Сталин. По ту сторону добра и зла

Также мало что понимавший в войне как и Сталин, Гитлер совершил роковую ошибку, которая была основана на его слепой уверенности в том, что русские не выстоят и он сумеет провести две масштабные военные операции одновременно. Впрочем, его уверенность основывалась не на пустом месте. С начала 1942 года советские войска терпели одно поражение за другим, и к 23 августа немцы появились в северных предместьях Сталинграда.

Сказать, что Сталин был разъярен, значит, не сказать ничего. И начальник штаба Василевский, и командующий фронтом, и находившийся при нем в качестве политического комиссара Хрущев услышали все, что Сталин думал о них. Когда они предложили начать эвакуацию населения и промышленности через реку, Сталин гневно сказал: «Я вообще отказываюсь обсуждать этот вопрос. Следует понять, что если начнется эвакуация промышленности и минирование заводов, это будет воспринято, как решение сдать Сталинград. По этой причине Государственный Комитет обороны запрещает любые приготовления к взрыву промышленных предприятий или их эвакуации».

Таким образом, по словам Джона Эриксона, Сталин вверг себя, Красную Армию и вообще всех русских «в одно из самых ужасных сражений в истории войны». Отдавая подобный приказ, Сталин, конечно же, не мог не вспомнить, как оборонял Царицын от белоказаков и сумел отстоять его. Точно так же, по его мнению, не жалея ни противника, ни себя, должны были драться его войска и теперь.

Да, героизм советских солдат и офицеров известен, и все они покрыли себя бессмертной славой в сражении на Волге. Но, как знать, что было бы, не отдели Гитлер 4-ю танковую армию от группы армий «Б» и не направь он ее на Кавказ. Ну а когда ее все же вернули, было уже поздно. Укрепившиеся советские войска стояли насмерть, и немцы так и не смогли в течение сентября и октября прорвать линию обороны.

«Его решения, — говорил о Гитлере начальник генерального штаба Галь-дер, — перестали иметь какое-либо отношение к принципам стратегии и операций... Они диктовались его необузданной натурой и следовали его моментальным импульсам, это была натура, не признававшая никаких ограничений для возможностей и которая превращала свое желание в отца своих потребностей».

* * *

Как это ни печально, но и сам Сталин вряд ли являл в этом отношении полную противоположность фюреру, во всяком случае, в первые восемнадцать месяцев войны, когда единолично принимал сомнительные решения и не верил своим военачальникам. И все же он сумел переломить себя и пошел на сближение с небольшой группой своих самых выдающихся военачальников. И в первую очередь с Жуковым. «Чувствуя свою слабость в организации операций, — писал Георгий Константинович в книге «Воспоминания и размышления», — а также под влиянием крупных неудач на юге в 1942 году Сталин предложил мне пост заместителя Верхового Главнокомандующего».

Хорошо помнивший свою совместную работу со Сталиным на посту начальника Генштаба, Жуков отказался, откровенно назвав причину. Но и здесь Сталин сумел подняться над собой. «Обстановка угрожает гибелью страны, — примирительно сказал он, — надо спасать Родину от врага любыми средствами, любыми жертвами. А что касается наших характеров — давайте подчиним их интересам Родины». Да что там говорить, видно, дела действительно были плохи. Никто и никогда не слышал от Сталина подобных речей. А тут: «Давайте подчиним...»

Жуков подчинил. «И надо отметить, — вспоминал он, — с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций. Под конец войны, точнее после битвы на Курской дуге, Сталин в целом неплохо разбирался в военных вопросах». Но в то же время он, никогда не видевший современных сражений, так никогда и не смог понять те нужды, какими жили полевые командиры. По той простой причине, что, по свидетельству Жукова, действия воинских единиц меньше, чем армия, оставались для него «темным лесом».

Со временем вождь изобрел весьма своеобразный способ работы, который не подвергал его репутацию Главкомверха никакой опасности. Он стал разрабатывать свои идеи на двух разных уровнях. Один, общий, выражался в наборе общих фраз. «Мы не должны позволить противнику прийти в себя, — говорил он в январе 1942 года на одном из заседаний Ставки. — Мы должны преследовать его на Западе». Второй уровень заключался в корректировке или каких-то уточнений определенного плана. Он делал замечания в виде резюме, в то время как весь план отрабатывался Генеральным штабом. Тем не менее его «одобрение» Сталиным придавало ему особый вес, как и самому Сталину.

Как это ни печально, но даже после Сталинграда, уже начинавший кое-что понимать в военном искусстве Сталин не прекратил отдавать невыполнимые приказы. Что, конечно же, стоило многих жертв. И объяснить подобное можно только русским менталитетом. Ну вошел бы Сталин в положение того или иного командующего фронтом и отменил свой невыполнимый приказ. Что тогда? А тогда его замучили бы этими самыми «положениями».