Сталин шутит. Лучшее и новое

Через несколько минут пригласили и меня. Я прошел в ложу и впервые в жизни встретился с товарищами Сталиным и Молотовым. Шел я, не чуя ног. Просто, я бы сказал, здорово перетрусил, как в таких случаях бывает. Как говорить, как держаться, что делать – промелькнули все эти мысли. Но путь был короткий, и я так ничего и не решил.

И вот, когда Сталин и Молотов поздоровались со мною, эти размышления у меня разом отпали. Все было настолько просто, естественно и приветливо, что у меня всякого рода волнения исчезли, и я просто стал отвечать на вопросы, которые мне задавали.

Первый вопрос, который мне задал Иосиф Виссарионович: нравится ли мне моя опера? Так, полушутя. Я сказал, что да, действительно мне очень нравится моя опера.

Тогда товарищ Сталин спросил в том же шутливом тоне: что же, я так и не нахожу в ней никаких недостатков?

– Нет, – сказал я, – я вижу много недостатков.

– Какие же недостатки?

Я перечислил недостатки, которые мне стали ясны, особенно после постановки оперы на сцене.

Разговор касался вообще музыки, оперной классики. И вот, собственно, тогда, в этом разговоре, Иосиф Виссарионович и выразил мысль о том, не пора ли нам начать работать над собственной, советской классикой. В те времена Большой театр совсем не ставил советских опер. Ленинградский Малый оперный театр впервые поднял вопрос о создании советских опер на современную тематику.

Говорили о советской музыке и об отношении к новой музыке консервативных элементов.

Товарищ Самосуд рассказал, какую борьбу он выдерживал, ставя молодых, «зеленых» композиторов.

– Ну, это вам, наверное, старики мешали? – спросил Сталин. И сам ответил: – Наверное, старики.

Беседа продолжалась в течение всего антракта. Когда прозвучали звонки, призывающие к последнему акту, Сталин и Молотов пожали нам руки и пожелали дальнейших успехов.

Нужно ли говорить о том, как мы сожалели о краткости антракта!

Эта встреча отразилась на всем моем дальнейшем творческом пути. Уверенность в том, что творческая линия, взятая в «Тихом Доне», при всех недостатках, неровностях-правильная и одобрена таким человеком, который для меня, как и для всех, является колоссальным авторитетом, дала мне возможность в очень короткий срок с большим подъемом работать над второй оперой – «Поднятая целина», по замыслу гораздо более трудной. Сама тема, по отзывам тех же «стариков», являлась неосуществимой. Но, плохо или хорошо, я скоро доказал, что эта задача может быть принципиально осуществима, и «Поднятая целина» вступила в свой третий сезон благополучно. Эта уверенность в правильности пути дает мне возможность работать и сейчас.

Я сейчас пишу «Волочаевские дни». Пишу с увлечением и подъемом, не забывая ни на минуту человека, воодушевившего меня, открывшего в свое время передо мною все творческие пути, – товарища Сталина».

54

На одном из предвоенных совещаний Сталин задал наркому обороны Климу Ворошилову малозначительный вроде вопрос:

– Так Вы в Монголии запрещаете пить нашим командирам?

– Запрещаю, товарищ Сталин.

– Может быть, скажем так: не рекомендуете?

– Не рекомендую, товарищ Сталин.

– Ну, это другое дело.

55

Угощая гостей, Сталин, как правило, шутил. Никакое застолье у него не обходилось без шуток-прибауток. Особенно, когда хозяин потчевал кого-либо горячительными напитками. А предпочитал он угощать перцовкой.

– Попробуйте, не отказывайтесь, – уговаривал он и кивал на Ворошилова, – Знаете, почему у Климента Ефремовича такой румяный цвет лица? Он перцовку пьет…

56

То ли от того, что Сталину стало скучно после длительной работы в одиночестве, то ли он элементарно устал от этой самой работы, но как-то позвал охранника дачи и предложил ему выпить с ним по рюмочке. Тот, естественно, отказался:

– Товарищ Сталин, я на службе.

– А я что, бездельничаю? – притворно рассердился Сталин.

Оба рассмеялись.

57

У Сталина в гостях частенько бывали литераторы. Вот и на этот раз они собрались в Кунцеве. Ужиная, оживленно беседовали, произносили тосты. Не пил только один писатель (имя его мемуаристы не называют). Сталин спросил:

– Почему Вы не пьете?

Тот отвечал, изображая крайне загруженного делами человека. Возможно, так оно обстояло в действительности, но в этом случае напрашивался бесцеремонный вопрос – а чего тогда приперся? Словом, ответ прозвучал следующий:

– Мой рабочий день начинается очень рано, и я должен быть в полной форме.

– Ну что же, – ничуть не обидевшись, сказал Сталин, – давайте отпустим писателя, ему завтра нужно работать, он очень занятой человек – не то, что мы.

58

Сталин много раз слушал граммофонную пластинку с записью оперы Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») в старом дореволюционном исполнении.

В советское время опера Глинки была вновь поставлена в Большом театре в 1939 г. Побывав на спектакле, Сталин как тонкий ценитель музыки спросил, имея в виду оркестровку:

– А где же колокола?

– Их нам велели снять.

– Не лучше ли снять того, кто это велел, а колокола вернуть?! – скорее всерьез, нежели в шутку сказал Сталин.

59