возобновлено без прежних, возникших год назад проволочек торговое соглашение, что открыло путь для дальнейших советско-германских торговых переговоров, предложенных советской торговой миссией в Берлине⁹⁹.

Хотя в Испании Гитлер обеспечил окончательную победу Франко, подготовив руководимый и вооруженный немцами легион «Кондор», Сталин не предпринял ничего для укрепления республиканских сил, которые в июле 1938 г. провели успешное наступление через реку Эбро. Наоборот, он уменьшил советский вклад в дело Республиканской Испании. Правда, помощь Республике — пусть и в меньших масштабах — продолжалась, а в феврале 1939 г. испанские коммунисты получили инструкции сопротивляться до последнего (Гражданская война завершилась 1 апреля полным поражением Республики). Однако осенью 1938 г. стало давать о себе знать охлаждение интереса Советского Союза к испанским делам. С одобрения Москвы из Испании была выведена Интернациональная бригада¹⁰⁰. Когда в ноябре глава республиканского правительства

Хуан Негрин в отчаянии обратился к Сталину с просьбой усилить военную помощь, его призыв остался без ответа¹⁰¹. Сталин больше не хотел, чтобы Испания мешала улучшению отношений СССР с Германией.

После свертывания советской активности в Испании русские, приехавшие туда, чтобы, рискуя жизнью, участвовать в антифашистской борьбе, возвратились на родину. Большинство из них там ждала смерть. Армейские офицеры, летчики, дипломаты, энкавэдэшники, журналисты (примечательным исключением стал Эренбург) пали жертвами террора.

В числе видных деятелей, разделивших такую судьбу, назовем генерала Клебера, Владимира Антонова-Овсеенко (с 1936 г. он занимал пост советского генерального консула в Барселоне), а также прославившегося своим «Испанским дневником» Кольцова, которого Сталин называл «дон Мигель». Кольцов был арестован в декабре 1938 г. Когда его младший брат, широко известный карикатурист Борис Ефимов, попытался заступиться за Кольцова, выйдя на довольно высокий уровень, Ульрих сказал ему «Неужели вы не понимаете, что, если его арестовали, значит, на то была соответствующая санкция?»¹⁰²

В начале 1939 г. в камере Лефортовской тюрьмы Павел Гольдштейн ненадолго оказался вместе с генералом Клебером, который совершенно точно предсказал, что будет вскоре казнен, и пояснил: «Я знал слишком много как командир Интернациональной бригады в Испании и в бытность мою в Соединенных Штатах под именем Фред и ранее в Коминтерне под именем Штерн»¹⁰³.

В 1938 г. арестованный сын Михаила Томского (он выжил в сталинский период и описал этот эпизод) встретил в Бутырской тюрьме Антонова-Овсеенко, который во второй половине 1937 г. был отозван из Испании и после доклада Сталину об испанских делах короткое время занимал пост наркома юстиции РСФСР, а затем был арестован. Антонов-Овсеенко рассказал своим сокамерникам, что отказался подписать протоколы с признанием своей вины. Когда за это следователь назвал его врагом народа, он сказал,- «Ты сам враг народа, ты настоящий фашист». На это следователь ответил: «Народ нам доверяет во всем, а вы будете уничтожены. Я вот за вас орден получу!»¹⁰⁴. В тот же день старого большевика увели на расстрел.

Фактически почти все русские и иностранные коммунисты, сражавшиеся в Испании, выжившие там и возвратившиеся в Москву имели глубокие антифашистские убеждения. Этого одного было достаточно для того, чтобы они стали политической обузой для Сталина, склонявшегося к сделке с Гитлером. Многие из них закончили жизнь в лагерях вместе со старыми большевиками, евреями и немцами, поляками и другими коммунистами-иностранцами, а также со всеми теми, кто не мог смириться с мыслью о сотрудничестве советского и нацистского режимов, целью которого был раздел Восточной Европы.

Неудивительно, что еще до конца 1938 г. политически проницательные лагерники, основываясь на составе прибывавших в лагеря арестантов, предсказывали сталинско-гитлеровский пакт¹⁰⁵.

Примечания

.-[ОЛ^Н I- 1 ,К (-., ГО'Д ■ >а>

¹ «Правда». 31 октября 1937 г. «пи чаамсл,»»»

² Краткий курс истории СССР /Ред. А. Шестакон. М., 1938. С. 49-50. ~

5 Там же. С. 167,235,245-247

⁴ Запись вел адъютант Ворошилова генерал Р.П. Хмельницкий. Автор цитирует и излагает слова Сталина по тексту записи, любезно предоставленной ему дочерью Хмельницкого Натальей Киршон.

6

7

8 9

10

12

13

14

15

16

17

18

19

20 21 22

23

24

МеЫиеЫеи Коу А.КЬгизЬсВеУ: А РоПЧса1 ВюдгарЬу N.7., 1983. Р. 25. О терроре на Украине см. также: КозЧик НгуЬогуЗгаИшхС Ки1е т Пае 11кгате. N.7, 1960. Р. 127-131, $иШиап1 КоЬеП 5.Зоааег РоНПсз т (Ье 11кгате. N 7, 1962. Р. 219-223.

Дробижев В.,Д)'Мова Н. Я. Чубарь. Биографический очерк. М., 1963-С. 67,71.

Выступление К.Т. Мазурова. XXII съезд КПСС. М., 1962,1. С. 291.

ЬиЬасЬко 1иап5. Ве1оги,551а Цпс1ег Зоаче! Ки1е, 1917-1957. Ьехшдюп, 1972. Р. 123,125.

Ссылка Р. Медведева на неопубликованные воспоминания. Я. Дробинского. МеЫиеЫеч КоуЛ Ье1 116-1огу)ис1{;е... Р. 266-267.

Очерки истории Коммунистической партии Грузии (1921-1963 годы). Тбилиси, 1963- П. С. 160. В книге говорится, что жертвами репрессий пали 70% членов грузинской делегации на XVII съезде ВКП(б). На принадлежность к грузинской парторганизации указали 27 делегатов съезда.

Газарян С. О Берия и суде над бериевцами в Грузии // «СССР. Внутренние противоречия». 1982. № 6. С. 118-119. Статья взята из самиздатского исследования Газаряна «Ого не должно повториться».

Там же. С. 141-142-.МеЫоейео Ко)¹ А. Бес Шзюгу ]ис1^е. Р. 264, 269-, Ап1опои-О\ие)‘еп1го А. ТЬе Типе оГ 8(а1ш... Р. 148.

Ссылка Б. Левицкого на «Коммунист» (Ереван), 15 ноября 1961 г. Ьеийзку В, ей.,ТЬс ЗсаИшз! Теггог т гЬеТГмгие.5: Ооситепгагюп Ггот Ше Зоаае! Рге.чч ЗгапГогй, 1974. Р. 327.

О терроре в Армении см.: Маюнгап Магу К. Пае 1трас1 оГ боччег РоПае.5 т Агтета. Ьс1с1еп, 1962. СЬар. 8.

Очерки истории Коммунистической партии Азербайджана / Ред. М, Искандеров. Баку, 1963 С. 540-542: Тарский Л. Багировщина // «Новое русское слово»: 12 и 13 марта 1982 г. Багиров был судим в Баку и приговорен к смертной казни в 1956 г. Тарский присутствовал на суде.

«Верный боец партии» // «Правда». 9 апреля 1964 г.

АЬгатзку С. «Пае Впо-ВЮгЬап Ргсдес!, 1927-1959» 1п: Пае т 8оУ|е1 Кизыа 5]псе 1917. ЕП. С Ко-с!аап ЬопПоп, 1970; «ВноЫПгБап» // Епсус|оресПа)ис1аюа, IV, 1971. Р. 1044-1050; Ко1агх ИИ Ки551а апО Нег Со1отез. ЬопПоп, 1956. Р. 177. Постановлением Президиума Верховного Совета РСФСР от 2 декабря 1981 г. Еврейская автономная область (давно превратившаяся в фикцию) была упразднена. Выступление 18 мая 1925 г. «О политических задачах Университета восточных народов* // Сталин И В, Соч. Т. 7. С. 138.

«Правда». 4 октября и 28 декабря 1937 г.

Выступление М.В. Горбачева. «Правда». 16 августа 1938 г. :лг

Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 124.

Б, Д. «Русский еврей вчера и сегодня» — ссылка Р. Медведева. МеЫоеЫеи Коу А. Оп 5(аНп апб ЗсаИпцлп. ОхГогф 1979- Р. 114.

Ноизе ЗХ'цЬои: а КооГ. Сагйеп СИу, N.7, 1961. Р. 310. См. также Шварц С. Антисемитизм в Советском Союзе. Нью-Йорк, 1952. С. 8.

А$иг5к)'М.ТЪе ВШЬ оГВуе1оги551а //«ТБеПтезЬИегагуЗиррктепи. З0.]ипе 1972. Р. 744;Хоге)'1Г'.Т11е Оп§1П5 апс1 Оеуе1ортеп1 оГ5оу!е! АпИ-ЗетШзт: Ап Апа1уыз // «ТЬе 51аую Кечзечс», № 1. МагсЬ 1972. Р. 118.

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

Коттон К. (сотр.) )ис1еп ЫмегЗтНп. ВегИп апс1 Бе1р21§,1938. :-1

Сталин ИВ. Соч.Т. 5. С. 239, 245-

Все ссылки на процесс взяты из кн.: Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока». М., 1938.

Итоги процесса // «Бюллетень оппозиции», апрель 1938, № 65. С. 3.

Мейсейен КоуА Ье1ШзЮгу .фОде... Р. 187.

МеЫиеЫеи Коу А. ВикЬапп... Р. 144-146.

«Процесс» правотроцкистского блока» — депеша от 28 марта 1938 г. посла Чипстона в Форин Оф-фис. Сгеа[ Вп1а1п. Роге1дп ОГПсе. Ооситепгч оГ ВгШзЬ Роге1дп РоНсу. (ИВЕР).

МеЫиеЫеи Коу А. Ье1 Н|51огу)ис18е... Р. 186-187, Гнедин Е Катастрофа... 1977. С. 281. -,₅

Мас1еап р. Еа51егп АрргоасЬез. N 7,1949- Р 107-108.

Гнедин Е. Катастрофа... С, 281. ->«о;;». .

⁵⁵НегшаПЬ Н. поп, апЫ5[ап' РгесТепск5 А§атз( Тлуо ЕуПз. МУ, 1981. Р. 110, 112. ^,_ч,.. .. ..

⁵⁶ВоЫепСЬаг1е$Е. 'ОСТтезз [о Шзгогу, 1919 -1909. МУ. 1973. Р. 46.

У См.: Марголин Ю.В. Путешествие в страну Зе-Ка, Нью-Йорк, 195 2. С. 6-9.

¹⁸ «Новое русское слово». 9 февраля 1985 г. Ей разрешили вернуться в Англию в 1985 г. „_)1а ...

«Известия». 1} декабря 1936 г.

⁴⁰УаЫгР. А СВПбВооб т Рпзоп. Р. 61-72.

⁴¹УРегззЬег^А. ТВе Ассизеб... Р. 10. «Создавалось впечатление, — замечает автор, — как будто ГПУ было исполнено решимости административными методами обеспечить расовую чистоту российских городов».

⁴²ЦШПскз ТеМу]. ТВе 1трас( оГ гЬе Сгеа! Риг§ез оп (Ве Реор1е’з Сотпичзапаг оГРоге^п АЯанз // «ТВе 51аУ1с КеУ]еи’». № 2,_]ипе 1977. Р, 188,190,191,195.

^{4 }} Письмо было опубликовано в русской эмигрантской газете «Новая Россия» 1 октября 1939 г

⁴⁴Ашопои-ОехеуепкоА.ЛтеоГЗшПп... Р. 145.

⁴⁵ТгеррегТ ТЬе Сгеаг Сате: ТЬе 5югу о( [Ве Кеб ОгсВезпа. Ьопбоп, 1977. Р. 38-39.

⁴⁶ Личная беседа в Москве в июне 1984 г. с Владимиром Малецким, сыном одного из репрессированных преподавателей.

⁴⁷Р*кеО. Сегтап 'ОСУПен т 5оУ1е1 ЕхИе, 1933-1945. СВаре| НШ, 1982. Р. 320, 324, 330-331.

⁴⁸ 1Ы6.Р. 313, 345.

⁴⁹МеЫиеЫеи Роу А. Ье1 Шзгогу^б^е... Р. 222.

5° РШей. Сегтап'ОСУИегз... Р. 325, 326, 328, 333. _ч . ..

⁵¹Р&сЬег М. Му 1луе5 т Ки&ыа. МУ, 1944. Р. 189-190.

⁵²ТиоттепА. ТВе Ве1|з оГ (Ве КгетПп. Напоуег, МН., 1983. Р. 234.

⁵⁵ 1Ы6.Р.229.

⁵⁴Мгз. Ве1аКип. Ве|а Кип (Мето1Г5). Вибарез! 1966. Р. 416-418.

⁵⁵ТиоттепА. ТВе ВеПзоПВе КгетПп... Р. 222-223.

⁵⁶ВгитЬег^А. ТВе СВоз! т Ро1апб // «ТВе МУ. КеУ1е\«/ о( Воокз», 2 ,|ипе 1983, п . 4 . Р. 37. , _и

⁵⁷ТиоттепА. ТВе Ве11з оГ [Ве КгетПп... Р. 225-226. Туоминен был на этом заседании.

⁵⁸ Ех-1пз|бег. ТВе Рапу ТВаГ УатзНеб // «Зоузе! 5ип/еу*Ли1у-5ер1етЬег 1960, по. 33 Р 104, 105.

⁵⁹ОггешапоихШМ.К. ТВе Соттип1зг Рапу оГ Ро1апб. СатЬпбде, Мазз., 1959- Р. 151; ЗгаПп апб гВе РоПзВ Соттитзсз // «Зоччег Зигуеу», )апиагу-МагсП 1961. Р. 62. О роспуске западноукраинской и западнобелорусской компартий см.: «Коммунист», 1964, № 8. С. 76-78.

⁶⁰ Возможно, корейская партия была распущена. См: ОеЫуегУ. ТПо. МУ, 1953- Р. 115 -, МеЫоеЫеи Роу А. Бег Н15Югу ]иб§е.„ Р. 221. Медведев сообщает, что «вся корейская секция Коминтерна была арестована».

⁶¹РашкевицА. // Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров. М., 1964. С. 286.

⁶² ТиоттепА. ТВе ВеПзоГГВе КгетПп... Р. 227-229;ЬеиИзку В. ТВеЗгаПтзГ Теггог... Р. 332, 335-336.

⁶⁵ОеОдег V. ТПо... Р. 107-108, 115.

⁶⁴ЬагИсЬВ. «ЗгаПп’з Маззасге оГгВе Роге^п Соттишзг Ьеабегз» // ТВе Соттсегп: Нв>[опса1 РП§ПП§Пгз / Еб. ОгапсоунсВ М. апб ЬагПсВ В. ЗгапГогб, 1966. Р. 141, 167-168, 169.

⁶⁵ См..- КпцИзк)’ ИЯ 1п ЗгаИп’з Зесгег Зеплсе. МУ, 1939- СВар. 3.

⁶⁶ «Правда». 14 февраля 1938 г. Письмо Иванова датировано 18 января 1938 г., ответ Сталина — 12 февраля 1938 г.

⁶⁷ По словам Туомннена (ТиоттепА. ТВе Ве|1з оГ гВе КгетПп... Р. 239), «немецким коммунистам пойти на братание с Гитлером было бы труднее, чем кому бы то ни было*.

⁶⁸ВеликановК Германская угроза Чехословакии//«Правда». 2 апреля 1938 г.

⁶⁹ Телеграмма советского посла в Берлине ГА. Астахова в Москву датированная 15 сентября 1938 г. Астахов сообщает о разговоре с послом Чехословакии // Документы внешней политики СССР / Ред. АА. Громыко и др., XXI, М., 1977. С. 497. Далее — Документы...

⁷⁰СЬигсЫН \)Ппз1оп 5. ТВе Зесопб'Ойэбб'07аг ТВе Са[Вепп§5гогт. МУ, 1961. Р. 227, 279-281.

⁷¹ «Известия» 18 марта 1938 г.

⁷² Рассказано автору Е, Гнединым в Москве в июне 1977 г. Будучи заведующим отделом печати при Литвинове, Гнедин ежедневно встречался с ним. Однажды Гнедин сам машинально поднял трубку телефона в задней комнате. Услышав голос Сталина, он тихонько положил трубку на рычаг.

⁷³ «Правда*. 17 сентября 1938 г.

⁷⁴КуманевГ. 22-го на рассвете //«Правда». 22 июня 1989 г.

⁷⁵Маховков И. Уничтожение командных кадров Красной Армии // «СССР. Внутренние противоречия*. 1982. № 3. С. 204-210.

⁷⁶ НегшаПЬН. поп, апЫ5шггРгес/епск 5. Адаты Нуо ЕуНз//. Р. 78. Фон Херварт был личным секретарем посла Шуленбурга и имел дипломатический ранг третьего секретаря посольства.

⁷⁷НИцегС., МеуегА1[геЫС. Пае 1псотраИЫе АШез. N.7, 1953. Р 275, 282-285.

⁷⁸ПридворовД. Об отце // О Демьяне Бедном. М, 1966. С. 222.

⁷⁹ Телеграмма посла в Москве Кирка госсекретарю, датированная 22 июня 1938 г. 145. Рогефп Ке1агюп5. Р. 584-585. (Курсив мой. — Р. Такер.)

⁸⁰ 1Ыс1. С. 571-577. «' »1*л

⁸¹ЩгтЬегу С. 5гагЬп§ 'М'огЮ 'ФУаг II... Р. 417

⁸² Роситепгз оп Сегтап Роге^п РоИсу, 1918-1945, Зспез О (1937-1945). 11. Ссгтапу апс1 С2[сЬоз1оуа-к1а, 1937-1938. Р 423-426. Ниже ссылки наОСРР. 5ег. Э, II,

⁸³НегизаНЬН. иоп, апЫ$1аггРгеЫепск5. Адат.¹;! Тл'о ЕуПз. Р 122-123.

⁸⁴ 1Ьк±Р 122.

⁸⁵ ОСРР 5ег. Р, II. Р. 667.

⁸⁶НосЬтап}т. ТБе 5оу|ег Стоп апс1 (Ье РаПиге оГ СоИесцуе Зесипгу, 1934-1938, ЬЬаса апй Бопс1оп, 1984. Р. 148.

⁸⁷ РСРР, 5ег. О, II. Р. 629-631.

⁸⁸ Документы... С. 436,458-459- ^ ‘^ ¹¹ '* ■ ^,гг;" ' )

⁸⁹ Там же. С. 464-465.

⁹⁰ Там же. С. 470-471.

^9СКеппап Сеогру Г. Кизда апОИге^еы Чпс1ег Белт апс15[аПп. N.7, 1962. Р. 304-305

⁹²СоиктДгеЯ. Ре 5! а] те а НШег: Зоиуетгз с!е с!еих атЬаззаЦез, 1936-1939 Рапз, 1950.Р 157-159-

⁹³НосЬтап). Пае 5оу]е1 Чтол... Р. 160,236. Автор ссылается на мемуары Комнина (Сотпёпе. Рге1исИс1е1 йгапбе йгата. Коте, 1947 Р. 83,86,10).

⁹⁴1ЫЫ. Р. 161.

⁹⁵ Мето1Г5оГРг. Ес1иагс1 Вепе! Бопс1оп, 1954.Р29. I¹

⁹⁶НосЬтап_/. ТБе 5оУ1еГ 11пюп... Р 1б4,156-167,

⁹⁷йШпаРгокор. Сезко51оуеП5ко пай] озис1, Тогото, 1982,1. Р. 202, Указанное место из книги Прокопа Дртины цитируется Михаелем Краусом (Кгаи$ М. Пае 5оУ1е( Шюп, СгесЬо51оуак1а, апс111ае 5есопс1 'ОйэгЮ'07ап Пае РоипйаЦопз оГ а Сотггшшзг Ки1е. Р1а. О. сНззеПайоп, РппсеЮп Чп^егзиу, 1985. С1аар. 1. Р. 57).

⁹⁸НосЬтап). Пае 5оу1ес 11шоп... Р, 166.

⁹⁹НИ§ег С., Меуег АЦгеЫ С. Пае 1псотрапЫе АШе.ч, 288-289; НепиагЧз Н. иоп, апЫ 5шгг РгеЧепск 5.. А§атз1 Тлю ЕуПз. Р 142.

¹⁰⁰ТЬотазН. ПаеЗрап15Ь ОуН 'ФУаг. N7, 1961. Р. 556-558, 566, 613- Об инструкциях испанским коммунистам см ВоЧоХепВ. Пае ЗрашзЬ Кеуо1игюп. С1ааре1 II111, 1979 Р. 473

¹⁰¹СаггТ.Н. ПаеСоШ1П[егп апс1 [1аеЗрашзЬ Ст1'07аг. N7, 1984. Р.71.

¹⁰² Михаил Кольцов, каким он был. М., 1965. С. 76.

¹⁰³Гольдштейн П. Точка опоры... С. 42-43

¹⁰⁴ «Новый мир», ноябрь 1964. № 11.С. 212.0 разговоре Антонова-Овсеенко со Сталиным и новом назначении незадолго до ареста см .-.Ракитин А. Именем революции //Очерки о В.А. Антонове-Овсеенко. М., 1965. С. 178. Антон Ракитин — псевдоним Антона Антонова-Овсеенко, сына расстрелянного ВА. Антонова-Овсеенко.

¹⁰⁵Веек Г., СосИп V/. Ки551ап Ригде... Р. 234. <.о < *- >■ I •

Преображенное мировоззрение

„> 1:0 '.чГЛГГСI . Щ’.ч :7.*СрЯщмчЩ:; 'к пмн

Н‘--' &*.Н

.. • :«'> •1*1?- 0-1

Обновленная влита

Мы уделили немало внимания мотивам, побудившим Сталина к террору. И тем не менее это величайшее преступление XX в. все еще нуждается в дополнительном изучении Для этого нам следует прежде всего оценить истинные масштабы террора, а также рассмотреть его взаимосвязь с другим параллельно развивавшимся процессом — выдвижением новых людей.

К моменту созыва в Москве в марте 1939 г. XVIII партсъезда коммунистическая элита ленинского и постленинского периодов была почти уничтожена, а на ее месте стала возникать новая,

В годы террора когорта старых большевиков полностью перебита не была. Кроме Сталина и его ближайшего окружения в Политбюро с дореволюционным партийным стажем (Молотов, Ворошилов, Калинин, Каганович, Андреев, Шверник и Жданов), выжили во время террора и некоторые другие партийцы, а кое-кто из них все еще занимал высокие официальные посты. В 1939 г. одним из шести заместителей Председателя Совнаркома была назначена Р.С. Землячка — случай крайне редкий во времена Сталина — женщина в руководстве. Членом Центрального Комитета оставалась К.И, Николаева, а Александра Коллонтай была послом в Швеции. Выжили многие бывшие соратники, старые большевики, в прошлом близкие Ленину (Н.К Крупская, Г.М, Кржижановский, М.А. Бонч-Бруевич, НА. Семашко, М.К. Муранов и секретарь Ленина — Елена Стасова). Под письмом, опубликованным в «Правде» 7 ноября 1947 г, по случаю тридцатилетия Октября, стояли подписи 538 старых большевиков. Они обращались к Сталину, называя его человеком, «чье имя олицетворяет русскую революцию», и благодарили его «за все то великое», что он дал «партии, рабочему классу и народам нашей страны».

Трудно ответить однозначно на вопрос, почему эти коммунисты, и ряд других, переживших террор и скончавшихся позже — в 1939-1947 гг., не были арестованы в конце 30-х годов. В ряде случаев у Сталина появлялись личные причины сохранить жизнь тем, кто, по его мнению, мог оказаться ему полезен. (Например, Сергей Кавтарадзе, который был арестован, но в 1940 г. освобожден, любезно принят Сталиным и назначен заведующим Ближневосточного отдела НКИД). Однако главная причина, по всей вероятности, заключается в том, что, он, Сталин, хотел затушевать радикальное изменение режима вследствие террора. Ради этого он оставил в живых некоторых старых большевиков как послушных свидетелей, подтверждавших, что именно он, Сталин, олицетворяет Октябрьскую революцию, хотя вряд ли они сами в это верили¹.

По мере того как террор пожирал послереволюционную элиту, ей на смену выдвигалась новая. В те годы требования разоблачать замаскировавшихся врагов сопровождались призывами выдвигать на ответственные посты молодых коммунистов и беспартийных. Сталин доложил XVIII партсъезду, что за период после состоявшегося в 1934 г. XVII съезда на руководящие партийные и государственные посты выдвинуто 500 тыс. молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии².

Это было время головокружительных карьер. Будущий советский премьер-министр Алексей Косыгин стал в 1939 г., в 35-летнем возрасте, наркомом текстильной промышленности СССР. Будущий генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев вступил в ее ряды в 1931 г., а в 1939-м, в возрасте 33 лет, возглавил Днепропетровскую городскую партийную организацию. Другой будущий генеральный секретарь — Юрий Андропов — стал членом партии в 1939 г., а к 1940-му (ему тогда исполнилось 2блет) возглавил комсомольскую организацию Карело-Финской ССР. Третий будущий генеральный секретарь — Константин Черненко — вступил в партию в 1931 г., а в 1941-м, когда ему исполнилось 30 лет, уже работал секретарем Красноярского обкома партии. Будущий министр обороны Дмитрий Устинов в 1937 г. был директором ленинградского военного завода, а в 1941 г., в 33 года, получил назначение на пост наркома оборонной промышленности СССР. Будущий главком ВМФ Сергей Горшков в 1941 г. получил звание контр-адмирала (тогда ему шел 31 год). Будущий министр иностранных дел Андрей Громыко получил партбилет в 1930 г., защитил в Москве диссертацию и стал кандидатом экономических наук, а в 1939-м, в возрасте 30 лет, был направлен в сильно поредевший после чистки наркомин-дел, где возглавил отдел Соединенных Штатов Америки.

Те, кем заменяли репрессированную политическую элиту, имели, как правило, специальное образование и опыт практической работы, приобретенный в первой половине 30-х годов. В докладе на XVIII съезде Сталин назвал эту элиту управленцев и специалистов «новой советской народной интеллигенцией» и сказал, что они «влили в интеллигенцию новую кровь и оживили ее по-новому, по-советски»³. Сталинская метафора была как нельзя точна: когорта выдвиженцев являлась той новой кровью, которая реанимировала труп почти полностью обескровленной террором коммунистической партии.

Можно ли объяснить эту смену поколений элиты потребностями модернизации?⁴ В большей ли степени с точки зрения профессиональной подготовки подходили для руководящих постов в новой, индустриально более развитой России молодые, обучавшиеся без отрыва от производства специалисты с техническим образованием, чем те, кого они заменяли? Несомненно, некоторые репрессированные управленцы не обладали достаточным образованием и были уже немолодыми людьми, а пришедшие им на смену новички доказали свои способности. Примером может служить А.С. Яковлев, талантливый молодой авиаконструктор, создатель истребителей модели «Як», ставших во время Второй мировой войны опорой советских ВВС.

Однако известные нам факты не подтверждают этой гипотезы. Расстрелянные или отправленные в лагеря специалисты из промышленной, военной, научной и других сфер представляли собой значительную часть драгоценного человеческого капитала страны. Многие из них обладали незаурядным талантом. Сталин понимал это, что подтверждают события, связанные с выдвижением Яковлева. Сталин приказал арестовать авиаконструктора-ветерана А.Н. Туполева, а вместе с ним примерно 450-500 инженеров из Наркомата авиационной промышленности. Человек 50-70 из них были расстреляны. Около ста отправлены в лагеря. Остальных же засадили за работу в тюремных конструкторских бюро («шарашках»), созданных в 1938-1939 гг. для разработки новых типов самолетов⁵.

В известном смысле новые управленческие кадры гораздо меньше соответствовали постам в новом, промышленно развивающемся обществе, нежели арестованные специалисты, отличавшиеся большей самостоятельностью суждений. Новички заняли поста, требующие проявления инициативы. Но они были продуктом сталинской школы, которая в массовом порядке поставляла бюрократов, как раз лишенных инициативы и боящихся ответственности. Как говорили в Магнитогорске, «лучше быть телеграфным столбом, чем проявлять инициативу»⁶.

Утверждение, будто террор способствовал модернизации, решительным образом опровергается его воздействием на оборонный потенциал государства. Вместе с Тухачевским погибли поборники военной модернизации, предвидевшие настоятельную необходимость подготовки к новому типу военных действий, к моторизованной войне, чем и занимались немцы. На высших же постах остались Ворошилов и Буденный, неспособные отказаться от веры в решающую роль, которую якобы продолжала играть кавалерия. В начале 1937 г. закончил рукопись книги «Контуры грядущей войны» 49-летний Валентин Трифонов, старый большевик, сражавшийся на полях Гражданской войны. В ней он предсказывал неизбежность войны с фашизмом, которая, по его мнению, начнется с сокрушительного внезапного нападения на Россию, к чему следовало готовиться загодя, в том числе перебазируя промышленность на Восток. Трифонов послал копии рукописи для ознакомления Сталину, Молотову и Ворошилову, но ответа не получил. Немного позже, в том же году он был арестован и осужден⁷

Другого военного деятеля, претендовавшего на роль модернизатора, командующего ВВС Яна Алксниса расстреляли вскоре после того, как он стал настоятельно рекомендовать уделить большее внимание скоростным, маневренным истребителям, а не наращивать производство тяжелых дальних бомбардировщиков туполевской модели, на которых, стремясь к установлению мировых рекордов, летали сталинские «соколы»⁸. «Мы должны бить врага в его логове», — таков был девиз Сталина и его окружения. Они оказались под влиянием доктрины итальянского генерала Дуэ, согласно которой решающее оружие будущей войны — тяжелые бомбардировщики. В соответствии с такими взглядами Ворошилов и доложил XVIII партсъезду, что, по сравнению с 1934 г., доля тяжелых бомбардировщиков в самолетном парке ВВС удвоилась, а численность легких бомбардировщиков, штурмовиков и разведывательных самолетов снизилась в два раза⁹. Годом раньше, в феврале 1938 г., нарком обороны заявил, что, хотя во многих армиях кавалерия фактически ликвидирована, «красная кавалерия по-прежнему является победоносной и сокрушающей вооруженной силой и может и будет решать большие задачи на всех боевых фронтах»¹⁰.

Может, в глазах Сталина главное достоинство новых кадров состояло в их лояльности к нему и в их безусловном подчинении его властной воле? Вполне вероятно, что это было именно так. Новая элита составляла надежную опору для ставшего абсолютным самодержцем Сталина. Общество было очищено от независимо мыслящих большевиков, считавших себя ровней Сталину, способных высказывать свободно свои мысли на партийных форумах и готовых голосовать против него, как это и случилось на XVII съезде партии. Теперь Сталин мог наконец дать волю тем огромным способностям в области разработки политического курса, которыми он, по его мнению, обладал, мыслить за Советскую Россию, принимать и важные, и менее важные решения, не опасаясь, что кто-либо станет оспаривать его взгляды.

Однако для того чтобы создать послушную элиту, вовсе не требовалось проводить репрессии в таком огромном масштабе. Зачем потребовался этот двусторонний процесс репрессий и выдвижений? Чтобы ответить на этот вопрос, обратим внимание на одну книгу, на создание которой Сталин в описываемый период не щадил ни времени, ни энергии.

,у

т. 'К-

Сталин как историк партии

Главной новостью в сентябре 1938 г., месяце, когда произошла встреча в Мюнхене, стала не надвигающаяся угроза войны в Европе. Хотя эта угроза широко освещалась в советской прессе, первенство было отдано другой теме — книге, озаглавленной «Краткий курс истории ВКП(б)». Начиная с 9 сентября «Правда» публиковала ее глава за главой. В редакционных и пространных авторских статьях они восторженно комментировались.

На титульном листе имя автора не значилось. Об авторстве говорилось весьма расплывчато: «Под редакцией Комиссии ЦКВКП(б)». И далее: «Одобрено ЦК ВКП(б)». Но тем не менее это говорило о том, что «Краткий курс» пользовался высочайшим покровительством. Вскоре стало известно, что автором одного из разделов IV главы труда, озаглавленного «О историческом и диалектическом материализме», был Сталин. Позже сообщалось, что весь «Краткий курс» (его объем составил 350 страниц) подготовлен «по инициативе и при ближайшем личном участии товарища Сталина»¹¹. После Второй мировой войны Сталин присвоил себе авторство полностью¹².

Еще в 1932 г. Сталин задумал такую книгу. В 1935 г. он создал под руководством Жданова комитет для ее подготовки, однако предложенные варианты его не удовлетворили. В результате в начале 1937 г. Сталин обратился с личным письмом к авторам, работавшим над текстом, сформулировав главные направления книги, которую он хотел бы получить. Он отметил, что существующие труды по истории партии неудовлетворительны, и указал, как можно исправить их недостатки. Он дал понять, что новая книга должна быть насквозь дидактична, а не выглядеть как «легкий и занимательный рассказ о делах минувших» и что за руководящими идеями следует обращаться к его, Сталина, работам и речам. Он предложил новую периодизацию истории партии, приведя названия двенадцати глав и определив промежутки времени, которые должна отражать каждая из них. (В итоге в «Кратком курсе» оказались именно эти двенадцать глав.) Шестнадцатого апреля 1937 г. Политбюро дало указание авторскому коллективу опираться на письмо Сталина и освободило трех его членов (Е. Ярославского, В. Кнорина и П. Поспелова) от всяких прочих обязанностей. Текст в основном готовили Ярославский и Поспелов, поскольку, пока шла работа (а это было в 1937-1938 гг.), Кнорина арестовали, и он пал жертвой террора¹³.

В качестве коллективного редактора книги была назначена высокопоставленная комиссия в составе Сталина, Молотова и Жданова. Рукопись поступала к ним и другим членам Политбюро, но только один Сталин активно участвовал в редактировании и переработке текста. Предложенные им изменения и дополнения (их фотокопии сохранились) свидетельствуют о его большом личном участии в работе над книгой. Сталин снимал отдельные абзацы, изменял названия некоторых глав. Он дал точную формулировку текста на титульном листе (где указывалось, что книга отредактирована и одобрена Комиссией Центрального Комитета). Более того, он внес несколько существенных дополнений. Одно из них — философский раздел IV главы «О историческом и диалектическом материализме». В другом добавленном им пассаже подчеркивается, что большевистская партия была фактически создана на Пражской конференции, т. е. в 1912 г. Еще одна вставка содержит критику западноевропейской социал-демократии. Примечателен и тот факт, что Сталин добавил пассаж, в котором подчеркивается историческое значение коллективизации как «революции сверху»¹⁴.

Таким образом, в самый разгар террора Сталин размышляет над историей партии и руководит подготовкой книги о ней,

',<Г

«Краткий курс» как автобиография >

I (>■

Для старых большевиков, связавших свою судьбу с большевистской партией до и сразу же после 1917 г., особенно если они входили в число ее лидеров, их собственные биографии слились воедино с историей партии, Это особенно справедливо в отношении Ленина. «Говорить о Ленине — значит говорить о нашей партии. Дать биографию Ленина — значит писать биографию нашей партии», — заявил Зиновьев по случаю пятидесятилетия Ленина¹⁵. Помнил ли эти слова Сталин или нет, но заключенная в них идея в душу ему запала. «Краткий курс» стал книгой, в которой история партии переплеталась с его собственной биографией.

Сталин появляется в третьей главе, повествующей о революционном брожении 1905 г. Именно здесь мы читаем, что «тов. Сталин проводил огромную революционную работу в Закавказье. Так, на собрании рабочих в Тифлисе он заявил: “Для этого нужны три вещи: первое — вооружение, второе — вооружение, третье — еще и еще раз вооружение”. Первая встреча Сталина с Лениным состоялась в Таммерфорсе (Финляндия) на большевистской конференции в декабре 1905 г. До этого же они, как утверждается в «Кратком курсе», «поддерживали связь между собой письмами или через товарищей»¹⁶. Кстати, никаких сведений о такой переписке или контактах «через товарищей» пока не появилось.

Но как же Сталину удавалось изображать большевиков «партией Ленина-Сталина», если в первые годы ее существования он был столь незаметной фигурой, да еще в местном подпольном движении? В «Кратком курсе» Сталин преподносится как второй лидер партии со времени ее зарождения. Это достигается путем изображения Пражской конференции 1912 г, как момента зарождения партии, причем «Краткий курс» скрывает тот факт, что тогда Сталин стал членом ЦК путем кооптирования, а не избрания в него.

Рисуя Сталина человеком, оказавшимся в гуще событий, разворачивавшихся в Петрограде, «Краткий курс» излагает сагу 1917 г. как повествование о Ленине — Сталине. «Незначительные» расхождения во мнениях между Сталиным и Лениным опускаются. И не Троцкий, а он, Сталин, изображается руководителем операции по захвату власти в качестве главы «партийного центра» в работавшем под началом Троцкого Военно-революционном комитете. Хотя такой центр действительно был образован, Сталин, однако, не функционировал в качестве «руководящего ядра» комитета; и чем он занимался в момент захвата власти, остается тайной.

В восьмой главе, посвященной Гражданской войне, Сталин увенчал себя военной славой. Троцкий же, поддерживаемый в описываемый период Тухачевским, по-прежнему придерживался предательского курса на посту председателя Реввоенсовета. Сталин превозносится как автор победоносной стратегии, примененной в 1919 г. в боях против белых сил генерала Деникина на Южном фронте, а Троцкий, фактически разработавший эту стратегию, изображается инициатором ошибочного плана¹⁷, которому на самом деле он, Троцкий, успешно противостоял.

Далее в книге излагается фальсифицированная история советско-польской войны 1920 г., в которой Сталин сыграл губительную роль и за неподчинение приказам был отозван с Южного фронта. (Будучи политическим комиссаром фронта, он распорядился продолжить бои за Львов уже после того, как получил указание Политбюро продвинуться на северо-запад для защиты фланга развернутой на Варшаву армии Тухачевского, чем и способствовал ее разгрому.) Согласно же описанию этого эпизода в «Кратком курсе», в результате допущенных Троцким и Тухачевским ошибок, наступление красных на Варшаву проходило «совершенно неорганизованно». Это, дескать, помогло полякам совершить прорыв Западного фронта. Еще более ухудшил ситуацию, как указывается в книге, приказ Троцкого перебросить конную армию с Южного фронта на Западный, «хотя не трудно было понять, что взятие Львова было бы единственно возможной и лучшей помощью Западному фронту». А следовательно, разгром Красной Армии был предопределен «вредительским приказом Троцкого... на радость польским панам»¹⁸.

Большим искажениям подверглась история всего дальнейшего советского периода с 1921 до середины 1938 г. Например, в «Кратком курсе» индустриализация и коллективизация изображены как политический курс, проводимый возглавляемой Сталиным партией при полной поддержке со стороны народа, и нет даже намека на то, какую страшную цену пришлось заплатить за такую политику. Утверждается, что капиталистические страны сделали все возможное для того, чтобы сорвать индустриализацию, поскольку опасались, что ее успех создаст угрозу для существования капитализма, а внутренняя оппозиция сотрудничала с ними путем вредительства и шпионажа, будучи связанной, как это «показало» Шахтинское дело, с иностранной военно-разведывательной службой (но в данном контексте Германия не упоминалась).

В книге Сталина коллективизация описана как «величайший» революционный переворот, «равнозначный по своим последствиям революционному перевороту в Октябре 1917 г.». И далее: «своеобразие этой революции состояло в том, что она была произведена сверху, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке снизу, со стороны миллионных масс крестьян, боровшихся против кулацкой кабалы, за свободную колхозную жизнь»¹⁹

«Краткий курс» заключает триумфальная картина: советское государство движется под предводительством Сталина от победы к победе. После того как в 1935 г. Сталин выдвинул лозунг «Кадры решают все», Стаханов выдает на-гора за одну смену 102 тонны угля. Таким образом возникает стахановское движение, продемонстрировавшее, что в экономическом развитии страны новым кадрам принадлежит решающая роль. Учитывая «повышающийся уровень жизни народа», правительство принимает закон, запрещающий аборты. В 1936 г. утверждается новая Конституция, подготовленная возглавлявшейся Сталиным комиссией и воплотившая в себе принципы рабоче-крестьянской демократии. В 1937 г. после выявления новых «дьявольских преступлений бухаринско-троцкистской банды», проводятся процессы, раскрывшие, что обвиняемые вступили в заговор против партии и государства сразу же после Октябрьской революции. Советский народ одобряет уничтожение «белогвардейской нечисти» и приступает к решению следующего вопроса повестки дня — выборам Верховного Совета на основе новой Конституции²⁰. Одиннадцатого декабря 1937 г. Сталин обращается к избирателям своего округа. На следующий день 91 млн граждан направляются к избирательным урнам, и 89 млн 844 тыс. из них с энтузиазмом отдают свои голоса кандидатам блока коммунистов и беспартийных, тем самым подтверждая победу социализма в СССР.

Книги, изданные до «Краткого курса» (например, изъятые к тому времени «Очерки истории ВКП(б)» Попова), были ближе кфактам и более информативны. Им, однако, недоставало мелодраматичной тональности «Краткого курса», представляющего собой повествование о смертельной схватке сил добра и зла. В нем описываются деяния двух блистательных героев: Ленина — воплощения революции (в первых главах) и Сталина — второго «я» Ленина, человека, которому судьбой предначертано стать его преемником, человека, полностью вступающего в свои права в заключительной части «Краткого курса». В эпилоге ему благодарно рукоплещет народ.

Таков был придуманный мир, описанный руководимыми и послушными Сталину авторами. Идеальный Сталин обрел реальность, а те, кто вызывал у него ненависть, вошли в историю злодеями. Книга Сталина не могла бы быть написана, не будь проведены показательные процессы, сопровождавшиеся массовыми репрессиями.

Возвращаясь к поставленному нами вопросу (зачем нужен был Сталину принявший массовый характер двуединый процесс, в котором сочетались репрессии, с одной стороны, и выдвижения — с другой), следует представить слово самому Сталину. Участникам февральско-мартовского пленума 1937 г., а через них всей стране он сказал, что кадры должны срочно «овладеть большевизмом». И хотя Сталин при этом говорил о необходимости овладеть искусством распознавания замаскировавшихся врагов, к каким бы приемам и уловкам они ни прибегали, он одновременно дал ясно понять, что речь идет о гораздо большем. Наступило время заменить старый лозунг шахтинского периода об овладении техникой новым — призывом к «политическому воспитанию кадров»^{2 1}. Именно «Краткому курсу», как указывалось в его вступлении, предстояло обеспечить это политическое воспитание кадров, основанное на сталинском большевизме.

Что представлял собой такой «большевизм», мы уже в основном уяснили. По существу он сводился к изложению вымышленной версии жизни Сталина, к придуманной им самим автобиографии революционного героя, сыгравшего огромную роль в истории партии. По-видимому, мы так никогда и не узнаем, сумел ли Сталин поверить в это сам и подавить в своей памяти все, что противоречило такой картине. Но, несомненно, у него была большая внутренняя потребность в такой вере и в знании того, что и советский народ эту веру принял. Такой взгляд подтверждается огромными усилиями, которые Сталин приложил к подготовке и публикации этой книги, и тщательно продуманными мерами, предпринятыми им для внедрения идей этой книги в сознание новой элиты и юного поколения граждан, получавших в это время образование.

После опубликования «Краткого курса» Сталин сделал все, для того чтобы добиться осуществления поставленных перед этим трудом задач. Они были сформулированы в постановлении Центрального Комитета, опубликованном в «Правде» 15 ноября 1938 г. В нем указывалось, что «Краткий курс» должен быть положен в основу советской системы политического просвещения. Постановление потребовало радикально перестроить сеть политического образования, поставив в центре задачу овладения «Кратким курсом» «руководящими кадрами» партии, комсомола, экономистами и другими специалистами, а также всей партийной и беспартийной интеллигенцией, которая, как указывалось в постановлении, отставала в теоретической и политической подготовке.

Книга вышла огромным тиражом. Печатные машины выдавали одна за другой сотни тысяч ее экземпляров. Ко времени смерти Сталина «Краткий курс» был издан 300 раз на 67 языках общим тиражом 42 816 тыс. экземпляров. Задолго до этого в письме в редакцию журнала «Пролетарская Революция» Сталин дал понять, что «настоящие» большевики — это верные ленинцы-сталинцы. Теперь ему удалось создать учебник основ «настоящего» большевизма, и он хотел, чтобы советские люди и коммунисты во всем мире уверовали в них.

Массовые репрессии — это оборотная сторона той же медали. Они обусловливались в неменьшей мере стремлением Сталина создать сообщество правоверных, чем взятым им курсом на выдвижение новых, молодых кадров, для которых «Краткий курс» обрел силу догмы. Не избавившись от большинства или по меньшей мере от значительного числа тех, кто — хотя бы в силу своей памяти — не мог быть отнесен к верившим в «настоящий» сталинский большевизм, общество не могло стать таким, каким Сталин хотел его видеть, т. е. обществом, члены которого разделяют его видение действительности²². Поскольку же, те кто имел иное представление о прошлом партии и Сталина, были способны внушить свои взгляды новичкам, сам факт их присутствия в партии и среди граждан становился подрывной силой. Ведь они могли посеять неверие.

Эти люди были свободны от испытываемого Сталиным внутреннего побуждения вычеркнуть из памяти факты и события, вступавшие в противоречие с его образом идеального Сталина. Избавиться от их вносящих диссонанс воспоминаний можно было, действуя извне, репрессируя таких людей в советском смысле этого слова, т. е. заставляя их исчезать. Его психологический комплекс требовал, чтобы они были арестованы, осуждены или под пытками вынуждены сознаться в совершении контрреволюционных преступлений, а затем расстреляны или сосланы в лагеря принудительного труда.

Разумеется, далеко не все были принесены в жертву как носители вносящих диссонанс воспоминаний. Мы уже знаем, что в 1936-1938 гг. массовые доносы породили разгул террора и аресты множества далеких от политики людей, трагедия которых никоим образом не была следствием представлений об истории партии, отличавшихся от взглядов Сталина. И все же террор обрушился с особой силой на членов партии и бывших партийцев. Ведь именно они были людьми, жизненный опыт которых во многих случаях позволял им судить — прямо или косвенно — о вещах, которые в «Кратком курсе» либо не упоминались, либо излагались в ложном свете. Многие из них знали историю партии в том виде, как она излагалась ранее.

Этот анализ проливает свет на то, почему в 1936-1938 гг. в числе жертв оказалось так много сталинистов. В то время как партийные биографии арестованных в промежуток времени между убийством Кирова и серединой 1936 г. были в той или иной степени запятнаны оппозиционными взглядами, значительное число тех, кого репрессировали в пору разгула террора, были не только чужды оппозиционным взглядам, но и выступали решительными сторонниками генеральной линии Сталина и энтузиастами пятилеток. Почему же они плохо кончили? Ответ следует искать в различиях между его и их большевизмом.

