Сталинград

Традиции прежней эпохи давали еще одно преимущество. «В своем полку, – вспоминал офицер из другой танковой дивизии, – высказываться откровенно было безопасно. В Берлине никто не осмеливался шутить о Гитлере так, как это делали мы».[43] Офицеры-земляки из Генерального штаба говорили о заговоре против фюрера, не опасаясь того, что на них донесут в гестапо. Доктор Алоис Бек, католический капеллан 297-й пехотной дивизии, пребывал в убеждении, что «из трех видов вооруженных сил вермахта сухопутные войска были наименее подвержены нацистской идеологии».[44] В люфтваффе не во всем согласные с режимом предпочитали молчать. «В те дни никому нельзя было доверять»,[45] – рассказал лейтенант 9-го зенитного дивизиона, взятый в плен под Сталинградом. Сам он был искренним только с одним офицером-однополчанином, который как-то разоткровенничался с ним и с глазу на глаз признался, что нацисты уничтожили его умственно неполноценного брата.

Существует историческое указание, что, хотя «вермахт не следует рассматривать как единое целое», сама степень, в какой солдаты и офицеры были «готовы участвовать в войне на истребление с Советами, будь то антирусский, антибольшевистский или антиеврейский крестовый поход, представляет собой отдельную тему для исследований».[46] Князь Дона из 60-й механизированной пехотной дивизии сказал, что был потрясен собственной черствостью, когда много лет спустя перечитал свой дневник. «Сегодня невозможно понять, что я без единого слова протеста оказался заражен той манией величия, но тогда в нашем сознании доминировала мысль, что мы являемся частью огромной военной машины, неудержимо катившейся на восток уничтожать большевизм».[47]

22 июня в 3:15 утра по берлинскому времени немецкая артиллерия начала обстрел. Мосты через реки были захвачены до того, как на советских заставах смогли понять, что происходит. Семьи пограничников, жившие на заставах, погибли вместе с ними. Некоторые заставы были уничтожены еще до начала боевых действий специальными диверсионными группами. Отряды из состава спецподразделения «Бранденбург» (название оно получило в соответствии с районом, где базировалось) уже действовали в тылу передовых частей Красной армии, разрушая линии связи, в первую очередь телефонные. Подрывная деятельность началась с конца апреля – через границу переправлялись группы антикоммунистически настроенных белоэмигрантов и националистов из числа украинцев. Эти отряды имели радиопередатчики. Еще 29 апреля Берии доложили о трех диверсионных группах с рациями, задержанных при пересечении границы. Тех, кого удалось взять в плен живыми, передали органам НКВД для дальнейшего расследования.[48]

Перед выдвинувшимися вперед пехотными частями на востоке заалели первые проблески зари. Наступало 22 июня. Ударные подразделения спускали на воду лодки, готовясь форсировать водные преграды. Пехотинцы, преодолевая последние сотни метров до исходных позиций, слышали надвигающийся сзади гул армад бомбардировщиков и истребителей. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 – их называли «штуки»[49] – летели на малой высоте. «Юнкерсы» заранее знали, где им искать скопления танков, штабы и транспортные узлы.

Один из советских офицеров, инженер при штабе 4-й армии, проснулся из-за гула множества авиационных моторов. Он хорошо знал этот звук по гражданской войне в Испании, в которой участвовал в качестве военного советника. «Разрывы, следуя один за другим, слились в чудовищный грохот, – рассказывал впоследствии он. – По штабным коридорам бежали люди, слышалась команда покинуть помещение… Эскадрилья фашистских бомбардировщиков шла прямо на штаб. Мы – через площадь, через канаву – в какой-то сад. Вовремя бросились на землю. Видели, как окуталось дымом и пылью здание штаба армии. А бомбардировщики все прибывали. Взрывы рвали и рвали землю, повеяло гарью, в небо поднимался дым… Враг бомбил беззащитный городок около часа».[50]

Главный удар люфтваффе был нацелен на авиационные полки Красной армии. В течение первых девяти часов войны в ходе превентивных налетов оказалось уничтожено 1200 советских самолетов, причем подавляющее большинство на земле. Немецкие летчики не могли поверить своим глазам, когда, делая боевой заход над аэродромами, которые они сразу узнавали по данным аэрофотосъемки, видели вражеские самолеты, аккуратно стоящие крыло к крылу вдоль взлетно-посадочных полос. Те советские самолеты, которым все-таки удавалось подняться в воздух или которые прилетали с удаленных аэродромов, становились легкой добычей. Некоторые советские пилоты, не обладавшие опытом ведения боевых действий в воздухе и сознающие, что их устаревшие машины не имеют никаких шансов в противостоянии с новейшими самолетами, в отчаянии шли на таран. Некий генерал люфтваффе назвал эти воздушные бои с неопытными летчиками избиением младенцев.