Сталин. Разгадка Сфинкса

То есть Генералиссимус не считался деспотом и диктатором, а признавался в мире человеком, остановившим тиранию Гитлера. «Но, к счастью, — говорит Такер, — с появлением на Западе в 1956 г. текста доклада Н.С. Хрущева на закрытом заседании XX съезда, я, наконец, получил большое количество авторитетных свидетельств», подтверждавших как будто его выкладки. Исходя из ложной и глубоко неверной концепции, американец приступил к биографическому труду о Сталине. Работе весьма обстоятельной и крепко сколоченной, но базирующейся на ложном посыле и, преимущественно, на малодостоверных материалах. Профессор фактически находится в плену собственных заблуждений. В поле зрения Такера автоматически попадали лишь сведения, работавшие на его версию. Все прочие он попросту не принимал во внимание. Таким образом, без явного умысла, ввиду стечения жизненных обстоятельств, совершенно недостаточного знания и понимания российских реалий и дезориентированный свой супругой, иностранец Такер пошел по ложному пути.

Но «клинический» случай американца довольно прост. В отличие от Такера, во многом «писавшего вилами на воде», «черногорец из Сербии» Джилас несколько раз встречался со Сталиным. «Черногорский» темперамент», как по сути признавался Джилас в предисловии к однотомнику произведений на русском языке, во многом повлиял на полярность его оценок Генералиссимуса. Он приехал в составе югославской военной миссии в Москву в возрасте 33 лет весной сорок четвертого года с чрезмерно идеализированными «представлениями о советской власти и Советском Союзе, с одной стороны, и с собственными насущными нуждами — с другой».

«Обожествление личности Сталина, — признавался Джилас, — и безусловное принятие всего, происходившего в Советском Союзе, приобретало иррациональные формы и масштабы». Одновременно, на уровне подсознания, южный славянин фактически созрел для развенчания своих кумиров, поскольку югославские «специфические условия борьбы и существования революционного движения уже неоднократно вызывали недоразумения с Москвой».

В Белокаменной, всецело поглощенной бескомпромиссной и смертельной борьбой с вермахтом, исключительно нервно реагировали на любое упоминание о сепаратных переговорах с немцами. Между тем, в марте 1943 года Верховный штаб Тито во избежание полного разгрома крайне нуждался в любой передышке своих подразделений. Тогда Кремлю было лаконично сообщено, что переговоры с местным немецким командованием ведутся по поводу взаимного обмена пленными, но, тем самым, была скрыта истинная их причина. В тот момент Джиласу, отправленному на переговоры с немцами, впервые пришла в голову мысль, «что не может быть речи о полном согласии с Москвой», если югославы хотят «выжить в смертельной схватке враждующих миров».

Тем более что руководство Советского Союза не желало сильно раздражать западных союзников, особенно Великобританию следующим обстоятельством. А именно, тем якобы, «что СССР через свои коммунистические филиалы извлекает выгоду из бедствий военного времени в оккупированных странах, расширяя революцию и свое влияние».

В первый приезд Джиласа Генералиссимус удостоил его аудиенции дважды. Причем во второй раз произошла «более значительная и интересная встреча» на ужине у Сталина в загородной резиденции. Щепетильный до ханжества Джилас испытал чувство разочарования оттого, что Сталин оказался вполне земным человеком. Даже некоторыми повадками произведший на молодого ригориста отталкивающее впечатление.

Степень предубежденности Джиласа против лично Сталина возросла вследствие недисциплинированного поведения отдельных красноармейцев в Югославии. Но Сталин простил необдуманные и политически незрелые выпады черногорца против Красной Армии, о чем явственно дал понять ему персонально в апреле 1945 года вновь в достаточно доверительной обстановке на ужине на Ближней даче, куда Джилас был приглашен вместе с Тито.

В тот приезд (весьма характерно), уже в Киеве, Джилас «не заметил у Хрущева никакого возмущения Сталиным или Молотовым. О Сталине он говорил с почтением и подчеркивал свою близость с ним».

Накануне полного разрыва отношений между двумя странами в 1948 году Джилас в составе югославской делегации вновь встречался со Сталиным. Но на этот раз Генералиссимус не пригласил их на ужин в свою резиденцию.

«Должен признаться, — писал Джилас, — что я почувствовал из-за этого печаль и горечь, настолько во мне была еще сильна человеческая, сентиментальная привязанность к этому человеку». Однако она не помешала ему очень скоро облить Сталина ушатами помоев. Вскоре после его смерти Джилас стал также конфликтовать со своими коллегами по партии и правительству из-за «превращения компартии в правящий класс страны» и якобы морального ее разложения.