Большинство этих людей были «сталинистами» в том смысле, что принимали политику, на необходимости которой настаивал Сталин. Они были более искренними и пылкими сторонниками коммунизма, чем те, кто пришел на их место и выжил. Но их убеждения отличались от внушаемых новичкам. Они верили в партию, пророком и высшим авторитетом которой был Ленин, а практиком — Сталин. А это был не тот большевизм, который провозглашался в «Кратком курсе».

*

Более того, многие из этих бывших сторонников Сталина слышали о «Завещании Ленина» и добавлении к нему, а некоторые знали об ответственности Сталина за катастрофу, порожденную «блицкригом» коллективизации. Их форма большевистской веры слегка отличалась от его собственной, а их воспоминания не соответствовали изложению событий, навязываемому «Кратким курсом». Наряду с другими представителями своего поколения они должны были выглядеть подозрительными в глазах Сталина. С другой стороны, кампания повальных доносов на людей, занимавших низшие и средние посты в администрации, неизбежно обрушивалась и на значительное число выдвиженцев начала 30-х годов, искренне веривших в Сталина как в гениального вождя; оказавшись в лагерях, они продолжали твердить о своей лояльности к нему, считая, что другие были наказаны заслуженно за предательство, а они сами — ошибочно²^.

Сталин подарил лично подписанный им сигнальный экземпляр «Краткого курса» своей дочери-подростку Светлане и велел прочесть. В своих воспоминаниях, написанных 30 лет спустя в Америке, Светлана пишет: «Я так и не прочла тогда эту книгу, мне было это скучно, и, узнав об этом, он рассердился. Ему хотелось, — рассказывает она, — чтобы я занималась историей партии»²⁴. До сознания Светланы, по-видимому, не дошло, что «скучная книга» была не просто историей партии. Это была исполненная самовосхваления автобиография ее отца, в которую он сам желал верить, а вместе со всеми добропорядочными советскими гражданами должна была верить и его дочь.

1

Сталинский марксизм

‘ л,

За свою историю марксизм знал много интерпретаций. В 20-е и 30-е годы советские теоретики, основываясь на его ленинском варианте, сформулировали взгляды на такие предметы, как диалектический и исторический материализм, государство и право, просвещение и семья. С появлением «Краткого курса» многие их концепции были подвергнуты критике. Обязательным стал марксизм по Сталину.

Смысл ситуации стал понятен автору этой книги, когда однажды вечером в Москве 1945 г. он познакомился с одним советским студентом на публичной лекции. После ее окончания этот студент сказал, что он изучает марксизм в Московском университете. На вопрос, как строится это обучение, студент ответил: «Марксизм — это история партии». Я усомнился в правильности такого ответа. Но из дальнейшего разговора стало ясно, что ответ был совершенно точен: учебником курса по основам марксизма являлся «Краткий курс».

Общество правоверных должно было состоять из людей, которые верят в величие Сталина не только как творца революции. Они должны верить также в его гениальность как марксистского мыслителя и относиться к его трудам как к каноническим текстам. Каждое слово Сталина в области теории становилось священной догмой для комментирования, толкования и вдумчивого изучения на отдельных примерах. Все написанное и произнесенное Сталиным тщательно исследовалось в поисках перлов марксистской мудрости.

Символичным возведением Сталина на не доступную никому философскую вершину можно считать тот факт, что включенный в «Краткий курс» очерк о диалектическом и историческом материализме не ограничился, как это было бы положено для «энциклопедии марксизма—ленинизма», кратким обзором ленинского варианта марксизма. Вместо этого толкование основ марксистской теории в «Кратком курсе» было дано не кем иным, как самим Сталиным.

Сталинский марксизм особо заострял внимание на деятельности великих людей. Тем самым возвеличивалась роль Сталина как человека, деяния и мысли которого решающим образом воздействовали на историю.

Еще в 1931 г. в беседе Сталина с Эмилем Людвигом просматривалась его позиция. Оспорив заявление Людвига, будто «марксизм отрицает выдающуюся роль личности в истории», Сталин тогда заявил, что марксизм «вовсе не отрицает роли выдающихся личностей».

Вслед за диалектическим материализмом в этой главе следовало изложение материализма исторического, который трактовался как учение о способах производства, представляющих собой основу сменявших друг друга общественноэкономических формаций — рабовладения, феодализма, капитализма и социализма. Подчеркивая значимость ожесточенной классовой борьбы как главной особенности первых трех типов общества, принадлежавший перу Сталина очерк соответствовал положениям как классического марксизма, так и его ленинского варианта. Это распространялось и на акцентирование роли революции как способа перехода от одной общественной формации к последующей.

Государство и право по-сталински н

В работе «Государство и революция» (1917) Ленин привел энгельсовское определение государства как особой репрессивной силы. В предстоящем переходном периоде от капитализма к коммунизму, писал он, в условиях диктатуры пролетариата репрессивная сила государства пока еще сохранится, но это будет сила, направленная против бывших эксплуататоров рабоче-крестьянского государства, уже начинающего отмирать на первой стадии коммунистического общества (т. е. при социализме).

Таков контекст, в котором в 20-е годы развивалась советская политическая и юридическая мысль. Провозглашенные в период нэпа юридические кодексы, разработанные в значительной степени по западноевропейским образцам, рассматривались как законы не социализма, а переходного к нему периода от капитализма. Преобладающей была концепция, выдвинутая Е.Б. Пашуканисом; советское право времен нэпа основывалось на принципе эквивалентности, находившем свое выражение в товарообмене. Когда же в 1928-1930 гг. нэп был отменен, теоретики юриспруденции заявили о приближении отмирания права.

Хотя в 1930 г. на XVI партсъезде Сталин и говорил об упрочении диктатуры пролетариата, Пашуканис в пьянящей атмосфере «культурной революции», создавшей у радикалов от права иллюзорное представление, будто наступило их время, придерживался иной позиции. В 1930 г. он писал, что общество приближается к революционному переходу от капитализма к социализму. Пашуканис даже выдвинул смелое предположение, что советское государство отомрет к моменту завершения второй пятилетки в 1937 г., ибо к тому времени будет построен социализм, исчезнут классы и потребность в государстве отпадет²⁵.

Для Сталина подобный образ мышления был совершенно неприемлем. Ведь в рамках своего русского национал-большевизма он предусматривал возникновение великого и могучего советского русского государства, а через революцию сверху он формировал централизованное, бюрократическое, основанное на принуждении государство, использующее право в качестве одного из своих инструментов. Уловив тенденции сталинской политики, Пашуканис в 1935 г. выдвинул идею, согласно которой усиление классовой борьбы внутри страны и необходимость обороны от внешних врагов требуют упрочения диктатуры и делают опасными любые рассуждения об отмирании советской государственности²⁶.

Однако, несмотря на резкий поворот во взглядах Пашуканиса, положение его самого и возглавляемой им школы советской марксистской юриспруденции было безнадежным. С провозглашением в 1936 г. сталинской Конституции, первой статьей которой советское государство, а по логике вещей и его законность объявлялись «социалистическими», теория Маркса и Энгельса и их ученика Ленина об исчезновении классов и государства в полностью социалистическом, а затем коммунистическом обществе должна была попасть в разряд «вредительских». Разве можно было бы считать Сталина победоносным строителем социализма, если бы возглавляемое им государство и законы последнего не были бы социалистическими?

Революция в теории государства и права не прошла бескровно. Двадцатого января 1937 г. «Правда» объявила Пашуканиса «врагом народа». Он был арестован и в том же году скончался в тюрьме. Возглавлявшаяся им группа правоведов была осуждена как вредительская в юридической науке. Многим коллегам Пашуканиса, например бывшему наркому юстиции Крыленко, была уготована та же участь.

Выразителем сталинской школы в области государства и права стал Вышинский. Он начал с массовых «чисток» прокуратуры, устранивших многих прокуроров, пытавшихся смягчить крайности террора. На местах его жертвами стали 90% прокуроров²⁷ Тем временем спешно создавались учебники, необходимые для подготовки нового поколения юристов в духе сформулированного Вышинским в 1938 г. определения права как совокупности «правил поведения или норм, но не только норм, но и обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью и защищаемых ею в принудительном порядке»²⁸.

Новый дуайен юриспруденции разработал для Сталина такую систему поддержания закона и порядка, при которой профессиональное юридическое образование и известная доля процедурных формальностей служили прикрытием для юриспруденции террора. Теоретическое оправдание этой юриспруденции Вышинский изложил в своем труде 1941 г. «Теория судебных доказательств». В нем он возвел признания обвиняемых в ранг решающего доказательства по делам заговорщических антисоветских групп. В результате следователи, ведущие дела по контрреволюционным преступлениям, предусмотренным 14 пунктами статьи 58 Уголовного кодекса, были обязаны добиваться от подследственных во что бы то ни стало признаний их вины.

Как упоминалось выше, созданные в системе НКВД особые «тройки» выносили приговоры заочно, на закрытых заседаниях и без права привлекать защитников и подавать апелляции. Именно о такой юриспруденции острый на язык британский корреспондент Э.Т. Чолертон саркастически заметил, что, как бы там ни было с «хабеас корпус» (т. е. с передачей арестованного в суд для определения законности его задержания), власти строго следовали принципу «хабеас кадавер»²⁹.

За кулисами — в документах для служебного пользования и в устных заявлениях — Вышинский выступал за террор в самых его зверских формах. Он отдавал приказы прокурорам и следователям и рассылал циркуляры, в которых стирались различия между неполитическими и политическими преступлениями. В конце 1936 г. по мере усиления террора Вышинский приказал пересмотреть все уголовные дела по крупным пожарам, несчастным случаям, по выпуску недоброкачественной продукции в целях выявления в них контрреволюционных замыслов.

Сознательные поджоги государственной или общественной собственности — независимо от мотивов их совершения — должны были наказываться по пункту о саботаже. Контрреволюционные намерения следовало выискивать во всех случаях халатности при сборе урожая. Когда, например, выяснилось, что собранное в 1937 г. зерно было заражено клещом, Вышинский потребовал приписать это контрреволюционерам, и в результате было осуждено много людей. Он неоднократно оправдывал передачу дел в «особые совещания» на том основании, что, поскольку речь идет об уничтожении врага, их можно решать и без судебного разбирательства.

Провозгласив, что он предпочитает «иметь хоть полупризнание, но написанное обвиняемым», Вышинский рекомендовал прокурорам и следователям прибегать к практике рукописных протоколов допросов, создавая таким образом ложное представление о добровольных признаниях в тех случаях, когда обвиняемые отказывались писать такие документы сами. Когда Берия потребовал от Вышинского, чтобы прокуроры не настаивали (как это некоторые из них делали) на занесении в протоколы протестов обвиняемых против применявшихся к ним следователями незаконных методов, Вышинский написал Берия, что он дал указание подобных заявлений не фиксировать. На проведенном в 1938 г. совещании Вышинский сказал, что бессмысленно рассматривать многочисленные жалобы граждан на приговоры, вынесенные им или членам их семей, и приказал относиться к таким жалобам «ответственно», т. е. большую их часть не расследовать³⁰.

Несмотря на то, что в военные годы атмосфера террора несколько разрядилась, когда поддержка народом стала непременным условием выживания сталинского режима, Малый террор все еще оставался неотъемлемой частью советской жизни. Так продолжалось вплоть до смерти Сталина.

..Г.! г:, пи -‘V <-'■ ’ Л :<•>>'! Пи ПЫ-Ч Н '."ГЛ< Ю1-

Каковы были результаты? г чи; >:

Таким образом, Сталин использовал свою власть тирана не только для определения политического курса и насильственного внедрения одобренной им доктрины, но и ради создания радикальным образом искаженного им самим варианта истории. Возникает вопрос: каковы результаты всего этого? Насколько Сталин преуспел в формировании сообщества людей, правоверных, почитающих его как гениального вождя и заботливого отца народов, забывших о фактах, противоречащих его официальному имиджу, людей, ненавидевших осужденных в ходе показательных процессов, видевших в них чудовищных заговорщиков, наконец, веривших в то, что они живут в истинно социалистическом обществе, и принимавших сталинский вариант марксизма? В некоторых отношениях замысел Сталина удался, а в других — нет.

Революции веры во многом способствовало цензурирование общественной памяти. Устранив «староверов», сохранявших вплоть до своей гибели знания и веру, которые Сталин пытался истребить, и принудив к молчанию оставшихся на свободе, террор помог стереть из памяти общества все, что расходилось с его, Сталина, представлениями. Из библиотек исчезла теоретическая литература прежних толкователей вопросов истории партии, марксистской доктрины, государства и права и т. д. Те, кто еще обладал подобными книгами или иными дискредитирующими материалами (например, ленинским «Завещанием»), как правило в целях предосторожности, уничтожали их. Понимая, что известные им «тайны» могут навлечь на их семьи беды, многие тщательно следили за тем, что говорить своим детям. Им зачастую не сообщали о том, что их отсутствующие отец или дед сосланы в лагеря. Они, дескать, уехали «в командировку». Однако в ряде случаев молодежь узнавала от людей старших поколений вещи, которые, как их предупреждали, они не должны были упоминать в присутствии посторонних. Многие годы спустя, уже в эмиграции, один советский интеллигент вспоминал, что «всем пришлось стать актерами и жить двойной жизнью; двойственность и маска давали известную защиту»³¹.

Новая система идеологической обработки не всегда имела тот результат, которого хотелось ее инициатору. Политучеба в партийных кружках, получение диплома высшего учебного заведения, в программу которого входило обязательное изучение истории партии и диалектического материализма, предусматривали хорошее усвоение «Краткого курса». Это далеко не всегда превращало людей в искренних, а тем более в пылких верующих. Многие осваивали сталинский большевизм в изложенной в «Кратком курсе» форме путем его механического зазубривания, а затем в случае необходимости, словно попугаи, бубнили заученное. Молодая женщина-генетик, желавшая в 1939 г. поступить на работу в московский Институт эволюционной морфологии, должна была сдать экзамен по марксизму. Ей удалось сделать это отчасти благодаря тому, что она проявила хорошие знания теоретических разделов «Краткого курса». В мемуарах, изданных ею спустя десятилетия, уже в эмиграции, она признала: «Краткий этот курс появился в 1938 году. Читать его без омерзения невозможно. Знать его нужно наизусть»³².

Не одной Светлане Сталиной вместе с другими юношами и девушками, сдающими «Краткий курс» в вузах, он казался скучным. В одном московском институте, где студентки изучали диамати где, как и в других вузах военного времени, юношей обучалось очень мало, преподавательницу за глаза называли «диамамой», а экзамены сдавали по шпаргалкам, хорошо запрятанным в одежде. Вздохнув с облегчением после сдачи этого экзамена, о сданном начисто забывали³³. Каждая кафедра вела два обязательных курса. Некоторые советские студенты, зная, что в царской России в университетах преподавалось богословие, называли кафедры марксизма-ленинизма «богословскими факультетами». Превращение Сталиным марксистско-ленинской теории в набор примитивных догм, вероятно, уже в конце 30-х годов и в последующий период убило у большей части образованной молодежи всякий интерес к данному предмету. Те же немногие, кто его сохранил, встали на путь диссидентства. В 40-е годы несколько групп образованной молодежи стали изучать ленинские труды, желая очистить истинное учение Ленина от сталинских идей государственности³⁴. Тогда стало возможным читать отдельные части ленинского труда «Государство и революция» как диссидентский трактат. Что они и делали.

А что можно сказать о том, что советское общество с его огромным централизованным государственным аппаратом, с его стратификацией, системой привилегий для элиты, с массами, живущими в условиях, колеблющихся между бедностью и скромным достатком, и есть общество социалистическое? Появились сомневающиеся. Один из них — в 1936 г. ему было 26 лет и он учился в техническом институте — позже, уже в эмиграции, вспоминал, как, «подобно большинству», он был удивлен и шокирован, когда в докладе о новой Конституции Сталин провозгласил, что социализм в основном уже построен, ибо этот молодой человек связывал социализм с изобилием и свободой³⁵. Неизвестно, разделяло ли большинство его мнение. Многие были попросту безразличны к идеологии. Однако среди молодежи были и активисты, сохранявшие каким-то образом идеологическую преданность режиму, с энтузиазмом относившиеся к социализму.

К числу последних принадлежит родившаяся в 1918 г. Раиса Орлова. К моменту завершения в 1933 г. первой пятилетки она наизусть знала детскую «считалку»: «Пятьсот восемнадцать и тысяча сорок» (518 возведенных по пятилетнему плану заводов и 1040 созданных машинно-тракторных станций). Коммунизм сталинского толка стал для Орловой «второй религией» до такой степени, что в 1936 г., будучи студенткой и комсомольской активисткой в Московском институте философии, литературы и истории, она «восхищалась» ясностью «Краткого курса», который, как она говорила, был «предназначен для масс»³⁶. Другим, искренне верившим, был Лев Копелев, за которого Орлова впоследствии вышла замуж. В возрасте 21 года, он участвовал в проведении коллективизации на Украине и верил Сталину, что борьба против кулачества — это борьба за социализм. Копелев принял на веру официальное заявление, что в убийстве Кирова повинны бывшие оппозиционеры-зиновьевцы, и считал, что «необходим террор»³⁷ Они и подобные им правоверные молодые люди пока что не нуждались в масках. Но сколько было таких — мы не знаем.

Если отбросить в сторону идеализм, то мощным побудителем для присоединения к сталинскому сообществу правоверных были карьерные соображения.

Историк Юрий Борисов обнаружил архивный документ, из которого следует, что только в партийном аппарате к началу 1938 г. появилось 100 тыс. вакантных мест³⁸. Авторитетный исследователь репрессий в вооруженных силах утверждает, что таким образом Сталин «добился прямо-таки религиозного обожания всех обязанных ему»³⁹ Это же, несомненно, можно сказать и о многих выдвиженцах — директорах заводов, их заместителях, главных инженерах и их коллегах в государственных организациях. Они могли видеть в Сталине своего благодетеля и гордиться системой, в которой им удалось преуспеть. Вполне вероятно, что в своем большинстве подобные люди не нуждались в чем-то большем, чем упрощенно-схематичный марксизм, которому учил «Краткий курс». У них не было оснований сомневаться в том, что система, в которой они живут, действительно социалистическая. Социализм — это форма общества, при которой всем руководит бюрократическое, централизованное государство, а люди, стоящие у власти (в том числе и они, и их семьи), обладают правом на обслуживание в спецмагазинах, спецстоловых, спецбольницах и спецсанаториях. Поскольку в своем большинстве эти люди происходили из рабочих и крестьянских семей, они вполне могли считать Россию конца 30-х годов, как это официально утверждалось, рабоче-крестьянским государством, хотя они сами ни к одному из названных классов уже больше не принадлежали.

Наконец мы подходим к вопросу о том, как воспринимали террор современники. Верили ли они в виновность его жертв? Во многих случаях люди знали, что их исчезнувшие близкие были сторонниками Сталина, неукоснительно придерживавшимися партийной линии. И тем не менее это совсем не обязательно приводило их к мысли, что показательные процессы были разыграны, а грандиозный антисоветский заговор был политическим мифом. Они могли поверить тому, что заговор действительно был, но аресты их невиновных родственников и друзей как участников заговора были ошибкой. Они также могли поверить тому, что Сталин не знал о подобных нарушениях, и пытаться обратиться к нему через голову НКВД, посылая отчаянные письма. В старой русской пословице «Бог высоко, а царь далеко» нашла выражение монархическая убежденность, что в страданиях народа повинен не царь, а министры. Поскольку при Сталине возродились многие элементы царской политической культуры, едва ли приходится удивляться возрождению подобного образа мышления.

Но россказням о контрреволюционном заговоре верили не все. Когда Виктора Левина, в конце 30-х годов студента Московского университета, годы спустя спросили, всегда ли он верил в это, он ответил: «Ни одной минуты». Не верили в это ни его отец, ни брат. На вопрос же о том, что, по их мнению, стояло за арестами и процессами, профессор Левин сказал, что они объясняли события политическим конфликтом в недрах режима и, как результат этого, сведением политических счетов⁴⁰. Так считали не одни они. Бэк и Годин полагают, что в целом обвинениям, выдвинутым на собраниях против лиц, находившихся на более низких ступенях политической лестницы, не верили. «Но большинство советских граждан верило, что аресты чем-то обоснованы, пусть хотя бы неосторожным, но тем не менее вредным высказыванием или знакомством с людьми по-настоящему виновными»⁴¹.

Чем это объяснить? Показательные процессы с звучавшими на них искусно сфальсифицированными признаниями тяжкой вины, публичные собрания и развязанная прессой кампания против врагов народа — всего лишь часть ответа. Еще одним, по мнению автора, обязательным фактором является непонимание причин, предопределивших террор. Даже люди, искушенные в политике, не могли разобраться в истинном положении дел, так как они не знали о роли Сталина, об испытываемой им потребности переписать историю под сценарий своей жизни, и что отсюда проистекает связь между репрессиями и формированием новой элиты. Поэтому они были склонны думать, что по крайней мере некоторые из объявленных врагами людей были действительно виновны в серьезных преступлениях, ибо невероятно, что по всей стране людей арестовывают без каких-либо на то оснований.

Такой ход рассуждений помогает объяснить, почему в период террора многие люди не боялись за собственную судьбу: они знали, что они ни в чем не виноваты, и это порождало в них чувство защищенности от ареста⁴². Если бы только граждане в своей массе знали, что якобы имевший место заговор был сфабрикован и что никаких врагов народа — за исключением Сталина и тех, кто помогал ему в организации террора, — не существовало, то всем им пришлось бы жить в постоянном смертельном страхе за себя и свои семьи.

Однако после ареста огромное число людей обнаружило, что их чувство безопасности, основанное на своей невиновности, не оправдало себя. Они «обнаружили» с помощью следователей-истязателей, что в отношении их, как это они полагали сначала, никакой «ошибки» допущено не было и что единственный путь избежать пыток — это подписать сфабрикованные признания своей вины.

Подводя итоги всему сказанному, можно отметить, что Сталин совершил переворот в мировоззрении с большим успехом, но катастрофической ценой, заплаченной за него обществом, экономикой, культурой, военным потенциалом и общим благосостоянием. Он превратил себя в культовую личность без пороков, а все осужденные вошли в историю как враги народа. Уникальный сталинский вариант марксизма стал официальной догмой. Это же относится и к представлению Сталина об истинно социалистическом характере системы, сформированной в ходе его революции сверху.

Среди западных политиков бытует мнение, что психопатологические политические лидеры в конце концов оступаются и терпят поражение⁴³. Сталин являлся исключением из этого правила. Он неоднократно просчитывался, но это не влекло за собой поражения. В проигрыше оказались партия, государе-тво и общество. В этом трагическом случае лидеру удалось чудовищной ценой навязать обществу свой искаженный взгляд на мир, свою систему убеждений. Несчастье обрушилось не на Сталина, а на страну.

Двуединый процесс репрессий и выдвижений сделал свое дело, но с одним, по-видимому, непредвиденным результатом. Осуществив внешне успешную попытку сформировать общество верноподданных, Сталин получил общество конформистов. На людях все носили маску конформизма, но Сталин не мог не знать, что многие относятся к нему критически или же в глубине души ненавидят его. Короче, некоторые были двуличны, но распознать их было трудно. В результате в глазах этого искоренителя двурушничества буквально каждый советский гражданин — и особенно все занимавшие высокие посты — были потенциальными двурушниками. И в то время как заговорщики-двурушники были в 20-е годы в значительной мере плодом сталинского воображения, в конце 30-х годов не вступавшие в заговоры двурушники были не такой уж редкостью. Парадоксально, но Сталин сам выпестовал то самое явление, которое так терзало его. И до конца своей жизни он время от времени уступал своему желанию срывать маски с лиц, подозреваемых в двурушничестве.

Примечания

•Р'

¹ Сходную интерпретацию предлагает Р. Медведев (МеЫйеЫее Коу А. Ьег Н^югу^Рде,, Р. 308).

² XVIII съезд ВКП(б). 10-21 марта 1939 г. М., 1939. С. 30.

³ Там же. С. 37.

⁴ См.: Мооге В.рг. Теггог апс1 Рго§геь5 оГЫ55К:5оте 5оигсеь оГ СЬап^е апс1 $!аЫ1ду т 1Ье 5оУче! Оюгагог-$Ыр. СатЬгкЗде, Мазз., 1954. Р. \77-,РИ2ра1пск5Ь. ТЬе Киззшп Кеуо1ипоп. ОхГогф 1982. Р. 59.

⁵ВайезКЕ. ТесЬпо1оду ап<3 $оое(у ипЦег Ьепт ап<3 $1айп. Рппсесоп, 1978. Р. 394-398. Бейле ссылается на воспоминания ГА. Озерова «Туполевская шарага», изданные во Франкфурте в 1971 г. О Яковлеве и его карьере см.: Вайе! К. ТесЬпо1ояу„ V 40Ъ-40^-ЯковлевА.С. Цель жизни. М., 1968.

⁶5со(1]. ВеЫпс11Ье Цга1з. СатЬгкЗве, Мазз., 1942. Р. 196.0 том, как чистка тормозила научно-технический прогресс в СССР, в частности о прекращении программы исследований в области радиолокации, см. Вайе! К, Тес1тпо1о8у... Р. 420-421.

⁷Трифонов Ю. Отблеск костра. М., 1966. С. 188-190.

⁸Вайез КЕ ТесЬпо1ору... Р 394-395. Бейле ссылается на статью Алксниса в «Индустрии» (18 августа 1937 г.) и показывает, что, даже работая в конструкторском бюро в условиях заключения, Туполев сам искал возможности отказаться от разработки гигантских самолетов, которые он прежде конструировал.

⁹ XVIII съезд ВКП(б)... С. 195,ВайезКЕ. Тес1то1ову... Р 399-401. В своей неопубликованной книге Трифонов критиковал взгляды итальянского генерала.

¹⁰ «Военно-исторический журнал», 1964, № 12. С. 11.

¹¹ Политический словарь / Ред. Г. Александров, В. Фальянов, Н. Рубинштейн. М., 1940, С. 285-286.

¹² «Большевик». Январь 1946 г. № 1. С. 52. По словам Хрущева (КЬгизЬсЬеу КететЬегз. Р 607), просматривая гранки своей «Краткой биографии», которая должна была выйти в 1947 г., Сталин вставил абзац, в котором говорилось, что в 1938 г в свет вышел «Краткий курс истории ВКП(б)», «написанный товарищем Сталиным и одобренный комиссией Центрального Комитета».

¹³Маслов Н. «Краткий курс истории ВКП(б)» — энциклопедия культа личности Сталина // Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма. М., 1989 С. 337-340, 345 Сталинское письмо появилось в «Правде» 6 мая 1937 г. под заголовком «Об учебнике истории партии — письмо разработчикам учебника истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)».

¹⁴ Там же. С. 340-345. ^;- '^4; <•*

¹⁵ «Правда». 23 апреля 1920 г. :|Ц.>4

^1Й История Коммунистической партии Соиетского Союза (большевиков). Краткий курс. М., 1945- С. 73. (Далее — Краткий курс.)

¹⁷ Там же. С. 228.

¹⁸ Там же. С. 2 31.

'9 Там же. С. 291-292.

²⁰ Чтобы кульминационным моментом стали декабрьские выборы 1937 г., в «Кратком курсе» мартовский (1938 г.) процесс по делу Бухарина-Рыкова представлен как бы имевшим место в 1937 г.

²¹ «Правда». 29 марта 1937 г.

²² Сходную интерпретацию см. уА. Вайсберга (Шег^Ьег^А. ТЪе Асси5ес1. Бопбоп, 1951). Вайсберг, однако, ие считает процесс выдвижения на более высокие посты оборотной стороной медали.

²³ А.И. Солженицын (Архипелаг ГУЛАГ. II. Гл. 11) не видит сколько-нибудь существенных различий между теми, кто безоговорочно верил Сталину, и прочими «ортодоксальными коммунистами», называя тех и других «благонамеренными»; в результате получается несколько искаженная и вводящая в заблуждение картина.

²⁴Аллилуева С. Только один год. Нью-Йорк, 1969 Р. 319-320.

²⁵ Нагагб]о1т N. Ноизес1еап1п§ т5от|е( Багу//«Атепсап <()иаггег1уоп ГЬе5от1е111топ*. Арп1 1938. № I. Р. 12.

²⁶Пашуканис Е. Учение Ленина и Сталина о государстве и новый этап развития советского демократизма //«Правда». 22 февраля 1935 г.

²⁷Жогин Н.В. Об извращениях Вышинского в теории советского права и практике // «Советское государство и право». Март 1965 г. № 3. С. 26.

²⁸Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. М., 1949- С. 84.

²⁹Ми^еп^це М. СЬгошс1ез оГХУаыеб Пгпе. Бопбоп, 1972.Р.244. ,1 ястт »'*

³⁰Жогин Н. Об извращениях Вышинского... С. 23-25, 27, 29.

³¹Палетика Н.П. Виденное и пережитое (из воспоминаний). Израиль, 1982. С. 408. Профессор По-летика эмигрировал в 1973 г. В конце 30-х годов, когда ему было немногим более 30 лет, он жил в Ленинграде.

³²Берг Раиса. Суховей. Воспоминания генетика. Нью-Йорк, 1983. С.43.

³³ Об этом я знаю от моей жены Евгении Константиновны Пестрецовой-Такер. Она была студенткой Московского полиграфического института в 1943-1946 гг.

³⁴ См. повесть А. Жигулина об одной такой группе и ее жестокой судьбе. «Черные камни» // «Знамя». Июль 1988 г. С. 10-75 и август 1988 г. С. 48-119.

³⁵ФедосеевА. Западня. Человек и социализм. Франкфурт-на-Майне, 1979. С. 52. цо .

³⁶оИоиаКаг$а. Мешо1Г5. МУ., 1983- Р. 40,57,65.

³⁷Копелев Л. И сотворил себе кумира. Анн Арбор, 1978. С. 319.

³⁸ Сталин — человек и символ//«Новое русское слово». 12июня 1987 г. В статье воспроизводится дискуссия, состоявшаяся 13 апреля 1987 г. в московском ПДЛе. Обсуждалась лекция Борисова о Сталине.

³⁹Маховиков И. Уничтожение командных кадров Красной Армии // «СССР. Внутренние противоречия*. 1982 год. № 3. С. 220.

⁴⁰ Интервью в Институте Кеннана в Вашингтоне, состоявшееся в декабре 1983 г. Профессор Левин, видный советский лингвист, эмигрировал в конце 70-х годов.

⁴¹ВескР., СосИп 11^. Ки»51ап Риг§е... Р. 34.

⁴² Об этом пишет и А.И. Солженицын (Архипелаг ГУЛАГ I. Гл. I. С. 23): «Большинство коснеет в мерцающей надежде. Раз ты невиновен — то за что же могут тебя брать?»

⁴³Сеог§еА., Сеог§е]. ХУообгоу/ \Х41,юп апб Со1опе1 Ноизе: А РегзопаШу Зшбу. Х.У, 19б4- Р 317.

■НК'

Культура по-сталински

II- ф- ут-*-

о.чг :ча,?ь

Властитель культуры

Мы уже видели Сталина утверждающим свой авторитет в философии в 1930 г., занимающимся в 1931-м историей партии, ревизующим школьные учебники истории, редактирующим пьесу Афиногенова «Ложь», инструктирующим исследователей Гражданской войны, переписывающим историю партии так, что именно он стал ее главным героем, заявляющим в качестве собственного тот вариант советского марксизма, который будет объявлен каноническим, и применяющим свои драматургические способности для постановки политических процессов в качестве театральных представлений.

Приведенный перечень постоянного вмешательства Сталина в сферу культуры отнюдь не полон. Он не только глубоко интересовался советской культурой: он радикальным образом преобразовал ее. Литература, театр, кинематография, музыка, живопись, архитектура, образование, наука — все несло на себе глубокий отпечаток его пристрастий и образа мышления.

В 30-е годы Сталин — инициатор культурной революции сверху. Различными путями он свел на нет то, что в 1928-1931 гг. именовалось «культурной революцией», в ходе которой партийные ревнители объявили себя поборниками пролетарского искусства и навязывали свои взгляды на литературу, музыку, искусство, образование, научные исследования. Пролеткульт Сталин поставил на службу революционного духа пятилетки. Ему были близки воинственность пролеткультовцев и их доктринерская нетерпимость. Но в ряде случаев эти пролеткультовцы не пользовались его симпатиями.

Во-первых, люди, претендовавшие на роль революционеров в культуре (типичными с этой точки зрения были Покровский в истории и Пашуканис в юридической науке), не являлись приспешниками Сталина. Хотя они считали себя сражающимися за строительство социализма в культурной сфере, эти деятели не были теми покорными слугами государства и Сталина, в которых нуждалась его собственная «культурная революция». У этих людей были идеи, уходящие корнями в ленинский марксизм, увязывавший приход социализма с отмиранием государства. Они были большевиками левого толка. Сталин же поощрял и привносил в советскую культуру праворадикальный большевизм, тяготеющий к идеям государственности и русского национализма.

Знаменосцем левого крыла в культурном движении выступала насчитывавшая Зтыс. членов Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которая в 1928-1931 гг. доминировала в литературной жизни. В руководство РАПП входили секретарь ассоциации Леопольд Авербах (его сестра была замужем за Ягодой), писатель Киршон и критик Ермилов. Рапповцы проповедовали в литературе теорию «диалектического материализма», в соответствии с которой писатели должны изображать своих героев внутренне противоречивыми «живыми людьми», обладающими неким набором положительных и отрицательных качеств.

Подобный подход не импонировал Сталину. Согласно навязанному им чуть позже методу социалистического реализма, писателям надлежало рисовать персонажей своих произведений либо рыцарями без страха и упрека, либо отъявленными негодяями. Девиз РАППа («или союзник, или враг») исключал из рядов союзников «попутчиков». Однако ситуация изменилась после ликвидации РАППа. Теперь отсутствие партийного билета больше не препятствовало таким беспартийным писателям, как Борис Пастернак и сталинский любимец Алексей Толстой, вступить в Союз советских писателей и в аналогичные объединения, создаваемые в сфере искусства вслед за постановлением Центрального Комитета от 23 апреля 1923 г., провозгласившим роспуск РАППа и других ему подобных пролеткультовских организаций¹. Предвозвестником этой акции стал состоявшийся в 1929 г. обмен письмами между Сталиным и драматургом Владимиром Билль-Белоцерковским относительно Михаила Булгакова и его пьесы «Дни Турбиных». В 1925 г. Булгаков, сын киевского профессора богословия и врач по образованию, опубликовал роман «Белая гвардия», который сразу же переделал в названную выше пьесу. Действие разворачивается в заключительный период Гражданской войны в доме русской семьи, подобной булгаковской, принадлежащей к белому стану. В конце концов семья раскалывается на тех, кто решил эмигрировать, и тех, кто, движимый чувством патриотизма, предпочел остаться на родине и связать свою судьбу с большевистской Россией. «Дни Турбиных» — первая советская пьеса, поставленная основанным в 1898 г. К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко Московским художественным театром. Сталину пьеса понравилась, и, как сообщают некоторые советские источники, он смотрел ее пятнадцать раз.

В 1928 г., в пору своего расцвета, РАПП резко раскритиковал пьесу Булгакова. Авербах и Киршон подвергли ее нападкам за то, что в ней с симпатией изображались белые офицеры, а некий левый писатель заклеймил ее за великорусский шовинизм. В том же 1928 г. Билль-Белоцерковский, хотя он и не входил в РАПП, в письме Сталину зашел так далеко, что предложил «Дни Турбиных» запретить. В своем запоздалом ответе (от 2 февраля 1929 г.) Сталин возразил Билль-Бело-церковскому, заметив, что эта пьеса есть «демонстрация всесокрушающей силы большевизма»². Тем не менее нажим РАППа оказался достаточно сильным для того, чтобы вынудить Художественный театр изъять пьесу из репертуара.

После этого Булгаков в письме Сталину поставил вопрос об отъезде за границу, поскольку у него не было возможности работать на родине. Восемнадцатого апреля 1930 г., т. е. через четыре дня после самоубийства Маяковского, Сталин ночью позвонил Булгакову по телефону (возможно, опасаясь волны самоубийств видных творческих деятелей) и, получив от писателя заверения, что он предпочитает остаться на родине, обеспечил Булгакову место помощника режиссера Художественного театра. Вслед за этим «Дни Турбиных» вновь появились на сцене⁵.

За два месяца до своего самоубийства затравленный РАППом Маяковский вынужден был вступить в ассоциацию. Но и после этого официальные охранители литературы не проявили к нему доброжелательства. В 1935 г. Лиля Брик в письме Сталину пожаловалась на бездушное отношение к ее усилиям создать в московской квартире Маяковского мемориальный музей поэта и способствовать изданию его произведений. На ее письмо Сталин наложил адресованную

Ежову резолюцию, поручив ему помочь Брик, поскольку «Маяковский был и остается лучшим и наиболее талантливым поэтом нашей, советской эпохи. Безразличие к его памяти и работам — преступление»⁴.

Несколько дней спустя «Правда» опубликовала хвалебную редакционную статью о Маяковском. В ней в благожелательном духе противопоставлялся его интерес к общественным делам эстетскому отношению к чистой поэзии. В статье указывалось, что Маяковский сумел преодолеть свой юношеский футуризм, и осуждались бюрократы, до сих пор не удосужившиеся создать музей-квартиру Маяковского и не прилагающие должных усилий для публикации его произведений. Статья завершалась высказыванием Сталина о Маяковском как «лучшем и наиболее талантливом» поэте. Рядом со статьей публиковался отрывок из стихотворения «Домой», написанного Маяковским в 1925 г.

Я хочу,

-О.'¹ 1г ¹ •

чтоб к штыку приравняли перо, он- -.отт; С чугуном чтоб

и с выделкой стали о работе стихов, от Политбюро,

щлр у чтобы делал

¹ . к* у1чо>Мя: доклады Сталин?.

Не уйди Маяковский из жизни по собственной воле, весьма вероятно, что, подобно другим светилам левой культуры первых советских лет, он пал бы жертвой сталинского террора. Но Маяковский вовремя скончался, а сталинская похвала канонизировала его. Был создан музей-квартира, воздвигнуты памятники. В память о Маяковском названы улицы, площади, пароходы, станция московского метрополитена. Его произведения изданы массовыми тиражами. Исследование творчества Маяковского стало целой научной индустрией, а на выпускных экзаменах в советских школах неизменно предлагалась тема «За что я люблю Маяковского».

И тем не менее вскоре после смерти поэта были сняты с репертуара пьесы «Клоп» и «Баня», написанные погружавшимся во все более глубокую депрессию Маяковским незадолго до самоубийства. Первая из них — сатира на коммунистическое будущее, в котором подобные поэту яркие личности выглядели бы чудаками. А вторая — безжалостная сатира на душивших поэта напыщенных бюрократов первых лет сталинской эры.

В личной переписке Сталин иногда отказывался признавать себя специалистом в области литературы. Но подобные заявления лицемерны, поскольку тут же он авторитетно высказывался по актуальным вопросам⁶. Более того, Сталин не подавлял собственные литературные поползновения. Сочинив в юности на родном ему грузинском языке несколько стихотворений, Сталин чувствовал себя в поэзии как в родной стихии. В самый разгар террора он нашел время для работы над переводом на русский язык написанной в XII в., восхищавшей его грузинской эпической поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», повествующей о любви и славе. Переводчик поэмы Шалва Нуцубидзе был к 1937 г., как и большинство грузинской интеллигенции, арестован. Его друзьям удалось спасти уже завершенный перевод, и тот каким-то образом попал к Сталину. Ему понравилась точность перевода, и он приказал освободить Нуцубидзе, пригласил его на обед, обсудил с ним перевод и предложил некоторые улучшения. Пос-

ле этого «Витязь в тигровой шкуре» вышел в новом роскошном издании, в подготовке которого отчасти участвовал Сталин, хотя об этом не сообщалось⁷

В музыке вкусы Сталина — как и в других сферах искусства — стали законом. Он испытывал слабость к патриотическим русским операм XIX в., например к опере Глинки «Руслан и Людмила», постановка которой возобновилась в 1937 г. Но в основном это были вкусы непритязательного человека, предпочитавшего простые мелодии и популярные песни. Наряду с русскими народными песнями Сталин очень любил грузинскую «Сулико».

Он полагал, что на верный путь развития советской оперы вышел композитор Иван Дзержинский, написавший «Тихий Дон» по одноименному роману Шолохова. В основу оперы были положены песни донских казаков. Посетив в 1936 г. спектакль, Сталин и Молотов поздравили труппу с успехом и высказали некоторые предложения для улучшения постановки.

Через несколько дней Сталин присутствовал на другом оперном спектакле — «Леди Макбет Мценского уезда» на музыку 29-летнего композитора Дмитрия Шостаковича, уже завоевавшего к тому времени всемирную славу. «Леди Макбет» после премьеры в 1934 г. шла с неизменным успехом в Москве, Ленинграде, а также за рубежом. Сталин, однако, пришел в ярость, и в «Правде» появилась оскорбительная редакционная статья «Сумбур вместо музыки». В ней утверждалось, что какофоническая опера Шостаковича — это «левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки». Она, дескать, может быть понята, по-видимому, лишь эстетствующими формалистами, лишенными элементарного вкуса. Подобное явно опасное «левацкое уродство», заявлялось в статье, уходит своими корнями в аналогичное левацкое уродство в живописи, поэзии, педагогике и науке⁸.

«Леди Макбет» была снята с репертуара. Для обсуждения феномена «сумбура» проводились собрания, и многие отвернулись от композитора. Хотя в 1937 г. Шостакович Пятой симфонией и вернул себе официальное расположение, он больше никогда не обращался к оперной музыке и чувство горечи осталось у него навсегда. А оскорбительные нападки на Шостаковича положили начало кампании против «формализма», распространившейся на все виды искусства. Что понималось под «формализмом» — так и осталось невыясненным. Правда, создавалось впечатление, что это был синоним всего, что можно было отнести к авангарду, к искусству современному, экспериментальному или левому. Истинная ценность произведения искусства определялась его народностью, доступностью для понимания непритязательными людьми, способностью приносить им радость.

На инициированных партией бесконечных собраниях осуждались формалистские ошибки, выслушивались покаянные признания деятелей искусства и обещания усилить народность. Пресса наносила удары по «какофонии» и «псевдореволюционному новаторству» в архитектуре, главным носителем которого назывался архитектор Константин Мельников; по «пачкунам» с их левацкими загибами, уродовавшим иллюстрации к детским книгам; по художникам, полагавшим, что их картины должны изображать не реальные предметы, а передавать внутреннее видение художника; по антинародному литературному формализму, будто бы игнорировавшему «пожелания» народа, стремящегося видеть себя, свою счастливую жизнь изображенными с той простотой, которая присуща произведениям Ленина и Сталина⁹.

Статья «Сумбур вместо музыки» прозвучала зловеще для «дергающихся ритмов джаза». Становилось все труднее выступать джазовому оркестру Александра Цфасмана, а также другим музыкантам, завоевавшим популярность в начале 30-х го-

й

дов. Упадок джаза был замаскирован созданием в 1938 г. Большого государственного джаз-оркестра СССР, который, однако, далеко не отвечал этому жанру. Но даже он испытал трудности, когда его новая солистка, красавица Нина Донская, певшая в джазовой манере, вызвала неудовольствие Сталина манерой своего исполнения во время выступления на одном из праздничных приемов для советской элиты в Кремле. В названии джаза было снято слово СССР, а Нину уволили из него¹⁰. Сталин, однако, не возражал против советской популярной музыки, если только элементы джаза не выходили в ней за дозволенные границы.

Сталин страстно любил кино и хорошо понимал, сколь сильно оно воздействует на зрителей, так же восторженно смотревших фильмы, как и тогдашняя публика на Западе. Именно Сталин, а не руководитель Комитета по кинематографии был «наркомом кино». У него был личный просмотровый зал, где ему демонстрировали новые фильмы прежде, чем выпустить на широкий экран. Так, для разрешения проката музыкальной комедии Григория Александрова «Веселые ребята», в которой всеми любимый актер и певец Леонид Утесов исполнял роль пастуха, ставшего дирижером джаз-оркестра, потребовалось личное благословение Сталина после специально проведенного для членов Политбюро предварительного просмотра фильма. Когда фильм закончился, присутствующие ждали реакции Сталина и с облегчением вздохнули при его словах: «Хорошо! Я будто месяц пробыл в отпуске»¹Г

«Веселые ребята» вышли на экран в декабре 1934 г., т. е. именно в том месяце, когда был убит Киров, и пользовались огромным успехом. Жизнерадостные мелодии фильма — некоторые из них были заимствованы у американских композиторов — помогли отвлечь внимание народа от событий, разворачивавшихся в пору тихого террора.

В 1936 г. в прокат был выпущен фильм Александрова «Цирк». В те годы многие распевали прозвучавшую в «Цирке» «Песню о Родине», начинавшуюся таю

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек,

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек.

Некоторые исполняемые Цфасманом и его оркестром джазовые мелодии перешли в фильм в качестве музыки покинутой героиней греховной расистской Америки. Но особенно любимой Сталиным музыкальной комедией была лента Александрова «Волга-Волга» (1938). Он смотрел ее так часто, что некоторые главные реплики ее героев знал наизусть. В этом фильме прозвучала еще одна ставшая затем всенародной «Песня о Волге». Так в 1938 г., когда репрессии в России достигли своего апогея, на страну обрушились радостные песни¹².

Угождая пожеланиям и вкусам диктатора, Александрову удавалось ладить с ним. Это же можно сказать и о Ромме, снявшем буквально под личным контролем Сталина фильм «Ленин в Октябре». Но первое место в этом ряду принадлежало Михаилу Чиаурели. Найденный Берией в Грузии, Чиаурели пользовался доверием Сталина, прославив его в лентах «Великая заря» и «Падение Берлина».

А тем временем такие мастера кинематографии, как Всеволод Пудовкин, Дзига Вертов, Александр Довженко, Сергей Эйзенштейн, переживали трудные времена. Пока они оставались самостоятельными постановщиками и режиссерами, они обнаруживали художественную индивидуальность, поскольку могли свободно экспериментировать и импровизировать. Именно тогда родились такие шедевры, как пионер документальной кинематографии «Киноглаз» Вертова (1924), бессмертный «Броненосец «Потемкин» Эйзенштейна (1926), «Конец Санкт-Петербурга» Пудовкина (1927), «Земля» Довженко (1930). Но к этому времени распространившаяся на культуру сталинская диктатура уже готовилась придавить их.

В 1926 г. Сталин предложил Эйзенштейну снять фильм, доказывающий необходимость коллективизации. И Эйзенштейн после перерыва, потребовавшегося для того, чтобы сделать к десятилетию революции ленту «Октябрь», окончательный вариант которой подвергся сталинской цензуре, завершил картину под названием «Генеральная линия». Сталин, посмотревший фильм до выпуска на экран, вызвал к себе Эйзенштейна и Александрова. Он прочел им лекцию о марксизме и о том, как надо делать кино, предложил внести в фильм некоторые изменения и назвать его «Старое и новое», что и было выполнено¹⁵.

