Сталин. По ту сторону добра и зла

Но все это было, по большому счету, лирикой. Сталин прекрасно знал, что ни Советский Союз, ни тем более Франция и не подумают вступаться в общем-то уже за обреченную на заклание фюреру Чехословакию. И когда он предложил Лондону и Парижу собраться за «круглым столом» и договориться о коллективных действиях, французы не ответили ему вообще. Англичане же ответили отказом, объяснив, что созыв подобной конференции может спровоцировать Гитлера и расколоть пока еще мирную Европу.

Через своего посла в Праге Сталин сообщил Бенешу, что готов предпринять необходимые шаги для обеспечения безопасности его страны, но только при условии, если Франция тоже выступит с подобными предложениями.

Бенеш пошел еще дальше и настоял на том, чтобы в советско-чешский договор был внесен пункт, согласно которому Советский Союз мог прийти на помощь его стране только при выполнении подобных обязательств Францией. Судя по всему, чехословацкий президент очень опасался, что в случае чего его стране придется принимать участие в войне на стороне СССР без Франции.

Сталин догадывался, что главным предлогом начала войны против Чехословакии станет проблема судетских немцев, которые проживали в ее пределах и являлись ее гражданами. Они составляли пятую часть населения всей страны и, как и словаки, были крайне недовольны своим положением людей второго сорта. Солидная ставка делалась и на словацких националистов, которые тоже ратовали за улучшение своего статуса. С помощью Берлина судетские немцы обзавелись собственной профашистской партией, во главе которой стоял Конрад Гейнлейн.

Вскоре после аншлюса Австрии Гейнлейн прибыл на встречу с Гитлером в Берлин, где и получил указания предъявить Праге заведомо невыполнимые требования. В конце апреля он выступил в Карловых Варах со своей программой, заключавшей в себе, наряду с другими «пожеланиями», требование создания Судетской автономии. «Мы будем требовать все, — закончил он свою речь, — что они не в состоянии выполнить!» Тогда же Гитлер вызвал возглавлявшего Верховное командование вермахта Кейтеля и приказал ему готовить директиву о нападении на Чехословакию.

Одновременно фюрер усилил нажим на Лондон и Париж, и правительства двух стран буквально лезли из кожи вон, чтобы убедить Гитлера в том, что они делают все возможное, чтобы заставить Прагу принять выдвинутые Гейнлей-ном «справедливые требования». Однако Бенеш никаких требований удовлетворять не собирался, и гейнлейновцы принялись за кровавые провокации между немцами и чехословаками в Судетах.

5 сентября Бенеш принял лидеров судетских немцев, на чем так настаивали Англия и Франция, и согласился на все их требования. Тем не менее всего через несколько часов Гитлер объявил своим генералам, что нападение на Чехословакию начнется в полдень 27 сентября.

12 сентября Гитлер выступил на Нюрнбергском партийном съезде, где и произнес пламенную речь, полную угроз в адрес Бенеша и чехов. Судетские немцы восприняли выступление фюрера как призыв к действию и подняли восстание. Чехи мгновенно ввели военное положение, и восстание было быстро подавлено. В выступлении погибли всего несколько человек, и тем не менее немецкая печать на все голоса трубила о «терроре в Чехословакии».

В Берлин прибыл Чемберлен, однако все его попытки решить судетскую проблему мирным путем были отвергнуты Гитлером. «Но войны может и не быть, — заявил в конце разговора Гитлер, — если будет принят принцип самоопределения!» Чемберлен ухватился за брошенную ему ниточку и обещал сделать все возможное, чтобы добиться передачи Германии интересующих ее территорий. Если, конечно, фюрер обещает принять все меры для оздоровления положения.

Гитлер обещал, а буквально через четверть часа с довольным видом рассказывал Риббентропу, как ловко ему удалось загнать английского премьера в угол. «Если чехи откажутся, — довольный потирал он руки, — то никаких препятствий для вторжения в Чехословакию не будет, а если согласятся, тогда просто их черед придет позднее!»

Сталин внимательно следил за политическими играми и еще раз дал понять Гитлеру о намерении сблизиться с Германией. Что и озвучил министр иностранных дел Литвинов в Ленинграде. В своей пространной речи он обрушился на западные державы и обвинил их в том, что именно при их попустительстве Германии без единого выстрела удалось свести на нет Версальский договор. В Берлине все поняли как надо.

«Мы, — говорил Литвинов, — намеренно воздерживаемся от непрошеных советов чехословацкому правительству... Советское правительство, во всяком случае, не несет ответственности за дальнейшее развитие событий. СССР не ищет для себя никакой выгоды, также не желает он никому навязывать себя в качестве партнера или союзника, но готов согласиться на коллективное сотрудничество». Из этого заявления ясно, что никаких тайных переговоров Сталин с президентом Бенешем в то взрывоопасное время не вел.