Сталинград

 Первое время Юлия жила недалеко от госпиталя. Вокруг стояли деревянные дома. В одном из них они жили с доктором Плотниковой. Хозяйка с удовольствием пустила врачей жить в своей лучшей комнате.

 - Хоть избавлюсь от временных постояльцев, - нарочито сказала она, - солдатики со своими приставаниями до смерти надоели.

 - Другие бы рады были…

 - Я мужа с фронта жду!

 - Как бы ни была женщина счастлива замужем, - с серьёзным выражением лица выдала Плотникова. - Она всегда с удовольствием замечает, что есть на свете мужчины, которые хотели бы её видеть незамужней.

 Юля не удержалась и вскоре рассказала старшей подруге свою любовную историю с взрослым сержантом Григорием Шелеховым.

 - Пишет? - спросила много повидавшая Нина.

 - Нет, - смутившись, сказала Юля. – Я же переехала…

 - Найдёт! – заверила её Плотникова.

 - Он тоже обещал, – встрепенулась покрасневшая девушка, – а я ему верю!

 Тридцатилетняя врач с сожалением посмотрела на наивную подругу:

 - Найдёт, как же! – подумала она с непонятной злостью. – Много таких Григориев пользовались нашей женской доверчивость и затем пропадали без следа.

 - Он не такой!

 - Хорошо если погиб на фронте, не так обидно…

  Голодным солдатам, правда, было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до самых изысканных ухаживаний. Среди множества кавалеров были удальцы на любой вкус: и спеть, и сплясать, и красиво поговорить, а для образованных - почитать Блока или Лермонтова…

 - Сколько девушек уехали домой с прибавлением семейства… – вспомнила не к месту Нина. - Кажется, на языке военных канцелярий это называется «уехать по приказу 009».

 - Неужели такое случается?

 - Мне рассказывали, как некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток.

 - Кошмар!

 - Такие становились его ППЖ, а если сопротивлялись - на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду!.. Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помощникам и замам.

 - Соблазнение в лучших азиатских традициях! – с сожалением сказала Юля и заплакала.

 … Немецкие самолёты быстро заприметили госпиталь, к  которому непрерывно следовала вереница машин, подвозивших раненых. Однажды среди рабочего дня они сбросили несколько бомб. Прямо у стены перевязочной раздался упругий взрыв. Стены выдержали, но взрывной волной вышибло стёкла, стерильные простыни вместе с инструментами операционной сестры оказались на полу.

 - Ой, мамочка! – запричитали женщины.

 Все легли на пол ближе к стенам, словно они могли спасти их от воздушной атаки. Панический страх передавался от одного человека к другому со скоростью света. Юлия стояла у перевязочного стола, на котором лежал раненый с осколочным переломом бедра. У неё резко подкосились ноги, и захотелось опуститься на пол, как сделали все окружающие.

 - Нельзя! – приказала она себе и продолжила перевязку.

 Однако раненый попробовал сползти со стола.

 - Куда же Вы? – осуждающе сказала Юля. - Вам нужно лежать!

 - Дык ведь бомбит немец!

 - Ну и что из того?

 Хотя у неё в мозгу постоянно крутилась другая мысль:

 - Нужно лечь на пол!

 После налёта выяснилось, что взрывом убило одну сестричку и ранило двух врачей. Все ходили хмурые и только после того как Плотникова вспомнила, как один санитар, здоровенный мужик по-пластунски пополз в угол перевязочной, где за простынями висели шинели и спрятался под ними.

 - Голову спрятал, а жопа торчит! - смеялись все, включая горемычного санитара

 Истеричный смех снял напряжение после пережитого. Это был первый урок войны, когда для Юлии возникла реальная опасность для жизни.

 ***

 В середине лета в госпиталь стали поступать первые раненые из числа отступавших от Ростова.

 - Потерял я сознание, - рассказывал соседям по палате чернявый старший лейтенант. - Прихожу в себя, вижу, мне ногу своей косынкой перевязывает какая-то совсем молоденькая девочка, лет двенадцати… А вокруг стоят деревенские бабы и платками меня обмахивают. Видят, что я глаза открыл, говорят: «Слава Богу, пришёл в себя лейтенантик...»

 - А ты что?

 - Мои солдаты и ординарец командира полка перетащили меня к командному пункту дивизии. Почти километр несли на руках. Стали меня готовить к операции. Лежу я на сырой соломе, а рыжий врач спрашивает:  «Когда ранили?»

 - Вчера.

 - «У нас приказ: если сутки прошли, то ампутация»

 - Не дам!

 - «Гангрена может быть… Умрёшь дурак».

 Старлей помолчал, заново переживая волнующие мгновения. Потом рассмеялся и продолжил:

 - А у меня пистолет на боку. Я руку положил на кобуру и говорю: «Если ногу отрежете – застрелюсь...»

 - Ну, ты даёшь!

 - Тогда хирург решил рискнуть. Только сразу предупредил, что никакого наркоза не будет. Надо терпеть. Дали чего-то выпить, может, водки. И всё. Врач говорит: «Ты мне только что-нибудь рассказывай, чтобы я слышал, что ты сознание не потерял».

 Слушатели лежали, подперев руками перебинтованные головы.