Сформировавшаяся в 30-е годы система «железобетонного» сценария сковала творческий потенциал мастеров кино. В соответствии с нею тщательно детализированные сценарии новых фильмов — темы их часто предлагались Сталиным — проходили предварительную цензуру в Государственном комитете по кинематографии, а затем режиссер фильма должен был работать с коллегами, в обязанность которых входило обеспечение строгого соблюдения утвержденного плана Ч Подобный режим помешал Эйзенштейну, всецело поглощенному новыми идеями и проектами, завершить в промежуток времени между «Старым и новым» (1929) и «Александром Невским» (1938) работу над очередным фильмом. Лента, посвященная Александру Невскому, была еще одним заданием Сталина и снималась по методу «железобетонного» сценария. Позже Эйзенштейна нацелили на воплощение замысла Сталина о фильме, в котором Иван Грозный был бы выведен русским национальным героем.

В условиях диктатуры, воцарившейся в культуре, аналогичные мучения выпали и на долю Довженко. В начале 1935 г. Сталин предложил ему снять фильм о легендарном украинском командире времен Гражданской войны — Николае Щорсе. В качестве образца для Довженко должен был служить незадолго до этого выпущенный на экраны и удостоенный высоких похвал «Чапаев». Довженко покорно вернулся на Украину, чтобы выполнить такое задание, ив 1939 г. фильм наконец появился. Так как Щорс преждевременно скончался, то не составило большого труда изобразить его бесстрашным комдивом, сражавшимся на Украине против внутренних врагов революции, а в 1919 г. и против поляков. Но ко времени работы над фильмом многие из тех, кто воевал рядом с Щорсом, стали жертвами террора, что вынудило Довженко окружить своего героя вымышленными боевыми товарищами. Каждый эпизод ленты и все принимаемые в ходе съемки решения должны были одобряться наверху, в Москве. Происходили ночные беседы со Сталиным. Позже Довженко рассказывал своим друзьям об одной жуткой встрече, входе которой мрачный Сталин отказался разговаривать с ним, а присутствовавший при этом Берия обвинил режиссера в участии в украинском националистическом заговоре¹⁵.

Подобно тому, как Эйзенштейн был создателем новаторского кинематографа Советской России, его учитель Всеволод Мейерхольд стал основателем ее авангардного театра. Когда партия Ленина захватила власть, Мейерхольду было 44 года, и он уже пользовался широкой популярностью. Режиссер приветствовал революцию, вступил в партию и провозгласил пришествие «театрального Октября». В 20-е годы московский театр Мейерхольда стал Меккой для всех приезжавших из-за рубежа левых театралов, а за самим режиссером в советском театральном мире закрепился титул «Мастер». Еще при жизни Маяковского Мейерхольд создал спектакли по его пьесам «Клоп» и «Баня» и тщетно пытался поставить «Самоубийцу» Николая Эрдмана — едкую сатиру на современную советскую жизнь¹⁶. Ни одна из подобных инициатив Сталину понравиться не могла.

Некоторые постановки Мейерхольда представляли собой модернизированные варианты старых русских классических произведений. Так, грибое-довское «Горе от ума» стало у Мейерхольда «Горем уму». Финальная сцена была решена в форме пантомимы, в которой участвовали наряженные в маскарадные костюмы восковые манекены, изображавшие напыщенных сплетников: спектакль был не только о грибоедовской России. В 1933 г. Мейерхольд сделал шаг в сторону театрального реализма, поставив (правда, в своей собственной манере) пьесу Дюма-младшего «Дама с камелиями». Главную роль исполняла его красавица жена Зинаида Райх. Срежиссированная необычайно элегантно, сентиментальная французская драма очаровала московских театралов. Аналогичного результата добился Мейерхольд, поставив по повести Пушкина оперу «Пиковая дама».

Предвозвестником надвигающейся катастрофы стала для Мейерхольда и его экспериментального театра строка в статье «Сумбур вместо музыки». В ней утверждалось, что левацкая оперная музыка Шостаковича уходит своими корнями в «мейерхольдовщину», отвергающую простоту и реализм в театре. Но пока «Мастер» имел возможность высказываться, укротить его было невозможно.

Мейерхольд не присоединился к хору тех, кто отрекался на организованных весной 1936 г. публичных дискуссиях от «формализма». Когда в отравленной террором атмосфере 1937 г. все театры готовились отметить двадцатую годовщину Октября соответствующей этой дате советской пьесой, Мейерхольд остановился на инсценировке идеологически безупречного романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Однако, ставя этот спектакль, он не мог отказаться от свойственного ему творческого новаторства.

Автобиографический роман Островского был написан еще до того, как искусству официально навязывали социалистический реализм. И тем не менее это произведение стало символом того, чего теперь ждали от литературы.

Сценический вариант романа Мейерхольд назвал «Одна жизнь». Незадолго до очередной годовщины Октября был организован просмотр спектакля высокопоставленными руководителями Всесоюзного комитета по делам искусств. На спектакле присутствовали и некоторые известные московские актеры. Один из них сказал позднее опубликовавшему книгу на Западе Юрию Елагину, что это блестяще поставленная пьеса с трагическим подтекстом. Кажется, никогда до этого ужасы Гражданской войны не представали на сцене столь явственно¹⁷

В верхах метали громы и молнии. Пьесу запретили для показа, а несколькими неделями спустя в «Правде» появилась злобная статья с нападками на театр Мейерхольда. Руководитель Комитета по делам искусств Платон Керженцев писал, что из семиста профессиональных театров один лишь мейерхольдовский не выпустил спектакля к годовщине Октября. Подобный «чуждый театр» искусству не нужен. Затем комитет принял постановление, ликвидирующее театр¹⁸.

Как и многие другие экспериментаторы в искусстве в те годы, Мейерхольд был коммунистом. Но теперь, когда его театр закрыли, а левое искусство на сцене оказалось под запретом, возникли ли более благоприятные условия для чисто профессионального, реалистического метода, наиболее ярким выразителем чего был театр, который часто посещал и которому покровительствовал Сталин, — Московский художественный театр Станиславского? Такой тезис высказывался¹⁹ Однако факты не подтверждают эту точку зрения. После ухода левацких критиков из РАППа положение Художественного театра, как этого следовало ожидать, не улучшалось, а напротив — ухудшалось.

Правда, МХАТ стал официальным государственным театром и подчинялся теперь не наркомпросу, а непосредственно ЦИК СССР. Персональные пожизненные пенсии, ордена, почетные звания, поездки на лечение за границу — все это пришло, да и улица была названа в честь Станиславского. Однако, как писал один из завлитов Художественного театра в более поздний период, за привилегии пришлось дорого платить.

Верховным цензором театра стал лично Сталин (как столетием раньше личным цензором Пушкина был Николай Первый). Хотя в начале 30-х годов Сталин и разрешил возобновить спектакль «Дни Турбиных», он не позволил Художественному театру поставить две хорошие пьесы — еще одну драму Булгакова о Гражданской войне («Бег») и комедию Эрдмана «Самоубийца». В 1936 г. патрон-цензор снял с репертуара после седьмого спектакля пьесу Булгакова «Кабала святош» о взаимоотношениях Мольера и тирана Людовика XIV. Однако самой высокой ценой было не запрещение пьес. Речь фактически шла о «неизлечимом моральном разложении уникального творческого организма...»²⁰.

Сталин также попытался решить ряд научных и технических проблем. Так, в 1937 г. он участвовал в совещании, обсуждавшем предложение некоего инженера Николаева о защите советских танков от вражеских снарядов путем использования двухслойной брони. Внешний слой изобретатель предлагал изготовлять из прочной стали, а отделенный от него внутренний слой — из чугуна. Николаев исходил из предположения, что снаряды будут, не причинив урона, отскакивать от внутреннего слоя, поскольку израсходуют свою главную пробивную силу на проникновение сквозь внешний слой. Получив слово, Николаев объяснил замысел своего проекта намерением превратить броню из «пассивного» средства защиты в «активное». «Разрушаясь, — сказал он, — она будет защищать». Сталину эта мысль понравилась, и он повторил слова Николаева: «Она, разрушаясь, защищает». «Интересно. Вот она, диалектика в действии», — заметил он. Потом Сталин попросил высказаться экспертов. Ни один не решился возразить, и бессмысленное предложение было одобрено²¹.

Самым печально известным вмешательством Сталина в научную жизнь стала оказанная им поддержка выскочки-растениевода Трофима Лысенко с его «сенсационными» проектами, способными якобы обеспечить процветание сельского хозяйства, — проектами, которые в конечном счете провалились. Одобрил Сталин и поход Лысенко на генетику, в чем тот и преуспел. Не имея специального биологического образования, выходец из деревни, Лысенко знал старые крестьянские приемы и обладал даром саморекламы. В 1929 г. он объявил, что с помощью «яровизации» (замачивание и охлаждение семян) можно существенным образом повысить урожайность, особенно озимой пшеницы²².

Процесс массовой коллективизации, за которой последовали кризис и голод, вызвал у советской прессы горячее желание привлечь внимание к новостям, внушающим надежду на решение продовольственной проблемы, и в начале 30-х годов Лысенко обрел известность. Его поддержал всемирно известный лидер советской биологии и агрономии академик Николай Вавилов, возглавлявший в то время Всесоюзную академию сельскохозяйственных наук им. Ленина и Институт генетики. В то время от науки постоянно требовали практических результатов, и в 1931 г. Вавилов отправил в Одессу, где тогда работал Лысенко, множество посылок с различными сортами семян для их проверки путем «яровизации». Примерно тогда же Лысенко обрел бесценного сообщника в лице философа-приспособленца по имени Исай Презент, который и вооружил его теоретической платформой для развития так называемой «прогрессивной биологии», по сути представлявшей собой сформулированную Ламарком концепцию наследования благоприобретенных качеств. Лысенко также назвал ее «творческим дарвинизмом», а позже в знак признательности умершему в 1935 г. русскому селекционеру Ивану Мичурину — «мичуринским дарвинизмом»²³.

Экспериментальная «яровизация» ни к каким положительным результатам не привела, и некоторые ведущие ученые стали критиковать Лысенко, поскольку его взгляды противоречили элементарным принципам генетики. Когда Вавилов попытался в мягкой форме остановить своего протеже, это лишь разгневало последнего. Затем в жизни Лысенко наступил перелом. В феврале 1935 г., т. е. через несколько недель после убийства Кирова и начала тихого террора, он получил возможность выступить на кремлевской встрече колхозников-удар-ников с советскими руководителями. В числе руководителей был Сталин. Для начала разрекламировав свои «достижения», Лысенко заговорил о классовой войне «на фронте яровизации», в ходе которой его оппоненты, дескать, действуют как вредители. Когда Лысенко продолжил свои рассуждения, Сталин не смог сдержать себя. Он встал со своего места в президиуме, зааплодировал и воскликнул: «Браво, товарищ Лысенко, браво!»²⁴. С этого момента молодой шарлатан стал фаворитом Сталина. Сталин не только оказался восприимчивым к лысенковской лести и испытывал удовольствие от явного желания Лысенко помочь начавшемуся террору. Сталина, должно быть, привлекала и практическая направленность работ Лысенко. Уж очень нужен был «народный академик» (именно так окрестила пресса Лысенко), человек, обещавший добиться больших практических результатов в сельском хозяйстве.

Неудачи экспериментов с «яровизацией» не остановили Лысенко. Как только любой из его проектов революционого прорыва в сельском хозяйстве оказывался бесплодным, Лысенко отвлекал внимание от провала, выдвигая новое яркое предложение. Естественно, его деятельность вызвала сопротивление со стороны известных и авторитетных ученых, работавших в этой же сфере науки. В конце 1935 г., когда ему представилась еще одна возможность выступить в присутствии Сталина, Лысенко выдвинул еще более грозные обвинения, заявив, что некоторые люди мешают его усилиям принести пользу советскому сельскому хозяйству. Сидевший в президиуме рядом со Сталиным Я. Яковлев, незадолго до этого занимавший пост наркома земледелия (в 1938 г. его расстреляли), прервал Лысенко вопросом: «А кто именно, почему без фамилий?». Лысенко назвал несколько имен, и прежде всего Вавилова²⁵. На следующий день Лысенко получил первый из своих восьми орденов Ленина.

Каким бы зловещим предзнаменованием и ни выглядел этот эпизод, он, однако, не означал окончания борьбы. Некоторые честные агрономы, соратники Вавилова, стараясь сохранить генетику, продолжали обреченное на верный проигрыш сражение. Лысенковцы вознеслись на волне Большого террора, прокатившегося после февральско-мартовского (1937) пленума ЦК. Спекулируя на тезисах основного доклада Сталина, Лысенко и Презент поносили своих научных противников как врагов народа. Генетики стали исчезать за тюремными стенами.

К началу 1938 г. Лысенко оказался у административного руля в качестве президента Академии сельскохозяйственных наук им. Ленина (Вавилов был смещен с этого поста в 1935 г.). Сторонники Лысенко заняли ключевые посты во всех смежных с этой отраслью науки исследовательских институтах. Он прокладывал путь к окончательному разгрому генетики, что и было осуществлено с благословения Сталина в 1948 г.

Конформизм — таков был отличительный признак культуры в условиях административного диктата. Творческая самобытность оказалась закованной в цепи. Бал правила посредственность. Будь то на публичных собраниях, в книгах и пьесах или в узком кругу друзей (где каждый понимал, что среди них может быть осведомитель НКВД), люди говорили лишь то, что было им, как они полагали, положено. Они становились такими, какими обязаны были стать, — начетчиками, излагающими идеи, которые, как они знали, были ортодоксальны и безопасны, поскольку несли на себе печать сталинского одобрения.

Насколько сталинская культура подчинялась заданному сценарию, позволяет судить следующий пример. На устном экзамене в Московском университете по истории партии, как много позже вспоминал один профессор, был задан вопрос-. «Как стоит наша партия?». Студент ответил: «Партия стоит непоколебимо, прочно, уверенно». «Не то, не то, — морщится доцент. — Не знаете вы “Краткого курса”. Наша партия стоит “как утес”»²⁶.

Лишь немногие храбрецы решились выступить против культурного диктата Сталина, несмотря на то, что это грозило им смертью. Одним из них был беспартийный Вавилов. В 1940 г., когда его портреты исчезли со стендов Всесоюзного института растениеводства на сельскохозяйственной выставке в Москве, он заметил: «Что поделаешь, видно, придется идти на крест»²⁷ Вавилова арестовали б августа того же года. Несмотря на пытки, он отказался признать обвинение в участии в антисоветском заговоре, и ему был вынесен смертный приговор. В 1942 г. казнь заменили 20-летним заключением, а в 1943-м Вавилов умер в саратовской тюрьме от истощения.

Другим несломившимся был Мейерхольд. После того как его театр закрыли, а актеры перешли в другие театры, Мейерхольд остался без работы. Престарелый Станиславский, учеником которого был некогда Мейерхольд, отважился взять его к себе. Разъяснив, что он уже не руководит Художественным театром, Станиславский предложил Мейерхольду место в своей небольшой оперной студии. Однако Комитет по делам искусств, из которого к тому времени за слишком долгое потворство Мейерхольду был убран Керженцев вместе со своей командой, не одобрил этого назначения. Тогда Станиславский сделал впавшего в немилость режиссера преподавателем в своей студии. Там Мейерхольд и проработал несколько месяцев.

В августе 1938 г. Станиславский скончался. В июне 1939-го Мейерхольд получил возможность отречься от своих формалистских прегрешений на организованной Комитетом по делам искусств Всесоюзной конференции театральных режиссеров. Когда на второй день ее работы он взошел на трибуну, собравшиеся, среди которых был и Ю. Елагин, тепло приветствовали его.

Невысокий, светловолосый человек говорил сначала заикаясь, но затем его голос набрал силу. Свою вину он видел в том, что слабо сдерживал «мейерхоль-доманию» тех, кто выступал его подражателями. А они искажали, как сказал Мейерхольд, его художественный метод в своей практике. Мейерхольд признал известную справедливость обвинений в чрезмерном экспериментаторстве при постановке некоторых русских классических пьес, но не в формализме. Мастер, сказал Мейерхольд, вправе экспериментировать, выражая таким образом свою творческую индивидуальность. Непонятно только, почему это следует именовать «формализмом». Рассуждая от обратного, Мейерхольд поставил вопрос так-.

«Что такое социалистический реализм? Вероятно, именно социалистический реализм является ортодоксальным антиформализмом. Но я хотел бы поставить этот вопрос не только теоретически, а и практически. Как вы называете то, что происходит сейчас в советском театре? Тут я должен сказать прямо,-если то, что вы сделали с советским театром за последнее время, вы называете

антиформализмом... то я предпочту быть с вашей точки зрения, «формалистом». Ибо по совести моей я считаю происходящее сейчас в наших театрах страшным и жалким... И это убогое и жалкое нечто, претендующее называться театром социалистического реализма, не имеет ничего общего с искусством... Пойдите по театрам Москвы, посмотрите на эти серые скучные спектакли, похожие один на другой, и один хуже другого... Охотясь за формализмом, вы уничтожаете искусство»²⁸.

Несколько дней спустя Мейерхольд был арестован. Вскоре после этого Зинаиду Райх нашли зверски убитой в своей квартире. Ей было нанесено семнадцать ножевых ранений. Весьма вероятно, что кто-то в высших сферах предпочел ее не арестовывать, а сделать жертвой уголовного нападения. Что произошло с Мейерхольдом — узнали лишь через полстолетия. Его главным следователем и истязателем был Борис Родос. Тринадцатого января Мейерхольд, совершенно сломленный, написал длинное письмо Вышинскому (копию он направил Молотову). В письме Мейерхольд подробно рассказал об иезуитских пытках, которым его подверг этот выродок, добиваясь признания в предательстве. Тремя неделями позже Мейерхольда расстреляли²⁹. л,он

Герои и их деяния

Одна из главных тем сталинской культуры — героизм в борьбе за правое дело против любых преград, начиная от природных и кончая преступным противодействием враждебных политических сил. Стержнем такой культуры, ее наиглавнейшим героем был Сталин.

В речи на I съезде советских писателей в 1934 г. Жданов провозгласил девиз — «героизация». Он призвал создавать литературу революционной романтики, которая отображала бы «реальность в ее революционном развитии» по направлению к великой цели — коммунизму. Далее Жданов заявил:«Советская литература должна уметь показать наших героев, должна уметь заглянуть в наше завтра»³°

В период расцвета сталинской культуры герои произведений имели вождя и учителя, еще более возвышенного героя — Сталина. Культы героев подчинялись определенной иерархии, в которой наивысшее место принадлежало культу Сталина или культу Ленина—Сталина. Ниже располагались культы ушедших из жизни лидеров, таких, как Свердлов, Дзержинский и Киров, а затем шли «культики» здравствующих сотоварищей Сталина, среди которых заметное место занимал Ворошилов. А в самом низу широко разрекламированные герои — выходцы из простого народа. Это были герои и героини труда, подобные Стаханову и Марии Демченко, герои-полярники (скажем, Отто Шмидт и его товарищи, участники экспедиции на «Челюскине»), «сталинские соколы», устанавливающие, как Чкалов, новые мировые рекорды по дальности полетов, героические покорители еще не взятых горных вершин и т.д.

В глазах стереотипных героев и героинь такой литературы Сталин выглядел обладающим талисманом человеком — дальновидным вождем, всезнающим учителем и отцом, любовь к которому беспредельна. В воспоминаниях Стаханова (несомненно, написанных за него) о кремлевском совещании стахановцев, перед которыми выступил Сталин, можно прочесть: «Я не отрывал глаз от товарища Сталина. Мне очень хотелось быть ближе к нему»⁵¹. Сталин был в умах и сердцах героев-летчиков, выполнявших сопряженные с опасностью задания. Он вдохновлял рабочих и колхозников на новые достижения на

%

трудовом фронте. К его широко рекламируемым поздравлениям они относились как к невероятной ценности. Он был героем героев. И молодое поколение приобщалось к ориентированной на героев культуре, когда в качестве темы для школьных сочинений учащимся предлагалась и такая: «В жизни всегда есть место для подвига»^².

Как и подобало образу на вершине пирамиды героев, Сталин — вместе с мумифицированным Лениным внизу — достиг предписанной сценарием Славы. Доминантой культуры стал героизм этого, на самом деле трусливого, человека, живущего так, дабы не подвергать себя малейшему риску, в тщательно охраняемой от людей изоляции. В газетных статьях, публичных лекциях, брошюрах, пьесах, фильмах, романах, поэмах, песнях, на картинах и в скульптурном воплощении представал вымышленный Сталин, обладающий революционной зрелостью и отвагой, храбростью, бесстрашием в борьбе, силой марксистского предвидения, гениальностью политического лидера и благородным моральным обликом.

Из всех героических деяний, приписанных Сталину, наиважнейшим была роль строителя социализма после смерти Ленина. Созданный лично Сталиным сценарий, согласно которому он как архитектор нового Октября превзошел Ленина, нашел многократное воплощение в искусстве.

В большой лирической поэме о коллективизации «Страна Муравия» (1936) молодой в то время Александр Твардовский, сын раскулаченного смоленского крестьянина, а впоследствии известный писатель и поэт, рассказавший правду о сталинских временах, изобразил Сталина легендарной фигурой. В поэме описывалось, как Сталин, согласно распространившимся в те тяжелые времена по сотням тысяч деревень слухам, ездил по сельской местности на вороном коне:

>.. \.

Вдоль синих вод, холмов, полей,

Проселком, большаком,

В шинели, с трубочкой своей,

Он едет прямиком.

В одном краю,

В другом краю Глядит, с людьми беседует И пишет в книжечку свою Подробно все, что следует.

Метод социалистического реализма предписывал деятелям культуры изображать реальность в ее революционном развитии, воспевать «наших героев» и «наше завтра». Изгнанный из страны писатель Андрей Синявский рассматривал это как телеологический культурный канон, гласящий, что советская реальность должна представать как движение к Цели, к будущему коммунизму^. Однако его во всех остальных отношениях проницательное эссе обходит тот факт, что, изображая движение к будущей Цели, предписанная культура фокусировалась на историческом настоящем, на вчерашнем и сегодняшнем дне.

Поскольку искусство могло отобразить Сталина в исторических масштабах как Строителя социализма только в том случае, если бы социализм уже был в основном построен, то его центральной темой был не Советский Союз на пути к будущей коммунистической утопии, а СССР как страна реализованного социализма, страна, продолжающая продвигаться к коммунизму под предводительством Сталина. Задача искусства, культуры вообще, сводилась к тому, чтобы идеализировать существующую систему, представить положение в Советском Союзе в идиллическом свете, сфабриковать современную утопию.

Вместо реальной страны, все еще находившейся на стадии индустриализации, где огромная масса рабочих нуждалась, а крестьянство обрело новое крепостничество, где в лагерях люди работали, как настоящие рабы, где привилегированное «служилое дворянство» жило в относительной роскоши, но было лишено чувства безопасности, где существовало терроризированное общество, в котором подслушанное неосторожное слово или анекдот становились пропуском в ад, — сталинская культура создавала видимость демократической советской России, в которой неантагонистические классы рабочих и крестьян, а также «прослойка» интеллигенции жили дружно в России социалистической, продвигавшейся под руководством обожаемого Сталина к полной победе коммунизма.

Да и сам самодержец, живший в полном уединении под защитой полицейских охранников, в обществе своих надежных и покорных подчиненных, испытывал потребность в том, чтобы верить в реальность такого мира. Об этом мы узнали от одного из подчиненных — Хрущева. Основываясь на своих личных воспоминаниях, он на XX партийном съезде рассказал, что в провинцию Сталин никогда не выезжал, с рабочими и колхозниками не беседовал. «Он страну и сельское хозяйство изучал только по кинофильмам. А кинофильмы приукрашивали, лакировали положение дел в сельском хозяйстве. Колхозная жизнь во многих кинофильмах изображалась так, что столы трещали от обилия индеек и гусей. Видимо, Сталин думал, что в действительности так оно и есть»³⁴. Разве мог бы Сталин считать себя героем—строителем социализма, если бы уже не возникла под его руководством социалистическая Россия?

Россия: страна-герой ы-

В январе 1937 г. Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика приняла свой, республиканский вариант утвержденной годом раньше всесоюзной сталинской Конституции. Откликнувшись на это событие передовой статьей, «Правда» писала 16 января 1937 г., что «РСФСР является первой среди равных республик в советской семье». Территория России, население которой достигало 105 млн человек, простирается, отмечала газета, от Балтики до Тихого океана и продолжала,- «Русская культура обогащает культуру других народов. Русский язык стал языком мировой революции. На русском языке писал Ленин, на русском языке пишет Сталин. Русская культура стала интернациональной, ибо она самая передовая, самая гуманная. Ленинизм — ее детище. Сталинская Конституция — ее выражение!».

Таково было типичное проявление культа России как страны-героя, вступившей в то время в пору полного расцвета. Многонациональный советский народ был в сталинской культуре народом-героем, а страна-герой Великая Россия была в семье первой среди равных. Сталин дал импульс прославлению России, призвав в 1934 г. создать новый учебник истории для советских школ. В 1937 г. возглавлявшееся Ждановым жюри высказалось в пользу учебника, предложенного Шестаковым. Постановлению жюри предшествовал набросок сталинских комментариев по поводу недостатков представленных на конкурс работ.

Так, указывалось в этих комментариях, изложенных в «Правде» 22 августа 1937 г., некоторые авторы игнорировали положительное воздействие прихода христианства через более развитую византийскую культуру. Другие оценивали аннексию Россией Грузии и Украины как глубоко отрицательный факт, хотя ее следовало считать «меньшим злом», поскольку для Грузии русский протекторат был единственной альтернативой поглощению Персией и Турцией, а для Украины — поглощению Польшей и Турцией.

Постановление жюри воплотило сталинскую шовинистическую версию русского национал-большевизма и желание возвеличить творцов русской государственности, которых Сталин считал своими (и Ленина) предшественниками. В учебнике Шестакова «Краткая история», изданном в 1937 г. и объявленном обязательным пособием для третьих и четвертых классов советских школ, прославлялось русское государство, а детей знакомили с вереницей героических личностей в ее истории — от киевского князя Владимира, принявшего христианство в 998 г., до «вождя народов великого Сталина»⁵⁵.

Это новое благоговение перед прошлым России имело следствием настоящую революцию сверху в фольклороведении. В 20-е годы ученые в этой области в целом придерживались теории, относившей средневековые русские былины к произведениям аристократического происхождения. Утверждалось, что прославляющий царей национальный фольклор отражал идеологию правящего класса, вызывал у детей нездоровые фантазии и подлежал ликвидации. Теперь произошел радикальный поворот⁵⁶. Его предвозвестила оценка фольклора как народной мудрости, прозвучавшая из уст Горького на съезде писателей в 1934 г. Между тем Демьян Бедный, не осознав надвигающихся перемен, написал для московского Камерного театра либретто комической оперы «Богатыри». В пьесе эти герои русских былин предстали пьяницами и трусами. Разбойники, упоминавшиеся в эпических песнях, были выведены революционерами, защищавшими народ, как Робин Гуд. Принятие же князем Владимиром христианства в X в., когда он в середине зимы крестил киевлян в Днепре, Демьян Бедный высмеял как часть пьяного загула.

Когда в ноябре 1936 г. руководимый Керженцевым Комитетпо делам искусств одобрил спектакль «Богатыри», на его премьере побывал Молотов. После первого же акта он, возмущенный, ушел, заявив: «Безобразие! Богатыри, ведь, были замечательные люди!»⁵⁷ Сам Керженцев должен был жестоко раскритиковать и Камерный театр, и Бедного, которого после этого выселили из кремлевской квартиры и исключили из Союза писателей. Герои эпоса, писал Керженцев, были из народа, а не из знати. Будучи вождями сопротивления России азиатским захватчикам, таким, как татары, рассуждал Керженцев, они были дороги сердцу большевиков как воплощение героических качеств русского народа в далеком прошлом⁵⁸.

Фольклор не просто возродили. Он был создан заново. Сталин и Ленин оказались героями написанных под старину «новин» будто бы народного происхождения. Талантливая сказительница с крайнего Севера Марфа Крюкова была послана вместе с редактором-помощником на родину Сталина — в Грузию. В появившейся в результате этой поездки «народной песне» рассказывалось, как Сталин, подобно древнему Владимиру, ходит по Кремлю:

и . ■

И начал он похаживать по горнице И помахивал он белымиргученьюами¹ -№ ■:.! ■* И потряхивал он черными кудрями

л-'ы ■ И думал он думу тяжкую

Позвал он своих друзей-сотоварищей...

Крюкова и ее помощник сочинили также «былину» о Ленине, в которой описывалось, как предатель Троцкий приближает кончину больного Ленина. Ленин верит, что Сталин уничтожит врагов революции, а в заключение Сталин дает клятву верности усопшему вождю³⁹ Так псевдофольклор прославлял боевую дружбу двух большевистских «богатырей».

Героизм русского народа, нашедший свое выражение в отваге возглавляемых Александром Невским воинов, стал темой фильма Эйзенштейна, музыку к которому написал Прокофьев. В одном из своих замечаний по поводу фильма Эйзенштейн намекнул на параллель между Невским, в 1242 г. объединившим новгородцев на разгром на льду Чудского озера вторгшихся тевтонских рыцарей, и Сталиным⁴⁰. Фильм завершался словами, обращенными Невским к нескольким выпущенным из плена немецким военачальникам: «Идите и скажите повсюду в чужих землях, что Русь живет. Пусть они без страха приходят к нам в гости. Но всякий, кто придет к нам с мечом, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет русская земля!».

В 1939 г. на сцене Большого театра была возобновлена постановка русской классической оперы Глинки «Жизнь за царя», темой которой был героизм. Теперь она, как и в первоначальном варианте композитора, называлась «Иван Сусанин». Сусанин пожертвовал своей жизнью ради спасения молодого царя Михаила от пленения поляками в пору Смутного времени.

В новом — сталинском — варианте оперы Сусанин спас не царя, а Москву. Героями, возглавившими народное восстание против польских захватчиков, были Козьма Минин и князь Пожарский. В заключительной сцене одержавших победу крестьян-повстанцев встречают в Москве как героев. Когда они вступают на Красную площадь, бурлящая яркая толпа приветствует их ликующим хором-. «Слава, слава!». Финальный эпизод рецензент «Правды» описал так: «Вот момент, когда зрители и артисты сливаются воедино, и кажется — одно огромное сердце бьется в зале. Народ приветствует свое героическое прошлое, своих витязей, своих бесстрашных богатырей. Чудесное, незабываемое мгновение!». По свидетельству Светланы, дочери Сталина, он любил эту оперу, но только лишь за сцену в лесу. После нее Сталин из театра уходил⁴

По представлению Сталина, такие произведения искусства, несомненно, служили делу подготовки народа к боям с чужеземными войсками во время войны, которая, как он считал, начнется в избранный им момент. Подобные творения подразумевали готовность народа вновь сражаться с иноземным врагом. Если с помощью русского народа Невский разгромил немцев, Минин и Пожарский — поляков, а Кутузов — французов, то теперь уже преодолевшая отсталость Советская Россия, конечно же, сокрушит любые иностранные войска, которые попытаются разгромить ее.

КсенофобиятакжедавалаосебезнатькультурепоСталину.Всередине 1936 г., т. е. в пору волны доносов, некоторых советских ученых, начиная с видного математика Н.Н. Лузина, подвергли публичным обвинениям за то, что они отправляли свои труды за границу до их опубликования у себя в стране. «Правда» обратилась к этой теме в редакционной статье, опубликованной 9 июля 1936 г. Она осудила «традиции раболепия» перед Западом, унаследованные от царских времен, когда аристократическое дворянство с пренебрежением отказывалось от русского языка, презирало русский народ и полагало, что «свет науки исходит только с Запада, только от иностранцев». Но даже теперь, писала «Правда», когда Россия обладает передовой наукой, некоторые ученые (газета назвала их поименно) по-прежнему считают естественным и нормальным публиковать свои труды сначала, а порой и только за рубежом. Подобное положение нетерпимо, утверждала «Правда»: «Советский Союз — не Мексика, не Уругвай какой-нибудь, а великая социалистическая держава». Поспешно проведенные в институтах Академии наук собрания осудили академика Лузина и других «врагов в советской маске» за «своего рода вредительство», выразившееся в передаче своих работ для первоначальной публикации за рубеж⁴².

Возможно, из-за нежелания прервать важную научную деятельность, кто-то в верхах вскоре положил конец этой кампании, и ученые, подобные Лузину, не сгинули в тюрьмах. Но не исчезла, однако, ксенофобия. Лысенко и его последователи стали клеймить генетиков, от которых они хотели очистить советскую науку, за то, что ученые черпали идеи в зарубежных исследованиях данной области знаний — Г. Менделя, А. Вейсмана и Т.Х. Моргана. Правда, эпитет «вейсманизм-морганизм» стал общераспространенным лишь после успешного завершения лысенковских усилий в 1948 г. Но уже в 1939 г. Лысенко говорил о том, что настало время для изгнания «менделизма» во всех его формах из лекций и учебников⁴³. Это предвещало крайности официальной ксенофобии, пронизавшей сталинскую культуру в послевоенные 40-е годы.

Прославление прошлого страны-героя достигло апогея, когда в конце 30-х годов вышел новым изданием немарксистский дореволюционный пятитомный «Курс русской истории» В.О. Ключевского. Благожелательная рецензия высоко оценила созданные ученым живые портреты русских правителей с древнейших времен до XVIII в. Критиковался же Ключевский лишь за то, что, описывая опричнину Ивана Грозного, он не осознал ее прогрессивную роль в истории, а увидел в ней «высшую полицию по делам об измене»⁴⁴.

С другой стороны, яростно осуждался Покровский и его лишенная русского национализма историографическая школа. Вполне возможно, что от худшей судьбы Покровского уберегло то, что в 1932 г. он умер от рака. Проживи Покровский до второй половины 30-х годов, и было бы установлено, что он служил целям «троцкистских вредителей», изъяв, например, из истории «справедливые войны», которые в прошлом вели русские и другие, ставшие ныне советскими народы. Историков школы Покровского, которые пали жертвами террора, поносили теперь как врагов народа.

Изданный в 1938 г. двухтомный сборник статей «Против исторической концепции М.Н. Покровского» беспощадно критиковал ученого за чудовищные «ошибки». Указывалось, например, что он не осознал прогрессивного значения собирания Московией русских земель и возникновения самодержавия; не констатировал, что русские были вправе начать в 1558 г. Ливонскую войну; забыл разъяснить, что победа немецких войск над русскими при Невеле в 1563 г. — результат измены Курбского; не понял, что русский народ вел справедливую освободительную войну против поляков, и умалил роль, которую в ней сыграли Минин и Пожарский. Покровского, далее, обвинили в том, что отрицал прогрессивное значение деятельности Петра Первого; возложил ответственность за Отечественную войну 1812 г. не на Наполеона, а на русский торговый капитал; опорочил великого русского стратега Кутузова; оскорбил русских крестьян утверждением, что они поднялись против французов «из-за своих кур и гусей»; попытался оправдать роль японского империализма в русско-японской войне 1904-1905 гг. и умалил героизм русских солдат при обороне Порт-Артура и в других сражениях в период Русско-японской войны⁴⁵. Придав этому перечню ошибок Покровского обратный знак, мы получим развернутый список тезисов русских националистических позиций сталинской школы.

Враги и их деяния «Пьеса вредная, пацифистская. И.В. Сталин». Таково было замечание Сталина на экземпляре пьесы «Когда я один», герой которой, советский интеллигент, приведен в отчаяние склоками и подсиживанием, царящими в отношениях между окружающими его людьми. После этого автор пьесы Михаил Козаков впал в немилость⁴⁶.

Использование Сталиным слова «пацифист» в качестве эпитета говорит о многом. Стихией Сталина были сражения, борьба с врагами и мщение им. В его реальной политической жизни набор врагов постоянно менялся. Когда некоторые из них терпели поражение, — а во многих случаях их настигала смерть, — на их место непременно заступали новые. И подобно тому, как это было в реальной политической жизни, такой процесс развертывался и в мире сталинской культуры. Мир этот был населен врагами, против которых боролись герои нескончаемой драмы «кто кого». Вымышленный враг неизменно оставался главным действующим лицом, соседствующим с вымышленным героем. Иногда вымышленный враг наносил поражение вымышленному или воплощающему реальное лицо герою, например маленькому герою Павлику Морозову или великому герою Кирову. Но неизменно другой вымышленный или воплощающий реальное лицо герой (когда это было можно, таковым изображался Сталин) наносил поражение врагам, которые несли заслуженную кару. Образ врага был в не меньшей степени, чем образ героя, главной темой сталинской культуры.

В пору апогея террора многократно рассказывали и пересказывали истории о злодеях, убивших Павлика Морозова. Были и варианты этой темы. Один из них — рассказ «Славный пионер Гена Щукин» — был издан в 1938 г. для детей младшего возраста тиражом 50 тыс. экземпляров. Мальчик, о котором шло повествование, живет в далекой сибирской деревне, расположенной вблизи золотых приисков, на которых действуют вредители-троцкисты. Они выводят из строя шахтные механизмы, а также автотранспорт, желая сорвать доставку на прииски продовольствия и оборудования. Никому в поселке не известно, что отчим 1^ны — Акимов — троцкистский вредитель, на квартире которого часто встречаются для обсуждения своих планов другие троцкисты. Гена подслушивает их разговоры. Он сообщает в письме своему дяде Пете, что Акимов и его приятели — враги, ломающие станки. Акимов убивает мальчика, но в конце концов после того, как дядя Петя пересылает Генино письмо местным властям, вынужден сознаться в преступлении. Он говорит, что убил Гену «за то, что он пионер» и «многое знал, что не следовало ему знать». Акимова и его друзей-сообщников предают суду. Рассказ заканчивается такими словами: «Так маленький большевик Гена, ценой своей героической жизни, помог разоблачить врагов»⁴⁷

Тема родственников, оказавшихся врагами народа, разрабатывалась в пьесе «Чужой», поставленной московским Театром им. Ленсовета. Действие пьесы разворачивается в семье стахановца, работающего на провинциальном заводе. Неожиданно в этот город приезжает после двенадцатилетнего отсутствия сын Николай с женой. За связь с врагами он был в свое время снят с высокого поста и исключен из партии. Николай внедряется на завод с целью осуществления диверсий. Его, однако, разоблачают родственники.

Другая пьеса («Родной дом» Б. Ромашева) отвечала неприязни Сталина к «пацифизму». Действующий в ней секретарь обкома говорит, что именно любовь к народу заставляет коммунистов быть бдительными и бороться за счастье людей против всякой пакости, которая еще долго будет мешать этому счастью. А инженер-герой Булыгин жалуется, что пока еще не все осознают, что идет скрытая война. Ее главный инициатор в пьесе — тайный вредитель, директор завода Шатов, скрывающий свою принадлежность к троцкизму в прошлом. Он и его сообщники поджигают лесосклады, организуют аварии на электростанциях, ранят двух рабочих и взрывают завод. Мораль сей пьесы такова: «Враг жесток, подл и хитер». И еще: «Мы живем в нашем большом советском доме, работаем, увлекаемся, веселимся. А какие-то личности бродят вокруг нашего дома и норовят его взорвать»⁴⁸.

В конце 30-х годов Джон Скотт попал в Магнитогорске на спектакль «Очная ставка». Действие пьесы начинается в разведывательной школе (явно в Германии), в которой мастера шпионажа Вальтера готовят к внедрению в Советский Союз под именем Ивана Ивановича Иванова. Затем действие переносится в Москву, где Вальтер и совершает преступление, убивая девушку, которая, как он опасался, могла выдать его. (Шпион толкает ее под поезд.)

Но в конце концов заподозрившие его советские граждане сообщают о нем властям. В кабинете следователя Вальтеру устраивают очную ставку с его все еще действующим предшественником шпионом Келлером. Используя их показания друг на друга, следователь вынуждает обоих сознаться. Вальтер-Иванов просит о пощаде, а Келлер, держась вызывающе до конца, говорит: «Решающая битва — впереди. Меня расстреляют, но вы будете разгромлены». На это следователь отвечает: «Победим мы».

Занавес опустился под бурные аплодисменты зрителей⁴⁹. Пьеса «Очная ставка» пользовалась таким успехом, что по ней был поставлен фильм «Ошибка инженера Ко чина». Он был пущен в прокат в конце 1939 г., т. е. уже после подписания Сталиным пакта с Гитлером, и в нем отсутствовала вводная сцена в Германии, которая была в театральном варианте.

В образах положительных героев и врагов можно различить определенные отголоски психологии самого диктатора. Образ героя наделен чертами идеального Сталина, того Сталина, которого диктатор должен был считать реально существующим, в которого он сам хотел верить и для этого требовал подтверждения этой веры от народа и отражения этой веры в самой сталинской культуре. В образах же врагов мы обнаруживаем черты ненавидимого им самим истинного Сталина — двуличность, склонность к заговорам, лицемерие, хитрость, безмерная жестокость. Все это он, Сталин, проявлял в реальной жизни, но в своем сознании мог воспринимать лишь как стороны характера других людей, т. е. врагов, которым они и приписывались.

Кроме того, образ врага, с которым публика знакомилась в рассказах, романах, пьесах и фильмах, преподносился как непреложная правда о реальных людях. Звучавшие сверху требования быть бдительными, как мы уже убедились, породили захлестнувшую всю страну волну доносов. Арестованных под нажимом следователей или пытками вынуждали с помощью этих же следователей давать сфабрикованные показания о своих преступлениях против государства, которые они на самом деле не совершали. Документы, зафиксировавшие их мифические злодеяния и мотивы, которые к ним якобы привели, представляли собой огромную массу материалов. Историкам следует отнести их к жизненно важной составной части сталинской культуры как культуры, измышляющей врага. Как это ни парадоксально, но и Берия, и другие высшие начальники из карательных органов разделяли такой взгляд. На состоявшихся над ними после смерти Сталина закрытых судах они охарактеризовали протоколы допросов, проведенных Родосом и иже с ним, «истинными произведениями искусства»⁵⁰.

Ныне стали известны примеры подобного творимого под пытками искусства. Родос заставил Мейерхольда сознаться в том, что с 1923 г. он был британским и японским шпионом, а также троцкистом, проводящим по приказам Рыкова, Бухарина и Томского подрывную работу в театральном искусстве, а в 1936 г. был завербован Ильей Эренбургом (последний никогда не арестовывался) в троцкистскую организацию. Кольцов, согласно его признанию (от него он отказался во время продолжавшегося двадцать минут под председательством Ульриха судебного заседания, заявив, что подписал его лишь после чудовищных пыток), был агентом немецкой, французской и американской разведывательных служб. Бабель, которого взяли 16 мая 1939 г., после ареста Ежова признал, что был «организационно связан» с женой Ежова, участвуя в заговоре против советских руководителей, а также, что Эренбург завербовал его в троцкистскую шпионскую группу, передававшую на Запад через Андре Мальро секретные данные о военной авиации, в эту группу, наряду с другими, якобы входили писатели Леонид Леонов, Валентин Катаев, Всеволод Иванов, Лидия Сейфуллина, Владимир Лидин, кинорежиссеры Эйзенштейн и Александров, актеры Михоэлс и Утесов, а также академик Отто Шмидт. На каждом из них, — а все они были в то время на свободе — лежало, с точки зрения Сталина, темное пятно, и было бы желательным иметь на них компромат, который можно использовать, пожелай Сталин кого-нибудь из них арестовать. Бабеля и Кольцова расстреляли в январе 1940 г. Полученные их родственниками сообщения об этом были выдержаны в духе жуткого эвфемизма: «10 лет дальних лагерей без права переписки».

Литература-невидимка •><»

Матушка Россия находчива. Даже в сталинские времена некоторые ее талантливые сыновья и дочери обладали достаточной силой духа, чтобы идти собственными творческими путями. Они творили тайно ото всех, и никто не знал об этом за исключением, возможно, одного из членов семьи или очень близкого друга. Эти самородки создавали литературу, которая стала всеобщим достоянием лишь спустя много лет, после смерти большинства из них.

В то время как сталинская культура изображала советскую жизнь в ложном свете, начиная с портрета самого Сталина как истинного героя, скрытая от всех литература говорила правду о сталинском периоде.

Для понимания того, какое нужно было мужество, чтобы доверить бумаге свои мысли о феномене сталинизма, следует отметить следующее: террор наносил удары по культуре едва ли меньшей силы, чем по другим сферам общества. Наиболее сильные удары приходились на долю писателей, включая критиков и литературоведов. Пильняк, Бабель, Киршон, Кольцов, Мандельштам — это лишь некоторые из наиболее известных жертв.

Исследования Эдуарда Бельтова показывают, что за весь сталинский период — с начала 30-х по 50-е годы — погибла тысяча писателей и еще около тысячи литераторов сумели выжить в застенках⁵¹. В те дни не был в безопасности даже такой лояльный сталинист, как Шолохов. В октябре 1938 г. ему стало известно, что отдел НКВД Вешенского района пытает его арестованных знакомых, добиваясь от них показаний, что он, Шолохов, — контрреволюционер. Узнав об этом, Шолохов с друзьями отправился в Москву, где добился встречи со Сталиным и отпущения грехов⁵². Но он был исключением.

Однако статистические данные о числе жертв не в силах передать, что означала ситуация в конце 30-х годов для писателя, если он хотел остаться честным человеком. Исчезновение многих писателей вселяло в остававшихся на свободе чувство страха за свою судьбу, еще более усиливающееся при исчезновении родных или близких, а также чувство бессилия, охватывающее при мыслях о судьбе своих родных.

Вкладом в скрытую культуру является дневник специалиста в области классической филологии Ольги Фрейденберг, которая училась, а затем преподавала в Ленинградском институте философии, языка, литературы и истории и состояла в долголетней переписке со своим жившим в Москве двоюродным братом Пастернаком. В 1932 г. новый, молодой директор института Горловский убедил ее создать кафедру классической филологии. В начале 1935 г., когда начался тихий террор, его сняли, и он отправился в Москву для выяснения причин «немилости». Из Москвы Горловский не вернулся.

Четырнадцатого января 1935 г. институтская газета откликнулась на исчезновение Горловского передовой статьей под огромным заголовком, требовавшим «обнажать» мысли людей. Затем началось то, что Фрейденберг в своем дневнике назвала «демагогическим опустошением». Студенты, главным образом рабочего происхождения, интриговали против других студентов — прежде всего выходцев из нерабочих семей, доносили на них.

В своем дневнике Фрейденберг писала, что никому из тех, кто не жил в сталинскую эпоху, не дано судить о страхе неопределенности, в котором жили люди. Жизнь людей, делилась она своими мыслями, отравляют тайно, невидимо; преследуют так, как преследовали в пору Средневековья ведьм и колдунов.

