Сталин в битве за Москву

А когда осветили землю ещё тусклые, едва пробивающиеся сквозь облака лучи холодного ноябрьского солнца, на участке прорыва всё стихло и лишь на околице небольшой деревушки продолжал стучать пулемёт. И долго ещё сельчане передавали из уст в уста, как косил метким огнём захватчиков пулемётный расчёт, прикрывший тыл прорывавшихся через вражеские заслоны кремлёвцев. Его меткий огонь не давал немцам поднять головы. Понадобилось время, чтобы подобраться к нему, обойдя с тыла. Бросились озверевшие фашисты на кремлёвцев, но, когда оказались в шаге от пулемета, прогремел взрыв гранаты, и юные лейтенанты, даже не подозревавшие, что они уже давно не курсанты, ушли в бессмертие вслед за своими товарищами, проторившими и для них священный путь обагрёнными вражьей кровью штыками.

А когда на месте позиций полка всё стихло, в Яропольце появились оккупационные власти. Жителей согнали на небольшую площадку перед зданием сельского совета. В толпе односельчан оказалась и школьница Антонина Кожемяко, как и все, потрясённая тем, что происходило на её глазах. Сельчане тревожились. Всем было известно, какие зверства творят эти нелюди на оккупированных территориях. С опаской поглядывали на солдат, окружавших площадку.

Но вот вышел немецкий офицер. Его сопровождал затравленно озиравшийся тип в гражданской одежде, как выяснилось, переводчик.

Офицер заговорил, и переводчик перевёл приказ: жителям пройти по месту боёв и собрать всех погибших, у кого петлички красных юнкеров – кремлёвцы всё ещё были с курсантскими петличками. Собрать и принести за деревню, туда, где уже ревел танковый двигатель. Офицер велел обязательно собрать всех погибших красных юнкеров. Остальных же, уточнил, как хотите…

Сельчане отправились выполнять распоряжение. Приносили тела молодых ребят и складывали их в указанном месте, примечали, что танк с навесным оборудованием отрывает глубокий котлован.

Когда печальный сбор закончился, немец велел сложить всех погибших в котлован. Снова взревел танковый двигатель, и скоро на месте братской могилы вырос небольшой холм. А ещё через некоторое время подошёл длинный строй солдат – видимо, маршевая часть, следовавшая к переднему краю. Солдат выстроили огромным каре, охватывающим свежий холм, желтевший на фоне побуревшего от недавнего боя снега.

Остановилась машина, из неё вышел немец в распахнутой шинели с красной подкладкой.

– Генерал, – пролетел шепоток по толпе сельчан, которую оттеснили от котлована, но не разогнали.

Генерал заговорил, но переводчик, естественно, уже не переводил его слова – переводить начал учитель немецкого языка сельской школы.

Генерал говорил о мужестве красных юнкеров, которого так не хватает тем, кто стоял в строю перед ним. Говорил о том, что если бы они, солдаты фюрера, воевали так, как эти кремлёвские юнкера, то немцы давно бы уже были в Москве, война бы закончилась и они сейчас отдыхали бы в тёплых квартирах, отправляя богатые подарки своим фрау в Германию. Ведь близко Новый год. Он делал упор именно на то, о чём мечтали стоявшие в строю грабители и бандиты.

И тут учитель истории, тоже находившийся в строю, сказал негромко:

– Вот так: главная идея – грабить и убивать… Вот так Наполеон наставлял свою банду ещё перед походом в Италию: «Я вас поведу в самые плодородные на свете равнины! В вашей власти будут богатые провинции, большие города! Вы там найдёте честь, славу и богатство!»

И, помолчав, добавил:

– Для них, всех завоевателей, грабёж и слава – синонимы. Про Бородинское сражение он сказал: «Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…» Да только вот вся страсть к победе у наполеоновских нелюдей, как и у этих, зиждилась лишь на страсти к грабежам.

Всё это запомнилось школьнице Кожемяко, школьнице, которая по прошествии десятилетий стала директором Музея кремлёвских курсантов в Яропольце, которая скрупулёзно собирала до самой глубокой старости всё новые и новые свидетельства, ценные экспонаты о «красных юнкерах», потрясших завоевателей своими мужеством, стойкостью и своей преданностью социалистической Родине – России.

Антонину Павловну Кожемяко за её трогательное, чуткое отношение к сохранению памяти великого подвига сводного полка называли «бабушкой кремлёвцев», и она до последнего вздоха находилась на своем, избранном ею самою священном посту, провожая каждый год по пять – семь яропольцев в Московское высшее общевойсковое командное училище, как достойную смену тем, кто нашёл свой вечный покой на обильно политой кровью земле Волоколамского края.

Минули тяжелые годы войны, в победном мае сорок пятого на торжественном приёме в честь командующих войсками Красной армии неожиданно зашёл разговор о страдных днях ноября сорок первого, когда враг стоял у стен столицы.

И неожиданно Жуков, который был за одним столом с Верховным, заговорил о наградах за Московскую битву.

– А ведь мы с вами, товарищ Сталин, не были тогда награждены, хотя многие получили высокие награды.