Сталин. От Фихте к Берия

«От принципиальной позиции пролетариата по отношению к определённой войне зависит также его позиция в вопросе „защите отечества“. Пролетариат не имеет отечества, пока он не завоевал политической власти и не вырвал средств производства из рук эксплуататоров. Выражение „защита отечества“ — это наиболее общеупотребительное, иногда просто обывательское выражение, означающее оправдание войны. В войнах, которые ведёт против империализма сам пролетариат или пролетарское государство, пролетариат должен защищать своё социалистическое отечество. В национально-революционных войнах пролетариат выступает в защиту страны от империализма. Но в империалистических войнах он должен энергичнейшим образом клеймить „защиту отечества“, как защиту эксплуатации и измену социализму»[967].

Тот же Шестой конгресс Коминтерна в резолюции «Положение в СССР и ВКП (б)» окончательно затвердил в коммунистической риторике абсолютный статус СССР как «единственного отечества пролетариата, руководимого коммунистической партией», «единственного отечества рабочих»[968].

Но в 1934 году ответственный сталинский интеллектуал Е. С. Варга продолжал отрицать перспективы «отечественной войны» ровно в тех же словах, в каких они отрицались ещё до «социалистического отечества», исходя, видимо, из того, что такое отечество в мире у пролетариата одно и представлено оно в СССР: «Надо полагать, что во многих странах борьба за власть будет происходить во время ближайшей империалистической войны (то есть между империалистическими державами и без участия СССР. — М. К.) — в теснейшем переплетении с войной — в форме превращения империалистической войны в войну гражданскую»[969].

Однако наблюдателей, независимых от партийной риторики и дисциплины, стремление сбалансировать «национализацию» большевистского режима уже не обманывало. Имея в виду сталинскую доктрину «социализма в одной стране», Н. А. Бердяев в 1938 году весьма проницательно соединил её с открытием большевиками для себя важности и проблемы суверенитета и всего, что его защищает и консолидирует, хорошо понял подчинение Коминтерна «социалистическому отечеству» СССР: «Национализация русского коммунизма, о которой все свидетельствуют, имеет своим источником тот факт, что коммунизм осуществляется лишь в одной стране, в России, и коммунистическое царство окружено буржуазными, капиталистическими государствами. Коммунистическая революция в одной стране неизбежно ведёт к национализму и националистической международной политике. (…) В советской России сейчас говорят о социалистическом отечестве и его хотят защищать, во имя его готовы жертвовать жизнью. Но социалистическое отечество есть всё та же Россия и в России, может быть впервые, возникает народный патриотизм…»[970]. А ранее Г. П. Федотов, явно отталкиваясь от упомянутого решения Коминтерна о подчинении его интернационализма интересам СССР, заключал и вменял: «Что же станет с отечеством? с великодержавными стремлениями наций? Эти стремления давно уже не останавливаются в границах — столь трудно определимых национального государства. Каждое государство-нация мечтает о гегемонии в более или менее широком круге наций — в конечном счёте, о мировой гегемонии. С другой стороны, государство уже перестало быть самодовлеющим — „автаркийным“ организмом»[971].

Ставшая фактом, «национализация» советской исторической политики и пропаганды в 1930-е гг. создала условия для возвращения образов Смуты 1612 и войны 1812 года как примеров общенационального сопротивления смертельному врагу, угрожающему уже не классовым интересам, а самим основам национального существования России как Отечества[972]. Однако современный исследователь О. В. Будницкий утверждает, что «ещё за 4 года до начала Великой Отечественной войны определение „отечественная“… к войне 1812 года в советской литературе не применялось… в статьях и книгах, появившихся в связи со 125-летним юбилеем войны 1812 года, она отечественной не называлась»[973].