Представляя доносительство патриотическим актом и тем самым поощряя его, Сталин и сталинизм не только плодили посредственностей, но и воспитывали в людях самые дурные качества — зависть, озлобленность, склонность к интригам. Фрейденберг особенно потрясло выступление Сталина по вопросам языкознания в 1950 г., опрокинувшее все то, что до тех пор считалось в этой области ортодоксальным, и ударившее по всем остальным гуманитарным наукам. В дневнике она описывала ужас повседневной жизни. Куда ни посмотришь, писала она, во всех учреждениях, во всех домах — повсюду склоки. Они влекут за собой низменную мелкую вражду, бессмысленную озлобленность, порождающую пустое интриганство, грязное натравливание одной клики на другую. Они процветают на клевете, доносительстве, слежке, злословии, разжигании низменных страстей. «Склока — это альфа и омега нашей политики»⁵³.

Еще одним вкладом в невидимую, скрытую культуру стала повесть «Софья Петровна», написанная в Ленинграде Лидией Чуковской в 1939-1940 гг. Эта душераздирающая повесть о том, как сталинский террор превратил в ад жизнь множества простых, подобных Софье Петровне людей, хранилась в годы войны в надежных руках и в 1965 г. была опубликована за рубежом под названием «Опустелый дом». Чуковская дожила до того времени, когда роман был напечатан в 1988 г. в советском журнале «Нева».

В Ленинграде в числе понесших тяжелую потерю матерей была и близкая подруга Чуковской — Анна Ахматова, величайшая поэтесса России. Ее муж Николай Гумилев (тоже поэт), служивший офицером в годы Первой мировой войны, был расстрелян в 1921 г. по ложномуобвинению в монархическом заговоре против большевистского режима. В пору тихого террора в 1935 г. ее сын Лев Гумилев был арестован и сослан в лагерь, освобожден примерно через год, а затем вновь арестован в 1938 г. и выпущен на свободу лишь в 1956 г.

Между 1935-м и 1940 г. Ахматова создала одно из великих произведений — цикл стихов под общим названием «Реквием». Они также были впервые опубликованы в России в 1988 г. Написанное ею «Вместо предисловия» заслуживает того, чтобы быть приведенным полностью.

«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоявшая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): ,у>Ф » .> -.цф ;

— А это вы можете описать? •

И я сказала: _т^.. >(« ,1

— Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что недавно было ее лицом».

Ахматова описала это в «Реквиеме», над которым тайно работала в то время, когда состоялся потрясший ее разговор.

Но тема «Реквиема» — это не события, которые мы называем террором. Речь в стихах идет не об обличающих собраниях, не об исчезновениях, допросах под пытками или о лагерной жизни. Ахматова пишет о массе остававшихся на свободе жертв террора, которые должны были жить в «опустелых домах» после того, как забирали их любимых, об уроне, который причинил террор духу миллионов матерей, жен и детей арестованных лояльных граждан.

Ахматова была другом Мандельштама, который 1935-1937 гг. провел в ссылке в Воронеже. В 1936 г. она навестила его там, и ее стихотворение «Воронеж» — свидетельство того чувства обреченности, которое испытывал в то время Мандельштам:

. ₍, , И город весь стоит оледенелый, . ■^

. ^.4 Как под стеклом деревья, стены, снег...

_г, А в комнате опального поэта_г -, ^ нрть

Дежурят страх и муза в свой черед.

И ночь идет,

Которая не ведает рассвета.

В Воронеже вместе с женой Надеждой Мандельштам снимал комнату и продолжал слагать строфы, которые Надежда заносила в тетради (отсюда и будущее название книги «Воронежские тетради»). Их воронежский друг, школьная учительница Наталья Штемпель сберегла их в годы войны, а позже вернула вдове поэта, которая многие стихи заучила наизусть.

Булгаков в пору террора арестован не был и умер от уремии в 1940 г. в сорокадевятилетнем возрасте. В конце 30-х годов цензура принудила его почти к полному молчанию. Он заставил себя написать пьесу «Батум» — своего рода реверанс сталинской культуре. В ней молодой Джугашвили выведен революционным героем на стыке столетий. Пьеса должна была быть поставлена в 1939 г. Однако в последнюю минуту ее запретили свыше, поскольку, как говорили, Алексей Толстой, которому Сталин направил пьесу на отзыв, посчитал оскорбительной ту сцену, в которой будущего вождя осыпают ударами⁵⁴.

А тем временем в 30-е годы Булгаков втайне пишет роман «Мастер и Маргарита», к работе над которым он приступил в 1929 г. В 1932 г. он вернулся к работе над романом, поскольку часть уже написанного сжег. Роман опубликовали много лет спустя после смерти Сталина. Это величайшее произведение художественной литературы России XX в. «Мастер и Маргарита» — неотъемлемая часть невидимой культуры.

Сатанинский мир, созданный Сталиным, — такова главная тема романа. Булгаков описывает общество, в котором истина (Иешуа), творчество (Мастер) и любовь (Маргарита) вряд ли могут выжить. Они обречены⁵⁵.

Его вдова, Елена Сергеевна, позже рассказывала другу семьи о последних часах писателя. Лишенный дара речи и ослепший, он несколькими жестами дал понять, что у него есть к ней просьба. Елена Сергеевна опустилась на колени, погладила его по голове и спросила, что он хочет. Ответа не последовало. Пытаясь угадать желание мужа, она спросила: «Ты хочешь, чтобы я сохранила “Мастера”, чтобы я напечатала его? Обещаю, что сделаю это!». Булгаков собрал силы, приподнял голову и сказал: «Хочу, чтобы они знали...»⁵⁶.

Десятилетия спустя последняя воля писателя была исполнена. г •

..ээб

Примечания -ош-гЬ:-. I ай

¹ О РАППе см.: Вгоит ЕЫшагс1у, ТЬс Рго1с(апап ЕрюоДс 1п Кизыап Ьксгашге. Ы.У, 1971; об инициативе Сталина в отношении роспуска РАППа см.; «Правда». 1937 г. 23 апреля, а также: Суварин Б. Последние разговоры с Бабелем // «Континент». № 23.1980. С. 348.

²Сталин ИЯ.Соч. Т. 11. С. 328. Письмо Билль-Белоцеркоиского Сталину нс публиковалось, однако оно упоминается А. Смелянским в кн. «Михаил Булгаков в Художественном театре» (М„ 1968. С. 129). Об обвинении в великорусском шовинизме, выдвинутом против пьесы и се автора см.: Горчаков Н А. История советского театра. Нью-Йорк, 1956. С. 234.

³ Подробности о письме Булгакова и ночном звонке Сталина см.: РгоДёг Т. Видаком: ЦГс апс1\'7огк. Апп

АгЬог, 1984. Р. 315-323. л-

⁴Черток С.М.Последняя любовь Маяковского. Анн Арбор, 1983- С. 34-39

⁵ «Правда». 5 декабря 1985 г. .1

⁶ См., например, его письмо поэту А. Безыменскому (СталинИЯ. Соч. Т 12. С. 200-201). В начале письма Сталин заявляет, что не считает себя судьей в вопросах литературы и, конечно, нс может быть критиком. Однако, раз поэт настаивает, он (Сталин) может высказать свое мнение.

⁷Гасс Б.Задуй во мне свечу. Лондон, 1984. С. 146-148, 152-159- Ницубидзе переработал перевод, следуя указаниям Сталина, в 1937-1939 гг. Книга вышла в свети 1941 г.

⁸ «Правда* 28 января 1936 г.

⁹ «Правда». 20 февраля, 1 и 6 марта, 3 апреля 1936 г.

¹⁰Елагин Ю.«Укрощение искусств». Нью-Йорк, 1952. С. 198-199. Елагин, оказавшийся после войны за границей, в то время играл в Государственном джаз-оркестре, а прежде играл в оркестре театра Вахтангова в Москве. О джазе в СССР в 30-е годы см. с. 255-267 в упомянутой книге.

¹¹Александров Г.В. Эпоха и кино. М., 1983

¹²Егиткт V. ТЬс СиШуайоп оГ Му:1ю1ощса1 Кеа1ду: «ОоиЫе ТЫпк* т г!ге 5оу1с1 Мазь 5оп§ оГ [1гс ТЫгйез. 1)пр. М5, ОЬегНп СоНедс, 1980.

¹³БеусШ]ау.Кто: А Налогу оГ (Вс Кияыап апб Зстсг РПт, М.У., 1973. Р. 268-269. Автор налагает рассказ Александрова о встрече со Сталиным, напечатанный в журнале «Искусство кино» в декабре 1939 г.

¹⁴МапЬаЧН.МаЫсгз оГ Иле 5оУ1с( Стеша: Спрр1ес1 Сгсаигс ВюдгарЫся 1_, 1983. Р. 24,40, 172, 216-217.

¹⁵Ье)<Ыа_/. Юпо... Р. 354. Автору, иностранцу, вращавшемуся в 30-е годы в московских кинематографических кругах, рассказали об этом друзья Довженко.

¹⁶Горчаков Н. История... С. 175-179; Уе/яуш)и.Татш^оГ Нас Анз... Р. 155. Состоялась генеральная репетиция, но зрители спектакля так и нс увидели.

¹⁷Елагин Ю.Темный гений (Всеволод Мейерхольд). Лондон, 1982. С. 380.

¹⁸Керженцев П. Чужой театр // «Правда». 7 декабря 1937 г.; О ликвидации театра им. Вс. Мейерхольда. Там же. 8 января 1938 г.

¹⁹ЯСграШск5Ь. Си1шге апс! РоНПсз 1)пЦсг5[а|т: А Ксаррппза1 //«ТЬс5|а\4с КеалетлДипе 1976. № 2. Р. 225.

²⁰СмелянскийА. ...Навеки, однажды и навсегда // «Советская культура». 16 января 1988 г.

²¹Емельянов В. О времени, о товарищах, о себе // «Новый мир», февраль 1967 г. С. 87-89. Автор был одним из присутствующих на собрании.

^гг]огии$куй.Т1ае Ьузспко АГГад. СатЬис^с, Мазь, 1970. Р 58-60.

²³Ророизку М.Тйс УауПоу АГГа^г, НатЦсп, Сопп., 1984. Р. 56, 62-63,

²⁴ «Правда». 15 февраля 1935 г.; СойферВ,Горький плод// «Огонек». 9 января 1988 г, № 1. 2. С. 27.

²⁵Сойфер В.Горький плод... С. 27. О приемах Лысенко, о том, как он выступал с новыми проектами, чтобы замять провал прежних, см.. РоросзкуМТйс УэуПоу АГГад... Р. 77-78.

²⁶Волков Г Быть ли нам манкуртами? // «Советская культура*. 4 июля 1987 г.

²⁷Альбац Е.Гений и злодейство // «Московские новости». 15 ноября 1987 г. С 10.

²⁸Елагин Ю. «Укрощение искусств»... С. 213-214, 227-228; он же. Темный гений. С. 383,406-410.

²⁹ВаксбергА.Процессы // «Литературная газета». 4 мая 1988 г.

³⁰ I Всесоюзный съезд советских писателей, 1934.М., 1934.С.4-5.

³¹Стаханов А. Рассказ о моей жизни. М., 1937.

³²КагЫт КИпсйаНсО Осяйтся Агс \Уа1Пп§ рог 115 // «Моясояу Ыето», 5-12 АргП 1987, по. 13-

³³ТеггА.ТйеТпа! Вс(>тя; ОпЗоааП.м КеаПят. М,У„ 1965.Р. 149-150.

³⁴ Кйгияйсйеу КететЬегя... Р. 610.

³⁵ШестаковА.В.Краткий курс истории СССР. М., 1938. (в разн. местах).

³⁶ОтазРеНх], Тйе Ро||Цса1 Ияся апб Тйстея оГРо!к!оге т (йе 5оу1е! Итоп // «)оигпа1 оГ 1йе ро1к1огс 1п-яЦплс*. 1975. № 2-3. Р 157-158.

³⁷ЕлагинЮ. «Укрощение искусств*. С. 150—151 ■

³⁸ «Правда*. 15 ноября 1936 г.

³⁹Отаз РеИх^ ТЬе РоЦОса] Изсв... Р. 163, 166-168; к4ет. ро1к1огс апс1 РоИЧся т Нас 5оу1ес Чпюп // «Тйе 51аую КсУ1сяу». Магсй 1973. 1. Р 50, АндреевН.П.Русский фольклор. М„ 1938, С, 617-650.

⁴⁰КоЫпзоп Н. 5ег§е1 РгокоПсУ; А Вю^гарйу. М.У., 1987. Р. 350.

⁴¹Аллилуева С.Только один год. Нью-Йорк, 1969. С. 338; «Правда». 4 апреля 1939 г.

⁴² «Правда». 13 июля 1936 г.

⁴³ «Социалистическое земледелие». 1 февраля 1939 г.

⁴⁴Рубинштейн Н.Ключевский и его «Курс краткой истории» //«Правда». 15 августа 1937 г.

⁴³ Против исторической концепции М.Н. Покровского / Рсд. Б. Греков, и др. Т. 1,11. М., 1939; «Историк-марксист». № 4. 1939 С. 15 7-162; статья о М.Н. Покровском в БСЭ, ХЬ, М„ 1940. С. 856-869.

⁴⁶Козаков М.Рисунки на песке. Фрагменты из книги // «Огонек*. № 8. 20-27 февраля 1988 г. С. 29. Ав

тор статьи, сын Михаила Козакова, нс указывает дату написания пьесы. Возможно, она была написана в послевоенное время. *

⁴⁷СмирновЕ. Славный пионер Гена Щукин. М., 1938.

⁴⁸Ромашов Б. Родной дом // «Знамя». № 3. Март 1938. С. 42,66.

⁴⁹5соП}оЬп.ВсЫпО 1Йе 1Лга1я. СатЬйс1(>е, Маяя., 1942. Р. 197-203.

⁵⁰ВаксбергА.Процессы...

⁵¹ Это нужно не мертвым — живым. Интервью с Белтовым в «Книжном обозрении», 17 июня 1988 г. №25.

⁵²Луговой П.С кровью и потом. Из записок секретаря райкома // «Литературная Россия». 27 мая 1988 г.

³³ Тйс Соггсяропйспсс оГ Вопя Разгегпак апб 01(>а РгсШспЬег^, 1910-1954 / Её. Е. Мояяшап. Ы.У. ап<4 Еоп-Ооп, 1982. Р. 157-158, 162-163, 303-304.

³⁴Островский Л.Закат Художественного театра // «Новое русское слово». 2 января 1979 г.

³³ Автор благодарен Ларсу Т. Ли за это определение.

³⁶Аджубей А. Тс десять лет // «Знамя». 1988. № 7. С. 82;

По постановлению партии и правительства от 1 января 1939 г. к рабочим и служащим, опоздавшим на работу без уважительных причин, применялись дисциплинарные меры. При опоздании до двадцати минут на провинившихся налагалось взыскание, а за большие опоздания они подлежали увольнению как прогульщики и выселялись из служебных квартир. Рабочим и служащим запрещалось тратить много времени на обеденные перерывы, уходить с работы раньше положенного времени или отвлекаться в рабочие часы. Проявлявшие «либеральное» отношение к нарушителям руководители могли быть привлечены к суду за неумение наладить дисциплину на работе. Нижестоящие судебные инстанции получили от Вышинского указание привлекать к ответственности всех уклоняющихся от борьбы с «летунами» и лодырями.

Это было одно из постановлений, укреплявших оковы административного контроля в два завершающих года «революции сверху». В январе 1939 г. в целях укрепления производственной дисциплины были введены трудовые книжки, в которые вносились данные о трудовом стаже, а также сведения о поощрениях и взысканиях. В качестве пряника, призванного «подсластить» новые карательные санкции, были учреждены награды за доблестный труд — звание Героя Социалистического Труда, медали «За трудовую доблесть» и «За трудовое отличие»; каждая из наград сопровождалась материальными поощрениями. Принятый 27 мая 1939 г. сталинский закон официально оформил «барщину», установив обязательное число трудодней, которое должны были ежегодно отработать крестьяне в колхозе.

Перечисленные меры предваряли постановление от 26 июня 1940 г., которым были запрещены увольнения по собственному желанию, а увольнение за прогулы было заменено уголовным наказанием. Постановление от 12 октября 1940 г. наделяло руководителей промышленных наркоматов правом переводить трудящихся и их семьи с одного места жительства на другое. За нарушение этих двух драконовских законов в 1940 г. в лагеря было отправлено от двух до трех миллионов человек¹.

, . » у„аГ, ‘.'Г. V

Партийный съезд и после него ьп н--

Вечером 10 марта 1939 г. на первое заседание XVIII партсъезда в Кремле собралось около 1900 делегатов. В большинстве это были тридцатилетние люди — «здоровые молодые представители здорового молодого народа», как писал на следующий день в «Правде» Всеволод Вишневский. С краткой вступительной речью к съезду обратился Молотов. Затем на трибуну поднялся Сталин; он выступал с основным политическим докладом. Присутствовавшие встали с мест и устроили ему овацию. Когда он жестом призвал к тишине, гром аплодисментов усилился. После окончания доклада Сталина все снова стоя аплодировали ему Состоявшийся пять лет назад съезд был назван «съездом победителей». Теперь же, когда большинство «победителей» пали жертвами террора, когда элита и сама партия были трансформированы, нынешнее собрание было бы уместно окрестить «съездом покорных слуг». Эту точку зрения можно прокомментировать небольшим эпизодом. В докладе на съезде Сталин допустил грубую ошибку в произношении и вместо «Наркомзем» сказал «Наркомзём». Все последующие ораторы — коль скоро им приходилось упоминать этот наркомат, — в том числе Молотов, произносили вслед за Сталиным его название неправильно. Когда сорок лет спустя Молотова в неофициальной беседе спросили об этом, он объяснил-. «Если бы я сказал правильно, Сталин расценил бы, что я его поправляю». Он был «крайне обидчив, самолюбив», заметил далее Молотов, и пришел бы «в раздражение»². Из этого следует, что Сталина следовало считать воплощением совершенства, каковым он себя сам считал, и запуганные сановники вели себя в соответствии с этим, пусть даже попирая собственное достоинство.

Двуединый процесс — репрессии, с одной стороны, и выдвижения — с другой, сделал свое дело. Как бы символизируя случившееся, за несколько дней до открытия съезда скончалась избранная его делегатом Крупская. Ее семидесятилетие 26 февраля было отмечено хвалебными статьями. Согласно официальному сообщению, она умерла на следующий день от тяжелой болезни. Сталин помогал нести урну с ее прахом к месту захоронения на Красной площади. Его ненависть к Крупской проявилась позже: возглавляемое ею издательство Нар-компроса получило распоряжение не публиковать о ней ни строчки. Ее книги исчезли с библиотечных полок, а сама она в сталинской России после смерти как бы перестала существовать⁵.

Начав свой доклад на съезде с международного положения, Сталин сказал, что новая империалистическая война с целью передела мира насильственными средствами идет уже второй год. Она, однако, заметил он, еще не превратилась в мировую войну. Блок агрессивных государств — Германия, Италия, Япония — нацелен против Великобритании, Франции и Соединенных Штатов. Демократические государства, взятые вместе, отметил Сталин, «бесспорно сильнее» фашистских и в экономическом, и в военном отношении. Однако они идут на уступки и под флагом «невмешательства» попустительствуют агрессии.

Шум, поднятый в прессе демократических держав вокруг немецких намерений захватить Украину, Сталин расценил как попытку «спровоцировать конфликт (СССР. — Р. Т.) с Германией без видимых на то оснований». Демократические державы хотят, заметил он, чтобы агрессоры втянулись в войну с Советским Союзом, а затем, когда обе стороны измотают друг друга, на сцену могут выйти со свежими силами невоюющие страны «и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия».

В такой ситуации, продолжал Сталин, советская политика направлена на поддержание деловых отношений со всеми государствами, если эти последние будут придерживаться таких же отношений с Советским Союзом и не попытаются ущемлять его интересы. Во-вторых, заявил он, необходимо «соблюдать осторожность и не дать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». И, в-третьих, Советскому Союзу следует укреплять мощь своих вооруженных сил⁴.

Переходя к внутренним делам, Сталин охарактеризовал Советскую Россию 1939 г. как страну социализма, находящуюся на пути к полному коммунизму. Он отметил подъем народного хозяйства, рост культуры и «полную демократизацию» политической жизни. Очищение от шпионов, убийц и вредителей, утверждал Сталин, не поколебало и не разложило строй, вопреки утверждениям некоторых зарубежных журналистов. Наоборот, устранена «кучка», «пресмыкавшаяся перед заграницей, проникнутая рабьим чувством низкопоклонства перед каждым иностранным чинушей и готовая пойти к нему в шпионское услужение... не понявшая того, что последний советский гражданин, свободный от цепей капитализма, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства».

Так обстояло дело по оценке Сталина. На самом же деле теперь коммунистическая партия существовала только как орудие его единовластия. Отнюдь не став здоровей, чем раньше, полностью регламентированное государственной властью общество представляло собой вялую, охваченную страхом массу. Террор породил такой хаос в экономике, что, например, в жизненно важной сталелитейной промышленности в 1937-1939 гг. не наблюдалось никакого роста, а занимавший в ней ключевую позицию Магнитогорский завод, в штате которого осталось лишь восемь инженеров и 66 дипломированных техников, управлялся 364 «практиками» (т. е. не имевшими специальной подготовки рабочими), которые должны были восполнить нехватку квалифицированных специалистов⁵. В 1939 г. семиклассное образование имело лишь 12,3% всего населения и только 1,8% колхозников⁶.

Подтверждением того, что террор крайне ослабил советский строй, в том числе лишив вооруженные силы до 50 тыс. лояльных, патриотически настроенных, хорошо подготовленных высших и средних командиров, может служить сделанное позже признание Маршала Георгия Жукова: «Сталин не хотел воевать. Мы были не готовы. У нас до тридцать девятого настоящей регулярной армии, по сути, не было — только территориальные призывы». И далее: «Он уничтожил — уничтожил всю армейскую головку. Мы вступили в войну без головки армии. Не было никого». По поводу Тухачевского: «Гйгант военной мысли, звезда первой величины в воинской плеяде нашей Родины»⁷.

В отчетном докладе Сталина указывалось, что на момент съезда население Советского Союза составляло 170 млн. Как он вывел эту цифру? Всесоюзная перепись была проведена в январе 1939 г., но ее результаты стали ему известны лишь в апреле, т. е. через месяц после съезда. Еще одна государственная перепись (первая после декабря 1926 г.) состоялась в январе 1937-го. По переписи 1926 г., численность населения составила 147 млн человек. В конце 20-х годов ежегодный прирост населения определялся в 3 млн.

В начале 1936 г. Сталин беседовал с И.А. Кравалем, возглавлявшим ЦСУ, в которое входило Бюро переписи. Сталин сказал Кравалю, что, по его, Сталина, прогнозам, численность населения, по данным переписи, составит около 170 млн Вероятно, Сталин получил эту цифру, экстраполируя ежегодный трехмиллионный прирост на минувший семилетний период. При этом не учитывались колоссальные потери, причиненные массовой депортацией во время коллективизации, великим голодом и террором.

Однако Краваль, Квиткин и другие, отвечавшие за статистику переписи, заняли честную позицию. Согласно переписи 1933 г., в Советском Союзе проживало 162 млн человек⁸. Когда Сталину стали известны результаты (они опубликованы не были), перепись официально признали «вредительской», а ее организаторы, в том числе Квиткин, были расстреляны как враги народа. По переписи 1939 г. население составило 161,5 млн человек плюс 5,8 млн лиц на военной службе и заключенных, что в целом дало 167,3 млн⁹. Однако проводившие перепись чиновники, со страхом вспоминая судьбу своих предшественников в 1937 г., дали

Сталину цифры, которые он огласил на съезде, Своим единоличным решением Сталин «отменил» демографическую катастрофу, порожденную его «революцией сверху».

Вклад Сталина в новую идеологию свелся в его съездовском докладе к дальнейшему возвеличиванию советской государственности. Он осмелился подправить положение, сформулированное Энгельсом в «Анти-Дюринге», согласно которому в будущем пролетарскому государству суждено «отмереть», поскольку с прекращением классового антагонизма исчезнет и его репрессивная функция. Сталин, по-прежнему претендующий на то, что он марксист, не мог отказаться от концепции полного исчезновения государства, подобно тому, как суверен-христианин не мог отвергать идею загробной жизни. Он, однако, продвинулся к этой цели насколько мог далеко.

Сталин утверждал, что Энгельс был прав только в том случае, если рассматривать эту проблему «абстрактно». Энгельс не мог предвидеть, каким будет положение социалистического государства, коль скоро оно окажется в капиталистическом окружении и поэтому должно будет располагать сильной армией, карательными органами, разведкой, чтобы защищать себя от нападения извне. Если это окружение сохранится, утверждал Сталин, то мощное государство будет необходимо даже при окончательной победе коммунизма.

Слова Сталина звучали зловеще. Вместе с тем в его докладе содержался пассаж, который мог предвещать смягчение напряженности. Сталин сказал, что необходимость в «массовых чистках» уже отпала. Развивая эту мысль в своем докладе о внутрипартийной политике, Жданов привел вопиющие примеры того, как партийные функционеры оказывались сами «замаскировавшимися врагами», которые занимались повальными доносами и, принося в жертву честных коммунистов, вознамерились дезорганизовать партию и уничтожить ее аппарат. Так, с подобной клеветой выступил некий партийный чиновник в Сибири, разделив людей, на которых он доносил, на несколько категорий: «большой враг», «маленький враг», «вражек» и «вражонок».

Берия выступил на съезде в должности нового шефа НКВД, сменив на этом посту в декабре 1938 г. Ежова. Он торжественно пообещал, что руководимая им организация истребит всех врагов народа. В настоящее время, сказал Берия, она сама очищается от враждебных элементов, которые пробрались в нее (иными словами, от сотрудников ежовского периода), и набирает проверенные кадры. Ежов, занимавший к тому времени пост наркома водного транспорта (он был назначен на него в апреле 1938 г., когда Берия стал его заместителем в НКВД), присутствовал на съезде, но в Центральный Комитет переизбран не был. Об этом позаботился сам Сталин. Придя на закрытое заседание, отбиравшее кандидатуры на избрание, он обвинил Ежова в участии в заговоре в высшем эшелоне НКВД с целью убить его, Сталина, и возложил на него ответственность за аресты невинных людей. Ежов покинул съезд, а через несколько дней был арестован. Первого апреля 1940 г. он был расстрелян, но предварительно выполнил свой последний долг перед истинным организатором террора в России — признался в антисоветских преступлениях¹⁰. В памяти народа остались его имя, тесно связанное с ужасами террора, и не указывающий на истинного виновника термин — «ежовщина».

В начале 1939 г. волна арестов пошла на спад. Став в марте кандидатом в члены послесъездовского Политбюро, Берия на одном из его заседаний высказал мнение, что пора сократить число арестов, ибо в противном случае больше не останется кого арестовывать¹ Р Несколько тысяч жертв террора были освобождены из заключения. Весьма вероятно, что Сталин хотел внушить народу, будто главным организатором террора был устраненный Ежов. Маневр частично удался. Сбитые с толку многие арестованные высказывали предположение, что, осуществляя антисоветский заговор, фашисты захватили власть в НКВД и, как теперь оказалось, одним из заговорщиков был Ежов. После освобождения из тюрьмы в начале 1939 г. научный сотрудник ЦП. Янковская поспешила обратиться в правительство с заявлением. «Поверьте, — писала она, -- все сто человек, сидевшие со мною, — невиновны, в НКВД пробрались фашисты». За это письмо она была уже после войны арестована ленинградским НКВД¹².

Хотя к концу 1939 г. число заключенных в тюрьмах сократилось, террор тем не менее, пусть и в меньших масштабах, продолжался. Заведенные еще при Ежове тысячи дел продолжали расследоваться как обычно и с привычным исходом. В органы НКВД поступали другие, новые дела. Так, уже в апреле 1941 г. в Саратове была арестована группа студентов, большинство которых даже не знали друг друга. Их осудили как участников подпольной антисоветской молодежной организации «Литературный кружок». Один из выживших, Н. Поржин, сообщил, что на допросах к ним применяли методы, которые «не уступали гестаповским», и все они были вынуждены признать свою вину и оклеветать других. Затем их отправили в тюрьмы и лагеря¹³.

В лице Берии Сталин нашел шефа НКВД, готового выполнить жестокую сталинскую директиву от 20 января 1939 г. об обязательном применении пыток. Во всех московских тюрьмах, где содержались политические заключенные, у Берия были личные кабинеты. Чуть ли не каждую ночь он посещал такие тюрьмы и вел сопровождавшиеся пытками допросы. На рассвете Берия уезжал из тюрьмы, и тогда начинались заседания военной коллегии, выносившей приговоры¹⁴.

Выпущенная на свободу Янковская была не единственной, кто был убежден, что в НКВД пробрались фашисты. Подобного взгляда придерживались и другие оказавшиеся в лагерях коммунисты. Согласно же одной, передававшейся шепотом версии, на самом деле в СССР был только один фашист — Сталин¹³. Причины, приводившие некоторых заключенных к мысли о захвате власти фашистами, понять нетрудно. Им было известно, что жертвами повальных преследований стали такие же, как они лояльные коммунисты. Поскольку же они были уверены, что в преступлениях, в которых их принуждали сознаться, неповинны, нужны были какие-то объяснения происходящего. Осужденные знали, что при фашистском режиме преследуют коммунистов, отправляют их в концлагеря, и поэтому, с их точки зрения, было вполне логично выдвинуть «фашистскую» концепцию Большого террора.

Да и передаваемую шепотом версию ошибочной не назовешь: в лице Сталина диктаторскую власть действительно захватил лидер фашистского толка. Опираясь на многочисленных фаворитов, начиная с Молотова, Кагановича, Жданова, Ежова и Берия вплоть до жестоких следователей, лагерных охранников, а также палачей, тысячами расстреливавших осужденных и сбрасывавших их трупы в ямы, Сталин поступал, как фашистские диктаторы, которые, как известно, организовывали террор против коммунистов. Но притом — и это помогает объяснить, почему «фашистская» концепция не была единственной распространенной в лагерях версией, — советские коммунисты уничтожались во имя коммунизма. Еще более запутывало дело то, что руководители якобы имевшего место «великого заговора» обвинялись в альянсе с немецким фашизмом, заключенном ими ради свержения коммунистической партии-государства и Сталина как истинного лидера-ленинца.

Однако, какой бы загадочной ситуация ни выглядела в глазах современников, она не должна вводить в заблуждение историков, исследующих проблему годы спустя. Большевизм Сталина был радикально-правого толка. Как таковой этот большевизм был крайне уклонистским и вряд ли большевистским, если только не считать, что он мог претендовать — и претендовал! — на то, что заимствовал из ленинского наследия все жестокие, репрессивные и террористические методы. С учетом последнего становится ясно, что же было верного в той версии «фашистской» концепции, центром которой был Сталин.

Во всех своих ипостасях, включая национал-социализм, фашизм был и остается экстремистским радикально-правым движением или режимом. Будучи радикально-правым, сталинский русский национал-большевизм был сродни германскому национал-социализму Гитлера.

Но родство не тождество. Между сталинизмом и гитлеризмом существовали и различия. Первый, несмотря на свой скрытый, а после войны все более откровенный антисемитизм, не исповедовал гитлеровского биологического расизма. Сходство, однако, между ними было многообразным и глубоким. Оба режима преследовали коммунистов. Оба были шовинистическими и идеализировали отдельные элементы национального прошлого. Оба были привержены державности. Оба были одержимы мыслью о врагах. Оба были террористическими и практиковали пытки в тюрьмах. При обоих режимах государственный терроризм был связан с теорией международного заговора: с еврейским анти-арийским (в случае с гитлеризмом) и с антисоветским (в случае со Сталиным). Оба были режимами личной диктатуры и культа вождя. Оба уделяли большое значение культу героев и героизма, воспевали молодость, физическую силу и материнство. Оба подчеркивали свой вариант «народности». Оба поощряли помпезность в архитектуре, оба боролись с либерализмом, космополитизмом, модернизмом. Вот почему сталинская Россия середины 1939 г. была в большей степени предрасположена, чем это осознавали ее народ, коммунисты во всем мире и зарубежные общественность и правительства, к тому шагу, который она вознамерилась предпринять в сфере внешней политики.

Путь к пакту

п ЛТ*- 'Я Дг.-ПЛ >■ ;_;г-сг С;г: я..

Когда Сталин на упомянутом ранее съезде приписал демократическим странам намерение втянуть фашистские государства в войну с Советским Союзом, он спроецировал на них сценарий, который складывался у него по крайней мере с 1925 г. и впоследствии определил суть его дипломатии. Согласно этому сценарию, предполагалась война между двумя европейскими коалициями, во время которой Советский Союз сохраняет нейтралитет вплоть до выгодного для него момента, а затем вступает в войну с целью экспансии. Задача дипломатии Сталина и состояла в том, чтобы способствовать такому расколу Европы.

Осуществляя нацеленную на раскол Европы дипломатию и наблюдая возникновение двух потенциально враждебных друг другу коалиций, Сталин в докладе на съезде партии положил начало переговорам, ведущим к договоренности с Берлином. Он заявил о желании установить мирные и деловые контакты со «всеми» заинтересованными государствами и отверг любые попытки других государств «загребать жар чужими руками». Это позволило бы путем переговоров договориться о таком нейтралитете, который гарантировал бы Гитлеру возможность избежать войны на два фронта, чего он опасался больше всего.

Подобное развитие событий, как размышлял Сталин, позволило бы Гитлеру развязать агрессию, а ему, Сталину, сохраняя нейтралитет, установить на основе договоренности контроль над некоторыми территориями в Восточной Европе. Учитывая же выраженную Сталиным уверенность в силовом превосходстве демократий над фашистскими государствами, можно предположить, что он мог рассчитывать — и, очевидно, рассчитывал — также на то, что война между ними окажется затяжной и приведет к их взаимному ослаблению и истощению в то время, как Советский Союз будет жить в условиях мира и восстановит свои силы. В ходе одной из бесед после окончания Второй мировой войны Ворошилов заметил: «Мы все-таки думали, что если Германия нападет на Англию и Францию, то она там завязнет надолго. Поди ж ты, знай, что Франция развалится за две недели»^1б.

Через пять дней после выступления Сталина 10 марта на партийном съезде Гйтлер захватил то, что осталось от Чехословакии, учредив протекторат над чешскими землями и создав «свободное государство» Словакию. Эта внушительная демонстрация того, что умиротворением удовлетворить аппетит Гитлера нельзя, стала катализатором изменения англо-французской позиции. Дипломатическая лихорадка охватила Польшу и Румынию, а также Англию и Францию.

Поляки остались глухи к требованию Германии уступить вольный город Данциг и к идее, изложенной 21 марта гитлеровским министром иностранных дел Риббентропом польскому послу в Берлине Юзефу Липскому, суть которой сводилась к включению антисоветских статей в германо-польское соглашение¹⁷ Тридцать первого марта Чемберлен в Палате общин сообщил о гарантиях, данных Польше на случай, если возникнет угроза ее независимости. Франция быстро с этим согласилась, и в марте оба правительства начали политические переговоры с Москвой о союзе, направленном против дальнейшей германской агрессии. Шестого апреля было опубликовано польско-британское коммюнике, сообщавшее о соглашении о взаимной обороне между двумя странами. Когда шеф немецкой контрразведки адмирал Канарис подтвердил правильность этой информации Гитлеру, взбешенный диктатор бросился в другой конец кабинета и, колотя кулаками по мраморному столу, разразился потоком брани. «Я приготовлю для них дьявольский напиток», — прокричал он. Сотрудник Кана-риса расценил это как первый намек на пакт со Сталиным¹⁸. В датированной 11 апреля директиве Гйтлер предписал вермахту ускорить подготовку к войне с Польшей.

Дипломатическая реакция Москвы на захват Чехославакии Германией была мягкой, а перемены в англо-французской позиции не воспринимались всерьез¹⁹. Заявление ТАСС от 4 апреля опровергло сообщения печати о том, что Советский Союз обязался в случае войны поставлять Польше военное снаряжение и прекратить экспорт сырья в Германию. С середины апреля со страниц «Известий» исчезли антифашистские по тону корреспонденции Эренбурга из Парижа, которые публиковались там под псевдонимом Поль Жослен²⁰ Семнадцатого апреля новый советский посол в Берлине Алексей Мерекалов посетил статс-секретаря МИДа Германии Эрнста фон Вайзекера. Посол заявил, что идеологические расхождения не должны быть камнем преткновения для советско-германских отношений, что Советский Союз ни сейчас, ни позже не воспользуется существующими трениями между Германией и западными демократиями. Далее, как сообщают немецкие источники, он сказал: «У России нет причин не поддерживать с вами нормальных отношений. Став нормальными, они смогут становиться лучше и лучше»²¹.

За этим демаршем Сталин предпринял еще один важный шаг. Третьего мая Молотов, сохранив за собой портфель премьера, был назначен наркомом иностранных дел, а Литвинов уволен с этого поста. Сообщая об этом на следующий день телеграммой в Берлин, немецкий поверенный в делах в Москве Вернер фон Типпельскирх напомнил сделанное Сталиным на партийном съезде предупреждение о недопустимости втягивания Советского Союза в конфликты и добавил: «Молотова (не еврея) считают наиболее близким другом и ближайшим сотрудником Сталина»²².

Смещение Литвинова — а он был не только евреем, но и деятелем прозападной ориентации — не могло не заинтересовать Гитлера. Двумя днями позже из немецкого посольства в Москве был вызван на родину Густав Хильгер, которого Риббентроп затем привез в Берхтесгаден. Когда грызший во время беседы ногти Гитлер спросил, что могло заставить Сталина устранить Литвинова, Хильгер сказал, что, по его мнению, это обусловлено стремлением Литвинова к взаимопониманию с Англией и Францией, а Сталин подозревает их в стремлении загребать жар его, Сталина, руками.

Такое объяснение Гитлер, по-видимому, принял и спросил Хильгера, полагает ли он, что Сталин готов прийти к договоренности с Германией. Хильгер вновь сослался на доклад, с которым выступил Сталин 10 марта. Когда же Гитлер, наконец, попросил его оценить ситуацию в России, Хильгер отметил ее растущую экономическую силу, серьезное ослабление военной мощи, вызванное тем, что 80% командного состава Красной Армии подверглись репрессиям, а также идеологический отход от коммунистических доктрин в сторону русского национализма, осуждение экспериментирования в искусстве. Как Хильгеру стало известно позже, Гитлер сказал Риббентропу после беседы, что если Хильгер прав в оценке тенденций в СССР, то следует как можно скорее предпринять меры, предотвращающие дальнейшее укрепление советской мощи²³. Таким образом, вместо того, чтобы смягчить отношение Гитлера к России, Хильгер лишь ужесточил его позицию, проанализировав развитие событий. Для Гитлера соглашение со Сталиным было бы возможно лишь как кратковременный маневр, служащий достижению цели на пути к завоеванию России.

Не будучи осведомлен о реакции Гитлера на слова Хильгером и не осознавая степени одержимости «фюрера», Сталин продолжал следовать курсу, который в 1941-1942 гг. едва не привел страну к гибели. Двадцатого мая Молотов принял посла Шуленбурга, во время беседы с которым новый нарком иностранных дел предложил, хотя и не изложив детали, ради возобновления в то время застопорившихся советско-германских экономических переговоров подвести под них «политическую базу». Сообщая об этом в Берлин, Шуленбург рекомендовал проявить осторожность, дабы предложения с немецкой стороны не были использованы Кремлем для давления на Англию и Францию²⁴, с которыми Советы вели тогда переговоры.

Выступая 31 мая в Верховном Совете, Молотов сослался на переговоры с Лондоном и Парижем, а также указал на недостаточность гарантий со стороны двух западных демократий Советскому Союзу. Он также отметил, что эти переговоры никоим образом не мешают советскому правительству развивать деловые отношения с такими странами, как Германия и Италия. Молотов добавил, что переговоры с Берлином о новом торговом соглашении и новых кредитах уже начались.

Затем Сталин предпринял через Молотова новый шаг. Советский поверенный в делах в Берлине Георгий Астахов посетил 14 июня болгарского посланника и имел с ним беседу, о которой, как Астахов знал, будет сообщено немецким властям. Москва, сказал он, колеблется между тремя возможными решениями. А именно: между заключением пакта с Англией и Францией, во-первых; выжидательной позицией («дальнейшим затягиванием переговоров»), во-вторых; сближением с Германией, в-третьих. В наибольшей степени пожеланиям Москвы отвечал третий вариант. Однако на пути к его реализации существуют препятствия. Так, Советский Союз не признает контроль Румынии над Бессарабией и не может не опасаться нападения Германии через государства Прибалтики или Румынию. Если Германия заявила бы, сказал Астахов, что она не нападет на СССР, или заключила бы с ним договор о ненападении, то тогда Советский Союз, возможно бы, воздержался от подписания пакта с Англией. Поскольку же Москва не знает, чего на самом деле хочет Берлин, то она может предпочесть продолжение переговоров с Лондоном, прибегнув к тактике их затягивания и гарантировав себе свободу рук в любом конфликте, который мог бы разразиться²⁵

В последовавшие за этой встречей недели Берлин стал проявлять интерес к политическому сближению с Москвой. Пока шел взаимный зондаж ради достижения такой цели, остававшиеся в тайне события в сфере влияния Берии свидетельствовали о решении Сталина идти на соглашение с Гитлером. Смещение Литвинова сопровождалось изгнанием из Наркоминдела последних сотрудников его эры и заменой их людьми, подобными Громыко, которые обладали небольшим опытом внешнеполитической деятельности или вообще не имели его. Большинство изгнанных чиновников (в том числе Евгений Гнедин) оказались за решеткой.

Гнедин был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму на Лубянке 11 мая. Его делом лично занялись Берия и бериевский прихвостень Кобулов, возглавивший следственный отдел НКВД по особо важным делам. Кобулов заявил Гнедину, что он арестован как «крупный шпион», и потребовал выложить все начистоту о «связях с врагами народа». Гнедин отверг обвинения. Тогда его привели в кабинет Берии, где в присутствии последнего Кобулов и лейтенант НКВД дали ему понять, что он «больше не в кабинете супершпиона, его бывшего шефа», т. е. Литвинова. Дабы вынудить Гнедина помочь состряпать дело против возглавляемой Литвиновым группы «врагов», орудовавших в Наркоминделе, его заставили обнаженным лечь на ковер перед столом Берии и зверски избили резиновыми дубинками. Избиения повторялись и становились все изощреннее, но Гнедин не сдался.

Другие арестованные, близкие к Литвинову (в их числе дипломат Е.В. Гирш-фельд), не выдержали пыток. Гнедину показали протокол допроса Гиршфельда от 12-16 мая, в котором содержалось заявление, что Литвинов «в антисоветских целях подстрекал к войне»²⁶. Совершенно очевидно, что именно в этом обвинили бы Литвинова и его подчиненных публично, если бы только Сталин решил столь убедительным способом продемонстрировать свое желание заключить сделку с Гитлером.

Тайный обмен мнениями между Москвой и Берлином шел все лето. Одновременно Сталин усилил нажим на Гитлера, дав Молотову указание обсуждать с англичанами и французами вопрос о заключении тремя державами пакта о взаимопомощи. Факт таких переговоров и цели пребывания в Москве руководителя центральноевропейского отдела британского МИДа Уильяма Стрэн-га были общеизвестны. В начале августа Стрэнг, так ни о чем и не договорясь, покинул Москву. Однако 11 августа в советскую столицу для обсуждения пакта трех держав на уровне генштабов прибыли британская и французская военные делегации. Советскую группу на переговорах возглавлял Ворошилов. В основном он тянул время. В конечном счете камнем преткновения оказалась неспособность англо-французской стороны добиться согласия Варшавы разрешить Красной Армии пересечь польскую территорию для того, чтобы «войти в контакт» с противником. Хотя польское правительство и было заинтересовано в

помощи России военным снаряжением и материалами, оно, однако, опасалось возможности советской оккупации Восточной Польши, чтобы пойти на такие условия²⁷

Что касается Гитлера, то его на быстрое достижение соглашения с Москвой подталкивал не только призрак «новой тройственной Антанты». Гитлеровские планы предусматривали сокрушение Польши еще до того, как Франция и Англия выступили бы на ее стороне. Для обеспечения этого гитлеровские армии должны были выступизъ к началу сентября, т. е. до того, как осенние дожди могли бы затруднить операции²⁸.

Четырнадцатого августа Риббентроп отправил в Москву телеграмму Шулен-бургу, в которой сообщил, что, «по мнению имперского правительства, между Балтийским и Черным морями нет таких вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворению обеих стран». После лихорадочного обмена посланиями об условиях соглашения Гитлер телеграфировал Сталину, что он намерен сделать пакт «долговременной германской политикой», и согласился с его проектом, подготовленным Молотовым. Гитлер выразил уверенность, что дополнительный протокол, которого добивается Москва, можно было бы быстро согласовать, если бы для ведения переговоров туда мог прибыть ответственный немецкий государственный деятель²⁹. В результате Сталин пригласил Риббентропа посетить Москву 23 августа.

Получив послание Сталина, Гитлер не смог скрыть бурную радость «фюрера». Барабаня кулаками по стене, он выкрикнул: «Теперь весь мир у меня в кармане!»³⁰ Двадцатого августа Гитлер, опережая события, объявил ошеломленному западному миру, что Германия и Россия договорились заключить пакт о ненападении.

Во второй половине дня 23 августа Риббентроп в сопровождении помощников прибыл в Москву на личном самолете Гйтлера «Кондор». Встреченный с почетом в аэропорту, на здании которого развевалось пять флагов со свастикой, он был доставлен в здание бывшего австрийского посольства, а затем привезен в Кремль на машине, украшенной флагом со свастикой. Здесь Риббентроп был приятно удивлен, увидев, что его ждали не только Молотов, но и Сталин. Переговоры прошли быстро, и после полуночи соглашения были подписаны.

Заключенный на десять лет договор о ненападении обязывал обе стороны отказаться от нападения друг на друга, не оказывать поддержки никакой третьей державе, которая могла бы напасть на одну из договаривающихся сторон, консультироваться по затрагивающим их общие интересы проблемам, не участвовать ни в каких группировках держав, направленных против другой стороны, улаживать все споры мирными средствами. Согласно секретному дополнительному протоколу, фотокопия которого после Второй мировой войны попала в Германии в британские руки, Финляндия, Эстония и Латвия (но не Литва) были отнесены к сфере влияния России. В протоколе отмечалась ее заинтересованность в Бессарабии и определялась германо-русская демаркационная линия вдоль Вислы, Сана и Буга «в случае» переустройства польских территорий.

После подписания договора был сервирован поздний ужин. Сталин произнес тост в честь Гитлера. Он сказал, что ему известно о любви немецкого народа к своему «фюреру» и поэтому ему хотелось бы выпить за его здоровье. Молотов поднял бокал за Сталина и сказал, что именно Сталин своей мартовской речью, которую хорошо поняли в Берлине, обеспечил полную перемену в политических отношениях. Во время неофициальной беседы за столом Риббентроп пошутил, что в последнее время берлинцы, известные своим остроумием, говорят, что «Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту». Сталин заметил, что британская армия слаба, но французская заслуживает внимания. На это Риббентроп сказал, что в численном отношении она меньше немецкой, а «западный вал» Германии в пять раз прочнее французской «линии Мажино»³¹. Ужин закончился около двух часов ночи, и 24 августа Риббентроп вылетел на родину.

