В Московской организации засели в свое время правые уклонисты. Правые во главе с Углановым и лидеры правой оппозиции — Бухарин, Рыков, Томский — пытались использовать столичную организацию в борьбе против генеральной линии партии, против ленинского Центрального Комитета партии.
Под руководством Центрального Комитета партии, под руководством товарища Сталина правые разбиты, разбиты в нашей партии и в московской организации.
Мы провели в Московской организации чистку, которая еще более укрепила боеспособность наших рядов. Но нам нельзя зазнаваться, нельзя ослаблять нашу большевистскую бдительность. Мы должны бороться с неправильным пониманием некоторых вопросов создания бесклассового общества. Кое-кто понимает этот вопрос так, что, дескать, можно радоваться — скоро классов не будет и не надо вести классовую борьбу.
Спрашивается, что это — искреннее, правильное утверждение или просто подхалимская или двурушническая декларация?
Вопрос поставлен, быть может, несколько резко, но ведь, по сути дела, он и может быть поставлен только так: или-или; или это было сознательное заявление коммуниста, одного из руководителей московской партийной организации, или заявление неискреннее, т. е. двурушническое.
На XXII съезде КПСС Н. Хрущев и некоторые другие руководящие деятели партии и государства пытались представить дело так, что они-де ничего не знали и ничего не могли сделать для исправления и пресечения допускаемых по вине Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова ошибок и перегибов в борьбе с врагами народа.
Я утверждаю, что это — прием, рассчитанный на простаков. Члены ЦК ВКП(б), в том числе Хрущев и Микоян, не могли не знать о каждом факте партийного и судебного преследования людей, занимавших тот или иной крупный партийный или государственный пост. Они могли не знать и наверняка не знали все материалы и дела людей, привлеченных к ответственности по политическим мотивам, в масштабе всего Советского Союза. Глупо было бы представлять дело таким образом, что несколько десятков человек, членов ЦК, собственноручно занимались разбором дел нескольких тысяч лиц. Но я утверждаю, что дела всех лиц, занимавших видное партийное или государственное положение, им были известны, и предание суду этих лиц происходило по постановлению большинства членов Политбюро ЦК.
Возьмем такой факт. Известно, что с 22 по 28 мая 1937 года проходила IV Московская городская, а вслед за ней — с 5 по 10 июня — V Московская областная партийные конференции, на которых с отчетными докладами выступал член Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь МК и МГК Хрущев.
Выступая на V областной партконференции и осуждая перегибы в борьбе с троцкистскими элементами, Хрущев говорил:
«Некоторые товарищи просто расправлялись с людьми и выбрасывали из партии хороших, преданных нам людей. Надо сейчас исправить допущенные нами ошибки» (XIV сборник «В помощь изучающим историю КПСС», 1962 г., стр. 81).
Разве не свидетельствует одна эта маленькая цитата из многочисленных выступлений Хрущева в тот период о том, что он был прекрасно осведомлен о положении дел и в Московской партийной организации и в партии в целом? По-моему, свидетельствует. И небезынтересно отметить, что это было сказано в июне 1937 г. — в самый разгар развернувшейся кампании по борьбе с врагами народа. Что это — личная храбрость Хрущева или выражение объективной оценки положения вещей?
Что это — личное мнение Хрущева или мнение партии и ее Центрального Комитета? Я думаю, что ответить на эти вопросы не составит затруднения.
Известно, что в период 1936–1937 гг. в Москве были репрессированы секретари МК и МГК ВКП(б) А. И. Угаров, Б. А. Братановский, И. В. Марголин, Е. С. Коган, Н. И. Дедиков, председатель облисполкома Н. А. Филатов, секретарь обкома комсомола Александров, ряд секретарей райкомов партии, председателей райисполкомов и т. д. Ныне все вышеперечисленные поименно товарищи реабилитированы.
Спрашивается, мог ли Хрущев, будучи первым секретарем МК МГК ВКП(б) не знать о репрессиях в отношении своих ближайших помощников и сотрудников? И значит ли это, что репрессии в отношении этих лиц, его заместителей и подчиненных, были в первую голову выгодны и нужны самому Хрущеву в карьеристских или даже прямо враждебных целях?
Следуя логике Хрущева, мы неминуемо должны были бы встать на подобную точку зрения. Но логика Хрущева — это не логика марксиста-ленинца, а логика обыкновенного озлобленного мещанина, и она нам не к лицу.