Сталин после войны. 1945 -1953 годы

Более того. Чепцов прямо так и написал, что еще в момент вынесения приговора он уже знал, что они невиновны! Хуже того. Нагло обманул Хрущева и весь ЦК по вопросу о доследовании дела, которого он потребовал в 1952 году. В своем объяснении Чепцов представил эту историю в следующем виде. Что-де он ходил к Маленкову, к министру МГБ Игнатьеву и его заму Рюмину с просьбой не судить, а вернуть дело на доследование. 34 года кряду эта ложь продержалась. Но в 1989 году очередные идиоты из Комитета партийного контроля ЦК КПСС раскопали эту историю и официально сообщили, что, согласно показаниям помощника замминистра МГБ Рюмина — Гришаева, Чепцов ходил к Игнатьеву не потому, что считал дело ЕАК сомнительным и тем более что-де обвиняемые невиновны, а потому «что арестованные не разоблачены и корни преступлений не вскрыты»! То есть в 1952 году он откровенно считал, что если подсудимых расстрелять, то тогда будет невозможно выявить «корни преступлений» и потому потребовал от Игнатьева дорасследовать дело ЕАК. Однако будущий убийца Сталина — министр госбезопасности Игнатьев — решил спрятать концы этого дела в воду, точнее в смертном приговоре. Ведь дорасследование длилось-то всего 7 дней — 15 мая суд был приостановлен, а 22 мая возобновлен и завершен 18 июля суровым приговором.

Итак, если подвести итог краткому изложению сути дела ЕАК, то придется, говоря словами С. Ми-ронина, признать следующее: «…Визит Меир катализировал и резко обнажил противостояние интересов евреев и Советского государства. Оказалось, что после создания государства Израиль советские евреи, хотя и далеко не все, будут колебаться, если возникнет вопрос, ради кого жертвовать своей жизнью — ради СССР или Израиля, и, может быть, предпочтут Израиль. Такая постановка вопроса требовала немедленного удаления евреев из властных и идеологических структур. Нет, это не значило, что советские евреи были хуже других народов, — вопрос стоял о верхушке советских евреев, о тех, кто присвоил себе право говорить от имени советских евреев, тех, кто внедрял в сознание советских евреев идеи их исключительности.

Скорее всего, отношение евреев к Израилю и лично к Голде Меир интересовало Сталина меньше всего. Но то, насколько евреи оказались организованы, и кто оказался в первых рядах встречающих, зародило подозрения. Была дана отмашка на тщательную проверку. Оказалось, что в партии (и не только в ней, но и в армии и т. д.) вызрела мощная политическая группировка, тесно спаянная между собой и имеющая далеко идущие планы, весьма отличающиеся от основного курса партии, да еще плотно связанная с Западом…»