Несколько десятилетий спустя Гебхардт фон Вальтер и Карл Шнюрре, сопровождавшие Риббентропа в поездке в Москву, поделились со мной воспоминаниями об этом событии. На мой вопрос, что произвело на них наибольшее впечатление в Сталине во время переговоров с немцами, фон Вальтер ответил: «Его обаяние». И добавил: «Он мог очаровать кого угодно». По-видимому, Сталин использовал свое обаяние для того, чтобы убедить Риббентропа и сопровождавших его лиц, что ему можно доверять как партнеру по альянсу. С точки зрения Шнюрре, Сталин, вероятно, верил в союз с Германией, символом которого стал этот договор. В момент его подписания Сталин выглядел торжественно, его настроение было приподнятым, как будто бы он сделал выбор, отдает себе отчет в его последствиях и уверен в правильности предпринятого им шага. В течение вечера этого дня Сталин сказал, что если в предстоящий период Германию поставят на колени, то он придет ей на помощь на Рейн вместе с сотней красных дивизий³².

Ночью 24 августа, уже после отлета Риббентропа в Берлин, у Сталина на обеде на подмосковной даче присутствовали несколько членов Политбюро, в том числе Хрущев. Политический курс был разработан самим Сталиным и осуществлен им с помощью Молотова. В какой тайне он хранил предстоявшее событие, можно судить хотя бы по тому, что Хрущев впервые узнал от Сталина о приезде Риббентропа за день до прибытия последнего в Москву. Хрущев отреагировал на эту новость, высказав вслух предположение, не совершает ли, дескать, Риббентроп побег.

На другой день Хрущев, Булганин и Маленков по настоянию Сталина поехали охотиться на уток в расположенное рядом Завидово, где к ним присоединился Ворошилов. Вечером они привезли подстреленных уток на сталинскую дачу. Сталин был в на редкость хорошем настроении; он все время шутил и был явно доволен собой. Он сказал, что Риббентроп привез с собой проект договора о ненападении и дружбе, который и был подписан. Англичане, французы, сказал Сталин, узнают об этом на следующее утро и отправятся домой. Переговоры с ними, отметил он, оказались бесплодными. Они не отнеслись к союзу с СССР всерьез, а их истинная цель состояла в том, чтобы натравливать Гитлера на Россию. Вот и хорошо, что они уедут. Что же касается Гитлера, то Сталин сказал: «Конечно, все это игра — кто кого одурачит. Я знаю, что замышляет Гитлер. Он думает, что перехитрил меня, на самом-то деле я надул его». Сталин также заявил собравшимся членам Политбюро, что «благодаря этому договору война нас не коснется еще в течение какого-то времени. Мы сможем остаться нейтральными и экономить силы. Атам посмотрим, что получится»³³.

Сталин вызвал адъютанта Ворошилова генерала Р.П. Хмельницкого и приказал ему передать Ворошилову, чтобы он прекратил переговоры с западными военными миссиями. Хмельницкий послал Ворошилову записку: «Клим! Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку»³⁴. Двадцать пятого августа Ворошилов пригласил в Кремль руководителей обеих миссий — адмирала Р.А. Дрэкса и генерала Жозефа Думенка — и сообщил им, что в виду изменившихся обстоятельств продолжать переговоры нет смысла. Он в сердитом тоне обвинил поляков в том, что они не хотели советской помощи³⁵. Ворошилов с грохотом «свернул шарманку», и западные представители покинули Москву.

Первого сентября, обретя уверенность, что Россия останется в стороне, Гитлер обрушил всю силу вермахта на Польшу. Верные своим обязательствам Англия и Франция объявили войну Германии. Вторая мировая война началась.

В сотрудничестве с Германией

Мир был ошеломлен соглашением между Гитлером и Сталиным. Британское чувство юмора полностью проявилось в знаменитой карикатуре Дэвида Лоу, изобразившего двух диктаторов, одетых в форму и с пистолетами в руках, которые, сняв шляпы, низко кланяются друг другу. Гитлер говорит? «С кем имею честь? Известный подонок, не правда ли?». Сталин отвечает? «Кровавый убийца рабочих, если не ошибаюсь?». В не меньшей степени были изумлены и сами русские, узнав из газет, что отныне Россия и Германия связаны узами дружбы.

Обращаясь 31 августа к Верховному Совету с просьбой ратифицировать пакт, Молотов критиковал позицию западных демократий на переговорах с Москвой, высказав предположение, что именно они подстрекали Польшу отказаться принять советскую военную помощь. Он также косвенным образом осудил Литвинова, который находился в зале в качестве депутата, за его прозападную ориентацию, сказав, что есть люди, которые, «увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали о провокаторской работе наших врагов в так называемых демократических странах». Этот антилитвиновский выпад дает дополнительные разъяснения относительно пыток, которым подвергались Гнедин и другие арестованные наркоминдельцы.

Что касается дружбы с партнером России по новому пакту, то Молотов заявил? «Вчера еще фашисты Германии проводили в отношении СССР враждебную нам внешнюю политику. Да, вчера еще в области внешних отношений мы были врагами. Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами»³⁶. Эти слова, быть может, вдохновили Оруэлла на тот эпизод в его романе «1984», в котором «Океания», состоявшая в альянсе с «Вестазией» против «Евразии», внезапно становится союзником «Евразии» в борьбе против «Веста-зии». Однако в отличие от подданных «Океании» у массы русских изменений в сознании под воздействием политического поворота не произошло. Многие все еще помнили о немцах как о врагах времен Первой мировой войны. Некоторые тогда сражались с ними и были готовы сражаться вновь. Если не считать безоговорочно поддерживающих Сталина лояльно настроенных граждан из выдвиженцев, то можно утверждать, что большинство пришли в уныние, были ошеломлены, испытывали глубокий стыд.

Хотя мы и не располагаем данными о тех, кто приравнял сталинский большевизм радикально-правого толка к фашизму, тем не менее можно утверждать, что новость о советско-германском пакте была встречена болезненно. Испытала беспокойство даже такая правоверная, как Раиса Орлова. «Итак, — писала она, — если мы за Гитлера, то каким виделось наше отношение к антифашистам, к романам Вилли Бределя и Фейхтвангера, к рассказам о пытках, которым подвергались коммунисты, и о их стойкости, к еврейским погромам и кострам из книг?»³⁷. Когда работавшему в расположенном на окраине Москвы тюремном авиаконструкторском бюро Туполеву показали советскую газету от 29 сентября (в ней был опубликован второй подписанный Молотовым и Риббентропом договор о германо-советской границе и дружбе), он смял ее в руках и воскликнул? «Какая дружба?! Что они там, с ума сошли?!»³⁸.

Не пользовался пакт популярностью и среди простых рабочих. На Первом государственном шарикоподшипниковом заводе, вспоминал один американский негр (он приехал в Россию во время Великой депрессии, стал советским гражданином и в 1939 г. работал на этом заводе), некоторые рабочие в его цеху, не скрывая, плакали. Другие молча хмурились. Он не встретил ни одного русского, который не испытывал к нацистам чувства ненависти³⁹. Некоторые бросали в адрес немецких фашистов враждебные замечания в присутствии секретных осведомителей и были за свои слова арестованы⁴⁰. В московских парках собирались группы людей послушать агитаторов, разъяснявших значение договора. Раздавались голоса, что пакту уготована короткая жизнь, что Германии нельзя доверять и что она обязательно нападет на Россию⁴¹.

Со своей стороны Сталин добивался скрупулезного соблюдения новой линии, политики добрососедства. Опубликованная в «Правде» 3 сентября информация из Берлина о начале войны была подана под бесстрастным заголовком: «Военные действия между Германией и Польшей». Газетный обзор этих «действий» (11 сентября) был назван «Германо-польская война». Шестого сентября Шуленбург телеграфировал в Берлин, что освещение немецкой темы в советской прессе полностью изменилось и что антигерманская литература исчезла из книжных магазинов⁴². В датированной тем же числом корреспонденции из Москвы, опубликованной в «Нью-Йорк тайме», сообщалось, что прекращен показ антинацистских фильмов «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм», что в Театре им. Вахтангова снят спектакль по пьесе Алексея Толстого «Путь к победе» о роли Германии в интервенции в годы Гражданской войны, прекращена демонстрация ленты Эйзенштейна «Александр Невский». Читавшие роман«1984» помнят, что одна из задач Министерства правды «Океании» состояла в таком искажении исторических фактов, которое позволило бы убедить, что «Океания» никогда не была врагом «Евразии»⁴³.

По мере продвижения немецких армий через Польшу на восток многие русские, не подозревавшие о тайной договоренности о разделе Польши, все больше опасались того, что немцы не остановятся на советско-польской границе. Эти страхи усиливались официальными сообщениями о призыве в армию резервистов. Началась паническая скупка продовольствия в магазинах.

Тем временем в ходе секретного обмена мнениями Гйтлер оказывал нажим на Сталина, добиваясь, чтобы в соответствии с достигнутым между ними соглашением последний направил свои войска в Польшу. Сталин же, не желая, чтобы и его народ, и весь остальной мир поняли, что он вступил в сделку с Гитлером, оттягивал, насколько это было возможно, ввод в Польшу советских войск. Однако скорость немецкого продвижения исключила возможность длительной затяжки с принятием решения, и 17 сентября советские части вступили в Польшу. Полученная американским посольством в Москве информация стала еще одним свидетельством настроений русских людей. В ней сообщалось, что, услышав сообщение о начале советского наступления, рабочие на заводах взбирались на станки и громко приветствовали новость. Они полагали, что Красная Армия собирается вступить в бой с немцами⁴⁴.

Однако на самом деле Россия вставала на путь рискованного сотрудничества, которое, правда, главным образом осуществлялось за кулисами. Так, 9 сентября Молотов в телефонном разговоре просил Шуленбурга передать имперскому правительству свои поздравления в связи с вступлением немецких войск в Варшаву⁴⁵. Узнав через Шуленбурга, что советские войска начинают операции в Польше, Риббентроп был огорчен намерением Москвы публично объяснить свое решение необходимостью защиты этнического большинства украинцев и белорусов в Восточной Польше. Министр иностранных дел Германии посчитал, что подобная аргументация «выставит два государства перед всем миром в качестве врагов»⁴⁶.

Сталин и Молотов попытались успокоить Берлин, не отказываясь, впрочем, от того, чтобы в качестве предлога для вступления Красной Армии в Польшу выдвинуть необходимость защиты западноукраинских и западнобелорусских «кровных родственников», как это сформулировал Молотов 17 сентября в обращении по радио с сообщением об операции. Поскольку к тому времени польская армия была почти полностью разгромлена немцами, советская оккупация Восточной Польши встретила незначительное сопротивление и была быстро осуществлена. Захваченная территория составила около 200 тыс. кв.км, и на ней проживало примерно 13 млн человек — более 7 млн украинцев, более 3 млн белорусов, более миллиона поляков и более миллиона евреев. Как сообщил Молотов, Красная Армия во время операции потеряла 737 человек убитыми и 2599 ранеными⁴⁷

Советская пресса сообщала, что Красную Армию с ликованием приветствуют братья украинцы и белорусы по ту сторону старой границы. Двадцать второго сентября «Правда» на первой полосе поместила рисунок, изображающий крестьянина — украинца или белоруса, обнимающего молодого красноармейца, будто своего давно потерянного сына. И действительно, Красную Армию с радостью встречали многие украинские, белорусские и еврейские жители территорий, где поляки составляли этническое меньшинство, проживавшее главным образом в городах, и где непольское население подвергалось дискриминации⁴⁸. Но как только миллионам новых подданных Сталина были навязаны новые порядки, отношение к Советскому Союзу быстро изменилось.

Дальнейшие контакты на высоком уровне привели ко второму визиту Риббентропа в Москву, где 28 сентября был подписан германо-советский договор о границах и дружбе. Сталин заранее предложил сделку, по которой Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства к востоку от обусловленной в августе демаркационной линии отходили к Германии, а Литва — к России. Это было зафиксировано в новом секретном дополнительном протоколе, вносившем изменения в предыдущий (от 23 августа).

Сам договор указывал на соглашение о новой государственной границе, проходящей по центру того, что было раньше Польшей, и содержал статью, характеризовавшую эту договоренность как «солидное основание для дальнейшего развития дружеских отношений» между обеими странами. Одновременно с договором публиковалась совместная декларация, в которой указывалось, что было бы в интересах всех стран прекратить войну между Германией, Англией и Францией, а также что Германия и Советский Союз будут консультироваться друг с другом по поводу различных дальнейших мер в том случае, если их усилия в данном направлении окажутся бесплодными⁴⁹

Риббентропа встречали в Москве по-королевски. В его честь было дано специальное представление балета «Лебединое озеро». Атмосфера же на кремлевском банкете, на котором присутствовали члены Политбюро и сопровождавшие Риббентропа высокопоставленные немцы, была настолько теплой, что во время обратного полета гауляйтер Данцига сказал рейхсминистру, что ему чуть ли не показалось, будто он находится «в компании старых партайгеноссе»⁵⁰.

Сталин не терял времени даром, добиваясь реализации своей договоренности с Гитлером о включении всех трех небольших балтийских государств в сферу своего влияния. Дабы избежать обвинений в грубом вторжении, он решил прибегнуть к двухэтапной процедуре. Первым этапом стало заключе-

ние с Литвой, Латвией и Эстонией договоров о взаимопомощи, положения которых о размещении на территориях балтийских государств «ограниченных контингентов» советских войск, а также о создании там военно-морских и военно-воздушных баз сводили на нет обязательство Советского Союза уважать их суверенитет.

Насколько бесцеремонен был Сталин в своих действиях, можно судить по эпизоду с министром иностранных дел Эстонии, которому первым из его балтийских коллег довелось посетить Москву Будучи приглашенным туда для обсуждения торговых и иных вопросов, он был вечером вызван со спектакля в Большом театре для встречи с Молотовым, который потребовал от него согласия на размещение в Эстонии советских войск. При следующей встрече Молотов уведомил его, что их численность составит 35 тыс. человек, на что министр заметил, что это превышает количество военнослужащих во всей эстонской армии. Тут в кабинет Молотова неожиданно вошел Сталин и с невинным видом поинтересовался, в чем проблема. Затем (это была уловка, к которой успешно прибегал Сталин в отношениях с англо-американскими союзниками во время советско-германской войны) он милостиво снизил названную Молотовым цифру до 25 тыс.⁵¹ Договор с Эстонией был подписан 28 сентября. В начале октября за ним последовали соглашения с Латвией и Литвой.

Закрепив оккупацию бывшей Восточной Польши, Сталин в октябре аннексировал ее (за исключением Вильно и примыкающего к нему района, переданного Литве и объявленного ее столицей — Вильнюсом). Оккупанты немедленно провели подтасованные выборы в Национальные собрания Западной Украины и Западной Белоруссии. Эти органы обратились с официальными просьбами к Верховному Совету СССР о приеме Западной Украины и Западной Белоруссии в Советский Союз в качестве составных частей украинской и белорусской республик. На сессии, проведенной с 31 октября по 2 ноября, Верховный Совет эти просьбы удовлетворил⁵².

Польша и неспособные к обороне государства Прибалтики стали легкой поживой для Сталина. С Финляндией все было по-другому. Опираясь на укрепленную «линию Маннергейма», располагая большим пространством для боевого маневра, а также пусть маленькой, но отважной армией и огромной волей оказать сопротивление вторжению, Финляндия отстаивала свои права. Ее высокопоставленные представители, вызванные в Москву в начале октября, отклонили предложение подписать договор о взаимопомощи, аналогичный навязанным Прибалтийским государствам. Финны утверждали, что подобное соглашение нанесло бы ущерб нейтралитету страны. Тогда финским деятелям были предъявлены конкретные военно-стратегические требования. Москва настаивала на следующем: во-первых, в обмен на часть территории Советской Карелии к востоку от границы с Финляндией была бы на несколько десятков километров отодвинута на север проходившая в то время примерно в двадцати милях от Ленинграда граница между Советским Союзом и Финляндией; во-вторых, чтобы была демонтирована «линия Маннергейма», и, в-третьих, чтобы Советскому Союзу была бы сдана в аренду для создания военно-морской базы территория вблизи порта Ханко у северного входа в Финский залив.

Тридцать первого октября Молотов выступил в Верховном Совете с докладом о внешней политике. Это была постыднейшая за всю его дипломатическую карьеру речь. Потребовался лишь короткий удар по Польше, сказал он, сперва немецкой армии, а затем Красной Армии, и «ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора». Затем Молотов подверг уничтожающей критике британские и французские правящие круги за то, что они изображают

ь

войну против Германии как идеологическую битву за демократию и сокрушение гитлеризма.

«Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, — сказал он, — можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за “уничтожение гитлеризма”, прикрываемую фальшивым флагом борьбы за “демократию”».

Коснувшись советско-германских отношений, Молотов сказал, что теперь они покоятся на твердой основе взаимных интересов. Советский Союз, по его словам, всегда считал, что сильная Германия — непременное условие стабильного мира в Европе. Отношения с немецким государством основаны на дружеских связях, готовности под держать мирные устремления Германии и на желании развивать экономические контакты⁵⁵.

Для советских людей, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, такие дружеские слова о гитлеровской Германии и такие же выражения, содержавшиеся в других речах Молотова того времени, приобрели особый политический смысл. Он был понят даже на Колыме, в арктических лагерях медленного умирания. Вот один пример. Сердобольный сотоварищ по заключению врач Петухов назначил только что доставленную в лагерь Евгению Гинзбург медицинской сестрой в палату, где содержались имевшие младенцев арестантки. Главный врач Евдокия Ивановна, тоже заключенная, периодически проводила политические занятия, во время которых заключенным врачам и сестрам она зачитывала статьи из советских газет. Однажды она прочла им доклад Молотова, в котором были сказаны добрые слова о Германии. Затем, понизив голос, Евдокия Ивановна посоветовала своим сотоварищам по лагерю впредь говорить не «фашизм», а немецкий «национал-социализм»⁵⁴. Выходит, что даже на Колыме о нацистах следовало отзываться с уважением!

Пакт, заключенный Сталиным с нацистской Германией и нацеленный на дружбу с ней, привел в замешательство международное коммунистическое движение, а также широкие круги зарубежных сторонников Советского Союза. Хотя террор и выкосил опиравшееся на Москву руководство немецкой, польской, румынской, австрийской, венгерской и прибалтийских коммунистических партий, рядовые коммунисты и симпатизирующие им люди за рубежом не имели представления о его размахе и антикоммунистической направленности. Какие бы жестокие методы ни использовались в последние годы в России, коммунизм в сознании этих людей был все еще связан с гуманистическими идеалами, а близость русского национал-большевизма Сталина и немецкого национал-социализма Гитлера не осознавались ими. События августа-сентября 1939 г. просто потрясли международное коммунистическое движение.

Новая линия, навязанная Сталиным Коминтерну, сводилась к тому, что разразившуюся войну следует рассматривать как конфликт между соперничающими империалистическими группировками, а поэтому коммунистические партии не должны под держивать свои правительства. Их задача — добиваться мира, заключенного путем переговоров. Как 11 ноября четко разъяснил Димитров, тактика народного фронта применима лишь в колониях, поскольку в остальных странах коммунисты не должны выступать вместе с империалистами в их «преступной антинародной войне»⁵⁵. Слово «фашизм» исчезло со страниц комин-терновских изданий, в ряде партий возникли расколы, и многие коммунисты, испытывая отвращение, вышли из их рядов. Таким образом, выступив против антифашистской войны, Сталин встал на путь фактического сотрудничества с Гитлером в политической сфере. Он сотрудничал с ним и в области дипломатии, установив на уровне послов отношения с немецким марионеточным режимом в словацком государстве, а позже — с прогерманским вишистским правительством во Франции. Одновременно Москва разорвала дипломатические отношения с рядом нашедших прибежище в Лондоне правительств оккупированных Германией стран.

Расколов и деморализовав международное коммунистическое движение, Сталин, решив захватить Финляндию силой, навлек на свою страну новый позор. Вместо того чтобы оставить в покое эту маленькую нейтральную страну с четырехмиллионным населением, он, действуя в соответствии со своим тайным сговором с Гитлером, заявил на нее права как на собственность. Под столь напоминающим методы Гитлера ложным предлогом, будто финны обстреляли позиции советских войск, Москва 28 ноября 1939 г. денонсировала договор о ненападении, а в ночь с 30 ноября на 1 декабря без объявления войны напала на Финляндию на суше, море и с воздуха. Советские самолеты бомбили Хельсинки и другие города Финляндии, что привело к сотням жертв среди гражданского населения.

Сталин не ограничился требованиями, предъявленными финнам Москвой на предыдущих переговорах, в отношении которых они пытались пойти на уступки в пределах разумного. В своих непрерывно растущих притязаниях он попытался превратить Финляндию в советского сателлита, который слился бы с пограничной Карелией, образовав «Карело-Финскую» союзную республику в составе СССР.

Первого сентября советский гражданин, деятель Коминтерна Отто Куусинен стал «представителем Народного правительства и министром иностранных дел Финляндии и в этой должности объявил о создании «Финской Демократической Республики», которая сразу затем была признана советским правительством. После этого Москва сообщила, что в районе Териоки (этот город на территории Финляндии был к тому времени захвачен советскими войсками) финны сформировали «революционное правительство», которому предстояло своими собственными вооруженными силами овладеть Хельсинки и создать демократическое правительство во главе с Куусиненом. Все это побудило газету «Нью-Йорк тайме» заявить: «Различия между новыми русскими методами и методами Гитлера не так уж велики».

В грозной передовой статье, опубликованной 1 декабря в этой газете, нашло свое выражение гневное чувство, которое повсеместно вызвали действия Сталина: «В дымящихся развалинах, в которые превращена Финляндия, лежит то, что оставалось от испытывавшегося миром уважения к правительству России... Обрушившиеся на головы финских рабочих и крестьян бомбы окончательно развеяли даже самые сильные иллюзии. Поражение в этой битве понесет не Финляндия. Это будет поражение русской революции и той идеи, которая придавала Коммунистическому Интернационалу какую-то притягательную силу».

Несколько дней спустя, когда финны оказали мощное сопротивление, оказавшееся неприятной неожиданностью для Сталина, заседавшая в Женеве Лига Наций, откликаясь на призыв Финляндии помочь урегулировать отношения с Москвой путем переговоров, просила советское правительство вступить в переговоры с финским правительством. Молотов отклонил эту просьбу на том основании, что Советский Союз не был-де в состоянии войны с Финляндией. Четырнадцатого декабря Лига Наций уведомила Москву, что СССР больше не является ее членом.

К международному бурному отклику на гитлеровские методы Сталина теперь прибавилось унижение его вооруженных сил, оказавшихся неспособными захватить Финляндию «блицкригом». Лесистая местность и множество озер покончили с надеждами русских командиров на танковые войска. В численном отношении финнов было намного меньше, но они оказались на высоте. Одетые в белые халаты, передвигавшиеся на лыжах финские снайперы нанесли противнику большие потери в живой силе и успешно боролись с танками, забрасывая их наполненными бензином бутылками, которые стали известны как «молотов-ский коктейль». В пользу русского народа говорит то, что он был мало расположен к участию в агрессивной войне. Русские проявляют себя стойкими воинами только тогда, когда защищают Матушку Русь. Не пользовалась популярностью война и в тылу. Особенно, когда стали нарастать потери, усилилась нехватка продовольствия, а правительство в целях снижения покупательной способности населения удвоило цену на водку. Финны продержались весь декабрь и еще несколько месяцев, но уже в марте 1940 г. вынуждены были просить о мире.

В Москву прилетел премьер-министр Финляндии, который был принят Молотовым в качестве финского представителя, что аннулировало притязания Куусинена на роль политического лидера этой страны. Переговоры в Москве начались 8 марта и завершились подписанием мирного соглашения, согласно которому военные действия должны были быть прекращены в полдень 13 марта. Полагая, что война закончилась, утром 13 марта финские солдаты стали отходить со своих позиций. Однако несколько советских дивизий атаковали город Випури, а когда в ответ находившиеся там финны в ярости взялись за оружие и стали сражаться за каждый дом, завязалась жестокая битва. К полудню финны были вынуждены капитулировать, и город (ныне — Выборг) оказался в советских руках. Ценой жизни нескольких тысяч советских солдат Сталин удовлетворил свое тщеславие, а затем, ровно за десять минут до полудня, когда вступило в силу соглашение о мире, Сталин отомстил Финляндии, осмелившейся не подчиниться ему, отдав приказ своим войскам открыть огонь вдоль всего фронта без всякой на то необходимости⁵⁶.

Хотя условия мира для Финляндии были довольно суровыми (она потеряла Карельский перешеек, берег Ладожского озера и некоторые другие территории), в новых границах она осталась свободной страной. Советскому же Союзу «зимняя война» обошлась, по финским оценкам, в 200 тыс. жизней. Выступая 29 марта в Верховном Совете, Молотов, однако, назвал другие цифры: 48 745 убитых и 158 8бЗ раненых. 30 тыс. советских военнослужащих, захваченных в плен и после войны возвращенных финнами, были немедленно арестованы и сосланы в концентрационные лагеря на срок от пяти до десяти лет, а попавшие в плен офицеры после освобождения были расстреляны⁵⁷

Истинным виновником этой позорной захватнической войны был, конечно, Сталин. Уничтожение им офицерского корпуса оставило Красную Армию почти полностью без руководства. Ворошилов, под командованием которого на первых порах сражались в финской войне советские войска, был к тому времени морально сломленным человеком, воля которого ослабла настолько, что он боялся принимать сколько-нибудь ответственные решения. Таким его увидел во время финской кампании молодой адмирал Кузнецов, в то время нарком ВМФ⁵⁸.

Военные и Ворошилов вывели Сталина из состояния равновесия. На своей даче близ Москвы он в гневе поднялся с места и стал поносить Ворошилова. По словам наблюдавшего эту сцену Хрущева, Ворошилов на этот раз попытался защитить себя. Он тоже вскочил со стула и закричал на Сталина: «Ты сам виноват во всем этом... Ты уничтожил старую гвардию в армии. Ты приказал расстрелять наших лучших генералов!». Получив резкий отпор со стороны Сталина, Ворошилов потерял самообладание, схватил большое блюдо, на котором лежал поросенок, и швырнул его⁵⁹. После этой вспышки он был заменен Тимошенко на посту командующего финским фронтом.

Двадцать третьего августа 1939 г., в день первого прилета Риббентропа в Москву, были установлены контакты между НКВД и гестапо. За событиями на летном поле наблюдали два молодых секретаря немецкого посольства — Ганс фон Херварт и Гебхард фон Вальтер. Схватив фон Херварта за руку, фон Вальтер обратил его внимание на то, как вышедшие из самолета Риббентропа офицеры гестапо пожимают руки своим коллегам из НКВД и обмениваются с ними улыбками. «Им явно нравится, что они наконец смогут сотрудничать друг с другом, — заметил фон Вальтер. — Но берегись! Это будет иметь катастрофические последствия, особенно когда они начнут обмениваться досье»⁶⁰.

Пережитое Гнединым на Лубянке в ноябре 1939 г. позволяет отдать должное дальновидности Вальтера. Во время одного допроса, в ходе которого старший лейтенант НКВД обвинял Гнедина в том, что он — немецкий шпион, Гнедину было сказано, что доказательства его вины получены НКВД от гестапо. Сейчас, сказал офицер, наши страны дружат друг с другом, а затем добавил немного таинственно, как бы раскрывая профессиональную тайну: «И мы обмениваемся материалами с гестапо». Позже Гнедин раздумывал над тем, не собирались ли они организовать публичный процесс над ним и другими советскими активными антифашистами, обвинив их в подстрекательстве к проведению политики изоляции Германии⁶¹.

Лейтенант, сказавший Гнедину об обмене досье, быть может, и лгал. Но факт по меньшей мере одностороннего сотрудничества между двумя зловещими учреждениями сомнений не вызывает. Речь идет именно об одностороннем сотрудничестве, ибо данных о том, чем в то время помогало гестапо НКВД, нет. Но, с другой стороны, мы располагаем информацией о некоторых операциях, проведенных НКВД в интересах гестапо. Так, вскоре после подписания пакта между Сталиным и Гитлером НКВД приказал доставить всех немцев и бывших австрийцев из тюрем и лагерей, в которых они в тот момент содержались, в московскую Бутырскую тюрьму. Там с ними какое-то время хорошо обращались, подготавливая к передаче гестапо на демаркационной линии в Польше.

В эту группу вместе с коммунистами, другими немецкими антифашистами и беженцами-евреями были включены также немцы — специалисты и рядовые рабочие. В их числе был и Александр Вайсберг. Некоторые из предназначенных для выдачи гестапо людей в прошлом занимали высокие посты в Коммунистической партии Германии. Жертвой этой жестокой операции стала Маргарете Бубер, жена исчезнувшего в пору террора Гайнца Ноймана. Когда Вайсбергу сообщили в Бутырках, что его высылают в Германию, он напомнил молодому офицеру НКВД, что он еврей, и попросил отправить его в Швецию. Столь же безрезультатно протестовали против выдачи германским властям и другие немецкие евреи. Осенью 1939 г. — весной 1940-го всех их передали гестапо⁶². Многие из них потом погибли в Аушвице.

Еще одной сферой сотрудничества, предусмотренного советско-германским пактом, была торговля. Переговоры начались в октябре 1939 г. и привели 11 февраля 1940-го к подписанию бартерного соглашения, согласно которому значительные объемы советского стратегического сырья (кормового зерна, нефти, железной руды, металлического лома, чугуна, марганца и платины) обменивались на немецкую промышленную продукцию, станки и вооружение.

Последнее, однако, включало не три броненосных крейсера, как того добивалась Москва, а только один.

Усилия Сталина подкрепить новые политические отношения экономическими мерами оказались хорошим подспорьем для немецкой военной машины, поскольку помогли сорвать британские попытки установить экономическую блокаду Германии⁶³. Вплоть до самых последних минут — до трех часов утра 22 июня 1941 г., когда началось нападение Гйтлера на Россию, — длинные составы с советским зерном, рудой и другими товарами регулярно пересекали демаркационную линию в направлении Германии даже несмотря на то, что с начала 1941 г. она прекратила ответные поставки России, особенно станков. Немцы показывали станки советским инспекторам в Германии, инспектора принимали их, но станки эти не отгружались⁶⁴.

Шестидесятилетие Сталина

Когда Сталину в декабре 1939 г. исполнилось шестьдесят, родина прославила его речами, песнями, литературными произведениями, в которых он представал любимым вождем страны победившего социализма.

Уже 19 декабря около половины объема шестиполосной «Правды» было посвящено дню рождения Сталина. На следующий день пять из шести страниц «Правды» были отведены под краткую биографию Сталина, выдержанную в самых подобострастных тонах. Юбилейные материалы вытеснили сообщения о финской войне, вызывающей все большее беспокойство в связи с тяжелыми потерями с советской стороны. В трамваях можно было услышать из уст москвичей: «Мы думали, что все закончится за четыре-пять дней. Финны, по-ви-димому, крепкие парни. Вероятно, не все они, как нам казалось, против белого режима»⁶⁵. В сам день рождения, 21 декабря, советские газеты — в отличие от западных — не сообщили об отступлении советских войск на Заполярном фронте под мощным финским контрнаступлением. Это не было бы хорошим подарком Сталину ко дню его рождения, хотя, скорее всего, информацию об этом он получил.

А в тот день газеты заполнили восхваления Сталина членами Политбюро, другими государственными деятелями, впоследствии опубликованные в изданной 300-тысячным тиражом книге. В ней сообщалось, что Сталин ко дню своего рождения получил 10 150 посланий от различных организаций и 5 155 от отдельных лиц плюс 1 508 от детей⁶⁶. Указом Президиума Верховного Совета ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда, а Совнарком учредил Сталинские премии.

Десятью годами раньше Сталина в день пятидесятилетия приветствовали как лучшего ленинца, под руководством которого Советская Россия построит социализм. Теперь главной темой стало утверждение, что он блестяще выполнил эту историческую миссию. В поздравлениях ко дню рождения предстала вымышленная жизнь, в которой Сталин всей своей деятельностью доказывал, что он — революционный вождь.

Тон индивидуальным приветствиям задал Молотов, заявив, что Сталин продемонстрировал своими замыслами и делами истину сказанного им в ответ на поздравления ко дню рождения в 1929 г.: «Вы не должны сомневаться, товарищи, что и в будущем я готов посвятить делу рабочего класса, пролетарской революции и мирового коммунизма все мои силы, все мои способности и, если потребуется, всю мою кровь, капля по капле». Ворошилов в своем приветствии пылко расписывал Сталина как военного и политического гения.

Для Хрущева «биография Сталина — это славная история нашей большевистской партии».

Для Берии Сталин был «величайшим человеком нынешней эпохи, самым глубоким теоретиком нашего времени и гениальным стратегом и тактиком пролетарской революции». И панегирики эти звучали из уст людей, входивших в непосредственное окружение самодержца, людей, которые жили по его милости, руководили в отведенных для них сферах, подчиняясь его диктату, и знали, каким именно хотел бы видеть себя возвеличивающий свою личность повелитель и господин в глазах современников и будущих поколений.

Двадцать третьего декабря «Правда» опубликовала некоторые поздравительные послания Сталину от зарубежных лидеров, в том числе от генералиссимуса Чан Кайши (Китай), доктора Йозефа Тисо, возглавлявшего гитлеровское фашистское государство Словакию, созданное на обломках расчлененной Чехословакии, и министра иностранных дел Турции. Первым в ряду таких приветствий шло послание Гитлера, пожелавшего Сталину доброго здоровья и «счастливого будущего для народов дружественного Советского Союза», а также от Риббентропа, напоминавшего об «исторических часах в Кремле» и по-сылавшего-«еамые горячие» поздравления с днем рождения.

Были опубликованы и ответы Сталина. Он просил «главу германского государства г-на Адольфа Гитлера» принять благодарность за приветствия и признательность за добрые пожелания советскому народу. Риббентропу Сталин писал: «Благодарю Вас, г-н министр, за Ваши поздравления. Дружба между народами Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания стать длительной и крепкой».

Произнося постыдные слова о скрепленной кровью дружбе немецких и советских солдат, павших при совместном захвате Польши, Сталин, конечно, лицемерил. Правда, он мог бы и не произнести их, если бы только знал, что месяцем раньше, 23 ноября 1939 г., Гитлер сказал начальникам штабов своих вооруженных сил: «В настоящее время Россия не представляет опасности... Но договоры сохраняют силу лишь до тех пор, пока они нужны... Сейчас Россия по-прежнему преследует далеко идущие цели, особенно стремясь укрепить свои позиции на берегах Балтики. Мы можем противостоять ей, только будучи свободными на Западе»⁶⁷.

Тучи войны сгущаются

Малая эффективность, с которой действовали во время финской войны сильно поредевшие в годы террора советские вооруженные силы, убедила Сталина в настоятельной необходимости исправить положение в военной области. Для этого вскоре после окончания в марте 1940 г. войны с Финляндией был предпринят ряд шагов. Резко активизировалось обучение войск. На вооружение поступили новые типы танков и другого оружия. Было признано необходимым обучать слушателей военных учебных заведений методам ведения современной войны, предложены новые меры по стратегическому развертыванию войск. Были поставлены новые задачи по стратегическому развертыванию войск. В срочном порядке формировались новые пехотные дивизии, увеличивались по численности воздушно-десантные части, создавались отдельные бронетанковые и механизированные дивизии⁶⁸.

Десятого мая 1940 г. Гитлер неожиданно перешел в наступление на Западе, положив тем самым конец вялотекущей «странной войне». Действуя через

Голландию, Бельгию и Северную Францию, немецкие войска обошли «линию Мажино», окружили главные силы французской армии и вынудили остатки британских сил на континенте эвакуироваться на лодках на родные острова. Пятнадцатого мая капитулировала Голландия. Двумя днями позже пал Брюссель. В середине июня гитлеровские войска овладели Парижем. Подписывая акт о капитуляции, Гйтлер станцевал свою знаменитую джигу.

Сталин отреагировал на развитие событий в полном соответствии с тем, как это можно было предполагать: он впал в депрессию. Об этом позже писал Хрущев-. «Я помню, мы все были в Кремле, когда по радио мы услышали, что французская армия капитулировала и что немцы в Париже. Нервы Сталина сдали, когда он узнал о падении Франции. Он стал ругать правительства Англии и Франции. “Что они, не могли оказать хоть какого-нибудь сопротивления?” — восклицал он с отчаянием».

Время шло, но Сталин духом так и не воспрял. Находившийся рядом с ним в Москве незадолго до начала войны Хрущев вспоминал: «Он, очевидно, потерял всякую уверенность в способности нашей армии воевать. Он как будто всплеснул руками в отчаянии и пал духом, когда Гйтлер разбил французскую армию и оккупировал Париж. Как я уже говорил, я был со Сталиным, когда мы услышали о капитуляции Франции. Он разразился отборным матом и сказал, что теперь-то Гйтлер точно проломит нам голову»⁶⁹.

Читатель поймет причины отчаяния Сталина. Быстрое падение Франции под ударами Гйтлера покончило с расчетами на затяжную войну на Западе, на которых он основывал в 30-е годы свою внешнюю политику, и теперь Россия оказалась перед смертельной угрозой. Проявляя хитроумную осторожность в сфере, в которой он преуспевал — а именно в усилении личной власти, — Сталин вел себя как азартный игрок и головотяп в большой политике, от которой зависели мощь и интересы страны. Это выявила катастрофа, вызванная его авантюристическим курсом на осуществление коллективизации крестьян террористическими методами в начале 30-х годов, а теперь — фиаско его внешней политики. Азартным же игроком и одновременно головотяпом делали Сталина его высокомерная вера в конечную правоту своих суждений, которую этот человек ограниченных способностей приписывал себе, будучи убежденным, что, как политический лидер, он велик и мудр.

Хотя Сталин был потрясен англо-французским разгромом на Западе, он все же решил предпринять действия в своей сфере влияния в рамках договора с Гйтлером. Начался второй этап захвата Советским Союзом государств Прибалтики. Четырнадцатого июня им был предъявлен советский ультиматум с требованием открыть путь туда советским войскам, поскольку, дескать, уже дислоцированные в этих государствах военно-воздушные и военно-морские силы оказались недостаточными для обеспечения безопасности.

Все три правительства приняли ультиматум, и оккупация Латвии, Литвы и Эстонии прошла без инцидентов. В этом же месяце Молотов в разговоре в Москве с литовским вице-премьером Винцасом Креве-Мицкавичусом аргументировал необходимость таких мер в истинно сталинском духе: Молотов сказал своему собеседнику, что русские цари еще со времен Ивана Грозного пытались, исходя из государственных интересов, выйти к Балтийскому морю⁷⁰.

Население городов и деревень, через которые проходили советские танки и грузовики с солдатами, с удивлением взиравшими на чистые, привлекательные домики и ухоженные поля, встретило их хмуро. Полки местных магазинов были вскоре опустошены советскими солдатами, которые, не подчинясь приказам, умудрялись заходить в них и расхватывали все товары по ценам, которые казались им смехотворно низкими. Свои покупки они оплачивали рублями или даже облигациями государственных займов, которые простодушно принимали владельцы лавок.

Слабые местные коммунистические организации организовывали митинги, на которых население должно было приветствовать своих оккупантов как освободителей. Но лица согнанных на эти собрания людей были столь угрюмы, что снимки, сделанные направленными туда советскими корреспондентами, редакторы газет не решались публиковать⁷¹. После «выборов», проведенных в июле 1940 г. по единым спискам, вновь избранные надежно контролируемые Национальные собрания обратились к Верховному Совету СССР с просьбами о принятии Прибалтийских государств в Советский Союз, и в начале августа они стали союзными республиками.

Затем настала очередь Румынии. В подписанных в августе и сентябре 1939 г. соглашениях между Сталиным и Гитлером упоминалась входившая в состав Румынии Бессарабия, в прошлом принадлежавшая царской России. Однако, поскольку полной ясности в этом вопросе не было, теперь понадобилась дипломатическая помощь со стороны Германии. Двадцать третьего июня 1940 г. Молотов информировал Шуленбурга о том, что «бессарабская проблема» должна быть немедленно решена и Москва собирается предъявить претензии на Буковину (также являвшуюся частью Румынии) на том основании, что украинцы составляют большую часть ее населения.

Через два дня Берлин согласился с притязаниями на Бессарабию, но обошел молчанием вопрос о Буковине. После этого Молотов ограничил свои требования Северной Буковиной, но обусловил эту уступку посредничеством Германии в переговорах с румынским правительством с тем, чтобы добиться от последнего согласия на удовлетворение советских требований. Получив от Риббентропа обещание такого посредничества, Москва предъявила Румынии ультиматум, которому последняя подчинилась. В румынской проблеме Гитлер уступил, но в итоге его решимость свести счеты со сталинской Россией укрепилась⁷². Северная Буковина и часть Бессарабии были включены в Украинскую Советскую Социалистическую Республику. Молдавская Автономная Советская Социалистическая Республика, входившая в состав Советской Украины, была преобразована в союзную республику со столицей в Кишиневе, а остальная часть Бессарабии вошла в ее состав.

На всех вновь обретенных территориях была проведена насильственная революция «сверху», сопровождавшаяся национализацией банков и заводов, конфискацией помещичьих земель, коллективизацией сельского хозяйства, репрессиями «социально чуждых» элементов. Беспредельная дикость сталинизма проявилась в размахе и характере репрессий, осуществлявшихся в самых различных формах. В массовых арестах в бывшей Восточной Польше, в интернировании попавших в плен остатков польской армии, в арестах и депортациях в государствах Прибалтики, Бессарабии и в Северной Буковине. В целом число жертв достигло примерно 2 млн человек⁷³.

Осознать значение этой цифры можно лишь с учетом того, что для очень многих «репрессии» означали казнь или быструю смерть. В Восточной Польше казни начались в первые дни оккупации и продолжались в 1939-1940 гг. В отдаленные районы Советского Союза, во многих случаях в Сибирь, было депортировано примерно 1 млн 200 тыс. человек. Подсчитано, что к концу лета 1941 г. около четверти депортированных умерло в ссылке или в концентрационных лагерях. Подсчитано также, что в июне-июле 1941 г. при эвакуации тюрем в Западной Украине и Западной Белоруссии НКВД расстреляло до 100 тыс. человек⁷⁴.

Особое внимание следует обратить на одно из преступлений Сталина, вызвавшее возмущение во всем мире. Речь идет об обнаружении в 1944 г. отступавшими немецкими оккупантами в Катынском лесу вблизи Смоленска массовых захоронений, в которых были погребены останки 4 443 казненных польских офицеров. (Судьба еще 10 тыс. польских офицеров, интернированных после советского захвата Польши в 1939 г., тогда еще не была известна.)

Это открытие вызвало шок, а правительство Сталина обвинило в преступлении нацистов. Однако в 1990 г. Москва признает, что поляки были казнены НКВД в конце марта — начале мая 1940 г.⁷⁵ Катынский лес стал массовой могилой не только для убитых польских офицеров, но также для тысяч и тысяч советских людей — жертв террора, которых НКВД с 1935 по 1941 г. доставлял сюда для казни, а также для 135 тыс. советских военнопленных, расстрелянных нацистами во время оккупации⁷⁶.

Не лучше, чем на отобранных у Польши землях, складывалось положение в оккупированных государствах Прибалтики, в Бессарабии и Северной Буковине. В Эстонии, например, репрессии начались сразу же после оккупации республики советскими войсками в июне 1940 г., т. е. еще до ее формальной аннексии в июле. Были осуждены политические лидеры, правительственные чиновники, армейские офицеры. Многих из них казнили, а массу других депортировали в ^а гон ах для скота в неизвестном направлении, и от них никогда не поступило каких-либо вестей. В 1940 и 1941 гг. было арестовано более 7200 эстонцев. В одну лишь ночь на 14 июня 1940 гг. НКВД депортировало в Сибирь более 10 тыс. эстонцев: 80% из них составляли старики, женщины и дети. Эти события были столь ужасны, что когда немцы в 1941 г. захватили Эстонию, то от 7 5 до 90 тыс. эстонцев в 1942-1943 гг. бежали на Запад, опасаясь повторения аналогичных событий⁷⁷. Репрессии в Латвии и Литве напоминали то, что произошло в Эстонии. Более того, первыми арестованными оказались местные коммунисты.

Актом индивидуального террора, совершенным в то время по приказу Сталина, стало убийство Троцкого. Покушение совершил агент НКВД испанец Роман Меркадер. Представившись троцкистом по имени Джексон, он втерся в доверие к Троцкому, который в то время вместе со своей женой Натальей Седовой жил на вилле в пригороде Мехико Койоакан. Дом, круглосуточно охраняемый усиленной добровольцами-троцкистами мексиканской полицией, напоминал небольшую осажденную крепость. Двадцатого августа 1940 г. Меркадер, находившийся вместе с Троцким в кабинете последнего, нанес ему сзади ледорубом глубокую черепную рану. Смертельно раненный Троцкий схватился с убийцей до того, как потерял сознание. На следующий день Троцкий скончался. Из письма, обнаруженного в кармане арестованного преступника, следовало, что он — разочаровавшийся последователь Троцкого, и именно эта версия была изложена в короткой заметке «Правды» о смерти Троцкого⁷⁸.

Период, последовавший за ошеломляющими успехами Гитлера в Европе, сопровождался усилением международной напряженности. Англия и Германия оставались в состоянии войны. При этом Лондон опирался на возраставшую поддержку Соединенных Штатов. Британские острова были не защищены от немецкого вторжения с моря. Исполненный страха Сталин, надеясь упрочить советско-германские связи и тем самым поощрить Гитлера на продолжение войны на Западе, лишив его стремления отдать предпочтение агрессии против России, попытался успокоить его и в официальных заявлениях занял антибри-танскую и антифранцузскую позицию.

Пятого июля 1940 г. «Правда» опубликовала пространное изложение немецких «Белых книг», содержавших захваченные французские официальные документы. В их число вошла секретная англо-французская штабная переписка начала 1940 г., касающаяся предварительных планов военных действий против России в поддержку обороняющейся Финляндии. В опубликованной в том же номере исполненной негодования редакционной статье «Документы, разоблачающие англо-французских организаторов войны» газета утверждала, что британские и французские правящие круги уже давно готовили идущую в это время вторую империалистическую войну. Как указывалось в статье, документы свидетельствуют, что организаторы войны сделали все для втягивания в свои планы Бельгии и Нидерландов, а вторжение Германии в эти страны представляло собой просто превентивную меру с целью предотвратить их использование в качестве базы для нападения на Германию. «И только мудрая сталинская политика Советского правительства своевременно разгадала подлые замыслы поджигателей войны и предотвратила готовившееся англо-французами нападение на нашу страну».

