Сталин. Жизнь и смерть

В 1931 году обсуждался вопрос о разрушении Даниловского монастыря, переставал существовать и Некрополь, где покоился прах Гоголя. И Хозяин принял решение: перенести прах писателя с кладбища Даниловского монастыря на Новодевичье. Но после перенесения праха возникли странные, точнее, страшные слухи: при вскрытии могилы оказалось, что Гоголь был похоронен… живым.

Литературоведы заволновались, вспомнили завещание Гоголя: «Тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться».

Доложили Хозяину. Ягоде пришлось дать подробный отчет обо всем, что произошло на кладбище.

31 мая 1931 года (мистическое число!) приготовились к перезахоронению Гоголя. Директор Новодевичьего кладбища пригласил писателей – Олешу, Лидина, Светлова… Пришли и друзья директора. Многих он наприглашал, как на представление, – естественно, кроме священнослужителей. Были и «товарищи» из некоего ведомства, которое, как известно, в приглашении не нуждается.

Гроб вскрыли – и поразились: в гробу лежал скелет с повернутым набок черепом…

Во время перенесения прах был несколько разграблен. Кусочек жилета Гоголя взял Лидин – он его вставил в переплет прижизненного издания «Мертвых душ». Кто-то из друзей директора забрал сапог, кто-то даже кость…

Происшествие Хозяину не понравилось. Ягода получил указание, и уже через несколько дней все похищенное было возвращено в могилу. А в газетах было напечатано официальное объяснение: «В повороте головы покойника нет ничего загадочного. Раньше всего подгнивают боковые доски гроба, крышка под тяжестью грунта начинает опускаться, давит на голову мертвеца, и та поворачивается набок. Явление довольно частое…»

Хозяину не хотелось ассоциаций, ибо в это время он хоронил заживо искусство революции, Авангард – часть Великой утопии.

Начало 80-х. Я сижу на пляже в Пицунде, рядом – Виктор Борисович Шкловский, великий теоретик левого искусства, друг Маяковского. Он абсолютно лыс. На пицундском солнце блестит продолговатая голова. Впрочем, и в двадцать лет он был такой же – совершенно лысый… Все мое детство прошло под знаком Виктора Борисовича, с которым отец сочинял сценарии. Только потом я узнал, что Шкловский был главным создателем теорий великого Авангарда 20-х годов. Сверкающий купол его головы маячил на всех знаменитых диспутах. Теперь ему девяносто лет. Он остался один – все участники тех диспутов давно лежат в могилах, чаще в безвестных, расстрелянные в дни сталинского террора…

Шкловский рассказывает, и его мысль движется, как атомный распад: «Горький был старого закала папаша – ничего не понимал в Авангарде, он казался ему надувательством. Сталин не зря вспомнил о Горьком, когда решил покончить с искусством революции. Горький совершенно не понимал живопись. Все главные действующие лица Авангарда сформировались до революции… Малевич, Татлин, Мейерхольд, Маяковский, Хлебников. Мы ненавидели «кладовые» – так мы называли дворцы и галереи, где прозябало искусство, – и после Октября вывели его на улицу. Наступил мир левого искусства: Татлин и Малевич… Татлин как-то приходил к вашему отцу, вы не помните? Ах да, вы были крошкой. Тогда Татлин был жалок, сломлен. А в 20-х это был мессия. Он ненавидел Малевича и обожал его. В мастерской он поставил пресловутую палатку, чтобы Малевич, придя, не похитил его идеи. Он был серьезен и без юмора. После Октября он создал башню Третьего Интернационала – символ нового времени. Он задумал ее как новую Вавилонскую башню. Отвергнувший Бога пролетариат по ее спирали взбирался на новые небеса – небеса мировой революции. В башне должен был разместиться Коминтерн. Это был синтез всего нового – живописи, архитектуры, скульптуры. И конечно же, ее никто не мог построить. Это была мечта. Потом он создал проект костюма для пролетариата, который никто не мог носить. Потом он поставил спектакль по поэме Хлебникова, который никто не мог понять. Потом он создал модель летательного аппарата, который, конечно же, не мог летать. Он считал: искусство должно только ставить задачи перед техникой. Все делалось для будущего».

Татлин увидел это будущее. Гений Великой утопии умер в 1953 году в Москве – в безвестности и постоянном страхе.

В крохотных комнатках коммунальных квартир они спорили о новом искусстве. В азиатской России рождались урбанистические миражи и бесчисленные литературные течения. Мебели в квартирах не было – сожгли в холодную зиму 1918 года, а потом объявили ее мещанством. Их женщины презирали работу по дому – окурки и объедки они просто покрывали слоем газет, так что пол поднимался после каждой вечеринки. На этом газетном ложе они любили своих женщин, веривших в новое искусство. Возлюбленные возлежали среди партийных дискуссий и призывов к мировой революции.

Я спрашиваю Шкловского:

– Почему левая интеллигенция пошла со Сталиным, когда он сражался с Бухариным?