Сталин. Трагедия семьи

«Васильев ведет себя вежливо, много читает, физически у нас значительно окреп. К заключенному Васильеву приезжает жена. Им предоставляется личное свидание. В январе месяце к нему приезжала сестра».

Насчет здоровья «начальник» явно перегнул палку. Увы, в действительности все было не так.

Тюрьма есть тюрьма.

Во Владимирском централе у Василия начинает сохнуть нога, поврежденная во время взрыва снаряда на злополучной рыбалке весной сорок третьего. В камере было сыро, и с наступлением холодов боли в ноге усиливались. Для того чтобы в камере Сталина было теплее, по распоряжению тюремного начальства на каменном полу сделали деревянный настил.

Как тут не вспомнить, что отец Василия любил именно такие деревянные настилы, которые по его указанию располагали в разных местах на всех территориях его многочисленных дач. Там ставили стол со стульями или лежанку. В таких местах Сталин любил читать. Дети веселились на специальной площадке или в домике Робинзона. Василий гонял на велосипеде…

Но все это было в другой жизни.

Наверное, в камере Василий сомневался: а была ли эта «другая жизнь»?

На свидание в тюрьму к Василию приезжали все три бывших жены: Галина Бурдонская, Екатерина Тимошенко и Капитолина Васильева. Правда, приезжали очень редко.

Из письма Василия Сталина — Капитолине Васильевой:

«22 апреля 1958 года.

Здравствуй, Капа! 27 числа этого месяца исполняется ровно пять лет, как я не был дома. Ты спрашиваешь, кто тебя навещает? У меня нет тайн от тебя, я тебя действительно люблю. Сейчас не навещает ни одна, ни другая. Катерина не навещает и не пишет, так как каждое навещание кончалось руганью из-за тебя. Я не скрывал от нее да и ни от кого свое к тебе отношение. Галина приезжала два раза с Надей. Одна не приезжала».

В письме много личного, интимного. В каждой строчке чувствуется, что Василий переосмысливает жизнь, прокручивает по сто раз одно и то же.

Вот письмо Михаилу Степаняну. Единственному из всех адъютантов, не сдавшему его на следствии. Наряду с обычными просьбами о табаке и спичках забота о здоровье детей.

«Привет, Миша. К тебе просьба сходить к Екатерине и помочь ей наладить телевизор, жалуется, что плохо работает, а сейчас детские передачи и надо бы его подправить».

Пишет Василий и бывшим соратникам отца.

Узнав об опале Маленкова, пытается отделить его от Хрущева, обвиняя Маленкова вместе с Берией во всех своих бедах. Он понимает, что решение об освобождении может принять лишь один человек — Никита Сергеевич Хрущев.

Сталин-сын не осуждает Хрущева даже за доклад на XX съезде партии о культе личности Сталина-отца.

Из письма Василия Сталина Никите Хрущеву:

«10 апреля 1958 года.

Никита Сергеевич, знаю, что надоел, но что же мне делать, но что же мне делать, Никита Сергеевич, хочется быть с вами, помогать вам. Хочется, чтобы вы испытали меня в деле и поверили мне. Но оглянешься — и опять четыре стены, дверь, глазок и так далее. Берет злость, дикая злость».

Из процитированного отрывка понятно, что к Хрущеву Василий обращался не раз и не два. Вообще именно письма к Никите Сергеевичу дают возможность понять, в каком психологическом состоянии находился «заключенный Васильев». В письмах Василий выглядит абсолютно сломленным, готовым пойти на все, лишь бы оказаться на свободе.

К 1958 году Василий Сталин превращается практически в инвалида. Здоровье его резко ухудшается, о чем Шелепин, шеф КГБ, докладывает Хрущеву. И тот, похоже, испугался. Смерть сына Сталина в тюрьме — это скандал. В результате Комитет госбезопасности получает команду готовить Василия к освобождению. Впрочем, тянут до последнего. В конце концов Василия все-таки переводят в Москву, вновь в Лефортовский изолятор, а затем везут к Хрущеву.

Василий был в ужасном состоянии. Реденькие рыжие волосы на голове, изможденное больное лицо. Уже по дороге в Кремль ему сказали, что везут к Хрущеву. Заключенный Сталин не верил своим ушам и глазам. Потом Шелепин рассказывал, что Василий в кабинете упал на колени и стал умолять его освободить. Хрущев был очень растроган, называл «милым Васенькой», восклицал: «Что они с тобой сделали!» — прослезился, а затем…

Еще целый год продержал Василия в Лефортове.