Первого августа советская пресса сообщила о только что состоявшемся пленуме Центрального Комитета, который заслушал и одобрил доклад о внешней политике правительства. Этим информация о докладе исчерпывалась. Однако 2 августа в «Правде» появился его отредактированный для публикации вариант, принявший форму доклада Молотова, который был сделан днем раньше в Верховном Совете.

Молотов дал обзор развития международных отношений в минувшем году, отметив сначала быстрое поражение и капитуляцию Франции. Советско-германские отношения, сказал он, полностью соответствуют новому курсу, зафиксированному в подписанном двумя правительствами год назад соглашении. «Это соглашение, которого строго придерживается наше правительство, — продолжал Молотов, — устранило возможность трений в советско-германских отношениях при проведении советских мероприятий вдоль нашей западной границы и, вместе с тем, обеспечило Германии спокойную уверенность на Востоке». Молотов мог бы подтвердить свой важнейший тезис, добавив, что, обеспечив советское невмешательство на основе заключенных в августе и сентябре 1939 г. соглашений, Гитлер в мае 1940 г. смог бросить 1 Зб дивизий, т. е. основную часть своих вооруженных сил, против западных демократий, оставив на новой советско-германской границе лишь четыре пехотных дивизии и еще шесть для охраны тыла⁷⁹.

Именно Молотов, должно быть, был докладчиком по внешней политике и на уже упоминавшемся нами пленуме Центрального Комитета. На этом заседании, где Литвинов был выведен из состава Центрального Комитета, разыгралась драматичная сцена. После того как Молотов обрушился в гневе на бывшего наркома иностранных дел, обвинив его наряду с другим в «англофильстве», Литвинов нарушил мертвое молчание, заявив, что нападение Германии на Советский Союз неминуемо. Затем он сказал, что не понимает, почему его сняли с поста наркома и почему остается в партии так много людей типа Вышинского. Наконец, обратившись непосредственно к Сталину, он спросил: «Так что же, вы меня считаете врагом народа?». Сталин, ходивший взад и вперед позади стола президиума, указал на Литвинова и медленно произнес: «Папашу не считаем врагом народа. Папаша — честный революционер». (Под именем «Папаша» Литвинова издавна знали в большевистском движении.) И тем не менее подготовка к суду над «врагом народа Литвиновым» продолжалась и после пленума. Берия и Кобулов пытались заставить Гйедина и других подчиненных Литвинова дать на него показания. Согласно данным советских источников, этот процесс не состоялся в силу того, что Сталин решил сохранить Литвинова «на всякий случай» про запас⁸⁰.

Осенью 1940 г. имел место эпизод, свидетельствовавший о большом желании Сталина сохранить добрые отношения с Гитлером и о страхе как бы не спровоцировать «фюрера». В то время советский историк Аркадий Ерусалимс-кий подготовил издание на русском языке мемуаров канцлера Бисмарка «Мысли и воспоминания», сопроводив их 14-страничным предисловием, в котором немецкий государственный деятель XIX в. изображался поборником мира с Россией. Ерусалимский утверждал, что Бисмарк создал Германскую империю «революцией сверху», осуществленной посредством войн за рубежом, но что во всей своей деятельности, направленной на создание империи, он руководствовался принципом ни в коем случае не допустить войны с Россией. Это стремление было столь велико, что молодой кайзер Вильгельм, в годы правления которого Бисмарк ушел в отставку, считал его «русофилом». Несомненно, что именно тема поощряемых Бисмарком дружеских отношений между двумя странами и была причиной того, почему Молотов оказал личное содействие опубликованию такой весьма необычной для советского профессора книги. Трудно сказать, привлекло ли немецкое посольство в Москве внимание Риббентропа к изданной в 1940 г. книге, но так или иначе последний в своих мемуарах утверждал, что на протяжении зимы и весны 1941 г. он напоминал Гйтлеру о русской политике Бисмарка⁸¹.

1 Гранки вступительной статьи Ерусалимского были направлены Сталину до издания книги. После Второй мировой войны Ерусалимский передал эти гранки со сделанными карандашом на их полях заметками и замечаниями Сталина своему молодому коллеге Михаилу Гефтеру. Следуя старой привычке человека, некогда помогавшего редактировать «Правду», Сталин внес стилистические исправления. Но были замечания и по существу. Сталину, например, не понравились звучавшие предупреждением финальные абзацы статьи Ерусалимского. Он полностью снял звучную фразу, в которой говорилось, что Бисмарк «всегда высоко оценивал моральные качества русской армии и что в мыслях немецкого канцлера всегда присутствовал образ простого русского солдата, готового во имя выполнения приказа замерзнуть в снежную бурю на перевале Шипка, но без приказа не оставить свой пост». Сталин также заметил, что неуместно («не то», — написал он) неоднократное упоминание в заключительном пассаже предисловия предупреждений Бисмарка не вступать в войну с Россией. Первого ноября 1940 г. Ерусалимский удостоился личной встречи со Сталиным, на которой присутствовали Молотов и Жданов. Когда Ерусалимский робко попытался отстоять свой финальный абзац, напирая на его актуальность, Сталин заметил: «А зачем вы их пугаете? Пусть попробуют...»⁸².

Пока Сталин размышлял обо всем этом, Гитлера занимали совсем иные мысли. Теперь, когда Франция была разгромлена, немецкие генералы разрабатывали план предстоящего вскоре вторжения на Британские острова, которому было присвоено кодовое название «Морской лев». Однако в конце июля 1940 г. Гитлер секретно уведомил руководителей вермахта о том, что он решил отложить вторжение в Англию и сначала свести счеты с Россией. В своем дневнике Гальдер писал: «Россия должна была быть разгромлена весной 1941 г. Чем скорее мы сокрушим Россию, тем лучше»⁸⁵. Приготовления к операции «Морской лев» были полностью прекращены в первой половине октября. Произошло именно то, что, как отчаянно надеялся Сталин, не должно было случиться. Разведывательная информация об этом поступила в Москву⁸⁴, но Сталин на такие донесения внимания не обращал.

В течение лета и осени, когда готовилось вторжение в Россию, Гитлер хотел ввести Сталина в заблуждение относительно своих агрессивных намерений.

С этой целью он предпринял шаги, направленные на упрочение веры в возможность дальнейшего улучшения советско-германских отношений. В летние месяцы в переписке с Москвой немцы убеждали советское правительство направить в Берлин делегацию высокого уровня для проведения нового раунда переговоров, которые должны были бы учесть изменения в международной обстановке после визитов Риббентропа в Москву в 1939 г.

Двадцать второго октября 1940 г. Молотов вручил в Москве Шуленбургу письмо Сталина Риббентропу. В нем Сталин полностью одобрял перспективы дальнейшего улучшения отношений между двумя странами на постоянной основе долговременного разграничения их взаимных интересов. Молотов, продолжал Сталин, понимает, что на нем лежит обязательство нанести ответный визит в Берлин, и принимает приглашение Риббентропа⁸⁵. Приняв это решение, Сталин поступил именно так, как того хотел Гитлер.

Одиннадцатого ноября Молотов выехал поездом в Берлин в сопровождении шестнадцати офицеров службы безопасности, врача и трех лиц из обслуживающего персонала. В столицу Германии он прибыл на следующее утро и пробыл там двое суток, в течение которых имел две трехчасовые встречи с Гитлером, был принят Гессом, Герингом и Риббентропом. Завершающая беседа с последним проходила в его личном бомбоубежище во время налета британских самолетов на Берлин.

О том, что все это было уловкой, отвлекающим маневром Гйтлера, лучше всего можно судить по секретному приказу, отданному им 12 ноября, в котором указывалось, что, независимо от исхода начинавшихся в тот день дипломатических переговоров, «следует продолжить все уже намеченные ранее приготовления для Востока»⁸⁶. Да и поведение Гитлера на переговорах подтверждало, что его цель — усыпить страхи, которые могли возникнуть в Москве под воздействием признаков шедших в то время немецких приготовлений к войне на Востоке, и таким образом предотвратить приведение Сталиным советских вооруженных сил в боевую готовность.

С учетом сказанного выше вполне естественно, что 12 ноября во время первой личной встречи Молотова с Гитлером тот предстал перед ним экспансивным, дружественно настроенным «фюрером», германским канцлером бисмарковского толка, с которым можно было обсуждать в духе имперских государственных деятелей разграничение сфер влияния двух мировых держав. Россия и Германия, заявил Гйтлер, — две великие страны, между которыми, согласно их природе, не должно быть столкновения интересов. Они способны договориться об урегулировании, которое приведет к мирному сотрудничеству на период, превышающий время жизни их нынешних лидеров. Молотов полностью согласился с такой постановкой вопроса, а также с высказанной вслед за этим точкой зрения Гйтлера, что германо-советское политическое сотрудничество в прошлом году оказалось весьма ценным для обеих стран. Молотов также заметил, что одно из преимуществ, полученных Германией, — это надежный тыл, имевший большое влияние на события в течение этого года.

Если Германия и Россия будут вместе, продолжал Гитлер, то это принесет выгоды обеим странам, с чем Молотов полностью согласился, добавив, что такой вывод подтвержден историей. Затем Гитлер описал военные операции против Англии и сказал, что, как только погода улучшится, Германия будет готова нанести мощный окончательный удар по Англии. Относительно будущего русско-германского сотрудничества он заметил, что необходима определенная колониальная экспансия в Центральную Африку, а Германия нуждается в некоторых сырьевых материалах, но что «русская империя могла бы развиваться,

28 —4050

не нанося ни малейшего ущерба немецким интересам». Молотов подтвердил «правильность» такого взгляда. Гитлер же сказал, что он понимает стремление России получить незамерзающие порты с надежным выходом в океан и был бы готов помочь России добиться лучших условий при определении режима черноморских проливов.

В ответ Молотов сначала подчеркнул, что получил от Сталина точные указания. Поэтому все, что он намерен изложить, совпадает с взглядами Сталина. Что касается Трехстороннего пакта между Германией, Италией и Японией, подписанного 27 сентября 1940 г., присоединение к которому России рассматривается как возможность, то необходимо выяснить смысл «нового порядка» в Европе и Азии и какая роль отводится в нем России. Далее, указал Молотов, все еще не решен финский вопрос (он имел в виду присутствие в Финляндии немецких войск) и необходимо уточнить, сохраняет ли силу достигнутое в прошлом году германо-советское соглашение о Финляндии. Требуют прояснения проблемы российских интересов на Балканах и в Черном море. Выслушав ответы Гитлера, Молотов сказал, что участие России в Трехстороннем пакте кажется ему в принципе вполне приемлемым при условии, если Россия будет рассматриваться как партнер, а не просто в качестве объекта⁸⁷

Молотов настолько поверил игре, которую вел Гитлер, что во время следующей продолжительной беседы пошел напролом и сформулировал некоторые притязания, затрагивающие будущее сотрудничество в переустройстве мира. Молотов сказал, что, упоминая Финляндию, он имел в виду секретный протокол. (Согласно этому документу Финляндия была включена в сферу влияния России.) На это Гитлер ответил, что Германия очень заинтересована в поставках из Финляндии никеля и леса, но не в приобретении финской территории.

После распада Британской империи, сказал Гитлер, Германия, Франция, Италия, Россия и Япония должны будут заняться ее разделом. Молотов проявил интерес к режиму черноморских проливов и прозондировал Гитлера в отношении возможности того, чтобы Россия дала Болгарии гарантии, идентичные тем, которые Германия и Италия дали Румынии. Гйтлер указал, что ему ничего не известно о просьбе Болгарии получить такие гарантии. На это Молотов ответил, что Москва хотела бы урегулировать с Турцией вопрос об устранении опасности нападения на Россию через проливы и что гарантии, данные Болгарии, смягчили бы ситуацию. Гйтлер сказал, что он должен обсудить это с Муссолини, а затем вернулся к планам раздела между заинтересованными державами «имущества обанкротившейся Британской империи». После состоявшегося 14 ноября ужина Риббентроп и Молотов имели продолжительную беседу в бомбоубежище о будущем сотрудничестве стран-участниц Трехстороннего пакта и России и предложили проект соглашения по этому вопросу, который должен был быть опубликован. В заключение Молотов сослался на письмо Сталина от 22 октября и согласился с размежеванием сфер влияния⁸⁸.

Поездка Молотова в Берлин и проведенные им переговоры привели не только к тому, что Сталин и Молотов сыграли на руку Гйтлеру. Они еще больше укрепили его в намерении напасть на Россию. Риббентроп вспоминал, что в результате визита Молотова «скрытность Гйтлера в отношении его русских планов стала просто поразительной и появились признаки того, что в действие вступили большие силы, побуждающие его предпринять меры против России»⁸⁹. Не зная об этом и исходя из предположения, что он ведет с Пгтлером игру на компромисс, Сталин сделал еще один шаг в ответ на проявленный Гитлером и Риббентропом интерес к присоединению России к Трехстороннему пакту. В меморандуме, врученном Молотовым Шуленбургу 26 ноября, согласие присо-

единиться к пакту было связано с выполнением следующих условий: выводом немецких войск из Финляндии; заключением пакта о взаимопомощи между СССР и Болгарией; созданием базы советских сухопутных и военно-морских сил в зоне Босфора и Дарданелл на основе долгосрочной аренды; признанием региона к югу от Батума и Баку в направлении Персидского залива вектором советских притязаний; отказом Японии от ее прав на угольные и нефтяные концессии на Северном Сахалине⁹⁰.

Хотя предпринятый Сталиным маневр на дипломатической шахматной доске полностью соответствовал тому, чего добивались Гитлер и Риббентроп в Берлине, тем не менее Сталин лишь утвердил Гитлера в его агрессивных устремлениях. Ответа на меморандум из Берлина не последовало. Напротив, он лишь ускорил приготовления к войне со стороны Гйтлера. Генерал Гальдер в своем дневнике записал, что, получив телеграмму Шуленбурга, в которой излагался молотовский документ, Гитлер заявил: «Россия должна быть поставлена на колени». Затем он приказал генеральному штабу ускорить разработку конкретного плана войны на Востоке, который и одобрил 5 декабря под кодовым наименованием план «Отто»⁹¹.

Восемнадцатого декабря Гитлер утвердил более полный окончательный вариант, который был назван планом «Барбаросса». В нем говорилось: «Немецкие вооруженные силы должны быть готовы сокрушить Советскую Россию в ходе быстрой кампании еще до окончания войны с Англией». Директива предусматривала, что подготовка к нападению должна быть завершена к 15 мая 1941 г., и придавала величайшее значение сохранению плана в тайне⁹².

Итак, жребий был брошен. Над Россией нависла самая грозная за все время ее существования опасность. Угроза усиливалась тысячекратно тем фактом, что российские граждане в своем огромном большинстве ничего о ней не подозревали, а срочные оборонительные меры для ее отражения не принимались.

Подписав в августе 1939 г. пакте Гйтлером, Сталин похвалялся, что он, дескать, «обвел» Гйтлера. На самом же деле все было наоборот. Своей быстрой победой над Францией Гйтлер не только свел к нулю твердую уверенность Сталина, что война на Западе окажется затяжной, а поэтому выгодной для него. Теперь Гйтлер перехитрил Сталина, заставив его поверить в свою готовность вступить в сделку, согласно которой они в тандеме станут в той или иной степени господствовать над миром. Сталин, по-видимому, никогда полностью не осознавал силу фанатизма Гитлера и невозможность вести с ним подобные дела. Как вспоминает дочь Сталина, он никогда не переставал сожалеть, что сценарий кондоминиума не осуществился. Уже после войны Сталин продолжал повторять: «Эх, с немцами мы были бы непобедимы!»⁹³.

Примечания

Статья Р. Медведева в «Аргументах и фактах» (3 февраля 1989 г.).

² Павлов Д. Две последние встречи с В.М. Молотовым // «Литературная газета». 18 апреля 1990 г.

⁵МеЫчеЫеч Коу А. Ье1 Шыогу Щс^е. Ы.У., 1971. Р. 199. Историки И. Куликов и В. Куманев считают, что обстоятельства смерти Крупской «требуют дальнейшего объективного изучения» // «Правда». 5 января 1990 г.

⁴ XVIII съезд ВКП(б), 10-21 марта 1939 г. М., 1939- С. 12-15. Далее ссылки на выступления Сталина и других ораторов приводятся по данному источнику.

⁵Данилове. Феномен первых пятилеток //«Горизонт». 1988. № 5. С. Зб.

⁶Чурбанов В. Что происходит с нашей культурой //«Огонек». 10-17 сентября 1988 г., № 37. С. 19.

28*

⁷Ржевская Е. В тот день, поздней осенью // «Знамя». 1986. № 12. С. 169-170. Статья была впервые опубликована спустя 21 год после разговора автора с Жуковым в ноябре 1965 г.

⁸ТалъцМ. Репрессированная перепись // «Родина». 1989- № 11. С. 59- О Кравзле, его разговоре со Сталиным в 1936 г. и дальнейшей судьбе сп.-. Березин А. Иван Краваль// «Вестник статистики». № 7.1988. С. 56-57

⁹Талъц М. Репрессированная перепись... С. 60.

¹⁰ Головков А. Не отрекаясь от себя. Из истории современности//«Огонек», № 7.14-21 февраля 1988г. С. 27.0 закрытом заседании, на котором Сталин выдвинул обвинения против Ежова, см.: ЗтаНгшт / Е<± К. Тискег. МУ, 1977. Р. 218-219 (материал Р. Медведева, основанный на свидетельствах очевидцев).

¹¹Микоян С. Слуга // «Комсомольская правда». 21 февраля 1988 г.

¹²Щербакова йг-0дин из ста, из пятисот, из тысячи // «Московские новости». 30 октября 1988 г. Бек и Годин отмечают, что «фашисты из НКВД» — одно из самых распространенных объяснений из 17 «теорий», которыми заключенные в тюрьмах и лагерях пытались объяснить происходившее (ВескрСосИп VI/. Ки551ап Риг§е. МУ, 1951. Р. 223-225).

¹⁵ПоржинН. О войне мы узнали от Вавилова // «Советская культура». 24 декабря 1988 г.

¹⁴Ваксберг А. Процессы // «Литературная газета». 4 мая 1988 г. О том, как Берия принуждал женщин вступать с ним в связь, см.: Попов В., Оплоков В. Бериевщина // «Труд». 26 августа 1989 г.

¹⁵Вескр., СосИп И/. Кизыап Риг§е... Р. 223-225.

¹⁶Кулиш В.М. У порога войны // «Комсомольская правда». 24 августа 1988 г. О предполагаемом поражении Германии в войне с демократическими государствами Запада см.: «Правда». 14 августа 1939 г. (неподписанное книжное обозрение «Разоблаченный миф»),

¹⁷Ве1о$М. ТЪе Рогефп РоНсу оГ 5оу1ес Кизыа, 1929-1941. Бопбоп, 1949- И. Р. 232.

¹⁸ 01р|ота( т ВегПп, 1933-1939: Рарегз апб Метода оГ_|оаеГ 1Лрак1 // Е<± ’'Х'аа1ау)ебгге)СУ'1сг. МУ, 1969 Р. 522-524.

¹⁹'Х'етЬес^ СегЬагсП ТНе рогефп РоНсу оГНШег’а Сегтапу. СЫса§о, 1980. Р. 552-553.

²⁰ЕЬгепЬш'% I. Метода: 1921-41. С1еуе1апб, 1964.Р.447.

²¹ Меморандум Вейцзекера в: К'аг1-5оУ1е1 Ке1анопа, 1929-1941. АгсЫуеа оГ (Не Сегтап Роге^п ОГПсе // Ебз. К.ф 5оп(а§ апбф5. ВебсНе. МУ, 1948. Р. 1-2.

²² 1Ы6.Р.2-3.

²⁵НИ§ег С., Ме)’ег А1/геЫ С. ТЬе 1псотраиЫе АШеа: А Метод Шагогу оГ Сегтап-5оу1ег Ке1апопа, 1918-1941. МУ, 1953-Р. 293-297.

²⁴ЗошацК.}., Вед<Ие].5. Ма21-5оУ1е[ Ке1аНопа... Р. 5-8.

²⁵ Сегтап Рогефп ОГПсе тетогапбит, 15 )ипе 1939,Нмб. Р. 20-21.

²⁶Гнедин Е■ Себя не потерять // «Новый мир». 7 июля 1988 г. С. 179-185- Данная статья является фрагментом воспоминаний Гйедина «Катастрофа и второе рождение. Мемуарные записки». Амстердам, 1977.

²⁷ВиЫогои>)<сгВоМапВ. РоНаН-Зоугег Ке1аИопа, 1932-1939. МУ, 1963. Р. 157-160.

²⁸ЧРетЬег^С. рогещп РоНсу... Р. 582.

²⁹Зоша^К.]., Веские].5.14аг1-5оу1е( Ке1аНопа... Р. 50-68.

³⁰НИ^егС., МеуегА1/гес1 С. 1псотраНЫе А1Неа... Р. 300.

³¹ЗоМа^К.]., ВейсИе].5. №г1-5оу1еГ Не1апопз... Р. 71-78.

³² Интервью, данное фон Вальтером 23 марта 1970 г. в Германском обществе внешней политики (ко

торое он тогда возглавлял) в Бонне, и интервью Шиурре в Бад-Голдсберге 25 марта 1970 г. В конце 30-х годов Шнурре работал в области германо-советских экономических связей и был подчиненным Шахта. '•^а *'

³³ КНгизНсНеу КететЬегз... Возгоп, 1970. Р. 127-128.

³⁴Кулиш В.М. У порога войны. По словам профессора Куманева (Москва, май 1989 г), переданная Хмельницким записка была написана помощником Сталина Поскребышевым.

³⁵ВиЫоюшусгВоЬЫап В. РоН5й-5оу1ес Ке1агюпз... Р. 168.

³⁶ «Правда». 1 сентября 1939 г.

³⁷Ог1оиа Я. Метопе. МУ, ] 983- Р- 218.

³⁸Голованов Ю. 1 367 дней из жизни Андрея Туполева // «Литературная газета». 9 ноября 1938 г.

³⁵¹ЯоЫпзоп Я., $1аит]. Ыаск оп Кед-. Му 44 Уеагй 1п.ч1с1е (Ве 5о\']еГ Б’шоп. У/а.'Лцп^шп, О.С., 1988. Р. 137

⁴⁰Ввек К, СосИп V/. Кизз^ап Риг$>е. Р. 75.

⁴¹ Сообщение из Москвы Г. Гедийе // «Нью-Йорк Таймс». 9 сентября 1939 г.

⁴²5опШ§Я]., ВескИе^.5. №21-5оу1е1 Ке1аПоп8... Р. 88.

⁴³ О романе Оруэлла «1984» как сатире на сталинскую Россию см.: ТискегЯ. Эоея ВгоНаег КеаИу Ех151 т: 1984 КеУазИеб. ей. 1гут§ Ноауе. N.31, 1983- Р. 82-102.

⁴⁴ВоЫеп СЪаИезЕ. ''Хйтезз Го Н15(огу. МУ., 1973. Р 90.

⁴⁵5оШа%Я.}., ВесШе].5. ЫагБЗоуаеГ КеЬпопз... Р. 89.

⁴⁶ 1Ы<± Р. 93-94.

⁴⁷ Выступление Молотова 31 октября 1939 г.; напечатано в «Правде» 1 ноября 1939г.

⁴⁸Сго55/ап Т. КеуоКШоп Ггот-АЬгоаб: ТВе 5оу1е( Соодиез! оГ Ро1апс1’5 ^УеяГегп Чкгаше апб 'ОУезГегп Ве1о-ги551а, Рппсегоп, 1988. Р. 29, ЗБ

⁴⁹5оШа§Я.]., Вес1ске].5. №21-5оУ1еГ КеЫиопз... Р. 102-108, Тексты договора и заявления были опубликованы в советской печати 29 сентября 1939 г.

⁵⁰ ТВе ШЪЪепГгор Методе. Бопбоп, 1954. Р. 131-132. Неоконченные воспоминания Риббентропа были написаны им в 1946 г., когда Риббентроп был подсудимым на процессе в Нюрнберге.

⁵¹ВоЫеп СЬаНезЕ. ''ХТспе55 1о И.зГогу.. Р. 91- Сведения получены Боленом от члена эстонской миссии в Москве,

⁵² Подробно о выборах см.: Сгозз]ап Т Кеуо1иГюп (тот АЬгоаб. СВ. 2.

⁵³ «Правда». 1 ноября 1939 г.

⁵⁴Гинзбург Е. Крутой маршрут... С. 52.

⁵⁵ ТВе Сопатишзг 1Шегпапопа1, 1919-1943- III, Бопбоп, 1971. Р. 455-456.

⁵⁶Валкое Н. Пролог мировой войны //«Новое русское слово». 7 мая 1985 г.

⁵⁷Вещег/. ЗЫру/геск о! а Сепегайоп. Бопбоп, 1971. Р. 171. Будучи заключенным в норильском лагере, Бергер видел отправку этапа этих военнопленных в Норильск.

⁵⁸Кузнецов Н. Крутые повороты. Страницы истории // «Правда». 29 июля 1988 г.

⁵⁵ КВгизБсВеУ КепаетЪегк... Р. 154.

⁶⁰НепоаПЬ Наш иоп апЫ5{а)тЕгесГепск 5. А§атзг Тую ЕуИз. НУ, 1981. Р. 165.

⁶¹ГнединЕ. Себя не потерять... С. 146-147-

⁶²'Х'егззЬеуу А .ТВе Ассизеб. Бопбоп, 1951 Р. 502-506; Веек Г., СосИпЖКи.551ап Риг§е... Р. 126-127; см. Также: Ва&егМ Цпбег Тую Оюгаюгв. Бопс!оп, 1949 Р. 150—175-

⁶³Нй§ег С., МеуегА1{гес1 С. 1псотраПЫе АШек... Р. 314-

⁶⁴Кулиш. У порога войны...

⁶⁵Се (Туе С.ЕЯ. ЗгаИп’к ВцгВбау ЕсИрзез (Ье'ЧУаг // «Нью-Йорк Таймс». 21 декабря 1939 г.

⁶⁶ Сталин. К шестидесятилетию со дня рождения. М., 1940. С. 382.

⁶⁷ НИ^ег, Меу>ег. 1псошрайЫе А1Не5... Р. 314.

⁶⁸ВалкоеН. Пролог, 8 мая 1985 г.;№кпскА.М.}ипе 22. Со1ишЫа, 5. С., 1968. Р. 128.

⁶⁵¹ КВгизБсВеУ КетешЬегй... Р. 134, 166.

⁷⁰ОаШп А. ТВе Ва1ис 5га[ез Вепуееп №21 Сегшапу апб 5оУ1е1 Ки551а. Т1ге ВаШс 51а(е5 ш Реасе апб 'ЧУаг, 1917-1945 //Ебз. У5. Уагбуз апб К/. М^кшпаз. ипщегяИу Рагк, Мб., 1978. Р. 108.

⁷¹Волков Н. Пролог. 8 мая 1985 г.

⁷²'№етЪег% СегЬагсИ. Сегшапу апб гВе 5оУ1е( Б1шоп, 1939-1941. Бейеп, 1954. Р. 101-104; НИсЬепз М.М. Сегшапу, Ки551а, апб (Ве Ва1кап5. НУ, 1983- Р. 257.

⁷³Медведев Р. Наш иск Сталину //«Московские новости». 27 ноября 1988 г.

⁷⁴Сгозз]ап Т. Кеуо1ипоп Ггогп АЪгоасБ. Р. 228-229-

⁷⁵ СогЬасВеу Напбз Оуег Кагуп рарегз // «Пае МУ Тиаае5». 14 Арп1 1990.

⁷⁶ «Тайны катынского дела» // «Московские новости». 6 августа 1989 г.

⁷⁷ЬаазгЕ. Спте Адатяг НитапВу. Радиопередача из Таллина на английском 23 ноября 1988 г.; статья в эстонском еженедельнике «5Др )а Уаяаг» 27 ноября 1987 г.

^7Я ОеШзсЬег I. ТЬе РгорЛе! ОШсазГ ТгоКку, 1929-1940, ИУ, 1963. Р 472-475.

⁷⁹ 1Ыс). Р. 483-508 ра551т; ВалецкийН. Ликвидация // «Литературная газета». 4 января 1989 г.

⁸⁰Кулиш В.М. У порога войны.

⁸¹Шейнис 3. Венков не надо... Жизнь и судьба Максима Литвинова // «Советская культура». 7 января 1989 г.

⁸² ШЬЬепГгор тетопз. Р. 151. —■

⁸⁵ГефтерМ. Сталин умер вчера // «Иного не дано» / Ред. Ю.Н. Афанасьев. М., 1988. С. 322, Автор настоящей книги благодарен профессору Гефтеру, показавшему ему копию гранок с собственноручными карандашными поправками и пометками Сталина.

⁸⁴ Запись в дневнике приводит В. Бережков. См.: С дипломатической миссией в Берлин, 194 0-1941 • М., 1966. С. 43- Владевший немецким языком специалист по германским делам Бережков в 1940 г. был сотрудником советского торгпредства в Берлине.

⁸⁵ТгеррегЬ. ТНе ОгеаГ Саше: Т1ге 5югу оГ (1ге Кес1 ОгсЬеМга. Ьопс1оп, 1977. Р. 125-

⁸⁶ЗоШарК.]., ВейсИе/.5.1\а7[-5о\че1 Ке1аПопь.. Р. 216.

⁸⁷См.: Бережков. С дипломатической миссией... С. 49-

⁸⁸ЗопСа^К.]., ВеЫсИе/6. Ка21-5оУ1е1 Ке1а[юш>... Р. 226-233. Упомянутый документ представляет собой запись беседы, на которой присутствовали Риббентроп и замнаркома иностранных дел В, Деканоэов. Переводили Хильгер и В.Н. Павлов. См.:Нйдег С., МеуегА)[гес1 С. 1псошрайЫе А1Пе.з... Р. 323.

⁸⁹5оп1а&к.]., ВесШге].5. Ыа21-8оу1е( Ке1а(1ош>... Р 258-259- ^л'¹'"

⁹⁰ ШЪЬетгор тетопз... Р. 150.

⁹¹ЗоШа^Е.ВескИе].3.1\а2]-5оу1е1: Ке1аиоп5... Р. 258-259.

⁹²Бережков В. С дипломатической миссией... С. 51.

⁹⁵ Полный текст «Плана Барбаросса» см. в: ЗопСарЕ.]., ВеРсИе].$. Ка2[-5оу1е( Ке1а[юпя... Р. 260-264.

⁹⁴Аллилуева С. Только один год... С. 340.

• 4- Н/‘

■;

г

Ч-Ку.

Г. -в V

⁵

■А

?>.п.

"'У!'»:

ь

г

Час расплаты

Эффективность советской разведки, с одной стороны, и масштабы немецких приготовлений к войне на Востоке — с другой, исключали возможность сохранения в тайне мероприятий, осуществляемых в соответствии с планом «Барбаросса». Советский разведчик в Токио Рихард Зорге без промедления информировал о решении Германии начать подготовку к войне, а руководители Красной Армии еженедельно получали уточненные данные о ходе проводимой Берлином подготовки. К началу 1941 г. они обладали точной информацией о запланированной кампании¹. В марте Берлин, где в то время работал В. Бережков, полнился слухами о предстоящем вторжении. Назывались различные даты его начала — б апреля, 20 апреля, 18 мая и 22 июня².

Вся эта информация, естественно, поступала к Сталину. Однако набор симптомов еще не диагноз того, что они означают и что им следует противопоставить. Сталин не доверял начальникам военной разведки, шесть из которых были арестованы в 1936-1940 гг.³ Как об этом поведал Микоян, Сталин убеждал себя, что Гитлер не рискнет воевать на два фронта, вторгнувшись в Россию и не одолев Британию. По расчетам же Сталина, последнее могло случиться не раньше середины или конца 1942 г.⁴

Как же поступил Сталин, поставив такой диагноз? В начале 1941 г. он обратился с личным посланием к Гйтлеру, в котором указал, что концентрация немецких войск на Востоке создает впечатление, будто Германия намерена начать войну против Советского Союза. Гйтлер ответил личным (он назвал его «доверительным») письмом, в котором признал, что такая концентрация, действительно, имеет место. Однако он заверил Сталина (дав честное слово рейхсканцлера), что эти войска не нацелены на Советский Союз, ибо он, Гйтлер, намерен строго соблюдать германо-советский пакт. Причину же концентрации войск Гитлер объяснил тем, что Западная и Центральная Польша находятся в радиусе действия британской разведывательной авиации, которая наносит бомбовые удары. Это-то и вынуждает его разместить крупный контингент немецких войск в Восточной Польше. Читавший это письмо генерал Жуков, который в феврале 1941 г. стал начальником Генерального штаба, позже заметил, что своим посланием Гитлер пытался создать впечатление о переброске войск в Восточную Польшу в целях подготовки операции «Морской лев»⁵.

Хотя эта призванная успокоить ложь и подействовала на Сталина, трудно представить, что он не осознавал того, сколь велика опасность, нависшая над страной. Подтверждением такой озабоченности лучше всего может, по-видимому, служить быстрота, с которой он 5 апреля 1941 г. признал новое, пришедшее к власти в результате переворота югославское правительство. Германия же на следующий день вторглась в Югославию. Сталин надеялся, что гористый

%

ландшафт Югославии и стремление ее народа оказать сопротивление немцам задержат их приготовления к войне против Советского Союза, и в результате Германия не сможет выступить против него весной 1941 г.⁶ Однако немецкая армия быстро завоевала Югославию.

Но, вопреки всему, Сталин все еще надеялся на отсрочку. В апреле 1941 г. советский Генеральный штаб получил по разведывательным каналам сообщение о том, что Германия приняла окончательное решение развязать войну и что вторжение вскоре начнется с «блицкрига» на Украину с дальнейшим продвижением на восток. И все-таки в мае, т. е. за месяц до нападения, Сталин в ходе одной из бесед высказал мнение, что, «пожалуй, в мае будущего года столкновение станет неизбежным»⁷. Стремление принимать желаемое за действительное овладело Сталиным. Значительно позже Жуков так вспоминал дни, непосредственно предшествовавшие войне: «Все его (Сталина. — Р.Т.') помыслы и действия были пронизаны одним желанием — избежать войны... и уверенностью в том, что это ему удастся». Жуков добавляет, что никому никогда и в голову не приходило сомневаться в суждениях и оценках Сталина⁸.

Решения, принятые Сталиным в критический для России час, были поистине катастрофическими. Его мысли сконцентрировались на второй половине сделанного им в 1930 г. на XVI партсъезде заявления-. «Ни одной пяди чужой земли мы не хотим, но ни одного вершка своей земли мы не отдадим никому». Теперь Сталин расширил пределы «своей земли» на многие тысячи квадратных километров за границы 1939 г., и ни одного вершка этой земли не должно было быть отдано никому. Эта увеличившаяся территория была единственным ощутимым плодом всей сталинской дипломатии с начала 30-х годов. И Сталин требовал, чтобы разрабатываемые Генеральным штабом планы были направлены на то, чтобы сохранить ее. В том виде, как эти планы были сформулированы осенью 1940 г., возможность прорыва советской обороны вражескими силами отвергалась. Когда во время одной штабной игры анализировались аспекты глубокой обороны, Сталин ехидно заметил.- «Зачем культивировать оборонительные настроения? Вы что, планируете отступление?»⁹.

Весной 1941 г. в результате отказа Сталина рассмотреть стратегию глубокой обороны было принято решение, которое нанесло ущерб важнейшим составляющим безопасности России. По приказу Сталина была частично демонтирована, а частично эвакуирована построенная в 30-е годы ценой огромных затрат и физических усилий 1200-километровая полоса надежных укреплений, протянувшаяся от Балтийского до Черного моря. Предполагалось вместо нее возвести другую линию вдоль новых западных границ.

Однако осуществление разработанных в 1940 г. планов постройки новой линии было рассчитано на несколько лет, и к июню 1941 г. к ее возведению только-только приступили¹⁰. Если бы захваченные западные районы стали бы слабо обороняемой буферной зоной, а старая линия не была бы демонтирована, то Красная Армия, неизбежно бы уже заранее предупрежденная о готовящемся немецком вторжении, сумела бы сражаться на этой линии так, как это способны делать только русские, коль скоро речь идет о защите от смертельного врага. Более того, старые советские укрепления не были какой-то не столь протяженной линией «Мажино», которую немцы сумели обойти через Нидерланды, Бельгию и Люксембург в мае 1940 г.

Судя по всем признакам, стратегия Сталина была такова: как только гитлеровская армия начнет наступление, молниеносно надо начать контрнаступление и, таким образом, вести военные действия не на своей территории, а на территории врага.

Сталин перебросил большую часть своих 170 дивизий на позиции, расположенные недалеко от новых границ. Там же были размещены 25 тыс. груженных боеприпасами вагонов, что составляло 30% всего боезапаса, которым располагала Россия, и половина армейских резервов горючего. Как и следовало ожидать, они стали легкой добычей немецких войск или были уничтожены ими. Более того, в период, непосредственно предшествовавший вторжению, сотням немецких разведывательных групп разрешалось пересекать границу под предлогом «розыска захоронений», а совершающие рекогносцировки немецкие самолеты не только допускались в советское воздушное пространство (в первой половине 1941 г. было зарегистрировано 324 таких нарушения), но в случае выхода из строя моторов русские любезно ремонтировали их и отпускали обратно с заполненными бензином баками¹'.

Первого августа 1940 г. на заседании Верховного Совета Молотов закончил свой доклад словами Сталина: «Нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая “случайность” и никакие фокусы наших врагов не могли застигнуть нас врасплох». Однако, когда опасность обрела вызывающие тревогу размеры, Сталин поступил совсем наоборот. Он морально демобилизовал страну, опубликовав 14 июня 1941г. официальное опровержение слухов (датированное 13 июня) о надвигающемся немецком вторжении, назвав их «неуклюжей выдумкой». Далее говорилось, что, «согласно имеющейся у советских кругов информации, Германия, как и СССР, строго соблюдает положения советско-германского пакта о ненападении и поэтому, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии нарушить пакт и совершить нападение на СССР лишены каких-либо оснований».

Военный историк Д. Волкогонов замечает, что это заявление было опубликовано для того, чтобы подтолкнуть Гйтлера на новые переговоры. Сталин рассчитывал, что, действуя таким образом, он сумеет предотвратить начало войны в июне или июле, а в августе, как полагал он, приближение осени вынудило бы Гйтлера отложить начало войны до весны 1942 г. Еще 15 июня, указывает Волкогонов, Сталин в конфиденциальном порядке высказал мнение, что война вряд ли начнется, по крайней мере до следующей весны¹²

Одним из последствий заявления от 14 июня стало то, что в воскресенье 22 июня, когда в европейской России стоял ясный день, люди отдыхали, не зная, что на их страну уже напали 152 немецких дивизии.

Информация о приближении неизбежного вторжения поступала не только от советской разведки, но и из других источников. Так, она содержалась в телеграмме британского премьер-министра Уинстона Черчилля, сообщение которого Сталин, наряду с другими аналогичными материалами, не направил в свой Генеральный штаб. Сталин расценил это предупреждение как попытку ускорить столкновение между ним и Гитлером¹³.

Потребовавший величайшей смелости шаг был предпринят послом Шулен-бургом. Он пригласил на обед в немецкое посольство Деканозова, который в то время приехал в Москву из Берлина, куда был назначен новым полпредом. Обед, на котором присутствовали также Хильгер и фон Вальтер, состоялся 19 мая 1941 г.

Во время обеда, как об этом рассказал значительно позже историку Куманеву Микоян, Шуленбург повернулся к Деканозову и сказал: «Господин посол, может, этого еще не было в истории дипломатии, поскольку я собираюсь сообщить вам государственную тайну номер один: передайте господину Молотову, а он, надеюсь, проинформирует господина Сталина, что Гитлер принял решение 22 июня начать войну против СССР. Вы спросите, почему я это делаю? Я воспитан в духе Бисмарка, а он всегда был противником войны с Россией».

На этом обед закончился. Предав Гитлера, Шуленбург защитил честь немецкого народа.

Деканозов немедленно направился к Молотову, чтобы сообщить ему обо всем, что услышал. Позже в этот же день Сталин собрал членов Политбюро для обсуждения сообщения Шуленбурга и заметил: «Будем считать, что дезинформация пошла уже на уровне послов»¹⁴.

Заслуживают внимания два других эпизода, имевших место в это же время. Незадолго до вторжения командующий Киевским особым военным округом генерал Кирпонос доложил Сталину, что немецкие армии готовятся к нападению в весьма близком будущем, и предложил подготовить надежную оборону, включая эвакуацию из пограничных районов 300 тыс. человек, создать там несколько укрепленных пунктов, а также вырыть противотанковые рвы и траншеи. Из Москвы ответили, что такие меры выглядели бы «провокацией» и что нельзя давать немцам предлог для открытия военных действий¹⁵.

О другом эпизоде стало известно от секретаря Сталина Поскребышева. Тринадцатого июня, рассказал он, Сталина посетил нарком ВМФ адмирал Кузнецов. Он сообщил Сталину, что немцы вывели все свои суда из советских портов, и просил разрешить вывести все советские суда из немецких портов. Сталин прогнал его со словами: «Неужели адмирал не читал сегодняшнее сообщение ТАСС, опровергающее провокационные слухи о нападении Германии на Советский Союз? Всюду — провокации. Все наши враги и мнимые друзья пытаются стравить нас с Гитлером в своих интересах»¹⁶.

Сложилась ситуация, не имевшая прецедентов в истории. Судьба России оказалась в руках абсолютного самодержца, который мнил себя гениальным политическим и военным лидером, но на самом деле в критический момент оказался неспособным выполнить первейшую функцию руководителя — реалистически оценить трудное положение, в котором оказалась страна, разработать ответные меры и провести их в жизнь.

«Провокации» — таков был диагноз Сталина в отношении множества предупреждений, поступавших и от агентов, и от других лиц. Исходя из этого диагноза, он и прописал логичный рецепт для действий или, точнее, бездействия. Оставив страну неподготовленной к вторжению, Сталин пытался убедить Гитлера, что тот не должен бояться России и поэтому у него нет и надобности вторгаться в нее.

Это было одно из самых катастрофически ошибочных решений лидера в истории человечества. И тем не менее историки должны попытаться объяснить его. Я полагаю, что в поисках объяснения следует вернуться к событию, которого Сталин не ожидал, — к быстрому падению Франции под ударами Гйтлера, и вспомнить отчаяние, в которое, как мы знаем по свидетельству Хрущева, впал Сталин под впечатлением этого.

Сталин не верил в способность своей страны выстоять под ударами массированных сил Гитлера (хотя она и выстояла в самых тяжелых, какие можно было только вообразить, условиях). Поэтому у него оставался только один выход: отвергать многочисленные предупреждения о грядущем вторжении, воспринимая их как «провокации», и не предпринимать никаких оборонительных мер в отчаянной надежде, что это удержит Гйтлера и он, Сталин, получит еще один год отсрочки для того, чтобы подготовиться к войне.

Такая гипотеза подтверждается тем, что случилось, когда Сталин получил страшное известие о вторжении. Двадцать первого июня он лег спать очень поздно, как обычно на диване в одной из комнат своей кунцевской дачи. В 4 часа утра его телохранитель вопреки всем правилам постучал в дверь комнаты и сказал, что звонит генерал Жуков. Сталин накинул халат и взял трубку. Жуков проинформировал его, что вражеские самолеты бомбят Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс, другие города. Реакции не последовало. Тогда раздался голос Жукова: «Вы меня поняли, товарищ Сталин?». Человек на другом конце провода тяжело дышал в трубку и ничего не говорил. Жуков повторил: «Товарищ Сталин, вы меня поняли?»¹⁷.

Как позже рассказывал Жуков, Сталин хранил молчание целых три часа. А в это время гибли гражданские лица и солдаты, немцы уничтожали самолеты прямо на аэродромах. Лишь после этих трех бесконечных часов Сталин приказал оказывать сопротивление. Объявить по радио, что Россия находится в состоянии войны, и призвать народ к борьбе против захватчиков выпало на долю Молотова, который к тому времени уже не был главой правительства. (Сталин занял этот пост 6 мая 1941 г.)

Лишь 3 июля Сталин оказался способным обратиться по радио к народу, впервые назвав его «братьями и сестрами». Но даже тогда, как свидетельствует в то время еще юная москвичка, которой довелось слышать эту радиопередачу, он говорил тихим и слегка дрожащим голосом, и можно было услышать дребезжащий звук стекла, когда он дрожащей рукой наливал воду из графина в стакан¹⁸.

Чем же можно объяснить глубокий шок, который в то время испытывал Сталин? Ответ, может быть, заключается в том, что этот человек, считавший себя великим лидером, теперь оказался лицом к лицу с неоспоримым фактом: Гйт-лер обыграл его и страна находится на грани уничтожения. И выходит, что никакой он не вождь-герой, а самый настоящий головотяп и вредитель, каковым может быть только враг народа.

Примечания

¹ТгеррегЬ.ТЬе Огеаг Саше... Р. 125-126.

²Бережков В. С дипломатической миссией... С. 91.

* Кулиш В.М.Упорога войны // «Комсомольская правда». 24 августа 1988 г.

⁴КуманевГ22-го, на рассвете // «Правда». 22 июня 1989 г.

⁵ВалкогоновД.Накануне войны // «Правда». 20 июня 1988 г, О чтении письма Гитлера Жуковым см.: Ржевская Е. В тот день, поздней осенью //«Знамя». 1986. № 12. С. 169.

⁶ Такую трактовку предлагает Хильгер. См.: НИ/>ег С., Меуег А1/геЫ С.ТЪе 1псошрайЫе АШея. МУ., 1953. Р. 326.

⁷ВалкогоновД.Накануне...

⁸Ржевская Е.В тот день... С. 1б9-

⁹ВалкогоновД.Накануне...

¹⁰СтариновИ.Т.Мины ждут своего часа. М., 1964-С. \7б\№ЬпсЬАМ.}чпс22. Со1шпЫа, 5. С., 1968.Р. 129; Сп^огепко Р.Метод». Ц.У., 1983- Р. 47. По словам Григоренко, прежняя линия укреплений была демонтирована по личному приказу Сталина.

¹¹КулишВМ.У порога войны; Куманев Г22-го...

¹² Интервью Волкогонова // «Труд». 19 июня 1988 г.

¹³ВалкогоновД.Накануне...

¹⁴КуманевГ22-го...; см. также: НЩег, Меуег.1псошраНЫе АШея... Р. 331. Хильгер был одним из тех, кто предложил Шуленбургу пойти на этот шаг.

«

¹⁵ КЬгиБКсКеу КешетЬеГБ... Р. 590.

¹⁶Горчаков О. Накануне, или трагедия Кассандры // «Неделя». 31 октября — б ноября 1988 г. № 40. Обнародованное 14 июня заявление ТАСС датировалось 13 июня, и высокопоставленные лица могли с ним ознакомиться в этот день.

¹⁷ВолкогоновД. Накануне...

