Сталин, Рузвельт и Черчилль. Встречи. Беседы. 1941-1945 г.

До сих пор затрудняюсь ответить на вопрос, было ли поведение Сталина «запрограммированным» или естественным, но оно отличалось подчеркнутой скромностью, выдержкой и уважительным отношением не только к главным собеседникам, особенно к Рузвельту, но и всем окружающим. Был эпизод, вспоминая который, я и сегодня ощущаю холодок на спине, а в то время меня охватил настоящий страх. Перед началом одного из заседаний нужно было что-то срочно принести… Я побежала к двери, которая неожиданно открылась: в зал входил Сталин. Я еле увернулась, но все же задела его своим плечом и замерла, ожидая худшего. Но Сталин, казалось, не обратил на это внимания, а следовавший за ним Ворошилов успокоил: «Ничего, детка, ничего».

Сталин, Черчилль и Рузвельт, как руководители великих держав, были достойны друг друга, но они совершенно различные люди. Вероятно, общим внешне было у них лишь то, что все трое курили. Сталин – папиросы, Рузвельт – сигареты с мундштуком, Черчилль – непомерной величины сигары. Британский премьер выделялся своей тучностью, некоторой сутулостью, быстрой сменой настроений. В моей памяти он сохранился как блистательный оратор. Переводить его было сложнее. Он увлекался, говорил, будто выступал в палате общин, нередко без пауз, необходимых для перевода…

30 ноября 1943 г. Черчиллю исполнилось 69 лет. Мне поручили сопровождать доставку в английское посольство праздничного подарка, который затем вручил британскому премьеру Сталин, – белой бурки, папахи и ящика армянского коньяка. Первое, что бросилось в глаза – это стол, блиставший серебром и хрусталем с множеством столовых приборов, в которых было непросто разобраться. Переводчик Черчилля майор Бирс рассказывал, что Сталину предложили на выбор несколько коктейлей. Один из них он попробовал, и, судя по выражению лица, в первый и последний раз.

Из Большой тройки наибольшее впечатление произвел Рузвельт, с которым по роду службы я общалась по нескольку раз в день. Прежде всего – безупречной интеллигентностью, непринужденной манерой общения, авторитетом арбитра в дискуссиях и спорах «новой семьи», которой Рузвельт называл Большую тройку. Все это складывалось из многих личных особенностей президента США, начиная с открытости, доброжелательного расположения к собеседнику до умелой нейтрализации конфликтных ситуаций. По документам известно, что при подготовке конференции и непосредственно в Тегеране именно при поддержке Рузвельта удалось переломить обстановку вокруг второго фронта и принять решение. Но документы не могут, конечно, отразить всего того, что происходило на переговорах. Так, в опубликованной записи о заседании 29 ноября «за сценой» остался конфликт, остроту которого вовремя парировал Рузвельт. Черчилль, упорно не считаясь с контраргументами, доказывал первостепенное значение военных действий на Средиземноморье в сравнении с операцией «Оверлорд» и довел атмосферу на переговорах до крайности. Сталин резко поднялся с места и, обращаясь к Молотову, сказал: «Идем, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте». Рузвельт примирительным тоном со словами: «Мы уже голодны», – пригласил всех на обед, что помогло разрядить обстановку.

И, конечно, запомнился праздничный ужин после отъезда делегаций. Он был устроен для нас, немногочисленных сотрудников, которые помогали работе конференции. На столе было все или почти все, что предлагалось делегациям. Время было голодное, и это уже был подарок, особенно ценный своим вниманием. Передо мной поставили красное шампанское и черную икру. Я подумала, что это мне как единственной женщине в нашей «команде», но ошиблась. Офицер охраны, полушутя, полусерьезно, объяснил: «Это вам за то, что не сбили с ног главу советской делегации».

Если говорить о главном, что сохранилось в мыслях – это твердое убеждение: поживи Рузвельт еще несколько лет, и крайностей «холодной войны» удалось бы избежать.

Глава пятая Москва. 9-18 октября 1944 года. «Процентное соглашение» и польский тупик