На первых порах в национальном вопросе Ленину пришлось иметь дело с оппозицией группы левых коммунистов, которыми руководили Бухарин, Пятаков и другие, и, возможно, по этой причине он не сразу заметил еще более серьезные расхождения, существовавшие между ним и Сталиным. Как мы уже видели, у левых коммунистов было особое мнение относительно принципа национального самоопределения8.
Возражая, Ленин заявил, что нации все еще неотъемлемый факт жизни общества и что партии необходимо с этим считаться. Затем он сухо заметил, что бушменов в России нет, а что касается готтентотов, он не слыхал, чтобы они претендовали на автономную республику, но зато есть башкиры, киргизы и другие нерусские народы, которым нельзя отказать в признании. По его словам, в мире, и не только колониальном, нации - это политическая реальность. Удовлетворив право финнов на самоопределение, Советская Россия лишала финскую буржуазию возможности убедить трудящиеся массы в том, будто великороссы хотят их поглотить. Позднее, участвуя в дальнейшей дискуссии, Ленин вернулся к теме Финляндии. Он напомнил, что после сделанных по договору с недолговечным красным финским правительством территориальных уступок приходилось слышать от русских коммунистов возражения: "Там, дескать, хорошие рыбные промыслы, а вы их отдали". По поводу подобных возражений Ленин сказал: "Поскрести иного коммуниста - и найдешь великорусского шовиниста". Были также коммунисты и даже в самом Наркомате просвещения, говорившие, что в единой школе можно обучать только на русском языке. "По-моему, - заявил Ленин, - такой коммунист, это - великорусский шовинист. Он сидит во многих из нас, и с ним надо бороться"[10].
Возможно, только теперь товарищи Сталина по партии начали осознавать, что сам комиссар по делам национальностей принадлежит к коммунистам, зараженным "русским красным патриотизмом", поскольку он имел склонность высказываться в духе единой и неделимой России. Поэтому можно считать парадоксальным, но вовсе не неожиданным тот факт, что Сталину и Ленину, в конце концов, было суждено разойтись по тому самому вопросу, который в свое время скрепил их отношения. Иначе и быть не могло еще и потому, что насколько чужд был русский национализм ленинской натуре, настолько глубоко он укоренился в характере Сталина. Раньше уже говорилось о том, что Сталин обрусел, еще будучи молодым революционером, считая большевиков "истинно русской фракцией" марксистского движения. По иронии судьбы человек, который, по мнению Ленина, являлся ценным для партии в качестве представителя малых народов и который в течение длительного времени соглашался с таким определением этой своей основной роли в партии, представлял собою формирующегося русского националиста еще до их встречи и за многие годы до того момента, когда, к своему ужасу, Ленин обнаружил у него вполне сформировавшиеся русские националистические взгляды. Сталин отождествлял себя с Россией, в этом крылось его надменное отношение к культуре малых народов, прежде всего кавказских, обнаруженное нами в работе "Марксизм и национальный вопрос", - этим определялось то рвение, с которым он взял сторону Ленина и выступил против "национально-культурной автономии" в партии. Правда, в этой работе, доказывая "интернациональный тип" социал-демократической организации в России, он писал, что "рабочие прежде всего - члены одной классовой семьи, члены единой армии социализма", и добавил, что это имеет для них "громадное воспитательное значение"[12].