¹⁸ Этой московской девушкой была Евгения Пестрецова, впоследствии ставшая женой автора настоящей книги.

Документы и материалы

I Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. М., 1990.

IX съезд РКП(б). Март-апрель 1920 года. Протоколы. М., 1960.

IX конференция ВКП(б). Стенографический отчет. М.-Л., 1925.

V (Лондонский) съезд РСДРП. Апрель - май 1907 года. Протоколы. М., 1963-

VI съезд РСДРП (б). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958.

VII («Апрельская») Всероссийская и Петроградская общегородская конференции РСДРП(б). Апрель - 1917 г. М., 1934.

VIII съезд РКП (б). Март 1919 года. Протоколы. М., 1959.

X съезд РКП(б). Март 1921 года. Стенографический отчет. М., 1963-

XI съезд РКП(б). Стенографический отчет. М, 1961.

XII съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1968.

XIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1963.

XIV съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М.-Л., 1926.

XV конференция ВКП(б). М.-Л., 1927.

XV съезд ВКП(б). Декабрь 1927 года. Стенографический отчет. М., 1961-1962.

ВКП(б) в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1941, т. 2. Документы внешней политики СССР. М., 1970, т. 16; 1977, т. 21.

Протоколы Всероссийского (мартовского) совещания партийных работников (27 марта - 2 апреля 1917 года) // «Вопросы истории», 1962, № 5-6.

Протоколы и резолюции Бюро ЦК РСДРП(б). Март 1917 г.// «Вопросы истории КПСС», 1962, № 3.

Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917-февраль 1918. М., 1958. Процесс контрреволюционной организации меньшевиков. Стенографический отчет.

М, 1931.

Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства СССР. М., 1924-1937.

СССР. Верховный Суд. Процесс троцкистско-зиновьевского центра. М., 1936.

Съезды Советов СССР. Сборник документов (1922-1936). М., 1960, т. 3-

XVI конференция ВКП(б). Апрель 1929 года. М., 1962.

XVI съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1930.

XVII конференция ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1932.

XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1934.

XVIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1939.

Хрущев Н.С. О культе личности и его последствиях // «Известия ЦК КПСС», 1989, № 3-XXII съезд КПСС. Стенографический отчет. М., 1962.

ВикЬапп-КашепеУ Сопуегзайоп. Тгосзку АгсЫуез (Ц 1897), Нагуагб Цшуегвку.

ПедгазЦ (ес1.) 5оУ1е1 ПоситеШз оп Роге1§п РоИсу. Ц, 1953, Мо1. 3 (1933-1941).

ПоситепГз оГВгШзЬ Роге1§п РоИсу (Ки551а Соггезропйепсе, Р.О. 371,1о1т гоПя 17250-22287,1934-1938,''ХН1гтп§(оп (Лек), 1976.

Нооуег 1пв1кисюп АгсЫуез, 5[ап1огс1, СаИГогша, Рипй № 227, Вох 3.

Керогс окСоигС РюсеесИп§5 т [Ье Апй-5оУ1е1: ТгосзкуИе Сепсге, Мозсоу/, 23-30]апиагу 1937, Мозсоу/, 1937.

Керогс оГ Соыгс РгосеесИп§5 т сЬе Апй-5оу1ес «В1ос оГ К1§ЬС5 апс1 ТгоСбкукея», М обсосу 1938.

ТЬе Саае оГЬеоп ТгоСбку,- Керогс оГ Неапп§5 оп сЬе СЬаг^еб Мас1е А^атзс Нет т сЬе Мозсссу Тпак, И.У., 1937.

ТЬе Сазе оГ сЬе Тгосзкуке-Йтоусеуке Сепсге, N.У., 1967.

ТгосзкуАгсЫуе (Т 1693, Т 1897, Т 1901), Нагуагс! Цтуекку.

11пкес1 Зсасез Насюпа1 АгсЫуея. БоситепСб оп Оегтап Рогещп РоИсу, 1918-1945, Ко1е 282, зепа1 393, ''Х^,абЫп§соп Б.С.

11пкес15сасе5. Зсасе Оерагстепс. БоситепСб оп Оегтап Роге§п РоИсу, 1018-1945- Зепез С апсШ (1937-1945).^а5Ып§соп, Б.С.

ЦпИес! Зсасез. Зсасе Верагстепс. Роге1§п Ке1асюпз оГ сЬе Цшеес! Зсасез, 01р1отаис Рарегз: ТЬе ЗоУ1ес Утоп, 1933-1939. ^азЫпдеоп, О.С., 1952.

Работы на русском языке

Агурский М. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.

Александров (Михельсон А.С.). Кто управляет Россией? Большевистский партийноправительственный аппарат и сталинизм. Берлин, 1933-Александров Г.В. Эпоха и кино. М., 1983-

Александров М.С. (Ольминский М.). Государство, бюрократия и абсолютизм в истории России. М.-Л., 1919-

Аллилуев С.Я. Пройденный путь. М., 1956.

Аллилуева А.С. Воспоминания. М, 1946.

Аллилуева С. Только один год. Нью-Йорк, 1969- ’ ¹''

Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990. ^л-> •' • •’¹ -^лГ "

Андреев Н.П. Русский фольклор. М., 1938.

Анненков Ю. Дневник моих встреч. Ныо-Йорк, 1966.

Аркомед С.Т. Рабочее движение и социал-демократия на Кавказе. Женева, 1910.

Бега Ф., Александров В. Петровский. М., 1963.

Бережков В. С дипломатической миссией в Берлин, 1940-1941. М., 1966. ⁽

Берг Р. Суховей. Воспоминания генетика. Нью-Йорк, 1983-

Берия Л.П. К истории большевистских организаций на Закавказье. М., 1939.

Бибинейшвили В.Е. (Барон). За четверть века (революционная борьба в Грузии). М.-Л.,

1931.

Блинов А. Иван Акулов. М., 1967. .-жиоишэд яонс-.-ы.

Блисковский ЗД. и др. М.И. Ульянова - секретарь «Правды». М., 1965.

Бойков М. Люди советской тюрьмы. Буэнос-Айрес, 1957

Болдырев М.И. Директивы ВКП(б) и постановления советского правительства о народном образовании. М., 1963.

Бонч-Бруевич В.Д Избр. Соч. в 3-х томах. М., 1963- Т. 3.

Бонч-Бруевич ВД. На боевых постах Февральской и Октябрьской революций. М., 1931. Бухарин Н. Ленин как марксист. Л., 1925-

Ваганов Ф.М. Правый уклон в ВКП(б) и его разгром (1928-1930 гг.). М., 1970. Валентинов Н. Встречи с Лениным. Нью-Йорк, 1953-

Валентинов Н. Доктрина правого коммунизма. 1924-1926 годы в истории советского государства. М., 1960.

Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина.

Годы работы в ВСНХ во время нэпа. Стэнфорд, 1971.

Веденин А.Я. Годы и люди. М., 19б4.

Вишневский В.В. Собр. соч. М., 1954. Т. 1 (Пьесы 1929-1950 гг.)

Волин Б.М. 12 биографий. М., 1924.

Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Политический портрет Сталина. М., 1989.

Волошин Н. Стихотворения. Париж, 1982. Т. 1.

Ворошилов К.Е. Сталин и вооруженные силы СССР. М., 1951.

Воспоминания о Демьяне Бедном. М., 1966. ^п .

Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. М., 1949-

Гершберг С. Работа у нас такая. Записки журналиста-правдиста тридцатых годов, М., 1971.

Герцен А.И. Движение общественной мысли в России. М., 1907.

Герцен А.И. Избранные философские произведения. М., 1946.

Гинзбург Е.С. Крутой маршрут. М., 1991 ■

Гнедин Е.А. Катастрофа и второе рождение. Мемуарные записки. Амстердам, 1977.

Гнедин Е.А. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией. Нью-Йорк, 1977

Гольдштейн Р. Точка опоры. В Бутырской и Лефортовской тюрьмах 1939 года.

Иерусалим, 1974-1978.

Городецкий Е.Н. Рождение Советского государства. М., 1965. ^! ^ ^{!П г}-

Городецкий Е.Н., Шарапов Ю.П. Свердлов. Жизнь и деятельность. М., 1961.

Горчаков Н.А. История советского театра. Нью-Йорк, 1956,

Горький и советские писатели. Неизданная переписка. М., 1963- чин

Гредескул Н.А. Россия прежде и теперь. М.-Л., 1926.

Григулевич И.Р. История инквизиции (ХШ-Х1Х вв.). М., 1970.

Гюго В. 93-й год. М., 1988.

Данилов В.П. (ред.). Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. М., 1963-

Дмитриевский С. Советские портреты. Берлин, 1932.

Дубинский И.М. Наперекор ветрам. М., 1964.

Дубинский-Мухадзе И.М. Орджоникидзе. М., 1963.

Елагин Ю. Темный гений (Всеволод Мейерхольд). Лондон, 1982.

Елагин Ю. Укрощение искусств. Нью-Йорк, 1952. ■^{; !}

Енукидзе А. Наши подпольные типографии на Кавказе. М., 1925.

Жвания Г.К. В.И. Ленин, ЦК партии и большевики Закавказья. Тбилиси, 1969-Жордания Н. Моя жизнь. Стэнфорд, 1968.

Жук Г. (ред.). Таким был Ленин. Воспоминания современников. М., 1965.

Заленинизм. Сборник статей. М.-Л., 1925.

Зиновьев Г. Сочинения. Л., 1924. Т. 15.

Зиновьев Г. Речь в Петроградском Совете в связи с празднованием выздоровления Ленина после ранения 30 августа 1918 г. Харьков, 1920.

Ирошников М.П. Создание советского центрального государственного аппарата. 2-е изд. Л., 1967.

Исторические места Тбилиси. Путеводитель по местам, связанным с жизнью и деятельностью И.В. Сталина. Тбилиси, 1944.

История КПСС. 2 изд. М., 1962.

История ВКП(б). М.-Л., 1929,т. IV.

История советской Конституции (в документах). 1917-1956. М.-Л., 1957. Иванов-Разумник Р. Писательские судьбы. Нью-Йорк, 1951.

Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). М, 1972.

КазбегиА. Избранные произведения в 2-х томах. Тбилиси, 1957. Т. 1.

Каминская Д. Записки адвоката. Нью-Йорк, 1984. .-.о-;-/;

Караганов А. Жизнь драматурга. Творческий путь Александра Афиногенова. М., 1964. Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1937.

Командарм Якир. Воспоминания друзей и соратников. М., 1963- ¹ ’ ■■

Коммунистический Интернационал в документах, 1919-1932. М., 1933- Т. 2. Константинов А.П. Ленинские традиции партийно-государственного контроля. Л., 1963. Копелев Лев. Хранить вечно. Анн Арбор (США), 1975.

Копелев Лев. Я сотворил себе кумира. Анн Арбор (США), 1978.

Корн Р. Воспоминания. М., 1982.

Красников С. С.М. Киров в Ленинграде. Л., 1966.

Красников С. Сергей Миронович Киров. Жизнь и деятельность. М., 1964. Краснов-Ливитин А. Лихие годы, 1925-1941. Воспоминания. Париж, 1977 Крупская Н. Воспоминания о Владимире Ильиче. М., 1960. Т. 1.

Крутикова Н И. (ред.). Живой Ленин. Воспоминания писателей о Ленине. М., 1965. Ксенофонтов Ф.А. Учение Ленина о революции и диктатуре пролетариата. М.-Л., 1925. Куйбышева Г.В., Лежава О.А., Нелидов В.В., Хавин А.Ф. Валериан Владимирович Куйбышев. Биография. М., 1966.

Лавров ПЛ. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1965.

Левицкий В.О. (Цедербаум). За четверть века. М.-Л., 1926.

Ларин Ю. Советская деревня. М., 1925.

Лейбзон В.М., Шириня К.К. Поворот в политике Коминтерна. М, 1965.

Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-еизд. М., 1958-1965.

Ленин В.И. Избранные произведения в 3-х томах. М., 1970.

Ленинский кооперативный план и борьба за его осуществление. М., 1969.

Литвинов М.М. Внешняя политика СССР. М., 1937.

Локоть Т.В. Смутное время и революция. Берлин, 1923.

Луначарский А,В. Революционные силуэты. М., 1923.

Маленков Г.М. О задачах партийных организаций в области промышленности и транспорта. М., 1941.

Мандельштам О. Собрание сочинений в 3-х томах. Вашингтон, 1967. Т. 1.

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 22 (К истории первоначального христианства).

Марягин Г.А. Постышев. М., 1965.

Материалы Всесоюзного совещания заведующих кафедрами общественных наук.

М, 1958.

Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей и соратников. М., 1965.

Махарадзе Ф.И. Очерки революционного движения на Кавказе. Тбилиси, 1927.

Мельчин А. Станислав Косиор. М., 1964.

Микоян А.И. Дорогой борьбы. Книга первая. М., 1971.

Микоян А.И. Мысли и воспоминания о Ленине. М., 1970.

Михаил Кольцов, каким он был. М., 1965.

Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Санкт-Петербург, 1904. Т. 1.

Митин М. Боевые вопросы материалистической диалектики. М., 1936.

Молотов В.М. О новой Конституции. Смоленск, 1936.

Мошков Ю.А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР. М., 1966.

Никулин Л. Тухачевский. Биографический очерк. М., 1964.

Никулин Л. Мертвая зыбь. М., 1966.

Очерки истории коммунистических организаций Закавказья. Тбилиси, 1967. Ч. 1. Очерки истории Коммунистической партии Грузии (1921-1963 годы). Тбилиси, 1963. Очерки истории Коммунистической партии Украины. Киев, 1964.

Очерки по историографии советского общества. М., 1965-Озеров Г.А. Туполевская шарага. Франкфурт-на-Майне, 1971.

Память. Исторический сборник. 1978. № 3; 1981. № 5.

Панова В. О моей жизни, книгах и читателях, Л., 1975.

Петров Ю.П. Партийное строительство в Советской армии и флоте. М., 1964.

Платонов С.Ф. Смутное время. Пг., 1923.

Платонов С.Ф. Петр Великий. Л., 1926.

Платонов С.Ф. Иван Грозный. Пг., 1923.

Плеханов Г.В. Основные вопросы марксизма. Нью-Йорк, 1922.

Плеханов Г.В. Социализм и политическая борьба. Наши разногласия. М., 1939.

Плеханов Г.В. Сочинения. М.-Л., 1926.

Покровский М.Н. Марксизм и особенности исторического развития России. М., 1925. Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1934.

Покровский М.Н. Русская история от древнейших времен. М., 1920.

Политический дневник, 1964-1970. Амстердам, 1972-1975,тт. 1-2.

Политический словарь. М., 1940.

Поспелов П.Н. (гл. ред.). Владимир Ильич Ленин. Биография. 2-е изд. М., 1963.

Потресов А.Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937.

Радек К. Подготовка борьбы за новый передел мира. М., 1934.

Разгон Л. Непридуманное. М., 1989.

Ракитин А. Именем революции. Очерки о В.А. Антонове-Овсеенко. М., 1965.

Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. М., 1937.

Рид Джон. 10 дней, которые потрясли мир. М., 1958.

Рогачевская Л.С. Ликвидация безработицы в СССР, 1917-1930 гг. М., 1973-Свердлов Я.М. Избранные произведения. М., 1957.

Сейфуллина Л.Н. Собрание сочинений. М.-Л., 1828.Т. 2.

Серебрякова Г. О других и о себе. М., 1968.

Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1975-Смирнов Е. Славный пионер Гена Щукин. М., 1938.

Советское административное право. М., 1940.

Справочник партийного работника. М., 1957 Стаханов А. Рассказ о моей жизни. М., 1937.

Сталин. Сборник статей к 50-летию со дня рождения. М.-Л., 1929-Сталин И.В. Сочинения в 13-ти томах. М., 1946-1952.

Сталин И.В. Краткая биография. М., 1947.

Сталин. К шестидесятилетию со дня рождения. М., 1940.

Стасова ЕД. Воспоминания. М., 1969.

Стопани А.М. Из прошлого. Статьи и воспоминания из истории бакинской организации и рабочего движения в Баку. Баку, 1923-Суханов Н.Н. Записки о революции. Берлин, Петроград, Москва, 1922—1923-Товстуха И.П. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. М.-Л., 1927.

Толмачев А. Калинин. М., 1963-

Толстой АН. Полное собрание сочинений в 15-ти томах. М., 1946-1951.

Трифонов Ю. Отблеск костра. М., 1966.

Троцкий Л. К социализму или капитализму (анализ советского хозяйства и тенденций его развития). М.-Л., 1925.

Троцкий Л. О Ленине (материалы для биографа). М., 1924-Трукан ГА. Ян Рудзутак. М., 19бЗ.

Тухачевский М.Н. Избранные произведения. М., 1964-Т. 1.

Уратадзе Г. Воспоминания грузинского социал-демократа. Стэнфорд, 1968.

Устрялов Н. Под знаком революции. Харбин (Китай), 1927 Фотиева Л.А Из воспоминаний о В.И. Ленине. М., 1964.

Фрейд 3. Психология масс и анализ человеческого «Я». М., 1925.

Хавин А.Ф. У руля индустрии. М., 1968.

Хармандарян С. В. Ленин и становление Закавказской федерации, 1921-1923. Ереван, 1969-Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные очерки. Нью-Йорк, 1979.

Черемин Г.С. Образ И.В. Сталина в советской художественной лиретатуре. М., 1950.

Черкасов Н.К. Записки советского актера. М., 1953-

Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч. В 15 т. М., 1949-

Черток С.М. Поздняя любовь Маяковского. Анн Арбор, 1983-

Шатуновская Л. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982. : ••••:;

Шкапа И.М. Семь лет с Горьким. Воспоминания. М., 1966.

Шляпников А.Г. Семнадцатый год. М.-Л., 1925. Кн. 2.

Яковлев А.С. Цель жизни. М., 1968.

Ярославский Е. Об антирелигиозной пропаганде. М., 1937.

Ярославский Е. Партия большевиков в 1917 году. М.-Л., 1927.

Работы на иностранных языках

АЪгатоуксЬ К.К. ТЬе 5оу1ег Кеуо1ийоп, 1917-1939. Ц.У, 1962.

АкЬтасоуа А.А. РоетзоГАкЬтасоуа (зе1еа.). Возсоп, 1967.

Атопоу-Оузеуепко А. ТЬе Т1те оГ ЗгаИп: РоПгай оГ а Тугаппу. И.У., 1981.

Ага§оп Е Ьа гшзе а тоге. Рапа, 1965.

Агепс1г Н. ТЬе Оп§тз оГТосаИсапатзт. ЦУ, 1966.

АгтзсгопдЦА. ТЬе РоИйсз оГТосаИсапашзт. Ц.У, 1961.

АуЮгкЬапоу А. ЗгаНп апс1 сЬе 5оу1ес Соттишзг Рану: А 5Сис1у ю сЬе ТесЬпо1о§у оГ Розуег. ЦУ, 1959.

А2гае1 ].К. Мапа§епа1 Ро^уег апс15оу1ес РоИйсз, СатЪпйде (Мазз.), 1966.

ВаПез К.Е. ТЬсЬпо1о§у апс! 5оу1есу 11пс1ег Ьепт апс! ЗсаНп: Оп§тз оГ сЬе 5оу1ег ТесЬгаса1 ШгеШдепШа, 1917-1941. Рппсесоп, 1978.

Ва]апозу В. ЗсаИп, йег го(е 01кса[ог. ВегНп, п.О.

ВагЬиззе Н. ЗгаНп: А Иеуг''&^гог1с15еепТЬгои§Ь Опе Мап. ЦУ, 1935.

Ваггшпе А. Опе ’УЬо ЗитуесИ ТЬе ЫГе ЗЮгу оГ а Кизз1ап 11пс1ег сЬе 5оу1есз. ИУ, 1945. ВаззесЬез N. ЗгаИп. Ьопс1оп-ПУ., 1952.

Ваукоу А. 5оу1ес Еоге1§п Тгас1е. Рппсесоп, 1946.

Веа1 ЕЕ. Рго1есапап ]оигпеу: Це^г Еп§1апс1, Сазюгйа, Мозсото НУ, 1937 Й -8.11 иг иу-<

Веек Е, СосИп 'У/. Кизз1ап Риг§е апс! сЬе Ехггасйоп оГ СопГеззюп. И.У, 1951 ■

ВеПэГГ М. ТЬе Еоге1§п РоИсу оГ 5оу1ес Кизз1а, 1929-1941. 2 уо1з. Ьопс1оп-ПУ, 1946-1949-Ве1оу Е ТЬе Шзгогу оГ а 5оу1ес СоИесйУе Еагт. ИУ, 1955.

ВепеЗ Е. Метонез оГ Бг. Ейиагй Вепез: Егот МишсЬ со Ие^у ^лУаг апс! Ие^у Укногу. Ьопйоп, 1954.

Вег§ег ]. ЗЫрулеск оГ а СепегаЬоп. Ьопйоп, 1971.

ВПНпдсоп). Н. М1кЬаИоузку апс! Кизз1ап РориНзт. Ьопйоп, 1958.

ВоЫеп СЬ.Е. ’Укпезз со Н1з1огу, 1929-1969- ИУ, 1973-

ВоПосеп В. ТЬе ЗрашзЬ Кеуо1ийоп-. ТЬе ЬеГг апс! гЬе 5сг觧1е Гог Роугег Оипп§ сЬе С1уП ''Уаг. СЬаре1 НШ, 1979.

Вогкепаи Е ^лУог1с1 Соттип1зт: А Н1з[огу оГ [Ье Соттишзс 1тегпайопа1. Апп АгЬог, 1962. Воигпаге1 К. КараИо: №1з5ипсе сГип тусЬе. Рапз, 1974.

ВгасЬег КХ). ТЬе Сегтап ОюсаЮгзЫр: ТЬе Оп§тз, Зниссиге, апй ЕГГессз оГИайопа1 ЗоааИзт. ИУ, 1970.

Вгоиё Р, Тегште Е. ТЬе Ксуо1ипоп апс1 сЬе ауИ^Уаг т 5ра1п. СатЪпс1§е (Мазз.), 1979. Вго^уег Б.К. ТЬе Иезу]асоЫпз: ТЬе ЕгепсЬ Соттишзс Рапу апй Рори1аг Егопс.

ЬЬаса (ИУ), 1968

Вгосуп Е..к Кизз1ап Псегасиге 31псе сЬе Кеуо1ийоп. Ьопс1оп, 1963.

Вгосуп Е). ТЬе Рго1е1аг1ап Ер1зос1е т Кизз1ап Псегасиге, 1928-1932. ИУ, 1971.

ВгидеЦЛУ. ЗсаНп ипс1 НЫег: Раке §е§еп Еигора. У1еппа, 1973- сядньнцгА

ВиЪег М. 11пс1егТсуо Окнасогз. Ьопйоп, 1949. Н.'.-ацг/аУ.

ВиЬсг-Нсигпапп М. Топ Росзс1ат пасЬ Мозкаи: Бсасюпеп стсз кпуедез. Зсисс§агс, 1957. Вис1иго-суус2 В.В. Ро1кЬ-5оу1ес КеШюпз, 1932-1939. МУ., 19бЗ-

ВиШсс О.Н. (ес1.). Рог СЬе РгезШепс, Регзопа1 апс! ЗесгеС: Соггезропйепсе Весзуееп РгапкНп Коозуек апс! УкШат С. ВиШсс. Возсоп, 1972.

СатреИ ТЬ.О. Кизз1а: Магкес ог Мепасе? Ьопс1оп-НУ, 1932.

Сагг Е.Н, ТЬе 1псегге§пшп, 1923-1924. N.V., 1954.

СаггЕ.Н. Зоаакзт т Опе Соипсгу, 1924-1926. 3 уок. ИУ, 1958-1964.

Сагг Е.Н. ТЬе ОссоЪег Кеуо1иСюп: ВеРоге апс! АРсег. И.У., 1969.

Сагг Е.Н. ТЬе СоттСегп апс! сЬе ЗрапкЬ С1уП УЪг. N.V., 1984.

СассеИ О.Т. Сошшигазт апс1 сЬе ЗрапкЬ ОуП^Уаг. Вегке1еу-ЕозАп§е1е5,1955.

СЬатЬегкп УРН. Кизз1а’5 коп А§е. Еопс1оп, 1935.

СЬатЬегкп УРН. ТЬе Кизз1ап Кеуо1исюп, 1917-1921., N.V., 1965, 2 уок.

СЬегшаузку М. Тзаг апс1 Реор1е: Зсискез т Кизз1ап Ки1ег МусЬз. Ие^у Науеп, 1961. СЬикоузкауа к Зойа Ресгоупа. Еуапзсоп (111.), 1988. 1

СЬигсЬШ УР5. ТЬе 5есопс1 УЬг1с1 ЛХ^аг: ТЬе СасЬепп§ Зсогт. N.У., 1961.

СШ§а А. ТЬе Кизз1ап Еп1§та. Ьопс1оп, 1940.

С1агк К. ТЬе ЗоУ1ес NоVе1: Нксогу Аз Ккиа1. СЫса§о-Ьопс1оп, 1985.

С1аискп Р. ТЬе Соттипкс Моуетепс Ргот Соттсегп со СоттРогт. 2 уок.

Н.У.-1.опс1оп,1975. ^!>“'¹

СоЬеп 5.Р. ВикЬапп апс! сЬе Во1зЬеу1к Кеуо1исюп: А Ро1Ыса1 Вю§гарЬу, 1888-1938.

ИУ, 1973.

СоЬеп 5.Р. (ес1.) Ап Епс1 со ЗПепсе: 11псеп50гес1 Ортюп т сЬе ЗоУ1ес Ипюп. N.У., 1982.

ТЬе Соттипкс 1псегпасюпа1, 1919-1943. Ооситепсз зе1ессес1 апс1 есИсес1Ьу )апе Бедгаз. Ьопс1оп, 1971.

Сопдиезс К.ТЬе СгеаС Теггог: ЗСаЦп’з Риг§е оРсЬеТЫШез. ИУ, 1973.

Сопдиезс К. Ко1уша: ТЬе Агссш БеасЬ Сашрз. 1УУ, 1978.

Соприезс К. ТЬе Нагуезс оР Зогго^У: 5оу1ес Со11есс1у12асюп апс! сЬе Теггог Рагшпе. N.У.,

ОхРогс!, 1986.

Сои1опс1ге К. Эе ЗсаИп а НШег: Зоиуепкз с1е с1еих атЪаззайез, 1936-1939- Рагк, 1950. СгоуИЕУР Ап§ек т ЗсаИп’з РагасИзе: УРгзсегп Керогсегз кс Зоу1ес Кизз1а, 1917 со 1937. А Сазе 5сис1у оРЬоик РкЬег апс1 УРксег ОигапСу. ЬапЬат (МсР), 1982.

Сигскз ^ЗЬ. ТЬе Кизз1ап СЬигсЬ апс! сЬе 5оу1ес Зсасе, С1оисезсег (Мазз.), 1965.

БаШп О.). Кизз1а апс! Розпуаг Еигоре. Ие^у Науеп, 1947.

ЭаШп Б.]., №со1аеузку В.1. Рогсес1 ЬаЬог т ЗоУ1ес Кизз1а. Иесу Науеп, 1947.

Бап Т. ТЬе Оп§тз оРВокЬеукт. ИУ., 1964.

Батек КЛР ТЬе Сопзаепсе оР сЬе Кеуо1исюп: Соттипкс ОррозШоп 1п 5оу1ес Кизз1а.

СатЬпс1§е (Мазз.), 1960.

Бау1ез ЕЕ. Мкзюп со Мозсосу, СагсСеп С1су, 1943-

Бау1ез К.УР ТЬе Зоаакзс ОРРепз1Уе: ТЬе Со11есС1У12асюп оР5оу1ес А§пси1сиге, 1929-1930.

2 уок. СатЬпс1§е (Мазз.), 1980.

Неск]ег V. Тко. N.4'., 1953.

БеисзсЬег 1. ТЬе РгорЬеС АгшесР Тгосзку, 1879-1921. Ьопдоп, 1954.

БеисзсЬегк ТЬе РгорЬес Ипагшес!: Тгосзку, 1921-1929. Ьопс1оп, 1959-БеисзсЬегк ТЬе РгорЬес Оиссазс: Тгосзку, 1929-1940. Ьопс1оп, 1963.

БеиСзсЬег I. ЗсаНп: А РоИс1са1 Вю§гарЬу. ИУ, 1967.

Б]каз М. Сопуегзасюпз %укЬ ЗсаИп. И.У., 1962.

Бигапсу УР Бигапсу Керогсз Кизз1а. И.У., 1934- с'.с >Рп>:

Втегзсет Н. Соттипкт апс! сЬе Кизз1ап Реазапс. С1епсое (111.), 1955.

Оккзеп Н. уоп. Мозсссу-Токуо-ЕопсРоп: Тзуепсу Уеагз оР Сеггпап Роге1§п Роксу. 1Чогтап (Ок1а.), 1952.

БгасЬкоуксЬ М.М., ЬагкзсЬ В. (еск.). ТЬе Соттсегп.- Нксопса1 ШдЬИдЬсз. ЗсапРогс!, 1966.

Буек Н. УФтаг Оегшапу апс! Зсшес Киззса. N.V., 1966. ~-'^с

Огсесуапосузк! М.К. ТЬе Соттигазс Рагсу оГРо1апй. СатЪпй§е (Мазз.), 1959.

ЕазСтап М. Зтсе Ьешп 01ей. Ьопйоп, 1925-

Еазстап М. Ьоуе апс1 Кеуо1иЬоп: Му.[оитеу ТЬгои§Ь ап ЕросЬ. N.V., 1964.

Ес1еп А. Раст§ сЬе Оксасогз: ТЬе Метокз оГ АпсЬопу Ес1еп. Возсоп, 1962.

ЕЬгепЪиг§ I. Метокз: 1921-1941. С1еуе1апй-МУ, 1964.

ЕЬгепЪиг§1. Розс-\Уаг Уеагз, 1945-1954. С1еуе1апй-МУ, 1967.

ЕпскзопЕА. ТЬе Зоусес Ш§Ь Соттапй: А МШсагу-Ро1к!са1 Ркзюгу, 1918-1941.

Ьопйоп, 1962.

Епкзоп Е.Н. СЫ1с1Ьоос1 апс! ЗоаеСу. N.V., 19бЗ.

Епкзоп Е.М 1пз!§Ьс апс1 гезропзсЪШсу. МУ., 1964. У^:-

Епкзоп Е.М 1йепСку_: УоисЬ апс! СП515. МУ., 1968.

ЕгксЬ А. ТЬе 5оу1ес 1пйизспак2асюп Бекасе 1924-1928. СатЬпс1§е (Мазз.), 1967.

Еззауз Ргезепсей 1о 5к Ье^з ЭДагтег. Ьопйоп, 1956.

Ратзой М. Но-су Киззса 1з Ки1ей. СатЪпй§е (Мазз.), 1963-

Ратзой М. 5то1епзк Цпйег 5оу1ес Ки1е. МУ, 1958. »

РеЬзс Н. ВоксЬеУкзтиз ипй ]ийепсит: Баз .ксскзсЬе Е1етепс т Ьег РйЬгегзсЬаГс Ьез ВоксЬетзтиз. Вегкп-Ее1р21§, 1934.

Резс^С. Нк1ег. N.У., 1975.

РеисЬсзуап§ег Е Мозсозу 1937: Му \ТзЬ БезспЪей Гог Му Рпепйз. МУ, 1937.

р15сЬег Е ТЬе Ьке оГЕепт. МУ, 1964.

р15сЬег Е Меп апс! РоНЬсз: Ап АисоЪю§гарЬу. МУ, 1941.

р15сЬег Е Киззса’з Коай Гют Реасе соУкт 5оу1еС Роге1§п Кеккюпз, 1917-1941- N.У., 1969. р1зЬег М. Му Е1уез т Киззса. N.У., 1944.

р1зЬег К.Т. Рассегп Гог 5оу1ес УоисЬ: А Зсийу оГ СЬе Соп^геззез оГ сЬе Котзото1, 1918-1954. МУ, 1959.

ИзЬег К. ЗСакп апс! Оегтап Соттигизт А 5сис1у т сЬе Оп§тз оГ сЬе Зсасе Рагсу. СатЪпс1§е (Мазз.), 1948.

Ркграспск 5Ь. ТЬе Киз51ап Кеуо1иЬоп. ОхГогс!, 1982.

Ркграспск 5Ь. (ей.) Си1сига1 Кеуо1исюп т Кизз1а, 1928-1931. В1оотт§соп-Еопйоп, 1978. Ркграспск 5Ь. Ейисасюп апй 5оаа1 МоЪШсу т сЬе 5оу1еС Цтоп, 1921-1934. СатЪпй§е, Еп§1апй, 1979.

Иоппзку М.Т. Кизз1а: А РЬзСогу апс! ап 1псегргесасюп. N.У., 1955.

Ргеейтап А.М., Кар1ап Н.Е, Кар1ап Н.З. (ес!з.) СотргеЬепзсуе ТехсЬоок оГ РзусЫасгу. ВаЫтоге, 1967.

Ргеис! 5. Сокессей Рарегз. Ьопйоп, 1952. Уо1. IV. эйЛо

РпейЬег§ М. Киззсап С1азз!сз т 5оу1ес)аскесз. МУ.-Еопйоп, 1962.

РпейпсЬ С.]., Вгге2к1зку2. Тосаксапап БксасогзЫр апй Аисосгасу. СатЪпй§е (Мазз.), 1956, РпейпсЬ С.]., СигйзМ.К., ВагЪегВ.К. Тосаксапатзт т РегзресЬуе: ТЬгее У1есуз. МУ, 1958. Ргошш Е. 51§шипс! Ргеий’з Мсззюп: Ап Апа1уз1з оГРИз Регзопаксу апй 1пГ1иепсе. N.У., 1959. Оеог§е А., Оеог§е]. УЪойгосу УТзоп апс! Со1опе1 Ноизе: А Регзопаксу Зсийу. N.У., 1964-Ск1е А. Кесигп Ггот Б.З.З.К. МУ, 1937.

Ск1осу В.Е СопГезэ: ТЬе ТгисЬ аЬоис Ашепсап Соттишзт. МУ, 1929.

СоГГтап Е. ТЬе РгезепСаЬоп оГ Зек т Еуегуйау ЫГе. Сагйеп Ску, 1959-ОогЬасоу У.А. Уеагз ОГГ Му ЫГе: ТЬе Метокз оГ Оепега! оГ сЬе Зоу1ес Агту УА. ОогЬасоу МУ, 1964.

Оогйоп М. УЪгкегз ВеГоге апй АГсег Еепт. N.У., 1941.

Согку М., АиегЬасЬ Е, Ркт 5.С, Ве1отог. N.У., 1935.

ОгаЬат ЕС. ТЬе 5оу1еС Асайету оГЗаепсез апй сЬе Соттишзс Рагсу, 1927-1932. Рппсесоп, 1967-

Сп§огепко Р.Б. Метокз. МУ, 1982.

СгоззРТ. Кеуокиюп Ггот АЪгоай: ТЬе 5оу1ег Соприезг оГ Ро1апсГз Левеет Цкга1пе апс1 ^езеегп Ве1огизз1а. Рппсесоп, 1988.

СгипЪег§ К. ТЬе 12-Уеаг КеюЬ,- А 5оаа1 Шзсогу оГ №21 Оегтапу, 1933-1945. НУ, 1971. Наз1атр ТЬе 5оу1ег Цпюп апс1 сЬе ЗеагсЬ Гог СоЦесЬуе Зесигку, 1933-1939. НУ, 1984.

Наге К. Рюпеегз оГ Кизз1ап 5оаа1 ТЬоидЬс. Ьопс1оп, 1951 -Нагрег 5. С1У1С Тпкпт§ т ЗоУ1ег Кизз1а. СЫса§о, 1929.

НеШе К. ЕпзегГтепг апс! МИкагу СЬап§е т Мизсоуу. СЫса§о-Ропс1оп, 1971.

НепуаггЬ Н., Зсагг 5.Р. А§атзг Тзуо ЕуПз. НУ, 1981.

НИ§ег О., Меуег А.С. ТЬе 1псошраЬЫе АШез: А Мешок-Шзсогу оГ Оегтап-5оу1ег Кеккюпз, 1918-1941.

Нтйиз М. Ноизе ^ТкЬоиг а КооГ: Кизз1а акег РогСу-ТЬгее Уеагз оГ Кеуо1ийоп. Сагйеп Ску (НУ), 1961.

Шйиз М. Вгокеп ЕагсЬ. Ьопйоп, 1926.

Нтйиз М. Нитапку 11ргоо1:ес1. N.У., 1929.

Нт§1еу К. №§ЬЬп§а1е Реуег: Кизз1ап Роесз т Кеуоккюп. N.У., 1981.

ШзСогу оГ сЬе Соттишз!: Раг1у оГ [Ье 5оу1ег Цпюп (ВоПЬеуксз).- ЗЬоп Соигзе. Мозсо^у, 1945. НксЬепз М.М. Оегтапу, Кизз1а, апс1 сЬе Ва1капз. N.У., 1983.

Нк1ег А. ТЬе ЗреесЬез оГАс1о1Г НШег. Ропйоп, 1942.

НосЬтапр ТЬе ЗоУ1ег Итоп апс! ГЬе РаИиге оГ СоИесПуе Зесигку, 1934-1938. кЬаса-Ьопйоп, 1984.

НоеЫе V. ТЬе Зесгес Ргопь ТЬе ЗСогу оШа21 РоНЬса1 Езрюпа^е. Ропйоп, 1953-Ноок 5. ТЬе Него т Шзсогу. Возсоп, 1955.

Ногпеу К. Неигоз15 апс! Нитап Сго^усЬ. НУ, 1950.

Нозуе I. (ей.) 1984 Кеу1зкей. НУ, 1983-

НиЪЪагй РЕ. ТЬе Есопогтсз оГ 5оу1ег А§псикиге. Ропйоп, 1939-НиЪЪагй РЕ. 5оу1ег РаЬог апй 1пйизсгу Ропйоп, 1942.

НитЬегс-Вгогр Бе Рёпте а ЗсаИпе: Б1Х апз аи зетсе с1е Р’1тетагюпа1е Соттишзсе 1921-1931. НеисЬасе!, 1971.

кетазсЬ^ШХ Згакп ипй сИе Тга§осИе Сеог§1епз. Вегкп, 1931 -Гуапоу-Кагиттк К. ТЬе Метокз оПуапоу-Кагитшк. Ропйоп, 1965.

)аскзоп С. ТЬе ЗратзЬ ЕериЫкгапй сЬе СлУк^аг, 1931-1939. Рппсесоп, 1965-]апзеп М. А ЗЬоуу Тгка1 Ипйег Решп: ТЬе Тпа1 оГ сЬе Зоаакзс Кеуо1ийопапез, Мозсоуу 1922. ТЬе На§ие, 1982.

)азпу N. 5оу1ег1пйиз[паН2аЬоп, 1928-1950. СЬ)са§о, 1960.

)е1а§тр Ташт§оГ ГЬеАгГз. НУ, 1951-

]огаузку О. Зоу1ес Матзш апй Нлига1 Заепсез, 1917-1932. НУ, 1961.

)огаузку Б. ТЬе Рузепко АЯак. СатЪпй§е (Мазз.), 1970.

]иуШег Р.Н. Кеуоккюпагу Рауу апй Огйег. Ропйоп, 1976.

КагетгайеЬ Е ТЬе 5гг觧1е ГогТгапзсаисаз1а (1917-1921). НУ, 1951.

Кеер РРН. ТЬе Шзе оГ 5оаа1 Оешосгасу т Кизз1а. Ропйоп, 1963-

Кеепап Е.Р ТЬе КигЪзкй-Сго2пу1 АросгурЬа: ТЬе ЗеуепсеепсЬ-Септгу Оепез15 оГ сЬе "Соггез-ропйепсе” АПпЬисей ю Рг1псе А.М. КигЬзкк апс! Тзаг 1уап IV. СашЬпс1§е (Мазз.), 1971. Кеппап О.Е Кизз1а апс! сЬе ^езс 11пс1ег Решп апй ЗсаИп. N.У., 1960.

КЬгизЬсЬеу N. КЬгизЬсЬеу КетеЬегз. Возсоп, 1970.

КЬгизЬсЬеу N. ИагизЬсЬеу КетеЬегз: ТЬе Разе ТёзсатеШ:. Возсоп, 1974.

КосЬап Р (ей.) ТЬе )езуз т 5оу1е1: Кизз1а 51псе 1917. Ьопйоп, 1970.

Ко1агг V. Кизз1а апй Нег Со1оп1ез. Ьопйоп, 1956.

Коттозз К. _|ийеп Ыпсег Зсакп. Вегкп-Ре1р21§, 1938.

Коре1еу Р ТЬе Ейисайоп оГ а Тгие ВеЬеуег. N.У., 1980.

Козйик Н. 31акп151: Ки1е т сЬе Ыкгате: А Зсийу оГ [Ье Оесайе оГ МаззТеггог (1929-1939). НУ., 1960.

КгаУсВепко V. I СВоозе ЕгееВот: ТВе Регзопа1 апб РоИиса1 Ше о! А Зоусес ОШсса! ХУ, 1946. Кгтсзку''07.С. 1п ЗсаВп’з ЗесгеС ЗепВсе. ХУ-ЬопВоп, 1939.

Кип В. Ве1а Кип (Метосгз). ВиВарезс, 1966.

Киизтеп А. ВеГоге апВ АСсег ЗСаИп: А Регзопа1 Ассоипсо13оУ1ес Кизз1а Вот (Не 1920з со сВе 19б0з. ЬопВоп, 1974.

1дп§ Б.М. А МоВегп Шзсогу о! ЗоУ1е! Сеог^а. ХУ, 1962.

1дциеиг У7. Кизз1а апВ Сегтапу: А Сепсигу о!СопШсС. ЬопВоп, 1965-ЬеВегег 14. (ес1.) Киззсап Еоге^п РоИсу: Еззауз т Шзсопса.1 РегерессВе. Иес^ Науеп, 1962. ЕетегУЯ Каг1 КаВек: ТВе Ьазс 1псегпасюпаНзс. ЗсапГогВ, 1970. о 'с

Ьеуще Ш. ЗсаИп’з Сгеас Зесгес. ХУ, 1956.

Ееуусзку В. (еВ.) ТВе ЗсаВтзс Теггог т сВе ТВВссез: ОоситепсаОоп Вот сВе Зоусес Ргезз. ЗсапГогВ, 1974.

1.есут М. Ьетп’з Ьазс 5сг觧1е. ХУ, 1956.

Ье^п М. Кизз1ап Реазапсз апВ ЗоУ1ес Рогуег: А ЗсиВу о!СоИесстгаВоп. Еуапзсоп (111.), 1968. ЬеуВа4. Кто: А Шзсогу о! сВе Кизз1ап апВ ЗоИеС ЕНт. N.У., 1973-иЬегтап 5. Вш1Вт§ Еепт’з Кизз1а. СВ1са§о, 1945.

Црзк14. В1р1отаС т ВегИп, 1933-1939: Рарегз апВМетоВз о^озеШрзкг N.У., 1968. 1лСС1ера§е 4.Б., Везз Б. 1п ЗеагсВ о15оУ1ес Оо1В. ХУ, 1937.

1.иЪасВко 1.5. Ве1огизз1а ШВег 5оу1ес Ки1е, 1917-1957. Ьехт§соп (Ку.), 1972.

Ьуопз Е. Мозсо’су Сагоиззе! ХУ, 1935.

Ьуопз Е. Азз1§птепс т 11Сор1а. ХУ, 1937.

МасЬеап Е Еазсегп АрргоасВез. ХУ, 1949.

Ма11а М. А1ехапВег Неггеп апВ СВе ВВсВ оГКиз51ап ЗоссаИзт 1812-1855.

СатЬпВ^е (Мазз.), 1961.

МапВе1зсат N. Норе А§атзс Норе: А Мето1г. НУ, 1970.

МагзВаИ Н. Мазсегз о! сВе Зоу^ес Сспета: Спрр1еВ СгеасХе Вю§гарВ1ез. ЬопВоп, 1983-МагхК., Еп§е1з Е Зе1есСеВ СоггезропВепсе, 1846-1895. N46, 1942.

Масоззсап М.К. ТВе Впрасс о!5оу1ес РоИВсз т Агтеп1а. Ье1Веп, 1962.

Мауакоузку V. ТВе ВеВЬи§ апВ 5е1ессеВ Роесгу. В1оотт§соп-1.опВоп, 1975.

МсОопа1В4.5сгасе§у т Рокег, Визтезз, апВ У7аг. ХУ, 1963-

МсКеп21е К.Е. Соттсет апВУ7ог1ВКеУо1и6оп 1928-1943: ТВе ЗВарт^оШоссппе. А •.... ХУ, 1964.

МсИеа1 К.Н. ВпВе о! сВе КеУо1исюп: Кгирзкауа апВ Ьетп. Апп АгЬог, 1972.

МсИеа1 К.Н. (еВ.) Кезо1иСюпз апВ Оеазюпз о! СВе Соттипсзс РагСу о! СВе Зоусес Ипюп. Тогопсо, 1974, уо!3.

МсИеа1 К.Н. ЗсаПп: Мап апВ Ки1ег. НУ, 1988.

МсИеа! К.Н. ЗсаИп’з Уйогкз: Ап АппосаСеВ В1Ыю§гарВу. Нооуег 1пз6сисюп В1ЬИо§гарВ1са1 Зепез, XXVI. ЗсапГогВ, 1967.

МеВуеВеу К.А. (еВ.) ТВе ЗагшгВаС Ке§15Сег II. ХУ, 1981.

МеВуеВеу К.А. КВгизВсВеу: А РоНВса1 Вю§гарВу. ХУ, 1972.

МеВуеВеу К.А. №ко1а! ВикВапп: ТВе Ьазс Уеагз. ХУ, 1980.

МеВуеВеу К.А. Оп ЗсаВп апВ ЗсаИшзт. ОхГогВ, 1979.

МеВуеВеу Коу А. 1.ес Шзсогу4иВ§е: ТВе Оп§1пз апВ Соп5е^иепсе5 оГ ЗсаНшзт. ХУ, 1989. Ме1)ег4.М. (еВ.). ТВе ТгоСзку Рарегз. ТВе На§ие, 1971.

Мегос4еап. Осгшсгоу ип геуо1исюппаВе Ве посге сетрз. Рапз, 1972.

М1сВе1з К. Ро1Шса1 РагВез. ХУ, 1959.

М1сипоУ1с V. Мозсо'су 01агу. ОагВеп Ску (ХУ), 1980.

МШикоу РХ Кизз1а апВ 1сз Сг1515. ХУ, 1962.

Мооге В. Теггог апВ Рго§гезз 1135К: Зоте Зоигсез о! СВап§е апВ ЗсаЬШсу 1П сВе ЗоУ1ес

ОсссасогзВср. СатЬгсВ§е (Мазз.), 1954. ■ ........

