Сталин. Жизнь одного вождя

Чувствуя опасность противодействия, Сталин продолжал «накачивать» сибирских руководителей и подверг Загуменного публичной критике. Он упорно утверждал, что чрезвычайные репрессивные меры будут эффективными. При этом, однако, Сталин проявлял в общении с сибирскими чиновниками определенную сдержанность. Давил на них, но в меру. Обвиняя в провалах заготовок, не переходил к угрозам. Демонстрировал не только уверенность и решительность, но и лояльность. В ответ на заявление участника совещания в Новосибирске, что он, Сталин, уличил краевых руководителей в ошибках, Сталин миролюбиво бросил с места: «Нет, я уличать не хотел». Даже Загуменного Сталин критиковал мягко и «дружелюбно»[290]. Сочетание твердости и беспощадности по отношению к «кулакам», скрывающим хлеб, и лояльности в партийной среде – эту сдержанную, «товарищескую» манеру поведения Сталина в Сибири чрезвычайно важно зафиксировать. Несомненно, она производила благоприятное впечатление, была эффективным оружием Сталина до тех пор, пока необходимость в демонстрации «партийного товарищества» не исчезла совершенно.

Нажимом и убеждениями Сталин добивался своего. В течение нескольких недель в новом полушубке, специально пошитом для него в местной мастерской, Сталин колесил по огромному Сибирскому краю, требуя дать хлеб. Пользуясь выражением самого Сталина из телеграмм в Москву, «накрутил всех как следует»[291]. Накануне возвращения из командировки, 2 февраля, Сталин победоносно телеграфировал в столицу: «Перелом в заготовках начался. За шестую пятидневку января заготовлено вместо обычной нормы 1 миллион 200 тыс. пудов 2 миллиона 900 тыс. пудов. Перелом довольно серьезный»[292]. Сталин выражал оптимизм и надежду на дальнейшее увеличение темпов вывоза хлеба. За один месяц в Сибири предполагалось получить более трети годового плана.

За растущими цифрами стояла эскалация насилия в сибирской деревне. Многочисленные уполномоченные железной рукой выколачивали хлеб. Презирая даже видимость законности, они следовали принципу, который откровенно сформулировал один из уполномоченных: «Что это еще за бюрократизм? Вам товарищ Сталин дал лозунг – нажимай, бей, дави»[293]. Деревню охватили обыски и аресты. Непосильные реквизиции разоряли крестьянские хозяйства. Под влиянием Сталина ситуация в Сибири была более напряженной, чем в других хлебных районах страны, хотя вряд ли намного. При активном участии высокопоставленных московских эмиссаров волна насилия и произвола прокатилась повсюду. Однако сибирский прецедент чрезвычайной политики играл особую роль. Указания генерального секретаря партии о начале войны с «кулаком» имели значительный вес и должны были восприниматься как руководство к повсеместным действиям.

Как политическая акция сибирская командировка Сталина имела сложную многоэтажную структуру. Сталин начал с того, что изменил саму идеологию причин кризиса. Игнорируя формулу об ошибках партийно-советского аппарата (о которых немало говорилось в коллективных директивах Политбюро), он почти целиком перенес акцент на обличение враждебных действий «кулаков» и антисоветских сил. Это открывало путь широкому применению репрессий. По предложению Сталина (это был его «творческий вклад» в хлебозаготовки 1928 г.) реквизиции проводились не в чрезвычайном порядке, как ранее, а на основе постоянно действующего уголовного кодекса. Крестьян как спекулянтов отдавали под суд за отказ продавать свое зерно. Это была насмешка над законностью. Однако она подвела законодательную основу под чрезвычайные меры, сделав их рутинными и привычными. Фактически Сталин предлагал отбросить нэповские принципы взаимодействия с деревней вообще. Наконец, поездка Сталина была серьезным и даже демонстративным вызовом правительственно-хозяйственному аппарату, персонально Рыкову. Теперь партийный аппарат в лице Сталина брал в свои руки решение важнейшей политико-экономической задачи, предъявлял права на фактическое первенство. Это нарушало баланс сил, сложившийся в предыдущие годы в Политбюро.

Понятно, что такая линия Сталина не могла не вызвать возражений у многих его коллег. Сталин понимал это и, судя по всему, расчетливо провоцировал конфликт. Сибирская командировка позволяла сделать это с выгодных позиций, с позиций энергичного лидера, способного решать острые проблемы революционными методами. Кризис дискредитировал «умеренную политику» и провоцировал радикальные настроения. Заметные признаки раскола в Политбюро обозначились сразу же после возвращения Сталина в феврале 1928 г. в Москву. Однако доводить дело до прямых столкновений уже в феврале или чуть позже Сталин не решился. Со стороны может показаться, что он упустил чрезвычайно выгодный шанс. Однако сам он так вряд ли думал. Пока ничто не предвещало, что Сталин может одержать легкую победу или победу вообще. Свою решающую битву за единоличную власть он вел как партизанские действия, скрытно, постепенно, методом диверсий.

Ультралевый переворот