Сталин. Охота на «Медведя»

После столь унизительного поражения в штабе Квантунской армии воцарилось уныние. Не лучше обстановка была в японской разведке и контрразведке. Информация, полученная от Люшкова, мало чем помогла японским генералам, по ряду позиций она оказалась недостоверной. Под градом вопросов начальника отдела 2-го управления Кантунской армии – полковника военной разведки Такеока и полковника Сасо – одного из руководителей контрразведки, бывший советский генерал крутился, как уж на раскаленной сковородке. Чтобы спасти свою шкуру, Люшков решился использовать последний козырь, достал из кармана френча сложенный вчетверо лист бумаги и развернул на столе. Загадочная схема, изображенная на нем, вызвала у японцев недоумение. Они переглянулись, и Такеока спросил:

– Что это, господин Люшков?

Тот выдержал долгую паузу и с многозначительным видом заявил:

– План ликвидации главаря большевиков Сталина!

– Что?! – в один голос воскликнули Такеока с Сасо, посмотрели на Люшкова как на сумасшедшего и обрушились с упреками: – Это же чистейшая авантюра! Вы на что нас толкаете?

Но он не растерялся и продолжал настаивать на своем:

– Господа, этот план ликвидации Сталина имеет все шансы на успех! Я ручаюсь за это! Мы одним махом сможем смыть не только горечь поражения под озером Хасан, но и изменить ход истории! Я продумал все в деталях и готов взяться за его исполнение. Мне нужны надежные исполнители и деньги, немалые деньги. В сравнении с ценой успеха в операции, это просто жалкие гроши.

После таких заявлений Люшкова и изучения его плана скепсиса на лицах Такеока и Сасо поубавилось. Они согласились выслушать его, и он приступил к изложению своего замысла. Дерзкий и оригинальный по исполнению, он мог привести к успеху – ликвидации Сталина.

Глава 4

Облава японской жандармерии и белогвардейской контрразведки в закусочной Силантьева стала началом масштабной охоты на советских агентов и коммунистическое подполье в Маньчжурии. Масла в огонь тайной войны подлили неудачи, постигшие Квантунскую армию в боях с пограничниками и частями 39-го стрелкового корпуса у озера Хасан. За 11 дней боев японцы понесли ощутимые потери в живой силе и технике, но так и не сумели закрепиться на советской территории и вынуждены были отступить. После неудач на фронте контрразведка осатанела и хватала всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение.

В сложившихся условиях Дервиш вынужден был заморозить работу резидентуры, а выполнение задания Центра – установить, захватить и переправить Люшкова в СССР – отложить. В Москве с этим не хотели считаться и требовали от резидента действий. Последние радиограммы носили все более ультимативный характер. Угрозы Центра были не пустым звуком, о чем Дервишу говорило то, что их подписывал уже не Шпигельглас, а новый руководитель разведки Владимир Деканозов.

Рискуя собой и агентами – Саем и Ли, Дервиш вынужден был вызвать их на явку. То, что они сообщили, подтвердило его наихудшие опасения: японская спецслужба затевала какую-то крупную операцию. Была ли она направлена против советских резидентур, действовавших в Маньчжурии, или имела другую цель, оставалось только гадать. На операцию был наложен гриф особой важности, о ее замысле знал узко ограниченным круг лиц: глава японской военной миссии в Маньчжурии генерал Сигенори Янагита, руководитель советского направления в разведке полковник Сабуро Такеока и начальник контрразведки полковником Хидэки Сасо. Имел ли к ней отношение Люшков, ни Сай, ни Ли такими данными не располагали. Окончательно все запутал эмиссар из Токио Хироси Угаки.

24 сентября он прибыл в Харбин. Звание – майор и специализация – проведение специальных операций – это было все, что Саю удалось узнать о нем. Дервиш надеялся, что другой агент – Леон – сможет пролить свет на загадочный визит Угаки и с нетерпением ждал явки с ним. Ее время истекло, когда на лестнице запасного выхода раздались легкие шаги. Он вытащил из-за пояса пистолет, передернул затвор и прислушался. Его обостренный опасностью слух уловил лязг металла и после короткой паузы раздался условный стук. Дервиш с облегчением вздохнул, спрятал пистолет и открыл засов на двери. В прихожую вошел Леон. В гражданском платье при слабом освещении агент выглядел как юноша. Тепло поздоровавшись, Дервиш принял у него плащ, повесил на вешалку и, проводив в столовую, предложил чай с пампушками.

– Спасибо, Саныч, у меня мало времени, – отказался Леон.

– Пять минут ничего не решат, а по такой погоде чай со смородиной – лучшее средство от простуды.

– Нет, нет, с той птицей, что прилетела из Токио, контрразведка нам шагу не дает ступить.

– Его звать Угаки, а звание майор? – уточнил Дервиш.

– Да, – подтвердил Леон.

– Что можешь сказать о нем?

– То, что важная птица, нет никаких сомнений. Такеока следует за ним как тень.

– С какой целью Угаки прибыл в Харбин?

– Не знаю, он общается только с Такеока.

– И о чем они говорят?

– В моем положении водителя мало что услышишь.

– О, так ты их возишь! – оживился Дервиш.

– Да, несколько раз.

– Так все-таки о чем-то они говорили?

– О жизни в Токио и в Харбине.