Моззе 'Х.Е. А1ехапВег II апВ СВе МоВегп12ассоп о!Киззса. ХУ, 1962. '^:

Моззтап Е. (ей.) ТЬе СоггезропВепсе оГВопз Разсегпак апс101§а Еге1ВепЪег§, 1910-1954-НУ-ЬопВоп, 1972.

М觧епВ§е М. СЬгопЫез оГ'УазсеВ Т1те. Еопс1оп, 1972.

ИеВауа). Тгосзку апВ СЬе)е1УЗ. РЫ1аВе1рЫа, 1972.

ИескпсЬ А.М^ипе 22,1941- Со1итЫа (5.С.), 1968.

N101305 К.Н. Б1е Зо^еситоп ипс1 НМегз МасЬсег§ге1Гип§. Вопп, 1966.

№со1аеузку В.1. Ро^уег апс1 Пае 5оу1еС ЕИСе.НУ, 1965.

Иоуе А. Ап Есопогшс ШзСогу о! сЬе Ы55К. ЬопВоп, 1969.

Ог1оу А. "Пае 5есге[ Шзсогу о!ЗСаПп’з Сптез. НУ, 1953.

Ог1оуз К. Метокз. N.У, 1983.

ОпуеИ С. Нота§е ю СаСа1ота. НУ, 1972. ""

Р1ке Б. Сегтап УСУкегз т 5оу1еС Ехке, 1933-1945- СЬареШШ, 1982.

Р1рез К. Т1ае Еогпаароп о! сЬе 5оу1еС Ытоа Соттигазт апс1 Насюпакзт, 1917-1923-НУ, 1968.

Р1аСопоу А. Т1ае Е1егсе апс1 ВеаискЫ Уйог1В. НУ, 1970.

Р1аСопоу5.ЕТЬеТтаеоГТгоиЫез. Капзаз, 1970. а:-.»*

Рокгоузку М.Н Шзсогу о! Кизз1а Ггопа сЬе ЕагИезс Т1паез Со с!ае Шзе оГ Сошпаегс1а1 СаркаИзт. НУ, 1931.

Ророузку М. ТЬе УэуНоу АГГакз. НатВеп (Сопп.), 1984.

Рогесзку Е.К. Оиг СКуп Реор1е: А Мепаок о! “1§пасе Ке1зз” апс1 Из ЕпепВз. ЬопВоп, 1969.

Рге1з О. ТЬе Мап У7Ьо ЗсагсеВ сЬе У7аг. ЬопВоп, 1960.

РгеоЬгагЬепкку А. ТЬе Ие^у Есопогшсз. НУ, 1965-РгоГГег Е. Ви1$»акоУ: Ше апВУТогк. Апп АгЬог, 1984.

КаЫпо^уксЬ А. Рге1ис1е со Кеуо1иПоа ТЬе РесгодгаВ ВоЬЬеуксз апВ сЬе.1и1у 1917 Ыразт^. В1оотт§соп, 19б8.

КескУТ. Вопз Рк’шак: А Зоу1еС УСУкег т СопШсСуВсЬ СЬе Зсасе. МопСгеа1, 1975.

Кезаукск УЯ 11)геашс Кеуо1исюп. СЫсадо, 1952.

ШЬЬепСгор ). уоа ТЬе ИЬЬепсгор Мепаокз. ЬопВоп, 1954.

Ш§ЬуТ.Н. Ьепт’5 СоуегптепС: Зоупагкопа, 1917-1922. СатЬпВ§е (Еп§1апВ), 1979.

КоЬегСз 5.Е. 5оу1ес Шзсопса1 Бита: 1сз Ко1е т сЬе Оеуекэрпаепс о! а N3110031 МусЬо1о§у. ТЬе На§ие, 1965.

КоЫпзоп Н. 5ег§е1 РгокоПеу: А Вю§гарЬу. НУ, 1987.

КоЫпзоп К, 31аут.). В1аск апВ КеВ-. Му44Уеагз 1пз1Ве сЬе 5оу1ес Ыпюп.

У^азЫп^Соп (О.С.), 1988.

КозепГе1Вс НЕ. КпоуЛеВ§е апВ Ро^ег: ТЬе Ко1е оГЗсаПп’з Зесгес СЬапзеНегу т сЬе 5оу1ес Зузсет оГ ОоУегппаепС. СорепЬа§еп, 1978.

ЗсЬарко Ь. ТЬе Оп§т оГ СЬе Соттишзс Аисосгасу. СатЬпВ§е (Мазз.), 1955.

ЗсЬарко Ь ТЬе Сотпаип1зс РагСу оГ сЬе 5оу1ес Ытоа НУ, 1959-5сЬе11епЬег§''У. НШег’з Зесгес Зепасе. НУ, 1956.

5сЬс1ез1п§ег К. (еВ.) ТЬе РатИу т сЬе Ы53К: Оосипаепсз апВ КеаВтдз. ЬопВоп, 1949.

Зсосс3. ВеЫпВ СЬе 11га1з: Ап Атепсап УТогкег т Кизз1а’5 Ску оГ 5Сее1.

СатЬпВ§е (Мазз.), 1942.

Зег^е V. \4е ес тоге Ве Тгосзку. Рапз, 1951 -

5ег§е V. Мепюкз оГ а Кеуо1иЬопагу, 1901-1941. ЬопВоп-НУ, 1963-Зег§е V. Егот Ьепт со ЗсаИп. НУ, 1973.

ЗЬезСакоу А.У (еВ.) А ЗЬогС Зсогу о! сЬе 1135К. Мозгам, 1938.

ЗЬсерра К.Е. Кизз1ап Изсопапз апВ СЬе 5оу1еС Зсасе. НечуВгипзчуюк (N4.), 1962.

5ткЬ Е.Е. ТЬе Уоип§ 5саЦп. ТЬе ЕаВуУеагз о!ап Е1из1уе Кеуоктопагу. НУ, 1967. ЗоЬЬепкзуп А1. ТЬе Ои1а§АгсЫре1а§о.Ап Ехреппаепс т Ькегагу 1пуезс1§асюа НУ, 1974-1978. 5опса§ К4, ВеВВ1е).5. (еВз.) ИагУЗоу^ес КеИВопз, 1929-1941: Оосипаепсз Ьот сЬе АгсЫУез оГ сЬе Сегтап Еоге1§п ОШсе. НУ, 1948.

Зоиуаппе В. ЗсаИп: А СгШса1 5ипгеу оГВо1зЬеУ1зт. И.У, 1972.

5оу1ес Ье§а1 РЬПозорЬу. СатЬпй§е (Мазз.), 1951.

5ри1Ьег N. 5оу1ес ЗСгагеду Гог Есопогшс Сго^сЬ. В1оош1п§[оп, 1964.

Зсагг З.Е Ме1шкоу: Зо1о АгсЬЬесс т а Мазз ЗоЫеСу. Рппсесоп, 1978.

Зсагг 5.Р. Кеб апб Но1: ТЬе Раге о[]лгг т сЬе 5оу1еС ЕГпюп. И.У, 1985.

ЗиШуапс К.5. Зоу1ес Ро1Шсз апб сЬе Цкгате, 1917-1957 ИУ., 1962.

ЗипуК.С. ТЬе Ваки Сошшипе 1917-1918: С1азз апб ШсшпаКсу 1п сЬе Кизз1ап Кеуо1исюп. Рппсесоп, 1972.

Зиссоп А.С. У7езгегп ТесЬпо1о§у апб ЗоусеС Есопогшс Оеуе1ортепС,1930 со 1945.

ЗсапГогй, 1971.

Зтоашетосг 5. Еогсей ЬаЬоиг апб ЕсопопЬс Оеуе1ортепС: Ап Еодшгу тсо СЬе Ехрег1епсе о!

5оу1еС 1пйизспаН2аСюп. Ьопйоп, 1965-Тау1ог Т. МишсЬ: ТЬе Рпсе о! Реасе. Сагйеп Ску (N.У.), 1979-Тегсг А. ТЪе Тпа1 Ве§тз: Оп ЗоааЬзс КеаЬзт. И-У, 19б5.

ТЬотаз Н. ТЬе ЗрашзЬ СМ1 У^аг. И.У., 1961.

ТЬогег М. ЕКз с1и Реир1е. Рапз, 1960.

ТтгазЬеГШ.З. КеИ§юп т 5оу1ес Кизз1а, 1917-1942. И.У., 1942.

Токаеу О.А. Весгауа1 оГап 1йеа1. В1оотт§Соп (1п.), 1955.

Тгеррег Ь. ТЬе СгеаС Саше: ТЬе Зсогу о!СЬе Кес1 ОгсЬезсга. Ьопйоп, 1977 ТгоСзкуЬ 1905. И.У., 1971.

Тгосзку Ь. Ысегасиге апс1 Кеуоккюп. Апп АгЬог, 1960.

Тгосзку I» Му Ше. И.У., 1930.

Тгосзку Ь. Оп сЬе Ккоу Аззаззтасюп. NУ., 1935-Тгосзку I» Оп сЬе Зирргеззес! Тезсапгепс оГ Ьепт. И.У, 1946.

Тгосзку Ь. Регтапепс КеуоКЫоп апс1 Кезикз апс1 Ргозресез. Еопйоп, 19б2.

Тгосзку Ь. ЗсаНп.- Ап Аррга(за1 оГ сЬе Мап апс1 РПз 1пЯиепсе. №У, 1967.

Тгосзку Ь. ТЬе ЕззепЬа1 Тгосзку. М.У., 1963-

Тгосзку Ь. ТЬе Нсзсогу оГ сЬе Кизз1ап КеуоКшоп. Апп АгЬог, 1957.

Тгосзку Ь. ТЬе Кеа1ЗкиаЬоп т Кизз1ап И.У., 1928.

Тгосзку Ь. ТЬе Кеуо1иЬоп Весгауей. КУ, 1945-

Тгосзку Ь. ТЬе ЗрашзЬ КеУо1исюп (1931-1939). И.У, 1972.

Тгосзку Ь. ТЬе ЗсаНп 5сЬоо1 оГЕаЫПсасюп. И.У, 1962.

Тгосзку Ь. ТЬе 5Сг觧1е А§а1пзс Еазазт т Сегтапу. И.У, 1971.

Тгосзку Ь. Тгосзку’з 01агу т ЕхНе, 1935- И.У, 1963-Тгосзку Ь.У&^ггкт§з. И.У., 1972, уо1. 4.

Тискег К.С. ТЬе Магх-Еп§е1з Кеайег. И.У, 1972.

ТЬскег К.С. ТЬе Магх1ап Кеуо1иЬопагу Ыеа. N.У., 1969.

Тискег К.С. ТЬе 5оу1ег РоИпса1 М1пс1: ЗсаИтзт апс1 Розс-ЗшИп СЬап§е. И.У, 1971.

Тискег К.С. ЗсаНп Аз Кеуо1ииопагу, 1879-1929: АЗгиЬу т РЬзюгу апс! РегзопаШу.

И.У, 1973.

ТЬскег К.С. (ей.). ТЬе Ьепт АтЬо1о§у №У, 1975.

ТЬскег К.С. (ей.). 5[аИп1зт: Еззауз 1П Н1сюпса11пгегрге1:аЬоп. И.У, 1977.

Тискег К.С. (ей.). ТЬе Магх-Еп§е1з Кеайег. N.У., 1978.

ТЬскег К.С. РоНЬсз аз ЬеайегзЫр. Со1итЫа (Мо.), Ьопйоп, 1981.

Тискег К.С. Ро1Шса1 СиЬиге апй ЬеайегзЫр 1п ЗоУ1е1: Киз51а.- Ргот Ьетп со ОогЬасЬеу.

И.У, 1987

ТЬскег К.С., СоЬеп 5.Р. ТЬе Сгеас Риг§е Тпа1. N.У., 1965.

ТЬшагйп N. Ьепт Шез! ТЬе Ьеп1п Си1с 1П 5оу1ес Кизз1а. СашЬпй§е (Мазз.), 1983-ТЬот1пеп А. ТЬе Ве11з о! сЬе КгегпИп: Ап Ехрепепсе 1п Сошшитзш. Напоуег (И.Н.),

Ьопйоп, 1982.

Туагйоузку А. 5е1есгей РоеСгу. Мозсо'те; 1981. А' -'

ТугтапН Ь (ей.) Кикига Еззауз. Ц.У, 1970.

Уа1епЬпоу N. (Уо1зк1 N.У) ТЬе ЕаНуУеагз оГЬетп. Апп АгЬог, 1969-

Уа1кошег Е. Кизз1ап Кеакзс Ате ТЬе ЗЬке апс1 Зоаесу. ТЬе РегеНу^гЬтИ апс1 ТЬек ТгасИЬоп. Апп АгЬог, 1977.

УагЬуз УЗ., МЫипак КФ (е<3з.) ТЬе ВаШсЗгасез т Реасе атГМ'аг, 1917-1945.Цтуегзку Рагк (Ма.), 1978.

Уаз 2. ЗгеркоЬакш КопуоМаНо. ВиВарез!:, 1970.

Уепшгу Е. Коогз оГ Кеуо1иЬоп: А Нкюгу оГ сЬе рориИзг апс! ЗоааНзт Моуетет т №пе!:еетЬ-Сетщу Кизз1а. N.У., 1960.

УегпаНзку С. Кизз1а ас [Ье Оау/п оГ [Ье МоНегп А§е. №гу Науеп, 1959-

Ую1а I,. ТЬе Везг Зопз оГ сЬе ЕагЬеНапсГ. ^л0Согкегз т сЬе Уап§иагс1 о! сЬе 5оу1е1: Со11есЬу12аиоп. НУ, 1987.

У1зЬпеузкауа С. Сакпа: А Кизз1ап Зсогу. Ц.У, ЬопНоп, 1984.

УузЫпзку АУ. (ес1.) ТЬе Багу о Г сЬе ЗоУ1е1: Зсасе. НУ, 1948.

Хакасе Б. МасКеп21е. Киззга. ЬопНоп, 1912.

\йгЬег М. Еззауз т 5осю1о§у. НУ, 1958. *

■\УеЬег М. ТЬе ТЬеогу оГ5оаа1 апс1 Есопогшс Ог§ашзаЬоп. N.У., 1947. ^л07етЬег§ ОХ. Оегтапу апс1 сЬе ЗоУ1е1:Цтоп, 1939-1941-ЬеМеп, 1954.

■\Уе1пЬег§ 0.1, ТЬе роге1§п РоЦсуоШШег’з Оегтапу: ШрЪтаЬс Кеуо1иЬоп т Еигоре, 1933-1936. СМсадо-ЬопНоп, 1980.

\йг15зЬег§ А. ТЬе АссизесГ ЬопНоп, 1951.

''ОРеПез 5. ТЬе Т1те Гог Беазюп. НУ, 1944.

'ЭДЧррег К. 1уап Огогпу. Мозсогу, 1947 ■'ОГЫГе В.Ц. А ЫГе т Тгуо Сепшпез. НУ, 1981.

МЫГе В.Э. ТЬгее'ЭДТю МаЬе а Кеуо1иЬоп. НУ, 1960. »%• 'еяй»*#:

■ЭДЫГе В.О. КЬгизЬсЬеу апс1 ЗгаИп’з ОЬозГ МУ, 1957.

■ЭДЫт 5., 31иззег К.М. (еВз.) ТЬе ЗоУ1е1: ЗесгеС РоЦсе. НУ, 1957

\йэ11епЬег§ Е. ТЬе КеН Агшу: А ЗгиНу оГ гЬе СгогугЬ оГ 5оу1е1:1шрепаИзт. ЬопНоп, 1940.

УаИг Р. А СЬИНЬооН т Рпзоп. НУ, 1973.

Газеты и журналы

Бюллетень оппозиции (Париж, Нью-Йорк) Исторические записки

Агитатор

Большевик

Вестник Коммунистической Академии Вестник МИД СССР Вестник статистики Вечерняя Москва Военно-исторический журнал Вопросы истории Вопросы истории КПСС Горизонт

Грани (Франкфурт)

За индустриализацию

Звезда

Знамя

Знание-сила

Известия

Известия ЦК КПСС

Историк-марксист

История СССР Книжное обозрение Коммунист

Коммунистическая революция Коммунистический Интернационал Комсомольская правда Континент (Париж)

Литературная Россия Литературная газета Литературный критик Молодая гвардия Московская правда Московские новости Народная правда (Париж)

Новое русское слово (Нью-Йорк) Новости жизни

Статьи на русском языке

Абрамов В.А. Коллективизация сельского хозяйства в РСФСР //Данилов В.П. (ред.) Очерки истории коллективизации в союзных республиках. М., 1963.

Абрамов В.А. О работе комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам сплошной коллективизации // «Вопросы истории КПСС», 1964, № 1.

Абрамович Р. Меньшевистский процесс 1931 г. // «Социалистический вестник», 1961, № 2-3.

Аджубей А. Те десять лет // «Знамя», 1988, № 7.

Аронсон Г. Сталинский процесс против Мартова // «Социалистический вестник», 1939, № 7-8.

Арсенидзе Р. Из воспоминаний о Сталине // «Новый журнал», Нью-Йорк, 1963, № 72.

Байкалов А. Мои встречи с Осипом Джугашвили // «Возрождение», Париж, март-апрель 1950.

Барсов А.А. Сельское хозяйство и источники социалистического накопления в годы первой пятилетки (1928-1932) // «История СССР», 1968, № 3.

Бережков В. Приговор выносит время// «Неделя», 1989, №31. ■ Ю ^и!'^{; , й}

Березин А. Иван Краваль // «Вестник статистики», 1988, № 7

Берхин И.В. К истории конституции 1936 г. // «Сборник статей к 70-летию Е.Б. Генкиной. Строительство Советского государства».

Богданова О. и др. Сопротивление // «Огонек», 1989, № 23-

Богденко МЛ. К истории начального этапа сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР // «Вопросы истории», 1963, № 5-

Богденко МЛ. Колхозное строительство весной и летом 1930 г. // «Исторические записки», 1965, № 76.

Болотин А. Что мы знаем о Ляпидевском? // «Огонек», 1988, № 14.

В ГПУ (Из рассказов тов. Рейсса) // «Бюллетень оппозиции», 1937, № 60-61.

«В Наркоминделе, 1922-1939- Интервью с Е.А. Гнединым» // «Память. Исторический сборник», 1982, № 5-

Вакар Н. Сталин по воспоминаниям Н.Н Жордания // «Последние новости», Париж, 16 декабря 1936 г.

Валентинов Н. Из прошлого // «Социалистический вестник», 1961, № 4. •< ы'у.хи¹' •

Валентинов Н. От нэпа к сталинской коллективизации // «Новый журнал», Нью-Йорк, 1963, №72.

Валентинов Н. Суть большевизма в изображении Ю. Пятакова // «Новый журнал», ’ы «а Нью-Йорк, 1958, № 52. «4

Верещак С. Сталин в тюрьме // «Дни», Париж, 22 января 1928 г.

Верховых М.В. Сколько делегатов голосовало против Сталина? // «Известия ЦК КПСС»,

1989, № 7.

Советское государство и право СССР. Внутренние противоречия (Нью-Йорк)

Труд

Новый мир

Огонек

Октябрь

Партийное строительство Плановое хозяйство Под знаменем марксизма Правда

Пролетарская революция

Родина

Советская культура ^: >л< Советская Россия

Юность

Винокуров П. Некоторые методы вражеской работы в печати и наши задачи //«Большевик», 1937, № 1б.

Воинов Р. Маскировка шпиона // «Молодая гвардия», 1937, № 8.

Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет Сталина // «Октябрь», 1988, № 12.

Вылцан М.А., Ивницкий Н.А., Поляков Ю.А. Некоторые проблемы истории коллективизации в СССР // «Вопросы истории», 1965,, № 3.

Газарян С. О Берии и суде над бериевцами в Грузии // «СССР. Внутренние противоречия», 1982, № 6.

Генри Е. Открытое письмо писателю И. Эренбургу // «Грани», 1967, № 63-

ГЪфтер М. Сталин умер вчера //Иного не дано. М., 1988.

Глинка Г. Дневник Горького // «Социалистический вестник», 1954, № 1 (667).

Гнедин Е. Себя не потерять // «Новый мир», 1988, № 7

ГЪловков А. Не отрекаясь от себя. Из истории современности // «Огонек», 1988, № 7.

Гринько Г.Ф. План великих работ // «Плановое хозяйство», 1929, № 2.

Гуковский А.И. Как я стал историком // «История СССР», 1965, № 6.

Дан Л. Бухарин о Сталине // «Новый журнал», Нью-Йорк, 1964, № 75.

Данилов В.П. Социально-экономические отношения в советской деревне накануне коллективизации // «Исторические записки», 1956, № 55.

Данилов В.П. Феномен первых пятилеток // «Горизонт», 1988, № 5.

Данилов В.П. Не сметь командовать // «Знание-сила», 1989, № 3-

«Дело о так называемой “Антисоветской троцкистской военной организации” в Красной Армии» // «Известия ЦК КПСС», 1989, № 4.

Денисов А. Народный комиссариат по делам национальностей// В: Большая Советская Энциклопедия. М., 1939- Т. 41.

Денике Ю. Литвинов и сталинская внешняя политика // «Социалистический вестник», 1952, № 5 (653).

Донской В., Иконников С. развитие ленинских идей о партийно-государственном контроле // «Коммунист», 1962, № 18.

Дунаевский В.А. Большевики и германские левые на международной арене // «Европа в новое и новейшее время. Сборник статей памяти академика Н.М. Лукина». М., 1966.

Емельянов В. О времени, о товарищах, о себе // «Новый мир», 1967, № 2.

Жвания ГК. В.И. Ленин и партийная организация Грузии в период борьбы за советскую власть // «Заря Востока», 21 апреля 1961 г.

Жигулин А. Черные камни // «Знамя», июль-август 1988.

Жогин Н.В. Об извращениях Вышинского в теории и практике советского права // «Советское государство и право», 1965, № 3-

Зеленин И.Е. Политотделы МТС (1933-1934гг.) //«Историческиезаписки», 1965, № 76.

Зеленин И.Е. Колхозы и сельское хозяйство СССР в 1933-1935 гг. // «История СССР», сентябрь-октябрь 19б4.

Ивницкий Н.А. О начальном этапе сплошной коллективизации (осень 1929 - весна 1930 гг.) //«Вопросы истории КПСС», 1962, №4.

Каминский В., Верещагин И. Детство и юность вождя. // «Молодая гвардия», 1939, № 12.

«К падению Постышева. Из стенограммы Пленума ЦК ВКП(б)». // «Память.

Исторический сборник», Париж, 1980, № 3.

Ковалев Ф.Н. Страницы истории. Документы полпредстава СССР в Праге, относящиеся к делу Тухачевского // «Вестник Министерства иностранных дел СССР», 1989, № 8 (42).

Козаков М. Рисунки на песке. Фрагменты из книги // «Огонек», 1988, № 8.

Кольцман Е. Вредительство в науке // «Большевик», 1931, № 2.

Костиков В. Иллюзион счастья // «Огонек», 1990, № 1.

Куманев Г. Но истина дороже // «Огонек», 1989, № 33-

Лебедев Г. Мелкая спекуляция на большой теме // «Литературный критик», 1937 (май).

Лордкипанидзе В. Убийство Кирова. Некоторые подробности // «Аргументы и факты», 1989, №6. и-и. «-и-- .-ч-г.» 1

%

Маслов Н. Краткий курс истории ВКП(б) - энциклопедия культа личности Сталина // «Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма». М., 1989.

Медведев РА О Сталине и сталинизме // «История СССР», 1989, № 4-

Микоян А.И. В первый раз без Ленина // «Огонек», 1987, № 50.

Минц И. Подготовка Великой пролетарской революции. К выходу в свет первого тома «Истории тражданской войны в СССР» // «Большевик», 1935, № 12.

Миронов Н.В. Восстановление и развитие ленинских принципов социалистической законности (1953-1963 гг.) //«Вопросы истории КПСС», 1964, № 2.

Митин М. Некоторые итоги и задачи работы на философском фронте // «Под знаменем марксизма», 1936, № 1.

Молотов В.М. О колхозном движении // «Большевик», 1929, № 22.

Молотов В.М. Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов // «Большевик», 1937, № 8.

«Накануне войны (документы 1935-1940 гг.) // «Известия ЦК КПСС», 1990, № 1.

Николаевский Б.И. Диктатор Советского Союза.//«Социалистический вестник», 1933, № 19-

Николаевский Б.И. Сталин и убийство Кирова // «Социалистический вестник», декабрь 1956.

Никулин Л. Последние дни маршала // «Огонек», 1963, № 13.

«О Крупской» // «Коммунист», 1989, № 5.

«О партийности лиц, проходивших по делу так называемого «антисоветского правотроцкистского блока» // «Известия ЦК КПСС», 1989, № 5.

Панова В. Главы из воспоминаний Веры Пановой // «СССР. Внутренние противоречия»,

1982, № 3.

Пентковская В.В. Роль В.И. Ленина в образовании СССР // «Вопросы истории», 1956, № 3.

Пестковский С. Воспоминания о работе в Наркомнаце (1917-1919) // В: Пролетарская революция», 1930, № 6.

Плоткин Л. Троцкистская агентура в литературе // «Звезда», 1937, № 7.

Поздняков В. Как Ежов принимал НКВД // «Народная правда», 1949, № 5.

Попов В., Оплоков В. Бериевщина // «Труд», 26 августа 1989 г.

Попов К Партия и роль вождя // «Партийное строительство», 1930, № 3.

Радек К. Лев Троцкий - организатор победы // «Правда», 14 марта 1923 г.

Ржевская Е. В тот день, поздней осенью // «Знамя», 1986, № 12.

Ромашев Б. Родной дом // «Знамя», 1938, № 3.

Рубенов Р. Формы маскировки троцкистских и иных двурушников // «Партийное строительство», 1937, № 15.

Семенов Ю.И. Теоретическая разработка В.И. Лениным национального вопроса // «Народы Азии и Африки», 1966, № 4.

Сергеев Ф. «Дело» Тухачевского // «Неделя», 1989, № 7.

Серебрякова Г. Смерч // «Новое русское слово», 8-30 декабря 1967 г.

Слуцкий А. Большевики о германской с.-д. в период ее предвоенного кризиса // «Пролетарская революция», 1930, № 6.

Сойфер В. ГЪрький плод // «Огонек», 1988, № 1.

Соколов Б. Последние разговоры с Бабелем // «Континент», 1980, № 23-

Соколов О. Об исторических взглядах М.Н. Покровского // «Коммунист», 1962, № 4.

Ставский В. За большевистскую бдительность в литературе // «Новый мир», 1937, № 6.

Сталин И В. Краткая биография // Малая Советская Энциклопедия. М., 1940. Т. 10.

Тельпуховский Б.С. О деятельности КПСС по укреплению обороны СССР в годы

социалистической реконструкции народного хозяйства (1929-1937 гг.) // «Вопросы истории КП СС», 1976, № 8. *

Тйхонов В. Социализм и кооперация // «Дон», 1989, № 2.

Тольц М. Репрессированная перепись // «Родина», 1989, №11.

Топлянский В.О. Ночь перед рождеством в 1927 году // «Огонек», 1989, № 14.

Троцкий Л. Искусство и революция // «Бюллетень оппозиции», 1939, № 77-78.

Трукан Г. Авель Енукидзе // «Агитатор», 1989, № 12.

Хрущев Н.С. О культе личности и его последствиях // «Известия ЦК КПСС», 1989, № 3. Хрущев Н.С. Воспоминания // «Огонек», 1989, № 28.

Черемных П. Меньшевистский идеализм в работах БСЭ // «Большевик», 1931, № 17. Чурбанов В. Что происходит с нашей культурой // «Огонек», 1988, № 37 Шириня К.К. Из истории подготовки VII конгресса Коммунистического Интернационала // «Вопросы истории КПСС», 1975, № 8.

«Это нужно не мертвым - живым» (интервью с Е. Белтовым) // «Книжное обозрение», 1988, № 25.

Юдин П. Социализм и право // «Большевик», 1937, № 76.

Якир П.И. Будь настоящим, сын! // «Командарм Якир. Воспоминания друзей». М., 1963-Якубовская С.И. Советская историография об образовании СССР // «Вопросы истории», 1962, № 12.

Статьи на иностранных языках

АЬгатоу N. ТЬе №гу Уегзюп о! сЬе ТикЬасЬеузку АГГак: Пес1аззШеВ Ооситепсз Вот СЬе И5.5.К. Роге1§п Роксу АгсЫуаз // «Неу/Ткпез», 1989, № 13.

АЬгапзку С1т. Катепеу Базе Еззау // «Т1те Неу/ БеГс КеУ1е^у», 1962, № 15-

АЬгапзку СЬ. ТЬе Впо-ВМгЬап Рго)есс,1927-1959 // «ТЬе)егуз т 5оу(ес Кизз1а Зтсе 1917», БопВоп, 1970.

А§игзку М. ТЬе ВксЬ о! Вуе1огизз1а // «ТЬеТтгез БЬегагу 5ирр1ешетз», З0.[ипе 1972.

Агоп РН. М.№ Рокгоузку апс1 сЬе 1трасС оГ сЬе Ркзс Есуе-Уеаг Р1ап. // СигВзз .рЗЬ. (еВ.) Еззауз т Кизз1ап апс1 5оу(ес Шзсогу т Нопог оГ Оего1с1 Тапциагу КоЫпзоп.

Агопзоп С. У7аз ЗсаИп а Тзапзс А§епс? // «ТЬе ИесуБеаВег», 20 Аи^изс 1956, р. 23-24.

АзсЬег А., Бе\уу О. НаИопа1 Во1зЬеу15т т ''Х’итаг Оегтапу // «5ооа1 КезеагсЬ» (Мйпсег 1956).

Вгие§е1 ТУС Иг. ВепеЗ оп сЬе ЗоУ1ес ОГГег оГНе1р т 1938 // «Базе СепСга1 Еигоре», 1977, № 1.

ВгитЬегд А. ТЬе СЬозс т Ро1апВ // «ТЬе №гуУогкКеУ1есуоГВоокз», 2.1ипе 1983.

Сатегоп А. РагапоМ СопВкюпз апВ Рагапо1а // Апек 5. (есБ) Атепсап НапВЬоок оГ РзусЫасгу. №У, 1959.

С1агк К. Бкс1е Меп апВ В1§ ПееВз: Бкегасиге КезропВ Со сЬе Епзс Р1уе-Уеаг Р1ап //

ЕкграСпск ЗЬ. (еВ.). Си1сига1 Кеуо1ипоп щ Кизз1а, 1928-1931-

С1агк К. Шорр1ап АпСЬгоро1о§у аз а Сопсехс Гог ЗсаНшзс Бкегасиге // Тискег К.С. ЗсаИшзгш Еззауз т Н15Сопса11псегргесасюп.

ОаШп А. ТЬе ВаЫс Зсасез ВеСу/ееп N321 Сеегтапу апВ ЗоУ1ес Кизз1а //УагВуз УЗ., М1зшппаз ₁ Я.Б ТЬе ВаШс Зсасез т Реасе апВУУаг, 1917-1945.

ЦаШп И.). ТЬе Р1асакоу - КаВек Тпа1 // БаШп О). Егот Риг§е со Соех1зсепсе: Еззауз оп ЗсаИп’з апВ КЬшзЬсЬоу’з Киззса. СЫсадо, 1964.

БгаресТТЬе 5Сгап§е Сазе оГ сЬе Соплпсегп // «Зигуеу», 1972, № 3, р. 91-137

021егуапогузк1 М.К. ЗсаИп апВ сЬе РоНзЬ Соттишзсз // «ЗоУ1ес Зигуеу»,)апиагу-МагсЬ 1961.

Ех-1пз1Вег. ТЬе РагСуТЬас УашзЬеВ //«ЗоУ1еС Зигуеу», 19б1,№ 33-

Ех-1пз1Вег. Мозсоу^-ВегИп 1933 // «ЗоУ1ес Зигуеу», 1962, №44-45.

ЕезЬЬасЬ М. ТЬе ЗоУ1ес Ипюп: Рори1апоп ТгепВз апВ ОПештаз // «Рори1асюп ВиИеВп»,

1982, № 3-

ЕкграСпск ЗЬ. Сикиге апВ РоИВсз Б1пВег ЗсаИп: А Кеаррга1за1 // «ТЬе 51аУ1С КеУ1егу», 1976, № 2.

Рге1Вт О. МапВеГзЬсат’з ОВе со ЗсаИп: Изсогу апВ МусЬ // «ТЬе Кизз1ап КеУ1есу»,

ОссоЬег 1982.

Огозз В.Б. ТЬе Оегтап Соттитзс’ ЫпкеВ-Егопс апВ Рори1аг-Ргопс Уепсигез //ПгасЬкоуюЬ М.М., БагксЬ В. ТЬе Соттсегп: Шзсопса! Щ^ЬН^Ьсз.

На5зе1}. ТЬе 1тр1етепсаиоп оГ Пае Киззгап ТаЫе оГ Капкз Оипп§ Пае Е1§ЬсеепсЬ Се п сигу // «ТЬе Бкшс Кеу1еул>, 1970, № 2.

НагагйЗ.И. Ноизес1еагип§ т 5оу1ес Ьа^ // «Апаепсап (2иагсег1у оп сЬе 5оу1еС 11топ», 1938, № 1.

Наган! ТИ. Пае Зстес Зсасе апс! Пае Кеуо1ииоп Ьа^у // «5оу1ес Ье§а1 РЬИозорЬу».

НипСег Н. Т1ае ОуегапаЬЫоиз ЕЬзС 5оу1ес РЬе-Уеаг Р1ап // «51ау1с Кеу1е^у», 1973, № 2.

.[огаузку О. ЗсаЬтзс МепСаИсу апВ Щ§Ьег Ьеагпиа^ // «ТЬе 51ау1с Кеу1еул>, 1983, № 4.

КаСг В.С. Риг§ез апс1 РгоПиссюп: 5оу1ес Есопопа1с СгоуяЬ, 1/528-1949 // «ТЬе Зоигпа1 о! Есопопнс Шзсогу», 1975, № 3.

КаСг ТЕ ТЬои§Ьсз оп СЬе Сгат РгоЫепа // «5оу1ес ЗсисРез», 1967, № 4.

Кепгаап С.Е Кеу1е^у о! ЕОчуагО ЕШз ЗгшсЬ. ТЬе Уоша§ 5са1па // «ТЬе Апаепсап Изсопса1 Кеу1е^у», ОссоЬег 1968, р. 230-232.

К1е1пао1а А.М. ТЬе Нису со Бепоипсе т Мизсоуке Кизз1а // «ТЬе ЗЬтс Кеу1е^у», 1972, № 4.

Когеу Ж. ТЬе Опдназ апс1 Веуе1ортепс о! 5оу1еС АпЬ-ЗегшЬзт: Ап Апа1уз15 // «ТЬе 51аук: КеУ1еуу», 1972, № 1.

ЬарИиз ОЖ. ЕПисаСюпа1 5сгаСе§1ез апс1 Си1сига1 Кеуо1исюп // ЕпграСпск 5Ь. Си1сига1 Кеуо1исюп т Кизз1а, 1928-1931.

Ьа21сЬ В. ЗсаИп’з Маззасге о1 сЬе Еоге1§п Соштип1зс ЬеаОегз // ОгасЬкуЬсЬ М.М., ЬагЬсЬ В. (ей) ТЬе СоттСегп: Н1зсопса1 Н1§Ы(§Ьсз.

Ье^ут М.ТЬеВ1зарреагапсе оГР1апшп§т сЬе Р1ап //«ТЬе Зктс КеУ1ечу», 1973, № 2.

Ье^ут М. ЖЬо чуаз сЬе Ки1ак? // «5оУ1ес ЗсисИез», 1966, № 2.

Ьип§Ы Н. ЗсаЬп Еасе Со Еасе // «ТЬе ОЬзегуег ЖеекепО Кеу1еу'.>, 1959, № 58, р. 1, 25. 'ПсЬ¹⁸

МакзиОоу М. (РзеиО.) Ьоззез ЗиЬегеЬ Ьу сЬе Рори1аЬоп о1 СЬе Ы55К, 1918-1958 //

МеОуеОеу К.А. ТЬе ЗагшгОаС Ке§1зсег 2.

МсСогпнс, О’Наге А. Кизз1а’5 ТгепО - То МанаЗсгеес? // «ТЬе Не^уУогкТ1паезМа§а2иае», 13 ЕеЬгиагу 1934.

МсИеа1 К.Н. ТЬе Оеазюпз оГ СЬе СРЗЫ апс1 СЬе Огеас Риг§е // «Зоу1ес5сисИез», 1971, № 2.

МсИеа1 К.Н. ТгоСзку’з 1псегргеСаЬоп о! ЗсаЬп // «СапасИап 51ауотс Рарегз», 1961, № 5-

МеОуеОеу К.А. Иеу/ Ра§ез (тот СЬе РоИиса1 Вю§гарЬу о!ЗсаНп //ТЬскег К.С. 5са11п1зт: Еззауз т ШзСопса11пСегргеСаСюп.

МсеВгупзМ В. ТЬе КоаП со Мозсоу/ // Тугтапс1 Ь. (ес1.). Кикига Еззауз.

МШег ТА. Мазз Со11есЬУ12аСюп апс1 сЬе СопспЬиЬоп о!5оУ1ес А§пси1сиге со сЬе РЬзС Е1уе-Уеаг Р1ап; А Кеу1е^у АгС1с1е // «51ау1с Кеу1е^у», 1974, № 4-

01паз Е4. ТЬе Ро1Ыса1 Ызез апс1 ТЬетез о! Ео1к1оге 1П СЬе ЗоУ1ес Ытоп // «/оигпа1 о! сЬе Ео1к1оге МзСкиСе», 1975, № 2-3.

Отаз ЕТ Ео1к1оге апс1 РоНС1сз 1п СЬе 5оу1ес Ытоп // «ТЬе 51аУ1с Кеу1е^у->, 1973, № 1.

Ш§Ьу Т.Н. ТЬе СР511 ЕНСе: ТЬгпоуег апс1 Ке]иуепас1оп Ьопа Ьешп со КЬгизЬсЬеу // «ТЬе АизСгаЬап_[оита1 оГРоИс1сз апс1 Изсогу», 1970, № 1.

КозепГеИс N.Е. ТЬе Соп515Сопит оГ сЬе Соттитзс СЬигсЬ // «Кизз1ап Шзсогу», 1982, рагсз 2-3.

КекТаепЬасЬ В. Мозсоуу 1921. Меест§з 1П СЬе КгетЬп // «Зигуеу», 1964, № 53, р. 16-22.

ЗапГогВ N. ТЬе Вупапа1С5 оПОепсШсасюп // «РзусЬо1о§1са1 Кеу1е^у», 1955, № 2, р. 108-118.

5Ьаг1ес К. ЗсаИшзт апс15оу1еС Ье§а1 СЫсиге // Тискег К.С. (ес1.). ЗсаЬшзгп. И.У., 1977. 'Т

ЗЬагкс К. РазЬикашз апс1 сЬеЖЬЬегтд А^уауоПа^У1п СЬе 1155К // Екграспс 5Ь. Си1сига1 КеУо1ис1оп т Кизз1а, 1928-1931. В1оот1п§Соп-Еопс1оп, 1978.

5Ьаг1еС К., ВеЬпе Р. 1п ЗеагсЬ оГУузЫпзку: ТЬе РагаВох о! Ьа^у апО Теггог // «1псегпаС10па1 /оигпа1о1 сЬе 5ос1о1о§у о! Ьат, 1984, № 12.

51иззег К.М. ТЬе Ко1е о! СЬе Еоге1§п М1шзсгу // ЬеВегег 1.3. (еО.). Кизз1ап Еоге1§п РоНсу Еззауз на Н15Сог1са1 РегзресЬуе. Ие^у Науеп, 1962.

ЗпаоИпзку Ь ОппеуеСзкИ апО 5оу1ес МВизспаНгаЬоп. // «Зигуеу», Арп11968.

Зо1ошоп РН. 5оу1ес Сптиао1о§у: 1сз Оегп1зе апВ КеЫгсЬ, 1928-1963 // «5оу1ес Ытоп»,

1974, № 2.

Зопса^ХР Тке ЗоусеСЖаг Зсаге оГ 1926-1927 // «Тке Кизз1ап Кеу1есу»,)апиагу 1975-

Зсагг 5.Е Хйзюпагу Тоулг Р1апшп§ Пипп§ ске Си1сига1 КетоШкоп // РКграспск Зк. Си1сига1 Кеуо1исюп 1П Кизз1а, 1928-1931. ВЬотт^юп-Ьопбоп, 1978.

Зипу К.С. А)оигпеутап Гог ске Кеуо1иВоп: ЗсаИп т Ске БаЬоиг МоуетепС т Ваки, _[ипе 1907-Мау 1908 // «5о\леС 5сиВ1ез»,)апиагу 1972, р. 373-394,

ТаЬогзку Е. Ргез1Вепс ЕВуагВ Вепез апс1 ске Спзез оГ 1938 апВ 1948 // «Баз! Сепсга1 Еигоре», 1978, № 5, рагс 2.

Ткигзсоп КЖ. Ееаг апс1 ВекеГ т Ске НЗ.З.К.’з «Огеас Теггог»: Кезропзе со Аггезс,

1935-1939//«Тке 51аУ1с Кеу1есу», 1986, № 2. ‘ .Т

Тискег К.С. Ооез В1§ Вгоскег КеаПу Ехсзс? //Ногуе I. (ес1.). 1984 Кеу1зкеВ. N.7., 1983.

Ткскег К.С. ТкеТкеогу оГ Скапзтакс БеаВегзЫр // «ОаеВа1из», 1968, р. 731-756.

ТусеП М. К. Ехрозт§ а Боситегиагу Ноах // Рарег ргезепСеВ ас ске ИегуУогк теекп§ оГ ске Атепсап Аззокакоп Гог ске Атепсап Аззокасюп Гог ске АВуапсетепС оГ5с1епсе,

29 ОесетЬег 1956.

ГЛВпскз Ту Тке 1шрасс оГ ске Огеас Риг§ез оп ске Реор1е’з Сотгшззапас оГРоге1§п АГГакз // «Тке 5ки4с Кеу1есу», 1977, № 2.

11п§ег А.П ЗсаКп’з Кепегуа1 оГ ске БеаВтк Зсгасит: А Иосе оп ске Огеас Риг§е, // «ЗоУ1ес Зсискез», 1969, № 3-

Уаззагс С., Уаззагс А. Тке Мозсогу Оп§т оГ Ске Ргепск «Рори1аг Ргопс» // ПгасккоуКск М.М. (еВ.). Тке Соттсет.- ИзСопса1 Ш§кН§кС5. ЗСапГогВ, 1966.

ЖкеассгоГс 5.С. Иегу ОетодгарЫс ЕУсВепсе оп Ехсезз Со11есВУ12асюп Беаск // «51аУ1С Кеу1егу», 1985, № 3.

**’умгтнп\ ы к

Неопубликованные материалы

Соскз РМ. РоИСксз оГРагсу СопсгоГ НагуагВ ПшуегзКу, 1968, РкБ. В15зегсасюп.

ОаУ1ез КЖ Тке 5оу1еС Есопогшс Спз1з оГ 1931-1933.НшуегзКу оГ В1гтт§кат, 5оу1еС ШВизспаИгакоп Рго)есс Зепез. № 4.

Дунаевский В.А. Письмо И.В. Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» (октябрь 1931 г) и его последствия для советской исторической науки и судеб историков. М., 1989.

Ргиткт V. Тке ОЛкуакоп оГ МуСко1о§1са1 КеаКу: «ОоиЫе ТЫпк» т Ске 5оу1ес Мазз 5оп§ оГ ске Ткккез. ОЬегкп Со11е§е, 1980, ЦприкИзкеВ М3.

Кгаиз М. Тке 5оу1ес 11топ, СгескозЬуаЫа, апВ ске ЗесопВ Жог1В Жаг: Тке РоипВасюпз оГ а Соттишзс Ки1е. РгтсеСоп ШиУегзКу, 1985, РкЛ. В1з5егсасюп.

Орлов А. Тайны сталинской власти. Нооуег 1пзксисюп АгсЫуез, РипВ N. 227, Вох 3, ШрикИзкеВ М3.

Росляков М.В. Как это было (К убийству С.М. Кирова). Ленинград, Музей Кирова.

Штепа К.Ф. Волна массовых арестов в Советском Союзе (по личным воспоминаниям). Из собрания Б.И Николаевского (№ 203). Гуверовский институт, Станфорд, Калифорния.

Тихомиров А. (ред.). На службе у Сталина (исповедь чекиста). Библиотека Колумбийского университета (США).

Такер Р.

Т 15

Сталин. История и личность: Путь к власти. 1879— 1929; У власти. 1928—1941. /Пер. с англ. — М.: Издательство «Весь Мир», 2006. — 864 с.; илл.

15ВИ 5-7777-0352-6

Настоящее издание объединяет две наиболее известные книги профессора Принстонского университета Роберта Такера: «Сталин. Путь к власти. 1979-1929» и «Сталин у власти. 1928-1941». Складывание режима неограниченной власти рассматривается на широком фоне событий истории советского общества, с учетом особенностей развития политической культуры России, подарившей миру «царя-болыпевика» с его Большим террором, «революцией сверху» и пагубными решениями, приведшими к заключению пакта с Гйтлером и трагедии 22 июня 1941 года.

** УДК 94(47)

ББК633(2)714

Роберт Такер

Сталин. История и личность

Редактор.- Т.Л. Комарова Художник: А. А. Аренгшпейн у

Корректоры: И.В. Леонтьева, Е.Ю. Агарева Верстка: С. А. Голодно

Подписано в печать 08.08.06.

Печать офсетная. Бумага офсетная. Формат УОхЮО'Дь-Пграж 2000 экз. Уел печ. л. 69,66 + 1,29 уел. п. л. вкл. илл.

ООО Издательство «Весь Мир»

101000, Россия, Москва, Колпачный пер., 9а Тел.: (495) 623-68-39,623-85-68; факс: (495) 625-4269 Е-таН: огйег5@уе5т1гЬоокз,ш; 1Шр: //■тта'.УезтпЬоокз.ги

Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных диапозитивов в ППП Типография "Наука" 121099, Москва, Шубинский пер., 6 Заказ № 4050КВИ 5-7777-0352-6

notes

1

Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879-1929 История и личность. М„ Прогресс, 1990; Стоят у власти.

История и личностьЛ928-1941.М., Издательство «Весь Мир», 1997.

2

.... Г)'"О ^г

и. ; лыт/1

3

})1 Г;*‘ Ч*>гмГ*' X

4

5

6

- '>че

7

П г •

8

Реалистическая политика (нем.). — Здесь и далее отмеченные звездочками примечания сделаны переводчиком. ■•‘I

9

Без страха и упрека (фр-). Н‘

10

I фут — 30,5 см. |.!:ОцЦ!

11

” 1 дюйм — 2,5 см.

12

Карен Хорни (1885-1952) — немецко-американский психолог и психопатолог, представитель неофрейдизма. См. о ней и ее теории выше: с. 11, 15.

13

14

15

16

17

18