Сталин в преддверии войны

Наилучшим решением, которое могло бы остановить дальнейшее распространение германской агрессии, был бы, конечно, политический и военный договор с Англией, Францией и их союзниками. Однако после мюнхенского урока Советское правительство не было уверено в благожелательной позиции западных держав в отношении равноправного и действенного союза с СССР. В такой ситуации нужно было приготовиться к любым зигзагам европейской политики. Кроме того, условия изоляции, в которых оказался СССР после Мюнхена, требовали от него политического курса, направленного на улучшение отношений, по возможности, со всеми странами, особенно с сопредельными, а также и с Германией. В свою очередь, Германия, по выражению Гитлера, должна была осуществить инсценировку «нового рапалльского этапа»¹. Приняв решение нанести первый удар по странам Запада (нападение на СССР требовало «основательной подготовки»), Гитлер и его окружение считали необходимым прежде всего ликвидировать союзницу Англии и Франции Польшу, опасаясь с ее стороны «удара в спину», а для этого предстояло изолировать Польшу как с запада, так и с востока.

Гитлеровская дипломатия развернула активную работу в двух направлениях: на западе проводилась политика изоляции Польши от ее союзников; на востоке делались настойчивые шаги к нормализации отношений с СССР, чтобы в случае германо-польской войны оставить его за рамками конфликта. Шел осторожный поиск возможностей улучшения политических отношений с Советским Союзом.

В свою очередь, Великобритания и Франция, наблюдая за усилением Германии, предпринимали ответные меры, чтобы сохранить влияние в традиционной сфере своих интересов и оградить себя от войны. Если непосредственно после Мюнхена часть буржуазии и трудящихся воспринимали Чемберлена и Даладье как миротворцев, то теперь

' DGFP. Ser. D. Vol. VII. Р. 200-206.

практически всем стало ясно, что политика «умиротворения», а вместе с ней и англо-французская концепция безопасности в Европе, суть которой заключалась в удерживании захватнических устремлений Германии политическими средствами, провалились.

Исходя из того, что национальные интересы неагрессивных стран совпадали в главном, советское руководство предприняло попытку заключить союз с Англией и Францией. 18 марта, то есть сразу после захвата Чехословакии, в ответ на тревогу, высказанную Чемберленом по поводу возможной угрозы Румынии со стороны Германии, Советское правительство предложило созвать совещание представителей СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции для предотвращения новой агрессии. Однако премьер-министр Великобритании счел такое совещание «преждевременным».

СССР обратился к правительствам Латвии, Эстонии и Финляндии с предложением подписать договоры о взаимной помощи, но и это было отклонено.

В то время западные державы весьма негативно относились к союзу с Москвой, но этого не афишировали, прибегая ко всякого рода уловкам. 21 марта британский посол в СССР У. Сиде представил наркому иностранных дел СССР Литвинову проект декларации, в которой указывалось, что в случае угрозы политической независимости любого европейского государства соответствующие правительства (Англии, СССР, Франции и Польши) «настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям»²⁰¹.

Через день Советское правительство ответило, что оно находит данную декларацию недостаточно эффективной, тем не менее согласно ее подписать. Более того, чтобы усилить влияние декларации на международные отношения в Европе, СССР предложил подписать ее не второстепенным лицам, а премьер-министрам и министрам иностранных дел четырех государств. Советская сторона вышла с инициативой пригласить Балканские, Прибалтийские и Скандинавские страны «присоединиться к декларации после ее опубликования» и расширить таким образом фронт государств, выступивших против агрессии. Ситуация складывалась более или менее благоприятно, так как французские правящие круги согласились с советским предложением. Но... ровно через неделю Лондон отказался от собственной инициативы без каких-либо объяснений. Невилл Чемберлен в частном письме от 26 марта так объяснял свои политические мотивы: «Должен признаться, что к России я испытываю самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением»²⁰².

Отказ Великобритании подписать декларацию имел серьезные последствия для дальнейшего хода событий, еще более сгустил атмосферу подозрительности и недоверия к СССР, хотя и раньше в этом не было недостатка.